Текст книги "Казаки. Между Гитлером и Сталиным
(Крестовый поход против большевизма )"

Автор книги: Петр Крикунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Что касается казачьих частей в составе вермахта и полиции, то они отличались от остальных добровольческих формирований из числа жителей СССР. Прежде всего казаки служили либо в боевых частях, либо в полицейских и охранных формированиях, преимущественно образованных в тыловых районах, находящихся под военным управлением, или в тыловых порядках наступающей немецкой армии. Связано это было с тем, что казачьи сотни, батальоны и полки были довольно хорошо обучены (причем сами немцы старались отправлять к ним лучших инструкторов) в военном плане и отличались (по сравнению с другими изменническими формированиями) высоким моральным духом. Казаки, за редким исключением, никогда не работали в качестве обслуживающего персонала или сотрудников вспомогательных служб. Их уделом были: охрана коммуникаций, несение гарнизонной службы, наведение порядка в населенных пунктах (преимущественно на территории Дона, Кубани и Терека), борьба с партизанами и участие в боевых операциях. Такое положение дел еще раз доказывает тот факт, что немецкое командование относилось к казачьим частям с гораздо большим уважением и доверием, нежели ко многим другим формированиям из числа народов СССР.

Все казачьи формирования, появившиеся за время войны, можно условно поделить на пять групп, причем каждая из них обладала своими, только ей присущими характеристиками.

Первая группа – это казачьи части, сформированные в 1941–1942 годах в составе охранных дивизий, танковых, пехотных армий и оперативных соединений вермахта, а также в тыловых районах армий и групп армий. Эти подразделения были первыми казачьими частями в составе немецкой армии. При этом многие из них появлялись совершенно неожиданно для самих немцев, и те были буквально вынуждены принять их помощь. Надо признать, что эти формирования были довольно боеспособными, а их личный состав обладал высокой моральной и военной подготовкой.

Вторая группа – это казачьи части, сформированные в 1942–1943 годах так называемым Главным штабом формирования Казачьих войск на Украине. В этих военных образованиях служили в основном военнопленные, причем самых разных национальностей. Многие из них только называли себя казаками, чтобы вырваться из лагерей. Как следствие, надежность этих частей была весьма сомнительной, и именно в них (среди остальных изменнических казачьих формирований) был наибольшей процент тех, кто пошел служить к немцам только для спасения жизни. В этих частях были зафиксированы несколько массовых переходов к партизанам.

Третья группа – это казачьи части, сформированные на Дону, Кубани и Тереке, то есть на территории исконного проживания казаков (впоследствии они были объединены в так называемый Казачий Стан). Эти формирования отличались от остальных тем, что в них служило очень много добровольцев, которые пошли воевать против Советов не только по личным, но и по идейным соображениям. Именно в этих частях были возрождены традиции казачьих полков еще царской армии. Как следствие, они отличались высокой благонадежностью и были готовы бороться против коммунизма до последней капли крови, что и доказали в сражениях на Северном Кавказе, а впоследствии – в Белоруссии, на Украине и в Италии, где им предоставлялись территории для проживания.

Четвертая группа – это 1-я казачья кавалерийская дивизия и 15-й казачий кавалерийский корпус СС. Эти формирования были самыми крупными и боеспособными казачьими частями за все время войны. 1-я казачья кавалерийская дивизия была сформирована в 1943 году, и в нее вошло большинство частей из 1-й, 2-й и 3-й групп. Большую часть войны бойцы дивизии провели в Югославии, где играли весьма существенную роль в борьбе против партизанского движения. В конце 1945 года дивизия перешла под юрисдикцию СС, и 25 февраля 1945 года на ее основе был образован 15-й казачий кавалерийский корпус общей численностью в 25 тысяч человек.

Пятая группа – казачий полк в составе Русского охранного корпуса на Балканах. Это боевое формирование, практически полностью состоящее из казаков– эмигрантов, к которым немцы относились, в общем-то, с большим недоверием, было сформировано в Белграде осенью 1941 года и на протяжении всей войны несло службу в Югославии, сражаясь против партизан Иосипа Броз Тито.

