Текст книги "Дар миротворца (СИ)"

Автор книги: Павел Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– Свинья ты, Сурок, белобрысая, – совершенно без обиды проронил Марк.

– Знаю. Но ты всё равно герой. Ни один миротворец не управился бы лучше тебя. Разве что Первый, ну да тот ведь легенда! Ты, будем по правде говорить, жизнью рискнул, чтобы вражду в Мельвии остановить.

– Я чувствую себя полным идиотом, – признался Марк.

– А зря, Подорлик. Я же не чурбан бесчувственный, знаю, чем ты горел в этом бою. Особенно к концу поединка. Ты и не думал в те минуты о Хеламире. В тебе горел твой дар, твоё призвание. Они-то тебя и вели, а вовсе не любовная страсть.

– Зачем ей был нужен этот обман? Зачем она выдумала эту историю с двоюродным братом? Почему не сказала правду? Я бы и так пошёл на этот поединок.

Сурок хитровато усмехнулся.

– Ой, не будь так самоуверен, миротворец! А впрочем, что я на тебя грешу? Может, и пошёл бы. Однако сострадание и чувство долга – далеко не лучшие помощники в бою. А вот обаятельная милашка из знатного рода мельвийских оружейников – совсем другое дело. Девчонка всё рассчитала, как заправский стратег, – Сурок вздохнул с искренним сочувствием. – До завтра время есть. Будешь объясняться с ней или как?

– Никаких завтра! – отрезал Марк. – Где Ильмар, Эльмика? Уходим немедленно!

Глава седьмая Скитающиеся во тьме

(Туманные болота)

Масляная лампада мерцала в углу, бросая блики на измождённое лицо спящего отшельника из Фарана. Выражение «спал как убитый» подходило ему как нельзя кстати. Загорелое лицо было бледным, веки сжались, губы застыли, как у статуи и дыхание улавливалось едва-едва. Войдя в дом, он рухнул как подкошенный на пол и до сих пор оставался неподвижен. Амарте стоило больших трудов втащить его на кровать и кое-как обработать рану на спине.

«Это моя рана… моя рана от стрелы проклятого сарпедонца, – поняла она. – Кто же ты такой, отшельник, если с такой лёгкостью берёшь на себя чужие раны?»

К счастью, охотничий самострел был старым и никуда не годным, стрела вошла в спину Амарты неглубоко, так что взятая на себя Эфаем рана опасений не вызывала. Но помимо неё Амарта обнаружила на его теле несколько лёгких ран, полученных от тенебежцев, и крупный чёрный ожог на груди – след от губительного заклятия некроманта. Эта рана её испугала. Амарте казалось, что это жуткое пятно на теле отшельника расширяется с каждым часом, и остановить это невозможно. Оставалось надеяться на новое чудо.

От потери крови и боли в раненой ноге Амарта вскоре осела на пол, прислонившись к кровати и, едва не теряя сознания, смотрела на лицо спящего отшельника.

«Кто же ты, Эфай? Зачем преследуешь меня? Зачем спасаешь? Сколько раз ты уже не давал мне умереть? Знаешь, я начинаю верить в ваши аделианские сказки об ангелах-хранителях. Это ведь ты вынес меня из подожжённой твоими дружками усадьбы моей матери. Правда, я чаще проклинала тебя за это, чем благодарила. Ты спас меня, но ты и продлил мою пытку на долгие двадцать лет. Ты спас мою жизнь, но в этой жизни у меня была только месть».

Глаза слипались. Амарта боролась со сном, так как в любой момент в дом могли ворваться секуторы во главе с проклятым Радагаром или приспешники сгинувшего некроманта – да мало ли кто! Но глубоко в душе чародейка чувствовала, что её вполне устраивает смерть во сне – рядом с фаранским отшельником, который все эти годы незримо был для неё одним из немногих по-настоящему близких людей.

«Это ты спас меня в мелисском подвале, где я умирала с Иглой Ведьмы в груди. Не знаю, что за магия тебе подвластна, но это ты был там – рядом со мною. Ты держал меня на своих руках, удерживая от вечного падения в Чёрный Провал. Наверное, ты и раньше спасал меня. Даже тогда, когда я, по вашим аделианским законам, заслуживала смерти. Зачем ты это делал, Эфай? Пытался загладить вину Меча Справедливости? Но это же невозможно. Мёртвых не вернуть. Искалеченные двадцать лет жизни не восполнить. Я никогда не прощу твоих аделиан. Пропасть между нами никогда не преодолеть. Даже силами такого чудотворца, как ты».

