Текст книги "Плата за страх"
Автор книги: Петр Акимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
А сложности между тем и у самой Кузнецовой имелись нешуточные. Заподозрив, что к ее проблемам имеет отношение Зинаида Рыкалова, Кузнецова начала с того, что осторожненько опросила коллег. Повод для этого у нее был железный: те клиенты, которых у нее перехватила ленивая девчонка. Или, если говорить по учебнику менеджмента: «внутрифирменная конкуренция». Она очень нравится начальству, поскольку заставляет агентов-консультантов шевелиться шустрее, но им самим стоит немалых обид и нервов.
Для разговоров Надя, естественно, выбирала тех, кто сам имел зуб на Рыкалову. Отчего-то о недругах нам говорить подробно интереснее, нежели о друзьях. К тому же неприязнь гораздо наблюдательнее и вдумчивее, чем доброжелательность. Многие сторонницы Кузнецовой в конфликте с Зинаидой заметили, что та с недавних пор ведет себя странно. Напускает на себя загадочность, намекает на то, что ее переманивают в другую фирму, суля офигительную должность с не менее офигительным окладом. И если раньше Рыкалова отзывалась о Надежде со злобой (мы не прощаем людям тех гадостей, которые им делаем), то теперь вроде бы даже жалела ее. Мол, нашла где выслуживаться.
Больше всего Кузнецова надеялась на Марию Филипповну Иванову, самую пожилую из всех своих коллег. Родилась она аж в 1915 году, но ни ума, ни желания работать не растеряла. Причем последние сорок три года работала только в страховании. Поэтому Иванова могла себе позволить львиную долю рабочего времени проводить в офисе. К ней сюда сами охотно наведывались внуки и даже правнуки ее первых клиентов. Наблюдательность у бабуси, которая выглядела ветхой на все свои 82 года, сохранилась феноменальная, да и язычок отличался остротой. Это она приклеила Зине скандальное прозвище Мицупися. Иванова невзлюбила тугощекую, с большими глупыми глазами молодку за то, что та бесцеремонно вмешивалась в ее разговоры с клиентами. То заигрывала с состоятельными мужчинами, то изображала знатока новых видов страхования, в которых бабуся не слишком волокла.
Но найти удобный момент, чтобы расспросить старушку – надо же было, чтобы и Зины в тот момент в офисе не было и чтобы настроение самой Ивановой соответствовало теме, – Кузнецова смогла только на следующий день, после выяснения отношений с изгнанной политологами Панкратовой. Мария Филипповна как раз сама попросила Надежду о помощи: надо было помочь ее гостю разобраться с условиями договора. Иванова, кстати, и не притворялась, что не понимает все эти валютные и фьючерсные контракты. Зато когда удовлетворенный клиент ушел, с полным основанием сказала:
– Пусть я в новомодностях и не разбираюсь, зато у меня рука легкая. Я таратайку его деда страховала, и он почти тридцать лет без единой аварии проездил. И отца его страховала – так тот не то что никогда ничего не ломал, а даже и не болел почти. Но когда в Израиль свой уехал, то там за год и сгорел весь. Понимать надо: вредно это – страхового агента и климат под старость менять. И чего эта Мицупися в мои разговоры лезет? Что она перед ним титьками трясет? Я ж не только полисочек заполняю, я еще не поленюсь в церкву пойти, свечечку поставить. За здравие. Проценты она обещает! Да разве ж проценты доброй заботы стоят?
Вокруг них гомонили и суетились почти два десятка женщин. В большой комнате с тремя окнами и шестью письменными столами кто-то кому-то на что-то жаловался, кто-то уговаривал клиента, кто-то распекал сослуживицу. Другие в это время, не поднимая головы, заполняли бланки ордеров или считали деньги. Агенты не имели своих персональных письменных столов, каждая при необходимости занимала то место, которое было свободно. Когда случался наплыв, как сегодня, некоторым приходилось делить стол на двоих или даже на троих. При этом нередко бумаги перепутывались. Это добавляло суеты, но зато обеспечивало и взаимоконтроль.
– Марья Филипповна, – спросила Кузнецова, когда старушка промокала уголком платка слезящиеся глаза, – а вы вот такую штуку у Зины не видали?
