Текст книги "Плата за страх"
Автор книги: Петр Акимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Кузнецова очень удивилась бы, узнав, насколько опытен ее Олег в сугубо медицинских вопросах.
В глубоком рейде по дебрям, враждебным ущельям и голым перевалам Чечни Комарову приходилось рассчитывать только на себя. Если друга ранили, надо определить без врача: как помочь, транспортабелен ли он, выживет ли? Или, чтобы не оставлять врагу на поругание, помочь умереть быстро и легко? Жестока война, и счастье многих политиков, считал Олег, что матери, чьих детей пускают на пушечное мясо, не знают, насколько она жестока. Если б мамы знали и понимали правду, многие чиновники не дотянули бы до следующих выборов. Но мужики стесняются расстраивать женщин, и те в своей святой до подлости простоте выбирают в правители убийц своих мужей и детей.
Комаров не афишировал перед Надеждой своих медицинских познаний. Но после взрыва быстро определил: любимая отделалась легким сотрясением. Олег выдернул из толпы зевак тетку, на вид посмекалистее. Усадив ее на асфальт и положив ей на колени голову Нади, он просмотрел паспорт ошалевшей москвички, а потом быстро, но четко сказал:
– Держи ее голову вот так. Не давай ее шевелить. Никого, кроме врачей, не подпускай. Если до приезда «скорой» отойдешь, я тебя найду и зарежу. Поняла?
– Да… Но я… – но возражала тетка уже в пустоту.
Профессионал, он и возле раненой любимой – профессионал.
Олег слишком хорошо понимал, что сейчас лучший и, возможно, единственный момент, чтобы «расколоть» Зину Рыкалову. Она не могла не видеть взрыва и сейчас должна быть в замешательстве, даже если заранее знала о покушении. Чуть позже она успокоится, и тогда уже получить информацию будет сложнее. Пока Комаров следил за Зиной, он успел составить о ней четкое представление: баба молодая, но ушлая и наглая. Такие добром правду не говорят. А она теперь – главное для спасения Кузнецовой.
На милицейских сыщиков – когда они еще приедут да захотят ли еще разбираться – надеяться глупо. Так что оставаться возле Кузнецовой сейчас означало обострять риск для нее. Ибо неудачная попытка покушения, оставшись безнаказанной, становится просто первой попыткой.
И Комаров, как ветерок скользя между людьми, ринулся зигзагом прочесывать улицу. Хорошо изученную им спину Рыкаловой он засек за мгновение до того, как она свернула в проулок. Еще бы секунда – и было бы поздно.
Он кинулся следом.
Догнав бежавшую не разбирая дороги Зину, Олег сбавил шаг, дождался, когда она окажется возле проулка, и, внезапно прихватив Рыкалову за локоть, увлек ее в проход между домами.
– Гражданка Рыкалова? – сухо и напористо спросил он, рывком развернув ее лицом к себе и небрежно махнув перед ее глазами малиновой обложкой удостоверения охранного агентства. – Почему скрылись с места преступления?
– Я?! Я – ничего! Я тут ни при чем! Отпустите меня!
Зинаида, с вытаращенными глазами, с прилипшими к вспотевшему лбу кудряшками, была живой иллюстрацией пойманной за руку преступницы.
– Я тя щас отпущу! – Олег швырнул ее на кстати подвернувшийся бетонный обломок и навис, крича в лицо: – Я тя, шлюха, отпущу! Сгниешь, падла, в камере с сифилитичками!
Крича, он достал и включил диктофон, входивший в его каждодневное снаряжение наравне с пистолетом под мышкой.
– Убийство на тебе – не шутки! Ты что, из параши хочешь похлебать? А ну говори, кто тебя нанял?
