Текст книги "Том 11. Монти Бодкин и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

– Беда в том, Айки, – сказала она, – что ты не следишь за здоровьем. Ты много ешь, от этого лишний вес, от этого – нервы. Тебе надо лечиться. Можно провести курс прямо сейчас.

Мистер Лльюэлин очнулся.

– Руки прочь! – предупредил он сурово. – В прошлый раз я послушался Грейс, и ты чуть не свернула мне шею. Не твое дело, надо мне лечиться или не надо. Твое дело – слушать, что я говорю. А я говорю, что не принимаю вашего сценария. Даже и не притронусь к этому дурацкому жемчугу.

Мейбл поднялась со стула. Продолжать дискуссию было бессмысленно.

– Хорошо, – сказала она, – Будь по-твоему. Мне все равно, мое дело сторона. Грейс велела мне сказать, я и сказала. Тебе решать. Ты лучше меня знаешь, как ее урезонить. Я всего лишь сообщаю тебе, что сяду в Шербуре и эта штука будет при мне, а Грейс всего лишь просит тебя облегчить провоз. Она считает, что грешно отдавать деньги правительству Соединенных Штатов, у него и так слишком много, и оно потратит их на пустяки. Но ты поступай как знаешь.

И она пошла прочь, а мистер Лльюэлин наморщил лоб (ибо в словах ее было много пищи для ума), взял сигару и принялся задумчиво ее жевать.

4

Тем временем Монти, не подозревая о буре, которую вызвал его невинный вопрос, продолжал писать письмо. Он уже дошел до той его части, где он говорит Гертруде, как сильно ее любит, и слог его оживился. В конце концов он до того увлекся писанием, что, когда над его локтем раздался голос официанта, он вздрогнул и пролил чернила.

– Что еще? Кьетиль мейтнант? Ке вуле ву? – недовольно вопросил он.

Но не просто жажда общения привела к нему официанта. В руке у него был голубой конверт.

– А, – догадался Монти. – Юн телеграм пур муа, да? Ту друа. Доннэ ле иси.[29]29
  Мне телеграмма? Давайте ее сюда (франц.).


[Закрыть]

Вскрыть французскую телеграмму не так-то просто, на это нужно время. Она бывает склеена в самых неожиданных местах. Пока пальцы Монти делали свое дело, он с удовольствием поговорил с собеседником о погоде, описав лучистое «солей» и чистое «сьель».[30]30
  Солнце, небо (франц.).


[Закрыть] Ему казалось, он оправдывает ожидания Гертруды, и так легко и непринужденно рассуждал обо всех этих природных явлениях, что официант был, можно сказать, ошарашен, услыхав жуткий вопль.

Это был вопль ужаса и изумления, предсмертный крик человека, пораженного в самое сердце. Официант подпрыгнул. Мистер Лльюэлин раскусил сигару на две половинки. Какой-то человек, сидящий у стойки бара, расплескал свой мартини.

Монти Бодкину было от чего кричать. Телеграмма, эта короткая телеграмма, эта холодная, деловая телеграмма, пришла от девушки, которую он любил.

Не вдаваясь в объяснения, Гертруда Баттервик сообщала, что расторгает помолвку.

Глава II

Ясным солнечным утром, примерно через неделю после описанных выше событий, прохожий, почему-либо оказавшийся на лондонском вокзале Ватерлоо, отметил бы заметное оживление в толпе на платформе номер одиннадцать. Поезд, доставляющий пассажиров к лайнеру «Атлантик» (отплытие из Саутгемптона ровно в полдень), отправится в девять с чем-то; в данный момент на часах было без десяти девять, и на платформе толпились будущие мореплаватели и те, кто пришел их проводить.

