Текст книги "Ферма трупов"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

4

О том, что на коже человека могут сохраняться отпечатки пальцев, в теории было известно достаточно давно. Однако до сих пор вероятность обнаружить их на практике оставалась настолько малой, что в большинстве случаев никто и не пытался их выявить.

Кожа, как материал пластичный и пористый, в этом отношении довольно-таки проблемна. Дополнительную сложность создают содержащиеся на ней влага и жир, а также волоски. Даже в тех редких случаях, когда на коже жертвы сохранялся несмазанный отпечаток, принадлежавший преступнику, папиллярный рисунок был слишком хрупким, чтобы выдержать испытание временем или непогодой.

Доктор Томас Кац, эксперт в области судебной медицины, с маниакальным упорством занимался этим трудноуловимым видом доказательств на протяжении большей части своей профессиональной карьеры. Он специализировался также на установлении времени смерти, ведя усердные исследования с привлечением средств и методов, неизвестных широкой публике. Я не раз бывала в его исследовательском центре, известном как Ферма трупов.

Это был человек небольшого роста, с ласковым взглядом голубых глаз, гривой совершенно белых волос и лицом, на удивление доброжелательным для того, кто повидал столько ужасов. Он уже поднялся наверх, держа в руках оконный вентилятор, чемоданчик с инструментами и что-то похожее на обрезок шланга от пылесоса с какими-то странными насадками. Позади шел Марино с остальными частями «цианоакрилового суперраспылителя», как называл его Кац, – двухсекционным алюминиевым ящиком, снабженным электроплиткой и компьютерным вентилятором. На доведение до ума этого относительно простого механизма он потратил не одну сотню часов, работая в гараже в своем доме на востоке Теннесси.

– Куда идти? – спросил он меня.

– Комната в конце коридора. – Я взяла у него вентилятор. – Добрались нормально?

– Думал, на дороге будет посвободнее. Какое воздействие было оказано на тело?

– Перерезали веревку, накрыли вязаным покрывалом. Осмотр я еще не проводила.

– Обещаю, это не займет много времени. Теперь, когда не приходится возиться с палаткой, все стало намного проще.

– В каком смысле – «с палаткой»? – недоуменно нахмурился вошедший в комнату Марино.

– Раньше я накрывал тело пластиковым тентом, под которым и происходило распыление. Однако при избытке паров на коже осаждалось слишком много налета. Доктор Скарпетта, можете установить вентилятор на то окно. – Кац огляделся вокруг. – Пожалуй, понадобится какой-нибудь сосуд с водой. Воздух немного суховат.

Я сообщила ему все сведения, которыми располагала сама.

– У вас есть какие-то основания считать, что мы имеем дело не с аутоэротической асфиксией? – спросил он.

– Никаких, кроме обстоятельств смерти, – ответила я.

– Он работал над делом Эмили Стайнер.

– Это и имеется в виду под обстоятельствами, – сказал Марино.

– Да уж, во всех новостях только про нее и говорили.

– Еще сегодня утром мы вместе были на совещании в Квонтико по этому делу, – добавила я.

– А потом он, значит, возвращается домой, и нате вам. – Кац задумчиво взглянул на тело. – Мы тут, кстати, некоторое время назад исследовали тело проститутки, найденное в мусорном контейнере, и добыли отличный отпечаток всей пятерни на лодыжке, хотя трупу было четыре или пять дней.

– Кей? – В дверях появился Уэсли. – Можно тебя на минутку?

– С помощью этой штуки? – спросил Марино.

– Да. Еще у нее были накрашены ногти, и, как выяснилось, с ними тоже очень удобно работать.

– В каком смысле?

– В смысле отпечатков.

– И куда сейчас все это дело?

– Не суть важно. Я собираюсь обработать всю комнату целиком. Обстановка, боюсь, будет испорчена.

– Ну, хозяин вряд ли станет жаловаться.

Мы с Уэсли вышли из комнаты. Внизу, в кухне, у телефона стоял стул. Видимо, именно здесь Мот просидел несколько часов, ожидая нашего прибытия. Рядом на полу стоял стакан с водой и забитая окурками пепельница.

– Взгляни, – сказал Уэсли. Он нередко находил самые неожиданные улики в самых неожиданных местах.