Амарта так и заснула, прислонившись к кровати Эфая. К полночи, когда погасла масляная лампада и комнату сокрыл непроглядный мрак, чародейка услышала, что Эфай зашевелился. Похоже, он попытался встать, но тотчас упал обратно от слабости.

– Лежи. Тебе ещё рано вставать, – проговорила Амарта, нащупав в темноте его голову. – У тебя сильный жар.

Она слышала его тяжёлое дыхание, переходящее в хрипы. Рана на спине была не опасна для жизни, ранения, причинённые мечами тенебежцев – тем более, но вот чёрное пятно на груди… Оно внушало наибольшие опасения. И Амарта была не в силах ничего сделать. От некромантии нет защиты, нет лекарства, любое её заклятие – приговор, как моровая язва или лепра.

– Я чем-то могу тебе помочь, отшельник? – сухо спросила Амарта.

– Ты уже помогла, чародейка, – ответил он с хрипотцой.

– Чем же?

– Ты вернула мне молодость. В безлюдной пустыне я и позабыл каково это – совершать безрассудства.

– Так значит, я тебя совратила, отшельник? – Амарта суховато хихикнула, вспоминая своё отражение в зеркале: бледное измождённое лицо и сбившиеся в космы волосы. Сейчас она, наверное, выглядит ещё страшнее. – Надо же! Воинов-Посвящённых среди моих воздыхателей ещё не было.

– Снова язвишь, Амарта… – чародейке показалось в темноте, что Эфай улыбается.

– Что значит, снова? Разве мы встречались с тобою хоть раз после той ночи в горящей усадьбе?

– Порой мне кажется, что эти двадцать лет мы прожили вместе, девочка моя.

К голове чародейки мгновенно прилила кровь. Если бы не слабость, она бы, наверное, вскочила, испепеляя отшельника гневным взглядом. Но сейчас, измученная и обессилевшая, она лишь тихо хмыкнула:

– Бредишь что ли, отшельник?

– Нет, Амарта. Жар, конечно, силён, но голова удивительно ясная. Странное чувство… Знаешь, я все эти годы не мог понять, что меня связывает с тобой. Я не видел тебя с того самого дня, когда отдал тебя твоему отцу. И в то же время, я как будто был свидетелем твоего пути: видел, как ты взрослеешь, как примеряешь новые наряды, как путешествуешь из Амархтона в Спящую сельву… Странно, правда?

– Действительно, странно. А как я вынашиваю планы своей мести, ты не видел? – неожиданно к горлу чародейки подкатил ком, а в голове зашумело. – Не видел, как меня голую поливали человеческой кровью на некромантском жертвеннике? Не видел, как я изучала тёмную магию и испытывала её на своих врагах? Не видел, как я, добиваясь поставленных целей, спала с высокородными магами Тёмного Круга, с городскими управителями и даже с простыми легионерами? Нет? Что ж, вот это и кажется мне странным, а вовсе не твоя способность видеть взросление маленькой невинной девочки!

Амарта замолчала, так как дыхание её сбилось и теперь нужно было отдышаться. Она не могла понять, почему слова отшельника вызвали у неё такую ярость, но ей хотелось, чтобы эта вспышка погасла как можно скорее.

– Ты права, Амарта. Этого я не видел. Не знаю почему.

– Прости, Эфай, – прошептала чародейка. – Не хотела оскорбить твои чувства. Ты спас меня в горящей усадьбе, спас в Мелисе, спас вчера, причём дважды… Я перед тобой в долгу, который никогда не сумею оплатить…

Амарте с трудом давались эти слова. Она говорила то, что должна была сказать, но чувствовала и понимала, что это вовсе не то, что хотел бы услышать отшельник.

– Это ты спасла меня, Амарта, – произнёс он внезапно. – И то чувство, которое связывало меня с тобой – это чувство благодарности за ту милость, которую ты мне оказала.

Амарта на секунду оторопела.

– Спасла тебя? Нет, ты точно бредишь!