Был здесь и Айвор Лльюэлин – он вещал репортерам о «Светлом будущем кинематографа». Члены женской общеанглийской сборной по хоккею прощались с родными и близкими – им предстояло турне по Соединенным Штатам. Был здесь и Амброз Теннисон, романист; он спрашивал у продавца книжного киоска, нет ли у них книги Амброза Теннисона. Носильщики катили свои тележки, мальчишки-разносчики пытались убедить пассажиров, будто единственное, чего им не хватает в девять утра, так это плитки молочного шоколада и булочки с изюмом; собака с ящиком для пожертвований на спине бегала кругами в надежде, пока не поздно, собрать денег на сиротский приют для детей железнодорожников. Короче говоря, на сцене царили радость и оживление.

Этих эмоций, правда, вовсе не было заметно в облике молодого человека с помятым лицом, который стоял, подпирая собой железный автомат. Владелец похоронного бюро, вероятно, с первого взгляда почуял бы в нем будущего клиента, порадовал бы он и сплетника. Не верилось, что в этом хладном трупе может теплиться жизнь. Накануне вечером друзья устроили Реджи Теннисону проводы в клубе «Трутни» – последствия до сих пор сказывались.

То, что жизненная искра в нем угасла не совсем, обнаружилось ровно через минуту. Прямо над его левым ухом энергичный женский голос вдруг радостно воскликнул: «Привет, Реджи!» – и он содрогнулся всем телом, словно его ударили каким-то тупым предметом. Открыв глаза, которые он чуть раньше закрыл, чтобы не видеть мистера Лльюэлина (даже если вы в отличной физической форме, любоваться там нечем), молодой человек постепенно сфокусировал взгляд и различил прямо перед собой крепко сбитую девицу в пестром твидовом костюме – свою кузину Гертруду Баттервик. На щеках ее играл румянец, карие глаза сияли. Казалось, она так и пышет здоровьем. Даже смотреть на нее было больно. – Реджи, как это мило с твоей стороны!

– Что?

– Прийти проводить меня.

Реджи Теннисон обиделся. Что он, ненормальный? Где она видела таких идиотов, которые вставали бы ни свет ни заря, в полвосьмого утра, чтобы проститься со своими кузинами?

– Проводить… тебя?!

– А разве ты не провожать меня пришел?

– Конечно нет. Даже не знал, что ты уезжаешь. Куда едешь-то?

Теперь обиделась Гертруда:

– Разве ты не слышал, что меня взяли в общеанглийскую хоккейную сборную? У нас несколько матчей в Америке.

– Господи Боже мой, – скривился Реджи.

Конечно, он и раньше знал о странном увлечении своей двоюродной сестры, и тем не менее лишний раз слышать об этом было ему неприятно.

Внезапно Гертруду осенило:

– Ой, как же я не догадалась! Ты тоже плывешь на этом корабле, да?

– Естественно. Ради чего, по-твоему, я приплелся сюда в такую рань?

– Ах да! Родичи посылают тебя в Канаду – работать в какой-то конторе. Я сейчас вспомнила, папа говорил о чем-то таком.

– Он и есть главный зачинщик этого безобразия.

– А по-моему, он прав. Работа – как раз то, чего тебе не хватает.

– Да вовсе нет. Мне даже думать о работе противно.

– Не стоит упрямиться.

– Нет, стоит. И даже очень. Работа – то, чего мне не хватает! Чушь какая! Более глупой, бредовой и дурацкой идеи…

– Выбирай слова.

Реджи, словно опомнившись, провел рукой по лицу.

– Прости, – произнес он, ибо Теннисонам не пристало воевать с дамой. – Приношу свои извинения. Понимаешь, я с утра немного не в форме. Голова болит. Знаешь, как бывает после большой попойки. Мы вчера с ребятами посидели в клубе, и вот пожалуйста – с утра голова болит. От самых колен. И чем выше, тем сильней. Ты когда-нибудь замечала такую странность? То есть, я хочу сказать, как головная боль Действует на глаза?

– Они у тебя похожи на вареных устриц.

