Текст книги "Они штурмовали Зимний"
Автор книги: Петр Капица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Глава пятнадцатая. ВСТРЕЧАЙТЕ ЛЕНИНА
В конце марта из ссылки вернулась тетя Феня. Поздно вечером она пришла к Алешиным усталая и разочарованная.
– Как мы все рвались сюда! – сказала она Кате. – Многие на крышах ехали. Нас в теплушку набилось человек пятьдесят. Думали, что здесь встретят с флагами и музыкой, а нас довезли до тупика на товарной станции и говорят: «А ну, освобождайте вагоны!» Пошли мы по каким-то закоулкам, вышли на Лиговку. Гляжу – очереди длинные у пекарен, люди худые, ободранные детишки у прохожих хлебца просят. Но вот выходим на Невский и... глазам не верим. Свету много, витрины от хрусталя искрятся. Публика расфранченная. Автомобили, лихачи. В ресторанах музыка, офицерье сидит, женщины холеные... Как будто нет голодных и калек. Да была ли революция!?
– Мы такие же вопросы задаем друг другу, – ответила Катя. – Почти все идет по-старому.
На ночь тетя Феня осталась в подвале. Катя уложила ее на свою постель, а сама легла с матерью.
Утром гостья с трудом поднялась. Она чувствовала себя разбитой.
– Здесь у вас не сон, а одно мученье, – сказала она. – Сам воздух душит, словно в тюремной камере.
День был воскресным. Выпив чашку чаю, тетя Феня немного взбодрилась и предложила Кате:
– Поедем со мной в Озерки. Если избушка цела, то вчетвером в ней поселимся.
Из ссылки тетя Феня приехала в валенках и нагольном полушубке, а в городе была оттепель. Катя отдала ей свои ботинки, а сама надела старенькие русские сапоги, оставшиеся у бабушки от деда. В Озерках к домику нельзя было подступиться. За зиму вокруг намело сугробы.
Проваливаясь чуть ли не по пояс в снег, Катя добралась до крыльца. Ни замка, ни сургучной печати. Дверь была чуть приоткрыта и висела на одной петле.
Переступив заснеженный порог, девушка из темных сенцов попала на кухню. Здесь было светло, но в окне не осталось ни одного целого стекла: осколки поблескивали на захламленном полу. Плиту кто-то разорил: чугунный верх снял, а кирпичи разворошил.
И в соседней комнате гулял ветер, колыхавший обрывки заиндевелых обоев. Даже половицы были выдраны.
Тетя Феня, пробравшись к дому по Катиному следу, ахнула и прослезилась.
– Какие же мерзавцы это сделали?! Знают же, что не буржуи жили... все своим трудом нажито. И корысти-то на грош! Куда я теперь денусь?
– Живите у нас, – предложила Катя.
– Да ведь и у вас в подвале не житье. Надо нам подыскать что-то другое.
Дома их ждало письмо от отца. Оно пришло с Западного фронта. Дмитрий Андреевич поздравлял с революцией, сообщал, что он выбран в полковой комитет, и обещал скорую встречу.
Наступила пасха – старый церковный праздник. На пустырях и площадях столицы появились ларьки и палатки торговцев, ярко размалеванные карусели, шумные балаганы циркачей, заунывные шарманки продавцов «счастья».
Звонили колокола церквей, на домах висели красные флаги. Хмельные домовладельцы, чиновники и купцы, нацепив на себя пышные красные банты, целовались, поздравляли друг друга с «Христовым воскресением» и свободой.
А солдат и рабочих не радовал приближавшийся праздник. Одним предстояло отправляться на фронт, в окопы, а другим – работать на прежних хозяев.
В былые времена даже бедняки к «Христову воскресению» пекли куличи, готовили студни, творожные пасхи, красили яйца, но в этот раз в рабочих семьях праздник был скудным. Яйца и творог спекулянты продавали по неслыханным ценам, а белая мука совсем исчезла с рынка.
Катина бабушка, достав из сундука праздничный дедов пиджак и рубашку с васильками, вышитыми на воротнике, сходила на рынок, продала их и на вырученные деньги купила десяток яиц, немного сахару и масла. Вытряхнув из всех мешочков муку, какая была в доме, она испекла два куличика: один себе, другой внукам.
