Текст книги "Том 11. Монти Бодкин и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

– Собственно говоря, – сказал Монти, – по этому пункту у меня нет затруднений. Лльюэлин сказал, что я могу работать экспертом по постановочной части.

– Здорово!

– Да, но только вот я подумал: а не уйти ли в монастырь?

– В жизни бы не решилась.

– Возможно, ты права.

– Послушай, – выпалила мисс Флокс, – по-моему, ты не до конца осознал, что стоит на кону. Суть дела такова. Если Амми не получит эту работу, мы не сможем пожениться.

– Правда? А почему?

– По всей видимости, писательство не приносит ему сверхдоходов, из чего следует, что семью содержать придется мне в одиночку, а его вовсе не радует перспектива влиться в клан голливудских мужей, которые сидят на шее у своих женушек и за это выгуливают собаку и поливают фикус. И я его не виню. Но такое положение вещей, безусловно, плохо стыкуется с супружеским блаженством в любой форме. Поэтому он обязан получить это место. Обязан. Ну что, идешь к Айки?

Монти открыл рот и, оторопев, уставился на нее. Кто бы мог подумать? Оказывается, счастье этих двоих зависит от того, пойдет ли он навстречу пожеланиям мистера Лльюэлина – иными словами, все зависит от его каприза.

– Ты шутишь?

– Что значит «шучу»?

– Я сказал: ты шутишь, имея в виду, что ты, конечно, не шутишь… словом, я хотел сказать, что эта новость для меня вроде хорошей зуботычины. Я не имел ни малейшего понятия, что тут такие дела.

– Вот именно. Амброз ведь гордый, как черт.

– Ужасно несправедливо по отношению к тебе! Разумеется, я пойду к Лльюэлину!

– Пойдешь?

– Естественно. Мне терять нечего – планов никаких, идей тоже… Собственно, я тут как раз подумал, что отныне я сам себе хозяин, и тут ты подошла. До позавчерашнего дня я был более или менее пристроен – служил в детективном агентстве «Аргус», если ты о таком слышала, но это лишь оттого, что везде есть тайные пружины. Мне надо было где-нибудь числиться, чтобы жениться на Гертруде. А когда Гертруда дала мне отставку, все эта затея потеряла смысл, и я отправил в агентство телеграмму с просьбой меня уволить. Так что теперь я абсолютно свободен. Я, как ты помнишь, подумал: а не уйти ли в монастырь? Были у меня еще кое-какие соображения на предмет южных морей и Скалистых гор, но с равным успехом я могу отправиться в Голливуд заведовать киносъемками.

– Я сейчас тебя расцелую!

– Ну и на здоровье. Мне уже все едино. Ну, что, мне ловить такси и ехать к Лльюэлину? Где он обретается?

– У себя в конторе.

– Хорошо, только быстренько сниму номер в гостинице…

– Ты в какой гостинице будешь жить?

– В «Пьяцце». О ней хорошо отзывался Альберт Пизмарч.

– Вот так штука! И я тоже в «Пьяцце». Знаешь, мы с тобой сделаем вот что. Я заброшу тебя на такси к Айки, а сама поеду в гостиницу и забронирую для тебя номер… Вы, миллионеры, небось предпочитаете «люксы»?

– Лучше «люкс».

– Хорошо, будет тебе «люкс». Значит, я буду ждать твоего прихода.

– По рукам.

Фуксия отпустила пальто Монти и сделала шаг назад, не отрывая от него обожающих глаз.

– Братец Бодкин, ты истинный ангел!

– Да что ты.

– Нет, ангел. Ты спас мне жизнь. И Амброзу тоже. Ничего, ты об этом не пожалеешь. Держу пари, ты полюбишь Голливуд. Собственно, что я хочу сказать: положим, эта змеюга…

– Никакая она не змеюга.

– Ну, Баттеркрик…

– …вик.

