Текст книги "Том 11. Монти Бодкин и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

Глава IV

В погожий летний день, когда солнце светит, волны плещут и тихо веет ветерок, нет ничего приятнее, чем плыть на океанском лайнере из Саутгемптона в Шербур. Но только, разумеется, при одном условии, что с вами на борту нет кого-нибудь вроде Монти Бодкина.

Если на вокзале Ватерлоо Монти всем своим видом напоминал привидение, тем более он походил на него в те несколько часов, когда пассажирское судно «Атлантик» выруливало из Саутгемптонской гавани и пересекало Ла-Манш. Все это время Монти беспрестанно мелькал то тут, то там и всем порядком надоел.

Завсегдатаи курительной комнаты давились пивом, когда он молча вставал на пороге, обводил присутствующих тоскливым взором и исчезал, чтобы затем – буквально через несколько минут – снова объявиться на том же месте все с той же мукой в глазах. Пожилые дамы, расположившиеся с вязаньем в салоне, чувствуя его тихое приближение, в испуге роняли спицы. Девицы в шезлонгах вздрагивали оттого, что его тень падала на страницы их книг, а подняв глаза, с ужасом встречали пристальный взгляд его бесцветных глаз. Казалось, от него негде укрыться.

Все дело в том, что Монти решил во что бы то ни стало найти Гертруду Баттервик, для этого нужно было обшарить все углы и закоулки корабля. Он угомонился и перестал мельтешить, только когда судно застыло у входа в Шербурскую гавань. Только теперь он почувствовал, что туфли ему жмут, а ноги горят огнем, и решил сходить в каюту полежать. Приняв горизонтальное положение, он смог бы не только дать отдых усталым ногам, но и обдумать ситуацию. А ситуация требовала тщательного обдумывания.

Открыв дверь и обнаружив, что на его кровати расположился Реджи Теннисон, он испытал смешанное чувство. Отчасти сожаление, оттого что ноги нестерпимо болели и ему самому нужна была эта кровать, отчасти радость – ведь Реджи наверняка пришел не просто так, а с новостями.

Однако он ошибся. У Реджи новостей не было. Его поспешное «Ну как?» – могло означать только одно: на корабле он с Гертрудой не пересекался.

– Я ее везде искал, – сказал Реджи, словно не желая смириться с тем, что ему не удалось облагодетельствовать друга, – но она как сквозь землю провалилась.

Друзья помолчали. Затем, как раз когда Монти собрался было заметить, что если Реджи освободит койку, он с удовольствием займет его место, он увидел незнакомый чемодан, лежащий на полу.

– Что это? – удивленно спросил он.

Реджи сел. Ответ его прозвучал не очень уверенно.

– Ах, это? Я все думал, когда ты его заметишь. Это мой.

– Твой?

– Да. – И проникновенным голосом продолжил: – Монти, ты помнишь наш разговор в поезде?

– Про Гертруду?

– Не про Гертруду. Про нас с тобой. Про то, какими мы с тобой всегда были друзьями и что если бы один из нас мог для другого что-нибудь сделать, он бы пошел на это, не раздумывая. Помнишь, ты еще сказал, что при первой же возможности бросишься мне на помощь?

– Конечно.

– Как тигр, если не ошибаюсь?

– Совершенно верно.

– Отлично, – сказал Реджи. – Ну вот, теперь у тебя такая возможность появилась. На тебя вся надежда. Я поменялся с тобой каютами.

Монти только округлил глаза. После долгих мыслительных усилий его сознание было словно в легком тумане.

– Как это, поменялся каютами?

– Я попросил перенести твои вещи ко мне.

– Зачем?

– Так надо, старина. Дело в том, что тут возникла довольно щекотливая ситуация.

Реджи поудобней устроился на подушках. Монти снял туфли. Облегчение, наступившее вслед за этим, привело его в доброе расположение духа. Пошевеливая онемевшими пальцами, он говорил себе, что Реджи не стал бы этого делать, не будь у него веской причины. Оставалось только выяснить, что это за причина.

– Что еще за щекотливая ситуация?

– Сейчас расскажу. Дай только отдышаться. Можно сигарету?

– Вот, пожалуйста.

– А спички есть?

– И спички.

– Спасибо, – сказал Реджи. – Теперь слушай, – продолжил он после первой затяжки. – Ты знаешь Амброза?

– Твоего брата?

– Моего брата Амброза.

– Хорошо знаю. Мы с ним знакомы еще по Оксфорду и с тех пор довольно часто видимся…

– Ты знал, что он плывет на этом корабле?