Всю пасхальную ночь мать и бабушка простояли в церкви. Они вернулись домой на рассвете и разбудили Катю, чтобы разговеться с ней – съесть по куску кулича и по яйцу, окропленным «святой водой».
– Я не говею, – сказала Катя. – Мы не верим в бога.
– В кого же вы верите? – спросила бабушка.
– В свободу... в счастье на земле!
– Много вам дала ваша свобода! – ворчливо сказала мать. – У людей праздник, а мы, как нищие. Хоть ты бога не гневи, садись с бабушкой.
Чтобы не спорить с матерью, Катя села за стол, съела половину принесенного из церкви яичка и выпила чаю с куличом.
К обеду пришла тетя Феня. Она принесла пряников и бутылку красного вина. Забежала и Наташа. Обед был праздничным. Раскрасневшиеся от вина девушки смеялись без всякой причины, а потом спели с тетей Феней ее любимые песни о бедной швейке, о чайке, убитой охотником, и о сибирском бродяге.
В окно кто-то робко постучал. Катя отодвинула занавеску и в сгущавшихся сумерках разглядела улыбающиеся физиономии Демы и Васи. Открыв форточку, она сказала им:
– Подождите минутку, мы сейчас выйдем.
– Кто такие? – спросила тетя Феня.
– Путиловские ребята.
– Ого! Издалека пришли. Значит, не на шутку вы им приглянулись.
Чуть припудрив не в меру раскрасневшиеся щеки, девушки оделись и выбежали на улицу.
– Куда же мы пойдем? – спросила Наташа.
– Куда угодно, – ответили парни.
– Тогда на ярмарку, там весело, – сказала Катя.
Взявшись под руки и заняв почти всю мостовую, они пошли к пустырю, где расположились балаганы и палатки торговцев. На ярмарке горели разноцветные фонари, играли гармошки, щелкали хлопушки, смешно выкрикивали «уди-уди» надувные свистульки.
Парни купили девушкам кулек орехов и уговорили для озорства прокатиться на каруселях. Дема с Васей сели на деревянных коней, а Катя с Наташей – в карету, расписанную петухами.
Кружась под звон бубенчиков и визгливую песню шарманки, парни дурачились – ловили грушу с призовым кольцом, а девушки, видя, как она ускользает от них, заливались хохотом.
Потом они побывали на танцах, в столовой завода «Парвиайнен», названной «Зимним садом», потому что в ней были две кадки с пальмами. Втроем пошли провожать Наташу к райкому. В этот вечер она заступала на дежурство.
– Приходите завтра, только пораньше, – сказала Катя, прощаясь. – Прямо к райкому. Сходим в кинематограф; я давно не была.
– Хорошо, – с готовностью отозвался Василий. – Часа в четыре ждите.
Но на другой день произошло такое событие, что девушки и не вспомнили о кинематографе. Когда Катя забежала в райком, она застала там растерянных дежурных. Звонили из Центрального Комитета партии: нужно было немедленно известить рабочих Выборгской стороны о том, что вечером из Финляндии приезжает Владимир Ильич Ленин. Но как это сделаешь, если заводы и фабрики не работают?
– Давайте напишем плакат и пойдем по улицам, – предложила Катя.
– Ты с ума сошла! – замахала на нее руками Наташа.
– А что, стыдно, по-твоему? Это же Ленин… понимаешь, Ленин едет!
Катя с такой горячностью принялась убеждать подругу, что той пришлось согласиться.
Девушки достали кумачовое полотнище и, написав на нем белилами: «Товарищи! Едет Ленин. Встречайте», – прибили к длинным палкам и вышли с ним на улицу.
Сначала девушкам неловко было идти с плакатом посреди мостовой, но потом, когда к ним стали подбегать любопытные и спрашивать: «А кто такой Ленин? Откуда он?» – они расхрабрились и стали объяснять прохожим. И там, где Катя с Наташей останавливались, скапливалась толпа.
Появились два старика-рабочих, которые видели Ленина на тайной сходке и читали его статьи. Один из них, сказав небольшую речь, заверил присутствующих:
– Ну, теперь держись, буржуи! С Лениным мы своего добьемся.
