Текст книги "Том 11. Монти Бодкин и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 38 страниц)

Глава XII

Момент был опасный, Монти это сразу понял. Первым делом он убрал руку с волос мисс Флокс, да так быстро, словно они и впрямь были огненными. Затем попытался беззаботно рассмеяться. Однако обнаружив, что издаваемый звук больше похож на предсмертный хрип, он пресек его на ранней стадии, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. Он смотрел на Гертруду. Гертруда смотрела на него. Затем она посмотрела на Фуксию, потом снова на него. После этого она достала из-под мышки Микки Мауса и положила его на диван, как венок на могилу старого друга.

Монти наконец обрел дар речи.

– А, вот и ты! – проговорил он.

– Да, вот и я, – отвечала Гертруда.

– Как жаль, – продолжал Монти, кончиком языка облизывая пересохшие губы, словно сидел перед фотографом, – жаль, что ты не пришла раньше. Ты бы застала Реджи.

– Да?

Тон, которым она произнесла свое любимое словечко, вряд ли бы понравился знакомому мисс Флокс, автору диалога в «Тенях на стене». Он слетел с ее уст не плавно, в форме груши, а отрывисто и резко, и Монти пришлось еще раз облизнуть губы.

– Да, – сказал он, – ты чуть не застала Реджи. Он был здесь и только что ушел. И стюард – он тоже только что ушел, – он тоже был здесь, приятный такой, толковый малый по фамилии Пизмарч. И Амброз. И Реджи. И еще Пизмарч. Все тут были.

– Да?

– Да. Нас тут было много. Между прочим, вы не знакомы? Это мисс Фуксия Флокс, кинозвезда.

– Да?

– Помнишь, мы видели ее в картине?

– Помню, – ответила Гертруда. – Тебе мисс Флокс очень понравилась.

Мисс Флокс так и вскинулась, как боевой конь при звуке горна:

– Что за картина?

– «Бруклинские любовники».

– Лучше бы посмотрели «Грозу над Полесьем»…

– Расскажите нам о «Грозе над Полесьем», – попросил Монти.

– А я не желаю слушать о какой-то «Грозе», – заявила Гертруда.

И снова возникло замешательство. Его уродливая тень все еще витала над каютой С-25, когда в комнату ввалилась огромная швабра, за которой следовал Альберт Пизмарч.

– Я принес швабру, сэр, – сказал Альберт.

– Ну так унесите обратно.

– Мне казалось, вам нужна была швабра, сэр.

– А сейчас не нужна.

– Очень хорошо, сэр, – холодно ответил Альберт Пизмарч. – Мне стоило большого труда раздобыть ее, но если вы велите отнести ее обратно, то как вам будет угодно, сэр.

Демонстративно не замечая Монти, он обратился к Фуксии:

– Можно переговорить с вами, мисс?

Фуксия досадливо посмотрела на него. С ним она чувствовала себя не в своей тарелке. Ей казалось, мир бы только выиграл, если бы в нем было поменьше таких вот Пизмарчей.

– Будьте так добры, стюард, – сказала она, пытаясь облечь свою мысль в подобающую форму, – убраться отсюда к чертям собачьим, и, пожалуйста, поскорее.

– Одну минуту, мисс, только скажу то, что я хотел сказать. Касательно вашего крокодила. Известно ли вам, что рептилия со скоростью в несколько узлов шлепает по коридору и в любую минуту может довести до обморока особо нервных пассажиров?

– Вы что, не закрыли корзинку? – горестно вскричала Фуксия Флокс.

– Нет, мисс. Отвечаю на ваш вопрос: я не закрыл корзинку. Когда мне велят открыть плетеную корзинку и я обнаруживаю в ней молодого крокодила, который норовит отхватить мне полпальца, я не спешу закрывать крышку. Он сейчас, вероятно, приближается к главному сходному люку, и если хотите знать мое мнение, мисс, его следует как можно скорее изловить силами специально отряженной группы.

Перспектива избавиться таким образом от Фуксии порадовала Монти. Не то чтобы ему так уж хотелось остаться наедине с Гертрудой, но, несомненно, ситуация бы несколько упростилась, если бы эти рыжие волосы не маячили перед взором любимой девушки.

– Пизмарч прав, – заметил он. – Вам надо немедленно его найти. Не дело, когда крокодилы рыщут по палубе. Это может не понравиться Фляге, правильно, Пизмарч?

