Текст книги "Плата за страх"

Автор книги: Петр Акимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Больше недели Тамара ничего не делала для поисков работы. Просто не могла.

Она то вела с Глебским долгие мысленные дебаты, в которых веско доказывала, какую несусветную глупость совершило начальство «Снабсбыта», избавившись от нее. То вместе с Зайкой сидела в странном ступоре перед стареньким телевизором, не замечая, как пролетают часы. То плакала в ванной, чтобы не тревожить дочь, которая все равно замечала, что она не в себе, и смотрела на мать такими глазами, что впору выть от тоски.

Кузнецова, у которой из-за командировки Олега освободились вечера, забегала к Панкратовой почти каждый день. Она приносила фрукты для Зайки, причем столько, что и самой Тамаре приходилось их есть, чтобы не пропали. Надежда тормошила, заставляя строить планы на будущее, но Панкратова чувствовала, что и подруга не в себе. Она отвергала предложенные Надеждой варианты работы, ссылаясь на долгую дорогу, на неудобное время работы или на свое несоответствие. На самом деле Тамара просто боялась момента, когда у нее спросят, почему она меняет работу. Придется сказать, что ее фактически сократили. Она прекрасно понимала, что позвонить и выяснить, что ее заявление по собственному желанию – липа, никому труда не составит. А еще она понимала, что хороших работников не сокращают.

Панкратова даже не сразу смогла заставить себя сходить в «Снабсбыт» за трудовой книжкой и расчетом. А когда заставила, это оказалось муторной процедурой. С ней обращались, как с человеком, который явился незваным на чужой праздник.

Впрочем, это ей могло и показаться.

А вот что она из случайных реплик поняла точно, так это то, что за день до ее увольнения в «Снабсбыт» приняли четверых новых сотрудниц. Одну из них – в отдел Глебского. Более оскорбительную ситуацию и представить трудно. Получив расчет – ей, на удивление, выплатили действительно все, – она вышла из длинного серого здания на Варшавском шоссе и, направляясь к «Нагатинской», поклялась себе, что ноги ее никогда больше здесь не будет.

Вечером к ней опять пришла Кузнецова. Она бодрилась, говорила о том, что ее клиентура точно с цепи сорвалась. Торопятся, рвут ее на части, словно вся Москва вдруг осознала необходимость страхования жизни, домашнего имущества и автотранспорта. Но Тамара видела: подругу что-то грызет. А когда та, так и не проронив ни слова о том, что ее тревожит, ушла, Панкратова вдруг поняла: случись что у Кузнецовой, она, Тамара, не имеющая ни работы, ни достатка, ничем Надежде помочь не сможет! Это давнее неравенство в их отношениях, обострившееся сейчас, странным образом помогло ей встряхнуться.

С утра Тамара обложилась записными книжками, газетами и взялась за телефон. Обзванивая знакомых и вроде бы многочисленные объявления о поиске работников, Панкратова вынуждена была согласиться с подругой: от жизни она здорово отстала.

Собственно, желающих взять ее на работу хватало. Многие бывшие сотрудники Главснаба знали ей цену. Но везде, куда ее звали, как проясняли осторожные расспросы, нормальные деньги получали только те, кто наверху. Остальным платили мизерно и от случая к случаю. И Тамара Владиславовна, экономя каждую копейку, все же не отваживалась рискнуть. Боялась опять угодить в капкан, когда и уйти жаль, и жить не на что. Непросто обстояло дело и со знакомыми ей фирмами, в которых работу оплачивали по результату. Она прекрасно разбиралась в их делах, легко могла стать нужной. Но ее саму там попросту не знали. Все официальные контакты с чужим начальством осуществлял Глебский, которого Тамара обеспечивала данными и разработками. Тогда ее устраивала роль серого кардинала. Теперь приходилось расплачиваться.

В связи со всем этим найти нечто солиднее оказалось и в самом деле трудно. Те, кто действительно искал работников, ставили кабальные условия: испытательный срок на полгода при половине или даже трети оклада. А те, кто сулил быстрые и обильные заработки с помощью новомодного сетевого маркетинга, на самом деле вымогали деньги, всучивая доверчивым свои товары. Самое обидное, что никто не желал объяснять суть по телефону. Поэтому на каждое собеседование добросовестной Панкратовой приходилось терять по полдня. Только на месте, убедившись, что это очередной сетевой маркетинг в русской модификации – для дурачков, – можно было со спокойной совестью вычеркивать вариант.