– В тот день… в том залитом кровью доме лесной усадьбы… если бы ты не глянула на меня… если бы не призвала меня к отваге… я бы погиб, Амарта. Я бы так и не решился пойти против воли своего предводителя. В конце концов я бы смирился с его жестокостью. И закончил бы вместе с ним под стенами Амархтона. Или хуже того – остался бы в рядах его последователей. И у Радагара сейчас был бы ещё один верный помощник.

– Это невозможно, – прошептала Амарта. – Ты не мог быть таким.

– И тем не менее был. Мы убивали магов. Сжигали их жилища. Поджигали посевы и леса, чтобы лишить их пищи и крова. Научились проклинать именем Спасителя. И наши проклятия действовали. Женщины лесных чародеев болели и становились бесплодными. Дети чахли и умирали. Нас убеждали и нам казалось, что мы вершим справедливость. Искореняем нелюдь, утратившую человеческую душу. В Южном Оплоте тебя хотят судить за сожжения храма со старым настоятелем, а мои преступления гораздо более многочисленны. Но там меня почитают великим аделианским защитником, едва ли не посланником небесного воинства. Понимаешь, почему я избрал пустыню? Там нет лицемерия. Там никто не прикрывается верой, борьбой за справедливость или верностью своему долгу. Там не выносят заочные приговоры невинному дитяти и не прославляют преступника. Там только песок, солнце и ветер… Там всё настоящее.

Закрыв глаза, Амарта слушала отшельника, уже теряясь, во сне ли всё происходит, наяву ли. Она знала лишь то, что ей сильно, неудержимо хочется обнять этого человека, прижаться щекой к его небритому лицу, положить его руку себе на шею и уснуть рядом с ним бесконечным сном.

– Если это так… то почему же ты так добр, а я так зла? Почему злодей из Меча Справедливости становится добрым отшельником, а невинное дитя – жестокой, мстительной ведьмой?

– Кто есть «добрый отшельник», Амарта, и кто есть «мстительная ведьма»? Это всего лишь понятия, образы, выдуманные людьми. Они не имеют никакого отношения ни к тебе, ни ко мне. Глина не превратится в сталь, сколько не называй её сталью.

Амарта усмехнулась.

– Надо же. Нашёлся человек, который не считает меня злобной ведьмой. Кто же я, по-твоему? Аделианка?

– Нет, Амарта. Ты не аделианка, поскольку не признаёшь Путь Истины. Но ты тянешься к истине. А это – куда более важно, чем исповедание тех или иных догм.

– Тянусь к истине? Какой вздор, отшельник, какой вздор… Моя душа разбита на куски. И каждый кусок кого-то ненавидит и жаждет отомстить.

– Это иллюзия. Склей эти куски и душа возродится. Ты увидишь, что все эти годы жаждала не мести, а примирения и покоя. Всё, чего ты в действительности хочешь – это чтобы твои враги поняли твои чувства. Но не жди, когда они сами на это сподобятся. Сделай шаг навстречу. Прости их. Прости аделиан и миротворцев, прости магов и некромантов, прости Спасителя и Хадамарта. Не вини отца и не обременяй виною себя. Пойми, что виновных нет. Тот, кто причинил зло твоей семье, был слепцом, не видящим, что творит, безумцем, неспособным осознать своих деяний. Никто невиновен, НИКТО! Неспособность понять эту простую истину и есть корень извечной вражды между людьми.

Амарта слушала молча, не в силах больше ни язвить, ни спорить. Она думала и не могла понять этого удивительного человека, которого вполне можно было отнести к наивным чудакам-отшельникам, если бы не то обстоятельство, что этот чудак пару часов назад победил могущественного некроманта. Она-то, хоть и не видела сам поединок, но прекрасно чувствовала раскаты жуткой магии мёртвости, от которой нет защиты. Какой же силой обладает этот отшельник, если оказался способным выстоять против такой силищи и победить?

Она спросила об этом. Эфай начал рассказывать о Фаране, о молчаливых песках, о красоте пустыни, о многом другом, что в иной раз вызвало бы у чародейки презрительную усмешку. Но сейчас Амарта слушала его с упоением и чувствовала, что они оба улыбаются в темноте.

Они говорили долго, то замолкая и пребывая в уютной тишине, то стремились опередить друг друга в воспоминаниях своего жизненного пути. Под утро задремавшая было Амарта вздрогнула, услышав шорох у двери.

– Там кто-то есть… слышишь, Эфай!

Дверь приоткрылась и на чародейку уставилась взъерошенная звериная морда. Амарта рванулась, ища свой жезл, но тут Эфай коснулся её плеча.

– Тише, тише, Амарта. Это ко мне. Входи, Даная!

В комнату вбежала здоровенная выдра и тотчас, принюхиваясь и удовлетворённо фырча, поспешила к горшкам у печки, в которых, по-видимому, оставалось что-то съестное. Вслед за зверем вошла разбойничьего вида девица в вымазанной грязью охотничьей куртке. Пришикнув на свою выдру, девица остановилась посреди комнаты, не решаясь приблизиться к Эфаю.

– Не бойся, Даная, это Амарта-волшебница. Она не злая, просто вместе со мной попала в передрягу.

Безмятежный голос отшельника успокоил девчонку, но подходить ближе к кровати она не стала.

– Я пришла… э-э-э предупредить тебя… Я там разговор подслушала. Этих… в красных плащах.

– Секуторов, – глухо произнесла Амарта. – Где они?

– Они сидели у костра, недалеко от храма, – девица заговорила бодрей. – Их главный… ну, здоровила бородатый, с мечом тяжёлым таким… Он говорил, что надо тебя, отшельник, повязать, а тебя, волшебница, убить. Они знают, что вас тут только двое.

– Проклятье! – воскликнула Амарта, испытывая жгучую ненависть к Радагару, ухитрившемуся и сейчас устроить ей западню. – Он следил за схваткой с безопасного расстояния и теперь хочет собрать трофеи. Что ж, пусть только явится, поганый секутор… – чародейка осеклась, глянув на бледное измождённое лицо отшельника. Эфай больше не в силах биться и на сей раз не сумеет её защитить. А она одна… против шестерых секуторов…

– Его люди говорили, что надо покончить с вами как можно скорей, – продолжала девчонка. – Но сам он сказал, что прежде нужно заручиться поддержкой морфелонцев. Словом, они поскакали на восток – к поместью морфелонских вояк… у них там орден или что-то вроде того.

– Орден хранителей традиций, – сказал Эфай с закрытыми глазами, словно пребывал в глубоких раздумьях. – Осторожничать стал секутор. Спасибо, Даная. Ты нам очень помогла.

– Вам надо бежать отсюда. И как можно скорее.

– Боюсь, Даная, что мы не в состоянии бегать. Да и лошади наши ускакали.

– Можно достать других.

– Не поможет. Далеко мы не ускачем. А наши преследователи наверняка будут менять лошадей.

– Я могу увести вас тропами, – настаивала девица.

– Не стоит так рисковать ради нас, Даная. Бесполезно. За домом следят. Сколько людей было у костра?

– Четверо… кажется.

– А должно быть шестеро. Двое, значит, наблюдают за домом.

Девчонка вскинула голову, вспомнив что-то важное.

– Точно! Визгалка ещё фыркать начала, когда мы к дому подходили. Дура я! Вот мерзость-то, что же делать?

– Ничего тут не поделаешь, Даная. Но всё равно спасибо. Теперь, по крайней мере, у нас есть время подготовиться.

– К чему, Эфай? – спросила Амарта. – К обороне? Или к смерти?

– В нашем случае это одно и то же. Но подлее всего то, что меня Радагар убивать не станет. Убить раненого воина-отшельника – это преступление, а злобную ведьму – богоугодное деяние… Впрочем, надо подумать.

Амарта положила руку ему на лоб. Жар утих, но отшельник по-прежнему был слаб и бессилен против секуторов, которые к тому же заручатся поддержкой морфелонских рыцарей. Амарта знала Орден хранителей традиций. Эти не станут колебаться, когда услышат о чёрной ведьме, искалечившей и одурманившей доброго фаранского отшельника – или что им там Радагар нашепчет? В любом случае их не остановить.