Старики пошли вместе с девушками. На людных перекрестках они созывали людей и устраивали короткие митинги.
Кокорев и Рыкунов, которые ехали в трамвае с Нарвской заставы, были поражены, увидев с площадки вагона у Медицинской Академии Катю и Наташу, окруженных людьми. Решив, что девушки попали в беду, юноши на ходу соскочили с трамвая и поспешили на выручку. Но тут они заметили плакат и прочли его.
– Вот это здорово! – восхищенно произнес Дема. – Значит, Ленин теперь будет с нами?
– Ну, конечно. Молодцы, девчата, не струсили с плакатом выйти.
А девушки, заметив их, зарделись от смущения.
– Подождите нас около райкома, – шепнула Наташа Деме.
– А с вами разве нельзя? – спросил он.
– Отчего же… можно. Помогайте плакат нести. Взяв у девушек плакат, путиловцы подняли его
как можно выше и пошли впереди.
***
К Финляндскому вокзалу со всех окраин стекались рабочие.
Пришли матросы, солдаты, прибыл даже целый дивизион бронированных автомобилей.
Несмотря на поздний час и пронизывающий ветер с Невы, народу у вокзала скопилось столько, что не могли пройти трамваи. Они все остановились.
Багрово-красный свет факелов колебался на стенах зданий и сотнями огней отражался в стеклах окон.
Кокорев и Рыкунов с трудом пробились вместе с девушками на площадь. Они остановились около отряда вооруженных матросов и стали ждать.
Поезд прибыл только в начале двенадцатого. Но Ленин долго не показывался на площади.
– Не вышел ли он с той стороны? – заволновалась Наташа. – Здесь мы его не увидим.
Но вдруг впереди послышалось: – Ленин... вон Ленин идет!
Толпа заволновалась. За спинами матросов Наташа ничего не видела.
– Поднимите меня, – попросила она у Демы. – Хоть одним глазом взгляну.
Недолго раздумывая, Рыкунов подхватил Ер-шину и усадил себе на плечо. Разом охватив взором всю огромную площадь, заполненную народом, и броневик, над которым скрестились лучи прожекторов, Наташа в этом вздрагивающем бегучем свете разглядела коренастого человека с бородкой. «Ленин», – поняла она и замахала рукой.
Владимир Ильич стоял на башне боевой машины без шапки, в расстегнутом пальто. А площадь неистовствовала, приветствуя его.
– Сейчас он будет говорить, – сказала Наташа и хотела было спуститься вниз, ко Дема удержал ее:
– Сидите, мне не тяжело.
Катя с Василием попытались протискаться поближе к броневику, но их оттеснили матросы и солдаты, сбившиеся в плотные ряды.
Вскоре площадь затихла. Люди слушали Ленина; Наташа видела, как у рабочих и солдат, стоявших ближе к броневику, загораются глаза, отражавшие искорки света прожекторов, и досадовала на ветер, мешавший улавливать полностью фразы.
– О чем он говорит? – поинтересовался Дема, полагая, что Наташа, возвышаясь над всеми, слышит лучше.
– До меня не все доносится, – ответила девушка. – Сначала он поздравлял, а сейчас говорит, что войну надо кончать..
– Тише! – зашикали на них со всех сторон. Наташа, боясь, что Деме тяжело, ухватилась за его шею и спустилась вниз.
Речь Владимира Ильича была недолгой. Он закончил ее призывом:
– Да здравствует социалистическая революция!
Этот клич всколыхнул толпу. Да, да, нельзя оставлять буржуазию у власти: она не кончит войну, не даст земли крестьянам и будет по-прежнему тянуть соки из рабочих. Надо готовиться к новой революции!
Рабочие не только умом, но и сердцем почувствовали, что явился человек, который ясно видит дорогу в будущее и без страха поведет их на борьбу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГРОМ НАД НЕВОЙ
Глава шестнадцатая. ПРИШЛА ВЕСНА
Нева, в отличие от многих рек, имеет не один, а два ледохода. В начале весны она сбрасывает свой лед, а недели через две – три, при ярких лучах почти летнего солнца, гонит по синеве вод вереницы белоснежных хрустальных льдин, плывущих с далекого Ладожского озера.