В государственном бюро по трудоустройству, куда она обратилась на всякий случай ради пособия по безработице, потребовали справки с предыдущего места. А узнав, что она уволилась по собственному желанию, так посмотрели, точно она с Луны свалилась. В частных бюро требовали денег и заполнения огромных анкет, но конкретных обязательств на себя не брали.

А в начале ноября обрушилось новое несчастье, и Тамаре стало не до поисков работы.

Рано утром они с Зайкой отправились на консультацию к врачу, а когда вернулись, Тамара увидела, что дверь квартиры взломана.

Единственный хлипкий замок был вывернут с таким варварством, что на его месте образовалась огромная ощетинившаяся занозами дыра. Панкратова оставила Зайку на площадке и осторожно вошла в квартиру. Когда увидела царивший там разгром, у нее ноги подкосились. Она сразу, спотыкаясь о валяющиеся повсюду вещи, бросилась к шкафу, где в стопке постельного белья хранились все ее деньги. Полка оказалась пуста. Значит, если даже воры не нашли денег, они утащили их вместе с простынями и наволочками.

Пропало все. И рубли от «Снабсбыта», и доллары от Кузнецовой. Пропали деньги, на которые они смогли бы прожить не менее трех-четырех месяцев.

Она потянулась к телефону, чтобы вызвать милицию, но и телефона не оказалось. То, что воры унесли даже ее старенький, обмотанный изолентой телефонный аппарат, почему-то особенно поразило Тамару. Кем же надо быть, чтобы позариться на рухлядь, за которую и рубля не получишь? Она отправилась в обход по разоренному жилищу и обнаружила, что все вещи, которыми можно было пользоваться, унесены. Даже старенькие зимние сапоги с аккуратно залатанной дырочкой внизу голенища. По сути, у них с Зайкой осталось только то, в чем они вышли из дому.

Тамара заметила, что телевизор почему-то накрыт ковриком. Она рассеянно подошла к нему, приподняла край и увидела посреди экрана черную звезду дыры. Дряхлый телевизор – их единственное развлечение – грабителям было лень уносить. Они его попросту разбили.

Милицию она вызвала от соседей. И машинально, по обретенной в последнее время привычке, позвонила Надежде на новый пейджер. Кузнецова появилась минут через сорок, а милиция – к пяти вечера. И то лишь после того, как Надя обзвонила нескольких влиятельных знакомых. Милиционеры не задержались. Когда они уходили, их старший, пожилой шумнодышащий капитан, въедливо выспрашивавший Тамару о том, кого она подозревает, и о тех, кто бывает у нее в гостях, хрипло вздохнул:

– Без наводчика это дело не обошлось. И большая личная неприязнь тоже. Уж поверьте, я вижу это дело. Орудовали три-четыре человека. Знали, что соседей нет дома. Шум они по этому делу устроили такой, что и глухой бы услыхал. Причем без всякого смысла: твою дверь можно ногтем открыть, а они чуть стенку не сломали. То барахло, которое уволокли, в этом деле я тебе верю, глаза на месте, даже бичам ни к чему. А что у тебя деньги появились и они тут же нагрянули – в случайность этого дела кто ж поверит?! И смотри: они все подушки поролоновые на диване порезали. Даже стулья поломали. Это ж дело – работа. Кто из воров за просто так будет так стараться? Странно еще, что не подожгли. Так что вспоминай. Сами мы их, про это дело врать не буду, вряд ли найдем. А вспомнишь чего – всякое возможно.

– Скажите, а следствие по этому делу вы будете вести? – спросила вдруг молчаливо стоявшая в сторонке Надежда. Она слушала капитана, как-то странно изгибая губы. Точно посмеивалась.

– А что? – насторожился капитан, которому Тамара уже представила подругу.

– Понимаете, ее имущество застраховано. Для выплаты потребуются документы от милиции. Я могу с этим к вам обратиться?

