Текст книги "Ферма трупов"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

7

Доктор Дженретт предоставил свой кабинет в мое распоряжение, а сам отправился в лабораторию. Я взялась за телефон.

По иронии судьбы наиболее важную проблему оказалось решить проще всего – Марино без труда убедил Денизу Стайнер отправиться вместе с ним к судье в назначенное время. Некоторые сложности возникли с тем, как их туда доставить, поскольку Марино все еще оставался без машины.

– Что за задержка? – поинтересовалась я.

– Да чертова рация, которую они туда впихнули, не хочет работать, – раздраженно ответил он.

– А без нее ты не обойдешься?

– Они, видать, считают, что нет.

Я бросила взгляд на часы.

– Тогда, наверное, мне стоит заехать за вами.

– Нет, лучше уж мы сами доберемся – машина у нее что надо. Чтоб ты знала, многие говорят, что «инфинити» любой «бенц» обставит.

– Весьма ценное замечание, если учесть, что сейчас у меня «шевроле».

– Она мне сказала, что почти такой же «бенц», как у тебя, был у ее свекра, а тебе бы стоило пересесть на «инфинити» или «ледженд».

Я не сочла нужным отвечать.

– Просто пораскинь мозгами, ладно?

– Просто приезжайте сюда, – коротко бросила я.

– Приедем, приедем.

– Отлично.

Мы обошлись без обычных «до свидания» и «пока», и, вновь усевшись за рабочий стол Дженретта, на котором чего только не лежало, я почувствовала себя опустошенной и преданной. Я была с Марино, когда у него начались трудности с Дорис. Поддерживала его, когда он устремился в пугающе изменчивый мир поиска новых отношений. В ответ я получала только непрошеные комментарии по поводу моей собственной личной жизни.

Моего бывшего мужа Марино не выносил и почти так же критически относился потом к Марку, моему возлюбленному. Питу не часто случалось сказать что-то хорошее о Люси и наших с ней отношениях, моих друзей он терпеть не мог, однако самая жгучая ревность чувствовалась в его ледяном взгляде, устремленном на нас с Уэсли.

В половине третьего мы с Дженреттом вернулись в суд, но Марино там еще не появлялся. Минута текла за минутой, мы сидели в кабинете Бэгли, и я уже начинала злиться.

– Скажите, доктор Скарпетта, откуда вы родом? – поинтересовался судья.

– Из Майами, – ответила я.

– Странно, выговор у вас определенно не южный. Я бы скорее решил, что вы откуда-то с Севера.

– Я училась там.

– Возможно, вас это удивит, но я тоже, – сказал он.

– Почему же вы решили поселиться здесь? – спросил его Дженретт.

– Очевидно, во многом по тем же причинам, что и вы.

– А ведь вы из здешних мест, – заметила я.

– Да, наша семья обосновалась здесь три поколения назад. Мой прадед родился в бревенчатой хижине неподалеку отсюда. Он был учителем. Это по материнской линии. А со стороны отца все предки вплоть до середины нынешнего века промышляли самогоном, а потом подались в проповедники. А вот, кажется, и те, кого мы ждем.

Дверь открылась, и в проеме появилась физиономия Марино. Он шагнул внутрь, а следом вошла Дениза Стайнер. Прежде я никогда не замечала за ним особой галантности, но с этой женщиной он обращался с необычной мягкостью и предупредительностью. Сама она для матери, недавно пережившей смерть ребенка, была на удивление сдержанна. Она по очереди оглядела нас с выражением грустного интереса. Судья поднялся со своего места, и я по привычке последовала его примеру.

– Я доктор Скарпетта. – Моей протянутой руки коснулась прохладная мягкая ладонь. – Примите мои искренние соболезнования, миссис Стайнер.

– Доктор Дженретт. Мы общались по телефону.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – любезно предложил судья.

Марино сдвинул два стула вместе и, указав ей на один из них, занял другой. На вид миссис Стайнер было лет тридцать пять – сорок. Вся в черном, широкая юбка пониже колен, кофта застегнута на все пуговицы до самого подбородка. Никакого макияжа, из украшений только простое обручальное кольцо. Она походила на старую деву из какого-нибудь миссионерского общества, но чем больше я присматривалась к ней, тем явственнее для меня становилось то, чего не могла скрыть ее пуританская оболочка.