В такие дни многие петроградцы стекаются к гранитным берегам реки, смотрят на торжественный ледоход и радуются:
– Скоро наступит лето!
Прошедшая зима была снежной. Жители подвалов не зря опасались весны; она принесла им новые бедствия: грунтовые воды пробивались сквозь пол, стены и заливали жилища.
В комнате, где жила Катя Алешина, вода сперва каплями скатывалась с потемневшей от сырости нижней части стены, потом стала пробиваться сквозь щели пола. Пришлось убрать половички, принести кирпичей и на них уложить доски. К вечеру и доски шаткого настила, прогибаясь, стали шлепать по ледяной воде, заливавшей весь пол.
Утром Катя почувствовала острую боль в горле. Казалось, что там застрял осколок стекла. Катя попыталась встать, но от головокружения и слабости опять опустилась на постель.
«Заболела. Вот не вовремя!»
Мать и бабушка тоже с трудом поднялись, – им обеим нездоровилось.
– Хоть бы печку протопить, – сказала бабушка, – все в комнате дух другой будет. Пойду на свалку, может, щепок каких соберу…
Охая, она начала одеваться.
– А ты что лежишь? – спросила мать Катю. – Разве сегодня тебе во вторую смену?
– Нет, в первую... горло очень болит. Мать потрогала Катин лоб и всполошилась:
– Да у тебя жар! Доктора надо позвать. А где мы денег возьмем? Вот напасть, одно к другому.
В соседней комнате, где жил водопроводчик, послышались испуганные возгласы и детский плач.
– Сходи, Луша, узнай, что там стряслось, – попросила бабушка и, прислушавшись к нараставшему плачу за стеной, еще больше встревожилась:
– Никак Семен кончается...
Она поспешила к соседям.
Вскоре голоса за стеной и плач утихли.
Бабушка вернулась в комнату с ребятишками водопроводчика: шестилетней Ксюшей и четырехлетним Сашей.
– Пусть посидят на моей постели, – сказала она. – Не годится детям смотреть на такое... Худо с Семеном, кровь горлом пошла. Всю подушку залил. Придется для вас обоих доктора звать.
Старуха решительно выдвинула верхние ящики комода и начала рыться в них. Катя видела, как она достала кусок холста и свою черную кружевную шаль, которую очень берегла.
– Последнее на рынок несу, – сказала бабушка. – Больше продавать нечего.
Мать заправила постели и попробовала ковшиком вычерпать воду, накопившуюся за ночь, но та почти не убывала. Бросив ковш, она пошла за доктором.
Катя осталась с ребятишками. Исхудалые и заплаканные, они сидели на бабушкиной постели, как нахохлившиеся воробьи, и настороженно прислушивались к хрипению отца за стеной.
– Чего это он так: «Хррр... хррр»? – спросил мальчик.
– Горлом хырчит, – ответила девочка. – У него там чахотка. От нее все помирают.
– А я не помру, – сказал мальчик. – Я поеду летом в деревню. Там в лесу птички поют и коровушки ходят… они молоко приносят.
– Туда надо на паровике ехать, – заметила девочка, – а у нас нет денег.
Мать пришла с доктором – седеньким старичком, у которого бородка была почти лимонного цвета. Он осмотрел Катино горло, долго водил холодной трубкой по груди и спине, слушая дыхание, а потом сказал:
– Нда, горло и легкие мне не нравятся. Вам обязательно надо переменить жилье. Лучше всего, конечно, за город, в сосновый бор.
Доктор выписал микстуру, порошки, полосканье для горла и, передавая рецепты, порекомендовал:
– Питайтесь лучше. И лимон бы хорошо... его сок прекрасно очищает горло. А детей уберите отсюда. Ангина – заразная болезнь.
У водопроводчика доктор пробыл недолго. Катя слышала, как он сказал соседке:
– Скоротечная чахотка. Надо бы в больницу отправить, но боюсь – не примут. Готовьтесь ко всему...
Вернувшаяся с рынка бабушка расплатилась с доктором, дала денег на лекарство и отвела ребятишек к дворничихе.