– Не важно, на что они похожи, главное – что я ими вижу. У меня тут были… ну, в общем, не буду называть это слово, но ты поймешь, что я имею в виду. Начинается на «галь»…

– «Галлюцинации?»

– Именно. Когда видишь всяких там, а их нет.

– Не говори глупостей, Реджи.

– Это не глупости. Вот только что зачем-то открыл глаза

– и вижу: мой брат Амброз. Точно он. Я его хорошо разглядел. И скажу тебе честно, у меня даже мурашки по коже забегали. Как по-твоему: это знак, что кто-нибудь из нас скоро умрет? Если да, то надеюсь, это будет Амброз.

Гертруда рассмеялась. Смех был приятный и мелодичный (реакция Реджи Теннисона, которого снова качнуло, не в счет; в это прекрасное утро он покачнулся бы и от мушиного чиха).

– Дурачок, – сказала она. – Амброз здесь. Реджи опешил:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что он пришел проводить меня?

– Нет, конечно. Он сам уезжает.

– Уезжает? Гертруда удивилась:

– Конечно. Разве ты не слышал? Амброз едет в Голливуд.

– В Голливуд?

– Да.

– Как же его работа в Адмиралтействе?

– Он бросил ее.

– Бросил работу – тихую, непыльную, постоянный оклад плюс пенсия после ухода – и все ради Голливуда? Ну, знаете, я…

Реджи не находил слов и промычал нечто нечленораздельное. Какая чудовищная несправедливость! Сколько лет все родственники, известно на кого намекая, наперебой хвалили Амброза. Они с Амброзом были для всей родни живым воплощением сказочных героев: один – за хорошего братца, другой – за плохого. Один, так сказать, паинька, а другой – лодырь. «Если бы ты был таким положительным, как Амброз!..» И ладно бы один раз – нет, его постоянно этим донимали: «Положительный, как Амброз». А какую он свинью подложил!

Но тут в нем проснулось истинно братское, по-настоящему достойное чувство – ему стало жаль бедного несмышленыша. Тот не подозревает, куда его несет. Дар речи вернулся к Реджи в виде бурного словесного потока:

– Он спятил. Точно спятил. Он даже не представляет, во что влип. Я знаю о Голливуде все. Когда-то я был знаком с одной девицей из кино, и она мне много чего порассказала. Пробиться со стороны там просто невозможно. Желающих – пруд пруди. Писателей особенно. Их там тысячи, и все мрут от голода, как мухи. Она говорила: если воспроизвести шипенье бараньей котлетки в радиусе десяти миль от голливудского бульвара, все эти писатели кучами повылезают из своих нор и сбегутся к вам, завывая, как стая волков. Черт возьми, этот болван сам загнал себя в угол! Наверное, уже поздно звонить в Адмиралтейство и объяснять, что это была шутка?

– Но Амброз едет не на пустое место. У него контракт.

– Как!

– Точно. Видишь, вон там толстяк с кучей репортеров? Это мистер Лльюэлин, акула кинобизнеса. Он обещал Амброзу полторы тысячи долларов в неделю за сценарии.

Реджи зажмурился, потом осторожно открыл глаза.

– Я, кажется, заснул, – задумчиво сказал он. – И видел сон, – продолжал он, улыбнувшись при мысли о странном видении: – Будто ты говоришь мне, что кто-то предложил Амброзу полторы тысячи долларов за его сценарии.

– Мистер Лльюэлин предложил.

– Ты не врешь?

– Истинная правда. Хотя, кажется, по-настоящему контракт подпишут только в Нью-Йорке, но все уже обговорено.

– Я сражен!

Подумав немного, Реджи поинтересовался:

– Он уже что-нибудь получил?

– Нет еще.

– Даже аванса? Ничего такого в виде сотни-другой монет, которые можно потратить с легким сердцем?

– Ничего.

– Так-так, – сказал Реджи. – Ясненько. И когда же начнется его карьера? Когда можно будет его по-настоящему поздравить?