– С этим делом – можете. – Капитан смотрел на Кузнецову с подозрением, стараясь понять: передразнивает она его или просто говорит похоже? Так и не уяснив, он насупился на всякий случай, кивнул на прощание Панкратовой и ушел вслед за своими товарищами.

Тамара скованно, как автомат, начала наводить порядок. Стараясь не закричать от боли и унижения, она пыталась «проглотить» жалостливую гадливость к своему оскверненному дому. То, что здесь хозяйничали и дебоширили чужие, ненавидящие ее люди, разрушило привычное тепло и пропитало воздух злобой. Она не заметила, как Надежда ушла и потом вернулась, но внезапно разглядела, что подруга уже в стареньком спортивном костюме сидит на корточках и, орудуя отверткой и пассатижами, пытается вернуть диван в годное состояние.

Глядя на нее, Тамара с вялым удивлением отметила, что вместо благодарности чувствует к отзывчивой подруге нарастающее раздражение. Обижало, что у Кузнецовой-то квартира осталась уютной и «чистой». Ее-то защищают крепкие фирменные двери. Их Надежда поставила себе, еще когда работала в фирме, торгующей израильскими запорами. Вот у нее – все: и работа, интересная и денежная, и друзья, которые выручат в любой ситуации. А что у нее, у Панкратовой? Был нищий дом, так и тот разорили. Кто Тамара в глазах Кузнецовой? Жалкая неудачница, побирушка, живущая на крохи от чужой удачи и предусмотрительности.

Предусмотрительности?

Тут смысл разговора Надежды с милиционером дошел до Тамары, и она, замерев с мокрой тряпкой в руках, спросила неприязненно:

– Почему ты сказала, что у меня застраховано?

– Что? A-а. Потому что застраховано.

– Правда?

– А зачем мне врать?

– Мало ли зачем. Может, чтобы облагодетельствовать. Чтобы я деньги опять у тебя взяла!

– Эх, Томка, ты бы лучше о работе новой думала, чем о всякой ерунде. Милиции-то мне зачем врать?

Тамара на секунду запнулась. Получалось, что милиции Надьке врать ни к чему. Чтобы всучить ей свои паршивые деньги, Кузнецовой проще было соврать о страховке, когда мильтоны уйдут. Но с чего это Кузнецова взялась судить о том, думает Тамара о работе или нет? С чего это она решила, что Тамара вообще нуждается в ее оценках? Что бы ни стряслось, это не дает Кузнецовой права ее самоуверенно поучать!

– А то ты никогда не врешь?! – выпалила Панкратова. – И какое твое дело до моей работы? Кто тебе разрешил копаться в моих делах? Кто позволил страховать мои вещи?! Что ты тут роешься?

– О-о, подруга, – Надежда отложила инструменты и выпрямилась, – тут, вижу, одним душем уже не обойдешься!

– Не смей говорить таким тоном! – Тамара взвизгнула сквозь застилающую глаза пелену. – Это мой дом! Я сама знаю, что делать!

– Эй, хозяева? – послышался с лестничной площадки неуверенный мужской голос. – «Мастер Лок сервис» вызывали?

Тамара швырнула тряпку об пол так, что грязные брызги окатили ей ноги, и выскочила в прихожую. У порога переминались двое мужчин в одинаковых чистеньких спецовках и кепочках.

– Вы – хозяйка? А Кузнецова тут есть? – спросил тот, что был пониже ростом.

Не успела Тамара набрать воздуха, чтобы заорать на незваных визитеров, как сильные руки отодвинули ее в сторону, обильная грудь притиснула к стене, и Надька, повернувшись к мужикам, хладнокровно произнесла:

– Здравствуй, Володя. Вы, как всегда, вовремя. Нас тут ограбили, у нас истерика, так что не обращай внимания. Вы все привезли?

– Обижаешь, Надюша. «Мастер Лок сервис» свое дело знает. Все, что ты заказала. Начинать ставить?

– Не надо мне ничего «ставить»! – Панкратова судорожно трепыхалась, пытаясь вырваться из душных объятий стервы, так долго притворявшейся ее подругой. – Пошли все вон отсюда! Я сама знаю, что мне надо!