– Положим, эта твоя Баттервик тебя отшила, ну и подумаешь! Вообрази только, сколько сотен девушек ты встретишь в Голливуде.

Монти замотал головой:

– Они для меня пустое место. Я буду хранить верность Гертруде.

– Ну как знаешь, – произнесла мисс Флокс– Я только хотела сказать: раз уж ты решил расстаться с проклятым прошлым, то в Голливуде для этого имеются широченные возможности. Эй, такси! В «Пьяццу»!

А тем временем Айвор Лльюэлин, довольный и благодушный (в зубах сигара, шляпа набекрень) подъезжал к нарядному зданию, в котором размещалась корпорация, где он занимал почетный пост президента. Беседа с Фуксией Флокс оставила в его душе неприятный осадок, однако раздражение вскоре выветрилось, и к киномагнату вновь вернулось отличное настроение. Нью-йоркские улицы обладают чудодейственным свойством вселять бодрость, и только человек, окончательно убитый горем, не ощущает радости и веселого оживления, катя по ним в открытом такси погожим воскресным деньком. Фуксия с ее домогательствами изгладилась из памяти, и за несколько кварталов до пункта назначен мистер Лльюэлин принялся мурлыкать себе под нос мелодии из старых популярных кинофильмов производства студии «Суперба-Лльюэлин». Он мурлыкал их, вылезая из такси и расплачиваясь с шофером, и со шлягером на устах вступил в любимый, знакомый кабинет. Сердце Айвора Лльюэлина принадлежало Южной Калифорнии, но нью-йоркское отделение он тоже любил.

Некоторое время ушло на своего рода неофициальный прием, который работники кинокорпораций любят устраивать по случаю возвращения президентов, но вот наконец последний подхалим удалился, и он вновь остался наедине со своими думами.

О более приятной компании он и помыслить не мог. минуту на минуту, рассуждал он про себя, может позвонить с докладом Реджи Теннисон, и тогда вся передряга с чертовым ожерельем Грейс будет списана со счетов. Несколько минут спустя, удовлетворенно крякнув, он протянул руку телефону на столе и услышал в трубке, что снаружи находится джентльмен, который желает его видеть.

– Проводите его ко мне, – произнес он и откинулся на спинку стула, складывая лицо в радушную улыбку.

В следующий миг улыбка исчезла с его лица. Перед ним стоял совсем не Реджи Теннисон, а шпион Бодкин. Мистер Лльюэлин снова наклонил стул вперед, воинственно наставил на него сигару и уперся в Бодкина взглядом.

Между взглядами, которые киномагнат кидает на таможенного шпиона во время плавания на океанском лайнере, когда у него в каюте лежит ожерелье его супруги ценою в пятьдесят тысяч, и взглядом, которым он его удостаивает в своем кабинете, на суше, убежденный, что ожерелье тоже на суше, прослеживается тонкое, но вполне ощутимое различие. В случае с мистером Лльюэлином различие было скорее ощутимым, чем тонким. Обращенный к Монти взор был полон такой неприкрытой свирепости и вражды, что даже его собеседник, целиком поглощенный своей душевной травмой, заметил произошедшую в директоре «Супербы» перемену. Это был уже не прежний весельчак и балагур, разливавшийся соловьем в курительной «Атлантика» и сыпавший комплиментами по поводу художественного мастерства, достигнутого на ниве прикуривания сигарет и опрокидывания в себя виски. Тип, сидящий напротив Монти, походил на вредного брата того человека. Монти стало не по себе.

– Ээ… Здравствуйте, – нерешительно проговорил он.

– Ну, – ответил мистер Лльюэлин.

– Я вот… решил к вам зайти, – сказал Монти.

– Ну, – повторил мистер Лльюэлин.

– И вот… пришел, – сказал Монти.

– За каким чертом? – спросил мистер Лльюэлин. Вопрос мог бы быть сформулирован в более вежливой форме. Монти с ходу придумал несколько вариантов, как можно преподнести ту же мысль в более любезной и изящной манере. Однако вопрос прозвучал, и нужно было на него отвечать.