Тетя Феня забежала к Алешиным узнать, почему Катя не явилась на завод. Видя, в каком бедственном положении находятся жители подвала, она сказала:
– Сейчас же одевайтесь и пойдем в Исполком. Не уйдем от председателя, пока новой квартиры не даст. Правда, лучше было бы иметь что-либо на примете. В вашем доме есть пустующие квартиры? – спросила она у дворничихи.
– На пятом этаже вроде бы две комнаты освободились, – стала вспоминать та. – Да вот в приставской никто не живет. Как заваруха началась, так он ночью вместе со своей рыжей крикуньей удрал. Запасной ключ от его квартиры у хозяина дома.
– Какой пристав? Урсаков? – поинтересовалась тетя Феня. И, узнав, что это действительно он, решительно заявила:
– Собака из собак. Он теперь и носа сюда не сунет, знает, что ему голову оторвут. Пошли в Исполком, я им сейчас скажу все, что думаю. Люди помирают в затопленном подвале, а рядом сухие квартиры пустуют. Безобразие!
В Исполком с ней пошли бабушка и жена водопроводчика. Получив ордер на квартиру, они в тот же вечер явились к хозяину дома – тучному торговцу скобяными изделиями. Взглянув на ордер, домовладелец наотрез отказался выдать ключ.
– Для меня ваш Исполком не указ, – сказал он, – Ишь, чего вздумали: в самую дорогую квартиру! А кто за вас платить будет? Исполком, что ли? Даже если и заплатите, не пущу. Вы за неделю квартиру изгадите.
– Лучше добровольно впустите, а то сами откроем, – предупредила тетя Феня.
– Попробуйте только! За разбой – я вас в суд, – пригрозил домовладелец.
Его решительность напугала женщин. Катина мать сразу пошла на попятную.
– Ну его, брюхатого, к лешему, – сказала она. – С ним лучше не связываться. Он нам потом и в подвале не даст жить.
– Может, попросим комнатенку наверху? – предложила жена водопроводчика. – Нам бы только ребят в сухое место, а сами мы и тут как-нибудь. Все равно стирать придется, не с голоду же подыхать.
– Эх вы, рабское племя! – обозлилась на них тетя Феня. – Привыкли пресмыкаться перед толстосумом. Я бы нарочно в лучшей квартире жила. Не обеднеет он от этого. Сколько ваших родичей на него работало? Пусть теперь расплачивается.
Но женщины все же не решились наперекор хозяину переехать в пустую квартиру.
Первомайский день выдался сухим, ясным и солнечным, а в подвале вода не убывала.
Катя попросила открыть форточку и лежа прислушивалась к тому, что творится на улице. Когда издалека стали доноситься песни, неясный гомон большой толпы и музыка, девушка попыталась встать. Но от резкого движения в глазах у нее потемнело и от слабости подкосились ноги. Пришлось опять лечь и укрыться одеялом.
Под вечер в окно кто-то постучал. По голосам Катя узнала путиловцев и Наташу. Она позвала мать и попросила:
– Скажи им: ко мне нельзя... болезнь заразная.
Девушке не хотелось, чтобы Вася увидел ее такой беспомощной в этой полутемной нищенской комнате, залитой водой. Но молодых людей разговоры о заразной болезни не запугали; они вошли в комнату, положили на табуретку у изголовья три красных цветка и кулек яблок.
– Ух, какая тут сырость! – заметила Наташа. – В этой холодине ты никогда не поправишься. Надо обязательно переменить комнату.
– Я бы рада, да вот наши боятся.
И Катя рассказала о полученном ордере.
– Если твои родичи не желают переезжать, – сказала Наташа, – так мы без них тебя переселим. Правда, ребята?
– Переселим, – ответили парни.
Они попросили собрать все старые ключи, какие были в доме, взяли из ящика водопроводчика молоток, долото, напильник и пошли с малолетней Ксюшей на второй этаж.
У дверей приставской квартиры путиловцы стали примерять принесенные ключи. Один из них им показался подходящим. Они слегка подпилили его бородку, вставили в замочную скважину… и ключ легко повернулся.
– Хо! И взламывать не надо, – обрадовался Кокорев. – Сбегай, Ксюша, за своими.
На второй этаж пришли бабушка, дворничиха и Наташа. Включив электрический свет, они начали осматривать комнаты.