– О чём тут думать, Эфай? Нам конец. Нам не найти помощи в этих гиблых болотах. Старейшины Саламора? Местные разбойники? Бесцветные маги? Вздор! Никто за нас здесь не заступится. Нам конец, Эфай, – в предчувствии неизбежного Амарта даже как-то успокоилась и, прислонившись спиной к кровати, обхватила руками колени. Впрочем, слабость и бессонная ночь лишили её сил даже для беспокойства.

Эфай лежал с закрытыми глазами, не шевелясь, и можно было подумать, что он крепко спит. У печи слышалось похрустывание и чавканье здоровенной выдры – ручная хищница таки нашла, чем поживиться в кухонных горшках.

– Даная, – чуть пошевелив губами, позвал девицу Эфай. – Могу я попросить тебя об одном одолжении?

– Конечно! Что я должна сделать? – с готовностью отозвалась юная разбойница.

– Далеко ли это поместье морфелонцев?

– Э-э-э, ну, конные часа за три доедут.

– Значит, ещё до вечера они будут здесь, – прошептал отшельник. – Плохо дело. Впрочем, если постараться, то можно успеть. Сделай вот что, Даная. Беги в Храм Вечного Голоса. Скажи настоятелю Малонию, что его зовёт Эфай, прозванный Фосферосом. Проведёшь его сюда, ладно?

– Хорошо. Я всё сделаю, обещаю!

– Чем нам поможет старый храмовник? – усмехнулась Амарта.

– Как ни странно, но он может нас спасти… Погоди, Даная. Скажи Малонию, пусть возьмёт с собой двух послушников и чтеца. А также пусть прихватит два ритуальных венца, две пары белых одежд, лозу дикого плюща и храмовое вино. Запомнишь?

– …Два послушника, два чтеца, ритуальный венец…

– Два венца, один чтец.

– Ах да, прости… Два венца, две одёжи… э-э-э, плющ, вино – запомнила!

– Молодчина. Ну, беги. Скажи Малонию, пусть поторапливается. И повежливее там с ним…

Девица уже выскочила за двери. Громадная выдра, разбросав горшки, умчалась за ней следом.

– Эфай… – прошептала Амарта дрожащим голосом. Её затрясло. Минуту назад она, равнодушная к смерти, готовилась умереть рядом с этим отшельником, а сейчас её охватил необъяснимый страх. – Что это значит, Эфай? Зачем тебе этот настоятель, эти венцы, это вино?

Отшельник, наконец, открыл глаза и глянул на неё.

– Прости, что отдал эти распоряжения прежде, чем объяснился с тобой… Я… не знаю, как это сказать… никогда этого не делал… Выходи за меня замуж, Амарта.

***

Страх господствовал на этой церемонии. Страх и гнетущая тревога перед тем, что произойдёт, когда ритуал закончится.

«Почему мне так страшно? – всё никак не могла осознать своего состояния чародейка. – Это же всего-навсего жалкая формальность. Если для Эфая и всех этих людей здесь происходит священнодействие, то для меня – просто бессмысленный аделианский обряд!»

Старый настоятель местного храма Малоний был потрясён и взволнован. Когда он произносил предписанное обрядом напутствие, губы его дрожали, а когда связывал воедино лозой плюща руки Эфая и Амарты, пальцы его тряслись. На какой-то момент извечное презрение Амарты к храмовникам сменилось жалостью к этому настоятелю и даже чем-то вроде уважения. Это ж надо – отважился! Обвенчал отшельника с ведьмой – какое святотатство!

Два послушника в одинаковых коричневых одеяниях были одинаково бледны и одинаково же таращили глаза на чёрную ведьму, а когда в силу своих обязанностей были вынуждены подавать настоятелю тот или иной предмет, то старались сделать это столь осторожно, чтобы не задеть даже края платья Амарты. Послушник-флейтист – неотъемлемый гость свадебных церемоний в Туманных болотах – забился в угол и вместо тихой завораживающей мелодии выдавал какие-то скорбные, заунывные трели. Ещё один послушник – чтец – сидел за столом, готовя бумагу о бракосочетании, и изредка, когда любопытство пересиливало страх, украдкой поглядывал на зеленоглазую ведьму; Амарте показалось, что он пытается разглядеть, скрываются ли под копной её иссиня-чёрных волос даймонские рожки. Местная девица Даная хоть и принимала участие в подготовке к церемонии, помогая Амарте привести себя в порядок и наскоро прибирая дом, похоже, пребывала в тревожном недоумении и постоянно поглядывала на дверь, как будто выжидала момент, чтобы удрать.