– Я хорошенько все взвесил, – сказал он, – и надумал подписать контракт.

Мистер Лльюэлин перебросил сигару из левого угла рта в правый.

– Да? Я тоже все взвесил. В моем кабинете ты ничего подписывать не будешь.

– А где вы хотите устроить подписание? – живо откликнулся Монти.

Сигара мистера Лльюэлина пропутешествовала в обратном направлении, выиграв по сравнению с предыдущим забегом долю секунды.

– Послушай, – сказал он, – выкинь-ка ты этот контракт из головы.

– Как это выкинуть?

– Никаких контрактов ты не получишь, – произнес мистер Лльюэлин, доходчиво разъясняя свою мысль.

Монти растерялся:

– Мне казалось, на корабле вы говорили…

– Мало ли что я говорил на корабле!

– Я полагал, вы хотите, чтобы я работал у вас экспертом по постановочной части.

– Нет, не хочу.

– Не хотите, чтобы я был экспертом по постановочной части?

– Не хочу даже, чтобы ты мыл посуду в буфете, – во всяком случае, в «Супербе».

Монти показалось, что тема себя исчерпала. Он потер нос. После мрачных раздумий в голове его витал некоторый туман, тем не менее он начал смекать, что на этом рынке его услуги вряд ли найдут применение.

– А-а?

– Нет, – отрезал мистер Лльюэлин. Монти поскреб подбородок.

– Ясненько.

– Рад за тебя.

Монти потер нос, поскреб подбородок и почесал левое ухо.

– Усвоил, – произнес он.

Мистер Лльюэлин промолчал. Он взглянул на Монти, точно на жучка в салате, и опять запустил сигару учебным галопом.

– Усвоил, – повторил Монти. – А как насчет Амброза?

– Кого?

– Амброза Теннисона.

– А что с ним?

– Вы примете его на работу?

– А как же!

– Вот здорово!

– Он может взобраться на Эмпайр-стейт-билдинг и прыгнуть вниз, – ответил мистер Лльюэлин. – Я ему оплачу потраченное время.

– Правильно ли я понимаю, что Амброз вам тоже не нужен?

– Абсолютно правильно.

– Ясно.

Монти потер нос, поскреб подбородок, почесал левое ухо и потер носок одного ботинка о задник второго.

– Тогда что ж… честь имею.

– Надеюсь, ты сумеешь отсюда выбраться, – сказал мистер Лльюэлин. – Дверь позади. Поверни ручку.

Техника, позволяющая выбраться из кабинета президента «Супербы», и впрямь оказалась простой и незамысловатой, как и пообещал хозяин, и хотя у Монти было такое чувство, словно силач огрел его по голове мешком с песком, процедура ухода прошла у него без затруднений. Оставшись в одиночестве, мистер Лльюэлин поднялся со стула и принялся расхаживать взад и вперед по комнате, выражая удовлетворение всеми своими тремя подбородками. У него было такое ощущение, будто он стер в порошок гремучую змею, а ничто так не повышает жизненного тонуса, как магический эффект, возникающий при стирании змеи в порошок.

Он по-прежнему вышагивал по кабинету, когда ему доложили о приходе Мейбл Спенс, но даже то обстоятельство, что Мейбл явилась с контрактом, который не замедлила сунуть ему на рассмотрение, – документ, щедро уставленный печатями, был подготовлен одним из владельцев крупнейшей юридической фирмы Нью-Йорка, а проверен и одобрен двумя остальными, – не сумело погасить в его глазах озорные искорки и лишить стан упругости. Будь у него выбор, он предпочел бы себе иную долю, чем состоять работодателем Реджи, но он уже давно смирился с мыслью, что выбора у него нет. Реджи, как он решил про себя, был той горькой пилюлей, которая прилагается к банке варенья. С невозмутимым, если не сказать, великодушным видом он скрепил документ своей подписью.