Двойная мойка была заполнена продуктами, которые он достал из морозилки. Уэсли развернул небольшой плоский сверток, упакованный в белую бумагу для заморозки. Внутри обнаружились какие-то сморщенные лоскутки, высохшие по краям и желтоватым цветом напоминавшие вощеный пергамент.

– Есть хоть один шанс, что мои предположения ошибочны? – спросил он мрачным тоном.

– Боже мой, Бентон! – потрясенно произнесла я.

– Лежали в морозилке, поверх всего остального – готового фарша, свиных отбивных, пиццы. – Он поочередно тыкал в продукты затянутым в перчатку пальцем. – Я надеялся, ты скажешь мне, что это куриная кожа либо какая-нибудь наживка для рыбалки или что-то в этом роде.

– На ней нет дырок от перьев, и волоски слишком тонкие – как у человека.

Он молчал.

– Нужно поместить ее в сухой лед и забрать с собой в Квонтико, – сказала я.

– Пока мы остаемся здесь.

– Чем скорее будет сделано иммунологическое исследование, тем скорее мы получим подтверждение, что кожа принадлежит человеку. Анализ ДНК установит – кому именно.

Он сунул сверток обратно в морозилку.

– Сперва надо проверить на отпечатки.

– Можно переложить ткани в пластиковый контейнер, а бумагу отправить в лабораторию, – предложила я.

– Хорошо.

Мы вновь поднялись на второй этаж. Мой пульс все не желал успокаиваться. В конце коридора перед закрытой дверью стояли Марино и Кац. В дыру на месте дверной ручки был просунут шланг, и хитроумное приспособление Каца, гудя, наполняло спальню парами суперклея.

Уэсли до сих пор не упомянул о наиболее очевидном обстоятельстве, поэтому это сделала я.

– Бентон, на теле нет ни следов укусов, ни признаков того, что кто-то пытался удалить их или что-нибудь еще.

– Знаю, – ответил он.

– Уже почти готово, – сказал Кац, когда мы подошли к двери. – На комнату такого размера нужно не больше сотни капель суперклея.

– Пит, – сказал Уэсли, – у нас непредвиденное осложнение.

– Я думал, на сегодня лимит исчерпан, – пробурчал Марино, тупо уставившись на шланг, закачивавший в комнату ядовитые испарения.

– Кажется, достаточно, – объявил Кац, как обычно, невосприимчивый к настроению окружающих. – Теперь осталось только избавиться от оставшихся паров. Надо проветрить комнату, это займет пару минут, не больше.

Он открыл дверь, и мы отпрянули, однако Каца сшибавший с ног запах, казалось, совсем не беспокоил.

– По-моему, он балдеете этой отравы, – пробормотал Марино, когда Кац вошел в комнату.

Уэсли перешел прямо к делу.

– У Фергюсона в морозилке найдено что-то похожее на человеческую кожу.

– Что ты сказал? – ошеломленно переспросил Марино.

– Пока сложно предполагать, с чем мы столкнулись, – добавил Уэсли. В комнате зашумели лопасти вентилятора. – Один из местных детективов найден мертвым, изобличающие улики лежат вперемешку с его гамбургерами и пиццей. Другой детектив свалился с инфарктом. И убита девочка одиннадцати лет.

– Вот черт! – произнес Марино, весь побагровев.

– Придется провести здесь несколько дней. Надеюсь, одежды вы взяли с собой достаточно, – закончил Уэсли, взглянув на нас обоих.

– Вот черт! – повторил Марино. – Чтоб этого ублюдка…

Я знала, о чем он думает, и какая-то часть меня надеялась, что Пит ошибается. Впрочем, если это не Голт вновь затеял свои жуткие игры, ситуация только усложнялась.

– В доме есть подвал? – спросила я.

– Да, – ответил Уэсли.

– А большой холодильник?

– Не видел. Но как раз в подвал я еще не спускался.

Кац выключил вентилятор в спальне и жестом показал, что мы можем заходить.

– Да уж, это дерьмо теперь хрен отчистишь, – оглядываясь вокруг, сказал Марино.