– Во всяком случае, не раньше, чем он окажется в Калифорнии.

– К тому времени я уже буду в Канаде, – сказал Реджи. – Увы.

На какое-то мгновение он опечалился. Но только на мгновение. Ибо Реджи Теннисон обладал редким и замечательным качеством: он умел радоваться удаче ближнего, даже если ему при этом ничего не перепадало. А может быть, его вдруг осенила мысль, что почтовое сообщение между Канадой и Калифорнией работает как часы и что с помощью пера и бумаги он может горы свернуть.

– Ну тогда это просто замечательно, – сказал он. – Рад за него. Знаешь, что я сделаю? Дам ему рекомендательное письмо к девушке, о которой я тебеговорил. Она увидит, что у него приятные…

Голос его пресекся. В горле у него пересохло. За спиной кузины он увидел нечто.

– Гертруда, – позвал он шепотом.

– Что случилось?

– Я правду говорил про эти га-га… ну, сама знаешь. Может, в первый раз это и был настоящий Амброз, но сейчас точно – ОНО.

– О чем ты?

Реджи несколько раз поморгал, потом наклонился к самому уху Гертруды и зашептал:

– Только что я видел астральное тело одного моего приятеля, который, я точно знаю, сейчас торчит на юге Франции. Его зовут Монти Бодкин.

– Что?!

– Не оборачивайся, – предупредил Реджи, – оно у тебя за спиной.

Видение заговорило:

– Гертруда!

Голос был тусклый и безжизненный, каким и должен быть голос бесплотного духа.

Гертруда Баттервик резко обернулась, а обернувшись, смерила говорящего долгим, холодным, испытующим взглядом. Затем, не удостоив его ответом, презрительно повела плечом и отвернулась. Призрак постоял немного, переминаясь с ноги на ногу, виновато улыбнулся, скользнул прочь и затерялся в толпе.

Реджи Теннисон внимательно следил за ходом разыгравшейся перед ним житейской трагедии. Он уже понял, что поторопился с выводами. То был не плод воображения, а самый что ни на есть настоящий Монти Бодкин, собственной персоной. И Гертруда Баттервик только что дала ему от ворот поворот, причем в такой резкой форме, что даже Реджи, которому ситуация была до боли знакома, за всю свою жизнь ничего подобного не видел. Он ничего не понимал. Он был удивлен, ошарашен, заинтригован, и все эти чувства вылились в одно краткое восклицание:

– Эй!

– Ну что? – отозвалась Гертруда, пытаясь выровнять дыхание.

– Послушай, что все это значит?

– Что «все это»?

– Это правда был Монти?

– Да.

– Он позвал тебя.

– Я слышала.

– Но ты ему не ответила.

– Не ответила.

– Почему?

– Я не желаю разговаривать с мистером Бодкином.

– Почему?

– Ах, Реджи!

И тут Реджи попробовал взглянуть на эту загадочную историю под иным утлом зрения. С какой стати, задал он себе вопрос, Гертруда и старина Монти у всех на глазах позволяют себе подобный спектакль? Ведь они в лучшем случае едва знакомы.

– Выходит, ты знакома с Монти?

– Да.

– Я не знал.

– Если хочешь знать, мы даже были помолвлены.

– Почему же я о об этом не слышал?

– Отец не велел нам объявлять о помолвке.

– Почему?

– Он был против.

– Почему?

– Ах, Реджи!

Реджи постепенно начал понимать.

– Так-так! Значит, вы с Монти были помолвлены?

– Да.

– А сейчас – нет?

– Нет.

– Почему?

– Неважно.

– Тебе что, не нравится старина Монти?

– Нет.

– Тогда почему ты…

– Ах, Реджи!

– А всем остальным он нравится.

– Правда?

– Честное слово. Редкой души человек!

– Я так не считаю.

– Почему?

– Реджи, ради Бога!

