Текст книги "Призраки Уэли И Козни Императора (СИ)"

Автор книги: Павел Беловол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Беловол Павел Сергеевич

Призраки Уэли И Козни Императора – Книга 1

:

graph-definition>

© Copyright ([email protected]) graph-definition>

Размещен: 16/05/2010, изменен: 16/05/2010. 873k. graph-definition>

: graph-definition>

graph-definition>

Начало формы

Конец формы

Начало формы

 Ваша оценка:

Конец формы

Аннотация:

Проявление у человека веры в потусторонний мир есть не что иное, как страх о конце существования его как личности. Жизнь прекрасна, когда она подкреплена верой о нескончаемой жизни души после ухода ее из этого бренного мира. Вера в существование призрака – может быть одним из таких проявлений. Эта книга дает шанс читателю погрузиться с главными героями в страну иллюзий и фантазии для продолжения активных действий в потустороннем мире...graph-definition>

   Павел Беловол

   Призраки Уэли и козни императора

   Роман-фэнтези

   В пяти книгах

   Книга первая

   Проявление у человека веры в потусторонний мир есть не что иное, как страх о конце существования его как личности. Жизнь прекрасна, когда она подкреплена верой о нескончаемой жизни души после ухода ее из этого бренного мира.

   Вера в существование призрака – может быть одним из таких проявлений.

   Эта книга дает шанс читателю погрузиться с главными героями в страну иллюзий и фантазии для продолжения активных действий в потустороннем мире...

   ПРЕДИСЛОВИЕ

   О книге... Что можно сказать о книге, в которой герои и события настолько невероятны, на сколько можно себе это представить. Согласна! История не реальна, но с уверенностью могу сказать, что эти герои были в реальности. К примеру, семейство Уэли действительно проживало в Сан-Диего в конце XIX века. После их смерти и до сих пор ходят слухи о доме Уэли, в котором обитают призраки бывших его владельцев.

   В романе задействованы и герои библиотеки Эндрю Бейна в Питсбурге, о которых немало снято фильмов и написано книг. Многие из читателей могли слышать и о самой библиотеке, в которой обитают призраки, и о самих призраках. Также был использован знаменитый замок Тауэр в Лондоне, который известен своими событиями, происходящими в нем в течение 10 веков, и о легендах, связанных с его обитателями, такими как Вильгельм I, Генрих VIII, Анна Болейн, Ричард III, Эдвард V, Ричард-герцог Йоркский и Генрих VII Тюдор. Подвалы Эдинбурга, наполненные тайнами, и храм Грейфрайэрс со своей страшной историей. Не остался без внимания и легендарный "Летучий голландец" с его капитаном Ван Дер Декеном.

   В книге также встречаются и другие реальные герои: беспощадный и кровожадный император ацтеков – Ауитсотль, живший в конце XV века и его противник Тцотцоматцин – уважаемый всеми правитель города Койоакан, который по приданию был магом. А также испанские миссионеры Бернардо де Саагун и сеньор Диего де Ланда.

   На этих страницах можно встретить героев и другого рода, взятых из легенд различных народов: кентавры, драконы, русалки, гуараггед аннон, агиски, кранды, лазиль, эльфы, гномы, ангелы и т. п.

   Но при всем этом обилии реальных героев, заявляю, что вся история, описанная в романе, полный вымысел автора, и не имеет под собой никакой почвы. Настоящие только множество героев и события, которые были при их жизни, по которым можно в какой-то степени изучать историю.

Часть I. Уэли

Глава 1. Предыстория

   Эта история началась именно на этом месте.

   На окраине старого города Сан-Диего, где высохший пустырь с потрескавшейся почвой, увенчанный кустарниками колючего бурьяна, отделял жилые кварталы от остального мира, лежащего за его пределами. Тем не менее, этот пустырь иногда собирал сотни людей. Здесь не проводилось никаких аукционов или народных гуляний, не проводились никакие увеселительные мероприятия. На пустыре стояло сооружение, возведенное местными властями, для исполнений приговоров, которые были окончательны и не подлежали никакому обжалованию.