– Амброз? Он же сидит в Адмиралтействе.

– Нет. Не сидит. В этом-то все и дело. Я хотел рассказать тебе еще в поезде, но ты не стал слушать. В этот час, как ты говоришь, Амброз должен быть в Адмиралтействе – парафировать всякие меморандумы или что они там еще делают, но реальность такова, что в настоящий момент он, в кепке и в полосатых штанах, спокойно разгуливает по палубе этого океанского лайнера. Он бросил Адмиралтейство и едет в Голливуд писать сценарии.

– Ты шутишь?!

– Более того, верь или не верь, у него контракт на полторы тысячи долларов в неделю.

– Что?!

– Я знал, что ты удивишься. Да, именно столько этот Лльюэлин собирается ему платить. Полторы тысячи в неделю… Ты случайно не читал что-нибудь из Амброзовой писанины?

– Нет.

– Полная чушь. Ни трупов, ни таинственных китайцев, ничего такого – хоть всю книжку пролистай. А Лльюэлин готов ему платить полторы тысячи в неделю! По-моему, это – как ты выразился недавно?

– Беспрецедентный случай.

– Именно. Беспрецедентный.

Учитывая состояние Реджи Теннисона, хорошо еще, что он справился с такой фразой, как «парафировать меморандумы», но слово «беспрецедентный» подкосило его. Болезненная гримаса исказила его лицо, и он откинулся на подушки, сжимая руками виски.

– Ты спросишь меня, – продолжал он, когда приступ миновал, – какое отношение имеет Амброз к моему решению поменяться с тобой каютами? Отвечаю. Помнится, в поезде, когда ты рассказывал о своей помолвке и о том, почему вы ее не афишировали, ты употребил одно чрезвычайно удачное выражение. Ты сказал – как это? Ах, да. Ты сказал, что везде есть тайные пружины. Я верно запомнил?

– Верно, – ответил Монти, который и сам любил это выражение. – Да. Тайные пружины.

– Ну так вот, и здесь они тоже есть. Как я уже говорил, возникла довольно щекотливая ситуация. Я тебе когда-нибудь рассказывал о Фуксии Флокс?

– Это кинозвезда?

– Да, кинозвезда.

– Я видел ее в кино, но не помню, чтобы ты о ней заговаривал.

– Странно, – заметил Реджи. – Должно быть, я очень скрытный. Потому что одно время мы с ней были очень близки. Скажу больше – я даже просил ее стать моей женой.

– Неужели?

– Да. Мыс ней тогда сидели в «Сердитом сыре». Она так смеялась! А до того она сунула мне за шиворот кусок льда. Я рассказываю тебе все это, – пояснил Реджи, – чтобы ты понял: мы с ней сильно дружили. Оттягивались на пару. Это было в прошлом году, когда она приезжала в Лондон сниматься в какой-то английской картине. В общем, это только прелюдия. Уловил идею? Мы с Фукси очень дружили.

– Понимаю.

– Идем дальше. Переходим к основной части. И вот только что иду я себе спокойненько по палубе, как вдруг кто-то – хрясь меня по спине, я чуть концы не отдал. Очухался, смотрю, а это мой братец Амброз. Разговорились, я, конечно, поздравляю его с голливудским назначением, а затем, по доброте душевной, предлагаю ему рекомендательное письмо к Фуксии. Она в Голливуде всех знает и могла бы поводить его на всякие там вечеринки, поэтому я и сказал про письмо. Нормальный братский жест, как по-твоему?

– Разумеется.

– Вот и я так думал, особенно если учесть, что он мне чуть хребет не сломал. Но знаешь, старина, это оказалось непростительной ошибкой, сейчас скажу почему. Говорю с ним, а сам замечаю, что он как-то странно улыбается. Ну, я думаю, он мне не верит, дескать: «Знаем, знаем – шапочное знакомство, она даже имени твоего не помнит»… Так обычно думают, когда говоришь, что знаком с какой-нибудь знаменитостью, – я и стал распространяться насчет того, как мы с ней оттягивались. Теперь-то я вижу, что представил наше знакомство вроде сцен из жизни Антония и Клеопатры… «Фукси! – помнится, воскликнул я. – Такая компанейская! Нет, ты должен с ней познакомиться! Да когда она узнает, что ты мой брат, она в лепешку расшибется! Уж мы с ней давали шороху, будь здоров!» В общем, я наговорил с три короба, сам знаешь как бывает…

– Да уж.

