355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пауль Тиллих » Систематическое богословие. Т. 3 » Текст книги (страница 32)
Систематическое богословие. Т. 3
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 02:47

Текст книги "Систематическое богословие. Т. 3"


Автор книги: Пауль Тиллих


Жанр:

   

Религия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Именно разочарование в прогрессивистской, утопической и трансцендентальной интерпретациях истории (а также отрицание неисторических типов) и побудило религиозных социалистов начала 1920-х годов попытаться найти такое решение, в котором избегались бы эти неадекватности и которое было бы основано на библейском профетизме. Эта попытка была предпринята в терминах реинтерпретации символа Царство Божие.

4. Символ «Царство Божие» как ответ на вопрос о смысле истории

а) Характеристики символа Царство Божие. — В главе, посвященной трем символам неамбивалентной жизни, мы описывали отношение символа «Царство Божие» к символам «Духовное Присутствие» и «Вечная Жизнь». Мы обнаружили, что каждый из них включает два других, но что, вслед-

символ Духовного Присутствия в качестве ответа на амбивалентности человеческого духа и его функций; символ Царство Божие – в качестве ответа на амбивалентности истории и символ Вечной Жизни – в качестве ответа на амбивалентности универсальной жизни. И все-таки коннота-ции символа Царства Божия являются более объемлющими, чем конно-тации двух других символов. Таково следствие двоякого характера Царства Божия. Оно имеет внутренне-историческую и надисторическую стороны. В качестве внутренне-исторического оно соучаствует в динамике истории; в качестве надисторического оно отвечает на вопросы, имплицитно заключенные в амбивалентностях динамики истории. В первом качестве оно проявляется через Духовное Присутствие, а в последнем оно тождественно Вечной Жизни. Это двойное качество Царства Божия делает его самым важным и самым трудным символом христианской мысли и -даже более – одним из наиболее критичных в отношении как политического, так и церковного абсолютизма. В силу такой его критичности церковное развитие христианства и сакраментальный акцент двух вселенских церквей отодвинули этот символ в сторону, и в наши дни, после того как он был использован (и отчасти секуляризован) движением социального евангелизма и некоторыми разновидностями религиозного социализма, этот символ вновь утратил часть своей силы. Это стоит отметить ввиду того, что проповедь Иисуса началась с вести «приблизилось Царство Божие», и того, что христианство молится о его пришествии в каждой Молитве Господней.

Его возрождение в качестве живого символа может произойти в результате встречи христианства с азиатскими религиями, в особенности – с буддизмом. Хотя великие религии Индии и претендуют на то, что они способны принять любую религию как частичную истину в свою само-трансцендирующую универсальность, однако кажется невозможным, чтобы они могли принять символ Царства Божия в каком-либо подобии его изначального смысла. Символический материал взят из тех сфер (личностной, социальной и политической), которые в фундаментальном опыте буддизма радикально трансцендированы, тогда как они являются сущностными и никогда не опускаемыми элементами христианского опыта. Последствия этого различия для религии и культуры на Востоке и на Западе являются всемирно-историческими, и, судя по всему, в христианстве не существует другого такого символа, который указывал бы на предельный источник различий так же ясно, как символ «Царство Божие» (особенно когда он противопоставляется символу «нирвана»).

Первая коннотация Царства Божия – политическая. Это согласуется с преобладанием политической сферы в динамике истории. В ветхозаветном развитии этого символа Царство Божие является не столько той сферой, в которой правит Бог, сколько самой по себе контролирующей силой, которая принадлежит Богу и которой он будет облечен после победы над своими врагами. Но хотя царство как сфера и не находится на первом плане, оно в то же время и не отсутствует и тождественно горе Сион, Израилю, народам или Вселенной. Позднее в иудаизме и в Новом Завете сфера божественного правления обрела большее значение, став преображенными небом и землей, новой реальностью в новую эпоху истории. Она возникает в результате возрождения старого в том новом

творении, в котором Бог является всем во всем. Политический символ преобразуется в символ космический, но не утрачивает при этом своей политической коннотации. Слово «царь» в этой и многих других симво-лизациях божественного величия не привносит в символический материал какую-то особенную конституциональную форму, которой должны противодействовать другие конституциональные формы, такие, как демократия: ведь «царь» (в противоположность другим формам правления) с древнейших времен по праву символизировал высший и наиболее освященный центр политического контроля. А если так, то его применение к Богу представляет собой повсеместно понимаемую двойную символизацию.