«Чем я их так страшу? Разве я сейчас похожа на чёрную ведьму, насылающую порчу на мирных поселян?»

Пока настоятель с послушниками подготавливались к церемонии, а точнее – набирались отваги, Даная натаскала воды в лохань и поочерёдно помогла вымыться сперва Амарте, потом Эфаю. Белое двухслойчатое платье, которое чародейке пришлось на себя напялить, было слишком свободным: то ли его шили для какой-то чересчур упитанной невесты, то ли Амарта за последние месяцы так исхудала. Как не подтягивала тесёмки Даная, платье кое-где висело складками. Волосы невесты были вымыты, расчёсаны и, за неимением ярких ленточек, украшены вплетёнными в них незабудками.

Но даже сейчас, в белом платье, расшитом красными бусинками, словно клюква на снегу, с лиственным венцом на голове, Амарта пугала этих людей. Хотя, скорее всего, их пугала не сама чародейка, а то вопиющее действо, в которое они были вовлечены. Эфай, пожалуй, был единственным, кто сохранял спокойствие и даже наслаждался происходящим, насколько это было возможно в его больном состоянии. Поначалу его поддерживал под руку один из послушников, но вскоре отшельник приноровился самостоятельно стоять на ногах, опираясь на свой меч-посох. В белых одеждах, с венцом на голове он выглядел величественно и благородно, как настоящий рыцарь.

«Чего они боятся? Что их назовут еретиками? Вздор, какой вздор!»

Амарте казались смешными страхи храмовников, по сравнению с её собственными страхами. С минуты на минуту должны были явиться её палачи, а в том, что задумка с бракосочетанием её спасет, не был уверен и сам Эфай. И сколько бы не убеждала себя Амарта, что всё это – лишь ничем не обременяющий её брак по расчёту, какие заключаются в Каллирое каждый день, теперь она боялась его потерять. Она боялась смерти, боялась гибели Эфая, боялась, что их насильно разлучат или, что хуже того – сам Эфай настоит на том, чтобы они расстались во имя её безопасности. Она заставляла себя не принимать всерьёз эти признания в вечной любви, эти клятвенные обещания заботы и верности, и вместе с тем содрогалась от ужаса потерять то, что приобрела, испытывая дикое стремление до последнего вздоха защищать свой брак от этого чужого, враждебного и ей, и Эфаю духа непримиримости и фанатизма, каким и сама была одержима когда-то.

Её отец, называвший себя тёмным князем Эребом, не собирался выдавать её замуж. С самого детства она была предназначена для мести. Тем не менее, она умела соблазнять мужчин и использовать их в своих целях, и отклонила не одно предложение руки и сердца от важных в Амархтоне людей. Порой случались и весьма выгодные предложения, и вздумай Амарта выйти замуж, она сумела бы убедить отца, что формальный брак не только не помешает исполнению её обетов мести, но и будет весьма полезен в этом деле. Но выбор свой она так и не сделала. Наверное потому, что вовремя сумела распознать, для чего в действительности нужна была её женихам дочь тёмного князя Эреба Амархтонского. Сын самого влиятельного в то время архимага Калида хотел брака с Амартой исключительно для того, чтобы насолить своему отцу, который терпеть не мог семейство Эреба. Сын главы почётного легиона Тёмного Круга был обыкновенным дураком, которому взбрело в голову, что невеста, овеянная столь страшной молвой, поможет ему заслужить уважение начальства и суеверный страх подчинённых. Глава Гильдии Торговцев, богатейший купец Амархтона, счёл брак с дочерью архимага Эреба лучшим способом войти в Тёмный Круг. Архимаг Дарет, тайно предлагавший ей руку и сердце, был просто падким на мрачных, жестоких девиц, к тому же – трижды овдовевшим. Спиромаг Хоркис… пожалуй, был единственным, кто ценил в ней её личные качества, но брак с ним означал для Амарты стать подопытной зверушкой в его диких экспериментах в постижении таинства смерти.