– Спасибо огромное, – сказала Мейбл, когда из кабинета удалились четверо свидетелей, затребованных по ее настоянию. – Теперь я за Реджи спокойна. Хоть ты и лучше прочих, Ганга Дин,[86]86
  …ты и лучше прочих, Ганга Дин – парафраз строки «Ты лучше меня, Ганга Дин» из стихотворения Киплинга (1892).


[Закрыть] ручаюсь, ни единой лазейки ты не отыщешь.

– А кто это ищет лазейку? – вопросил мистер Лльюэлин не без возмущения в голосе.

– Всякое бывает. Я просто хотела сказать: приятно сознавать, что у тебя ничего не получится. Если когда-нибудь возникнет надобность в хороших юристах, Айки, очень тебе рекомендую. Эти люди – сама скрупулезность и прилежание. Ты бы лопнул от смеха, если бы видел, как они бились над пунктом о штрафных санкциях. Никак не могли угомониться. Зато, когда с делом было покончено, получилось, что Реджи запросто обдерет тебя как липку за причиненный ему материальный ущерб, если ты запамятуешь нежно поцеловать его на ночь или подоткнуть одеяло. Потрясающая работа, – подытожила Мейбл, пряча контракт в косметичку с беззаботной игривостью, от чего мистер Лльюэлин только поморщился. – Ну да ладно, а у тебя что слышно? Ты уже виделся с Реджи?

– Нет. Ума не приложу, куда он запропастился. По логике, вот уже полчаса, как он должен быть здесь.

– Ах, да. Ну, конечно. Он задержался, чтобы поговорить со своей кузиной, мисс Баттервик.

– Чего ради? Это не его дело…

– Впрочем, это неважно. Ему удалось пронести ожерелье.

– Откуда ты знаешь?

– Я рядом стояла, когда он проходил таможню. Все прошло без сучка, без задоринки.

– А куда он засунул эту штуковину?

– Понятия не имею. Он у меня жутко скрытный.

– Ну хорошо, будем надеяться…

Его замечание прервал телефонный звонок. Он снял трубку.

– Это Реджи? – поинтересовалась Мейбл.

Мистер Лльюэлин сухо кивнул. Он сосредоточенно слушал. И по мере того, как он слушал, глаза его медленно вылезали из орбит, а лицо приобретало тот багровый оттенок, который бывает лишь в минуты величайших потрясений. Вскоре он залопотал нечто нечленораздельное.

– Боже мой, Айки, что стряслось? – встревожилась Мейбл Спенс. Она недолюбливала свояка, однако когда налицо явные признаки апоплексического удара…

Мистер Лльюэлин положил трубку и бессильно откинулся на спинку стула. Он хрипло дышал.

– Твой Реджи звонил!

– Слава тебе Господи!

– Черта с два, – уточнил мистер Лльюэлин. У него заплетался язык. – Знаешь, что он учудил?

– Что-нибудь гениальное?

Лльюэлина затрясло. Сигара, которая до той поры висела, прилепившись к кончику нижней губы, свалилась ему на колени.

– Гениальное! Ну да, гениальнее некуда. По его словам, он долго ломал голову, как бы ему похитрее пронести ожерелье, и наконец додумался запихнуть его в плюшевого Микки Мауса, который принадлежит этому Бодкину. Теперь ожерелье у Бодкина!

Глава XXIII

Ярость, клокотавшая в нутре Гертруды возле таможенных постов, продолжала бушевать вовсю, когда она добралась до «Пьяццы», заказала номер, поднялась к себе в комнату и сняла шляпку. Ее, мирную по натуре, могли вывести из себя только продажные и предвзятые хоккейные судьи, когда те заявляли, что она была вне игры, когда ее там и в помине не было. Но даже у самой кроткой девушки повалит огонь из ноздрей, если ее изводить так, как сейчас.