– Данный случай, – холодно заметил Пизмарч, – вряд ли относится к компетенции Фляги.

– Тогда Чудилы.

– И не к компетенции Чудилы. Это, скорее, касается Джимми Первого.

– Мы же не хотим огорчать Джимми Первого, правда? – воскликнул Монти. – На вашем месте я бы прямо сейчас пошел за ним.

Фуксия Флокс направилась к двери, бормоча сквозь зубы странные слова, принятые у обитателей Беверли Хиллз.

– Удивительно, как это люди не закрывают крышек, – бросила она на ходу.

– Вы не совсем меня поняли, мисс, – настаивал Альберт Пизмарч, провожая ее к выходу. – Осмелюсь сказать, вы не способны до конца понять мою точку зрения. Закрыв крышку, я бы приблизил руку к железным зубам рептилии чуть больше, чем мне бы хотелось. Посудите сами, мисс…

Голос его растаял вдали, и Монти понял, что комиссия из двух персон, которую образовали они с Гертрудой, готова начать заседание.

Он призвал на помощь все свое мужество. Дело и впрямь было провальное, это следовало сразу признать. Бодкины, со времен знаменитого крестоносца сэра Фарамона де Бодкэна, внесли вклад в суровую историю Острова, идя на риск, которого их страховые компании ни за что бы не одобрили, но ни один из них, казалось Монти, не попадал в такую сложную ситуацию, в какой находился сейчас их представитель из двадцатого века. Что такое удар сарацинского копья или пуля в ногу в сравнении с перспективой потерять счастье всей жизни?

Взгляд Гертруды был холоден, губы поджаты. По всему было видно, за это время она много думала о бабочках.

– Итак? – произнесла она.

Монти прокашлялся и еще раз облизал пересохшие губы.

– Это, – сказал он, – мисс Флокс.

– Знаю. Ты нас успел познакомить.

– Ну да. Успел. Да. Она немного разочаровывает, ты не находишь?

– В каком смысле?

– Вне экрана. Не так хороша, как можно было ожидать.

– По-твоему, некрасива?

– Нет-нет. Ни в коем случае! Что ты! Как раз наоборот.

– Да? – произнесла Гертруда с интонацией, которая ему не понравилась.

Он еще раз облизнул губы.

– Ты, наверно, удивилась, – сказал он, – застав ее здесь.

– Да.

– И наверняка подумала: что она здесь делает?

– Я видела, что она делает. Позволяет гладить себя по голове.

– Ну да, ну да, – торопливо проговорил Монти. – То есть это не совсем так. Ты не понимаешь, что я имею в виду. Я хочу сказать, ты, конечно, подумала: зачем она пришла сюда? Я тебе объясняю. И не гладил я се по голове, а только поглаживал. Она пришла сюда для того, чтобы увидеться с Амброзом.

– С Амброзом?

– С Амброзом. Твоим двоюродным братом Амброзом. Вот зачем она пришла сюда. Увидеть его. Понимаешь, она хотела видеть Амброза – она думала, это его номер.

– Да?

– Очевидно, в списке пассажиров какая-то ошибка.

– Да?

– Да. Ошибка.

– А зачем ей понадобился Амброз?

– Как, зачем? Они помолвлены.

– Помолвлены?

– А ты не знала? Думаю, они это не афишируют, как и мы. Немногие, – продолжал Монти, – знают о нашей помолвке.

– Думаю, в нашем случае не о чем и знать.

– Гертруда!

– Я пытаюсь понять. Я застаю тебя здесь, ты гладишь по голове какую-то женщину…

– Не глажу. Поглаживаю. Каждый порядочный человек на моем месте сделал бы то же самое. Она так убивалась, бедняжка, они с Амброзом поссорились. А все Реджи, осел такой.

– Реджи?

Какая-то светлая мысль блеснула в голове Монти, как первый луч весны. В ушах у него зазвенело, и каюта осветилась радостным светом. Ощущение было ему незнакомо, но на самом деле на него нашло озарение. По-видимому, упоминание о Реджи принесло с собой поток света, озарившего тернистый путь, по которому он пока что пробирался впотьмах.

Впервые с тех пор, как она вошла в комнату, все показалось ему не так плохо. Голос его, когда он заговорил, звучал по-новому, строго и уверенно.

Он заговорил, и в голосе его прозвучала странная, незнакомая нотка уверенности.