   Это сооружение представляло собой помост из строганных, но уже почерневших от времени досок. В центре помоста дно было оснащено створками, которые открывалась вниз, с помощью щеколды с пружиной и самого примитивного веревочного привода. Веревка оттягивает рычаг под воздействием пружины, а створки открывались вниз под своим весом. Перила на помосте отсутствовали. Подняться на него можно было по нескольким ступеням, также без перил. И завершающая и основная надстройка в этом сооружении, ради которой и возведен этот помост, это, конечно, сама виселица.

   Для совершения казни, сюда местные власти сгоняли народ, на вытоптанную площадку перед помостом. Сгоняли, потому что не было желания у народа быть свидетелями подобных экзекуций. Люди собирались неохотно, предвкушая зрелище не для слабонервных.

   В тот день, 18 сентября 1852 года, на эшафоте оказался осужденный и приговоренный к повешению высокий человек с темными длинными сальными волосами. К смерти он был приговорен местным "опьяненным" судом и присяжными за попытку украсть катер "Plytys", владельцами которого были двое из тех самых присяжных. Думаю, не требуется объяснений, и не стоит вдаваться в подробности такого жестокого приговора. При этом, двое подельников осужденного были приговорены к заключению сроком на 1 год.

   Приговоренного висельника звали Янки Джим Робинзон. Он имел репутацию бездельника и мелкого воришки, ведущего разгульный образ жизни. Когда его вывели на помост, Джим Робинзон оглядел с ухмылкой собравшуюся публику, и смело пристроился на створках под веревкой. Но даже после того, как палач накинул на его шею петлю, он все еще отпускал саркастические шутки в адрес палача. По мнению многих свидетелей этой казни, Джим Робинзон был уверен, что суд не мог его приговорить к повешению, а вся эта комедия была лишь предлогом, чтобы заставить его покаяться в совершении преступления.

   Спустя мгновение, перед свидетелями предстала ужасная картина. Произошел непростительный казус, виновником которого был палач. Дело в том, что прошлый раз, когда проводили подобную экзекуцию, приговоренный был низенького роста, и палач забыл укоротить веревку. Вместо того, чтобы, бедняга, сломал себе шейные позвонки и быстро умер, он коснулся земли носками своих истоптанных сапог и начал задыхаться, нервно вздрагивая. Его тело приняло мешковатый вид, а сознание еще присутствовало в его голове, Джиму Робинзону случилось встретиться взглядом со стоящим перед помостом молодым человеком по имени Томас Уэли. Не будем рассуждать, кому было хуже в тот момент: умирающему мучительной смертью на веревке или тому парню, опешившему от ужаса, которому пришлось взглянуть в глаза умирающего.

   Томас Уэли и Джим Робинзон смотрели друг другу в глаза несколько мгновений, но им обоим представилось, что это мгновение длилось целую вечность. Томасу казалось, что это он сам задыхается. Во взгляде несчастного висельника читались страх, недоумение и упрек. Было ощущение, что тот говорит ему взглядом:

   – Ты должен был предотвратить это...

   Томас смог выдохнуть только после того, как увидел, что тело несчастного безжизненно обвисло, а глаза застелила пелена.

   Может быть, кто-то и усомнится, но эта история в какой-то степени повлияла на всю дальнейшую судьбу Томаса Уэли, в прямом смысле этого слова.

Глава 2. Горести

   В1849 году, 25-летний Томас Уэли приехал в Калифорнию из Нью-Йорка. Это был самостоятельный, трудолюбивый и, разумеется, рискованный человек. Изначально удача была на его стороне, в его начинаниях и бизнесе. Приехал он за благосостоянием, которое должно было непременно случиться. Когда Уэли путешествовал по западу, он заключал деловые контракты и узнавал жизнь в золотой лихорадке Калифорнии, самостоятельно изучал местную политику, социальные круги.