Нахальство Монтегю Бодкина, который после всего случившегося спокойно всучил ей Микки Мауса и удрал, прежде чем она в знак презрения запулила в него прекрасной мышью, причиняло ей чуть ли не физическую муку. Она взяла из рук коридорного стакан с холодной водой, но мысли ее были далеки от холодной воды. Еще прежде она успела выяснить у дежурного, в каком номере остановился Монти, и теперь твердила про себя, что как только этот малыш в униформе куда-нибудь сгинет, она спустится по лестнице – номер Монти был всего этажом ниже – и вручит ему Микки по всей форме. Вкладывая того в руки Монти, она намеревалась пронзить его красноречивым взглядом, вполне достаточным, чтобы поставить на место и довести до неразвитого сознания, каков его статус в глазах Г. Баттервик, члена английской женской сборной по хоккею.

Итак, как только коридорный скрылся вдали, она взяла Микки Мауса и отправилась к Монти. В настоящий момент она стучала в дверь, которая, как ей сказали, ведет в его номер.

За дверью послышался звук шагов, и ее сердце учащенно забилось. Гертруда набралась мужества – и, как только дверь отворилась, очутилась лицом к лицу с Фуксией Флокс.

– Привет, – сказала Фуксия, проявляя верх дружелюбия, словно только ее и ждала. – Заходи.

В этих словах было столько убедительности, свидетельствующей о силе характера, что Гертруда покорно прошла внутрь.

– Присаживайся.

Гертруда опустилась на стул. Говорить она по-прежнему не могла. Хотя Монти значил для нее не больше, чем ноль без палочки, у нее было такое ощущение, будто тлеющий внутри огонь разгорелся испепеляющим пламенем. Ее отнюдь не удивило, что по апартаментам Монти вольно разгуливает эта особа, ведущая себя здесь точно хозяйка. Наблюдение лишь подтвердило имевшиеся ранее подозрения. Но сердце разрывалось. Она вцепилась в Микки Мауса и погрузилась в скорбь.

– Бодкина нет, – сказала Фуксия. – Он у Айки Лльюэлина по поводу контракта для Амброза. Вот праздник-то будет, когда вернется и застанет тебя. У меня самой на душе праздник, если ты не возражаешь, что я так говорю. Братец Бодкин, конечно, не из моего близкого круга, но парень он что надо, и, кроме всего прочего, Реджи говорит, он весь извелся после твоей отставки. Словом, я страшно рада, что ты хорошенько все обдумала и решила простить жестокие слова. Черт возьми, – голос у Фуксии потеплел, – ну какой смысл ссориться с любимым? Я раньше тоже ссорилась с Амброзом, но теперь – ни за какие коврижки. Излечилась. Порой это забавно, но, в общем, не стоит того. Когда вдруг оказываешься на волоске от потери обожаемого предмета, начинаешь соображать, что к чему. Точно тебе говорю, клянусь бородой Сэма Голдвина.[87]87
  Сэмюэль Голдвин (Шмуэль Гельбфиш) (1882–1974) – крупнейший американский кинопродюсер, один из основателей компании «Метро-Голдвин-Майер».


[Закрыть] Ведь еще час назад казалось, у нас с Амброзом нет ни малейшего шанса обзавестись собственным домом, хоть волком вой. Теперь, когда я вспоминаю, как подло я с ним иногда вела себя, мне становится жутко стыдно. Тебя, наверное, тоже мучают угрызения совести. – Голос ее пресекся, а в глазах загорелись огоньки. – Послушай, надеюсь, ты не думаешь избавиться от Микки? Гертруда, наконец, обрела дар речи.

– Я пришла, чтобы его вернуть.

– Бодкину? – Фуксия понимающе кивнула. – По-моему, пустой номер. Он этого не допустит. Во всяком случае, так было прежде. Полагаю, он тебе рассказал о том, как я стянула этого Мауса?

Гертруда вытаращила глаза. Она слушала вполуха, но последние слова задели ее за живое.

– Что?