– Меня? Не знаю! Я правда не знаю! Он только деньги платил! Он ничего не говорил о себе…
Зинаида жалостливо заплакала. Не столько от страха, сколько ради выигрыша времени. Многие размякают от женских слез, и она, рефлекторно – как Комаров свой диктофон – пустила в ход козырь. Однако перед ней стоял человек, которого долго приучали получать информацию любой ценой. Война не делит по полу и возрасту. К тому же, еще не отойдя от страха за жизнь любимой, Комаров, возможно, в этот момент был не вполне вменяем. Он забыл о своей ране и действовал обеими руками, не замечая, что из потревоженного плеча течет кровь.
Не выручили Рыкалову слезы. К тому же от нескольких умелых прикосновений Олега ей стало так больно и жутко, что глаза мигом высохли, и ничего, кроме горячего желания поскорее рассказать все этому страшному коротышке, в ней не осталось.
И она рассказала. Торопясь, чтобы не стало еще больнее. И чтобы выглядело правдоподобнее.
Психология кормит только опытного страхового агента. Того, кто уже ножками, ножками обошел десятки, если не сотни, адресов, переговорил с сотнями, если не с тысячами людей. Да не по одному разу обойдет и переговорит. Столько раз и так обойдет и переговорит, чтобы оставить о себе и о своей фирме наилучшее мнение. Но у Зины на все это упорства не хватало. Ей легче было думать, что у таких, как Кузнецова, «старух» хорошо идут дела только потому, что они раньше начали. Раньше начали, захватили все хлебные места, а теперь не дают молодым хода к кормушке.
Ну не желал народ у нее страховаться! Хоть ты ему кол на голове теши. То денег нет, то условия не нравятся, то фирма кажется подозрительной.
Вот почему Рыкалова стремглав понеслась, когда некий бизнесмен, назвавшийся Александром Сергеевичем, позвонил в офис, спросил именно ее и попросил застраховать его от несчастного случая. Она приехала к старенькому дому возле «Серпуховской», напротив военной больницы, но войти в подъезд с вывеской рекламного бюро не успела.
– Зиночка!
Ее окликнули из стоявшей возле тротуара огромной шикарной машины. Она подошла к распахнувшейся дверце и увидела солидного пожилого дядечку.
– Ну, это я вам звонил, – сказал он. – Садитесь. Очень удачно получилось, что вы меня застали. Видите ли: сразу, как мы с вами договорились, меня вызвали на срочное совещание. В Думу. Моя секретарша пыталась до вас дозвониться, но вы уже ушли. Ну, так какие же страховки предлагает ваша фирма?
Она торопливо, перескакивая с пятое на десятое, начала ему объяснять, но пока они доехали до Охотного ряда, сама запуталась и его запутала. Александр Сергеевич не рассердился, а сказал, что заинтересовался. Однако на бегу он такие вопросы решать не привык. Поэтому они договорились встретиться завтра. В ресторане.
Так все и началось. Они встретились в ресторане. Александр Сергеевич держался любезно, рук не распускал и с «такими» предложениями не приставал. Предложил он ей совсем иное. Пообещал заплатить втрое больше, чем ей светит за его страховку, если она согласится ему помочь.
– Видите ли, Зиночка, у меня есть сестра. Она замужем, трое детей. Муж – коммерсант, неплохо раскрутился. И вот получилось, что он, как говорится, загулял. Ну, седина в бороду, бес – в это самое. Женщина, которая вскружила ему голову, явно намеревается увести его из семьи. Я ее, конечно, совсем не знаю, но не исключаю, что она нацелилась на его деньги. Сестра в горе, дети, слава богу, пока еще не знают о нависшей над ними беде. Кстати, младшенькой всего четыре годика. Муж, который без памяти любит детей, но не в силах оторваться от знойной красотки, не в себе. Согласитесь, Зиночка, что я обязан хотя бы попытаться спасти семью моей сестры?
– Конечно, это правильно, – недоумевала Рыкалова. – Только я-то тут при чем? Чем я-то могу вам помочь?
– Ну, еще как можете. Вы же знаете эту охотницу за чужими мужьями! Ее зовут Надежда. Надежда Георгиевна Кузнецова.