   В августе 1853 года Томас Уэли возвратился в Нью-Йорк и женился на замечательной женщине по имени Анна Элойз де Лони. Пара вернулась в Сан-Диего, чтобы развивать бизнес Уэли.

   К тому времени, когда Томас Уэли был готов купить землю для постройки дома, город притерпел некоторые изменения. Окраины передвинулись на много миль. Бывшие пустыри и пастбища были застроены усадьбами и жилыми кварталами. Озеленение города дало результаты в течение последующих нескольких лет. Виселицу перенесли на более отдаленное расстояние. Город расцвел и благоухал.

   В сентябре 1855 года Уэли нашел большой участок в старом городе, который был ему по карману, но по непонятным причинам никто не хотел его покупать. За небольшую сумму сделка была заключена и Томас Уэли принялся за постройку дома своей мечты. Десять тысяч долларов понадобилось Уэли, чтобы отстроить двухэтажный особняк в стиле ренессанс. Разработанный и построенный им самим, дом был признан самым прекрасным сооружением в Южной Калифорнии в то время.

   В поместье находился большой кирпичный, защищенный от крыс амбар для хранения зерна, в подвальных помещениях было множество комнат для общего склада Уэли.

   Внутреннее убранство жилых комнат украшала мебель из красного и розового дерева, брюссельские ковры и парчовые портьеры. В центре комнат свисали золоченые люстры на сводчатых потолках. Высокие арочные проемы разделяли большие комнаты.

   В доме был жилец, на которого Томас Уэли никак не рассчитывал. Там происходили необъяснимые явления. Часто можно было услышать голос и грубый смех, на втором этаже слышался топот сапог. На кухне по ночам слышалось бряцание посуды. Неожиданно мог потухнуть камин в гостиной или отвориться со скрипом створка шифоньера.

   Спустя некоторое время, кто-то из соседей, в разговоре с Анной Элойз о происходящем в доме, высказал предположение, что где-то в этих местах стояла виселица. Она рассказала об этом мужу. Уэли, в свою очередь, поспешил найти старые карты города и выяснил, что на том самом месте, где находится его дом, и стояла та самая виселица. Виселица, на которой был повешен Янки Джим Робинзон, его предшественники и некоторое время его последователи.

   Прошло еще некоторое время и в последующие годы у Томаса Уэли появилось на свет пятеро замечательных и озорных ребятишек. К тому же, он успел построить еще несколько складов в Калифорнии для сдачи в наем.

   Однако 1858 год был самым трудным для семьи Уэли. В январе их второй ребенок, Томас младший, умер в возрасте 18 месяцев. Позже, в этом же году, сгорел от поджога один из складов Уэли, расположенный в секции торговых комплексов в Старом городе. Его величавый особняк был всем, что у него осталось.

   Томасу Уэли пришлось сдавать часть своего дома для зала суда округа, а также три комнаты на втором этаже под складские помещения. От этого он получал 65 долларов каждый месяц, что было неплохим доходом для семейного бюджета, но никак не хватало для восстановления складов, а дальше было и того хуже.

   После того как горожане Сан-Диего начали выступать с протестами, "что для зала суда было бы лучше занять центральное место города", суд покинул дом и переехал. Этот факт озлобил Уэли, так как он чувствовал, что суд предательски отнесся к их соглашению. Таким образом, семья Томаса Уэли обеднела, и Уэли стал отрешенным и безразличным ко всему происходящему вокруг него, кроме семьи, которую он любил.

   Следующая трагедия произошла в семье Уэли в 1875 году с их дочерью Виолеттой Элойз. Она была первой из дочерей Томаса и Анны. Девочка была очень красива, а к ее красоте прилагался утонченный вкус и манеры, ум и находчивость. Большую часть своей сознательной жизни она проводила за книгами и учебниками. Никто не мог ожидать от Виолетты того, что с ней произо-шло.