Пары суперклея осаждаются в виде белого налета, прилипающего намертво, как цемент. Такой налет теперь покрывал все в комнате, включая тело Фергюсона. Кац, направляя фонарик под разными углами, подсвечивал разводы, проступившие на стенах, мебели, подоконниках и развешанном над столом оружии. Однако внимание эксперта привлек только один след.

– Нейлон, – с искренним восторгом заявил наш одержимый товарищ, опустившись на колени рядом с трупом и склонившись над спущенными плавками Фергюсона. – Кстати, отличный материал для отпечатков из-за плотного переплетения волокон. Ощущается запах каких-то духов.

Он снял пластиковый колпачок со специальной щеточки, волоски которой тут же развернулись, как щупальца морских анемонов. Отвернув крышку коробочки с магнитным порошком, Кац покрыл им отличного качества отпечаток, оставленный кем-то на блестящей черной поверхности. Частичные отпечатки проступили и на шее мертвого агента. Кац попробовал припудрить их контрастным черным порошком, но линий и завитков было явно недостаточно. Из-за странного белого налета, покрывшего все поверхности, комната казалась заиндевевшей.

– Разумеется, след на белье скорее всего его собственный, – рассуждал Кац, продолжая свою работу. – Оставил, когда стягивал трусы с себя. Вероятно, у него было какое-то вещество на руках – например, смазка с презерватива. Если бы она попала ему на пальцы, он бы обязательно оставил хорошо различимый отпечаток. Это вы заберете? – Он указал на трусики.

– Боюсь, что придется, – ответила я.

Он кивнул.

– Ничего. Фотографий будет достаточно. – Он вытащил камеру. – Когда закончите с трусиками, верните их мне, пожалуйста. Отпечатку ничего не сделается; главное, ножницами его не повредить. Этим и хорош суперклей – динамитом не отдерешь.

– Сколько времени тебе понадобится, чтобы все здесь закончить? – спросил меня Уэсли, которому не терпелось убраться отсюда.

– Нужно исследовать улики, которые могут пропасть при транспортировке тела, и поработать с тем, что ты нашел в морозилке, – ответила я. – Кроме того, надо будет проверить подвал.

Он кивнул и повернулся к Марино:

– Пока мы займемся этим, организуешь охрану места преступления?

Марино такое поручение явно не слишком обрадовало.

– Передай, что охрана необходима круглосуточно, – твердо добавил Уэсли.

– Если б еще у местной полиции кадров хватало на «круглосуточно», – брюзгливо бросил Марино, выходя из комнаты. – Этот сукин сын уже вывел из строя пол-участка.

Кац, подняв глаза и задержав кисточку в воздухе, заметил:

– Вы, видимо, уже знаете, кого искать.

– Пока мы до конца не уверены, – ответил Уэсли.

– Томас, я хотела попросить вас еще об одной услуге, – обратилась я к своему увлеченному коллеге. – Нужно, чтобы вы и доктор Медиум провели одно исследование на Ферме.

– Доктор Медиум? – переспросил Уэсли.

– Лайалл Медиум тоже работает в Университете Теннесси. Он антрополог, – пояснила я.

– Когда надо начать? – Кац зарядил в камеру новую пленку.

– Если можно, немедленно. Понадобится неделя.

– Труп должен быть свежим или старым?

– Свежим.

– Этого антрополога действительно так зовут? – все не мог поверить Уэсли.

– Да. Пишется Лай-алл. Назвали в честь прадеда – тот был хирургом во время Гражданской войны, – отозвался Кац, не отрываясь от фотоаппарата.

5

Вход в подвал находился позади дома. Я включила фонарик, и мы спустились по бетонным ступенькам, заваленным палой листвой. Похоже, внутрь давно никто не входил. Точнее определить не представлялось возможным – здесь, в горах, осень была в самом разгаре, и сверху, беззвучно кружась, то и дело слетали сухие листья, как будто звезды роняли хлопья пепла.

Уэсли попытался открыть дверь, но у него ничего не вышло.

– Придется разбить стекло, – еще раз подергав ручку, сказал он.