Реджи показалось, что пришло время вмешаться и дать дельный совет. У него сердце кровью обливалось при мысли о несчастном Бодкине. По тому, как он вел себя во время недавней сцены, было ясно как дважды два, что парень сам не свой, и Реджи подумал: пора кончать эти шутки. До чего мы докатимся, сказал он сам себе, если девицы будут безнаказанно задирать нос и отшивать таких славных парней, как Монти.

– Погоди вздыхать-то – корсет лопнет. Возмущайся сколько угодно, но факт остается фактом: ты всего-навсего ноль без палочки, и то, что ты сейчас делаешь, будет самым глупым поступком в твоей жизни. Все вы, девчонки, такие. Бог знает что о себе навоображают, начнут швыряться честными людьми направо-налево, и этот им нехорош, и тот, а в результате останутся с… – в общем, останутся ни с чем. В один прекрасный день ты проснешься и будешь рвать на себе волосы с досады и говорить: какая же я дубина, что упустила Монти. Ну чем он тебе не угодил? Приятный, обходительный, животных любит, богат как не знаю кто – лучшей партии не придумаешь. Что ты о себе возомнила (говорю это тебе как друг)? Ты что, Грета Гарбо?[31]31
  Грета Гарбо (1905–1900) – американская актриса шведского происхождения. Настоящая фамилия – Густафсон.


[Закрыть] Не валяй дурака, Гертруда, а послушай лучше моего совета. Беги за ним со всех ног, догони, поцелуй и скажи, что ты вела себя как последняя идиотка, но больше не будешь.

Центральный нападающий английской сборной бывает страшен во гневе, и вспышки молний, замелькавшие в красивых глазах Гертруды Баттервик, давали ясно понять, что еще немного – и Реджинальд Теннисон получит такую суровую отповедь, от которой, учитывая его ослабленное состояние, он не скоро оправится. Взгляд ее был суров. Она смотрела на него так, словно он был судьей, удалившим ее с поля во время решающего матча.

Но тут, по счастью, зазвонили колокольчики, засвистел паровоз, и мысль о том, что она может опоздать на поезд, отодвинула центрального нападающего на задний план, пробудив в ней женщину. С пронзительным и чисто женским визгом Гертруда бросилась бежать.

Реджи, по известной причине, не мог передвигаться так быстро. На ватных ногах он кое-как доковылял до поезда, но поезд тронулся, оставалось одно – прыгать. Приведя в порядок свои мысли, взбаламученные бурной встряской, он обнаружил, что в вагоне кроме него находится еще один человек, единственный, кого ему сейчас хотелось бы видеть, а именно Монти Бодкин. Он понуро сидел в углу, всем своим видом напоминая выжатый лимон.

Для Реджи это был приятный сюрприз. По умению совать нос в чужие дела ему не было равных в Лондоне, и теперь представилась возможность из первых уст, так сказать, узнать о неудачном романе. Голова у него трещала, хотелось спать, но любопытство пересилило сон.

– Ба! – воскликнул он. – Никак это Монти! Вот так встреча!

Глава III

– Вот так встреча! – воскликнул Монти. – Что ты тут делаешь?

Реджи Теннисон, казалось, не слышал вопроса. В иных обстоятельствах он бы с радостью поговорил о своей персоне, но сейчас ему не хотелось.

– Еду в Канаду, – сказал он, – Но не будем на этом заострять внимание. Подробности потом. Скажи лучше, что там у вас произошло с моей кузиной Гертрудой?

