Текст книги "Рассвет Ив (ЛП)"

Автор книги: Пэм Годвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Я закрыла глаза и ушла в себя, где чувства терялись под бесконечным черным небом.

– Нет, – его пальцы скользнули в мои волосы, сжимая пряди с осторожным собственничеством. – Вернись ко мне. Борись, Доун. Пожалуйста! Кричи на меня. Ударь меня. Вывали свои оскорбления, – его дыхание стало хриплым, клыки обнажились. – Бл*дь, ты мне нужна.

Мое сердце болезненно забилось, высекая искру из нашей мертвой связи. Я открыла глаза, но больше ничего не почувствовала. У него не было ни сил, ни желания снова разжечь эту связь. Вся сила в мире не смогла бы снова соединить нас вместе.

Холодная и неподвижная, я опустилась на матрас и отключилась от ощущения его веса на моих ногах.

– Что я с тобой сделал? – он перекатился на край кровати и уронил голову на руки, и напряженные линии его спины были искажены болью и чувством вины. – Что я наделал? Я никогда не собирался этого делать. Никогда не хотел причинить тебе боль. Я отправился к Макарии…

Ее имя на его языке выстрелило огненным ожогом в мою грудь. Он продолжал говорить, но я блокировала его голос, борясь с отчаянием, которое пробивалось сквозь мою защиту.

Он вскочил с кровати, уперев руки в бока, и бросился через комнату, одетый только в шорты. Его руки взметнулись вверх, сметая все на своем пути. Стулья ударились о стену. Каменные статуи рассыпались по полу. Подушки взорвались бурей перьев.

Его вспыльчивость ошеломила меня. Это заняло его и увеличило расстояние между нами. Мне нужно это расстояние.

Он посмотрел на меня с потерянным выражением лица. Затем он снова впал в ярость. Заревев сквозь клыки, он повернулся к стене шкафов и ударил кулаком в одну из дверей. Первая дыра из многих в последующие дни.

Перемены в его настроении измеряли ход времени. Иногда он топил меня в зловонии своего горя, гладил мои волосы, лицо и каждый дюйм моего тела, умоляя о прощении.

Я ничего не чувствовала.

В другие дни его отчаяние вибрировало от гнева. Злости на самого себя. Злости на мою невосприимчивость. Он взрывался, ломая еще больше мебели, его костяшки пальцев были разбиты и окровавлены. Но он всегда исцелялся.

Моя душа разлагалась, делая меня слабой, более вялой. Мне становилось все труднее вернуться из состояния мертвого существа, которым я стала. Но мне было все равно.

День ото дня его ненасытная потребность исправить непоправимое становилась все более неистовой и безрассудной. Его прикосновения становились все тяжелее, смелее и интимнее. Он целовал мои вялые губы, ласкал грудь, утыкался носом в бедра.

Я оцепенела.

Он просовывал свой рот между моих ног и бесконечно лизал меня.

Я была пустой.

Он поместил свой изменнический член внутрь моего тела и стал двигаться. Прижался своими губами к моим. Потер клитор. Укусил меня за горло. Потребовал, чтобы я кончила.

Я была мертва.

Он трахал меня несколько раз, превращая себя в страдающего несчастного зверя. Он отказывался испытывать оргазм без меня, и его неспособность доставить мне удовольствие заставила его упасть на колени, проклиная и стоная свое жалкое ничтожество.

Я отвернулась и возненавидела себя за то, что я так холодна. Я ненавидела себя за то, что сожалела о своей холодности. Но я возненавижу себя еще больше, если прощу его за то, что он причинил мне такую боль.

Комната лежала в руинах. Все картины и бесценные артефакты были разбиты вдребезги. На полу валялись обломки. Стены и мебель были изрешечены дырами. Казалось, ему было все равно, он пинал любое дерьмо на своем пути, пока ходил по своему обычному кругу.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он после того, как Эребус принес один из наших обедов. Кровать прогнулась под его весом. – Посмотри на меня, Доун.

Я закрыла глаза.

Его вздох раздался между нами, его лицо находилось в нескольких дюймах от моего на подушке. Он вложил мне в руку листок бумаги, и мои пальцы крепко сжали его. Конверт. Я знала, что это письмо от моих отцов.