– Так вот, старик, – Реджи понизил голос, – они помолвлены!

– Что?

– То. Когда я сказал: «Ты должен с ней познакомиться», он ответил, что они уже познакомились – полмесяца назад, в Биаррице. Он там отдыхал от адмиралтейских посиделок. Тогда я спросил: «Ну и как она тебе?» Он ответил, что она его невеста, и тут же поинтересовался, что значит «давали шороху»… В общем, понимаешь, неловко получилось.

– Весьма.

– Если бы со временем инцидент исчерпался сам собой!.. – продолжал Реджи со вздохом. – Наоборот, чем дальше, тем хуже… «Она сядет на пароход в Шербуре», – говорит он. «Очень хорошо, – говорю я испуганно, но довольно бодро, – очень хорошо». – «Для кого?» – спрашивает он. «Для тебя, конечно», – отвечаю. «Да, – говорит он, – так что значит "давали шороху"?» – «А она знает про твои голливудские дела?» – спрашиваю. «Знает», – отвечает он. «Представляю, как она обрадовалась», – говорю я. «Вне всякого сомнения, – говорит он. – Но ты все еще не объяснил мне, что значит "давали шороху"?» – «Да так, ничего, – говорю я. – Просто мы очень дружили одно время». – «Да? – говорит он. – Ну-ну!» На том и расстались. Теперь тебе ясна ситуация? Понимаешь, к чему все идет? Он вне себя. Он меня подозревает. В чем-то нехорошем. А Фукси садится в Шербуре.

– Мы уже в Шербуре.

– Ну да. Тогда она уже здесь. И тут, старик, мы подошли к самой сути дела. Знаешь что?

– Что?

– Я случайно заглянул в список пассажиров, и, как назло, вижу, что ее каюта рядом с моей! Ты знаешь Амброза. Он и без того на взводе, а тут еще и это! Что он скажет?

– Ой!

– Вот именно, так что у меня не было выбора. Я должен был поменяться с тобой каютами. Ты следишь за мыслью? Улавливаешь?

– Да.

– И ты не против?

– Конечно нет.

– Так я и думал, – обрадовался Реджи. – Я знал, что на тебя можно положиться. Ты настоящий друг. Не знаю, как тебе, а мне лично Амброз всегда казался слишком грубым. Бывало, в детстве, только задень его – как даст пинка или схватит за брюки пониже спины… А сегодня он так на меня смотрел – похоже, с годами он не стал добрее. Твое благородное отношение к нашей рокировке уберегло меня от серьезной физической травмы. И не думай, я этого не забуду. Можешь смело положиться на меня – я наизнанку вывернусь, но улажу твое дело с Гертрудой. Я буду твоим ходатаем. Ничего не предпринимай, пока я не свистну.

– А я как раз собирался пойти в библиотеку и написать ей письмо.

Реджи помолчал, соображая.

– Хорошо. Вреда от этого не будет. Только об одном прошу: не унижайся.

– Я и не думал унижаться. Если хочешь знать, я буду суров и немногословен.

– То есть?

– Ну, для начала, я хотел бы написать так: «Гертруда». Вот так. Не «дорогая Гертруда» и не «милая Гертруда». Просто: «Гертруда!».

– Да, – согласился Реджи. – Тут задумаешься.

– «Гертруда, – напишу я далее, – Считаю твое поведение беспрецедентным».

– Лучше не скажешь, – одобрил Реджи. – Дерзай. А я лично пока прогуляюсь по палубе. В последний раз, до того как Амброз заехал мне между лопаток, морской воздух помог моей голове. По крайней мере, в глазах не так рябит.

Глава V

Итак, Монти Бодкин отправился в библиотеку с твердым намерением написать Гертруде Баттервик такое письмо, от которого она вспыхнет, зарыдает и вообще поймет, кто она такая, а в это самое время Айвор Лльюэлин стоял, облокотясь о перила, на верхней палубе и смотрел на береговое судно, несущее на борту сестрицу Мейбл.

Никто из репортеров, слушавших на вокзале Ватерлоо, как он вещает о великом будущем Кинематографа, и помыслить не мог, что берет интервью у человека, чья душа находится в глубоком смятении (но такова горькая истина). Мистеру Лльюэл и ну было отнюдь не весело и не радостно – если бы мы так сказали, то ввели бы публику в заблуждение. Даже мысленно рисуя себе радужные перспективы Большого Экрана, он с тоской думал о том, как разительно они отличаются от его собственных.