Иванова усадила очки на мясистый нос, из которого кое-где торчали седые волоски, и всмотрелась в показанный Надеждой прибор:
– А что это?
– Пейджер.
– А зачем он?
– Это как телефон. Только не слова передает, а текст.
– Ага! Помню, видела такой по телевизору. Только не поняла. Толком ничего не объясняют. Одна мельтешня. А откуда ты узнаешь, что тебе передают?
– Он тогда сигналит: трещит или пищит. Так, Марья Филипповна, вы не замечали: пользовалась таким Зина?
Иванова пожевала губами, огляделась и сказала вполголоса:
– Было. Сидела Мицуписька с такой штукой. На позапрошлой неделе и сидела. В тот же день тебя еще один роскошный клиент искал. А бабенка вон там сидела, за тем столом, где ныне девки чай пьют. Но она эту штуку не так, как ты, держала. А вот так – под столешницу смотрела. Я еще думаю: а чего она там подглядывает? Книжку, что ль, опять на службе читает? Потом смотрю: не книжка, а не поймешь что. На приемник вроде непохоже. Да и не играет. Я б слышала, я на ухо чуткая.
Слух у Марии Филипповны действительно был куда там многим молодым, оглушенным хард-роком. И, напомнив об этом, бабуся сделала Кузнецовой подсказку, которой той давно не хватало.
Отойдя от Ивановой, Надежда из другого кабинета позвонила в пейджинговую компанию. Она не без труда добилась, чтобы ее соединили с тамошним начальством, и уговорила его сделать так, как ей было нужно.
Потом Кузнецова вернулась в «общую», как называли на их участке кабинет агентов-консультантов. Похлопав в ладоши, она добилась относительной тишины и объявила:
– Девочки, тише! Есть шанс поймать воровку.
Тишина после этого воцарилась абсолютная.
А именно тишина и была нужна Кузнецовой больше всего, чтобы осуществить задуманное.
Если ее подозрения на Зинин счет были верны, то, чтобы успешнее перехватывать чужих клиентов, кузнецовский пейджер нужен был Мицуписе здесь, в офисе. А потом, когда, по просьбе Нади, ее сообщения переключили на новый пейджер, ненужный уже аппаратик безалаберная девчонка вполне могла оставить тут же, в «общей».
Конечно, дабы не привлекать лишнего при воровстве информации внимания, Зина наверняка отключила звуковой сигнал. У пейджера, которым пользовалась Кузнецова, было два варианта сигнала: пищалка и беззвучная вибрация – на тот случай, если хозяин не хотел тревожить окружающих. Вот вибрацией-то, вероятно, злоумышленница и пользовалась. Но звука нет, когда приборчик трясется в кармане. А когда он лежит где-то в столе, среди бумаг, звук хоть несильный, но должен быть. На этом Кузнецова и построила свой замысел.
Просто выбрать момент и обыскать «общую», пользуясь тем, что столы тут не запирались, ей было мало. Пойди докажи потом, как было на самом деле. Публичность поиска обеспечила ей «понятых», свидетельство которых могло прибавить веса ее не слишком-то веским обвинениям.
Кузнецова объяснила коллегам, чего добивается, и продемонстрировала, как шуршит, приняв сообщение, положенный ею в стол новый пейджер. А потом выключила его и попросила всех прислушаться: по ее просьбе пейджинговая компания в обусловленное время начала передавать сообщение на ее первый, украденный у нее аппарат.
Несколько секунд женщины вслушивались в тугую, как надутый ветром парус, тишину. Одна из них пошевелилась, и скрип стула прозвучал, как вопль сексуально озабоченного кота. А потом тихая и незаметная, как мышка, Федоровская, сидевшая за ближайшим к окну столом, пискнула:
– Ой! Тут что-то шебуршит!
Переждав взрыв голосов и чувствуя усталость от покидавшего ее напряжения, Надя подошла к Федоровской. Демонстративно показав прозрачный полиэтиленовый пакет и надев на руку перчатку, она выдвинула нижний ящик. Среди ручек с пустыми стержнями, испорченных бланков и мятой копирки тихо дрожал от озноба черный толстенький прямоугольник с закругленными краями. Кузнецова взяла его двумя пальцами, показала, высоко подняв, аккуратно выцарапанную надпись «Н.К.» и опустила улику в пакет. Потом она сложила его, приклеила на сгиб отрезанную от чистого листа бумаги полоску и попросила расписаться нескольких присутствующих.