Тепло пробежало по моим щекам. Затем онемение вернулось.

– Открой его, – его голос был приглушенным, в нем звучала надежда.

Я открыла глаза и увидела конверт, запечатанный свечным воском. Все, что писали мои отцы – хорошие новости, плохие новости, признания в любви – представляло угрозу для моих тщательно выстроенных стен. Если боль обрушится на меня, это станет зенитом моей гибели. Я не выживу. Я этого просто не захочу.

Но я должна была прочитать его. Мне нужно знать, что они живы и здоровы.

Бесстрастно вздохнув, я сломала печать и прочла письмо, написанное тремя разными почерками. Демон одержимо следил за мной своими предательскими глазами, пока я просматривала нежные заверения, мягкие слова и искала подсказки, скрытые значения за выражениями, которые могли бы предположить, что мои отцы знали о моей ситуации.

Я ничего не нашла. Они думали, что я в Альберте, верили, что я счастлива, и ждали меня домой через два месяца.

Сложив письмо бесчувственными пальцами, я протянула его к ближайшей свече. Сохранив их теплые слова, я создам для себя искушение постоянно читать их. Воспоминания о них поглотят меня. Я подержала бумагу в пламени, наблюдая, как она загорается, как загибаются края и огонь поглощает ее в завораживающем сиянии.

Демон вырвал письмо у меня из рук и швырнул на пол. Отступив назад, он уставился на обугленные пятна пепла, и его глаза были немигающими и мрачными. Когда он поднял голову, все следы отчаяния исчезли, сменившись борьбой и безжалостностью, которые бушевали в его мерзкой крови.

– Разве так поступила бы твоя мать? – он сурово прищурился.

Нет. Она пронесла письмо от своего покойного мужа через весь мир, опираясь на его слова, чтобы обрести силу.

– Я не моя мать, – сказала я без эмоций.

– Нет, ты не она. Твоя мать была бойцом, – эти слова должны были резать, как самое острое лезвие.

Я ничего не чувствовала.

– Когда-то ты была бойцом, – он наклонился ко мне, положив руки на кровать рядом с моей головой, и его тон был вызывающим. – Я забрал это у тебя. Я знаю, что это так, и никогда не смогу выразить, как я сожалею. Но тебе пора дать отпор. Тебе пора начать драться, бл*дь.

Правда капала с этих мужественных губ. С тех же самых губ, которые доставляли удовольствие другим женщинам.

Острая боль пронзила мою грудь.

– Я хочу уехать, – я посмотрела ему прямо в глаза. – Отпусти меня.

– Это не драка! – он выпрямился, все его тело напряглось от разочарования. – Это бегство.

– Борьба с тобой ничего мне не даст, – гадкая улыбка искривила мой рот. – У тебя нет ничего, что мне нужно. Ты – ничто.

Он резко втянул в себя воздух.

– Я испугался.

– Для меня ты мертв.

– Я пошел к ней в комнату, потому что был, бл*дь, в ужасе.

У меня сдавило грудь, и я откатилась в сторону.

– Ну так и тащи свою жалкую задницу обратно к ней.

Одним быстрым рывком он оказался перед моим лицом, запустив руки в волосы, а налитые кровью глаза горели тысячью мучительных эмоций.

– Я люблю тебя.

– Нет, – дышать стало труднее, больнее. – Ты не имеешь права так говорить.

Он прижал меня к кровати всем своим весом и заглянул мне в лицо.

– Я люблю тебя.

– Ты так сильно любишь меня, что трахаешься с другими женщинами, – я смотрела сквозь него мертвыми глазами, мой голос был тонким и глухим. – Сколько других у тебя было? Нет. Знаешь что? Мне на это наплевать.

– Ты не слушала ничего из того, что я говорил, – он обхватил мою голову руками, не давая мне отвести взгляд. – Макария…

– Ты засунул в нее свой член?

– Слушай…

– Да или нет?

Он посмотрел мне в глаза – травмированный, измученный призрак былого взгляда.

– Да.

Все внутри меня отключилось. Он выкрикивал какие-то слова, но я не слышала его, не знала, как долго он продолжал. Все это не имело значения.