Вторая характеристика Царства Божия – социальная. Эта характеристика включает идеи мира и справедливости – но не по контрасту с политическим качеством и, следовательно, не по контрасту с властью. Таким образом Царство Божие осуществляет утопическое ожидание царства мира и справедливости, в то же время освобождая их от их утопического характера добавлением прилагательного «Божие», поскольку через это добавление имплицитно признается невозможность земного осуществления. Но даже и в этом качестве социальный элемент в символе является постоянным напоминанием о том, что нет священного без святости того, чему следует быть – без безусловного нравственного императива справедливости.

Третий элемент, подразумеваемый Царством Божиим, – это элемент персоналистический. В противоположность тем символам, в которых целью существования является возврат к предельному тождеству. Царство Божие придает вечный смысл отдельной личности. Та трансисторическая цель, к которой движется история, является не угасанием, но осуществлением человечности в каждом человеческом индивиде.

Четвертой характеристикой Царства Божия является его универсальность. Это царство состоит не из одних только людей; оно включает осуществление жизни во всех измерениях. Это согласуется с многомерным единством жизни: осуществление в одном измерении подразумевает осуществление во всех измерениях. Таково качество символа «Царство Божие», в котором индивидуально-социальный элемент трансцендируется, хотя и не отрицается. Павел выражает это в символах «Бога, являющегося всем во всем» и «Христа, вручающего власть над историей Богу» в тот момент, когда динамика истории уже подошла к своему концу.

б) Имманентный и трансцендентный элементы в символе «Царство Божие». — Для того чтобы символ «Царство Божие» служил как позитивным, так и адекватным ответом на вопрос о смысле истории, он должен быть одновременно и имманентным, и трансцендентным. Любая односторонняя интерпретация лишает символ его силы. В разделе, который был посвящен неадекватным ответам на вопрос о смысле истории, мы обсуждали утопическую и трансцендентальную интерпретации и приводили примеры их обеих из христианско-протестантской традиции. Это указывает на то, что простое использование символа «Царство Божие» еще не гарантирует адекватного ответа. Хотя его история и дает все элементы ответа, однако та же самая история показывает, что каждый из этих элемен

тов ΜΠΆ^Τ

ставляется важным указать на возникновение этих элементов в основополагающем развитии идеи Царства Божия.

В пророческой литературе акцент является внутриисторически-поли-тическим. Судьба Израиля является проводником откровения для пророческого понимания характера и действий Яхве, а будущее Израиля видится как победа Бога Израиля в борьбе с его врагами. Гора Сион станет религиозным центром всех народов, и хотя «день Яхве» является прежде всего днем суда, он является также и осуществлением в историке-политическом смысле. Но и это еще не все. Видения суда и осуществления включают в себя тот элемент, который с трудом можно было бы назвать внутренне-историческим или имманентным. Именно Яхве побеждает в битве с врагами, бесконечно превосходящими Израиль по численности и силе. Именно святая гора Бога, несмотря на свою географическую незначительность, и будет тем местом, куда придут поклониться все народы. Истинный Бог, Бог справедливости, побеждает сосредоточение отчасти политических, а отчасти и демонических сил. Тот Мессия, который принесет новый эон, – это человек со сверхчеловеческими чертами. Мир между народами включает природу, так что наиболее враждебные друг другу виды животных будут мирно жить друг подле друга. Эти трансцендентные элементы в преимущественно имманентно-политической интерпретации идеи Царства Божия указывают на ее двойственный характер. Царство Божие не может появиться в результате одного лишь внутренне-исторического развития. В политических восстаниях иудаизма в течение римского периода этот двойственный характер пророческого предвосхищения был почти забыт, что привело к полному разрушению национального существования Израиля.