   Когда девочке исполнилось 17 лет, она взяла пистолет отца и, прислонив ствол к области сердца, нажала спусковой крючок. Отец подобрал раненное тело своей дочери в саду и отнес ее в гостиную, где она и умерла. В записке, которую оставила Виолетта, говорилось:

   "Сумасшедшая от истории жизни, стремящаяся к загадке смерти; Рада быть брошенной где-нибудь, где-нибудь не в этом мире. А еще эти голоса, шепот и смех".

   Два года спустя, в 1877 году произошла трагедия с четвертым их ребенком, Питером Уэли. В тот вечер он праздновал свое 14-летие с друзьями. Весело проведя с ними время, в прекрасном настроении он возвращался домой, по слабо освещенным газовыми фонарями улицам.

   Перед самым порогом родительского дома к нему подошли четверо из местных хулиганов и потребовали заплатить им сто долларов, якобы за то, что он, следуя домой, прошел по территории, которая принадлежит их клану. Питер, будучи бодрым и разогретым от выпитых впервые нескольких глотков рома, не уступил и просто ввязался в драку, тем самым, принимая навязанную противником игру. Впоследствии, конечно, по закономерности: "кого больше, тот и прав", был избит до потери сознания.

   В это время отец, поправляя портьеры, услышал шум под окнами. Предчувствуя недоброе, он вышел на порог с винтовкой, увидев сына и поняв, в каком он состоянии, вскинул орудие, приложив его к плечу, и пустил пулю вдогонку пытающимся скрыться от дальнейшего правосудия. Но пуля-дура, и настигла одного из убегавших. К счастью следствия, хулиган не был смертельно ранен, и позднее, под психологическим давлением, выдал своих сообщников.

   Что произошло с виновными за содеянное преступление, история умалчивает. Но показания, которые давали обвиняемые, не были приняты за истину, но еще долго были на слуху у народа.

   Интерес для разговоров дал такой факт: хулиганы в один голос утверждали, что в течение недели, накануне того рокового дня для Питера Уэли, по вечерам они слышали голос, который давал наставления для совершения убийства и что в противном случае им неминуемо грозит смерть. Напуганные, они понемногу стали делиться друг с другом о том, что происходило с ними. В конечном итоге, при совместном обсуждении, ими было принято решение: привести в исполнение, требуемое от них.

   После рокового боя с хулиганами, Питер Уэли прожил еще пять дней, и умер от повреждения внутренних органов, не приходя в сознание.

   Для Робинса Уэли, самого младшего из семьи Уэли, роковым стал 1879 год. Двенадцатилетний мальчик самостоятельно изготовил крылья из простыни, взятой на своей постели, двух палок, перевязанных веревкой буквой "Т". Мальчик взобрался на крышу своего дома, привязал конструкцию к спине, и без малейшего страха и с полной уверенностью, что ему удастся преодолеть силу притяжения. Робинс оттолкнулся от конька, расправив руки, как птица, рухнул с высоты 12 метров на выложенную камнем дорожку, прямо под ноги своего отца Томаса.

   Изумленный от страшной картины, Томас упал на колени перед сыном и услышал его свистящий, невнятный шепот:

   – Он приходил ко мне. Он говорил со мной. Он уговорил меня это сделать. Я говорил с ним все эти дни и ночи. И я ему поверил.

   Мальчик выдохнул последний раз и вместе с этим выдохом отпустил свою душу на волю.

Глава 3. Джим Робинзон

   Завтракали они втроем, в тихом семейном кругу: Томас Уэли, его жена Анна и дочь Коринн. Стол был накрыт не богато, но краюха горячего хлеба, кувшин молока да солонка всегда присутствовали. Не теряя времени на разговоры, все сидели молча и потихоньку уплетали, заряжаясь энергией на день грядущий.

   Коринн была поглощена своими мыслями о своем женихе, с которым они планировали венчание весной. Она мысленно представляла, как с весенними паводками запоют птицы, начнут расцветать цветы, почки на деревьях выбросят первые листья навстречу теплым солнечным лучам. Какое платье они будут готовить с матерью долгими сереющими вечерами за разговорами о жизни, где мать будет давать наставления будущей хозяйке и жене. Глаза ее блестели и Коринн смущенно пыталась подавить улыбку от сладострастных видений.