Когда Реджи Теннисон нарушил уединение Монти, плюхнувшись как мешок с углем, тот сначала оторопел, потом сильно пожалел, что не в силах пресечь это в корне, то есть двинуть непрошеного гостя по физиономии и вытолкать за дверь. Ближайшие час-полтора он надеялся посвятить молчаливой беседе со своей измученной душой, и разговаривать с кем бы то ни было, даже с другом детства, был не расположен. Но от этих слов на него нахлынула волна иных чувств. Поскольку на платформе все его внимание было сосредоточено на любимой девушке, он не заметил маячившую за ней смутную фигуру. И только теперь сообразил, что это, наверное, был Реджи, а из слов, которые тот только что произнес, он понял, что Гертруда успела с ним поделиться. В мгновение ока Реджинальд Теннисон превратился из незваного гостя в полезного носителя информации, полученной прямо из первоисточника. Правда, он все еще пребывал в унынии и не стал скакать от радости, но сменил гнев на милость и даже предложил попутчику закурить.

– Она тебе что-нибудь рассказала? – спросил он.

– Конечно.

– А что именно?

– Сказала, что вы были помолвлены, а теперь помолвку расторгли.

– Из-за чего, не сказала?

– Нет. А из-за чего?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Понятия не имею.

– Но ты хотя бы помнишь, из-за чего вы поссорились?

– Мы не ссорились.

– Как? Наверняка была ссора.

– Да нет же, говорю тебе. Беспрецедентный случай.

– Какой случай?

– Загадочный.

– Ах, загадочный? Понимаю.

– Рассказать все по порядку? Только факты.

– Давай.

– Слушай. Сам увидишь, случай беспрецедентный.

Наступило молчание. В душе Монти, судя по всему, происходила борьба: он сжал кулаки, и даже уши его от напряжения заходили вверх-вниз.

– И все-таки странно, – заметил Реджи. – Почему-то я раньше думал, что ты не знаком с Гертрудой.

– Познакомился. А иначе как бы мы обручились?

– Резонно, – согласно кивнул Реджи. – Но зачем скрывать-то? Почему я впервые слышу об этой вашей помолвке? Почему бы не тиснуть об этом в «Морнинг пост», чтобы весь Лондон знал? Так все делают.

– Везде есть тайные пружины.

– Что ты хочешь сказать?

– Скоро узнаешь. Позволь мне начать с начала.

– Надеюсь, не с самого детства? – забеспокоился Реджи. В теперешнем физическом состоянии ему хотелось краткого изложения фактов.

В глазах Монти Бодкина появилось мечтательное выражение – мечтательное и вместе с тем гневное. Он словно заново переживал события далекого, милого прошлого, ведь грустней всего в печали – мысль о счастье прошлых лет.[32]32
  …ведь грустней всего в печали – мысль о счастье прошлых лет – А. Теннисон. «Локсли-Холл». 1, 29.


[Закрыть]

– Впервые я увидел Гертруду, – так начал он свой рассказ, – на пикнике у реки. Мы сели рядом, и с самого начала было ясно, что мы с ней – в высшем смысле – идеальная пара. Ради нее я прихлопнул осу, и с этой минуты для меня началась новая жизнь. Сначала я посылал ей цветы, потом стал звонить, потом сам зашел, потом мы ходили на танцы, а через две недели были уже помолвлены. Или что-то в этом роде.

– «Что-то в этом роде»?

– Вот это я и имел в виду, говоря о тайных пружинах. Из-за ее отца не могло быть и речи о настоящей помолвке. Ты, может быть, знаешь ее папашу – Дж. Г. Баттервик, торговая контора «Баттервик, Прайс и Мандельбаум»? Ну, конечно, знаешь, – поправился Монти с вымученной улыбкой, поняв абсурдность вопроса. – Он же твой дядя.

Реджи кивнул:

– Дядя. Сейчас, средь бела дня, трудно отрицать. Но знаю ли я его? Честно говоря, мы редко видимся. Он меня не любит.

– Меня тоже.

– И знаешь, что он учудил – что он, старый хрыч, затеял? Ты спросил, что я делаю в поезде, и я ответил: еду в Канаду. Ты не поверишь, но он уговорил моих домашних послать меня в Монреаль, в какую-то мерзкую контору. Но давай не будем обо мне, – сказал Реджи, спохватившись, что прерывает нить душераздирающей истории. – Поговорим лучше о вас с Гертрудой. Ты остановился на том, что мой кровожадный дядя Джон невзлюбил тебя.