– Реджи, – сказал он, – повел себя очень плохо. Я как раз собирался зайти к тебе и рассказать. Хочу поговорить с тобой насчет Реджи.

– Нет, это я пришла к тебе поговорить о Реджи.

– Правда? Значит, ты слышала? Про него, про Амброза и про мисс Флокс?

– О чем это ты?

На лице Монти появилось почти пизмарчевское суровое выражение.

– Думаю, – сказал он, добавляя в голос еще больше металла, – что ты должна поговорить с Реджи. Или кто-нибудь еще должен. Я хочу сказать, может быть, такие вещи кажутся ему забавными, но, как я уже говорил, они не всегда уместны. Лично я ненавижу розыгрыши. И не вижу в них ничего смешного.

– О чем это ты? Я не понимаю.

– О том, что Реджи натворил. Он не понимает одного – конечно, по беспечности, – но он не понимает одного…

– Да что Реджи сделал?

– Я и рассказываю. Ты отлично знаешь, кто он: врун, каких мало.

– Неправда.

– Извини меня, но это правда. И вдобавок у него дурацкое чувство юмора. Что получается? Этот тупой осел идет к мисс Флокс и пичкает ее до отвала всякими бреднями о том, какой Амброз повеса и что ему нельзя верить ни на грош и так далее и тому подобное. Очень мило, да? Я, доложу тебе, все ему высказал. Мне эта история не нравится, и я хочу, чтобы он это понял. Как я объяснил ему, подобные шутки могут плохо кончиться. Возьмем, к примеру, этот случай. Мисс Флокс с ним не разговаривает. С Амброзом то есть. Она испила полную чашу, бедное созданье, и ей хватило с избытком. Ты видела, как она тут рыдала. Казалось, Гертруда окаменела.

– Это сделал Реджи?

– Да.

– А… а зачем?

– Объясняю. У него извращенное чувство юмора. Лишь бы посмеяться.

– Над чем тут смеяться-то?

– Не спрашивай. Он говорит, что часто так делает. То есть идет к девушкам и плетет им, что их женихи – неисправимые повесы. Чтобы посмотреть, как те взовьются.

– Это не похоже на Реджи.

– Я тоже так думал. Но – увы!

– Ах он, гаденыш!

– Змей в человеческом обличье.

– Вредный мальчишка!

– Да уж.

– Бедный Амброз!

– Да.

– Больше не буду с ним разговаривать.

Глаза Гертруды метали молнии. И вдруг огонь поутих. По щеке ее покатилась слеза.

– Монти, – робко сказала она.

– Слушаю?

– Прямо не знаю, как сказать тебе.

Внутри Гертруды Баттервик явно происходила борьба.

– Нет, скажу. Должна. Монти, ты знаешь, зачем я шла сюда?

– Позвать на обед? По-моему, скоро время обеда. Ты за чьим столом?

– Капитана. Но это неважно…

– А я – у Джимми Первого. Какая досада, что мы не вместе!

– Да. Но это все неважно. Я хочу сказать тебе… Я чувствую себя такой свиньей…

– Да?

Гертруда всхлипнула, опустила глаза и залилась краской.

– Я пришла сюда вернуть тебе Микки Мауса, которого ты мне дал.

– Микки Мауса?!

– Да. Ты не поверишь, Монти…

– Во что не поверю?

– Сегодня Реджи пришел ко мне и рассказал про тебя то же самое, что он рассказывал мисс Флокс про Амброза.

Монти удивился.

– Неужели?

– Да. Сказал, что не помнит случая, когда бы ты не крутил любовь с тремя девицами одновременно…

– Господи помилуй!

– …и каждой внушаешь, что она у тебя единственная и неповторимая.

– Вот это номер! Гертруда еще раз всхлипнула.

– И знаешь, Монти, дорогой, я – ему – поверила!

Наступило напряженное молчание. Монти продемонстрировал, как ему тяжело, больно, горько и обидно это слышать.

– Такого, – сказал он наконец, – я от тебя не ожидал. У меня нет слов. Просто нет слов. Ты меня просто подкосила, старушка. Надо же быть такой…

– Да знаю, знаю. Но, понимаешь, после той татуировки…

– Я уже объяснил тебе. Самым подробным образом.

– Знаю. Но я же не виновата, что думаю о всяком таком.

– Нет, виновата. Нежная чистая английская девушка не должна думать о всяком таком.

– Ну ладно, так или иначе, я больше этому не верю. Я знаю, что ты меня любишь. Любишь, да?