Подобные этому опыты имели место задолго до римского периода и привели к перемещению акцента с имманентно-политической стороны идеи Царства Божия на ее трансцендентно-универсальную сторону. Наиболее впечатляющие примеры этого существуют в так называемой апокалиптической литературе межзаветного периода, причем мироощущение это было предугадано и в некоторых позднейших частях Ветхого Завета. Историческое видение было расширено и уступило место видению космическому. Земля стала старой, и ею овладели демонические силы. Войны, болезни и природные катастрофы космического характера будут предшествовать и возрождению всех вещей и тому новому зону, в котором Бог наконец станет правителем народов и в котором будут осуществлены пророческие надежды. Это произойдет не посредством исторического развития, но посредством божественного вмешательства и нового творения, что приведет к возникновению нового неба и новой земли. Подобные видения не зависят ни от какой исторической ситуации и не обусловлены человеческой деятельностью. Божественный посредник является уже не историческим Мессией, но Сыном Человеческим, Небесным Человеком. Такая интерпретация истории имела для Нового Завета решающее значение. Внутриисторически-политические цели в Римской Империи были недосягаемыми. Империя должна была быть принята в соответствии с присущими ей элементами благости (Павел), но она должна была быть разрушена Богом вследствие своей демонической структуры ЮТКООВеНИе'). ОчеВИЛНП ЧТПТЯЬ-ЯЯ ММТРПППРТЯЧМа прст-ча ггаттога пт

какого бы то ни было внутренне-исторического прогрессивизма или утопизма; и, тем не менее, она не лишена имманентно-политических элементов. Ссылка на Римскую Империю (а она иногда видится последней и величайшей в череде империй) показывает, что видение демонических сил является не просто воображаемым. Оно соотносится с историческими силами той эпохи, в которую оно зародилось. А космические катастрофы включают в себя и исторические события в мире народов. Последние стадии человеческой истории обретают внутренне-исторический колорит. Опять и опять в более поздние времена люди находили, что в мистических образах апокалиптики описывалось их собственное историческое существование. Новый Завет добавляет к этим видениям новый элемент, которым является внутренне-историческое явление Иисуса как Христа и основание церкви среди амбивалентностей истории. Все это показывает, что акцент на трансценденции в символе «Царство Божие» не исключает имеющих решающее значение важнейших внутренне-исторических черт – подобно тому, как преобладание имманентного элемента не исключает трансцендентного символизма.

Эти обстоятельства показывают, что символу «Царство Божие» присуща сила выражать как имманентную, так и трансцендентную стороны, хотя одна сторона обычно преобладает. Памятуя об этом, мы и будем обсуждать в оставшихся разделах системы реальность Царства Божия в истории и над историей.

II. Царство Божие в истории

А. Динамика истории и Новое Бытие

1. Идея «истории спасения»

В главе «Проявление Духовного Присутствия в историческом человечестве» (Часть IV, раздел II Б) мы соотносили учение о Духе с историческим существованием человека, но не принимали во внимание историческое измерение как таковое. При обсуждении Духовного Присутствия и его отношения к человеческому духу мы заключали историю в скобки – но не потому, что она не действенна в каждый момент духовной жизни, но потому, что различные точки зрения могут быть рассмотрены лишь последовательно. Теперь же мы должны взглянуть на Духовное Присутствие и его проявления с точки зрения их соучастия в динамике истории. . Говоря об этой проблеме, теология пользовалась оригинальным немецким термином Heilsgeschichte («история спасения»). Поскольку этот термин обладает коннотациями многих нерешенных проблем, я пользуюсь им пробно, понимая, что он подлежит серьезному уточнению. Первый вопрос касается отношения истории спасения к истории откровения. Основной ответ был уже дан нами (Часть I, раздел II Б): там, где есть откровение, там есть и спасение! Разворачивая этот постулат в обратном порядке, мы можем сказать и так: там, где есть спасение, там есть и откровение. Спасение включает в себя откровение, акцентируя элемент истины в спасающем проявлении основания бытия. Таким образом, говоря об универсальном (но не «всеобщем») откровении, мы имплицитно говорили и об универсальном спасении. Второй вопрос касается отношения истории как результата человеческой созидательное™ к истории спасения. Они не тождественны. Их отождествление было ошибкой классического идеализма и отдельных форм теологического либерализма – зачастую в сочетании с прогрессивистской интерпретацией истории. Всемирную историю с историей спасения невозможно отождествить из-за того, что амбивалентности жизни существуют во всех измерениях, включая и историческое. Спасение – это преодоление этих амбивалентностей; оно противится им и не может быть отождествлено с той сферой, в которой