   Мать задумалась о житейских делах, которые лежали на ее хрупких плечах по хозяйству. Чем порадовать на обед мужа, успеть бы со стиркой, как можно перекроить старые платья Коринн, чтобы они выглядели новыми, да и мало еще о чем.

   Томасу Уэли не давали покоя дела, связанные с обеспечением семьи.

   Во время этого завтрака каждый был поглощен своими мыслями. Неожиданно Томас напряг слух и стал прислушиваться. Ему показалось, что у него за спиной стоял кто-то невидимый и, наклонив к его уху голову, шептал, шептал и шептал. Он перестал пережевывать и прислушался еще внимательнее. Теперь Уэли ясно и отчетливо услышал монотонный, шипящий и насмешливый голос:

   – Осталось совсем немного времени. Настала очередь твоей последней дочери. Она у тебя оказалась самая неподатливая на мои чары. С остальными твоими отпрысками было намного проще. Но ничего, скоро я покончу с твоей средненькой дочкой, а потом возьмусь за твою ненаглядную супругу. Тебя же я заставлю жить долго, с мучительным осознанием твоей никчемности. Ха – ха – ха...

   Смех грохотом пронесся по всей комнате и постепенно отдалился и затих.

   Томас встряхнул головой, отгоняя неприятные видения, и осмотрелся.

   Анна взглянула на мужа в испуге и с неуверенностью в голосе спросила:

   – Дорогой, что случилось, ты будто бы приведение увидел?

   Коринн отпустила сладкие грезы и взглянула на отца. Томас сидел бледный, его глаза выражали испуг и недоумение. Он встал из-за стола, по-отечески поцеловал в лоб Коринн, погладил руку Анны, глазами пробежал по комнате и ответил со вздохом:

   – Нет, нет, ничего, милые, все в порядке. Просто задумался.

   Томас Уэли от непонятного наваждения был растерян. Он отправился в свой кабинет, устроился в кресле и стал набивать трубку, одновременно осознавая происходящее в его семье, сопоставляя с этой жуткой фразой. Томас возвращал события прошлых лет, и в его сознании прокручивались картинки тех ужасных семейных катастроф, которые произошли с его детьми. Ему припомнилась записка, которую оставила Виолетта перед смертью, и непонятная предсмертная фраза Робинса, которую он записал позже, сам не зная зачем. Томас припомнил и упоминание в них о голосах, разговорах с кем-то неизвестным. Тут же ему припомнились показания четверых подонков, которые убили Питера, они тоже говорили о каких-то голосах. Все это пробегало перед его воображением, с такой ясной очевидностью, что, казалось, все это происходило только вчера.

   Томас нервно теребил трубку во рту, передвигая ее зубами с одной стороны на другую. Он вскочил и начал судорожно отыскивать в ящиках своего дубового двухтумбового рабочего стола те самые предсмертные записки. Вываливая содержимое ящиков на пол рядом со столом, не соблюдая никакого порядка, Томас, исследовав все, обнаружил искомое и вновь вернулся в кресло.

   Открыв сложенный пополам один листок, он прочел:

   "Сумасшедшая от истории жизни, стремящаяся к загадке смерти; Рада быть брошенной где-нибудь, где-нибудь не в этом мире. А еще эти голоса, шепот и смех".

   Немного задумавшись, Томас прочел и вторую записку:

   "Он приходил ко мне. Он говорил со мной. Он уговорил меня это сделать. Я говорил с ним все эти дни и ночи. И я ему поверил".

   Томас опустил руки, раскинув их по обе стороны кресла, держа в одной записку от Виолетты, а в другой – последние изречения Робинса. Горькие мысли затмевали ему рассудок. Он начинал смутно понимать, что же все-таки происходит в его семье. Томас начал осознавать причины происходящего, но никак не мог понять, почему это происходит именно с ним? Какая причина заставила это нечто так относиться к его детям, жене и к нему самому?