– Однако… Может, – с сомнением покосился на Панкратову тот, что повыше, – может, мы попозже?

– Ничего не позже, – протаскивая цепляющуюся за стены Тамару к лифту, заявила Надежда, – снимайте старье и ставьте все по-быстрому! Мы скоро вернемся.

В лифте на Тамару вновь навалились бессилие и апатия. Она, ничего не чувствуя, как в обмороке, позволила Кузнецовой тащить себя за руку куда-то через двор, потом через дорогу.

В промежутке между Сумской и Днепропетровской возводился очередной торговый комплекс. Визжавшая там циркулярная пила строителей скрыла от общественности и органов правопорядка громогласную ссору изнервничавшихся подруг. Кузнецова четко знала: чтобы не копить зло, нужно иногда поскандалить для разрядки. На то и друзья, чтобы в этом посодействовать. И когда они, еле переставляя ноги от усталости и облегчения, то всхлипывая, то взахлеб смеясь над собой, брели назад, к дому, Тамара чувствовала приятное просветление в мыслях. Убедившись, что те предчувствия Кузнецовой, к которым она отнеслась без должного внимания, подтвердились очевиднее некуда, Панкратова теперь старалась прояснить ситуацию на будущее:

– Значит, ты согласна с этим капитаном: они не случайно ко мне залезли?

– Безусловно. И самая главная загадка: зачем они тебя обворовали?

– Дурацкий вопрос. Зачем грабят? Ради денег.

– Не получается, – виновато вздохнула Кузнецова. – Какие деньги от твоих старых простыней и побитого телефона? Какая выгода от поломанной мебели? Ладно, допустим, бывает, что воры, не обнаружив крупной добычи, от досады все крушат. Но у тебя-то ломали методично! Я сама диван осмотрела: его именно ломали, чтобы им совсем нельзя было пользоваться. Телевизор ковриком накрыли, чтобы не шуметь. Очевидно, хотели именно досадить посильнее. Нет, это не простое воровство. Месть. Это я тебя подставила. Это из-за меня на тебе отыгрались. Извини. Не стоило мне с Ряжковыми связываться.

Панкратова посочувствовала:

– Бедняжка. Как тебе, наверное, было страшно ночью, когда за тобой следили!.. А не могло быть так? Жена Ряжкова наняла кого-то, чтобы тебе отомстить. Они каким-то образом – зная, что ты живешь возле «Южной», – выследили тебя, когда ты шла ко мне, и решили, что это – твоя квартира. Или что мы вместе живем. А?

– Но они же следили за мной, когда я шла от тебя! Нет, они запросто могли выяснить мой адрес без всякой слежки. – Кузнецова украдкой оглянулась. – По номеру на машине, через сослуживцев, в домоуправлении. Мало ли способов? Я уверена: они прекрасно знают, где я живу. Просто я стала беречься, и застать меня врасплох не получалось. Дома мощная дверь, сигнализация. Тебе напаскудничать легче. Знали, гады, что это и по мне ударит. Вот ведь сволочи!

– Тогда, может быть, рассказать милиции о Ряжковой? – предложила еще верившая в закон Панкратова.

– Не стоит. Ведь самое смешное знаешь что? Они же, если трезво посмотреть, оказали тебе шикарную услугу!

– Это ты о чем? – Тамара с сомнением обернулась к Надежде. Неизбывный оптимизм, основанный на правиле, что нет худа без добра, Панкратова разделяла не вполне. Сейчас она внезапно осознала; после налета они с дочкой обречены на бичевское существование. Даже спать придется на полу. Потому что, пусть Кузнецова и поможет ей опять с деньгами, Тамара ни за что не решится потратить их на мебель. Дай бог, на белье наскрести.

– О страховке, – ответила Кузнецова. – Теперь, спасибо громилам, ты сможешь нехудо обновить и обстановку, и гардероб.

– Погоди, погоди. Ты что, правду говорила? Я получу деньги?

Панкратова боялась поверить в удачу.

– Разумеется. Знаешь, когда тот капитан-милиционер рассказывал о налетчиках, я невольно вспомнила древнюю притчу.