Квартира была большой и богато обставленной. В приставском кабинете на стене висел ковер, увешанный охотничьими ружьями и кинжалами. На полу у оттоманки лежала лохматая медвежья шкура, а на столе стоял бронзовый рыцарь, державший в руке высоко поднятую лампу.
– Вот бы нам с тобой такую комнату! – сказал Дема Васе. – Никакой хозяин отсюда бы не выгнал. Жаль только, что далеко на работу ходить.
– А мы давай на какой-нибудь ближний завод поступим, – в шутку предложил Кокорев.
В спальне стояли две широкие кровати, застланные кружевными покрывалами. На полу лежали цветистые коврики и виднелись ночные туфли, обшитые белым мехом. Туалетный столик с большим круглым зеркалом почти весь был уставлен флаконами, пудреницами.
– Отсюда надо одну кровать убрать и поселить Катю, – сказала Наташа.
– Зачем? – возразил Кокорев. – В той комнате, где ружья висят, ей будет лучше. А этот столик мы перенесем туда со всеми флакончиками и баночками.
– Нет уж, – замахала руками бабушка, – никаких вещей не трогайте. И Кате скажу, чтоб не касалась.
Боясь запачкать натертый воском паркетный пол, она ходила по комнатам в одних шерстяных носках.
Увидев в столовой картины в позолоченных рамах и буфет, наполненный посудой, хрустальными бокалами и графинами, бабушка определила:
– Вот сюда надо сносить всю мебель и дверь гвоздем заколотить. А то, не дай бог, ребятишки что-нибудь разобьют, не откупишься тогда. Я бы поселилась только в кухне да в первой комнате. Тут и прихожая сухая, два топчана поставить можно…
– Зачем же вам жаться? – стала возражать Наташа. – Вы же разрешение имеете на все комнаты.
– Иметь-то имеем, а все же боязно. Да и не привыкли мы жить в таких хоромах.
В приставской квартире было довольно холодно.
– Надо хоть печку затопить, – сказала Наташа. – Идите, ребята, дрова искать, а мы пока начнем переселение.
Дворничиха повела парней в сарай пристава. Там они нарубили дров и принесли на второй этаж две большие охапки. Вскоре в плите и в печке запылал огонь. В разгар переселения появилась тетя Феня.
– Хвалю молодежь за решительность, – сказала она. – А то с этими старыми поломойками да дворничихами каши не сваришь. Легче царя свергнуть, чем рабство вытряхнуть из их души. А вот хлам свой зря вы сюда перетаскиваете. Все равно ответ один – пользуйтесь тем, что осталось. А свое барахло в подвале оставьте.
Наташа застелила оттоманку в кабинете и уложила на нее поднявшуюся наверх Катю. Ребятишки уселись вокруг печки у весело потрескивающего огня. Тетя Феня, исследуя квартиру, обнаружила в кладовой запасы муки, круп, картофеля, яиц, масла, сахара и. консервов.
– Приставу все это даром досталось, – сказала она. – Ему спекулянты натаскали. Давайте устроим праздник по случаю Первого мая и новоселья.
И тетя Феня начала распоряжаться. Она заставила женщин начистить картошку, испечь драчену и разогреть мясные консервы.
Наташа пошла за посудой в столовую; в буфете она нашла красное вино и настойки в графинах. Женщины хотели ужинать на кухне, но молодежь запротестовала: «Гулять так гулять!» Ребята с Наташей перенесли в кабинет стол, стулья, чтобы не было скучно Кате, и устроили пир. Даже больная выпила с ними большую рюмку вина и раскраснелась.
****
В эти же дни и Аверкин переехал на новую квартиру. Не успел он расположиться, как к нему явился старший дворник. Раскрыв на столе толстую домовую книгу, он взял перо, подвинул чернила и начал заполнять графу за графой.
Виталий знал, на какие вопросы надо отвечать при прописке. Ему, конечно, не трудно будет выдумать профессию и объяснить, что он живет на проценты с капитала. Но как быть с годом рождения? В паспорте четко написано: «1894 год». Да и по лицу видно, что ты призывного возраста. Пришлось признаться:
– От военной службы освобожден.
– По какой причине?