   Погруженный в рассуждения Томас не заметил, как табак в трубке истлел, а он лихорадочно продолжал тянуть ее, пока не почувствовал на языке горький и терпкий вкус никотина. Этот привкус заставил вернуться Томаса к реальности. Доставая из коробочки, встроенной в подлокотнике кресла, принадлежности для чистки трубки, он снова услышал этот насмешливый шепот:

   – Ты все правильно понял, Томас Уэли. Это я не даю тебе покоя. Ты должен помнить меня. Это ты – последний, кто взглянул мне в глаза в тот роковой для меня момент, когда я переходил из состояния бытия в состояние небытия.

   Томас вздрогнул, но ему показалось, что он уже готов был к такой ситуации и, не медля, спокойным и ровным голосом начал диалог с чем-то потусторонним:

   – Ты тот самый Джим Робинзон, которого повесили в 1852 году, на этом самом месте, где сейчас стоит мой дом.

   – У тебя хорошая память, – ответил голос, все тем же насмешливым и невозмутимым шепотом.

   – Но, что тебе нужно от меня и от моей семьи? Чего ты добиваешься? – спросил Томас и закрыл глаза руками, подмяв листки бумаг на лбу.

   Его состояние выражало смятение и боль. Казалось, что этот пожилой человек сейчас заплачет и слезы потекут по его щекам. Но Томас взял себя в руки, откинулся на спинку кресла, открыл, а потом снова прикрыл глаза. Он ожидал продолжения разговора, потому что понимал – этому необходимо положить конец. И голос Джима Робинзона не заставил себя долго ждать.

   – Ты, Томас, должен прекрасно понимать, что мог помочь мне в тот момент, когда я находился в отчаянном состоянии. Но ты смотрел мне в глаза и даже не попытался ничего предпринять.

   Томас возмутился такому обвинению и в его словах послышалась робость и недоумение.

   – Да, я, бесспорно, в душе желал помочь, но каким образом. Не в моей власти изменить решение суда. Без сомнения, всем было понятно, что за тот поступок, который вы совершили, не стоило прибегать к таким мерам. Но.... – Томас запнулся, потому что голос Джима перебил его.

   – Вот именно "но...". Не один житель этого города не отважился купить землю, на которой стояла та самая виселица. Один ты герой решил прибрать к рукам, что так дешево отдается. В насмешку надо мной и над всеми несчастными, которые прошли через эту злополучную виселицу, ты выстроил свои хоромы, прямо на том самом месте, где она стояла.

   – Да. Но я об этом узнал два года спустя, – возмутился Томас и добавил: – Эти места так изменились, что я даже и не подозревал о таких вещах.

   – И, тем не менее, ты ничего не предпринял. В конце концов, ты мог продать этот дом и убраться в другое место. Но ты решил остаться вопреки здравому смыслу. Теперь ничто не остановит меня и я завершу начатое дело, – прохрипел голос Джима, и он в очередной раз зловеще расхохотался.

   Томаса Уэли передернуло, он дрожащими руками набил свою трубку и прикурил, жадно проглатывая дым. Томас начал размышлять о попытке предотвратить дальнейшее покушение на жизнь его дочери и жены. Он долго расхаживал, вымеряя шагами комнату от окна до дверей. Листки бумаги в его руках изрядно поистрепались и, в очередной раз взглянув на них, он положил их на стол, разглаживая складки и пробегая глазами по строкам еще и еще раз. Строки сливались в единое пятно. Вечер прятал солнечные лучи за городом и в комнату зловещим туманом неукротимо наступал вечер.

   Томас зажег газовый рожок, не выпуская трубку из рук, расположился в кресле и таким образом провел, бог знает сколько времени, со своими печальными думами. Голос Джима Робинзона в этот вечер больше не беспокоил его.

   Поздним вечером в кабинет постучала Анна и пригласила Томаса отужинать. Томас отворил дверь и пригласил супругу в кабинет. Анна волновалась, что ужин стынет, при этом напомнила Томасу, что тот не явился на обед. Но Томас не слышал ее. Он взял Анну бережно под локоток и провел ее мимо стола к креслу. Анна увидела на столе те самые предсмертные записки Виолетты и Робинса. Она почувствовала, как сердце забилось от нехорошего предчувствия. Томас усадил ее, а сам, продолжая прохаживаться по комнате, начал разговор, без робости и малейшего возбуждения в голосе.

   – Милая моя Аннушка. Мы прожили с тобой без малого уже 37 лет. Много пришлось пережить нам за эти годы. Мы похоронили с тобой четверых детей. Мой бизнес потерпел полное фиаско, но о нем мне говорить не хочется, потому как он не заслуживает внимания в сравнении с потерей наших детей. Сегодня я выяснил причину всех наших напастей и невзгод. Как это тебе не покажется невероятным и ты можешь решить, что я сошел с ума... – Томас на какое-то время задумался, взглянув на Анну, проникая взглядом в ее сознание, продолжил, – пойми, милая, со мной все в порядке. Ты должна помнить о том случае на виселице, свидетелем которого мне пришлось быть. Я рассказывал тебе о нем. Того парня звали Джим Робинзон. Так вот, что я тебе скажу. Это он причина всех наших несчастий. Это он подстроил все эти убийства наших несчастных детей. Это он живет призраком в нашем доме. Обрати внимание на эти записки. – Томас взял со стола записки и протянул их Анне.

   Анна дрожащими руками взяла бумагу и с нескрываемой печалью в глазах прочитала их. А Томас продолжил:

   – Ты видишь, о чем они там писали. О голосах и разговорах. Вспомни, как Робинс часами напролет говорил сам с собой в своей комнате. И припомни те показания, которые давали те подонки, убийцы Питера, утверждая о каких-то голосах по ночам. Теперь я начинаю подозревать, что они вовсе и не подонки, а просто напуганные ребята, которые действовали в сговоре со своим страхом, а не со своей совестью.

   – Но Томас.... – попыталась возразить Анна.

   И Томас, приложив палец к губам и сделав умилительную гримасу, дал понять ей, чтобы она его внимательно слушала дальше, и продолжил.

   – Дело в том, что я сегодня сам имел возможность общаться с этим собственно призраком Джима Робинзона. Первый мой контакт с ним произошел за завтраком и ты, моя милая, это очень точно подметила, что я увидел призрака. Только с той разницей, что я его не увидел, а услышал. Позже, в этом кабинете мне опять представился случай войти с ним в контакт. Он подтвердил свою причастность к смерти наших детей. Но самое невероятное в этой истории, что этот призрак намерен продолжать в том же духе. Джим Робинзон считает меня виновным в его смерти, в том, что я построил этот дом на том самом месте, где ему пришлось умереть, что продолжаю жить в нем, зная об этом. Он дал понять, что никакая сила его не остановит. Но я нашел выход и не дам ему продолжать свои гнусные похождения. Я просто нарушу все его планы и смешаю ему все карты.

   – Что ты задумал? – Анна с испугом посмотрела на Томаса, встала из кресла и продолжила, – тебе не под силу бороться с призраками или с приведениями. Может, просто продадим этот проклятый дом и уедем подальше из этих мест?

   Но Томас тут же отверг предложение Анны и высказал свои суждения по этому поводу.

   – Это не даст никакого результата. Если Джим Робинзон в облике призрака свободно перемещается из дома в дом и даже с улицы на улицу, то ему не составит никакого труда следовать за нами везде, куда бы мы ни уехали. В нашем положении я вижу один единственный выход, и я незамедлительно им воспользуюсь.

   Анна с подозрением посмотрела Томасу в глаза, взяла его за руки, и голосом испуганного ребенка спросила:

   – Ты это о чем? Ты хочешь бросить меня с Коринн? И это когда твоя дочь собирается замуж? – Анна расплакалась и закрыла глаза руками.