– То-то ты стояла и посмеивалась, – вспомнила Тамара.

– Было заметно? Извини, это, видать, нервное. От шока. В общем, такой случай. Ограбили в Багдаде нищего дервиша. Украли котомку с огрызками и тряпьем. Но обворованный после этого начал плясать и петь от радости. Доложили об этом казусе падишаху. Тот велел привести странного старика и спросил; чему радовался? Горевать же надо – последнее уволокли?! И дервиш рассказал, что до нищенства он был очень удачливым купцом. Однажды он с сыном ехал на караване в Багдад, и на них напали разбойники. Всех зарезали, но этого купца и его сына оставили в живых ради выкупа. Бандиты отвезли их в свою пещеру. А там сокровищ всяких: золота, алмазов и верблюдов – видимо-невидимо. Тебе не скучно?

– Нет-нет, рассказывай, – заинтересовалась Тамара.

– Тогда… – Надежда опять оглянулась и, показав на скамейку возле подъезда Панкратовой, предложила: – Давай здесь посидим, покурим.

– Давай. Так что дальше?

– Дальше разбойники стали делить новую добычу. Слово за слово – передрались. И поубивали друг друга. Так что все их сокровища достались купцу. Но он испугался, что это уж слишком большое везенье. Поэтому поделил все на две части. Одну отдал сыну и отправил его домой, а со второй сам поехал дальше. Вскоре пошла у него черная полоса. Попал в бурю и потерял большую часть ценностей. Потом его надули, потом еще какие-то наезды, и он стал совсем нищим. Но домой возвращаться боялся, чтобы не навлечь на близких свое невезение. И когда у него украли последнее – котомку с никому, кроме него, не нужными огрызками, – он вдруг понял: большего невезения уже быть не может! Все, чернуха кончилась, и можно возвращаться к семье. Падишах, кстати, за хорошую историю его щедро наградил, так что прогноз тут же и начал сбываться.

– Думаешь, и у меня хуже уже быть не может? – Из-за обещанной страховки у Тамары стало легче на душе, ей хотелось бы поверить притче, но что-то мешало. – Слушай, мне так неудобно. Я скоро совсем на твое иждивение поступлю.

– Чепуха. Отработаешь.

– Извини, но ты должна понимать: быть в постоянном долгу несладко. Долг-то платежом красен. А если мне нечем будет?

– Заткнись. Я тебе ради самой себя помогаю, поняла? В конце концов, ты же из-за меня пострадала. Правда, у меня сейчас с деньгами напряженка – я тут вложилась кой-куда. Если б не страховка, уж и не знаю, как бы выкручивались.

– Но с чего ты решила мою рухлядь застраховать?

Надежда слегка порозовела и, помолчав, ответила вопросом:

– А тебе какая разница?

– Не знаю. Интересно.

– Интересно ей… Ладно, пошли домой. – Надежда сказала это разочарованно, и Тамара поняла, что подруга не просто так приглашала посидеть на скамеечке. Панкратовой и самой казалось, что она чувствует чей-то злой взгляд. Наверное, Кузнецова его тоже ощутила и надеялась заметить соглядатая.

Но они его не заметили, потому что следившего не было во дворе. Он стоял с биноклем у окна дома напротив Тамариной квартиры и смотрел на подруг сверху.

Ему очень не понравились их улыбки. Ведь когда получасом раньше они шли разозленные и обескураженные, он было поверил, что наконец все получилось, как надо. Улыбки его разозлили, потому что означали, что дело затягивается. Он не мог слышать притчу, рассказанную Кузнецовой, а если бы слышал, то улыбнулся бы тоже. Уж он-то знал: это еще не конец.

Лифт остановился, подруги вышли на площадку перед квартирой Панкратовой и увидели, что работа там завершается. На месте хлипкой, открывавшейся в прихожую проломленной двери уже красовалась солидная, как в банке, стальная дверища, распахнутая наружу. Высокий установщик подметал в совочек образовавшийся на площадке мусор, а второй что-то подмазывал на свежеоштукатуренной стене. Тамара заметила на совке и метелке яркие надписи «Мастер Лок сервис», и у нее защипало глаза. До чего непривычно и приятно, когда люди не стесняются обслужить тебя старательно.