Уже не первую ночь он беспокойно метался на подушке, содрогаясь при мысли о том, что его ждет. Порой он тешил себя надеждой, что Грейс, по здравом размышлении, возьмет и откажется от своего беззаконного проекта. Но, тут же вспомнив, что здравомыслие и Грейс – вещи несовместимые, он вновь погружался в уныние. Контрабандистов принято изображать этакими неунывающими ребятами, которым все нипочем. Айвор Лльюэлин был исключением из правил.

Береговое судно подошло вплотную, и его пассажиры перетекли на лайнер. Выхватив из общего потока Мейбл Спенс, мистер Лльюэлин сразу же отвел ее в сторонку, на безлюдную часть палубы. Она заметила его волнение, и ей стало жаль его – впрочем, он всегда вызывал у нее такие чувства.

– Ты нервничаешь, Айки!

– Ха, нервничаю!

– Наверное, переживаешь из-за…

– Тс-с-с! – зашипел Айвор Лльюэлин, совсем как разбойник из фильма.

Мейбл Спенс поджала губы.

– Не строй из себя умирающего лебедя, – сказала она, ибо именно эту птицу, а не разбойника из кино напомнил он ей своим шипением и трепыханием. – Все хорошо.

– Хорошо? – В голосе киномагната зазвучала слабая нота надежды. – Ты его не взяла?!

– Взяла, разумеется.

– И Грейс, значит, хочет, чтобы я?..

– Разумеется, хочет.

– Тогда чего ж ты, – воскликнул мистер Лльюэлин с вполне понятной горячностью, – чего же ты говоришь, что все в порядке?

– Я только хотела сказать, что все будет проще простого. На твоем месте я бы не беспокоилась.

– Ты бы – нет, – буркнул мистер Лльюэлин. Он снял шляпу и промокнул лицо платком. Оставалась последняя надежда, что в плане со шляпой отыщутся хоть какие-то скрытые достоинства, которых он раньше не замечал, и он мысленно еще раз представил себе этот план. Надежда не оправдалась.

– Послушай меня… – продолжал он, словно умоляя о последней милости. Обычно таким голосом он объявлял сотрудникам об уменьшении зарплаты в связи с финансовыми трудностями. – Я только хочу знать… А что, Грейс очень нужна эта вещь?

– Судя по всему, да.

– Думаешь, она расстроится, если я… – Он запнулся. – И стены имеют уши… Если я не стану?… – закончил он.

Мейбл подумала. Она всегда была очень осмотрительна в выражениях. Любила, что называется, точное словцо – mot juste. Слово «расстроится» в данном случае казалось ей неподходящим.

– Расстроится? – задумчиво повторила она, – Ну, ты ее знаешь. Если она чего захочет – ни за что не отступится. Если ты собираешься увильнуть… тогда… тогда, но это лично мое мнение, она потребует развода из-за бесчеловечного обхождения.

Мистер Лльюэлин задрожал. Слово «развод» всегда маячило перед ним на мысленном горизонте, как зловещий призрак, готовый в любую минуту материализоваться. С первых дней брака его чувства к молодой и прекрасной жене напоминали ощущения, какие испытывает человек, который повис над пропастью и держится за край кончиками пальцев.

– Но послушай…

– Что толку меня уговаривать? Я не Грейс. Если хочешь знать ее мнение, так у меня есть от нее письмо. Оно в сумке. Держи. Она написала его сразу после того, как я приехала в Париж и передала ей твои слова. О том, что ты не собираешься выполнять ее просьбу. А она на это: «Он не собирается? Да неужели?» – потом сощурилась и свистящим шепотом – ну, ты знаешь, как она может…

– Не продолжай! – взмолился мистер Лльюэлин. – Знаю, знаю.

– В таком вот настроении она села писать тебе письмо. Сказала, что изложит план действий просто и ясно, чтобы ты ничего не напутал со шляпой, а остаток чернил потратит на то, чтобы объяснить тебе, что тебя ждет, если откажешься. Думаю, стоит ознакомиться.

Мистер Лльюэлин взял у нее из рук пухлый конверт и вскрыл его. И пока он читал при свете, льющемся из окна библиотеки, его нижняя челюсть все больше отвисала, так что к концу письма второй подбородок почти совсем зарылся в тот, что под ним. Было ясно, что ни одна добрая мысль не смягчила его жены и не охладила яростного пыла ее замечаний. Она написала именно то, что обещала.