Она была по-настоящему красива – гладкая белая кожа, сочные губы, вьющиеся волосы цвета меда. Классической формы нос, высокие скулы и роскошные формы, прячущиеся под складками ее кошмарного наряда, – все это не могло остаться не замеченным мужской половиной присутствующих. Марино вообще просто глаз с нее не сводил.

– Миссис Стайнер, – начал судья, – я пригласил вас сюда в связи с запросом присутствующих здесь экспертов. Мне хотелось бы, чтобы вы тоже услышали о нем, но прежде всего позвольте мне сказать, как высоко я ценю то, что вы согласились прийти. Несомненно, вы показали пример редкого мужества и достоинства в крайне тяжелых обстоятельствах, и я ни в коей мере не желал бы напрасно усугублять ваши страдания.

– Благодарю вас, сэр, – тихо ответила она. Бледные руки с тонкими, крепко сцепленными пальцами неподвижно лежали на коленях.

– Итак, на фотографиях, сделанных после гибели малышки Эмили, были замечены некоторые детали. Их характер не установлен, и эксперты хотели бы вновь осмотреть тело.

– Как же теперь это сделаешь? – наивно спросила она ровным, приятным голосом. Выговор не был характерен для уроженки Северной Каролины.

– Ну, они предлагают провести эксгумацию, – ответил судья.

Лицо миссис Стайнер выразило не боль, а скорее замешательство. Она с трудом сдерживала подступающие слезы, и у меня сжалось сердце.

– Прежде чем удовлетворить или отклонить этот запрос, – добавил Бэгли, – мне хотелось бы узнать ваше отношение.

– Вы хотите выкопать Эмили из могилы? – Она посмотрела на Дженретта, потом перевела взгляд на меня.

– Да, – ответила я. – Повторный осмотр нужно провести как можно скорее.

– Не понимаю, что такого удастся найти теперь, чего не обнаружили раньше, – произнесла она дрогнувшим голосом.

– Возможно, ничего существенного, – призналась я. – Кое-что, обнаруженное на фотографиях, требуется исследовать подробнее, миссис Стайнер. Есть вероятность, что разгадка этой тайны позволит нам поймать того, кто надругался над Эмили.

– Вы хотите помочь нам схватить подонка, убившего вашу дочь? – спросил судья.

Миссис Стайнер яростно закивала, уже не сдерживая рыданий.

– Только дайте нам шанс, и, клянусь, мы засадим поганого ублюдка, – гневно проговорил Марино.

– Простите, что из-за меня вам придется пройти через новое испытание, – произнес Дженретт. Он, по-видимому, совершенно уверился в своей вине.

– Так мы можем приступать? – Бэгли наклонился вперед, напряженный, будто готовая распрямиться пружина. Чувствовалось, что он, как и все мы, глубоко сопереживает ужасной потере несчастной матери. Судя по участию, с которым он отнесся к ее душевной боли, теперь его отношение к преступникам, пытающимся разжалобить суд и оправдать свои действия рассказами о нелегкой судьбе, станет совершенно иным.

Дениза Стайнер снова кивнула, не в силах произнести ни слова. Марино увел ее из кабинета, заботливо поддерживая. С судьей остались только я и Дженретт.

– До утра не так много времени. Нужно все спланировать, – сказал Бэгли.

– Да, людей понадобится привлечь немало, – согласилась я.

– Какое похоронное бюро все организовывало? – обратился судья к Дженретту.

– «Уилбуре».

– Это то, которое в Блэк-Маунтин?

– Да, ваша честь.

– Имя сотрудника, занимавшегося похоронами девочки? – спросил судья, делая пометки.

– Люциас Рэй.

– А детектив, расследовавший дело?

– Он в больнице.

– Ах да, действительно. – Бэгли поднял глаза к потолку и вздохнул.

Сама не знаю, что заставило меня сразу от судьи поехать туда. Наверное, сыграло роль и то, что я все равно собиралась сделать это, и то, что я злилась на Марино. Больше всего меня почему-то задели его слова о моем «мерседесе» – будто бы он не выдерживает никакого сравнения с «инфинити».

Дело было не в смысле сказанного, а в том, что он намеренно пытался уязвить меня побольнее и вывести из себя. Сейчас я бы не позвала Марино с собой, даже если бы верила в существование лох-несского чудовища, подводных монстров и зомби. Я бы пошла одна, хоть бы он и напрашивался проводить меня, несмотря на то что боялась водяных змей. По правде говоря, все змеи, независимо от размера, вызывали у меня страх.