Когда Кузнецова рассчиталась с мастерами и пришла на кухню, Тамара сидела возле окна – табуретки налетчики пожалели или не успели сломать. Она курила самые дешевые «ВТ» и смотрела во двор. Надежда тоже закурила свои «More» и начала рассказывать:

– Со страховкой твоей квартиры – чистый эгоизм. Глуповато даже. Из самолюбия. Понимаешь, у нас на участке периодически устраивают всякие соревнования. Типа «Лучший агент квартала». Премия небольшая, приказ, вымпел красивый. В общем, полная ерунда, конечно, но коллектив у нас бабский – эмоции и самолюбия. Так что «капсоревнование» подстегивает. И вот несколько месяцев назад, еще до твоего увольнения, устроили конкурс по договорам о домашнем имуществе. Причем не по суммам, а по числу полисов. Я сначала не хотела высовываться. У меня и так заработки самые большие, лишняя зависть мне ни к чему. Но в тот раз победителем выходила Зина Рыкалова. А она накануне у меня клиента из-под носа увела. Пришел человек ко мне, я давно его окучивала, но меня начальство вызвало. Меня-то и не было всего минут десять, но Зинка успела его уболтать. Я прихожу, а она уже полис заполняет. Естественно, при клиенте скандалить не будешь. А когда он ушел, она мне этак небрежно: «Он сам попросил его поскорее обслужить! К тому же мне пришлось ему все условия и тарифы разъяснять…» В общем, считай, обворовала. Причем не в первый уже раз. И вот я слышу, Рыкалова уже хвастается, как премию за первенство по домашним страховкам будет тратить. Кудахчет. Меня такое зло взяло! Тем более что я отставала от нее всего на три договора. А уже последний день. Я тогда пошла в соседний кабинет, деньги с собой были, и заполнила четыре бланка. На знакомых, чьи данные знала и кто не станет возникать, что я их подписи подделаю. Вот и ты мне тогда на память пришла. Так что ничего ты не должна. Если учесть комиссионные и премию, то так на так оно и вышло. Мне-то главное было Зине нагадить. Сейчас почему-то неприятно вспоминать.

– Нет худа без добра. А сколько это в деньгах?

– Страховая сумма? Пока не скажу точно. Это от милицейского протокола зависит. Но примерно две трети того, сколько сейчас стоит новое – то, что у тебя поломали и слямзили. Я же минимальную сумму назначала.

– Пожмотничала, значит?

– Нет, просто когда без осмотра – лимит… Наглеешь?

– А ты думала, – засмеялась Тамара. – К хорошему быстро привыкают.

Благодаря тому, что Тамара только телевизор купила новый, а всю мебель, сделав в квартире ремонт, брала с рук по объявлениям на столбах, квартира у нее стала выглядеть куда лучше прежнего. Да еще толика денег осталась на жизнь. Но это слабо утешало Кузнецову. Кто знает, как варят мозги у выродков, способных ограбить нищую и ребенка. В следующий раз они могут напасть на саму Тому или даже на ее дочь.

В сущности, если догадки Надежды верны и ей действительно мстила жена Ряшки-Ряжкова, то в точности прицела той не откажешь. За себя, любимую, бояться мучительно, спора нет. Но переживать за безвинного и непричастного к твоим делам близкого человека оказалось куда мучительнее.

Особенно для такой, как у Надежды, деятельной натуры, когда ничего не получается предпринять. Кузнецова, как ни старалась, не могла найти Ряжкова – его телефоны или не отвечали, или по ним отзывались какие-то жующие голоса, которые, кроме того, что «босс в отпуске», ничего говорить не желали. Олег еще не вернулся из своей командировки. Апээн в очередной раз сменил адрес, и вызвонить его тоже не удавалось. Вокруг старика время от времени накапливались дамочки, которым он здорово помог и которые жаждали видеть в нем некоего мессию. Но Апээн создавать секту не желал и прятался, меняя окружения, полагая, что, если он кому-то действительно нужен, его найдут.