Тут же, как водится, объявились скептики:
– Чепуха все это! Может, Надька сама его тут забыла?
– Да если его и вправду стырили, при чем тут Мицупися? Мало ли кто мог им пользоваться?!
Но по закону компенсации подали голос и позитивисты:
– Не будет же Кузнецова просто так…
– Отпечатки пальцев! – догадливо пискнула Федоровская.
– Правильно!
– Вот здорово!
Слова «отпечатки пальцев» звучали совсем как в кино. Солидность термина, о котором все знают, но которым мало кому удавалось попользоваться для практических нужд, сразу прибавила значительности событию. И тут же несколько желающих выстроились в очередь, чтобы тоже расписаться на пакете.
Когда все желающие поставили автографы, Надежда спрятала пакет с уликой в сейф начальника участка и отправилась покурить в «дамскую» комнату. Теперь предстояло придумать, как воспользоваться находкой, чтобы прижать к стенке Рыкалову и выяснить, от кого в ее руки попал пейджер Кузнецовой. Она не сомневалась, что Зина и тот, кто за ней стоит, теперь у нее на крючке. Затевать сейчас новые пакости против Кузнецовой они вряд ли решатся.
Значит, есть время расслабиться и подумать.
Почти неделю, дожидаясь известий от подруги, Панкратова ломала голову, вспоминая тех, кто мог бы затаить на нее зло. И не просто гадала, а действовала как привыкла, по системе. Естественно, составила подробный список тех, с кем пересекались ее пути за последний год. Выбрала из него тех, с кем случались конфликты. Из этих, в свою очередь, выбрала тех, с кем конфликты зависли в неопределенности или даже обострились до неприязни.
Но ничего заслуживающего внимания, чтобы объяснить ее напасти, не нашлось. Бывало, безусловно, что на нее обижались и злились. Если, например, она пообещала, а Глебский что-то напутал или испортил. Но она имела привычку предупреждать, что последнее слово – не ее. Посему любому было ясно, что она могла обеспечить только минимальное содействие. Никого, кто смог бы озлобиться на нее до такой оголтелой мести, она не смогла обнаружить в своих списках.
Воспоминания невольно заводили ее довольно далеко, и постепенно в ней начала теплиться догадка, о которой ей было жутко даже думать. Тем более – рассказать о ней подруге.
А Кузнецова звонила почти каждый день. По-военному кратко сообщала:
– …Глебского не могу найти. В «Снабсбыте» пусто. Все в принудительных отпусках без содержания. Дома у него телефон не отвечает.
– …Завотделом в журнале расколола. Точно: ему звонила женщина. Представилась как жена мужика, пострадавшего от твоего коварства. Странно, да? Этого Пишуева предупредили, но он все-таки полез. Черт-те чем эти мужики думают!
– …Слушай, а не может так быть, это кто-то из забытых тобой родственников? Вдруг тебе оставили наследство и тебя гоняют, как зайца, чтобы ты стала сговорчивее? Ничего не бред! При расследовании нельзя упускать ни одной версии.
– …Пока ничего нового. Но ты думай, думай. Кстати! Ты вспоминай не только людей, но и дела. Сделки, цифры, отчеты. Может, ты нечаянно какую-то шибко секретную или опасную для кого-то информацию узнала? Я не знаю, как это может быть связано. Но все бывает.
И Панкратова засела за новые списки и таблицы. Кое-какой компромат на своих бывших начальников она помнила. Налоги, отчисления в пенсионный фонд, зарплата на подставных лиц, липовые авансовые отчеты. Если это изложить в виде кляуз и проявить недюжинное упорство, то, наверное, можно было бы несколько осложнить жизнь тем, кто от нее столь бесцеремонно избавился. Но вряд ли эта зыбкая вероятность могла послужить причиной для той травли, которой подвергли Панкратову. Какой смысл ее доставать, если ее даже не предупредили, о чем именно ей следует молчать?