– Ну да, стянула. Ты что – не в курсе? Потом Амброз заставил вернуть.

– Что?

– Ну, не то чтобы «стянула», на самом деле все было вот как: Пизмарч, это стюард, вручил мне Микки Мауса, подумав, что он мой, я и ухватилась за эту возможность. Заявила Бодкину, что до тех пор, пока он не вытребует у Айки местечко для Амброза, я буду морочить тебе голову, притворяясь, что это его подарок. Гадкая шутка, верно? Теперь-то мне и самой это ясно, но тогда мне представлялось, что затея – высший класс. Только когда Амброз отчитал меня, как отец-пилигрим, до меня наконец дошло, какой я была негодницей.

Гертруда поперхнулась. Вверх и вниз по спине ее поползли странные мурашки – сказывалось действие совокупности аргументов. «В третий раз говорю, – возглашал Предводитель в «Охоте на Снарка».[88]88
  «Охота на Снарка» (1876) – поэма Льюиса Кэрролла.


[Закрыть] – То, что трижды сказал, то и есть», и вот она уже трижды слышала одну и ту же историю. Сначала в исполнении Реджи, затем Амброза. А теперь свои показания присовокупила Фуксия Флокс.

– Значит, это правда?

– Что, правда? – удивилась Фуксия.

– Ну, то, что мне все говорили… Реджи… Амброз.

– Насчет Реджи судить не берусь, – сказала Фуксия, – но за моего Амми ручаюсь головой, что бы он тебе ни понарассказывал. А почему ты спрашиваешь, правда это или нет? Ты что, не знала?

– Я не верила.

– Ты просто феноменальная дурочка, прости за выражение. Я-то, честно говоря, увидев, как ты скребешься под дверью, вообразила себе, что ты прозрела и явилась к братцу Бодкину заключать мировую. Уж не хочешь ли ты сказать, что собиралась устроить здесь второй раунд?

– Я пришла отдать Микки.

– В знак того, что все кончено?

– Да, – еле слышно прошептала Гертруда. Потрясенная, Фуксия вздохнула.

– По-хорошему говоря, Баттерчих, ты мне изрядно надоела. Вместе со своими завихрениями! Неужели ты всерьез подумала, что я с твоим Бодкином кручу шуры-муры?

– Сейчас уже нет.

– И на том спасибо. Бодкин! Просто смех. Я бы не прикоснулась к Бодкину, даже если бы ты поднесла его мне на особом шампуре под беарнским соусом. А все отчего? А оттого, что для меня существует один-единственный мужчина – мой Амми. Боже, как я его люблю!

– Уж не сильнее, чем я Монти, – возразила Гертруда.

В глазах у нее стояли слезы, но говорила она с жаром. Известие, что эта девушка ей не соперница, пролило целительный бальзам на ее душу, однако ей крайне не понравилось, что та гнушается Монти, даже на шампуре под беарнским соусом.

– Вот и чудесно, – сказала Фуксия. – Будь я на твоем месте, я бы ему прямо так и сказала.

– Хорошо, скажу. Как, по-твоему, он меня простит?

– Домыслы, которые ты высосала из пальца? Естественно, простит. Мужчины в этом аспекте молодчины. Их можно гонять как угодно, но едва дело доходит до центральной любовной сцены и экран чернеет, они моментально тут как тут. Я бы на твоем месте подбежала и чмокнула его в щечку.

– Так я и сделаю.

– Подставь ему подножку и выдай что-нибудь типа: «О, Монти, мой дорогой!».

– Так я и сделаю.

– Тогда приготовься, – сказала Фуксия, – это он.

Не успела она договорить, как раздался звонок. Фуксия пошла к дверям открывать. Гертруда перевела дух – то был совсем не Монти, а Амброз Теннисон со своим братом Реджи.

Вид у Реджи был самоуверенный и решительный, как у человека с великими замыслами, который не намерен тратить время на пустяки.

– Где Монти? – поинтересовался он. – А, привет, юная Герти. Ты здесь?