План у Александра Сергеевича оказался несложен. Он захотел с помощью Зинаиды осложнить жизнь разлучницы, чтобы той некогда было встречаться с мужем сестры. Учитывая, что тот человек занятой и старается по мере возможности уделять время детям, не так уж много времени остается ему на блуд. Идея Александра Сергеевича основывалась на том, что Кузнецова очень любит деньги – с этим Зина сразу и охотно согласилась – и если ей затруднить работу с клиентами, создать угрозу уменьшения ее заработка, она начнет психовать, метаться и уже не сможет соблазнять чужого мужа в удобное для него время.
– А сколько я получу за то, что осложню ей жизнь? – Зинаиду как человека практичного заинтересовал главный вопрос.
Сумма, названная Александром Сергеевичем, и его обещание дать Зине работу с большим окладом Рыкалову по-хорошему взволновали. И она согласилась.
Если раньше она перехватывала у Кузнецовой клиентов только по случайности, то теперь это стало главным делом. Александр Сергеевич дал Зине пейджер, который Надежда якобы забыла, когда прелюбодействовала с чужим мужем в гостинице. Перехватывая сообщения, Рыкалова выходила на тех, кто искал Надежду, то якобы по ее просьбе, то ссылаясь на ее отсутствие. Тем, кто упорствовал, желая иметь дело только с Кузнецовой, Зинаида плела всякие небылицы. Отбивала желание страховаться вообще. Сначала Надежда словно и не замечала происков, а потом все-таки закрутилась, как змеюка на сковородке. Александр Сергеевич, который раз в неделю встречался с Зиной, чтобы выслушать отчет и заплатить гонорар, сначала был доволен. Но когда Зина сообщила ему, что Кузнецова нашла забытый ею в офисе пейджер, да еще грозится снять с него отпечатки пальцев, Александр Сергеевич даже в лице переменился. Он потребовал во что бы то ни стало этот пейджер вернуть. Чего он так испугался, она не поняла. Но за дополнительную плату пообещала наладить контакты с начальником СБ фирмы, о котором точно знала: ради сговорчивости молоденькой сослуживицы он на многое способен.
Как раз сегодня Александр Сергеевич неподалеку от фирмы передавал ей гонорар для повторной кражи пейджера. Она заметила, что он с особым вниманием смотрит на авто Кузнецовой, взяла у него конверт с деньгами, спрятала в сумочку, а когда опять подняла глаза, то увидала, как «девятка» Кузнецовой летит по воздуху вверх колесами, а из нее во все стороны брызжет огонь. Когда она пришла в себя, Александра Сергеевича рядом уже не было. И она ни при чем, если этот сумасшедший, чтобы спасти сестру мужа, решил взорвать Кузнечиху.
Все это в изложении насмерть перепуганной Рыкаловой звучало, разумеется, гораздо путанее, чем пересказывал Олег. Несмотря на то что Зинаида всячески изворачивалась и врала, в итоге, похоже, суть рассказала. Такую историю впопыхах не придумаешь. Она даже призналась, что это Александр Сергеевич нанял кого-то, чтобы телефон Кузнецовой повредить и следить за ней ночью.
Надежда придерживалась теории, что о неприятностях – действительных и мнимых, бывших, имеющихся и предстоящих – говорить нужно много и подробно. Не боясь накликать. Наоборот, молчание концентрирует в человеке любую энергию. В том числе и энергию возможных бед, что делает их вероятнее. Это о радостных ожиданиях необходимо помалкивать, обдумывая и копя силу про себя. Не случайно есть примета, что предвкушение удачи вслух как бы выпускает «пар» в свисток и на реализацию уже энергии не остается. Вот почему о загаданных желаниях говорить нельзя, а опасения обязательно надо обнародовать.
– По крайней мере, теперь мы точно знаем, что Апээн ошибся, – заключила Кузнецова с грустным облегчением. Ее радовало, что подруга непричастна к ее злоключениям, но жалко было, что чародей теряет силу. – Какое Томка может иметь отношение к Рыкаловой или к этому Александру Сергеевичу? Это ж надо такую историю придумать: будто чью-то семью от меня спасают! Я даже на Мицуписю меньше злиться стала.