А потом случилось нечто странное. Он оделся и вышел из комнаты. Через мгновение он вернулся, одел меня в брюки и рубашку и усадил на неразбитое кресло посреди груды обломков. Дверь за его спиной открылась.

– Я не хотел этого делать, – он наклонился надо мной, загораживая мне обзор того, кто вошел в комнату. – Ты не оставила мне выбора.

Я смотрела на его суровое лицо и оставалась безразличной.

Пока его руки не коснулись моих, и он не отступил назад. Я дернула руками – бесполезное усилие. Этот ублюдок привязал меня к креслу.

Мой пульс участился, и от внезапного запаха цветов у меня скрутило живот.

– Что ты…

Он отодвинулся в сторону, открывая моему взгляду незваного гостя. Светлые волосы. Длинные ноги. Испуганные голубые глаза.

Макария.

Глава 30

– Очередная манипуляция? – я дернула за веревку, привязывающую меня к тяжелому креслу, и мое дыхание сделалось тяжелым и быстрым. – Ты бл*дский монстр.

Пихать свою любовницу мне в лицо было низко, даже для него. Но эффективно. Из всех трюков, которые он перепробовал за последние пару недель, вид Макарии оказался молотом, который пробил мою драгоценную отстраненность, расколов мою грудь и заставив боль хлынуть наружу.

Бледно-розовое платье обтягивало ее фигуру «песочные часы» и обнажало ноги длиной в милю – покрой, предназначенный для того, чтобы заставить мужчину фантазировать о том, что скрывается под тканью. Но демону не нужно было фантазировать. Он все это видел, и я тоже.

Волны ее золотистых волос и большие оленьи глаза перенесли меня в ту ночь. Она, распростертая и обнаженная на кровати. Он, открывающий дверь с расстегнутой ширинкой.

Пронзительный звук вырвался из моего рта, и его жестокий взгляд вцепился в меня.

– Каждый раз, когда я произношу ее имя, ты отстраняешься. Больше никаких пряток за стенами, – его голос поднялся до громогласной громкости. – Мы сделаем это прямо здесь, прямо сейчас.

Я отвернулась, мой желудок скрутило и вывернуло наизнанку.

Он зашевелился у меня на периферии. Сдвиг воздуха. Скорость звука. Когда я подняла глаза, он стоял в нескольких футах от нее, вцепившись кулаком в ее волосы и приставив кинжал к горлу.

– Салем? – ее лицо скривилось, и по щекам потекли слезы. – Зачем ты это делаешь?

Трюки.

Вранье.

Манипуляции.

Вот только решимость на его лице была такой же, как тогда, когда он убил детей-гибридов в особняке и нападавших в канадском лагере. Его немигающий взгляд обещал смерть.

Я откинулась назад и успокоила свое дыхание, пока она извивалась и царапала шею лезвием. Он не церемонился с ней. И почему нож? Он никогда им не пользовался. Его клыки более эффективны.

И более интимны.

Он знал, что вид его рта на ее горле столкнет меня в полную темноту. Я попыталась отправиться туда прямо сейчас. Его член побывал внутри нее. Я старалась не смотреть на его тело, прижимавшееся к ее спине. Мне нужно отвести взгляд от его пальцев в ее волосах. Я не могла остановиться, не могла сдержать свое сердце, которое колотилось, умоляя меня сделать что-нибудь.

Потому что ужас в ее глазах был неподдельным. Он стекал огромными каплями по ее лицу. Что бы это ни было, она в этом не участвовала.

Она была человеческой женщиной, такой редкой и важной. Возможно, я и потерпела неудачу в своей предреченной роли, но я никогда не стала бы саботировать шанс человеческой расы на размножение.

– Отпусти ее, – прошептала я, переводя взгляд на его лицо.

Его глаза встретились с моими, пылая отчаянием.

– Скажи мне, чтобы я убил ее, Доун. Я дам тебе ее кровь. Я дам тебе все, что ты попросишь.

Я поверила, что он ее убьет. Она завыла и вцепилась ему в руку, но он никак не отреагировал. Плевать я хотела на нее. Это шоу затеяно только для меня.

– Позволь. Ей. Уйти, – я стиснула зубы.

Он отпустил ее, и она схватилась за горло, безудержно рыдая. Мои собственные глаза наполнились слезами.