В отдел безопасности своей фирмы Надежда обратиться не могла. Тот сотрудник, в возможности которого она верила, попал в больницу, а с начальником СБ у нее отношения не заладились. Слишком тот любил руки распускать. А обращаться за помощью в таком деликатном деле к кому попало нельзя. Даже самый легальный бизнес в России зависит от сложных взаимоотношений чиновничьих и криминальных крыш. В таких условиях, стараясь выпутаться, легко нарваться на еще большие неприятности.

К милиции тоже не обратишься. В том числе и потому, что ничего конкретного или доказательного у Кузнецовой не имелось: одни догадки и предчувствия.

Наконец Надежде удалось связаться с Апээном. У того был обычай: праздновать удачный гонорар в ресторанчике тибетской кухни на Покровке. Там его знали и согласились передать, когда он в очередной раз появится, Надину записку. Обещание выполнили, и старик позвонил прямо из ресторана. Выслушав суть проблемы, он пригласил Надежду откушать с ним.

Чародей, лечивший других от обжорства, сам любил поесть вкусно и много. Но любовь к еде никак не отражалась на его поджарой фигуре. Потому что энергии на своих клиентов-пациентов он тратил все равно больше. Увидев приближающуюся к его столику озабоченную Кузнецову, старик печально посмотрел на нее и со вздохом отодвинул супчик Гуакок, состоящий из смеси креветок с цыплячьим мясом.

– Здравствуйте, – сказала Надя, присаживаясь рядом с начертанными на стене иероглифами, сулящими счастье. – Извините, что мешаю радоваться, но меня приперло.

Апээн покивал:

– Понял уже. Выпьешь?

– Нет, я за рулем.

– Но поешь?

– Поем. Как называлась штука, которую мы ели в прошлый раз?

– Не помню: о чем ты?

– Мясо такое – с имбирем и острым перцем. Еще и рис на пару.

– Соленая говядина Шаб-Таак. Щас попросим. – Старик подозвал жестом узкоглазую круглощекую женщину, которая умудрялась шустро перемещаться по залу, не путаясь в длинном до пола платье, и дополнил заказ.

Надежда с подробностями пересказывала все свои и Тамарины злоключения, а старик попивал горячее вино, в котором плавали кусочки сыра из молока яка с изюмом. То ли от внимания, то ли от удовольствия, но и его глаза на фоне украшавших стены иероглифов становились все раскосее и раскосее. Когда она закончила свое повествование, поделившись выводами и выплеснув эмоции, он задумчиво доел свой креветочно-цыплячий супчик, заказал еще вина, дождался, когда Кузнецова подберет с тарелки последние рисинки после Шаб-Таака, взял ее запястье обеими руками и сказал:

– Все не так, милая. Все не так. Не очень-то мне хочется разрушать твои иллюзии, дело это вообще неправедное. Но уж коль речь об опасности для тебя и твоих близких – вынужден. Корни неприятностей, о которых ты скорбишь, не в твоей жизни. Уж тебя-то я знаю не один год и всю биографию твою запутанную давно выучил. Если бы я был пьяным, объевшимся и самоуверенным стариком – а я и есть пьяный, объевшийся и самоуверенный старик, который к тому же хочет произвести впечатление на очаровательную молодую женщину, – то я бы осмелился предположить. Все эти навороты, по вазомоторике руки чувствую, не из твоей судьбы. Ты их приняла на себя добровольно. Тучи – вокруг твоей милой подруги. Она, как мне подсказывает твое мудрое подсознание, настоящий стержень событий, загадочных и опасных.

– А мой пропавший пейджер? А мой отключенный телефон? Ни у меня, ни у соседки в счете с телефонной станции не было чужих звонков. Как это вписывается? При чем тут Тамара?

– Сама думай. С твоим телефоном, а тем более с его подсознанием, я незнаком. Чего не знаю, о том не говорю. Давай подходить аналитически. Кроме супруги Ряжкова, ты никого не подозреваешь? Никого. А у нее просто не было возможности нанять кого-то, чтобы тебе досадить. На господина Ряжкова твоя сообразительность произвела неизгладимое впечатление. Он уверял меня, что впервые в жизни встретил женщину, с которой ему хочется попить пивка и посоветоваться за жизнь. Он не позволит супруге затеять козни против тебя. Когда ты тогда от меня уехала, Павел Борисович вызвал свою половину, и я с ними имел продолжительную беседу. А после нее они уже не расставались. И вечером следующего дня, дружно взявшись за руки, улетели отдыхать и выяснять отношения куда-то на юг Европы. Или на север Африки. Сейчас не помню, но у меня записано. Итак? Кто угодно, но не Ряжкова.