Глава 2
Создание и судьба первых боевых казачьих частей на Восточном фронте

Пользовавшиеся репутацией прирожденных воинов и непримиримых врагов большевизма, казаки одними из первых привлекли внимание германских военных. Причем с самого начала подразумевалось, что казаки будут нести исключительно боевую службу, в отличие, скажем, от добровольцев вспомогательной службы, так называемых «хиви» (еще их называли «наши Иваны» или «наши русские»), которые использовались в тыловых службах в качестве шоферов, конюхов, разнорабочих и прочего обслуживающего персонала. Такому отношению со стороны вермахта простые казаки были обязаны не только своей прославленной многовековой военной истории, но и активности казачьей эмиграции, среди лидеров которой с первых же дней войны развернулась оживленная дискуссия о возможностях и перспективах создания и использования подобных формирований в составе германской армии. Причем мнения, высказываемые теми или иными казачьими лидерами, часто противоречили друг другу, а настроения, царившие в этой среде, были прямо полярными. «По всем имеющимся сведениям, – пишет 7 июля 1941 года в докладной записке И. Горбушин – личный помощник атамана Е.И. Балабина, – можно более или менее уверенно предполагать, что Командование Германской Армии едва ли до освобождения наших Земель от коммунистов воспользуется нами в каких бы то ни было видах помощи от нас в этой борьбе… Поэтому я предполагаю, что наше возвращение домой возможно ТОЛЬКО в одном виде, а именно: НАМ ПРОСТО РАЗРЕШАТ ВЪЕЗД В НАШИ КРАЯ»[350]350
  ГАРФ. Ф. 5761. ОП. 1. Д. 4. Л. 21.


[Закрыть]. Самым неприятным для Балабина в сложившейся ситуации было то, что атаман, в отличие от своих «коллег» из КНОД не желающий врать и обещать невозможное, не мог ничего ответить многочисленным простым казакам, которые писали ему в надежде получить информацию о том, когда и в каких частях можно будет начать борьбу с коммунизмом. Подобных писем-заявок на участие в войне было очень много: «Вам, вероятно, известно, – пишет уже 21 июля 1941 года казак-эмигрант из Югославии, – что кадры Лейб– гвардии казачьего, Лейб-гвардии Атаманских полков и Лейб-гвардии Донской казачьей батареи, в которых я состоял делопроизводителем, из Югославии переехали во Францию, а я как семейный человек был определен на службу в финансовую стражу и остался в Югославии… Прошу Вас не отказать в любезности сообщить мне, как бы выйти с ними на связь и в нужный момент присоединиться к ним, если будет предвидеться наш поход на Дон»[351]351
  ГАРФ. Ф. 5761. ОП. 1. Д. 4. Л. 116.


[Закрыть].

Казаки-националисты во главе со своим лидером инженером Василием Глазковым, не обращая внимания на подобные пессимистические настроения в рядах оппонентов и не понимая или не желая понимать всю противоречивость ситуации, сложившейся на начало войны вокруг казаков (еще не было до конца ясно, понадобятся ли они немцам вообще), в свойственном им стиле уже начали разрабатывать важнейшую, как им казалось, проблему: привлечения пленных казаков, воюющих на Восточном фронте, в ряды Казачьего национально-освободительного движения и организации из них отрядов, которые станут прообразом будущей армии «Великой Казакии». «Вы пишете, что имеете нужду в казаках, которые бы работали с пленными. Этот вопрос, по-моему, сейчас представляет особую важность, – отмечает в своем письме Глазкову от 11 ноября 1941 руководитель КНОД в Болгарии агроном И.М. Евсиков, – по письму я понял, что германское командование разрешило Вам выделить пленных казаков в особую группу. А это уже очень хорошо. Сейчас нужно эти чисто казачьи группы прибрать к рукам. Необходимо поставить около каждой группы одного или двух наших подходящих казаков, которые бы им вдалбливали в голову идею национального движения и идею о самостоятельной Казакии… Безусловно, большинство пленных казаков будут сочувствовать нам после небольшой обработки, но могут быть и противники. Из сочувствующих потом можно организовать целые части, которые будут являться зародышем армии Казакии. А если можно будет, то даже послать их на фронт в казачьи земли. Воевать они умеют, а оружия, думаю, будет достаточно для них. Военную тактику большевиков они знают, а потому будут являться отличными бойцами против наших угнетателей… Зачем же кормить 50–60 тысяч казаков даром, если эти люди могли бы дело делать; скажем, занять определенный участок фронта или нести гарнизонную службу в оккупированных казачьих землях»[352]352
  ГАРФ. Ф. 5762. ОП.1. Д. 2. Л. 60–61.