Еще засветло я добралась до озера Томагавк, решив повторить путь Эмили в ее последний день. Припарковавшись у площадки для пикников, я обвела взглядом берег, пытаясь понять, почему девочка в сгущающихся сумерках пошла именно здесь. Лично меня в детстве страшно пугали речные протоки в окрестностях Майами: в каждом бревне мне чудился аллигатор, а безлюдные берега кишели воображаемыми злодеями. Я вылезла из машины, продолжая размышлять, почему же этот маршрут не страшил Эмили. Возможно, тому, что она предпочла именно его, существовало какое-то объяснение.

Судя по карте – одной из тех, которые раздавал Фергюсон на совещании в Квонтико, – первого октября в начале вечера Эмили вышла из церкви и, миновав площадку для пикников, свернула с дороги вправо, на грунтовую тропинку, вившуюся вдоль берега между деревьев. Тропинку никто специально не расчищал – протоптанная множеством ног, она то четко выделялась на травяном ковре, то исчезала вовсе.

Я быстро шагала мимо буйных зарослей кустарников и бурьяна. Тени горных хребтов ложились на воду все гуще. Поднялся ветер, в котором явственно чувствовалось резкое дыхание зимы. Под ногами мертво шуршали сухие листья. В сгустившихся сумерках я наконец вышла на поляну, обозначенную на карте маленькой фигуркой человека.

Порывшись в сумочке и не обнаружив фонарика, я вспомнила, что он, разбитый, остался лежать в подвале у Фергюсона. Нашелся только коробок спичек, завалявшийся там еще с тех времен, когда я курила.

– Черт, – выругалась я вполголоса. Становилось жутковато.

Вытащив свой «тридцать восьмой», я сунула его в боковой карман. Свободно держа кисть на рукоятке, я всматривалась в илистую кромку берега, туда, где было найдено тело. Судя по контурам растущих вокруг кустов, их недавно подрезали – на фотографиях заросли выглядели гуще. Все прочие следы вмешательства человека мягко скрадывали силы природы и ночной полумрак. Землю толстым слоем устилали листья. Разгребая их ногами, я пыталась отыскать то, что полицейские скорее всего пропустили.

За свою профессиональную карьеру я работала над многими убийствами и уяснила одну важную вещь: место, где произошло преступление, живет своей собственной жизнью. Оно как рана в земле – трава вытоптана, миазмы разложения привлекают отовсюду насекомых. При этом жизнь его, как жизнь любого свидетеля, перестает быть спокойной и уединенной; ни один камешек не останется здесь непотревоженным, и, хотя на все вопросы давно получены ответы, любопытные не перестают его осаждать.

Часто люди еще долго продолжают приходить сюда без особой цели, просто так – делают фото, оставляют записки, открытки и цветы, что-то прихватывают на память. Они появляются украдкой и так же незаметно исчезают, стыдясь того, что не могут удержаться от праздного любопытства – ведь даже положенная здесь роза почему-то кажется нарушающей некую святость места.

Вороша листья на поляне, я не нашла ни одного цветка, но под носок моей туфли попались несколько небольших твердых предметов. Пришлось опуститься на четвереньки и, напрягая зрение, шарить по листве руками, пока я наконец не наткнулась на четыре круглых конфеты в целлофановой обертке. Только поднеся их к зажженной спичке, я поняла, что это те самые коричные леденцы, или «бомбочки», как называла их Эмили в дневнике. Я поднялась с четверенек, тяжело дыша.

Украдкой поглядывая по сторонам и прислушиваясь к каждому звуку, я продолжала идти, хотя уже не различала тропинку в темноте. Шорох листвы под ногами казался оглушительным. На небе высыпали звезды. Спички давно кончились, и путь мне освещал лишь месяц. Зная из карты, что должна находиться недалеко от дороги, на которой стоял дом Стайнеров, я решила, что проще добраться туда, чем пробовать вернуться к машине.

Я была вся в испарине и ужасно боялась, что упаду и что-нибудь себе сломаю. Вдобавок к потерянному фонарику я умудрилась забыть в машине телефон. Не хотела бы я, чтобы меня сейчас увидел кто-нибудь из знакомых. Если я и правда получу какую-нибудь травму, придется, пожалуй, врать о том, как это произошло.