А сейчас… сейчас она стала женой бродяги-отшельника, имущество которого составлял один-единственный меч, да пещера, где-то в далёких песках Фарана. И, как ни странно, чувствовала бы себя счастливой, если бы не страшное предчувствие злого рока, который должен всё оборвать…

Когда церемония закончилась, и Даная вызвалась сбегать за вином и закуской для брачного пира, послышались топот и ржание коней. В окно Амарта увидела, как спешились всадники и тотчас направились к дверям в напряжённом предбоевом запале. Их было где-то полторы дюжины, все при оружии и в доспехах. Тёмно-красные плащи секуторов смешались с тёмно-коричневыми накидками морфелонцев.

Властно, по-хозяйски ввалившись в дом, Радагар остановился, глядя на присутствующих с тщательно скрываемым изумлением и яростью. Амарта не сомневалась, что его люди, наблюдавшие за домом, успели ему всё рассказать, но, видимо, их слова показались старшему секутору слишком невероятными. Даже сейчас, когда он воочию убедился в том, что коварная дочь Эреба, трижды ускользавшая из его рук, – отныне законная супруга легендарного Фосфероса, ему потребовалось несколько секунд, чтобы совладать с порывом выхватить меч и закончить всё одним-единственным ударом.

Неловкую паузу заполнил пожилой кряжистый рыцарь в панцирном нагруднике с выгравированным изображением семисвечника – символом самого древнего в Каллирое рыцарского ордена – Ордена хранителей традиций:

– Моё имя Барус из Ортфара, – представился он. Чётко подправленные бритвой борода и усы рыцаря подчёркивали строгость его благородных черт, а брови были сдвинуты в вечной суровости. – Я имею честь представлять в краю Туманных болот опору Морфелонского Королевства и защиту всей Каллирои – Орден хранителей традиций. Сей благородный рыцарь, – он указал на пребывающего в зловещем молчании Радагара, – попросил моего и братьев вмешательства в происходящее дело, поистине преступное, ибо речь идёт об укрывательстве злой ведьмы, виновной во множестве страшных преступлений, – представившийся Барусом рыцарь окинул благородным взором всех присутствующих и тут отпрянул, как будто в потрясении и возмущении. – Но что я вижу! Брат Малоний, неужели глаза мне не лгут?! Неужели вы и вправду переступили все священные запреты и попрали заповеди Спасителя, совершив таинство обряда бракосочетания между фаранским отшельником и чёрной ведьмой?!

– Это правда, славный брат Барус, – тихо-тихо промолвил настоятель Малоний, глядя в пол. – Я не посмел перечить воле двух влюблённых, жаждущих соединить свои сердца в законном, освящённом аделианским храмом браке. И смею заверить тебя, брат Барус, что проведя обряд, я не нарушил ни единого запрета и не попрал ни одну из заповедей Спасителя.

– Ты обвенчал отшельника, которому запрещено касаться женщины! И какой женщины – ведьмы, ненавидящей аделиан и презирающей Спасителя! – в пылу гнева морфелонский рыцарь позабыл об учтивости, что к священникам следует обращаться лишь на «вы».

– Ты заблуждаешься, брат. Эфай, прозванный Фосферосом – не тот отшельник, которого благословляет на отшельничество епископ и который даёт соответствующие обеты. Фосферос – отшельник сам по себе, – при этих словах лицо Баруса побагровело от возмущения. – Он не давал никаких обетов и не проходил никаких обрядов посвящения, следовательно – он ничем не связан и волен вступать в брак по своему желанию. Что же касается женщины, о который ты отзываешься в столь нелестной форме, то я не знаю, о каком её ведьмостве и о каких её преступлениях ты говоришь. Имею подозрение, брат Барус, что ты сам о ней знаешь лишь со слов этого человека из Двора Секуторов, репутация которого тебе хорошо известна…

– У меня есть все бумаги, свидетельствующие о преступлениях Амарты, дочери Эреба, – быстро проговорил Радагар.

– Смею напомнить, почтенный, что преступления того или иного человека определяются судом, а не бумагами, – парировал настоятель. – Я знаю лишь одно: что эта женщина произнесла все предписанные канонами бракосочетания слова, включая обеты верности мужу и Спасителю…

– Фальшь, притворство и шутовство! – глухо выпалил в лицо настоятелю Радагар.