– Но вы же сами говорили, что она из мужа веревки вьет! Запросто могла отлучиться на часик. Наняла кого-то, а уж потом и улетела, «дружно взявшись за руки».

– Не могла, – захихикал лукавый старик. – Именно что не могла она от него отлучиться! Потому что руки их – его левую и ее правую – я на всякий случай зачаровал на неделю. Раньше они никак не смогут разомкнуться.

– Зачем это? – опешила Кузнецова.

– Ну-у, я щас не помню зачем. Чего-то тогда удумал, – признался Апээн, язык которого слегка заплетался от горячего вина. – Наверное, хотел, чтобы они были ближе друг другу. А то у них, кроме секса, ничего общего не было. А теперь – только общее.

– Но как же они одевались и раздевались? Как в туалет? – с ужасом спросила Надежда. Ее пробрал озноб, когда она представила себе мытарства зачарованных.

– Хо-роший вопрос! Когда они появятся, я спрошу, – пообещал чародей и опять захихикал: – А подружке, отрицающей все, что не вписывается в ее узенькие правила, так и передай: не ты, а она – причина и цель всех происшествий. И бывших, и будущих. И твоих, и ее. Такое мое предположение. Впрочем, продолжу, извини, каркать: она об этом, скорее всего, и сама прекрасно знает. И кто, и чего, и зачем. Только самой себе признаться не хочет. Гордыня заедает.

– Но мой-то телефон?! – в упрямом отчаянье напомнила Кузнецова. – Он-то тут при чем?

Апээн зевнул, показывая, что у него пропадает интерес.

– Если, подчеркиваю: если! – все это взаимосвязано, то вот и думай. Кому могло потребоваться лишить тебя связи? Зачем? Ищи, кому выгодно. Положись на интуицию. Быстро! Кто приходит на ум?

– Зина! Зина Мицупися, – мгновенно выпалила Кузнецова.

А когда сказала, то и подумала: «Точно! Вот кто может за всем этим стоять».

– То есть? – приподнял брови Апээн. – Странное имя.

– Вообще-то ее фамилия Рыкалова. Она недавно у нас работает. А до нас она торговала японским медоборудованием. От спеси нахамила журналистам. Считала, что если заказывает рекламу, то может грубить людям, которые вдвое старше. А те обиделись. Накопали о ее фирме какие-то заморочки и тиснули фельетончик «Мицуписи электроникс делает каку». Девку за подрыв престижа турнули. Но когда она к нам пришла, любила козырять: «Вот когда я работала в «Мицубиси»… А вот у нас в «Мицубиси»!» Так к ней прозвище Мицупися и приклеилось.

– А к тебе у нее что?

– Повадилась клиентов у меня перехватывать. Так что ей, если я окажусь без связи, – выгодно. Она-то вечно в офисе ошивается, не любит в «поле» работать. Потому и клиентов чужих ловит.

Апээн наклонил голову к плечу, вслушиваясь в непроизвольные комментарии руки Кузнецовой.

– Не лишено. Твое подсознание знает связь этой твоей коллеги с Панкратовой. Но ясности мешают твои эмоции. Будто ты себя считаешь… Обиженной? Виноватой? Точно: виноватой. Наверное, сделала ей какую-то неприятность? Ага, сделала! Сколько раз я тебе говорил, что мстить – это пытаться переделать прошлое? Дело бесполезное и даже опасное. Лучше выясни, что у этих двух женщин общего, – посоветовал на прощание Апээн, и они расстались.

После этого разговора Кузнецова впервые заподозрила, что ее учитель в практической психологии стареет и теряет чутье. Панкратова была абсолютно уверена, что ее ничто не связывает с Зинаидой Рыкаловой. Зато та, оказалось, очень интересуется Надей.