Обойдя ее вокруг, он не сводил с меня глаз.

– Расскажи Доун, что случилось в ту ночь, когда я пришел к тебе в комнату.

Тупой нож вонзился мне в сердце, открыв зияющую рану и вызвав агонию во всем теле. Вокруг не было ничего, во что можно было бы завернуться. Не осталось ничего, что могло бы защитить меня.

Я чувствовала все, и мне было больно. Бл*дь, это чертовски больно.

– Скажи ей! – он направил клинок на Макарию, кипя от нетерпения. – И не приукрашивай, мать твою.

– О-он… постучал в мою дверь. Я… – она посмотрела на него слезящимися глазами, шмыгая носом. – Я тебя не ждала.

– Скажи Доун, – прорычал он, тыча пальцем в мою сторону. – Скажи ей, почему ты не ждала меня.

Мои коренные зубы щелкнули друг о друга, когда я уставилась на него с тем, что могло быть только ужасающей болью в моих глазах. Я его не боялась. Я боялась слов, которые он заставит меня услышать.

– Я не ожидала его п-потому, что… – она заломила руки перед собой. – Он больше не приходил ко мне, – ее дыхание сорвалось на всхлип. – С тех пор как ты приехала, он не имел ничего общего ни с кем из нас.

– Ложь, – выдохнула я, и воздух вокруг меня сгустился.

Демон перестал рыскать, и его лицо было жестким и бесплодным, когда он уставился в пол.

– У меня нет причин лгать, – ее подбородок задрожал. – Я была его любимицей. А потом я стала никем.

Мои руки сжались в кулаки. Я ненавидела ее. Ненавидела за то, что она знала его так близко. Ненавидела за то, что чувствовала ее боль, сливалась с ее страданием. Она красивая женщина, а он превратил ее в жалкое существо с разбитым сердцем. Как и меня.

Он был раком для любви. Я могла бы сразиться с ним, убить его, но ущерб уже нанесен. Лекарства не существовало. Я никогда не смогу освободиться от него.

– Расскажи ей о сексе, – хрипло сказал он и швырнул клинок в дальнюю стену.

Ледяные мурашки пробежали по моим щекам.

– Нет…

– Я не могу, – покачала она головой.

– Расскажи ей! – крикнул он.

Она вздрогнула, и на ее заплаканном лице вспыхнул гнев.

– Он вошел. Потребовал, чтобы я разделась, – она тупо уставилась на стену с разгромленными шкафчиками. – Он был такой… холодный. Незаинтересованный. Даже не прикасался ко мне, – она быстро заморгала и смахнула упавшие слезы. – Но я скучала по нему. Хотела его. Поэтому я прикоснулась к себе. Ему нравилось, когда я так делала.

Мои собственные слезы хлынули, опаленные горечью и ревностью. Эти чувства вызывали у меня отвращение. Я не должна была испытывать к нему никаких чувств. Я даже смотреть на него не могла.

– Продолжай, – тихо сказал он.

– Я не могла… – она вытерла шмыгающий нос тыльной стороной ладони. – Ничто из того, что я делала, не возбуждало его, и он не позволял мне прикасаться к нему, – она взглянула на него и, опустив глаза в пол, прошептала: – У него не встал.

Ему двадцать лет, и он не смог добиться эрекции. Как неловко. Я должна была хохотать до упада. Должна была смеяться так сильно, чтобы мое лицо покраснело, а внутренности скрутило. Но все, что я чувствовала, – это отчаяние, и оно лилось рекой по моим щекам. Он не интересовался ею, не хотел ее, так почему же, во имя всего святого, он трахал ее?

Она откашлялась и склонила голову в его сторону.

– Ты хочешь, чтобы я сказала ей…

– Да, – он стиснул зубы.

Я не думала, что колющее давление в моей груди может стать еще хуже. Но оно усилилось, угрожая согнуть меня пополам под невероятной болью. Из носа у меня текло, глаза жгло, а горло горело огнем. Я просто хотела, чтобы это закончилось.

Она вытерла ладони о платье.

– Он погладил себя, чтобы стать твердым, но как только он оказался внутри меня… – ее дыхание прервалось. – Он не смог… он потерял эрекцию.