Отсидевшись за мощными дверями в уюте обновленной квартиры, Тамара уже почти скептически относилась к недавно напугавшим ее открытиям подруги. Она все больше склонялась к тому, что все случившееся с ней – не более чем несколько совпадений. Очень неприятных, но тем не менее случайных.
Как у того купца, который стал обворованным нищим.
Несколько дней от Кузнецовой не было никаких вестей, и вдруг она появилась под ночь – улыбающаяся, довольная, но повела себя при этом странно. Поставила в уголок прихожей принесенный с собой объемистый чемодан, замерла столбом, не обращая внимания на приглашение раздеться, и сказала многозначительным тоном:
– Одевайся, пойдем прогуляемся.
– Ты же замерзла! – урезонивала Панкратова. – Давай попьем чайку, а потом я тебя провожу.
– Некогда. У нас еще работы полно, – загадочно улыбнулась Надежда. – Говорю: одевайся. Пойдем прогуляемся.
Тамара послушалась.
В лифте Кузнецова ее старательно ощупала, крутя и вертя из стороны в сторону, и вздохнула:
– Эх, Олега нет. Его бы сюда! Вечно эти мужики отсутствуют именно тогда, когда они позарез нужны.
Уже полностью дезориентированная наваленными на нее жизнью странностями, Панкратова даже не спросила, почему Кузнецовой так хочется, чтобы любовник щупал и тискал ее подругу. На фоне всего прочего это желание выглядело всего лишь странным, а у нее хватало поводов даже для страха. На мгновение вообразив, как Олег тискает ее в присутствии Нади, Тамара смущенно покраснела. Что осталось незамеченным слишком занятой своими мыслями Кузнецовой:
– Это я, дура, виновата. Не сообразила вовремя. А ведь это так очевидно: если за тобой следят, то уж поставить подслушку на твой телефон, а может, и в квартире, тем более должны! Откуда мы знаем, что они тут вытворяли под видом ограбления? Так что так: дома у тебя и по телефону больше никаких подробностей. Никаких имен, адресов, названий и прочего. До приезда Олега уходим в суровую конспирацию. Поняла?
– Поняла, – перевела дух Панкратова. Она уже настолько освоилась с дикостью происходящего, что не только поверила, будто кому-то нужно подслушивать ее разговоры, но и обрела способность строить предположения: – А не будет подозрительно, если мы ничего не говорим о работе?
– Будет. Но что поделаешь? И, с другой стороны, может, оно и к лучшему. Может, они поверят, что ты пока слишком напугана для новых попыток. Кто с тобой что разберет заранее? В общем, так. Я тебе такое место нашла – сказка. Сама бы туда пошла, но они не страхуют. Отличная фирма. «Аметист» называется. Чем занимаются, толком не поняла. Что-то с продовольствием и финансами. Но к людям там относятся хорошо. И платят регулярно. Главбухша баба мировая. Я ее в общих чертах просветила на твой счет. Мол, ты дала отлуп любовнику и он теперь тебе мстит. Она мне поверила, что на тебя взъелись не по делу, и обещала предупредить шефа. Чтобы он не слушал наветов. Надо только выиграть время. Шеф у них – мужик упрямый. Если он тебя возьмет, то кто бы и что бы ему ни говорил, не поверит, пока сам не убедится. Но он тоже бабник жуткий. Сразу предупреждаю: это важно. Хотя, говорят, особо не хамит. Просто из тех, кто любит это дело. Еще важное: кадровичку, которая тебе на завтра назначила собеседование, зовут Ирина Павловна Колоскова. С ней поосторожнее. Стерва редкостной ревнивости. Она сейчас у шефа «Аметиста» ходит в фаворитках, спит с ним и мечтает его развести, чтобы самой за него выскочить. Никакой конкуренции она не потерпит. Но для тебя это и хорошо: коль сама спит с хозяином, то и ему не позволит руки распускать. Итак, завтра тебя ждут для собеседования. А сегодня нам с тобой надо тебя так нарядить, чтобы больше никаких срывов на сексуальной почве! Сейчас возвращаемся к тебе, и чтоб ты слушалась меня беспрекословно. Помни: твою квартиру наверняка подслушивают. Поэтому никаких уточнений. Скажу: «Надень это!» – надевай и не пикай! Ничего, сегодня мы тебя экипируем так, что ни одна стервь не подкопается.
Тамара слушала и кивала.
Она чувствовала, что Кузнецова вся в напряжении и у нее попросту нет сил, чтобы уламывать подругу.
Часть вторая
Ритуальная страховка
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Декольте у кадровички «Аметиста» Ирины Павловны Колосковой было предельно откровенным. Стоит ей вздохнуть поглубже, и груди целиком выскочат наружу. Белые пышные полуокружия – самое запоминающееся в ее внешности. А личико подкачало. Из тех, которые нет смысла запоминать: стандартный, очень аккуратный макияж, под которым может быть все что угодно.
– Итак, референтом или секретарем вы практически не работали, – констатировала Колоскова, пролистнув протянутые Тамарой документы. – А последняя должность: «старший специалист»?
Панкратова кивнула.
Она могла бы сказать, что фактически была нянькой своему начальнику Глебскому. Референтом, секретарем, консультантом и заместителем. Но кадровичка «Аметиста», холеная, лет двадцати семи – тридцати дама, держалась заносчиво, и Тамаре расхотелось что-либо объяснять. Впрочем, заносчивость дамы могла быть реакцией на то страшилище, которое она видела перед собой.
«Ты должна стать бесполым чучелом! – ультимативно потребовала Кузнецова. – Одетой, как чучело, раскрашенной, как чучело, и ведущей себя, как кривоногое неуклюжее чучело! Иного тебе там не дано. Другую бабу эта Колоскова попросту не пропустит к шефу. Она, как втерлась в фирму, тихой сапой выжила предшественницу и сама повторять ее ошибку не собирается. Слишком нынче много хороших визажистов развелось».
В точном соответствии с замыслом, смирившись перед убежденностью подруги и судьбой, Тамара нарядилась и накрасилась для этого визита как человек, не имеющий и малейшего представления о том, что такое фигура, фасон, лицо и прическа. Как женщина, которая никогда в жизни не видела себя в зеркале. Короче, как бесполая чувырла.
Глядя на ее тусклые волосы, Ирина Павловна Колоскова рассеянно пригладила свою густую и блестящую шевелюру. Потом еще раз с удивленным интересом и удовольствием осмотрела Тамару.
Белая простенькая, как принципы коммунизма, блузка с неуклюжим воротником скрадывала высокую шею, превращая ее в обрубок для поддержания головы в нужном положении. Грубая роговая оправа дымчатых очков закрывала четкие брови, обесцвечивала яркие изумрудные глаза и удлиняла нос. Помада, подобранная с немалыми мучениями, делала губы блеклыми и ханжескими. Темно-бордовый жакет, принесенный Надеждой, сам по себе был неплох. Лет пять назад. Прямой, неприталенный, на три размера больше, чем надо, он представлял плечи широкими, как у пловчихи. А грудь Тамары жакет и вовсе превращал в едва различимое нечто. Длинные полы, отвисшие из-за распиханного по широким карманам канцелярского барахла, скрывали изящную талию. Черная юбка морщинилась на бедрах и спускалась до пола складками, тяжелыми, как занавес в сельском клубе.
«Ничего, – напутствовала Надежда, – так надо. Утешай себя тем, что Колоскова решит, что ты мямля, синий чулок и конкуренции ей не составишь. Она устроит тебе встречу с хозяином. Вот к нему-то ты оденешься поприличнее. Если приглянешься, то все уже будет зависеть только от тебя. Тогда кадровичка пусть хоть что. Воротников, говорят, упрям и своих решений не меняет. Дерзай!»
Кузнецова, от души развлекаясь, придумала для Тамары макияж, который лицо огрубил и состарил минимум на пяток лет. «Зато с печатью добродетели и трудолюбия на челе, – хихикая, прокомментировала подружка. – Мечта любовницы начальника: буквоедка-цербер в приемной. И не забывай: ты должна выглядеть так, чтобы никто и слушать не стал телефонные наветы».
Страшилище из Панкратовой получилось хоть куда. Колоскова, улыбаясь так, как наверняка улыбались бы змеи, если бы могли это делать, сняла трубку и нажала кнопку на селекторе.