Последовали десять минут кошмара. Кусты цеплялись за ноги, напрочь изодрав колготки. Споткнувшись о корень, я ступила в грязь и провалилась по щиколотку. Хлестнувшая по лицу ветка едва не выбила мне глаз, и я наконец остановилась, задыхаясь от изнеможения и готовая разреветься. Справа меня отделяла от дороги сплошная стена леса. Слева была вода.

– Твою мать, – сказала я вслух.

Путь вдоль берега выглядел безопаснее, и, двинувшись дальше, я почувствовала себя немного увереннее. Глаза приспособились к лунному свету, я уже реже оступалась и как будто чувствовала, куда ставить ногу. По изменению температуры и влажности можно было догадаться, что передо мной – сухой участок или грязь и не слишком ли я отклонилась от тропинки. Похоже, инстинкт самосохранения мгновенно превратил меня в ночное существо.

Вдруг впереди показались огни фонарей – я добралась до противоположного конца озера. Деревья здесь вырубили, освободив место под теннисные корты и автостоянку. Так же как несколько недель назад Эмили, я свернула с тропинки и через миг снова очутилась на дороге. Уже идя по улице, я ощутила, что меня бьет нервная дрожь.

Я помнила, что дом Стайнеров второй слева. Подходя ближе, я все никак не могла решить, что сказать матери Эмили. Мне совершенно не хотелось объяснять, где я была и почему, – к чему лишний раз ее расстраивать. Но никого больше я здесь не знала, а постучаться в таком виде к незнакомому человеку и попросить позвонить казалось совершенно немыслимым. Как бы ни были гостеприимны обитатели Блэк-Маунтин, меня все равно обязательно спросят, почему я выгляжу так, будто скиталась в дремучем лесу, а то и испугаются, особенно если придется рассказать, чем я занимаюсь. Однако все мои страхи оказались сведены на нет нежданным избавителем, появившимся вдруг из темноты, едва меня не задавив.

Я как раз подходила к дому Стайнеров, когда с подъездной дорожки задним ходом выехал Марино на новом темно-синем «шевроле» и осветил меня фарами. Махнув ему рукой, я увидела на его лице непонимающую гримасу. Он ударил по тормозам, и непонимание быстро сменилось гневом.

– Да черт тебя дери, меня чуть инфаркт не хватил! Еще немного, и я б тебя переехал!

Я пристегнулась и захлопнула дверь.

– Какого дьявола ты здесь делаешь? М-мать!

– Рада, что ты наконец-то получил свою машину и что рация работает. Еще мне позарез надо выпить чего-нибудь покрепче, и я не знаю, где в городе можно найти скотч, – произнесла я, стуча зубами. – Как тут включить печку?

Марино зажег сигарету, и мне тоже немедленно захотелось закурить, но обещание есть обещание. Печку он тут же врубил на полную.

– Господи, ты как будто в грязи боролась, – сказал он. Кажется, он здорово перепугался – я его таким еще никогда не видела. – Чем ты, черт побери, занималась? В смысле с тобой вообще все нормально?

– Я оставила машину у клубного домика.

– Какого еще клубного домика?

– У озера.

– У озера?! Ты что, ходила туда по темноте?! У тебя вообще мозги есть, или как?!

– Мозги у меня есть, а вот фонарика не оказалось. Только вспомнила я об этом слишком поздно, – ответила я, перекладывая оружие из кармана обратно в сумочку. Мой жест не ускользнул от внимания Марино, никак не улучшив его настроение.

– Я чего-то ни хрена не понимаю, что с тобой такое происходит, док. По-моему, ты просто на грани. Слишком это дело на тебя подействовало, ты и мечешься, как крыса в сортире. Может, у тебя климакс?

– Если бы у меня был климакс или что-то другое, что касается одной меня, а тебя вообще не должно трогать, можешь быть уверен, с тобой бы я это обсуждать не стала. Хотя бы из-за твоего непомерного, тупого мужского самомнения и восприимчивости телеграфного столба. Твой пол тут, конечно, ни при чем – я бы не хотела считать всех мужчин похожими на тебя, иначе пришлось бы на них крест поставить.

– Да давай, ставь.

– Может, и поставлю.

– Отлично! Будешь прямо как твоя ненаглядная племяшка! Что, думала, никто до сих пор не просек, что она за штучка?

– Это тоже совершенно не твое собачье дело, – яростно бросила я. – Таких стереотипов я даже от тебя не ожидала. Можно подумать, Люси перестает быть таким же человеком, как все прочие, только из-за того, что не разделяет твоих предпочтений.