Попробуй скажи теперь кому-нибудь, что ты служил в царской охранке, – мигом донесет.
– По болезни, – ответил Виталий.
– А что у вас? – поинтересовался старший дворник, с явным подозрением оглядывая долговязого жильца.
– С глазами неладно, – солгал Виталий, – плохо вижу.
– А у других-то глаза вострые, – с хитроватой ухмылкой сказал дворник. – Их не обманешь, все разглядят. Дотошный пошел народ.
Он явно подозревал Виталия в дезертирстве.
Сунув дворнику пятирублевую бумажку и видя, что тот, взяв ее, избегает встретиться взглядом, Аверкин встревожился: «Предаст, донесет, гадина».
Несмотря на запрет, он поехал к брату. Всеволод встретил его упреком:
– Мы же договорились: без вызова не приходить.
– Я бы не приехал, но так получилось, что меня
могут заподозрить в дезертирстве.
Рассказав о приходе старшего дворника, Виталий спросил:
– Как мне быть? Не скажу же, что работал в охранке…
– Подожди, – перебил его брат. – Дай сообразить. Садись сюда. Всеволод с расстроенным видом заходил по комнате, теребя мочку правого уха.
– Сделаем так, – наконец сказал он. – Я попытаюсь устроить тебя в контрразведку. Пойдешь?
– Что ж поделаешь, придется, – с унылым видом ответил Виталий.
– Не бойся, на фронт не пошлют. У меня теперь солидные связи. К самому министру – Александру Федоровичу Керенскому – могу обратиться, – не без бахвальства сказал Всеволод. – Я ему оказывал кой-какие услуги. Александр Федорович ведь был юрисконсультом торгового дома «К. Шпан и сыновья». А эту фирму не зря подозревали в шпионаже и аферах. В прошлом году Шпаны попались. Я лишь намекнул Керенскому о грозящей ему опасности, и он понял меня с полуслова. Ловчайшего ума человек! Почти сухим выскочил из очень неприятной истории. К счастью, он не забывчив. Мне прочат пост товарища прокурора либо советника по особо важным делам.
Всеволод, оказалось, не хвастался: через два дня Виталия нарочным вызвали в контрразведку, зачислили в агенты и оставили в Петрограде до особых распоряжений. Теперь он мог разгуливать в военной форме и без опасений показываться всюду.
«Надо хоть оставшиеся дни повеселиться, а то ведь скоро загоняют, – размышлял Виталий, выйдя на Невский. – Но с кем?»
Он знал, что Алешина больна. Неделю назад он заглянул в подвальное окно и решил: «Пока заходить не стоит, пусть нужда покрепче прижмет ее». А теперь время прошло и не мешало бы закинуть крючочек с приманкой. Алешина, конечно, голодает. Откуда у работницы деньги на болезнь? Надо только все сделать благородней. Мол, от неизвестного благодетеля.
Дойдя до Малой Садовой, Аверкин зашел в ресторан Федорова, разделся, сел за столик и, подозвав официанта, с видом богатого человека сказал:
– Э-э... любезнейший, первым делом устрой мне корзиночку на вынос: десяток филипповских пирожков, пяток груш, парочку апельсинчиков и сверху – конфет хороших. Потом – посыльного сюда. А заодно, конечно, – графинчик коньячку с лимончиком и сообрази селяночку получше.
Официант, предчувствуя хорошие чаевые, склонил голову.
– Для вас – в наилучшем виде-с, – подобострастно заверил он и семенящей походкой поспешил выполнять заказ.
Аверкин написал на листке адрес Алешиной, закурил и по старой привычке стал прислушиваться, о чем говорят за соседними столиками.
Впереди сидели раскрасневшиеся купцы-гостинодворцы. Подливая водку щеголеватому офицеру интендантской службы, они с озабоченными лицами что-то нашептывали ему, а офицер, уже заметно охмелевший, уверял их:
– Небеспок! Если Чуйко сказал, значит, – отрезано, назад команды не будет.
– И хотелось бы насчет хромового товару... – заискивающе просил купец с красной лоснящейся физиономией.
– А обеспекция? – коверкая слово, спросил интендант и, потерев указательным пальцем о большой, не засмеялся, а как-то закудахтал.
– Боже мой, да пренепременно! – воскликнул обрадованный купец и полез в боковой карман.
Аверкин видел, как гостинодворец вытащил пачку кредиток и сунул их под столом интенданту в
руку.
«Взятки берет, – определил Виталий и тут же подумал: – А нельзя ли и мне поживиться? Если намекну, кто я такой, то он, конечно, струсит и поделится. Надо попробовать, авось пройдет». Но в это время перед его столиком появился посыльный с красиво упакованной корзинкой.
– Куда прикажете доставить?
– Свезешь на Выборгскую сторону. Вот тебе адресок. Вручишь самой в руки и скажешь: «От вашего тайного друга». Понял? Больше ни слова. Не знаю, мол, не видел. Но сам все же погляди, как она примет подарок, как будет радоваться. А потом вернешься и доложишь мне. На чай зелененькую получишь».
Когда посыльный ушел, Аверкин заметил, что интендант прощается с гостинодворцами. «Теперь бы не упустить его», – подумал он и поспешил выйти из зала.
Дождавшись офицера в коридоре, Виталий подошел к нему и негромко сказал:
– Разрешите представиться: сотрудник контрразведки...– фамилию он произнес невнятно и только мельком показал удостоверение.
Подвыпивший интендант, видимо, мгновенно протрезвел, потому что лицо его покрылось красными пятнами.
– Чем могу служить? – дрогнувшим голосом спросил он и выжидательно уставился настороженными глазами на Виталия.
– Отойдем в сторонку, – предложил Аверкин. Он деликатно взял офицера под локоть, отвел в полутемный угол, а там как бы с укором сказал: – Что ж это вы, друг, а? Надо бы осторожней. Я ведь могу вас с уликами в штаб отправить. Люди мои здесь. Но ваше счастье – вы мне симпатичны, и я не хотел бы доставлять вам неприятности. Если вы сумеете уделить в долг рубликов триста... я был бы признателен.
Интендант с готовностью полез в боковой карман френча, вытащил деньги, отсчитал вздрагивающими пальцами триста рублей и молча протянул их Аверкину.
– Благодарю, – произнес тот. – Вы здесь часто бываете? При случае постараюсь отдать.
– Не беспокойтесь, я обожду, – вежливо ответил интендант, а недобрый взгляд его как бы говорил: «Знаю, как ты отдашь, шпик проклятый!» При этом он состроил гримасу, похожую на улыбку, звякнул шпорами и поспешил уйти.
Аверкин на радостях выпил большую стопку коньяку, закусил ломтиком лимона и принялся за остро приправленную охотничью селянку.
Когда Виталий уже заканчивал обед, появился посыльный. В руках у него была корзина с пирожками и фруктами.
– В чем дело? – удивился Виталий. – Не приняла?
– Никак нет, по адресу не застал, – виновато ответил парнишка в форменной фуражке. – Переехали, говорят.
– Не может этого быть.
– Вот чтоб провалиться... темно там и... дверь заперта.
– А ну, поехали вместе.
Бросив на стол две десятки, Аверкин взглянул на часы: было двадцать минут седьмого. «Ого, засиделся же я!»
Не ожидая официанта, он вышел из зала, оделся, взял извозчика и вместе с посыльным поехал на Выборгскую сторону.
В подвале, и правда, было темно; Аверкин подергал дверь, – она не открывалась.
«Странно, – подумал он, – куда все жильцы могли деться?»
– А ну, подожди меня здесь, – приказал Виталий посыльному, а сам пошел к домовладельцу.
Тучный торговец скобяным товаром запомнил Виталия с первого прихода. Узнав, что сыщик по-прежнему интересуется Алешиной, он начал жаловаться:
– Нахально, без спросу переселились. Теперь от Урсакова житья мне не будет. Не знаю, как выкинуть их; бумажку они какую-то от Совета получили. Загадят мне самую лучшую квартиру. Может, в суд на них подать?
– Не спешите, – посоветовал Аверкин, – а то вы кой-кого спугнете. Я вам скажу, когда надо будет в суд тянуть. И сам помогу, свидетелем буду.
Побаиваясь тайной полиции, домовладелец не стал возражать и дал согласие месяца два не тревожить неприятных жильцов.