– Ну да, – откликнулась Фуксия. – Она дожидается Бодкина. У них все в полном ажуре.

– Пелена спала с глаз?

– Вот именно.

– Очень своевременно, глупышка, – сказал Реджи по-братски сурово. Покончив с Гертрудой, он вернулся к главной цели визита: – А где Монти?

– У Айки в конторе. По поводу твоего контракта, Амми.

– Контракта?

– Ну да, я поднажала, и он отправился к Айки улаживать гвои дела. Возможно, в настоящий момент все уже утряслось.

Амброз Теннисон надулся, как пузырь.

– Фукси!

Не найдя подходящих слов, он привлек мисс Флокс к своему жилету.

Реджи неодобрительно хмыкнул.

– Понятно-понятно, – пробормотал Реджи не то чтобы с досадой, а, скорее, с нетерпением делового человека, не желающего размениваться на телячьи нежности. – А когда он вернется? Мне он экстренно нужен.

– А зачем?

– Мне он нужен – в неотложном порядке – в связи с кое-каким… Боже! Он тут и смотрит мне в лицо! Гертруда, – властно произнес Реджи, – будь так добра, подай-ка сюда Микки Мауса, которого ты баюкаешь на коленях.

Поведение Реджи на протяжении поездки, в частности его злобные выпады в таможенном отделении, убили в душе Гертруды Баттервик практически все добрые чувства, которые девушке положено питать к близким родственникам. И от этих слов в сердце ее ничто не шелохнулось.

– Ни за что! – воскликнула она. Реджи топнул ногой по ковру:

– Гертруда, я требую!

– Только через мой труп.

– Господи, ну на кой он тебе понадобился? – осведомился Амброз с едва заметной грубостью, которая зачастую вылезает наружу при обращении старшего брата к младшему.

Реджи насторожился и стал похож на юного посла, которого попросили выдать государственную тайну.

– Это секрет. На моих устах печать молчания. Суть в том, что во всем есть тайные пружины. Короче, мне он нужен до зарезу.

Гертруда плотно сжала губы и крепче сжала в пальцах предмет раздора.

– Хозяин – Монти. Сперва я его верну, а потом Монти отдаст мне обратно.

– А после этого можно его забрать? – поинтересовался Реджи с энтузиазмом человека, готового пойти на компромисс.

– Нет!

– Елки-палки! – произнес Реджи. Он не часто употреблял подобные выражения, но сейчас ему показалось, что ситуация того требовала.

Пока он говорил, раздался дверной звонок.

Фуксия советовала Гертруде Баттервик подбежать к Монти и чмокнуть его в щеку, как только он появится, и та в точности так и поступила, когда отворилась дверь. Конечно, было бы лучше, если бы сакральная сцена протекала в более интимной обстановке, но наличие аудитории ее не смутило. Она поцеловала Монти и о чем-то страстно запричитала. Реджи тем временем допытывался у Монти, можно ли взять Микки, а Фуксия с Амброзом выспрашивали, удалось ли достичь положительного результата на переговорах с мистером Лльюэлином.

Такой разворот событий смутил Монти.

Фуксия первой заметила, что объект ловит ртом воздух.

– Ну-ка расступитесь! – скомандовала она. – И давайте по очереди, черт побери. Баттерплюх, – сказала она, поскольку была девушкой справедливой и признавала верховное главенство Любви, – тебе первое слово. Только, пожалуйста, покороче.

– Дорогой мой, – проворковала Гертруда, нежно склоняясь над креслом, в котором утопал Монти, – я все понимаю.

– М-м? – переспросил Монти туманно.

– Мисс Флокс мне рассказала.

– М-м?

– Я люблю тебя.

– М-м?

Тут вперед выступил Реджи.

– Правильно, – рубанул он. – Она тебя любит. Такие вот дела. А теперь, старина, займемся Микки Маусом…

– Что с контрактом? – осведомилась Фуксия. Лицо Монти исказилось от боли.