– Да неужели? А может, проблема как раз в том, что она их разделяет? Я же тоже встречаюсь с женщинами.

– Самого главного ты о них не знаешь, – сказала я. Тут я почувствовала, что в машине жарко, как в духовке, и еще поняла, что не имею представления, куда мы едем. Я выключила печку и уставилась в окно.

– Мне хватает. Я, например, прекрасно понимаю, что ты кого угодно с ума сведешь. Поверить не могу – одна, ночью шаталась вокруг озера. А если бы ты его встретила?

– Кого «его»?

– Черт, жрать охота. Я тут, когда ехал, видел на Таннел-роуд ресторан со стейками. Надеюсь, они еще не закрылись.

– Марино, время всего без пятнадцати семь.

– Так чего ты туда пошла-то? – спросил он опять. Злость друг на друга у нас мало-помалу улеглась.

– Кто-то оставил конфеты рядом с тем местом, где нашли тело Эмили. Коричные «бомбочки». – Он молчал, и я пояснила: – Те, которые упоминались в ее дневнике.

– Что-то не припоминаю.

– Ну, мальчик, в которого она была влюблена – Рен, кажется. Там говорилось, что они вместе были на собрании и на ужине в церкви, и он дал ей такую вот «бомбочку», а она спрятала ее в свою секретную шкатулку.

– Которую так и не нашли.

– Ты о чем?

– Ну, шкатулку эту. Дениза никак не может ее отыскать. Так, может, Рен и оставил «бомбочки» на поляне?

– Надо с ним поговорить, – решила я. – А вы с миссис Стайнер, кажется, отлично поладили.

– Она не заслуживает того, чтобы с ней случилось такое.

– Такого никто не заслуживает.

– Смотри, вон «Вестерн сиззлер».

– Нет уж, спасибо.

– А «Бонанза стейкхаус»? – Он уже включил поворотник.

– Ни в коем случае.

Марино всматривался в ярко освещенные витрины ресторанов вдоль улицы, закуривая вторую сигарету.

– Без обид, док, но слишком уж много в тебе гонору.

– Марино, не стоит говорить «без обид», если на самом деле собираешься сказать что-то обидное.

– Тут еще где-то есть «Педдлер». Я в телефонной книге видел.

– С каких это пор ты ищешь где поесть по телефонной книге? – изумилась я. Обычно Марино ходил в рестораны по тому же принципу, что и покупал еду: из того, что попадалось по дороге, выбирал самый непритязательный, дешевый и сытный вариант.

– Просто хотел посмотреть, какие у них тут есть приличные места – так, на всякий случай. Может, позвонишь и спросишь, как до них добраться?

Я потянулась за трубкой, подумав о Денизе Стайнер. Марино явно не меня планировал пригласить сегодня в какое-нибудь «приличное место».

– Марино, – негромко произнесла я. – Будь осторожен.

– Вот только не надо опять заводить свою волынку насчет красного мяса.

– Сейчас меня больше заботит другое, – сказала я.

8

Кладбище за Третьей Пресвитерианской церковью представляло собой испещренный гранитными обелисками холмистый участок за проволочной оградой, вдоль которой тут и там росли деревья.

Было только четверть седьмого. Заря едва тронула край неба, и при дыхании изо рта вырывался пар. Земляные пауки уже начали свой день, расставив тенета. Почтительно обходя их, я в сопровождении Марино направилась по росистой траве к могиле Эмили Стайнер.

Девочку похоронили в ближнем к лесу углу кладбища, где из травы весело выглядывали васильки вперемешку с клевером и дикой морковью. Найти надгробие в виде мраморного ангелочка не составило труда – мы просто шли туда, откуда слышался скрип заступов, входивших в размокший грунт. В свете фар тарахтевшего рядом с могилой грузовика с лебедкой трава вокруг казалась белесой. Двое пожилых жилистых рабочих в спецовках продолжали свое дело. Поблескивала сталь, от выраставшего в изножье могилы холмика тянуло земляной сыростью.

Марино зажег фонарик, и в рассветном сумраке возник печальный силуэт со сложенными за спиной крыльями и молитвенно преклоненной головкой. Выбитая на пьедестале эпитафия гласила:

 
«Другой такой на свете нет,
Одна была – моя».
 