– Люблю? Ты только вспомни: ради тебя я стал младшим редактором в журнале для родителей и нянь, потом секретарем у старого Эмсворта – то еще удовольствие! – а после этого пошел к Перси Пилбему. Думаю, за это время ты уже должна была понять, что я тебя люблю. Если твоя глупая башка не в состоянии оценить…

– А она глупая? – спросила Гертруда, мучимая угрызениями совести.

– Есть немного, – кивнул Монти. – Взять хотя бы последний случай. Только глупышка могла так реагировать, застав меня здесь с мисс Флокс. Мне даже обидно стало. Ты так на меня посмотрела!

– Но ты ведь гладил ее по голове.

– Не гладил, поглаживал. Чисто символически. Причем с самыми чистыми намерениями. Мне казалось, тут все ясно. У девушки горе, и я коснулся ее затылка – точно так же я погладил бы щенка, у которого болит живот.

– Ну да.

– Лично мне вообще не нравится гладить девушек по голове.

– Да-да, я понимаю.

Из глубин коридора послышался отдаленный звук горна. «Обед!» – сообразил Монти и облегченно вздохнул. Обед был сейчас очень кстати. Он поцеловал Гертруду.

– Пошли, – сказал он. – Выше знамя, шире шаг! А после погуляем по палубе, поговорим о том о сем.

– Да, замечательно. Ой, Монти, я так рада, что ты попал на корабль! Нам будет так весело!

– Еще бы!

– Наверное, у них тут бывают танцы по вечерам?

– Должны быть. Спрошу у Альберта Пизмарча.

– Кто это?

– Стюард.

– А, тот самый стюард! Странный он.

– Еще какой странный!

– Что это он ходит со шваброй? Монти вздрогнул и отвел взгляд:

– Со шваброй?

– Почему он принес сюда швабру? Монти облизнул губы:

– А он принес?

– Ты что, забыл? Монти собрался с духом:

– Ах да, конечно. Принес. Кто его знает, почему. Я, помнится, и сам все удивлялся. Может, он меня неправильно понял. Эти стюарды почти все психи, через одного. И на кой мне сдалась эта швабра? Швабра, ха! Глупость какая-то. Слушай, пойдем скорее, а то обед упустим.

– Сейчас. Где мой мышонок?

– Вот он.

Нежным, полным раскаяния взглядом Гертруда поглядела на Микки Мауса.

– Монти! Ты представляешь? Я ведь несла его сюда, чтобы вернуть тебе. Потому что мне казалось, между нами все кончено.

– Ха! Ха! – весело откликнулся Монти. – Вот уж бред так бред…

– А теперь мне так стыдно…

– Да ладно, ладно. Ну что, рванули к кормушке?

– Погоди. Мне надо зайти в ванную сполоснуть глаза. Монти вцепился в дверную ручку. Ему требовалась мощная поддержка. Весь мир, похоже, погрузился во мрак.

– Нет! – вскричал он с неожиданной горячностью. – Не надо ничего споласкивать. Никаких глаз.

– Разве они не красные?

– Конечно, нет! Они прекрасные. Они всегда прекрасны. У тебя самые потрясающие глаза на свете!

– Ты правда так думаешь?

– Все это знают. Весь Лондон. Как звезды в ночи.

Это был правильный ход. Больше не было речи о том, чтобы пойти в ванную. Он развернул ее, подвел к двери, вывел в коридор, пошел с ней по коридору – она не сопротивлялась. Пока они шли по коридору, она держала его за руку и, как голубка, ворковала у его плеча.

Монти не ворковал. Он тихо вибрировал, как человек, чудом избежавший страшной напасти.

Все обошлось. Везенье не оставило Бодкинов, опасность миновала. Но все равно пока он еще не пришел в себя.

Его далекий предок-крестоносец, сэр Фарамон де Бодкэн, о котором мы упоминали, описал подобное состояние, сообщая жене в своем письме о том, как его выбили из седла во время битвы: «Быв на волосок от гибели, не желал бы изведать оного состояния и через двунадесять недель. И по сей час не уразумею, на голове я стою иль на ногах».

Глава XIII

Только на третий день путешествия мистер Лльюэлин созрел для осуществления плана, предложенного сестрицей Мейбл: как обезвредить таможенного сыщика, черная тень которого витала над киномагнатом и застила солнечный свет. Если уж быть точным, это произошло утром в десять часов тринадцать минут и сколько-то секунд.