   Томас обнял ее за плечи, прижав к своей груди, тихо сказал:

   – Проблема в том, что призрак Джима Робинзона обещает в ближайшем будущем расправится с Коринн, а потом взяться за тебя, и все это может произойти до свадьбы. Но я не могу ему этого позволить, да и какой прок будет в свадьбе нашей дочери, если она даже и успеет выйти замуж, думаю, ей будет обеспечена кошмарная жизнь. Я не хочу, чтобы Коринн закончила свою жизнь так же, как и Виолетта. И не нужно так терзать себя, возможно, все уладится, и я найду более приемлемое решение, – слукавил Томас, отстраняя Анну от себя на расстояние вытянутой руки для того, чтобы взглянуть в ее намокшие от слез глаза.

   Он улыбнулся ей, и Анна невольно ответила ему тем же.

   – А теперь вытри слезы, и пойдем, посмотрим, что ты там приготовила нам на ужин. – Томас перехватил Анну одной рукой за плечи и увлек ее из кабинета прочь.

   Анна положила на стол предсмертные записки и, не сопротивляясь, направилась с Томасом Уэли в столовую.

   Прошло три дня. Томасу неоднократно приходилось говорить с призраком Джима Робинзона, пытаясь уговорить его не делать никаких попыток для осуществления его зловещих планов. Но все было тщетно, призрак Джима только раздражал его своим смехом. Томас Уэли принял решение: нарушить все планы призрака Джима Робинзона.

   Утром, 14 декабря 1890 года, когда солнце еще только начинало показывать свои первые лучи, он тихонько пробрался в свой кабинет и, выкурив последнюю трубку, решился на отчаянный поступок.

   Томас достал в оружейном шкафу сосуд с ядом и, без лишней нервозности и с чувством достоинства, высыпал содержимое в стакан и налил в него из хрустального графина воды. Без малейшего колебания, поднес стакан к губам, и в этот момент почувствовал, как неведомая сила удерживает его руку за запястье. Последовал голос Джима:

   – Ты не посмеешь нарушать мои планы. Я еще не покончил с твоими дочкой и женой.

   Но Томас равнодушно отнесся к призыву, собрав все силы, встал, выдернул руку из невидимых тисков и осушил стакан до дна.

Глава 4. Перевоплощение

   Томасу стало вдруг очень легко. Весь мир поник в его глазах. Никакой боли, никаких волнений, по коже пробежала приятная дрожь. Ничто в этот момент не могло бы сравниться с этим прекрасным состоянием. Тело обмякло и, как в невесомости, Томас Уэли стал медленно опускаться в кресло. На какое-то мгновение он потерял реальность времени, и неудержимая сила вдруг заставила Томаса снова встать из кресла.

   С необыкновенной легкостью Томас вспарил над креслом и, не чувствуя притяжения, прошел над письменным столом и, словно зачарованный, начал метаться по комнате, наслаждаясь легкостью, с которой он парил. Не осознавая, что с ним происходит, Томас с удовольствием поднимался под самый потолок, рассматривал заброшенные и позабытые предметы на шкафах и тут же мог опуститься на уровень пола, посмотреть в узкие щели под теми же шкафами. Томас Уэли подлетел к своему креслу, чтобы зависнуть над ним, и обомлел.

   Он увидел то, о чем позабыл на те несколько мгновений, пока наслаждался своими новыми сказочными возможностями. И в этот момент Томас Уэли осознал, что с ним происходит, вернувшись снова к реальности и к тому роковому моменту.

   Он увидел свое тело в таком безобразном виде, что невольно встрепенулся. Это было ужасное зрелище. Его тело покоилось в рабочем кресле, опрокинув голову набок, руки разбросаны в разные стороны и в одной из них, сжатый смертельной схваткой, стакан, в котором еще осталось несколько капель жидкости, решившей окончательно его судьбу. Лицо – белое, как мел, губы – синие, с желтым отливом, еще выпускали пену изо рта. Открытые глаза не выдавали ни страха, ни сожаления, и только белая пелена постепенно наплывала на зрачки, пряча под собой цвет.