– Думаю, не тебе об этом судить, почтенный.

– Ты сейчас же расторгнешь этот брак, Малоний, или будешь уличён в святотатстве и укрывательстве преступницы!

Радагар, похоже, не желал продолжения диспута между морфелонским рыцарем и морфелонским же храмовником, поскольку их спор о вероучении, обетах и храмовых правилах мог затянуться до глубокой ночи. Его резкий повелительный голос, усиленный подавляющим волю взглядом, заставил Малония содрогнуться, однако тот нашёл в себе силы всплеснуть руками и с укором обратить взор к своему соплеменнику.

– Брат Барус, на твоих глазах этот дерзкий южанин позволяет себе угрожать подданному сиятельного наместника Кивея, принуждая меня к совершению действа, на которое имеет полномочия лишь служитель в сане архиепископа.

Старому рыцарю тон Радагара, конечно же, не понравился, но, похоже, он ехал сюда уже с чётко сделанным для себя выводом, изменить который не мог в силу своего образа мышления.

– Южный брат слишком горяч, это верно… – нехотя произнёс он, косо глянув на Радагара. – Зрит Всевышний, я хочу разрешить это дело миром, брат Малоний. Расторгать брак вовсе необязательно. Достаточно признать его незаконным. Думаю, это будет возможно, если вы сейчас же, в присутствии свидетелей признаете, что были введены в заблуждение относительно жениха и невесты и совершили ошибку, связав их узами брака.

– Ты считаешь себя вправе давать указания настоятелю храма, поставленного Советом Епископов Морфелона?

– Ты идёшь против Пути Истины, Малоний! – снова вскипел Барус.

– Вопрос об этом может решать только Совет Епископов, брат! – в свою очередь повысил голос Малоний, сам, видимо, не ожидав от себя столь ожесточённого сопротивления. – В противном случае, ты просто клевещешь на храмового служителя, за что сам будешь нести ответ перед Советом Епископов и главой своего ордена!

– Довольно! – Радагар угрожающе шагнул вперёд, отчего старый настоятель в испуге попятился. – Аннулируй брак, Малоний. Любым угодным тебе способом. Так или иначе, мы заберём эту ведьму с собой. Но для тебя и отшельника будет лучше, если мы заберём её свободной от возложенных на неё обетов. Сделай это, и никто не пострадает.

Амарта больше не могла сдерживаться. Невзирая на слабость и боль в ноге, она шагнула вперёд, с яростью глядя в глаза Радагару.

– Жалкий трус. Ты отсиживался в кустах, когда Эфай бился с тенебежцами и некромантом. Ты побоялся войти в этом дом со своими цепными псами-секуторами, даже когда знал, что Эфай ранен. И теперь привёл этих людей, чтобы завершить своё дело стервятника!

– Вы сами видите, почтенные, что за змея притаилась в этом доме, – бесстрастно произнёс Радагар, обращаясь к хранителям традиций. – Полагаю, дальнейшее препирательство бессмысленно. Взять её!

Двое секуторов шагнули к Амарте, но на пути их был Эфай. Отшельник двумя руками опирался на свой меч-посох, с трудом держась на ногах, и Амарта понимала, что секуторов остановил только авторитет его имени.

– Если вы собираетесь учинить расправу, почтенные, то чего медлите? – произнёс Эфай.

Радагар молча шагнул к отшельнику, очевидно, собираясь оттолкнуть его в сторону.

«Если он это сделает… мой жезл! Где мой жезл?!» – вскипели мысли Амарты.

– Постой, почтенный, не торопись! – окликнул секутора молодой рыцарь из числа хранителей традиций, молчавший до этой минуты. – Прошу простить, почтенные, моё имя Гессий, сын Эсихора, я имею честь быть вестником Пути Истины и знаменосцем Ордена хранителей традиций в этих краях, – обратился он, главным образом, к Малонию и Эфаю. – Почтенный Радагар, я попрошу тебя воздержаться от безрассудных действий, чтобы и впрямь не учинить расправу, как говорит отшельник. А вы, брат Малоний, постарайтесь понять, что этим бракосочетанием вы создали опасный образец для подражания, породнив священными узами человека и… и… – молодой рыцарь внезапно осёкся, видимо, не желая произносить стандартное в таких случаях слово.