– Да уж… А что это значит? – услышала я голос Марино почти у себя над ухом.

– Наверное, лучше спросить у него, – ответила я, следя за приближением исполинских размеров мужчины с гривой седых волос.

Издалека его фигура производила жутковатое впечатление – при ходьбе длинное темное пальто развевалось у щиколоток, и он словно плыл над землей. Он подошел ближе, и я разглядела темно-зеленый клетчатый шарф, черные кожаные перчатки на могучих руках и надетые поверх обуви резиновые галоши. Ростом он был около семи футов, а комплекцией напоминал внушительный бочонок.

– Люциас Рэй, – представился он и с энтузиазмом пожал нам руки, когда мы, в свою очередь, назвали себя.

– Мы как раз гадали, что может означать надпись на памятнике, – сказала я.

– Миссис Стайнер души не чаяла в девчушке. Сил нет как жалко, – проговорил он низким голосом. Его манера растягивать слова выдавала скорее уроженца Джорджии, а не Северной Каролины. – Стихов у нас тут целая книга – есть из чего выбрать, когда решаешь, что вырезать на надгробии.

– То есть мать Эмили выбрала эпитафию из вашей книги? – уточнила я.

– Ну, по правде говоря, нет. Кажется, она сказала, что это Эмили Дикинсон [4]4
  Эмили Дикинсон (1830–1886) – американская поэтесса, автор около 1800 небольших стихотворений, опубликованных преимущественно после ее смерти. Ныне считается одной из важнейших фигур американской и мировой поэзии.


[Закрыть].

Могильщики отложили заступы. Светало, и я хорошо видела их мокрые от пота, пропаханные морщинами лица. Они отмотали с барабана лебедки тяжело позвякивавшую цепь, и один из них, спустившись в могилу, зацепил ее за проушины бетонного саркофага. Рэй тем временем продолжал говорить, рассказывая о похоронах Эмили Стайнер. По его словам, он никогда не слышал, чтобы на этом кладбище собиралось столько народу.

– В церкви все не поместились – стояли снаружи, на траве, и почти два часа люди шли мимо гроба, прощаясь с девочкой.

– Разве гроб был открытым? – с удивлением спросил Марино.

– Нет, сэр, – ответил Рэй, наблюдая за своими людьми. – Вообще-то миссис Стайнер хотела, но я ее и слушать не стал. Я ей так и сказал, что это сейчас она не в себе, а потом сама спасибо скажет. Тело девочки, конечно, для такого никак не годилось. Я-то знал, что тогда многие заявятся просто поглазеть. Зевак и так было хоть отбавляй – в новостях ведь только и говорили что про убийство.

Цепь с громким звуком натянулась, и дизель грузовика забился в конвульсиях. С каждым оборотом лебедки саркофаг поднимался все выше из земли, с бетона комками осыпалась почва. Один из рабочих, встав рядом с могилой, направлял его в нужную сторону, так же как во время похорон.

Практически в тот самый момент, когда саркофаг опустили на траву, откуда ни возьмись налетела толпа журналистов, фотографов и телевизионщиков с камерами на изготовку. Они заполонили все пространство вокруг разверстой раны в лоне земли и саркофага, покрытого красной глиной, будто потеками крови.

– Какова причина эксгумации Эмили Стайнер? – выкрикнул один.

– Правда ли, что у полиции есть подозреваемый? – вмешался следующий.

– Доктор Скарпетта?

– В связи с чем подключено ФБР?

– Доктор Скарпетта? – Журналистка ткнула мне микрофон в лицо. – Вы подвергаете сомнению выводы судмедэксперта округа?

– Почему осквернена могила девочки?

Вдруг над всем этим гвалтом прозвучал рев Марино:

– Убирайтесь отсюда к чертовой матери! Вы мешаете следствию! Слышите меня, мать вашу?! – орал он как резаный, топая ногами. – Пошли все вон!!!

Репортеры застыли в шоке, с полуоткрытыми ртами уставившись на бесновавшегося Марино. Тот весь побагровел, на шее у него вздулись жилы.

– Если кто тут чего и оскверняет, так только такие уроды, как вы! Быстро свалили отсюда, а то сейчас поразбиваю на хрен ваши долбаные камеры и б ошки ваши тупые заодно!

– Марино, – произнесла я, дотронувшись до его руки, такой напряженной, что она казалась высеченной из камня.