– Я ж тебе говорила, что от этих экстрасенсов и чародеев одна смута, – не удержалась Панкратова, – на них только время и деньги терять.
– А ты не знаешь, Том, – небрежно спросил Комаров, – что же такое может быть с Надиным пейджером связано? Ведь получается, они из-за него чуть убийство не совершили.
– Откуда мне знать? – Панкратова пожала плечами. – Я, правда, Наде в тот день – это же тогда, когда меня уволили, было – передавала, чтобы она мне позвонила или забежала. Но в этом же ничего такого. А разве они не из-за отпечатков пальцев боялись?
– Отпечатки – ерунда, – вздохнул Олег. – Ну доказали бы мы, что Рыкалова держала его в руках, ну и что? Нет, пейджер им наверняка был нужен по иной причине.
– Ты думаешь – в его памяти сохранилось какое-то опасное для них сообщение? – догадалась Кузнецова. – А если в самой фирме узнать? Может, они тоже хранят сообщения?
– Узнавал. Хранят. Но только месяц. Так что теперь и у них пусто, и у нас все сгорело. А мы так и не знаем, из-за чего вся эта катавасия. То есть целых две, получается, катавасии. Одна у тебя, вторая – у Тамары.
– Нет, – поправила его Кузнецова, – катавасия одна. Никак я не могу поверить, чтобы у двух знакомых людей одновременно начались неприятности и были бы они никак не связаны! Но если это не жены Ряшки работа, тогда я просто не знаю, на кого думать. Ладно! Утро вечера мудренее. Хватит обо мне. У тебя-то на работе как? Не звонили еще?
– Ой, тьфу, тьфу, тьфу! – Панкратова еще и по столу постучала. – Пока все как в сказке. И работа интересная, и не пристает никто.
Подруги обсудили благоприятный поворот в судьбе Тамары и решили, что самое большее, что она может позволить в честь праздника: чуть умерить безвкусицу нарядов и грима. Они провели ревизию вышедших из моды вещей, уцелевших у Панкратовой и принесенных Кузнецовой. Оказалось, нарядов хватит, чтобы еще полгода играть роль представительницы «синих чулков».
– Блеск! – сказал Олег, увидев Тамару. – Такая ты – ангел.
– Ничего, когда ты там пустишь корни, – утешила ее Надежда, – когда переживешь наскоки, тогда – постепенно – и вернешься к нормальному виду.
– А ну его! – Тамара отмахнулась. – Много от него радости?
– Правильно! Чем меньше видно, тем больше уважаешь в женщине человека. – Олег влез в дамский разговор, за что был урезонен недоумевающим взором Кузнецовой.
– Да, видать, лучше уж так, – вздохнула Панкратова. – Лучше быть уродкой, но делать, что нравится, и прилично зарабатывать.
Это было нечто новое для Надежды, которая и сама в душе полагала, что Тамара порой одевается слишком вызывающе для той недотроги, которой слыла.
– Не скажи, – возразила Кузнецова ради истины. – Как выглядишь, такой себя и ощущаешь. А какой себя ощущаешь, такой и являешься. Тебе вовсе не нужно превращаться в мымру насовсем.
Посвежевшая от слез и шампанского Надежда сидела перед ней такая радостная, что Тамара так и не смогла рассказать ей позорную правду о себе. Не стала больше и приставать с расспросами о возможном будущем.
Кузнецова полезла в сумочку и достала две коробочки и конверт:
– Это вам с Зайкой от Деда Мороза. Тебе – сережки, ей – брошка. А это – снимки, которые Олег сделал, пока следил за Рыкаловой. Глянь. Вдруг узнаешь кого-нибудь.
Тамара нехотя перебирала цветные фотографии. Увидев снимок, на котором пожилой мужчина с узкими плечами и широким тазом сидел на скамеечке рядом с молодой женщиной, Тамара невольно ойкнула.