Учитывая, что замысел Мейбл он воспринял с энтузиазмом, такая задержка может показаться читателю странной.

С детства усвоив золотое правило, что киномагнаты всегда хватают идеи с лету, читатель, возможно, говорит себе: это какой-то неправильный Лльюэлин, хватка у него не та…

На самом деле заминка вышла по причинам, вникнуть в которые, как выразился бы Монти Бодкин, элементарно. Едва мистер Лльюэлин собрался с духом, как разыгрался жестокий шторм, который на какое-то время занял все его помыслы и отвлек от насущных дел.

В первые несколько часов после ухода из Шербура океан был спокоен и безмятежен. Судно, урча, скользило по водяной глади, отливавшей чудным лазоревым цветом, почти как у Средиземного моря. Народ играл в теннис, вокруг шашек накалились неподдельные страсти, и самые изысканные из блюд молниеносно исчезали в желудках. Словом, все происходило под лозунгом «жизнью пользуйся, живущий…»

И вдруг внезапно, на второй день плавания, едва первые робкие стюарды начали разносить суп и в дремотной тиши прорезались стройные крики любителей шашек, небеса нахмурились, безобразные черные тучи затянули горизонт, а с севера налетел порывистый ветер, который до того лишь меланхолично подвывал в парусах. И тут «Атлантик» повел себя скорее как русский танцовщик, чем респектабельный корабль. По подсчетам Айвора Лльюэлина, который лежал пластом на подушках, судорожно вцепившись в деревянную обшивку, корабль как минимум пять раз побил рекорд Нижинского по прыжкам и воздушным пируэтам.

Весь день и часть ночи «Атлантик» швыряло из стороны в сторону или, как зафиксировал в вахтенном журнале офицер, которого природа обделила воображением: «дул свежий северо-восточный бриз». Затем ветер стих, море угомонилось, и на третий день плавания вновь выглянуло солнце.

Первым, кто встретил солнце, был Альберт Пизмарч, если, конечно, слово «встретил» уместно в той ситуации, когда человека, любящего поспать, в пять утра вытаскивает из постели ночной дежурный. Пизмарч поднялся вместе с сорока девятью соседями по кубрику, на скорую руку оделся и, позавтракав чаем и булочкой с джемом, отправился во вверенный ему сектор на палубе «С». В восемь пятьдесят затренькал звонок, и он понял, что его присутствие требуется в тридцать первой каюте. Войдя туда, он обнаружил мистера Лльюэлина, который возлежал на подушках, бледный и загадочный.

– Доброе утро, сэр, – проговорил Альберт Пизмарч учтиво (стюарды умеют напускать на себя учтивость, даже если им приходится вставать ни свет ни заря). – Что желаете на завтрак? Что вам принести? Яйцо вкрутую? Яичницу с ветчиной? Копченую селедку? Треску? Сосиски? Кэрри? Многие джентльмены начинают день с кэрри.

Мистер Лльюэлин содрогнулся всем телом, точно зачерпнувший воды «Атлантик», и комната поплыла у него перед глазами. Перед тем как явиться к своему сюзерену, Альберт Пизмарч уже успел закончить дежурную уборку и заскочить в кубрик, чтобы привести себя в порядок, так что сейчас он был, как всегда, свеж и элегантен. Однако, несмотря на такую предупредительность, хозяин каюты глядел на него со злобой и отвращением. У него было такое лицо, словно перед ним находился не стюард, а его шурин Джордж или, не к ночи будет помянута, Женевьева, сестра двоюродного брата его жены, служившая у него чтицей за три с половиной сотни в неделю.

– Кофе, – процедил он, взяв себя в руки.

– Кофе? Хорошо, сэр. А что еще?

– Просто кофе.

– Пустой кофе, сэр? Будет исполнено, сэр. Удивительно, – заметил Альберт Пизмарч, который явно был не из тех, кто по утрам держит рот на замке, – до чего разнятся у людей вкусы, особенно в вопросе о завтраке. Как вы, наверное, догадываетесь, сэр, по роду моей профессии мне довелось встречаться с разными людьми. Помню, когда я служил на «Лорентике», в одной из моих кают оказался индивидуум, который любил завтракать репчатым луком. А еще один постоянно требовал дюжину устриц. Что с вами, сэр?

– Кофе! – просипел мистер Лльюэлин.