они действуют. Позже мы еще увидим, что история спасения не тождественна истории религии и даже истории церквей, хотя церкви и представляют Царство Божие. Спасающая сила врывается в историю, действует через историю, однако историей она не творится.

Отсюда третий вопрос будет таким: «Каким образом история спасения проявляется во всемирной истории?» В описании опытов откровения (а оно дано в Части I, Разделе II, «Реальность Откровения», где были предварены некоторые из тех идей, которые относятся к этой части) проявление Духовной Силы изображалось в аспекте ее когнитивных элементов. А в тех главах, которые были посвящены воздействиям Духовного Присутствия на индивидов и сообщества (Часть IV, Раздел III), проявление спасающей силы описывались в ее целокупности. Однако мы не обсуждали историческое измерение этих проявлений, их динамику в отношении к динамике всемирной истории.

Если термин «история спасения» вообще оправдан, то он должен указывать на последовательность тех событий, в которых спасающая сила врывается в исторические процессы, подготовленная этими процессами так, чтобы ее можно было воспринять, изменяя их для того, чтобы наделить спасающую силу возможностью быть действенной в истории. Рассматриваемая именно таким образом, история спасения является частью универсальной истории. Она может быть идентифицирована в терминах измеримого времени, исторической причинности, определенного пространства и конкретной ситуации. Как и объект секулярной историографии, она должна быть подчинена тем проверкам, которые предписываются точным применением методов исторического исследования. Однако одновременно, хотя и в самой истории, она выявляет нечто такое, что не исходит от истории. Именно поэтому история спасения называется также и священной историей. Она сакральна и секулярна в одних и тех же сериях событий. В них история обнаруживает свой самотрансцендирую-щий характер, свою устремленность к предельному осуществлению. Нет оснований называть историю спасения «супраисторической». Приставка «супра» указывает на более высокий уровень той реальности, в которой божественные действия происходят вне связи со всемирной историей. Тем самым парадокс возникающего в истории предельного заменяется тем супранатурализмом, который разрывает связь всемирной истории с историей спасения. Но если их связь расторгнута, то невозможно понять, каким образом сверхъестественные события могут обладать спасающей силой в процессах всемирной истории.

Вследствие тех неверных интерпретаций, которым подвергается термин «история спасения», было бы предпочтительнее вообще избегать этого термина и говорить о проявлениях Царства Божия в истории. И, конечно, там, где имеется проявление Царства Божия, там имеются и откровение, и спасение. И все-таки остается вопрос о том, существует ли в этих проявлениях ритм (своего рода прогресс, движение вверх и вниз или повторение отдельных структур), или ритма нет вообще. Ответить на этот вопрос в общих словах нельзя. Ответом на него является выражение конкретного опыта откровения религиозной группы, а потому ответ этот Детерминирован характером той теологический системы, в которой этот вопрос поднимается. Предлагаемый ниже ответ основан на христианском

символизме и на центральном утверждении христианства о том, что

Иисус из Назарета – это Христос, окончательное проявление Нового Бытия в истории.