– Валерий Захарович, это Ирина, – проворковала она. – Я по поводу вашего референта. Я нашла человека с высокой квалификацией. Когда вы сможете с ней побеседовать?.. Да, у меня. Сейчас? Но ведь вы же собирались… Извините!
Вероятно, в трубке Колосковой сказали что-то резкое, лоск и спесь с нее на мгновение слетели. Панкратова заискивающе улыбнулась, извиняясь за хлопоты. Она не забывала: скорее всего, именно кадровичке первой позвонят ее таинственные хулители. И от ее отношения к Панкратовой зависит, какое значение она придаст доносам. И в какой редакции доложит начальству. Ирина Павловна поднялась и, прижав трубку плечом, суетливо собрала бумаги:
– Хорошо-хорошо. Мне все ясно. Мы уже идем!
«Влипла!» – поняла Панкратова. Вряд ли кто-нибудь возьмет личным референтом женщину, которая даже не умеет прилично выглядеть. Но она тут же нашла утешение: отказ, который ей предстоит, по сути, дело рук Кузнецовой. Зато теперь Надежда перестанет укорять ее за якобы вызывающий вид. Сама того не осознавая, Панкратова выгрышную внешность считала своим главным достоинством, и когда лишилась возможности смотреться соблазнительно, почувствовала себя пустой. Только чувство долга перед старавшейся ради нее подругой заставляло испить чашу до дна. А еще в Тамаре проснулось давно забытое озорство. В жутком макияже она ощущала себя неузнаваемой и защищенной, как на маскараде. Да и правило было, что, пока еще не все потеряно, надо бороться. «Соберись, – прикрикнула она на себя. – Забудь, как ты выглядишь! Покажи свои деловые качества».
Самым трудным было забыть про обувь. Про отечественные сапоги на низком каблуке. Выглядели они прилично. Пока стоишь или сидишь. Ходить в них можно только под наркозом, да и то вразвалку.
Сидевшая в приемной «Аметиста» молоденькая блондинка была чем-то обескуражена до слез. Она испуганно дернулась из-за компьютера навстречу кадровичке. Словно попыталась своей узкой цыплячьей грудью преградить им дорогу в кабинет:
– Ирина Павловна, он…
– Остынь, дуреха! – Колоскова царственным взмахом руки усадила ее на место. – Что ты опять отчебучила?
– Ничего! – Девочка была готова заплакать. – Я только фамилию перепутала. Даже не фамилию, а всего одну буковку!
– «Буковку», – передразнила фаворитка, резко открывая металлическую с зеркальными стеклами дверь. Но в тамбуре, перед оббитой дверью, она преобразилась и в кабинет вошла скромно, будто просачиваясь.
Панкратова услышала ее вибрирующий голос:
– Это я, Валерий Захарович, можно? Не помешаем?
– Я же тебя вызвал! – раздался грубый окрик. – Какого хрена еще спрашиваешь?!
«Экое хамло», – подумала Тамара, оглядывая роскошный уютный кабинет. Взгляд невольно привлекли два огромных, почти от пола до потолка окна. За припыленными снаружи стеклами открывался впечатляющий вид с высоты двадцать первого этажа. По широкому ущелью Нового Арбата шустро текли крохотные автомашины и по-зимнему неброские, будничные прохожие. Тусклое небо висело просторно, и тающие в дымке строения многомиллионного муравейника напоминали: людей здесь слишком много, чтобы кто-то из них всерьез и надолго был озабочен кем-то, кроме себя.
Воротников выглядел очень худым за огромным письменным столом, заваленным бумагами и книгами. Сооружение казалось еще объемнее из-за стоящей между ним и окном специальной тумбочки с компьютером. «Неудачно его поставили, – мельком отметила Тамара. – В светлый день надо зашториваться, чтобы окна не отсвечивали на экране». Валерий Захарович, лобастый из-за лысины, отодвинувшей волосы к затылку, скривился в недовольной гримасе:
– Вы что, ползком под пулями сюда добирались?!
Колоскова промолчала. Видно, привыкла к подобным вспышкам и научилась пережидать, когда гнев шефа схлынет. Но красные пятна выступили на шее. «Ох и припомнит она тебе все это, когда добьется своего!» – посочувствовала Панкратова хозяину кабинета.