– Именно. Он, правда, не называл меня лодырем…

– А меня называл. И часто.

– …но стал выдвигать условия. Сказал, что, прежде чем дать согласие на брак, он должен знать, как я зарабатываю себе на жизнь. Я честно признался, что никак не зарабатываю, поскольку покойная тетушка оставила мне триста тысяч фунтов в первоклассных ценных бумагах.

– Ты поразил его в самое сердце.

– Я тоже так думал. Но нет. Он только надул щеки и заявил, что не позволит своей дочери выйти за человека, который не способен зарабатывать.

– Как мне это знакомо! Он всегда ворчал, что и у меня нет такой способности. Посмотри, говорит, на своего брата Амброза: сидит на хорошей должности в Адмиралтействе, а в свободное время сочиняет романы, и хоть я сам их не читал… А кстати, говоря об Амброзе, презабавнейшая история вышла…

– Мне продолжать? – безучастным тоном проговорил Монти.

– Конечно-конечно, – спохватился Реджи. – Только потом я все-таки должен досказать про Амброза. Ты очень удивишься!

Монти, насупившись, созерцал проносящийся мимо пейзаж. Его добродушное лицо всегда мрачнело, когда он вспоминал Дж. Г. Баттервика. В глубине души он тешил себя надеждой, что ишиас окажется неизлечим.

– Так на чем я остановился? – спросил он, отвлекшись от мрачных мыслей.

– На шутке насчет «способности зарабатывать».

– Ах, да. Он сказал, что ни за что не позволит Гертруде выйти за человека, который не способен зарабатывать, так что все обеты не в счет, пока я не докажу, что могу – так он выразился – найти работу и удержаться на ней ровно год.

– Сурово… Гертруда, разумеется, не стала слушать всю эту чушь?

– Стала, стала. Естественно, я тут же предложил ей собрать чемодан и быстренько зарегистрироваться где-нибудь по соседству. Думаешь, она согласилась? Нет. Как будто не в наши дни живет. Сказала, что очень меня любит, но решительно отказывается выйти за меня замуж, пока отец не даст добро.

– Не может быть!

– Еще как может.

– Не думал, что есть еще такие девушки.

– Я тоже.

– Прямо как из старинного романа.

– Именно.

Реджи призадумался.

– Конечно, все это неприятно, – заметил он, – но факт остается фактом: Гертруда – большой души человек. Я думаю, это в ней от хоккея. Так что же ты сделал?

– Нашел работу.

– Ты?

– Ну да.

– Шутишь!

– Не шучу. Я поговорил с дядюшкой Грегори – он знаком с лордом Тилбери, который руководит издательством «Мамонт». Тот пристроил меня младшим редактором в «Мой малыш», журнал для дома и детской. Меня уволили.

– Еще бы! И тогда…

– Дядюшка Грегори упросил лорда Эмсворта взять меня секретарем в Бландинг. Меня уволили.

– Естественно. А потом?..

– А потом я сам взялся за все дело. Познакомился с одним типом по имени Пилбем – у него сыскное агентство, – и когда выяснилось, что он ищет себе помощников, я стал одним из них.

Реджи выпучил глаза.

– Сыскное агентство? Ты хочешь сказать, где всякие детективные дела?..

– Точно.

– Неужели ты стал сыщиком?

– Вот именно.

– Ну и ну! Рубины магараджи, пятна засохшей крови и всякое такое?

– Вообще-то, – стал объяснять Монти, – мне мало что поручают. Я просто числюсь у них специальным сотрудником. Видишь ли, я сказал Пилбему: он берет меня к себе – я даю ему тысячу фунтов, и мы поладили.

– Дядя Джон об этом не знает?

– Нет.

– Он знает только то, что ты нашел работу и держишься на ней?