2. Центральное проявление Царства Божия в истории

Каким бы нк был ритм проявлений Царства Божия в истории, христианство притязает на то, что оно основано на его центральном проявлении. И потому явление Иисуса как Христа оно рассматривает в качестве центра истории – если рассматривать историю в ее самотрансцендирую-щем характере. Термин «центр истории» не имеет ничего общего с количественными измерениями, соответственно которым он рассматривался бы в качестве середины между неопределенным прошлым и неопределенным будущим. Не описывает этот термин и исторический момент, в который культурный процесс достигает той точки, где сходятся линии прошлого и где детерминировано будущее. Такой точки в истории нет. И то, что истинно в отношении центра истории к культуре, истинно и в его отношении к религии. Метафора «центр» выражает такой момент в истории, по отношению к которому все бывшее до него и все, что будет после него, является его подготовкой либо восприятием. Как таковой он является одновременно и критерием, и источником спасающей силы в истории. Третья я четвертая части настоящей системы содержат полное

развитие этих утверждений, однако историческое измерение в них не рассматривается.

Если явление Христа мы называем центром истории, то тем самым мы подразумеваем, что проявление Царства Божия в истории не является бессвязной чередой проявлений, каждое из которых имеет относительную действительность и силу. В самом термине «центр» выражена критика релятивизма. Вера решается утверждать свою зависимость от того события, которое является критерием всех событий откровения. Вера имеет мужество отважиться на подобное экстраординарное суждение и идет на риск ошибки. Однако без такого мужества и без риска она не была бы верой. Термин «центр истории» включает в себя также и критику всех форм прогрессивистского понимания проявлений Царства Божия в истории. Очевидно, что не может быть прогресса далее того, что является центром истории (кроме тех сфер, где прогресс сущностен). Все, что за ним следует, подчиняется его критерию и соучаствует в его силе. Но появление центра не является результатом прогрессивного развития, что обсуждалось выше в главе «Исторический прогресс: его реальность и его пределы» (Часть V, Раздел I А, 3 в).

Единственный прогрессивный элемент в подготовительной истории откровения и спасения – это ее движение от незрелости к зрелости. Человечество должно было созреть для той стадии, на которой центр истории мог бы появиться и быть воспринят в качестве центра. Процесс созревания совершается во всякой истории, однако некое особое развитие требовалось для того, чтобы подготовиться встретить Того, в ком произойдет окончательное откровение. Именно в этом заключается функция того развития, документом которого является Ветхий Завет.

Ветхозаветные проявления Царства Божия создали непосредственные предпосылки для его окончательного проявления, во Христе. Зрелость была достигнута; время исполнилось. Это случилось единожды в том изначальном промежутке истории, который имел характер откровения и спасения, но это случается всякий раз там, где центр воспринимается в качестве центра. Без более обширной основы истории религии и без меньшей основы пророческого критицизма и преобразования более обширной основы возможности принятия центра не существует. А если так, то всякая миссионерская деятельность внутри и вне христианской культуры должна использовать то религиозное сознание, которое или присутствует, или может быть разбужено во всех религиях и культурах. И всякая миссионерская деятельность как внутри христианской культуры, так и вне ее должна следовать ветхозаветному пророческому очищению религиозного сознания. Без Ветхого Завета христианство возвращается к незрелости всеобщей истории религии – включая и историю иудейской религии (которая для ветхозаветных пророков была главным объектом критики и очищения). А если так, то процесс созревания или подготовки к центральному проявлению Царства Божия в истории не ограничивается одной дохристианской эпохой; он продолжается и после центрального явления и совершается здесь и сейчас. Тема исхода Израиля из Египта – это та тема созревания для восприятия центра, которая является темой встречи Востока и Запада в сегодняшней Японии и которая была и все еще остается темой развития современной западной культуры в последние пятьсот лет. На библейском и теологическом языке это было выражено в виде символа сверхвременного присутствия

Христа в каждом периоде.