– Сию минуту, сэр. Наверное, вы еще не совсем оправились после качки. Вчера, я заметил, вы не выходили, и сказал себе: «Вот и этот свалился. Экономия сил для официанта… Можно сказать, ваше отсутствие не прошло незамеченным. Утром вас спрашивал мистер Амброз Теннисон. И еще мускулистая дама, мисс Пассенджер, – насколько я понял, она везет в Штаты свою хоккейную команду. Да, когда мы с вами были молодыми, это было в диковинку. В наше время юные леди не носились по полю с колотушками. Впрочем, я тут с вами совсем заболтался, сэр. Итак, вы заказывали кофе. Простите, запамятовал, что вы еще хотели?

Мистер Лльюэлин выкатил глаза:

– КОФЕ!

Ситуация прояснилась. Пассажир хотел кофе. Не лук. Не устрицы. Обычный кофе.

– Значит, кофе. Сию минуту. Только отодвину экран от иллюминатора. Чудесная погода сегодня.

С видом важного чиновника, сдергивающего с памятника покров, он убрал экран, и каюта наполнилась золотистым сиянием. И тут в состоянии мистера Лльюэлина произошла явная перемена к лучшему. Он избавился от Альберта Пизмарча – и это было как гора с плеч. Может, сейчас он и не резвился как дитя, но, во всяком случае, не ощущал себя трупом в морге. Лежа в постели, он любовался солнцем, размышлял о чем-то своем, и вскоре нить размышлений привела его к Монти Бодкину.

До последней минуты при мысли о Монти у него начинало сосать под ложечкой, как у кролика при мысли об удаве. Когда он представлял себе лицо Монти, к горлу подступала тошнота. Но сейчас за кормой распогодилось, и в нем проснулся оптимизм, и этот заряд оптимизма был настолько мощным, что ему показалось, будто страхи его напрасны. Он чувствовал, что Мейбл права. Нужно всего-навсего предложить ему контракт с компанией, и тот пойдет за ним хоть на край света. Бывали времена, особенно при обмене мнениями с очередным английским сценаристом, когда мистер Лльюэлин горько сожалел об избранном поприще, но сейчас он ясно осознавал, что идет верным путем. Киномагнат договорится с кем угодно.

Вскоре прибыл кофе, и он окончательно пришел в чувство, причем настолько, что уже через четверть часа снова позвонил и заказал омлет с грибами, а еще через четверть часа затягивался сигаретой, а еще через полчаса опять позвонил и дал указание Альберту Пизмарчу доставить ему Амброза Теннисона.

Амброз, отыскавшийся на прогулочной палубе, где он прохаживался как Наполеон по «Беллерофону»,[40]40
  «Беллерофон» – британский военный корабль, на котором Наполеон Бонапарт (1769–1821) в 1915 году был пленен и отправлен в изгнание на остров Св. Елены.


[Закрыть] был препровожден в его каюту, подробным образом проинструктирован и направлен к Монти аккредитованным посланником.

Как и мистера Лльюэлина, Монти укачало во время недавнего шторма. Он впервые наблюдал буйство водных стихий, и морская болезнь его подкосила, как только корабль изготовился совершить первый пируэт. Сутки он не вставал с постели и проснулся наутро с таким чувством, словно долго бродил «в сумрачном лесу, утратив верный путь во тьме долины» и каким-то чудом совершенно неожиданно выбрался оттуда невредимым. Когда явился Амброз, Монти еще не встал, однако плотно позавтракал и теперь безмятежно болтал с Реджи, заглянувшим стрельнуть сигарету.

Приход Амброза внес принужденность в мирно текущую дружескую беседу. Реджи тут же вспомнилось обещание брата намылить ему шею (слова были сказаны после эпизода с Фуксией Флокс в коридоре), и было неясно, достал или нет Амброз мыло, если, конечно, на их фешенебельном корабле имелось подходящее.

Монти, со своей стороны, был стеснен присутствием романиста, поскольку ему почудилось, что вместе с ним в комнату вплыли обреченность, бесприютность и отчаяние, склепы, и саваны, и стоны привидений, завывающих на ветру. Всем своим видом Амброз Теннисон навевал беспросветную скорбь, будто он только что читал еженедельное обозрение и наткнулся на неприятную новость, и, смерив его проницательным взором, Монти заключил, что Фуксия Флокс исполнила свое обещание и поговорила с ним так, как грозилась.

И он не ошибся. Упомянутая дама принадлежала к той философской школе, которая настоятельно советует не копить в себе гнев после заката. Беседа состоялась в тот же вечер после ужина, и Амброз отправился спать в глубокой меланхолии, из которой не вышел до сих пор. Рыжая шевелюра редко сочетается с кротостью, изображать которую входило в амплуа Фуксии. Сцена началась и завершилась на верхней палубе, и один азартный слушатель едва не выиграл пари, поспорив с другим на два доллара, что Амброз за десять минут (по часам в курительной) не сумеет вставить ни слова. Мюзик-холльная закалка вкупе с голливудской практикой научили мисс Флокс всегда говорить первой, быстро и не смолкая. И к концу ее монолога от крепкой и здоровой юной пары остались одни осколки.

Случившееся наложило отпечаток на молодого человека, и, едва заметив брата, Реджи тут же испарился, пробормотав, что зайдет попозже. Теперь можно было поговорить с Монти один на один. Амброз подошел к кровати и мрачно уставился на лежащего с видом Первого Убийцы из трагедии Шекспира.

Дело было не только в разбитом сердце. У Амброза нашлись бы и иные причины для угрюмости и немногословия. Ему надоело бегать по поручениям мистера Лльюэлина; неприятно было и то, что ему пришлось дышать тем же воздухом, что и Реджинальд Теннисон, пусть это и длилось несколько минут; а еще он думал, что нет ничего более идиотского, чем снимать Монти в кино.

Потому послание мистера Лльюэлина прозвучало у него кратко, даже грубовато. Без всяких предисловий он изложил суть, мечтая поскорее разделаться с этим, чтобы затем вернуться на палубу и еще раз представить сцену, как он разбегается и прыгает за борт – такой оборот (полагал он и, возможно, был недалек от истины) оставит мисс Флокс в дураках.

– Знаешь Лльюэлина?

Монти сказал, что знает: спрашивал у него, как пишутся всякие вещи, если Амброз понимает, что он имеет в виду. По-видимому, мистер Лльюэлин был у Монти вместо карманного словаря, если того не оказывалось под рукой.

– Он приглашает тебя в кино, – процедил Амброз сквозь зубы.

Тут возникла небольшая путаница. Из слов Амброза Монти заключил, что киномагнат приглашает его посмотреть какую-нибудь картину из тех, что показывали на корабле, и с удовольствием порассуждал о преимуществах морского путешествия – эти современные лайнеры с холлами, бассейнами, кинозалами и еще всякой всячиной… «Честно тебе скажу, – признался Монти, – это роскошно». Он представил, что настанет день, когда на судах, курсирующих между Саутгемптоном и Нью-Йорком, будет ипподром, поле для гольфа и несколько акров охотничьих угодий.

От этих разглагольствований Амброз заскрежетал зубами: Монти отнимал у него драгоценное время. Каждая минута, проведенная в каюте, отодвигала тот момент, когда он выйдет на палубу и начнет спокойно, не торопясь, думать о самоубийстве.

– Да не смотреть кино, – пояснил он, пожалев о том, что однажды, когда на выпускном вечере в Оксфорде Монти упал в фонтан, он, как дурак, зачем-то вытащил его, – а играть в кино.

Монти ничего не понимал:

– Играть?

– Играть.

– Как – играть?

– Ну так, играть.

– В каком смысле «играть»? – продолжал допытываться Монти, как будто это слово было тайным ключом к шифру.

Амброз Теннисон сжал кулаки и тихо застонал. Даже более уравновешенный человек на его месте признал бы, что Монти Бодкин своей дотошностью утомит кого угодно.

– Да Господи Боже ты мой! Что у тебя за манера? Тебе говорят элементарные вещи, а ты разеваешь рот и смотришь, как баран на новые ворота. Брось. Я сейчас в таком состоянии… я за себя не ручаюсь, могу и огреть. Послушай. Айвор Лльюэлин, президент кинокомпании «Суперба-Лльюэлин», Южная Калифорния, снимает фильмы. Чтобы снять эти фильмы, ему нужны актеры. Он желает знать, не хочешь ли ты стать актером.

Монти просиял. Наконец-то он понял:

– Он приглашает меня сниматься в кино?

– Вот именно. Он послал меня узнать, согласен ли ты. Что ему передать?

– Понимаю. Н-да, – Монти будто нарочно медлил с ответом. – Хм-хм…

Амброз потерял терпение:

– Да отвечай нормально, в конце-то концов!

Он себя уговаривал: будь мужественным, не теряй голову… «Ведь если его сейчас задушить, – думал Амброз, – присяжные заседатели вряд ли меня оправдают…» Но уж очень больно смотреть, как Монти ломается.

– Я никогда не играл. Разве что на утреннике в детском саду.

– Начать никогда не поздно! Или ты против? Ради Бога, скажи что-нибудь, чтобы я мог передать. Он ждет ответа.

– Не знаю, смогу ли…

– Хорошо. Этого достаточно.

– Не понимаю, зачем я ему понадобился?

– Я тоже. Но понадобился. Ладно, пойду и скажу, что ты благодаришь за приглашение, но у тебя другие планы.

– Да, это мне нравится. Другие планы. Хорошо сказано.

– Отлично.

Дверь хлопнула. Оставшись один, Монти проворно встал с постели, кинулся к зеркалу и долго вглядывался в свое отражение: ну что в его лице такого особенного? Ему было любопытно, что именно в его внешности заставило Айвора Лльюэлина, который наверняка был хорошим физиономистом, выделить его из толпы и сделать столь лестное предложение.

Он тщательно изучил фактуру: посмотрел на свое отражение анфас, в профиль, вполоборота и через левое плечо, с ласковой, нежной, презрительной, печальной улыбкой; затем нахмурился – сначала грозно, потом с укором. Затем он последовательно изобразил удивление, испуг, радость, ужас, отвращение и презрение.

Подведя итоги, он вынужден был расписаться в полном поражении. Как он ни улыбался, как ни хмурился – ему не удалось разглядеть того, что увидел Айвор Лльюэлин. Там, где Лльюэлин узрел «красу, что в путь суда подвигла на ахейцев…»,[41]41
  …красу, что в путь суда подвигла на ахейцев… – Обыгрывается цитата из пьесы английского драматурга К. Марлоу «Трагическая история доктора Фаустуса» (1604), акт 5, сцена 2, где говорится о лике Елены Прекрасной, ради которой греки пошли войной на Трою.


[Закрыть] он видел все те же знакомые черты, давно уже примелькавшиеся в клубах лондонского Вест-Энда, – испугаться, конечно, нельзя, но и пленить публику особо нечем.

Он решил, что тут – какая-то загадка, и подумал: раз уж он поднялся, надо одеться. Но тут дверь сотряслась от мощного удара, и в комнату ворвалась мисс Фуксия Флокс собственной персоной – бесцеремонностью своей напомнив о нравах известного библейского города.[42]42
  о нравах известного библейского города – намек на Содом (см. Быт. 19).


[Закрыть]

Мисс Флокс еще вчера заметила, что Монти не принимает участия в жизни лайнера, и решила зайти по-свойски и проведать его: постучать в дверь, а потом крикнуть в замочную скважину: «Выносите мертвых!» Добрая душа.

Почему она не сделала этого раньше? – спросите вы. Да потому, что поздно встала. В Голливуде она могла, во имя искусства, быть на площадке ровно в шесть ноль-ноль, но на корабле она не торопясь завтракала в постели, поэтому только сейчас сумела нанести запланированный визит.

Приняв ванну и покормив крокодильчика (если ему не предлагали палец, он с удовольствием съедал желток от вареного яйца), она облачилась в зеленый спортивный костюм с леопардовым капюшоном и ярко-красную фетровую кепку. Потом повязала розовый бантик на шею крокодилу, сунула зверюгу под мышку и отправилась делать доброе дело.

Запирая дверь, она увидела Амброза, выходящего из каюты Монти.

– Ой, кого я вижу! – закричала она. – Привет, Амброз!

– Доброе утро, – ответил писатель спокойно, сухо, сдержанно и с достоинством. Эта встреча растревожила его, но он ничем не выдал своих чувств. Как человек, успешно выдернувший из души все слабые струны, он пожелал ей доброго утра и молча прошествовал по коридору в направлении каюты мистера Лльюэлина – весьма удачно, как ему казалось, демонстрируя достоинство в изгнании. Тем самым он хотел показать мисс Флокс: вот идет человек с каменным сердцем, в котором нет места для слез и сожалений.

Она в ответ на это только улыбнулась – так улыбается мать, глядя на капризного малыша, проводила его долгим любящим взглядом, а затем, подойдя к двери Монти, ударила по ней что есть силы, прокричала в скважину: «Выносите мертвых!» – и вошла сама.