– Айки принял Амброза на работу?

– Нет.

– Как, нет?

– Вот так. Сказал, что не возьмет.

– Не возьмет?

Фуксия уставилась на Амброза. Амброз уставился на Фуксию. Глаза у обоих округлились от ужаса.

– О, силы небесные! – воскликнул Амброз. – А я-то возомнил…

– Ах ты, ложки-поварешки! – воскликнула Фуксия. – Ты же пообещал…

– Знаю.

– Обещал сказать Айки, что к нему наймешься…

– Знаю. Только мои услуги ему тоже не нужны.

– Что?

– Не имею права, – изрек Реджи, подытоживая свое замечание, – предавать гласности причины, по которым мне требуется Микки Маус. На моих устах печать молчания, однако…

– Как, не нужны?

– Вот так.

– Ничего не понимаю, – вмешалась Гертруда. – Ты что, собирался в Голливуд?

– Ну да.

– Монти, дорогой, какой Голливуд? Ты же служишь у мистера Пилбема в его детективном агентстве.

Лицо Монти опять исказилось от боли:

– Уже не служу. Я уволился.

– Уволился?

– Ну да. В тот вечер, когда ты меня отшила, послал Пил-бему телеграмму.

– Монти!

Амброз, Фуксия и Реджи заговорили все разом:

– Но Лльюэлин мне лично говорил…

– Айки бегал кругами и умолял тебя уломать…

– Этот Микки Маус…

– Монти, – с трудом выдавила из себя Гертруда, – неужели ты опять без работы?

– Ага.

– Но в таком случае мы не сможем пожениться. Отец не позволит.

Реджи стукнул по столу:

– Гертруда!

– Что тебе от меня нужно?

– Чтобы ты прекратила молоть чепуху. Ты затеваешь дурацкие дебаты и отвлекаешь Монти от серьезных вещей. Говоришь, отец не даст тебе позволения на брак? В жизни не слышал большей ерунды. В наш просвещенный век девушка не слушает, развесив уши, наставления отца.

– Я не могу выйти замуж без его согласия.

– По-твоему, – голос Реджи увял, – по-твоему, получается, что счастье Монти должно зависеть от каприза пучеглазого дядюшки Джона!

– Не смей называть моего отца пучеглазым дядюшкой Джоном!

– А вот и посмею! Он мне приходится пучеглазым дядюшкой Джоном. Если я вру, – продолжил Реджи, выстраивая замысловатую сентенцию, – то чей же он пучеглазый дядюшка Джон? Не считая Амброза?

– Ты это о чем? – встрепенулся Амброз, который, заслышав свое имя, очнулся от глубочайших раздумий.

Реджи обернулся к нему, словно радуясь возможности пообщаться с разумным созданием.

– Рассуди нас, молодой человек. Здесь находится гадкая юная Гертруда, которая заявляет, что не выйдет замуж за Монти, если дядя Джон не даст добро. Это бред или не бред?

– Если я выйду замуж без разрешения, отца это убьет.

– Чушь!

– Нет, не чушь. У отца слабое сердце.

– Чушь полнейшая!

– Нет, не полнейшая.

– Чушь полнейшая, и если бы здесь не было дам, я употребил бы более крепкое выражение. Скажи на милость, слабое сердце! Старый зануда что физиономией, что здоровьем – вылитый ломовой жеребец.

– Отец ни капельки не похож на ломового жеребца!

– Тогда извини…

– Послушай, – сказала Фуксия, – мне не хочется встревать в семейные дискуссии и очень хочется узнать, как на самом деле выглядит твой отец, но кто-то позвонил в дверь. Потому предлагаю временно отложить диспут и узнать, кто там.

Амброз стоял ближе всех к дверям. Снова погрузившись в раздумья, он рассеяно отомкнул замок.

В комнату вошла Мейбл Спенс, а следовал за ней Айвор Лльюэлин.