[Закрыть].

Как это часто бывает, среди откровенного бреда о том, что пора создавать отряды будущей армии «Казакин», и о 50–60 тысячах голодных казаков, агроном Евсиков в целом правильно предсказал будущее казачьих формирований на Востоке – это несение гарнизонной службы и борьба с партизанами, но не только на оккупированных казачьих территориях, как бы этого ни хотелось всем казачьим лидерам, но также в Белоруссии, на Украине и даже в Югославии, во Франции и в Италии.

Сторонники создания независимого казачьего государства, вне зависимости от складывающейся политической ситуации и отношения к казакам со стороны немецких политиков в целом, ни на секунду не сомневались, что немцы обязательно возьмут их в свой «священный и справедливый поход» против ненавистного большевизма, и старались это подчеркивать как можно чаще, причем зачастую в довольно любопытной литературной форме. «Мы пойдем, – написано в одной из статей в газете „Казачий вестник“, – со свободными и свободолюбивыми. Мы пойдем с Европой против гаремно-галерной сталиновщины. Мы хотим быть народом, а не мировой простоквашей на жидовской закваске»[353]353
  Казачий вестник. 1942. № 22 (28). 15 ноября. С. 2.


[Закрыть]. Именно поэтому они, как никто другой, так радовались военным успехам вермахта на Востоке. Ведь каждый успешный день германского наступления, каждый взятый советский город приближал «великий день освобождения от тирании дикой и безжалостной Московии». В архивах сохранилось много свидетельств, прочитав которые трудно поверить, что это мог написать русский человек, казак, много веков служивший великой России. Вот лишь небольшой отрывок из публичного выступления казака-националиста, некоего доктора Вихлянцева: «Я не имею дара слова, чтобы описать радость, которую мы переживаем сейчас. Как доктор медицины, я привык свои мысли выражать коротко, диагнозом, и диагноз внеевропейский и казачий сегодняшней радости есть ВИКТОРИЯ-ПОБЕДА, Слава Богу, Москва горит!»[354]354
  ГАРФ. Ф. 5762. ОП. 1.Д. 108. Л. 84.


[Закрыть] Насколько же нужно было уверовать в утопическую идею о независимой «Казакии», чтобы так сильно ненавидеть всю свою великую многовековую историю, свой народ, прошлое, настоящее и будущее своей родины?! Но подобные оценки кажутся детским лепетом по сравнению со следующим восторженным описанием одного из самых трагических дней в русско-советской истории – 22 июня, а точнее, первых часов после нападения Германии на Советский Союз: «Я был живым свидетелем и очевидцем, – пишет некий казак П. Ковган в письме атаману Астраханского войска Тимофею Ляху, – геройского выступления победоносной армии Великогермании против гнилого и омерзительного советского сброда и считаю себя счастливым в том, что выполнил честно и свято возложенные на меня задания и способствовал разгрому и уничтожению паскудного жидо-московского царства. В ночь на 22 июня текущего года мы с Мариной Васильевной не спали, так как знали о том, что в 3 часа 15 минут начнется разгром жидо-московского царства. Не могу всего передать и описать того, как долго тянулась эта последняя ночь. Особенно долго тянулись 10 минут, потом 4 минуты, потом последняя одна минута… и, наконец, раздался оглушительный рев орудийной пальбы… Красная мерзость от неожиданности растерялась настолько, что вместо обороны бросила свои укрепления, которые на протяжении 2 лет они копали и цементировали, и постыдно, в одних кальсонах и даже совершенно голая бежала… Прорыв „Советского Мажино“ оказался настолько неожиданным, что даже немцы рассчитывали его прорвать в течение дня, но прорвали в течение получаса… Кстати, спрошу и о моих книгах; которые остались при моем отъезде в Софии. Прошу их сохранить и привезти на Кубань, так как теперь уже время нашего возвращения приближается»[355]355
  ГАРФ. Ф. 5762. ОП. 1. Д. 2. Л. 12–13.