И наоборот, всегда происходит процесс восприятия от центрального

проявления Царства Божия в истории. Конечно, подобно тому как имеется изначальная история подготовки к центру, ведущая к его появлению во времени и пространстве, так имеется и изначальная история восприятия от центра, производная от его проявления во времени и пространстве; и это – история церкви. Однако церковь не существует просто явным образом – через восприятие того, что произошло в прошлом; она существует еще и латентно, предвосхищая то, что произойдет в будущем. В своей латентности церковь, посредством предвосхищения, зависит от того, что должно прийти как центр истории. Именно таков смысл «пророчества» в смысле возвещения будущего, и именно таков смысл фрагментов подобных тем, в которых Четвертое Евангелие указывает на пред-существование Христа48", – фрагментов, символизирующих потенциальное

присутствие центра во все периоды истории.

Имея в виду эти коннотации термина «центр истории», мы можем сказать, что человеческая история, рассматриваемая с точки зрения са-мотрансцендирования истории, является не только устремленным вперед динамическим движением, но еще и тем структурированным целым, одна из точек которого является центром.

Там, где есть центральная точка, там возникает и вопрос о начале и конце того движения, центром которого она является. Мы не говорим здесь о начале и конце исторического процесса как такового. Это уже обсуждалось в разделе о предистории и постистории. Проблема здесь сто-

ит так: «Когда началось то движение, центром которого является явление Христа, и когда оно придет к концу?» Ответ, конечно, не может быть дан в числовых терминах. Когда бы ни предпринимались подобные попытки, они опровергались самой историей – в отношении конца и историческим знанием – в отношении начала. Все расчеты приближающегося конца обращались в ничто каждый раз, когда рассчитанный день наступал, и все свидетельства о начале исторического времени (включая и библейские) бесконечно превосходились нашими знаниями о происхождении человечества на земле. Начало и конец в отношении к центру истории могут означать лишь начало и конец проявлений Царства Божия в истории, и ответ на этот вопрос детерминирован характером самого центра. История, которая является историей откровения и спасения, начинается в тот момент, когда человек начинает осознавать предельный вопрос своей отчужденной бедственности и своего предназначения эту бедственность преодолеть. Это осознание было выражено в тех древнейших мифах и обрядах, о которых имеются сведения, однако отметить некий определенный момент или определенную личность или группу никак невозможно. Конец истории (в том же смысле, в каком мы говорим о ее начале) наступает в тот момент, когда человечество перестает задаваться вопросом о своей бедственности. Это может произойти посредством внешнего прекращения существования исторического человечества по причине разрушения, вызванного космическими или человеческими факторами. Это может произойти и посредством тех биологических или психологических изменений, которые уничтожат измерение духа. Может произойти это и посредством той внутренней порчи в измерении духа, которая лишит человека его свободы и, следовательно, возможности иметь историю.

Когда христианство претендует на то, что событие, на котором оно основано, является центром истории откровения и спасения, оно не может обойти и тот факт, что существуют и иные интерпретации истории, притязающие на то же самое, – но относительно иного центрального события. Ибо выбор центра истории универсален везде, где бы история ни воспринималась всерьез. Центром национальных интерпретаций истории (зачастую в имперском смысле) является тот момент, в который возникает сознание призванности нации, будь то в актуальном событии или в легендарной традиции. Исход израильтян из Египта, основание города Рима и революционная война в Америке являются такими центрами отдельных историй. Они могут быть возведены в ранг универсальной значимости (как это произошло в иудаизме) или стать мотивацией имперских устремлений (как это произошло в Риме). Для последователей мировой религии центром истории является событие основания этой религии. Это истинно не только для христианства и иудаизма, но также для мусульманства, буддизма, зороастризма и манихейства. Имея в виду эти аналогии в политической и религиозной истории, мы задаемся неизбежным вопросом о том, каким образом христианство может оправдать свое притязание на то, чтобы быть одновременно и укорененным во времени, и иметь своим основанием универсальный центр проявлений Царства Божия в истории. Первый ответ, на который мы уже ссылались, это ответ позитивистский: это притязание является выражением мужества

христианской веры. Однако этого недостаточно для той теологии, которая называет Иисуса как Христа центральным проявлением божественного Логоса. Христианское притязание должно обладать «логосом» – не аргументом в добавление к вере, но логосно-детерминированным объяснением веры. Теология такое объяснение дает, когда говорит, что на вопросы, подразумеваемые историческим временем и амбивалентностями исторической динамики, не было дано ответов ни в одном из других предполагаемых центров истории. Принцип, согласно которому выбираются политически детерминированные центры истории, является частным и не может утратить своего частного характера независимо от того, скользко бы он ни пытался империалистически стать универсальным. Это истинно даже и для иудаизма несмотря на универсалистский элемент в его пророческой самокритике.