Стоя в нескольких футах от меня, он опустил голову и сцепил руки за шеей. Эта удрученная поза была столь же нехарактерна для него, как и то, что он становился мягким во время секса. Он был воплощением мужественности, силы и сверхчеловеческой выносливости. Так что же произошло? Какие-то эмоциональные или умственные нарушения? Я не знала, что с этим делать. Мне было все равно, но я не могла перестать плакать.

– Я вызвала у него отвращение, – ее лицо осунулось. – Он даже не взглянет на меня. Не прикоснется ко мне или…

– Прекрати, – я обратила свой влажный взгляд на него. – Ты и так причинил ей достаточно боли. Отпусти ее.

Вместо того чтобы положить конец этому кошмару, он в течение пугающего момента всматривался в меня. По какой причине? Чтобы посмотреть, как я сломаюсь столь эффектно, что наконец-то его прощу? Этого никогда не случится.

Я сдержала слезы, и он отвернулся.

Шагнув к двери, он жестом пригласил ее следовать за ним.

– Твои вещи собраны?

Она кивнула, обхватила себя руками за талию и поплелась за ним.

– Подожди, – я дернулась в путах. – Куда это она собралась?

– На поверхность, – он потянулся к двери, выстуживая воздух своим хладнокровным поведением. – Ей завяжут глаза и бросят куда-нибудь, чтобы она не смогла найти дорогу назад.

Она крепче обхватила себя руками, ее губы поджались и дрожали. Он выбрасывал ее, как кусок мусора? Чему я удивляюсь? Буквально мгновение назад он был готов убить ее.

– Ты не можешь просто бросить ее где-то снаружи, – я сильнее задергалась в наручниках. – Отвяжи меня, мать твою!

– Еще рано, – его тон оставался твердым.

– Ах ты сукин сын! – мой голос дрожал от грохота моего сердца. – Если ты оставишь ее там одну, то к ночи ее изнасилуют и укусят, – я посмотрела сурово, смаргивая слезы. – Проводите ее до ближайшего лагеря людей. Они защитят ее.

Она вскинула голову, и ее широко раскрытые глаза встретились с моими.

– Этого ты хочешь? – он посмотрел на меня с подозрением.

– Этого ты должен хотеть. Она – личность, а не инструмент для твоих игр.

– Это не гребаная игра! – проревел он. Затем взял себя в руки и провел рукой по лицу. – Я пытаюсь все исправить.

– Это невозможно исправить, но ты сделаешь еще хуже, если не защитишь ее, – я дрожала от желания сорвать эти проклятые путы и ударить его по глупой физиономии. – Проводи ее в безопасное место. Обещай мне.

Он провел рукой по волосам и кивнул.

– Я обещаю.

Не глядя в ее сторону, он открыл дверь.

Она двинулась за ним, съежившись, опустив подбородок и ссутулив плечи. Этот ублюдок здорово повлиял на ее самооценку.

– Макария, – позвала я и подождала, пока она повернется ко мне. – Только ты определяешь свою ценность. Его неспособность видеть тебя – это его собственная дисфункция, – я втянула в себя забитый слезами воздух, принимая свои слова близко к сердцу.

Ее лицо побледнело, и она оглядела комнату, как будто видела разрушение в первый раз.

– Он уничтожил все, носясь по кругу как бешеный и теша свой вялый член, – я попыталась засмеяться, но смех вышел сдавленным. – Тебе будет лучше без него. Он живет в дряблом мире истерик с маленькими кулачками и проблем с эрекцией. Я сомневаюсь, что он смог бы заставить своего дружка встать, даже если бы его член был привязан к птице в полете.

Она прикрыла свой ахнувший рот, и ее глаза метнулись к Салему.

Я почувствовала тяжесть его взгляда и притворилась, будто не замечаю его. Я била лежачего и ненавидела себя за это. Но я была привязана к креслу, а мое гребаное сердце валялось на полу. То, что он сделал со мной, было намного хуже любого оскорбления, которое я могла бы бросить в его адрес, и прямо сейчас оскорбления были всем, что у меня осталось.

– Сотни мужчин будут сражаться друг с другом за возможность полюбить тебя, – сказала я. – Горячие, красивые мужчины, которые знают, как доставить удовольствие женщине. Просто… – моя грудь наполнилась накатывающей волной горя. – Оставайся в живых и не оглядывайся назад.

Она прижала руку к горлу и уставилась на свои ноги.

– Теперь я понимаю.

Мои ресницы дрогнули, и по щеке скатилась слеза.

– Что?

– Я понимаю, почему он так тебя любит, – она выпрямилась, плечи ее расслабились, и она прошептала: – Спасибо.

Она проскользнула в зал, миновала Эребуса и скрылась из виду. Он вошел в комнату и, наклонив голову, слушал, как Салем дает ему указания относительно ее сопровождения.

Я вцепилась руками в веревку, страшась предстоящего разговора. Без сомнения, он держал меня привязанной, чтобы контролировать и заставить выслушать его угрызения совести. Я не смогу отгородиться от него так же, как не смогу вытереть слезы теперь, когда они потекли.

Страдание засело у меня в груди, как разбитое сердце, которое отбивало оцепенение. Оно треснуло и кровоточило, и я знала, что боль только началась.

Глава 31

Я ждала в темноте своего разбитого сердца, где не существовало ни солнца, ни жизни, ни будущего. Это было намного хуже, чем отсутствие надежды. Это смерть, пока ты еще дышишь.

Без него я была пуста, бездушна, больше не жила.

С ним я была растоптанной, оскорбленной, жалкой версией самой себя.

Бежать некуда.

Он закрыл дверь и засунул пальцы в передние карманы брюк. Его фарфоровое лицо было бы безупречным, если бы не взгляд, который сверкал, как молния в буре лжи.

Опустив подбородок, он посмотрел на меня из-под тени своих бровей.

– Истерики с маленькими кулачками?

– И с вялым членом, – из-за слез мои слова звучали сипло.

– Ты вернулась, – его прерывистое дыхание звучало отдаленным громом, эхом, отдававшимся из ниоткуда и отовсюду.

Я чувствовала себя еще более потерянной, чем когда-либо.

– Я больше не вернусь.

Он шагнул ко мне, и гром стал громче, сотрясая мои кости и сжимая сердце. Это он, прокладывающий себе путь внутрь меня.

– Все те разы, когда я спрашивала, есть ли другие женщины… – в моем голосе было столько негодования, что воздух потрескивал.

– Это была всего лишь она. Только один раз.

Несмотря на его приглушенный шепот, я съежилась от резкости его слов. Я не хотела ему верить, но он говорил с такой беспомощностью, что я поняла: он не лжет. Но это не имело значения. Один раз – это слишком много.

Мне нужно было понять, почему.

– До той ночи ты мог бы сказать мне, что моногамен. Ты проявляешь жестокость просто ради удовольствия быть жестоким?

– Я не понимал этой концепции. Я никогда не… хранил верность? Это то самое слово? Я никогда не был только с одной женщиной, не был в отношениях, и я терял равновесие, – он сократил расстояние с чисто человеческой осторожностью и опустился на колени у моих ног. – Я испугался. Я считал свою верность слабостью. Ты кастрировала меня быстрее, чем я мог убежать.

Каждое слово было ударом клинка, боль внутри меня далеко не уменьшилась.

– Это называется любовью, тупой ублюдочный изменник.

– Тогда я этого не знал. Я никогда не чувствовал ничего подобного раньше, – он вцепился в подлокотники кресла, и его руки находились в нескольких дюймах от моих связанных запястий. – Ты как будто вышла на миссию убийцы, соблазняя меня своими глазами и манипулируя своим телом.

– Нет, это не так, – ложь прозвучала жалко.

Он выгнул бровь, разжигая тихую бурю между нами. После напряженного молчания я сдалась.

– Да, хорошо, я пыталась притвориться, – я согнула пальцы на подлокотниках. – Я пыталась заставить тебя полюбить меня, не отвечая взаимностью. Но это не повод…

– Я видел эту ловушку за милю и не смог удержаться, чтобы не свалиться в нее. Я уже был опасно влюблен в тебя, – его глаза горели, пока огонь не затмил мрачное выражение его лица. – Я был готов умереть за тебя, дать тебе свою вену и позволить тебе превратить меня в прах. Я был готов пожертвовать своей жизнью и жизнями моих друзей, потому что я люблю тебя.