– Ага.

Реджи был явно озадачен.

– Хочешь знать, что я об этом думаю? Похоже, можно ждать счастливой развязки. В здравом ли уме тот, кто бросает на ветер тысячу фунтов, чтобы жениться на Гертруде – это мы обсуждать не будем. Мне лично цена кажется завышенной, но у тебя на этот счет, я уверен, другая точка зрения. Так что же не заладилось?

Монти страдальчески поморщился:

– Не знаю! Вот это меня и пугает. Ни малейшей зацепки. Я отправился в отпуск в Канны, в полной уверенности, что все идет своим путем. Перед отъездом Гертруда была со мной так мила, лучшего и желать нельзя. И вот в одно прекрасное утро я получаю от нее телеграмму и читаю, что она разрывает помолвку. Ни слова больше!

– Никаких объяснений?

– Ничего вообще. Мне просто отказали. Беспрецедентный случай. Я был потрясен.

– Естественно.

– Я сразу же на самолет, прилетел и – к ней. Она не желает меня видеть. Звоню по телефону – снимает трубку дворецкий с насморком. Но я знаю, что она со своими хоккеистками собирается в Америку, и вижу только один выход – купить билет на тот же пароход и по дороге все уладить. По-видимому, произошло какое-то недоразумение.

– Может, она что-нибудь такое про тебя услышала?

– Не могла, нечего было.

– А ты случайно, когда был в Каннах, не водился с какими-нибудь иностранками… ну, авантюристками? Я это к тому, что кто-то мог ей об этом рассказать, а?

– Не было там никаких иностранных авантюристок. По крайней мере, мне не попадались. Я жил в Каннах почти как отшельник. Только купался да играл в теннис – и больше ничего.

Тут Реджи всерьез задумался. Случай и впрямь, как выразился Монти, был какой-то беспрецедентный.

– Знаешь, что я думаю? – вымолвил он наконец.

– Что?

– Сдается мне, ты ей надоел.

– Как это?

– Ну, я хочу сказать, подумала она хорошенько и решила, что ты не тот, кто ей нужен. С девушками это бывает, сам знаешь. Посмотрят лишний раз на фотографию – и все, пелена спадает с глаз.

– Ох!

– Тут нужны решительные меры. Ей надо дать энергичную встряску.

– Как это – встряску?

– Ну, есть разные способы. Главное, ты не волнуйся. Я сам займусь этим делом. Очевидно, случилось то, что и должно было случиться. Она потеряла к тебе интерес. Твое очарование перестало на нее действовать. Но тебе незачем об этом беспокоиться. Все снова станет на свои места.

– Ты правда так думаешь?

– Конечно. Я понимаю Гертруду. Я знаю ее с пеленок. Я поговорю с ней. Вообще-то я начал это дело, еще когда поезд не отошел, и надеюсь, заставил ее задуматься. Ну а теперь, на корабле, я пойду к ней и доведу все до конца.

– Спасибо тебе.

– Не за что. Да ради такого парня, как ты, – заявил Реджи, глядя на своего друга туманными, но полными искреннего чувства глазами, – я готов на что угодно.

– Спасибо, спасибо.

– Ведь и ты не откажешься в случае чего протянуть мне руку помощи?

– Да уж не откажусь.

– Ты прямо так и ринешься на помощь…

– Как тигр.

– Точно. Итак, предоставь это дело мне. Я все устрою так, что ты и глазом не успеешь моргнуть, как она снова тобой очаруется. А сейчас, – сказал Реджи, – если ты не возражаешь, я бы вздремнул чуть-чуть. Сегодня я лег без десяти шесть, и теперь все время спать хочется. От сна и голова пройдет.

– А у тебя болит голова?

– Дорогой мой, – сказал Реджи, – вчера вечером «Трутни» устроили мне проводы, тамадой был Кошкинкорм Поттер-Пирбрайт. Продолжать или и так все ясно?