[Закрыть]. Как говорится, комментарии излишни!

Наиболее взвешенную и не оторванную от реальности оценку будущего казачьих боевых частей в рядах германского вермахта (пока еще виртуальных), да и казачества вообще, дал самый авторитетный и уважаемый среди всех эмигрантских атаманов – П.Н. Краснов. «Сейчас, то есть в эти последние сентябрьские дни, – пишет он 18 сентября 1941 года атаману Е.И. Балабину, – решается и судьба Европейских казачьих войск. Она решается, конечно, не в Праге Глазковым и Ленивовым, не в Париже атаманом Грабе, и даже не в Берлине, но решается на Дону, на Кубани и Тереке… Выйдут оставшиеся в живых казаки, с хоругвями и крестами навстречу германским войскам – будут и казаки в Новой России, – не выйдут, будут кончать самоубийством, как Смоленск, Ленинград и другие города советские, – никакие казаки-эмигранты – самостийники или великодержавники – казачьих войск не найдут. Станиц не будет, будут „общинные хозяйства“, а в них вместо жидов – немцы»[356]356
  ГАРФ. Ф. 5761. ОП. 1. Д. 16. Л. 38.


[Закрыть]. Менее чем через месяц, 16 октября, П.Н. Краснов опять возвращается к этой ключевой, по его мнению, проблеме: «Германские победоносные войска, – пишет он все тому же атаману Е.И. Балабину, – переходят границы земли войска Донского. Встретят их там, как освободителей, как встретили в 1918 году казаки с хлебом-солью, с распущенными Русскими бело-сине-красными и своими войсковыми сине-желто-алыми флагами-знаменами ДЛЯ ОБЩЕЙ РАБОТЫ по очищению Войска от жидов и коммунистов, примут казачьи „колхозы“ немецкие войска как союзников и поднимутся все, сколько их там осталось, за край Родной – есть надежда, что возродятся казачьи войска, – не будет этого, и немцы с боями пройдут Донскую землю – и казаков больше не будет»[357]357
  ГАРФ. Ф. 5761. ОП. 1. Д. 16. Л. 40.


[Закрыть].

Прославленный донской атаман ошибся. Несмотря на то что немцы с боями прошли Донскую землю (впрочем, как и Кубанскую с Терской), и, за редким исключением, никто не встречал их как освободителей и тем более как союзников, казачьи войска все-таки были созданы.

Конечно, оживленная дискуссия в эмигрантской среде обратила на себя внимание немецких властей. Лишний раз убедившись, что на казаков можно в перспективе рассчитывать, они в то же время быстро погасили эмигрантский пыл. Весь энтузиазм тех, кто мечтал как можно скорее с оружием в руках начать борьбу с большевиками, мгновенно улетучился, как только они узнали, что привлечение эмигрантов к участию в войне против СССР признано нежелательным и нецелесообразным. Впоследствии эмигранты-казаки все же приняли активное участие во Второй мировой войне, например, в Русском охранном корпусе на Балканах[358]358
  Некоторым эмигрантам все же удалось попасть на Восточный фронт, но такие случаи были единичными.


[Закрыть](но об этом речь пойдет дальше). Но формирование боевых частей из казаков на востоке осуществлялось исключительно по инициативе немецкого командования.

Уже в сентября 1941 года офицер армейской контрразведки барон X. фон Клейст предложил командованию 18-й немецкой армии сформировать из казаков специальные части для борьбы с советскими партизанами. Подобная инициатива получила поддержку, и 6 октября генерал-квартирмейстер Генерального штаба генерал-лейтенант Э. Вагнер разрешил командующим тыловыми районами групп армий «Север», «Центр» и «Юг» сформировать, с согласия соответствующих начальников СС и полиции, к 1 ноября 1941 года экспериментальные казачьи сотни из военнопленных и местного населения для использования их в борьбе против партизан[359]359
  См.: Дробязко С.И. Казачьи части в составе вермахта. В сб.: Материалы по истории русского освободительного движения 1941–1945 // Под общей редакцией А.В. Окорокова. Вып. 1. М., 1997. С. 182.


[Закрыть].

Однако первые казачьи части начали появляться не в результате каких-то целенаправленных действий германских вооруженных сил, а в результате инициативных действий антисоветски настроенных казаков, которые по той или иной причине остались на территории Советского Союза еще со времен Гражданской войны. Именно они начали формировать небольшие казачьи отряды сразу после того, как немцы осенью 1941 года подошли к Ростовской области. «В октябре, ноябре месяцах 1941 года, – описывает непосредственный участник событий казак В.С. Дудников, – германские войска подошли к границе территории бывшего Войска Донского и заняли некоторые казачьи хутора и станицы… Атаманы и атаманское правление, разумеется, были избраны и приступили к работе… Сбор оружия, разминирование минных полей, погребение павших воинов – трудная задача. Задача, неразрешимая для колхозных бригад… И вот на казачьих землях стихийно стали возникать добровольческие взводы, сотни, батальоны. Так, в станице Сенявской (станичный атаман – вахмистр Икряков) возникла казачья сотня. В станице Синегорской возникла добровольческая сотня под командованием есаула Журавлева, выросшая затем в казачий полк»[360]360
  Дудников В.С. Воспоминания старого казака о пережитом и размышления о настоящем. В сб.: Материалы по истории русского освободительного движения 1941–1945 // Под общей редакцией А.В. Окорокова. Вып. 1. М., 1997. С. 329.


[Закрыть]. Одной из таких частей была казачья сотня под командованием старшего лейтенанта Назаренко. Когда в середине октября 1941 года части 14-го немецкого танкового корпуса подошли к реке Миус, за линией фронта, в тылу Красной армии, уже шло сражение. Будучи уверенными в том, что бой ведут немецкие подразделения воздушных десантников или моторизированные части, каким-то образом попавшие в окружение, танкисты поспешили на помощь. Каково же было их удивление, когда они обнаружили, что «немецкими десантниками», атаковавшими оборонительные порядки Советской армии с тыла, оказалась небольшая, всего около 80 человек, казачья сотня под командованием потомственного донского казака – старшего лейтенанта Николая Назаренко[361]361
  История формирования этой казачьей части составлена по воспоминаниям самого Назаренко, которые частично опубликованы в исследовании американского историка Newland S. Cossacks in the German army 1941–1945. P. 89–92.


[Закрыть].

В конце Гражданской войны Назаренко вместе с родителями бежал в Румынию, где вскоре поступил на службу в румынскую армию. Молодым и способным казаком заинтересовались сотрудники спецслужб, и Назаренко, согласившись на сотрудничество, был направлен в разведшколу. После соответствующей подготовки он был переправлен в Советский Союз со специальным заданием: собирать информацию о частях Красной армии, дислоцированных на советско-румынской границе. Однако по неизвестным причинам его миссия провалилась. Очень скоро диверсант попал под подозрение советских контрразведчиков, за ним была организована слежка. Через некоторое время Назаренко попал в засаду, во время боя был ранен, арестован и приговорен к длительному тюремному сроку. После нескольких лет, проведенных в лагерях, ему удалось бежать. Раздобыв поддельные документы, беглец поселился в Таганроге и устроился работать на завод, где создал небольшую, тщательно законспирированную антисоветски настроенную группу, состоящую из казаков. Вскоре после начала войны, в конце лета 1941 года, советскими властями было принято решение о создании на заводе отряда самообороны из 100–150 добровольцев. Назаренко в жуткой суматохе и неразберихе военного времени удалось каким-то образом получить звание старшего лейтенанта и встать во главе этого добровольческого формирования, которое к тому времени уже практически на 100 процентов состояло из членов его подпольной группы. В середине октября эта группа в качестве маршевого батальона была направлена на реку Миус, где заняла позицию в тылу советской 9-й армии. Сам отряд к тому времени представлял собой довольно внушительную силу, в Таганроге все бойцы были полностью экипированы стрелковым оружием и достаточным количеством боеприпасов, а также продовольствием и медикаментами. К тому же по прибытии на место в качестве усиления отряду были приданы 5 артиллерийских орудий. Дождавшись удобного момента, Назаренко принял решение «нанести удар в спину» советским подразделениям и прорваться навстречу наступающим немецким танковым частям. К несчастью для казаков, за несколько часов до атаки была проведена перегруппировка войск, и сразу несколько советских полков оказались в тылу отряда мятежников. Взяв «добровольцев» в кольцо, они принялись методично их уничтожать, но тут-то и подоспела долгожданная помощь с немецкой стороны, спасшая отряд казаков-коллаборационистов.