– Слова, – яд пронзил мое тело и поразил мою израненную душу. – Все это чушь собачья. Ты говоришь одно, но…

– В тот день в тренажерном зале я склонил перед тобой шею. Я предложил тебе свою жизнь, – в его взгляде бурлил поток эмоций. – Ты помнишь, что случилось?

Боль внутри меня усилилась, и слезы потекли по щекам.

– Я колебалась. Я не могла это сделать.

– Да, – шепот. – Ты не могла укусить меня, потому что любила, – серебряные глаза горели изумлением. – Тогда-то я и понял. Я жертвовал не только своей жизнью. Но и твоей, – он смотрел на меня, сдвинув брови, как демон, сбитый с толку любовью. – Что происходит с женщиной, когда она убивает того, кто держит ее сердце?

– Она спасает человечество.

– И уничтожает саму себя.

Сила его слов перенесла меня в воображаемое место, где я родилась не как пророчество, и моей единственной целью было любить и быть любимой темным принцем. Эта мысль пробудила глубоко укоренившуюся тоску, которая душила мое тело.

– Ты не хотел, чтобы я уничтожила себя, – задохнулась я. – Итак, ты засунул свой член в Макарию. Как по-твоему, что должно было случиться? Мы излечились бы от любви?

– Да.

Это одно ужасно сильное слово ударило в то место, где мои раны кровоточили и где он был всем.

– Я пошел к ней, – сказал он, сжимая мои связанные руки, – потому что думал, что это заставит меня ненавидеть себя больше, чем я люблю тебя. Что ты увидишь мою неполноценность и тоже возненавидишь меня, – свет в его глазах померк. – Если бы ты ненавидела меня, то не уничтожила бы себя, спасая мир.

У меня вырвался всхлипывающий вздох, но он еще не закончил.

– Я потерпел провал по всем пунктам, – его голос был мягким, но диким в своем отвращении к самому себе. – Я уничтожил нашу связь. Забрал твои клыки. Уничтожил мою способность освобождать гибридов. Я чертовски презираю себя, но все равно люблю тебя еще больше.

– Не надо…

– Я люблю тебя так сильно, что едва могу это вынести.

Ужасный спазм моего сердца угрожал превратить меня в мяукающее разбитое месиво. Он был не единственным виноватым в этом. Я плохо к нему относилась. Вместо того чтобы превратить его в пыль, я превратила его в безвольную тень мужчины, который пытался заставить меня ненавидеть его. Потому что он не хотел, чтобы я уничтожила себя.

Я любила его. Я все еще любила его, и каждый кровоточащий вздох моего тела хотел сочувствовать ему. Мне пришлось заставлять себя злиться на него, потому что, черт возьми, я охереть как сильно хотела его. Мужчина, демон, его нежность и жестокость – я хотела всего этого. Я жаждала насилия. Жертва моего собственного безумия.

Но я ему этого не прощу. Он ушел к другой женщине вместо того, чтобы прийти ко мне. Он сломал нас самым ужасным образом. Сама мысль об этом злила меня. Так чертовски злила, что я позволила гневному жару ненависти скручиваться и скручиваться, пока все не взорвалось.

– Ты отвратителен, – закипела я.

Он кивнул.

– Я не заслуживаю тебя.

– Ты никого не заслуживаешь, – я заерзала на кресле, хватаясь за обидные слова. – Ты – вирус тупости.

Он взял меня за подбородок и посмотрел прямо в глаза.

– Я знаю.

– Не смей пытаться смягчить мой гнев.

– Вовсе не пытаюсь. Я с тобой согласен.

– Ты не можешь соглашаться. Ты не имеешь права на мнение. Ты… Ты… – мой голос дрогнул. – Ты трахнул мое доверие в задницу. Ты… ты, бл*дь, разбил мне сердце, – воздуха нет. Не могу дышать. Вверх, вверх, пока не утонула. – Я не могу поверить, что ты такой жестокий.

– Мне очень жаль, – он обхватил мое лицо ладонями, глаза его были пусты и остекленели от слез.

– Твои слова ничего не значат, – я вырвалась из его объятий, и каждый дюйм моего тела боролся с болью. – Ты – высший класс жестокости. Мета-жестокость. Транс-жестокость. Сверхчеловеческая жестокость.