Пророческие и апокалиптические ожидания иудаизма остаются всего лишь ожиданиями и не ведут к внутренне-историческому осуществлению, как в христианстве. Таким образом, после Исхода не видится никакого нового центра истории, а будущий центр является не центром, но концом. В этом пункте возникает фундаментальная и непроходимая пропасть между иудейской и христианской интерпретациями истории. Несмотря на все возможные демонизации и сакраментальные искажения центрального проявления Царства Божия в актуальном христианстве, весть о том центре, который уже возник, должна быть сохранена в том случае, если христианство не намеревается стать другой подготовительной религией Закона. Ислам (за исключением суфизма) является религией закона и в качестве таковой выполняет великую функцию воспитательного прогресса к зрелости. Однако воспитательная зрелость в отношении к предельному амбивалентна. Отрицание закона наиболее затруднено в религиозной жизни как индивидов, так и групп. Поэтому и иудаизм от начала христианства, и ислам в более поздний период явились мощными барьерами, препятствующими принятию Иисуса как Христа и как центра истории. И все-таки сами эти религии не были способны (и неспособны до сих пор) дать иной центр. Явление Мохаммеда как пророка не формирует того события, в котором история обрела бы такой смысл, который действителен универсально. Универсальный центр истории не создается и возникновением народа, который (в том смысле, в котором это понимали пророки) является «избранным» народом. Так происходит потому, что его универсальность еще не свободна от его отдельности. В этом контексте нет необходимости много говорить о буддизме после того, как мы провели обсуждение неисторических интерпретаций истории. Будда не является для буддиста той линией, которая отделяет «до» от «после». Он является решающим примером воплощения Духа Просветления, который имел и может иметь место во всякое время, однако он не рассматривается в том историческом движении, которое приводит к нему и исходит от него. Этот обзор показывает, что тем единственным историческим событием, в котором можно увидеть универсальный центр истории откровения и спасения (причем увидеть его не только глазами бесстрашной веры, но и посредством рациональной Интерпретации этой веры), является то событие, на котором основано христианство. Это событие является не только центром истории прояв-

ления Царства Божия, но и тем единственным событием, в котором в полной мере и универсально утверждается историческое измерение. Явление Иисуса как Христа – это то историческое событие, в котором история осознает и себя, и свой смысл. Не существует (даже и для эмпирического и релятивистского подхода) иного такого события, о котором можно бы было утверждать подобное. Однако актуальное утверждение было и остается предметом рискующей веры.

3. «Kairos» и «kairoi»

Мы говорили о том моменте, когда история, в терминах конкретной ситуации, созрела для того, чтобы обрести способность воспринять прорыв центрального проявления Царства Божия. В Новом Завете этот момент называется «исполнением времен» (по-гречески – kairos). Этим термином часто пользовались с тех пор, как мы ввели его в теологические и философские обсуждения в связи с движением религиозных социалистов в Германии после Первой мировой войны. Он был выбран для того, чтобы напомнить христианской теологии о том факте, что авторы Библии (не только Ветхого, но зл Нового Завета) осознавали самотрансцен-дирующую динамику истории. Термин этот был выбран и для того, чтобы напомнить философии о необходимости иметь дело с историей – причем не только в терминах ее логической и категориальной структуры, но также и в терминах ее динамики. И, самое главное, kairos выразил бы ощущение многих людей центральной Европы после Первой мировой войны – ощущение того, что настал такой момент истории, который чреват новым пониманием смысла истории и жизни. Независимо от того, было ли это ощущение эмпирически подтверждено или нет (отчасти было, а отчасти нет), само это понятие сохраняет свое значение и принадлежит систематической теологии в целом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю