Текст книги "Том 11. Монти Бодкин и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

– Как интересно…

– Очень, сэр. Я так и думал, что вы оцените. И он не смог их оттереть, Чудила не мог оттереть надписи, потому что помада несмываемая.

– Несмываемая?

– Научный термин, сэр, означающий, что краску невозможно оттереть без специальных химических составов.

– Что?! – закричал Монти, и стюард вдруг явственно различил, как уложенные красивыми завитками волосы молодого человека стали дыбом, каждый по отдельности, как иглы на взъяренном дикобразе.[35]35
  …как иглы на взъяренном дикобразе – В. Шекспир. «Гамлет», акт 1, сцена 5. Перевод М.Лозинского.


[Закрыть]

– Сэр?

– Стюард!

– Да, сэр?

– Вы не думаете… вы не думаете, что эти надписи сделаны помадой?

– Я знаю, что они сделаны губной помадой.

– Боже мой!

– Да, сэр. Несмываемой помадой.

– О Господи!

Альберт Пизмарч не понимал его отчаяния. Он не видел причин для чрезмерного волнения. Чудила – другое дело. У того была должность на корабле, которой он обязан соответствовать. Если бы надпись в его каюте выставили на всеобщее обозрение, Старик вызвал бы его, и парой слов дело бы не ограничилось. Но Монти – вольный пассажир.

Однако было ясно, что молодой человек принимает все это слишком близко к сердцу, поэтому Альберт Пизмарч осмелился взбодрить его, указав на другой аспект проблемы. В свободные от службы часы он размышлял о жизни и сейчас решил поделиться с Монти преимуществами своей, добытой упорным трудом, философии.

– На эти вещи, сэр, следует смотреть так: это просто судьба. Почему-то, если знаешь, что это предрешено, все кажется не так уж плохо. Я все втолковываю своим коллегам, но, как ни удивительно, им этого не понять. Главная беда обычного стюарда на океанском лайнере, сэр, – это узость кругозора. Интересно, сэр, – продолжал Альберт Пизмарч, садясь на любимого конька, – задумывались ли вы об этом – я хочу сказать, задумывались ли вы о непостижимых путях судьбы или – как ее еще называют – Провидения? Для примера возьмем хотя бы наш случай. Что мы имеем? Помаду. Хорошо. Чью помаду? Дамы из соседней каюты. Отлично. Но до войны дамы не пользовались губной помадой. Это война ее принесла. Итак, если бы не было войны, даме из соседней каюты нечем было бы писать на стене ванной.

– Стюард… – прошелестел Монти.

– Подождите еще секунду, сэр. Мы можем пойти дальше. Что стало причиной войны? Какой-то тип в Швейцарии выстрелил в германского императора.[36]36
  Какой-то тип в Швейцарии выстрелил в германского императора – Пизмарч ошибается, на самом деле поводом для начала Первой мировой войны послужило убийство в Сараеве австро-венгерского наследника престола.


[Закрыть] А если бы этот тип не стрелял в императора, не было бы войны, не было бы помады, и вашей соседке нечем было бы писать на стене ванной комнаты.

– Стюард!.. – повторил Монти.

– Только один момент, сэр. Мы еще не закончили. Можно заглянуть глубже. Почему появился на свете тот тип? Потому, что его отец и мать встретились и поженились. Вероятно, они встретились в кино или в другом таком же месте. Очень хорошо. Теперь подумайте сами, сэр. Представьте, что в тот вечер шел дождь, и она осталась дома. Или представьте, что, когда °н надевал сапоги, за ним зашли приятели и увели метать дротики. Что из этого следует? Отец того типа не встретил бы мать того типа, некому было бы стрелять в императора, не было бы никакой войны, не было бы никакой помады, и даме из соседней каюты нечем было бы писать на стене ванной.

– Стюард! – взмолился Монти.

– Сэр?

– Если хотите знать, – сказал Монти, с трудом выговаривая каждое слово, – вы меня переоцениваете.

– Очень жаль слышать это, сэр. Я всего лишь показывал странные и удивительные пути…

– Я знаю. – Монти провел полбу рукой. – Но больше не надо. Ладно?

– Хорошо, сэр.

– Мне грустно, стюард.

– И правда, вид у вас грустный, сэр.

– Да. Видите ли, я помолвлен и собираюсь жениться…

– Надеюсь, вы будете очень счастливы, сэр.

– Я тоже надеюсь. Но буду ли? Вот в чем вопрос.

– Какой вопрос? – спросил, входя, Реджи Теннисон.

Глава X

Эмоции, захлестнувшие Монти Бодкина при виде старого друга, врывающегося в комнату, были примерно те же, только посильнее, что у осажденных воинов в Лакнау, когда они услышали звуки волынок.[37]37
  …у осажденных воинов в Лакнау, когда они услышали звуки волынок – Имеется в виду эпизод истории Англии, известный под названием «восстание сипаев» 1857 г. К осажденным в индийском городе Лакхнау британцам пришла на помощь армия иод командованием Колина Кэмпбелла (так называемая «шотландская бригада»), хотя никаких волынок у них, скорее всего, не было.


[Закрыть] Именно этот человек нужен был сейчас Монти, как никто другой. Даже если бы здесь собрались лучшие умы человечества, всем им он предпочел бы Реджи Теннисона.

– Реджи! – вскричал он. Тот удивился.

– Странно, – сказал он. – Чудеса какие-то. Я вхожу сюда, в эту тесную каморку, стою в двух шагах от тебя и ты орешь мне в самое ухо: «Реджи!» – и я даже не вздрагиваю. А ведь полчаса назад, если бы какая-нибудь птичка в дальней роще прочирикала нежнейшим голосом, я бы заткнул уши и забился в конвульсиях. И эта перемена, старик, произошла исключительно благодаря стараниям одной малышки, которая вцепилась в мою шею и буквально скрутила ее штопором. Это факт. Своими крохотными ручками она излечила мою больную голову в одну минуту…

Монти запрыгал по комнате почти как Лльюэлин перед Мейбл Спенс.

– К черту твою больную голову!

– А она уже не болит. И доложу тебе…

– Реджи, нам надо поменяться каютами!

– Не понимаю, о чем ты?

– Надо поменяться каютами!

– Но мы уже поменялись.

– Еще раз!

– Как, ты пойдешь наверх, а я вниз?

– Да.

– И поселишь меня рядом с Фуксией? – Реджи печально улыбнулся и покачал головой. – Нет, мой друг, – сказал он. – Извини, но нет. По крайней мере до тех пор, пока ты не предъявишь мне убедительных доказательств, что мой братец Амброз выпал за борт. Ты даже представить себе не можешь, Монти, – продолжал младший из Теннисонов, – до чего Амброз рассвирепел со времени последней нашей встречи. Думаю, он видел список пассажиров. Так или иначе, с тех пор как мы расстались и я пошел на палубу подышать, он ищет меня по всему кораблю, источая злобу и ненависть. Время от времени мне удается от него улизнуть, но он находит меня снова, а найдет – молча уставится и сопит, как дракон. Дурак я буду, если поменяюсь с тобой обратно. И чего тебе понадобилось меняться? Эта каюта даже лучше, чем у меня. Никакого сравнения. Кровать тут мягче, мебель лучше, вместо одной гравюры – две, ковер красивее, стюард симпатичнее…

– Благодарю вас, сэр, – откликнулся Альберт Пизмарч.

– Даже не думай меняться. Ты тут как сыр в масле! А еще здесь есть отдельная ванная…

– Ха!

– Разве нет? Монти скривился:

– Ты упомянул ванную. Пойди и посмотри!

– Да я уже видел.

– Посмотри еще раз.

Реджи удивленно поднял бровь:

– Ты что-то темнишь, Монти. Не понимаю, к чему ты клонишь. Но если тебе так хочется, я посмотрю… Вот это да! – воскликнул он, открывая дверь ванной и отступая назад.

– Видишь?!

– Кто это сделал?

– Твоя подружка Фуксия, губной помадой.

Реджи был по-настоящему потрясен. Теперь он увидел Монти новыми глазами.

– Да, – почтительно сказал он, – ты, наверное, произвел на нее сильное впечатление, раз она такое сделала. Фуксия не такой человек, чтобы водить компанию с кем попало. Очень разборчивая. Прежде чем сунуть мне лед за шиворот, она больше месяца ко мне присматривалась. Вот уж не думал, старик, что ты такой проворный. И ты полчаса назад с ней познакомился?

– Да не знакомился я с ней! Не видел даже!

– Не видел?

– Нет. Я вошел, а тут на стене – вот это. Подозреваю, она к тебе обращалась.

Реджи обдумал это предположение:

– Ага, ага… Да, похоже на правду. Вот здорово, что я переехал!

– Ты не переехал.

– Нет, переехал.

– Реджи!

– Извини, старик, но это мое последнее слово.

– Погоди, Реджи, послушай. Войди в мое положение. Я помолвлен!

– Извини.

– Помолвлен! Собираюсь жениться. А моя невеста может в любой момент зайти в ванную….

– Действительно, сэр! – вставил слово Альберт Пизмарч. Стюард был строг и невозмутим. Двадцать лет службы на флоте не сумели заставить его отступиться от высоких моральных принципов, внушенных ему матерью, воспитывавшей его в викторианском духе.

– О, как вы правы, сэр! Нежная, чистая английская девушка… Она англичанка?

– Конечно, англичанка.

– Очень хорошо, сэр. Тогда, как я уже говорил, – продолжал Альберт Пизмарч нравоучительным тоном, – нежная, чистая английская девушка вряд ли станет заглядывать в ванную неженатого молодого человека. Она даже не помыслит об этом, нежная, чистая английская девушка. Она покраснеет от одной мысли.

– Точно, – заметил Реджи. – Хорошо сказано, стюард.

– Благодарю вас, сэр.

– Попали прямо в точку. Он прав, Монти. Не понимаю!

Ты, истинный джентльмен, дошел до подобной мысли. Если хочешь знать, я просто поражен. Как мог ты подумать, что такая благопристойная девица, как Гертруда, станет здесь мыться? Право же, Монти!

Наконец-то луч надежды блеснул на фоне грозовых туч, нависших на горизонте Монти Бодкина. Он приободрился.

– И правда! – сказал он.

– И правда! – сказал Реджи.

– И правда! – сказал Альберт Пизмарч.

– И правда! – повторил Монти. – Она ведь не станет?

– Конечно, нет.

– Какое счастье! Вы меня успокоили, – Монти с благодарностью посмотрел на своего вассала, – Пролили новый свет… – как, кстати, вас звать, стюард?

– Пизмарч, сэр. Альберт Пизмарч.

– Пролили новый свет на ситуацию, Альберт Пизмарч. Спасибо. Зато, что пролили новый свет. Может быть, еще не все потеряно.

– Да, сэр.

– И все же, на всякий случай, я попросил бы вас взять тряпку и уничтожить эту надпись.

– Бесполезно, сэр. Она несмываемая.

– Все равно, возьмите тряпку и попытайтесь.

– Хорошо, сэр. Как скажете.

– Спасибо, Пизмарч. Спасибо, Альберт.

Стюард удалился. Монти бросился на кровать и взял сигарету, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы. Реджи придвинул стул и уселся рядом.

– Сообразительный малый, – заметил Монти.

– О, да!

– У меня словно камень с души свалился.

– Еще бы. Теперь, – сказал Реджи, – если Гертруда заглянет в ванную…

– Ты так не шути, старик, – взмолился Монти. – По крайней мере не сейчас.

– Я не шучу. Я тут как раз думал о вас с Гертрудой. Долго думал. Ты ведь не очень хорошо знаешь женскую психологию?

– Понятия о ней не имею.

– Этого я и ожидал. А если бы знал психологию, ты бы сразу увидел, почему Гертруда разорвала вашу помолвку. Нет-нет, – он сделал предупреждающий жест, – дай мне сказать. Я тебе все объясню. У меня все продумано. Давай по порядку рассмотрим все факты вашего с Гертрудой дела. Ты говоришь, ради нее на пикнике ты прихлопнул осу, с этого все и началось. Отлично. Лучшего начала не придумаешь. Тем самым ты приобрел в ее глазах героический ореол – девушки обычно влюбляются в такой ореол. Ты можешь убедиться в этом хотя бы потому, что через два дня она согласилась стать твоей женой.

– Через две недели.

– Две недели, два дня – какая разница? Важно то, что ты необычайно быстро добился успеха. Это доказывает, что у тебя был ореол. Не удивлюсь, если все эти две недели она видела в тебе сказочного принца. Очень хорошо. До этого момента ты был неотразим. Согласен?

– Ну да.

– А потом ты сам все испортил. Сделал неверный шаг: пополз пресмыкаться к ее родителю.

– Я не пресмыкался.

– Может, по-твоему, это не называется «пресмыкаться», но как еще назвать то, что ты сделал? По-моему, ты просто лебезил перед ним. А он возомнил о себе бог знает что и выставил дикие условия, и ты – нет чтобы сразу заткнуть ему рот, – ты взял и согласился.

– А что мне было делать?

– Быть умнее и перенять инициативу. Тебе надо было хватать Гертруду за шкирку и зарегистрироваться по-тихому где-нибудь в Шотландии, а если откажется – в глаз. Вместо этого ты идешь и пресмыкаешься, и что в итоге? Ореола как не бывало. Представляю, как Гертруда говорит: «Ну что это за человек такой, этот Бодкин, если присмотреться как следует? Как с осами воевать – там он герой, но ведь не одни же осы вокруг!» Она поняла, что обманулась в тебе, что оса была лишь случайностью. Она сказала себе: «Если откровенно, то, по-моему, он просто размазня». Неудивительно, что придя к такому выводу, она сразу же дала тебе отставку. Все просто, как дважды два.

Монти в ответ только улыбнулся и в очередной раз затянулся сигаретой. Ему было приятно это слушать. Он и раньше хорошо знал недостатки своего приятеля, потому что Реджи Теннисон был из тех, которые думают, что знают все. Во всех остальных отношениях он был безупречен, но – надо прямо смотреть правде в глаза – любил не по делу наводить критику и раздавать советы.

Реджи Теннисон был из той породы людей, кто, узнав, что вы пошли за носками в «Баттерс и Баттерс», будет возмущаться, отчего вы не пошли в «Маттерс и Маттерс», потому что это единственная в Лондоне фирма, где можно приобрести приличные носки, а когда вы, сбегав в «Маттерс и Маттерс» и затоварившись носками, покупаете в придачу к ним еще и рубашку, он скажет: «Как? Рубашки от «Маттерс и Маттерс»?! Чушь какая. «Статтерс и Статтерс» – вот настоящее место!»

Но не всегда же такое терпеть! И Монти порадовался возможности на этот раз поставить приятеля на место.

– Значит, ты считаешь, что все дело в этом?

– Именно.

– А откуда ты знаешь?

– Ну, дорогой мой!

– Тебе не случалось ошибаться?

– Один раз, летом 1930-го.

– Значит, и на этот раз ты ошибся.

– Ты так думаешь?

– Да, я уверен.

– А почему ты уверен?

– Потому, – победоносно провозгласил Монти, раскрывая карты, – что мы с Гертрудой только что помирились, и оказалось, весь этот сыр-бор из-за того, что по причинам, которые я не стану объяснять, Гертруда решила, будто я ветреный человек, который влюбляется во всех подряд.

Он с радостью отметил, что не переоценил силу удара – самодовольство Реджи мигом исчезло. Стройная теория разрушилась, как карточный домик, и Реджи страдал. Монти даже показалось, что он перестарался. Допустим, тебя послали в нокаут, но разве можно так убиваться?

– Она… как ты сказал?

– Она подумала, что я мотылек, – пояснил Монти. – Ты знаешь, какие они. Абсолютно нельзя положиться. Порхают то к одной, то к другой. Она думала, я тоже порхаю.

Реджи, видимо, лишился дара речи. Он встал со стула, дошел до ванной, открыл там кран, закрыл его и, судя по звуку, принялся оттирать едкую надпись зубной щеткой Монти.

– Слышь, Монти, – гулко прозвучало из ванной, – даже не знаю, как тебе сказать, но боюсь, я – из лучших побуждений – малость не рассчитал…

– Что?

– Да, – продолжал тот же потусторонний голос, – я малость не рассчитал. Видишь ли, я думал, что вы поссорились с Гертрудой из-за того, что она считает тебя размазней. А когда девушка считает парня размазней, есть только один способ разубедить ее в этом: показать, что он имеет успех у противоположного пола – пусть себе думает, что на самом деле оного-го! Короче, как ты выразился, мотылек, причем далеко не последний.

Монти усмехнулся. Любопытная идея и, право слово, в ней что-то есть. Реджи был мастер фантастических проектов.

– Понимаю, на что ты намекаешь. Довольно оригинально. Но я рад, что ты не успел сказать этого Гертруде.

В ванной наступило молчание. Затем Реджи заговорил голосом кающегося чревовещателя:

– Думаю, ты не уловил сути. Если бы ты слушал меня внимательнее, ты бы понял. Я сказал ей.

– Что?!

– Именно это я ей и сказал, и теперь понимаю, почему у нее был задумчивый вид, когда я уходил. Сосредоточенный такой. Понимаешь, я хотел представить тебя в лучшем виде и, боюсь, переусердствовал. Я высказался прямо и без обиняков. Если быть точным, я сказал ей: она ошибается, считая тебя размазней, на самом деле ты парень не промах, у тебя в запасе как минимум три девицы, причем ты ухитряешься внушить каждой из них, будто она единственная и неповторимая.

Тут говорящий уронил в раковину что-то вроде пузырька с полосканием. Звон разбитого стекла заглушил все остальные звуки, и только когда стихло эхо, Монти убедился, что он в комнате не один.

Прямо по центру стояла молодая дама из соседней каюты.

Глава XI

Честно говоря, в первый момент личного знакомства с этой, если можно так выразиться, легендарной личностью Монти Бодкин не сумел поддержать ту самую репутацию, о создании которой так заботился его приятель Реджи Теннисон. Ничто не выдавало в нем современного Казанову; он, правда, дернулся, но на этом основании трудно было отнести его к классу порхающих.

А он действительно дернулся. К моменту непрошеного вторжения он и так еле стоял на ногах, а при виде девицы так резко отпрянул, что набил шишку о деревянную рамку объявления, висевшего на стене (те пассажиры, в планы которых не входило идти ко дну, могли узнать из него о правилах пользования спасательным жилетом).

Сделал он это не потому, что у него были пробелы по части этикета. Большинство людей, видевших прекрасную Фуксию только на экране, точно так же реагировали, узрев ее, так сказать, воочию.

В основном из-за ее волос. И еще из-за того, что на экране она казалась нежной и томной, хотя вне экрана была энергичной и подвижной. В частной жизни мисс Флокс меняла негу и томность на непринужденную игривость типа «детям до шестнадцати…», которая выражалась внешне – в очаровательной манящей улыбке, а внутренне и по сути – в привычке держать в корзинке крокодила и приглашать незнакомых людей открыть крышку.

Но в основном, как мы сказали, именно ее волосы приводили встречных в состояние тихого шока. Казавшиеся с экрана пристойно светлыми, при непосредственном наблюдении они оказывались ослепительно рыжими. Казалось, она обмакнула голову в закат, и это, в сочетании с большими сияющими глазами и самоуверенным выражением лица, присущим большинству кинодив, обычно действовало на новичка сокрушительно. Монти, например, чувствовал себя так, словно его только что переехал автомобиль с включенными фарами.

Он стоял, разинув рот, а мисс Флокс, понимая, что произвела впечатление, улыбнулась своей блистательной улыбкой и тотчас же вступила в разговор:

– Доктор Ливингстон, я полагаю?[38]38
  Доктор Ливингстон, я полагаю? – С такими словами обратился к знаменитому исследователю Африки Дэвиду Ливингстону (1813–1873) журналист Генри Мортон Стэнли (1841–1904), которого отрядили на поиски великого путешественника. Встреча состоялась в 1871 г. в африканской деревушке близ озера Танганьика.


[Закрыть] Однако вы сильно изменились. А если нет, – полюбопытствовала она, – тогда кто?

На этот вопрос Монти смог ответить. Хотя он в последнее время плоховато соображал, но имя свое он все-таки помнил.

– Моя фамилия Бодкин.

– А моя – Флокс

– Как поживаете?

– Спасибо, хорошо, – с готовностью поддержала разговор соседка. – Скриплю помаленьку. А что вы тут делаете?

– То есть?..

– Это же его каюта? Амброза Теннисона.

– Вообще-то нет.

– Значит, список пассажиров нагло врет. Кому же тогда принадлежит этот дивный интерьер?

– Ну, мне.

– Вам?

– Ну да.

Она округлила глаза:

– А не Амброзу?

– Нет.

Посетительнице почему-то стало смешно – она буквально корчилась от смеха.

– Послушайте, молодой человек, – выговорила она наконец, вытирая глаза. – У меня для вас сюрприз. Большой. Вы еще не принимали ванну? Потому что…

Монти вздрогнул:

– Я видел.

– Видели?

– Да.

– То, что я написала на стене?

– Да.

– Правда смешно? Это я губной помадой.

– Знаю. Несмываемой.

– Разве? – полюбопытствовала Фуксия. – Вот не знала.

– Так сказал Альберт Пизмарч.

– Кто это?

– Местный стюард.

– А, этот тип? Испугался моего крокодильчика.

– Об этом он тоже рассказывал.

Фуксия Флокс обдумала вопрос в свете новой информации:

– Значит, несмываемая? Так-так. Каждый раз, сидя в ванне, будете вспоминать обо мне.

– Буду, – честно сказал Монти.

– Что-то радости не вижу.

– Дело в том…

– Ладно. Понимаю. Ну так вот, простите. Большего от девушки ведь не требуется, правда? Я это сделала под влиянием минуты. Для старого перца Теннисона. Вы ведь его не знаете?

– Да нет, знаю.

– Откуда?

– По Оксфорду.

– А, понимаю. Вот это человек, да?

– В общем-то да.

– Мы с ним помолвлены.

– Да.

– А раз мы помолвлены, то мне казалось, я имею полное право… Но постойте, я что-то не пойму сценария. Почему здесь вы, а не Амброз? В списке пассажиров черным по белому написано: «А. Теннисон».

– «Р. Теннисон».

– Сама знаю. Но это опечатка. Реджи Теннисона на борту нет.

– Есть.

– Что?!

– Да. На самом деле…

Монти смотрел на дверь ванной. Сейчас она была закрыта. Даже если и так, подумал он, Реджи должен был услышать их голоса – странно, что он не показывается.

Объяснение было простым. Реджи действительно услыхал женский голос, но подумал, что это его двоюродная сестра Гертруда. После того, что он ей наговорил, следовало ожидать, что она не замедлит установить контакт с Монти. А встречаться с Гертрудой ему не очень-то хотелось – нужно будет придумывать объяснения и как-то изворачиваться; так что он решил по возможности оттянуть момент встречи.

Заставило его выйти (ибо в следующую минуту дверь ванной отворилась, и он все-таки вышел) следующее событие: после того как Монти объявил о его присутствии на борту, Фуксия закинула голову назад и издала пронзительный победный клич. Она всегда с нежностью думала о Реджи, и новость эта привела ее в восторг. А кто хоть раз слышал этот клич из уст Фуксии, тот никогда уже его ни с чем не спутает, поэтому Реджи, хотя и не с большой охотой, но все же вышел из укрытия. Надо было уговорить старого друга сматываться отсюда как можно скорее, потому что, раз Амброз рыщет по округе, как серый волк, и точит зубы, нипочем не угадаешь, когда поздно бить тревогу. Меньше всего ему хотелось, чтобы Амброз застукал его с Фукси, и хотя в каюте был еще и некто третий, то есть Монти, который вполне сойдет за гувернера, приглядывающего за молодежью, все равно он не чувствовал себя в безопасности.

Последующая сцена представляла собой одну из тех роковых встреч, когда исполнители не смотрят друг другу в глаза. Фуксия буквально воплощала экстаз. Реджи действовал как заговорщик, которого в самый ответственный момент пронзила зубная боль. Он был сдержан, говорил сквозь зубы и предпочитал объясняться жестами.

– Реджи!

– Тс-с-с! – Ред-ЖИ-И-И!

– Молчи!

Фуксии это не понравилось. Она была оскорблена в лучших чувствах.

– Так не встречают старых друзей! Что это ты тут изображаешь? Ты что, не рад мне, головастик несчастный?

– Конечно-конечно. Очень рад. Только не надо, – попросил Реджи, косясь на дверь, – поднимать такой…

– Да что ты вообще тут делаешь?

– Мы с Монти беседовали…

– Балбес! Я имею в виду – на корабле.

– Я? Плыву.

– Зачем?

– Выперли.

– Выперли?

– Да. Выставили на все четыре стороны. Предки.

– Что?

Монти решил, что пора пояснить сказанное. Телеграфный метод его приятеля не помогал мисс Флокс оценить ситуацию.

– Его родные, – сказал он, – выпихнули его в Канаду. По-моему, ты, Реджи, едешь устраиваться в какую-то контору, так, что ли?

– Ага, – рассеянно подтвердил Реджи. Все это время он осторожно пятился к двери, намереваясь беззвучно испариться. – Родные подыскали мне работу в какой-то занюханной монреальской фирме.

Теперь-то Фуксии Флокс все стало ясно. Она поняла масштабы трагедии.

– Ты хочешь сказать, они посылают тебя работать?

– Да.

– Работать? Тебя? – Теперь она воплощала сострадание. – Бедное, бедное дитя, приди в материнские объятия!

– Не надо.

– Приди в материнские объятия! – настойчиво повторила мисс Флокс. – Подумать только, какая неслыханная жестокость – заставить тебя работать! Чемпиона среди лилий, которые не сеют, не жнут![39]39
  …среди лилий, что не сеют и не жнут – Обыгрывается цитата из Евангелия от Матфея, 6:28 о беззаботной жизни.


[Закрыть] Первого нашего бездельника! Никогда бы не подумала. Как ты, должно быть, страдаешь… Приди в объятия, кому сказала!

– Не приду.

– Поцелую – все пройдет.

– Не сомневаюсь, но лучше не надо. Тебе не понять весь ужас моего положения. Амброз…

– Что с Амброзом?

Добравшись до двери и ухватившись за ручку, Реджи почувствовал себя увереннее.

– Когда мне сказали, что Амброз отправляется в Голливуд, я предложил ему рекомендательное письмо к тебе. Я тогда не знал, что вы с ним помолвлены.

– Когда же он сообщил тебе?

– Почти сразу, – слабым голосом ответил Реджи, – после того, как я рассказал ему о том, как мы с тобой отрывались за компанию.

– Так он приревновал?

– Не то слово! Намажь его сажей – может играть Отелло без репетиции. Таскается за мной по всему кораблю и только и смотрит, как бы я с тобой не заговорил.

Реджи передернуло. Он вспомнил братнин взгляд, который словно ожег его кислотой. Мисс Флокс, кажется, напротив, обрадовалась.

– Милый Амми! Он такой с того самого вечера в Биаррице, когда я нежно шепнула «да». Напомните мне, чтобы я вам как-нибудь рассказала, как он разделался с одним испанцем, который… но мы отвлеклись от темы. Девушка ведь имеет право поцеловать своего будущего деверя? Имеет. И все дела!

– Тогда я пошел, – сказал Реджи.

С завидным проворством он повернул ручку и скользнул за порог, но мисс Флокс с не меньшим проворством метнулась вслед его удаляющейся фигуре, как мать за ребенком, а на посторонний взгляд – как волчица за козленком. В следующую секунду Монти оказался в комнате один и, чтобы не упасть, привалился к стене. Он устал. Может, думал он, для Голливуда это обычное дело, но для того, кто впервые окунулся в киношную жизнь, первого опыта хватило с избытком. Он чувствовал себя так, словно вынырнул из пенного потока короткометражной комедии.

Краем уха он слышал шум погони, доносившийся из коридора. Что при этом мог чувствовать Реджи, оставалось только предполагать, зато Фукси явно была в ударе. Был слышен ее заливистый смех. По правде сказать, он бы услышал его даже с другого конца корабля. Пленявшая кротостью на экране, в жизни мисс Флокс поражала жизнерадостностью, и легкие у нее были что надо. Смеялась она от души.

И вдруг все переменилось. Смех внезапно оборвался, его сменил странный и, судя по тону, зловещий вой. Вскоре из общего шума выделились голоса. Он узнал чистое сопрано мисс Флокс, легкий баритон Реджи и перекрывающий их более тяжелый звук, ожививший в нем детские воспоминания о том, как его водили в зоопарк посмотреть, как кормят львов.

Затем – молчание, а через пару секунд – торопливый топот за дверью. Мисс Флокс ворвалась и села на кровать. Лицо ее пылало. Она не могла отдышаться. Было ясно, что она только что перенесла серьезную эмоциональную встряску.

– Вы слышали? – спросила она.

– Слышал, – подтвердил Монти.

– Это, – сказала мисс Флокс, – был Амброз.

Монти и сам мог догадаться и теперь ждал, не проявляя никакого интереса к дальнейшим подробностям. Они стали известны не сразу, поскольку его собеседница некоторое время была занята своими мыслями и пуховкой.

Наконец она изрекла:

– Они кинулся на нас из-за угла.

– М-м?

– Да. Я ухватила Реджи и стала его целовать.

– Понимаю.

– И услышала шум, как будто шина лопнула. А это был Амброз.

– А-ха.

Мисс Флокс нанесла на свой носик последний штрих и отложила пуховку.

– Амброз все слишком серьезно воспринял.

– Кажется, я слышал, как он это воспринял.

– Он стал обзывать меня всякими словами – да, надо с ним серьезно поговорить. Любовь любовью, – заявила Фуксия, – но я не собираюсь смотреть, как кто-то теряет человеческий облик только из-за того, что мне вздумалось поцеловать старого друга. А вы?

– Что я?

– Вы бы стали?

– Стал бы что?

– Ругать Амброза за то, что он из себя такого дурака строит?

– Ну-у-у…

– Что вы хотите этим сказать этим «ну-у-у»?

Монти и сам точно не знал. Может, набраться смелости и попросить, чтобы его не вовлекали в междуусобицу?

По счастью, прежде чем он успел сделать это, она продолжила:

– С писателями одна беда: все они с приветом. Помню, один парень, который ставил диалог в «Тенях на стене», однажды прервал репетицию, чтобы объяснить мне, что когда я говорю «О!», обнаружив труп в багажнике, я должна произносить его так, чтобы звук слетал с моих губ плавно, в форме груши. Ничего себе? Амброз еще похуже.

– Да?

– Да, сэр. Видели бы вы его в Биаррице…

– А что он делал в Биаррице?

– Спросите лучше, чего он там не делал! Только потому, что он ущипнул меня за ногу.

– Амброз ущипнул вас за ногу?

– Да нет, испанец, с которым я познакомилась в казино. К тому времени, когда Амброз разделался с ним, я полагаю, он решил, что побывал на корриде. Небось до сих пор драпает, ведь еще двух месяцев не прошло.

Монти, кажется, не удивился, услышав суровую правду о жизни писателя.

– Реджи говорит, у Амброза всегда был тяжелый характер.

– Да, и все бы ничего. Даже приятно, что твой жених в любой момент может броситься на испанца – а эти испанцы, уверяю вас, бывают очень наглыми. Но когда он начинает вести себя как Кинг-Конг только из-за того, что я поздоровалась с его младшим братом Реджи, это неправильно. Нет, определенно нужно поговорить с Амброзом. Я не намерена терпеть такие выходки. Что я, раба какая?

Монти подтвердил, что она – не раба.

– Правильно, не раба, – согласилась мисс Флокс– Еще чего!

Женщины подвержены быстрым и резким перепадам настроения. До этой минуты трудно было представить себе более строгого и решительного человека, чем оскорбленная Фуксия. Губы ее были сжаты, глаза метали молнии. Но сейчас, ни с того ни с сего, эти губы стали подрагивать, глаза наполнились слезами, и Монти смутился: он понял, что она вот-вот разрыдается.

– Постойте! – забеспокоился он. – Ну что вы!

– У-у-у, – завыла мисс Флокс– У-у-у…

Практически нет никаких добрых слов для ободрения девиц, рыдающих у вас в каюте. Даже самый лучший словарь не поможет. Поможет лишь легкое поглаживание, и ничего, кроме поглаживания. Вы можете применить это средство к голове или к плечу или к чему угодно, главное – применить. Монти выбрал голову, потому что она была ближе.

– Ну-ну, – стал успокаивать он.

Она продолжала плакать. Он продолжал утешать. И некоторое время все продолжалось в том же духе.

Но в утешительском деле есть один коварный момент, на который непременно обратит внимание тот, кто за это дело взялся. Если вы не соблюдаете все правила предосторожности, вы вдруг забываете убрать руку. Вы просто стоите, держа руку на голове утешаемого объекта, отчего сторонний наблюдатель может неправильно вас понять и презрительно поджать губы.

Гертруда Баттервик так и сделала. Она вошла именно тогда, когда Монти допустил такую оплошность. Подержав руку на голове объекта чуть более минуты, он замер в только что описанной позе. Сдавленный крик, похожий на кашель подавившейся кошки, заставил его оглядеться. В дверях стояла Гертруда Баттервик и презрительно поджимала губы.