– Ты закончила?

– Нет. Ты настолько катастрофически жесток, что выходишь за рамки научных законов жестокости и попадаешь в совершенно иной ад жестокости, – слезы текли по моему лицу. Мне было так больно, что я даже не могла придумать хорошего оскорбления. – Ты канцероген жестокости и…

– Ты закончила.

– Развяжи меня.

Он уставился на мои запястья, поколебался, а затем перегрыз веревку.

– Куда мы пойдем отсюда?

– Мы никуда не пойдем, – я встала и поискала среди обломков свои теннисные туфли. – А вот я пойду.

– Нет, – раскаявшийся мужчина исчез, и на его месте стоял похититель, который обманывал, лгал и манипулировал. – Я не позволю тебе бежать.

– Мне нужно восстановить силы, – я нашла туфли и надела их. Затем я выбежала за дверь.

Большую часть следующей недели я провела, бегая по коридорам. Приводя мягкие мышцы в тонус. Выгоняя свою боль упражнениями. И думая. Иногда он бегал со мной. Большую часть времени он оставлял меня в покое. Он не прикасался ко мне, не давил на меня, но всегда спал рядом.

По непонятным мне причинам я принимала все предложения присоединиться к нему в столовой. Я не стала наряжаться. Гибриды продолжали игнорировать меня. Женщины были там, но все лица были новыми. Остальных он отослал прочь. Я старалась не позволить продуманности этого поступка проникнуть в мою решимость.

Я застряла в петле между летаргией и действием. Я перешла от полной отключки к острому осознанию, мой разум был поглощен бесконечной гонкой за истиной. Возможно, он предал меня по правильным причинам. Может быть, он любил меня так сильно, что это повредило ему мозг. Возможно, мне не хватало какого-то потрясающего ответа на все вопросы.

Любовь должна была победить все. Пророчество должно было спасти будущее человечества. Я чувствовала себя полностью уничтоженной обеими этими вещами.

Я думала обо всем этом. Потом мы с ним бесконечно говорили об этом. Соглашаясь, споря, мы снова и снова вели одни и те же разговоры и никогда не могли отойти от холодных твердых фактов.

Наша метафизическая связь была прервана.

Мои клыки и способность видеть его вены были потеряны.

Я не могла его простить.

Он отказывался отпустить меня.

Поэтому я бегала по коридорам. Я бегала, чтобы направить эмоциональную боль, очистить голову и убежать от источника моих страданий. Но как бы далеко я ни убегала, он был со мной, рыскал где-то на краю моего сознания. Когда он физически находился рядом, мое тело воспламенялось, гудя и пульсируя от вспомнившегося удовольствия.

Я всегда буду желать его, и хотя я достигла уровня вежливости в наших отношениях, я не буду, не смогу заниматься с ним сексом. Он не получит эту часть меня. Конечно, он мог взять ее силой, но не сделал этого.

Быть с ним и в то же время не быть с ним – это особый вид ада. Я любила его, но не могла простить. Он любил меня и говорил мне это по сто раз на дню. Я была несчастна. Он был несчастен. Нужно было что-то менять.

Месяц спустя тьма рассеялась.

Он отпустил меня.

Глава 32

Я прижала дрожащую ладонь к огромной двери в гараже и впитывала тепло стали. Четыре месяца назад я оставила своих отцов под темным холодным небом в поисках правды. Казалось весьма уместным, что я вернусь к ним при дневном свете, поцелованная солнцем и светящаяся ответами.

Вот только у меня не было ни ответов, ни лекарства, ни моментальных решений для будущего человечества. Я настолько отклонилась от своего пути, что уже не знала, кто я и что я.

Мое время с Салемом изменило меня. Моя кожа сделалась бледной. Под глазами залегли синяки. Я потеряла свои клыки, надежду и сердце. Я никогда не буду прежней. Я и не хотела быть прежней. Та наивная девочка мертва.

Позади меня работал двигатель. Мой транспорт уже готов. Я испустила прерывистый вздох, который ощущался как сплошное облегчение. Где я? Как далеко мне придется ехать? И вопрос, который тяжелее всего давил на мой разум… Достаточно ли я сильна, чтобы сказать «прощай»?