– Да… – пробормотал он, разорвал письмо на мелкие клочки и выбросил их за борт. – М-да… Это надо обмозговать.

– Иди. Обдумай как следует.

– Ну, я пошел, – сказал мистер Лльюэлин и уныло побрел в библиотеку. Там никого не было, если не считать молодого человека, медитирующего в углу над листом бумаги. Мистер Лльюэлин был рад одиночеству. Усевшись, он сунул в рот сигару и принялся думать.

Судя по поведению Грейс… она сощурилась и показала зубки…

Да-да, ему уже не раз доводилось это видеть, и всегда он испытывал неприятное ощущение!

Что, если махнуть на все рукой?

Боже упаси!

Тогда другой вариант?

Страшно подумать!

Дело в том, что, постоянно думая о всяких важных вещах, он почти ничего не знал о том, что делают с пойманными контрабандистами.

В этот момент в библиотеку бодрым шагом вошел старший стюард. «Он-то мне и нужен», – подумал мистер Лльюэлин и поспешил перехватить его.

– Эй, – позвал он. – У вас есть минутка?

В начале плавания у стюардов, как правило, не бывает никаких минуток, но просьба исходила не от простого, а от более чем достойного пассажира, и стюард остановился.

– Чем могу помочь, мистер Лльюэлин?

– Хотел бы поговорить, если вы не очень заняты.

– Пожалуйста. Надеюсь, ничего плохого не случилось? Мистер Лльюэлин готов был смеяться сквозь слезы. С тем же успехом подобный вопрос можно задать висельнику, идущему на эшафот.

– Нет-нет, я… хотел спросить вас кое о чем. Мне кажется, вы должны знать. Это касается контрабанды. Я, конечно, не собираюсь ей заниматься, как вы понимаете. Нет уж, увольте! Дурак я, что ли, чтобы играть в такие игрушки, ха-ха-ха!

– Ха-ха, – с готовностью подхватил стюард, ибо в Лондоне его специально предупредили, что его задача – сделать все возможное, чтобы другим приятно было находиться на корабле.

– Да нет, просто я вдруг подумал, что можно сделать фильм про контрабандистов. Только для этого нужно все точно знать. Так вот: что ждет человека, который пытался протащить что-нибудь через нью-йоркскую таможню, а его схватили?

Стюард хихикнул.

– Ответить на это, мистер Лльюэлин, можно очень коротко: много чего ждет!

– Много чего?

– Много чего, – повторил стюард и снова хихикнул. Смех у него был здоровый и жизнеутверждающий, отчасти напоминающий бульканье виски, когда его льют из бутылки в стакан. Обычно такой звук нравился мистеру Лльюэлину; но не сейчас.

Повисло молчание.

– И что же, например? – проговорил мистер Лльюэлин дрожащим голосом.

Стюард оживился. Ему вообще нравилось распространять свет знаний. Он даже забыл, что спешит.

– Итак, – начал он, – представьте, что этого персонажа в вашей картине поймали, когда он пытался провезти что-нибудь очень ценное, например жемчужное ожерелье… Простите?

– Я… я ничего, – пробормотал мистер Лльюэлин.

– Мне показалось, вы что-то сказали?

– Нет.

– Странно. Так на чем я остановился? Ах, да. Этот ваш персонаж, скажем, хочет нелегально пронести жемчужное ожерелье через нью-йоркскую таможню – и попадается. Тогда он оказывается в довольно неприятной ситуации. Конечно, за контрабанду могут отправить и в тюрьму, а могут только конфисковать товар и наложить штраф вплоть до полной стоимости конфискованного. Лично я осмелился бы предложить вам представить дело так, чтобы у него конфисковали товар, оштрафовали по максимуму, а потом посадили в тюрьму.

Мистер Лльюэлин болезненно дернулся.

– Мне надо, чтобы было правдоподобно.

– Это и будет правдоподобно, – бодро заверил его стюард. – Так часто делают… чаще, чем кажется. Я почему это предложил – это позволило бы дать несколько тюремных сцен.

– Не люблю тюремные сцены, – заметил мистер Лльюэлин.

– Бывают очень захватывающие, – возразил стюард.

– Ну и что? – сказал мистер Лльюэлин. – Я их не люблю.