Немцы, правда, поначалу не слишком обрадовались тому, что их новыми военными союзниками стали какие-то неизвестные им «казаки». Более того, их попробовали разоружить, но натолкнулись на серьезное сопротивление: разгоряченные после боя казаки немедленно заняли круговую оборону. Увидев, как развиваются события, немцы приняли решение оружие казакам сохранить и, во избежание дальнейшей эскалации конфликта и до выяснения всех обстоятельств, отправить Назаренко и 80 его бойцов в тыл. Через несколько дней командующий 14-м немецким танковым корпусом генерал Густав фон Витершейм лично принял бывшего советского старшего лейтенанта и выслушал его историю. Бравый казачий офицер понравился немецкому генералу, и тот принял решение оставить подразделение Назаренко в составе корпуса. Но тут неожиданно возникли серьезные трудности. Согласно германским предвоенным установкам, такое крупное подразделение из советских граждан не могло сражаться в боевых порядках немецких войск, а предлагать казакам роль обслуживающего персонала никто не решился. Первоначально их попросили объявить себя фольксдойче и уже на законных основаниях вступить в германскую армию, но гордые и независимые казаки не захотели идти на такой компромисс. В конечном итоге немцы пошли навстречу своим новым союзникам и объявили их самыми что ни на есть «законопослушными бюргерами» (во всех документах указывалось, что служащие этого формирования – немцы по национальности), а еще через несколько недель, как только было официально разрешено формировать казачьи части, они опять поменяли национальность и стали казаками.

В немецких документах отряд Назаренко значился как «казачий разведывательный батальон». Все казаки получили со склада немецкую униформу и стрелковое оружие. Единственным их отличием от немецких солдат стали большие белые нарукавные повязки с нашитой на них черной буквой «К», а у Назаренко на немецкой офицерской фуражке была сине-красная кокарда донского войска. Впоследствии этот батальон воевал в составе 1-й немецкой танковой армии. История данного казачьего формирования весьма показательна, ведь именно такие «дикие» части и становились первыми добровольными боевыми союзниками немцев, именно благодаря их успешным и отважным (если можно назвать таковой борьбу против своей собственной страны) действиям на фронте и в тылу многие немецкие солдаты и офицеры прониклись к казакам искренним уважением и еще задолго до официальных приказов и распоряжений начали считать их полноправными боевыми товарищами.

Первая «легальная» казачья часть – казачий эскадрон, в соответствии с приказом командующего тыловым районом группы армий «Центр» генерала фон Шенкендорфа от 28 октября 1941 года, был сформирован в Могилеве под командованием донского казака бывшего майора Красной армии И.Н. Кононова, перешедшего за два месяца до этого на сторону немцев.

Иван Никитич Кононов[362]362
  Биография И.Н. Кононова составлена по следующим источникам: журнал «На казачьем посту». № 38.1944; Черкассов К. Генерал Кононов: ответ перед историей за одну попытку. Т. 1. Мельбурн, 1963; Александров К.М. Казачество России в 1941–1943 гг.: неизвестные страницы истории // Новый часовой. 1995 № 3; Решин Л. «Казаки» со свастикой. Документы из архивов КГБ. Родина. 1993. № 2; Александров К. Трагедия Донского казака Ивана Кононова // Посев. 2000. № 5–6; Newland S. Cossacks in the German army 1941–1945. London, 1991.


[Закрыть]родился 2 апреля 1900 года в станице Ново-Николаевской Таганрогского округа Области Всевеликого Войска Донского в семье потомственного военного Н.Г. Кононова. Его дед дослужился до полковника и перед Русско-японской войной командовал сводно-казачьей бригадой. Отец – полный георгиевский кавалер, во время Первой мировой войны был очень серьезно ранен. Вернувшись в родную станицу, он не смог принять новую власть, ушел в подполье и в результате был повешен большевиками в 1918 году. Кроме отца, Кононов потерял в 20—30-е годы мать и троих братьев. Оставить территорию Дона вместе с отступающими белыми частями Ивану Никитичу не удалось, и для него началась новая жизнь.

В марте 1922 года, изменив год рождения на 1906 (невысокий рост и перенесенная ранее тяжелая болезнь легко позволили Кононову выдать себя за 16-летнего юношу), он объявил о своем пролетарском происхождении и поступил на службу в РККА. В седле Кононов, с детства любивший лошадей, держался хорошо и сразу же был зачислен в 79-й полк 14-й кавалерийской дивизии, где очень скоро обратил на себя внимание ревностным отношением к службе. Осенью 1923 года он успешно окончил дивизионную школу младшего комсостава и в сентябре следующего года был направлен на кавалерийское отделение элитной объединенной военной школы имени ВЦИК, где за успехи в учебе в сентябре 1926 года получил должность командира курсантского отделения.

В сентябре 1927 года молодой командир был направлен в Северо-Кавказский военный округ, где получил под начало взвод в 27-м Быкадоровском полку знаменитой со времен Гражданской войны 5-й Ставропольской им. М.Ф. Блинова кавалерийской дивизии, и в течение 5 лет служил там на разных строевых должностях. В 1929 году он вступил в ВКП(б) и в январе 1932 года был переведен на должность политрука 30-го Саратовского кавалерийского полка, а еще спустя два с половиной года возвратился на строевую должность помощника начальника штаба 28-го Таманского кавалерийского полка. В марте 1936 Кононов стал слушателем заочного отделения Военной академии им. Фрунзе, а вскоре был зачислен слушателем на основное отделение и в 1938 году окончил академию. К тому же периоду относится дошедшая до нас благополучная служебная аттестация: «Должности вполне соответствует. Может быть назначен на строевую работу на должность командира кавполка, и после получения соответствующей практики может быть неплохим помощником командира кавдивизии. Предан делу партии Ленина – Сталина и социалистической Родине. Политически и морально устойчив. Политически грамотен хорошо. В жизни парторганизации принимает активное участие. Партвзысканиям не подвергался»[363]363
  Цит. по: Александров К. Трагедия Донского казака Ивана Кононова // Посев. 2000. № 5–6.


[Закрыть]. В 1938 году приказом наркома обороны Ворошилова Кононову было присвоено звание майора, и в сентябре того же года его назначили начальником I (оперативного) отдела штаба 2-го кавкорпуса Киевского особого военного округа. Осенью 1939 года Кононов принимал участие в операции по возвращению аннексированных Польшей в 1920 году территорий Западной Украины и Белоруссии.

Во время советско-финской войны 1939–1940 годов был направлен на фронт и получил под свое, правда временное, командование 436-й полк 155-й дивизии. Во время одной из операций под непосредственным руководством Кононова бойцам полка удалось отбить несколько ожесточенных контратак финских войск, и за это молодой майор был награжден орденом Красной Звезды. После окончания войны 15 августа 1940 года Кононов уже официально вступил в командование 436-м полком 155-й стрелковой дивизии, который к тому времени был передислоцирован в район Барановичей в Западный особый военный округ.

Полк Кононова встретил войну в состоянии полной боеготовности. 155-я стрелковая дивизия генерал-майора П.А. Александрова организационно входила в состав 67-го стрелкового корпуса 10-й армии генерал-майора К.Д. Голубева, которая, в свою очередь, располагалась в печально знаменитом Белостокском «выступе», окруженном немецкими войсками уже в первые дни войны. К 28 июня войска 10-й армии оказались в котле западнее Минска, затем они вышли в район Налибокской пущи, где вторично попали в окружение.

Здесь в начале июля 1941 года управление армии окончательно перестало существовать, а все части начали выбираться из окружения по отдельности. 22 августа, находясь в 300 километрах от Смоленска, Кононов один или вместе с небольшой частью своего полка встал на путь предательства и перешел на сторону немцев. И по сей день остается много неясного в самом факте сдачи немцам.

Некоторые исследователи[364]364
  Newland S. Cossacks in the German army 1941–1945. London, 1991;Александров К.М. Казачество России в 1941–1943 гг.: неизвестные страницы истории // Новый часовой. 1995. № 3; Александров К.М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова 1944–1945. СПб, 2001.


[Закрыть] пытаются доказать, что решение Кононова о сдаче немцам было обдуманным, что, дескать, он еще в 10-х числах августа отправил к немцам специального посла-парламентера, что проводил агитационную работу среди личного состава полка, а 22 августа произнес антисоветскую речь, во время которой у его подчиненных «волосы вставали дыбом», и в результате большая их часть перешла к немцам вместе с ним. В основе этой версии лежит утверждение о том, что уже в сентябре 1942 года перешедшие вместе с Кононовым военнослужащие стали костяком хорошо вооруженного донского казачьего полка численностью чуть ли не в 2 тысячи человек. Все эти предположения обильно снабжены документальными подтверждениями и воспоминаниями современников. Одно настораживает в исследованиях этих историков – все свои умозаключения они делают, основываясь на крайне претенциозной биографии Ивана Кононова, принадлежащей перу некоего К. Черкасова (издана в 1963 году в Мельбурне), откуда и взяты многочисленные документы и воспоминания. Безусловно, все, что написано в этом труде, является важным историческим материалом, но относиться к нему следует с определенной долей недоверия.

В реальности никакого донского казачьего полка в сентябре 1941 года не существовало и существовать не могло, немцы просто не решились бы в то время сформировать такую крупную часть из числа советских граждан. Есть и другие вопросы: как немцы могли разрешить сдавшимся в плен красноармейцам меньше чем через месяц взять в руки оружие? А что, если все это было спланированной акцией советской разведки? Да и странно, что все как один перешедшие бойцы вдруг оказались казаками-антисоветчиками, хотя сам полк не был казачьим. Практически все источники и документы свидетельствуют лишь о том, что Кононов сформировал не полк, а эскадрон, в который вошли лишь 26 его бывших подчиненных[365]365
  На казачьем посту. 1944. № 38. С. 12; Решин Л. «Казаки» со свастикой. Документы из архивов КГБ // Родина. 1993. № 2. С. 73.


[Закрыть]. Что же касается решения Кононова о сдаче в плен (спланированное или спонтанное) и количества бойцов Красной армии, перешедших на сторону немцев, то тут что-либо точно, не боясь ошибиться, утверждать нельзя. Действительно, во многих источниках (например, в дневнике Кононова, частично опубликованном тем же Черкасовым, или в казачьей прессе времен Второй мировой войны)[366]366
  В том же журнале «На казачьем посту» говорится то о том, что вместе с Кононовым перешел целый полк, то о том, что лишь несколько десятков человек.


[Закрыть] указывается, что на сторону немцев перешел весь полк, но каких-то конкретных данных на этот счет не приводится. Вполне возможно, что вместе с Кононовым сдались несколько десятков человек, а возможно, что и большая часть потрепанного к тому времени в боях подразделения, но его дальнейшая судьба неизвестна. Не совсем укладывается в версию о сдаче всего полка и тот факт, что полковое знамя ныне находится в бывшем «Музее Вооруженных сил СССР». Согласитесь, если бы весь личный состав перешел на сторону немцев, знамя вряд ли попало бы в этот музей.

Вот что по поводу сдачи «батьки» (так Кононова называли подчиненные) в плен написано в казачьем официозе – журнале «На казачьем посту»: «22 августа полк (опять упоминается полк, но куда он делся потом, все-таки непонятно. – П.К.) перешел на сторону немцев. После сдачи Кононов был направлен в штаб фронта в Смоленск, потом в Борисов в нечто вроде санатория для офицеров. В Борисове Кононов пробыл около месяца. Написал рапорт о желании принять участие в борьбе с большевиками. В октябре 1941 майора Кононова вызвали телеграммой в Могилев. С этого момента началась организация 102-го казачьего эскадрона»[367]367
  На казачьем посту. 1944. № 37–38. С. 11–12.


[Закрыть].