– Садитесь. – Воротников быстро глянул в протянутые Ириной Павловной бумаги и бесцеремонно уставился на кандидатку. – Вы очень вовремя, Тамара Владиславовна. Сегодня приступить можете?
Панкратова помолчала, глядя в хищно-желтые ободки вокруг зрачков. Ум и воля били из них, как резкий свет фар ночью. Она машинально расправила юбку на коленях. Напор так ошеломил ее, что она только после тягостной паузы кивнула:
– Могу.
– Хорошо, – кивнул Воротников. Получив устраивающий его ответ, он мгновенно преобразился. Поджатые губы расслабились и чуть улыбнулись, оказавшись четко очерченными и припухлыми. Он быстро просматривал резюме и с теми же высокими нотками брюзжал: – А то, называется, они ищут работу! А когда предлагаешь ее, выясняется, что сразу не могут. Им нужно чуть ли не месяц собираться! Сами не знают, чего хотят, или врут, что работу ищут. Успешные люди решают быстро! Вот как: вы «пед» кончали? Матфак? Будем надеяться, что думать, изъясняться связно и понятно вас научили. На компьютере пять лет? Хорошо. Курсы реорганизации управления? Посмотрим. Значит, готовы приступить? Не возражаете против небольшого теста?
– Не возражаю, – бесцветно-холодным голосом, под стать своей несуразной нынче внешности, ответила Панкратова. Словно ее самой, то есть ее тела, здесь не было. Присутствовали только глаза, голос и совершенно спокойный мозг.
– Вопрос простой, – крутясь в кресле из стороны в сторону, задумчиво произнес Воротников. – Вопрос такой: к вам обратилась новая уборщица. Спрашивает: когда, в смысле – во сколько, ей убирать офис. Утром или вечером? Ваш ответ?!
– А у меня есть полномочия на решение?
– Ну конечно. Мне еще уборкой не хватало заниматься! Итак?
– Пусть убирает, когда хочет. Лишь бы офис был чист и уборка не мешала работать.
– И все?
– И все.
– Умница! Пусть хоть совсем не убирает: мы ее нанимаем, чтобы у нас было чисто. Первый толковый ответ за последние полгода. Или вас об этом вопросе предупредили?
– Нет.
– Да? Ирина?
– Я ничего не говорила.
– Допустим. Ладно. – Он, не поворачивая лица к кадровичке, протянул ей бумаги. – Иди, оформляй. Испытательный срок две недели не смущает? Чего молчите? Что это вы такая заторможенная?
Тамара Владиславовна почувствовала, что начинает тихо злиться. Главным образом из-за впечатления, которое произвел на нее предполагаемый начальник. Она уже давно не встречала таких. На вид ему за сорок пять. Но энергии – как у двадцатилетнего. В его бесцеремонных вопросах ощущалось усталое одиночество, но обычный серый костюм, дорогая белая рубашка и перламутровый галстук смотрелись так, словно под ними – туго сжатая мощная пружина. Или генератор. Прикоснись – искрой ударит.
Она рядом с таким как квашня. Под оценивающим прищуром элегантного, хищно-подтянутого мужчины ей стало особенно неловко за свою бесполую мешковатость.
– Есть вопросы? – наконец остановив взгляд на ее очках, ужасных очках старой девы, спросил Валерий Захарович.
– Есть, – с вызовом ответила Панкратова.
– Какие? – Он, как бы советуясь, покосился на Колоскову. Та в ответ чуть вздела брови: «Она еще и вопросы будет задавать?»
– Мне, – Тамара Владиславовна, должно быть от неловкости, заговорила чужим скрипучим голосом, который тем не менее очень шел к ее внешнему виду, – не хватает информации.
– Да? – Воротников с интересом откинулся на спинку кресла. Он оперся на подлокотники, словно готовился беседовать очень долго, и чуть улыбнулся красиво очерченными чувственными губами. – Интересно! Какой же информации вам не хватает?
– Обязанности? Функции? Полномочия? Зарплата? – стараясь твердо смотреть ему в глаза, все так же скрипуче перечислила Панкратова.
– Хорошо, – вроде бы хваля, кивнул Валерий Захарович и тут же вкрадчиво спросил: – На память надеетесь? Или не знаете, что деловое общение без блокнота и ручки невозможно?
«Ах ты, зануда!» – подумала Панкратова, стараясь сохранить лицо неподвижным и не отвести взгляд от веселых золотистых глаз. Молча показала, подняв над столом, маленький блокнот и крошечную ручку. Она заранее достала их из своих объемистых карманов. Был у нее там и микрокалькулятор, и много еще чего. Кузнецова здорово веселилась, помогая ей комплектовать «малый секретарский набор».
Воротников откинул голову, выставил не очень-то тщательно выбритый кадык и громко, заливисто расхохотался. Несколько волосков на сильном жилистом горле были единственным изъяном в его внешности. Даже прогрессирующая лысина и редкие волосы его не портили. Подумав об этом, Панкратова успокоилась и постаралась не поддаться хлынувшей от Валерия Захаровича волне дружелюбного веселья. Ей удалось сохранить на лице безразличие.
– Отлично! Умница! – Он упер руки в стол и подался всем телом к Тамаре Владиславовне. – Уверен, что мы сработаемся. Обязанность у вас будет одна: делать за меня то, что я сам делать не могу, не умею или не хочу. Или не успеваю. Функции? Их будет так много, что все сейчас и не перечислю. Главные: порядок в делах и бумагах, контроль за исполнением поручений. Но не просто чтобы делалось вовремя. «Абы как» меня не устраивает. Придется вам самой проверять и суть, и форму. Справитесь?
– Что молчите? Я спрашиваю: справитесь? – опять готовый вспылить, повторил Воротников.
– Еще не знаю, – ответила она глухо.
Он с удивленной иронией всмотрелся в блики на тонированных стеклах, загораживавших ее глаза.
– Почему? Вам не понравились мои манеры? Извините. Тут до вас меня несколько подзавели. Обычно я гораздо вежливее!
– Желание «постараться» не возникает на голом месте. А я пока не знаю, что меня ждет, – монотонно, демонстративно игнорируя его эмоциональность, ответила она. – Какие у меня будут условия для работы? Сколько ее окажется? И, наконец, как она будет оплачиваться?
– О-о, резонно. Это по существу, – закивал Воротников. – Об условиях…
Тут зазвонил телефон. Валерий Захарович помедлил, потом протянул руку к трубке и кивнул именно Тамаре:
– Извините. Слушаю, Воротников. A-а, привет-привет!
Едва возле губ Валерия Захаровича оказался микрофон телефона, его голос разительно изменился. Он стал ниже и солиднее. Сварливых и визгливых ноток как не бывало. Речь потекла с уверенной, даже вальяжной медлительностью. Глаза наполнились бесконечным терпением. Перемена случилась настолько резко и неожиданно, что Тамара опешила. Значит, ко всему прочему, ее предполагаемый работодатель еще и лицемер. Умелый причем. Вон как душевно и спокойно вещает в трубку. Будь на другом конце провода женщина, сразу же бы растаяла.
Нет, у нее совсем не лежала душа работать с таким.
Вернее, она себе это пыталась внушить.
Потому что уже поняла: Воротников из опасно притягательных для нее мужчин. Он способен заставить ее крутиться вокруг себя. Как спутник вокруг более массивной планеты. Она чуяла трудности и сложности, которыми чревато для нее общение с ним. Но деньги, выданные политологами, и заначка на черный день, оставшаяся от страховки, таяли. А когда ничего лучшего на горизонте не виднеется, надо брать то, что предлагает судьба.
– Нет, не верю я в эти ГКО, – терпеливо объяснял в трубку Воротников. – Посадят с ними в лужу. Правительство дотянет до последнего, соберет пенку, потом уронит рубль и сделает из краткосрочных обязательств долгосрочные. А потом назначат нового премьера. Нет, Игорь Владимирович, я не говорю, что не выплатят. Почему же нет? Выплатят. Только когда и сколько – вопрос! Сейчас банки и страховые компании уже по уши в ГКО. Масса иностранцев завязана. А что будет, когда люди за деньгами пойдут?.. Думаю, месяцев четыре-пять еще есть. У доллара? Сейчас скажу…