– Вот. – Она показала снимок подруге.
– Ой, – тихо удивилась и Надежда. – Откуда ты знаешь Зинку?
– Какую еще Зинку? Я знаю этого гада. Это же Глебский!
– Та-ак, – протянул Комаров, – это твой шеф из «Снабсбыта»?
– Ну да.
– И что же ему нужно от меня? – спросила Кузнецова сухо.
Она уловила встревожено-сердитый взгляд Олега и явственно прочла в нем: «Вот тебе и бесплатная доброта. Доигралась?»
– Если бы я знала! – Тамара умоляюще сжала руки у груди и в отчаянье предположила: – Может, ты… Это… Знакома с мужем его сестры?
Панкратовой было за что благодарить помогавшую ей Надежду. Но Тамара ошибалась, полагая, что отзывчивость Кузнецовой означает, что та не изменилась. Той студентки, которая от избытка сил и широты души метала молот куда подальше, давно не было. Отзывчивость стала избирательной, а от широты чувств вообще мало что осталось. Но, объясняя себе случившиеся в ней перемены, Надежда не ссылалась на времена. Это было бы слишком скучно, на ее вкус. Она предпочитала радоваться ниспосланной мудрости. Той самой, которая помогает отличить ситуации, когда надо просто верить, от тех, когда необходимо убеждаться. И были у Кузнецовой приятельницы, о которых она предпочла забыть. Чтобы не заразиться унынием.
Путь к достатку простым не бывает. Быстрым – случается, а вот простым – нет. За время «вольного выпаса» в коммерции и в страховании Надежда поняла: не столько деньги просвечивают людей, сколько их отсутствие. Потому что оно чаще встречается: бедняков, которым хватает, – мало, а богачей, которым мало, – полно.
«Скажи мне, – сформулировала Надежда, – на что тебе не хватает, и я пойму, чего от тебя ждать».
Панкратовой не хватало денег и сил, чтобы найти работу, на которой бы ее ценили по заслугам. Типичный случай. Но Кузнецова видела: Тамара не потому хранит верность безнадежному делу, что считает себя ни на что иное не годной. Она упрямо верила – как миллионы врачей и учителей в России, – что беспредел вот-вот кончится, что государство спохватится и даст наконец окорот проходимцам и бестолочам. И это, по мнению Надежды, та наивность, которую надо уважать. На ней жизнь держится.
Но когда пинок тех, на кого Панкратова горбатилась, заставил Тамару изменить стезю и на нее обрушились новые напасти, – Кузнецова просто обязана была заподозрить: тут все не так просто. Вероятно, Панкратова, ошалев от нужды, совершила ошибку. Богатства не обрела, зато нажила врагов. Надежда не хотела верить, что подруга способна подставить ее под удар. И Кузнецова не верила изо всех сил. До последнего. Но когда взрывом тебя швыряет на асфальт, это несколько настораживает. А когда выясняется, что тебе усердно гадит бывший начальник подруги, тут уж не до такта.
– Нет, – очень спокойно ответила Кузнецова на дикое предположение подруги, – ни самого Глебского, ни его родственников я не знаю.
– А вот откуда он ее знает? – Олег уже не пытался скрыть неприязни. – И, главное, что ему от нее надо?!
В кухоньке, только что такой теплой и уютной, повеяло ледяным сквозняком.
– Не смотрите на меня так, – взмолилась Панкратова. – Я тут ни при чем. Ей-богу, понятия не имею, чего он к тебе привязался!
– А кто имеет?! – вспылил Комаров. – Кончай, Тамара, крутить. Скажи правду – и тебе легче будет, и нам спокойнее. Надьку-то чуть не убили, между прочим!
– Да не знаю, не знаю я ничего!
– Тихо-тихо, – попросила Кузнецова. – Согласись, рыбка: уж если кто из нас может догадаться о подноготной Глебского, так это ты. Постарайся сосредоточиться.