– Сколько я в полиции, столько вы кровь из меня пьете, сучье племя! Достали вы меня уже до печенок! Понятно вам, пиявки поганые? Достали!!!

– Марино! – Я потянула его за руку. Страх пульсировал в каждой клеточке моего тела. Никогда еще я не видела его в такой ярости. «Господи, – подумала я, – только бы он никого не застрелил!»

Встав перед ним, я попыталась переключить его внимание на себя, но его взгляд невидяще блуждал поверх моей головы.

– Марино, послушай меня! Они уже уходят. Успокойся, тебе нельзя так волноваться. Смотри, все ушли. Видишь? Ты своего добился. Они удирают.

Журналисты пропали так же быстро, как появились. Можно было подумать, нас атаковала шайка привидений, которая внезапно материализовалась посреди кладбища и так же внезапно растаяла в утреннем тумане. Марино тупо уставился на пологий склон, поросший травой. Между стройными рядами серых обелисков с возложенными к ним искусственными цветами не осталось ни души. Пронзительно стучала сталь о сталь – рабочие зубилами и молотками сбивали каменноугольную смолу, которая запечатывала саркофаг. Неожиданно Марино сорвался с места и исчез в кустах. Все сделали вид, что не слышат кошмарных звуков рвоты и стонов, доносившихся из зарослей.

– Скажите, у вас остались реактивы, использовавшиеся при бальзамировании? – обратилась я к Люциасу Рэю. Похоже, ни вторжение журналистов, ни внезапная вспышка Марино не обеспокоили его всерьез, а лишь привели в легкое недоумение.

– По полфлакона с того раза, пожалуй, осталось, – ответил он.

– Мне нужно будет учитывать их состав при токсикологическом исследовании, – пояснила я.

– Там ничего такого особенного – обычный формальдегид и метиловый спирт, чуть-чуть ланолина. Ну разве что концентрация пониже, чем обычно, из-за небольшого веса. Что-то ваш приятель из полиции неважно выглядит, – добавил он, глядя на Марино, появившегося из зарослей. – Тут у нас вообще-то грипп ходит.

– Думаю, дело не в этом, – сказала я. – Кстати, откуда репортеры узнали об эксгумации?

– Сам удивляюсь. Но вы же знаете, как любят некоторые языком почесать. – Он сплюнул. – Обязательно кто-нибудь да раззявит варежку.

Стальной гроб Эмили был белым, словно соцветия дикой моркови, росшей вокруг могилы. Рабочим не понадобилась лебедка, чтобы извлечь его из саркофага и бережно опустить на траву, – весил он немного, как и заключенное внутри тело. Люциас Рэй, вытащив из кармана рацию, проговорил в нее:

– Можете подъезжать.

– Понял, – отозвался чей-то голос.

– Репортеров там этих чертовых нет?

– Нет, все уехали.

Глянцево-черный катафалк проплыл через кладбищенские ворота и направился в нашу сторону. То двигаясь по траве, то сворачивая в заросли, он каким-то чудом огибал могильные камни, кусты и деревья. Вышедший из него толстяк в плаще и черной шляпе открыл задние двери, и рабочие задвинули гроб внутрь. Марино, весь бледный, наблюдал за отъезжающим катафалком издали, вытирая лицо носовым платком.

– Марино, нам нужно поговорить, – подойдя к нему, вполголоса сказала я.

– Прямо сейчас мне точно ничего не нужно.

– Доктор Дженретт будет ждать меня в морге. Ты со мной?

– Нет, – буркнул он. – Я возвращаюсь в «С-Путник». Там я планирую дуть пиво, пока опять не сблюю, потом перейду на бурбон. Потом позвоню этому козлу Уэсли и спрошу, когда уже можно будет на хрен свалить из этого поганого городишки, потому что у меня была с собой единственная приличная рубашка, и ту я только что испоганил. Галстука и того нет.

– Марино, езжай в номер и ложись.

– Нет, серьезно, все, что у меня здесь есть, умещается вот в такой вот сумке. – Он слегка развел руки.

– Прими ибупрофен, выпей воды, сколько сможешь, и сжуй пару тостов. Как закончим в больнице, я к тебе заскочу. Если позвонит Бентон, передай, что телефон будет у меня с собой или пусть сбросит мне на пейджер.

– Номера он знает?

– Да, – ответила я.

Марино, снова утиравший лицо, бросил на меня взгляд поверх платка, и я заметила боль, промелькнувшую в его глазах.