Стюард озадаченно примолк, но уже через минуту прежний энтузиазм вернулся к нему. Он был давним почитателем кино и понимал, что такой человек, как мистер Лльюэлин, должен сначала досконально изучить предмет, а потом уж решать, с какого конца к нему лучше подступиться. Вероятно, мистер Лльюэлин, со свойственным ему чутьем, собирается представить это не как драму, а как комедию…

И стюард задал вопрос:

– Может быть, вас привлекает смешная сторона ситуации? Я думаю, вы правы. Все любят посмеяться. Тогда, – продолжал он, заранее посмеиваясь над воображаемыми персонажами, – вышла бы очень смешная сцена, где таможенники его обыскивают. Особенно если он толстый. Возьмите хорошего толстяка – чем толще, тем смешнее, – и я гарантирую, что по крайней мере в саутгемптонском «Супер-Бижу» публика будет хохотать так, что в Портсмуте услышат. Мистер Лльюэлин, судя по всему, не разделял вкусов саутгемптонского «Супер-Бижу». Лицо его оставалось все таким же каменно-застывшим. Он сказал, что не понимает, над чем тут можно смеяться.

– Не понимаете?

– Абсолютно ничего смешного.

– Как?! Ну вот, например, они раздевают его и дают ему рвотный порошок.

– Рвотный порошок? – выпучил глаза мистер Лльюэлин. – Это еще зачем?

– Посмотреть, не прячет ли он чего внутри.

– Они посмеют?!

– Еще бы! Можно сказать, обычное дело.

Мистер Лльюэлин мрачно посмотрел на собеседника. В свое время он недолюбливал многих киносценаристов, но ни один из них не был неприятен ему так, как этот разглагольствующий стюард. Такое смакование мерзких подробностей казалось ему отвратительным.

– Никогда об этом не слышал.

– Что вы!

– Чудовищно! – заметил мистер Лльюэлин. – И это в цивилизованной стране!

– Люди не должны заниматься контрабандой, – назидательно произнес стюард, – Вы и говорите им своей картиной: не беритесь за это дело, оно безнадежное!

– А оно безнадежное?

– Еще бы! У них отработанная система слежки. Мистер Лльюэлин облизнул пересохшие губы:

– Я об этом тоже хотел вас расспросить. Как работают сыщики?

– О, они повсюду… Так и шныряют по Лондону и Парижу, да и по всему континенту.

– А в Каннах?..

– В Каннах-то их больше всего, после Лондона и Парижа, конечно. Сейчас ведь у американцев вошло в привычку плыть домой новым южным маршрутом, на итальянских кораблях. Солнечные ванны, к тому же модно… Думаю, в каждом каннском отеле имеется таможенный сыщик. Я знаю, что один есть в «Гигантике», еще один – в «Манифике»…

– В «Манифике»!

– Это такой отель, – пояснил стюард. – Ну и в других тоже свои сыщики есть. Накладно, конечно, держать их, но американская таможня в итоге выигрывает, рано или поздно они оправдают расходы. В заграничных гостиницах люди не боятся говорить открыто – а их подслушивают. Ну разве подумаешь на прилично одетого молодого человека, который случайно встал рядом, когда они в баре обсуждали план? Потом они встречают его на корабле – и опять же, им в голову не придет, что он тут неспроста. Но он – неспроста, и в Нью-Йорке они это почувствуют.

Мистер Лльюэлин прокашлялся.

– Вы… кхм… видели его? Из «Манифика»?

– Лично я – нет, а мой знакомый видел. Высокий, хорошо одет, внешность приятная – знакомый говорил: последний, на кого можно подумать… Боже мой! – вскричал вдруг стюард, глянув на часы. – Время-то как летит! Мне нужно бежать. Смею думать, я хоть немного помог вам, мистер Лльюэлин. На вашем месте я бы действительно вывел в картине таможенного сыщика. Весьма занятная профессия. А сейчас, надеюсь, вы меня извините? Тысяча дел. Так всегда бывает, пока не пройдем Шербур.

Мистер Лльюэлин, конечно, извинил его. Особой радости этот разговор ему не доставил. Он погрузился в раздумья, зажав в зубах незажженную сигару; и раздумья эти могли бы продолжаться вечно, если бы их не прервали.

За его спиной раздался голос:

– Извините, вы случайно не знаете, как пишется «беспрецедентно»?

Состояние мистера Лльюэлина в данный момент не позволяло ему делать пируэты, но тут он сделал более или менее полный пируэт, насколько это вообще возможно для человека, чья талия исчезла еще лет двадцать назад. После этого он издал тонкий мышиный писк и обмяк в кресле.

Перед ним был зловещий незнакомец с террасы каннского отеля «Манифик».

В эту минуту дверь распахнулась, и вошла Гертруда.