– Но я сама ничего не понимаю!
– Интересно: с чего бы это? – Олег наседал, а Надежда, успокаивающе положив ему руку на плечо, грустно улыбнулась Панкратовой:
– Я верю, верю. Давайте все разберем по порядку. Очевидно, что и к твоим, и к моим неприятностям причастен Глебский. И начались они одновременно. Вряд ли все это случайные совпадения. Теперь дальше. У меня никто ничего не требует. А какой смысл давить, если человек не знает, что от него нужно? Тем более – убивать. Раз меня хотели убить, значит, от меня ничего не ждут. Логично? А от кого ждут? Получается – от тебя. Больше не от кого. Микрофонами-то твою квартиру нашпиговали! Том, может быть, ты кому-то должна?
– Нет! То есть… Тебе я должна, что занимала. А больше – никому.
– Но есть ведь какая-то причина! Неприятности у нас с тобой, значит…
– Хороши неприятности! – вновь не выдержал Олег. – Чуть на кусочки не разорвало.
Окна через двор напротив кухни Панкратовой были черны. У стоявшего возле одного из них человека руки устали держать бинокль. Он взял стул, пододвинул его и сел так, чтобы локти упирались в подоконник. Из-за того, что Комаров вывел из строя микрофоны, он ничего не слышал, но жестикуляция и мимика ссорившейся троицы были так красноречивы, что он прекрасно понимал суть происходящего. И эта суть его радовала.
Случайность – нелепая, дикая случайность – сделала то, чего никак не удавалось достичь с помощью тщательно проработанных планов. Вот и не верь после этого в экспромты.
Но он опять похвалил себя – за предусмотрительность, которая заставила его не полениться и обеспечить себе пункт наблюдения.
– Погоди. Послушай, Том: или я, или ты. Если я ничего не знаю, значит, ты должна знать. Больше некому, Том. Ну вспомни…
– Нечего мне вспоминать! – Панкратова упорно прятала глаза. Дрожащие губы показывали, что она лжет и сейчас не способна трезво думать. Требовать откровенности, когда она в таком состоянии, – значит еще больше загонять ее в угол.
И Кузнецова отступилась.
Маятник качнулся: приходилось подозревать Панкратову в неискренности. Но и допуская самое худшее – сознательное умалчивание Тамары о какой-то вине или беде, – Надежда не собиралась оставлять ее без помощи. Чтобы помочь, надо знать причину. А чтобы помочь тому, кому не веришь, причину приходится выяснять тайком. Вот почему в дальнейшем Кузнецова и Комаров присматривали за Панкратовой, предпочитая не посвящать ее в свои планы. А что еще им оставалось? Не ждать же нового покушения!
Возвратившись домой, Кузнецова ждала на кухне, пока Комаров обойдет квартиру с детектором для обнаружения подслушивающих устройств. Она уже семь лет жила отдельно от родителей, но до сих пор стеснялась курить в комнатах. Олег пришел к ней и, задернув шторы, сказал:
– По-моему, пусто.
– Ты уверен, что за Томкой наблюдают?
– Нет, конечно. Откуда мне знать? Но если столько сил тратят на прослушку, то, возможно, и просматривать не поленятся.
– И все-таки мы же могли хотя бы в прихожей шепнуть ей, что все в порядке и я ее не брошу. У меня есть ты, а у нее? Представляешь, каково ей сейчас?!
– Представляю. Но, Надь, не делай из меня злыдня. Это была твоя идея. И совершенно правильная, считаю. Если отношения с Панкратовой так вредны для твоего здоровья, то есть смысл сделать вид, что ты стараешься держаться от нее подальше.
– Олежек, я очень жестокая, да?
– Нет, по-моему, ты очень напуганная. И если что меня поражает, так то, откуда в вас порой столько хладнокровия? Нас все-таки тренируют. Армия и прочее.
– Э, милый. Ты не знаешь, что такое гинекологическое кресло.