Запустив руку под куртку, он вытащил из плечевой кобуры свой девятимиллиметровый «зиг-зауэр» и резко ударил рукояткой по стеклянной панели в центре двери. Раздавшийся громкий звон, хоть и не был неожиданным, заставил меня вздрогнуть: мне показалось, что вот-вот из темноты возникнет кто-нибудь из стражей закона. Но ветер не донес ни шагов, ни голоса, и я ощутила тот неизбывный ужас, который наверняка чувствовала Эмили Стайнер перед смертью. Где бы она ни находилась в ту минуту, никто не услышал, как она плачет, никто не пришел спасти ее.

В переплете остались торчать маленькие кусочки стекла. Уэсли аккуратно просунул руку в отверстие и нащупал ручку изнутри.

– Черт, – налегая на дверь, пробормотал он. – Кажется, защелка заржавела.

Борясь с неподатливым замком, он все глубже засовывал руку, стараясь ухватиться получше. Замок вдруг поддался, и дверь распахнулась с такой силой, что Уэсли буквально влетел в проем, выбив фонарик у меня из рук. Несколько раз подскочив на бетоне, фонарик покатился по полу и погас. На меня накатила волна затхлого холодного воздуха. Из полной темноты донесся шорох стеклянных осколков – где-то там был Уэсли.

– Ты как? – Я на ощупь пробиралась вперед, выставив руки. – Бентон?

– Господи, – нетвердым голосом произнес он, поднимаясь на ноги.

– Что случилось?

– Вот черт, это ж надо. – Голос удалялся от меня куда-то вглубь.

Из темноты доносился хруст стекла под ногами, сопровождавший осторожное продвижение Уэсли вдоль стены. Глухо лязгнуло – судя по звуку, он опрокинул пустое ведро. Где-то вверху зажглась лампочка, и я сощурилась. Когда глаза привыкли к яркому свету, я увидела Уэсли, перепачканного и с капавшей из руки кровью.

– Дай посмотрю.

Я бережно взяла его за левое запястье, пока он осматривался вокруг, приходя в себя.

– Бентон, тебя нужно отвезти в больницу, – сказала я, увидев на ладони множество рваных ран. – Внутрь попало стекло, и еще нужно наложить швы.

– Но ты же сама врач. – Носовой платок, которым он обмотал руку, тут же пропитался кровью.

– Тебе надо в больницу, – повторила я, заметив, что разодранная левая штанина тоже потемнела от крови.

– Терпеть не могу больниц. – Несмотря на всю стойкость Бентона, в глубине его глаз проглядывала боль. – Давай осмотримся и потом выберемся из этой дыры. Обещаю пока не умирать от потери крови.

Где же Марино, черт бы его побрал?

Агент Фергюсон, похоже, не заглядывал в подвал годами. Собственно, не знаю, что он стал бы делать внутри – разве что он обожал пыль, паутину, ржавые грабли и лопаты и тронутый плесенью ковролин. На полу и на сложенных из шлакоблоков стенах виднелись потеки воды, а валявшиеся там и тут трупики сверчков ясно указывали, что они рождались и умирали здесь во множестве. Пройдя по периметру подвала, мы не обнаружили ни единого свидетельства того, что нога Эмили Стайнер когда-либо ступала сюда.

– Все, больше смотреть не на что, – сказал Уэсли. Багряный след, остававшийся за ним на полу, описал полный круг.

– Бентон, надо как-то остановить кровь.

– И что ты предлагаешь?

– Смотри вон туда. – Я ткнула пальцем в сторону, так чтобы он оказался ко мне спиной.

Бентон без лишних вопросов повиновался. Я быстро выступила из туфель и, поддернув юбку вверх, стащила колготки.

– Так, давай руку, – скомандовала я.

Плотно прижав к себе локтем его предплечье, как сделал бы любой медик на моем месте, я начала оборачивать колготками пораненную кисть. Я чувствовала его взгляд и вдруг остро ощутила его дыхание на своих волосах и его руку у своей груди. По шее вверх пробежала волна почти осязаемого жара – я даже испугалась, что Бентон тоже его почувствует. В полном смятении я как можно скорее закончила импровизированную перевязку и отпрянула.

– Этого должно хватить, пока мы не окажемся там, где будет что-то более существенное, – сказала я, избегая смотреть Уэсли в глаза.

– Спасибо, Кей.

– Видимо, мне надо спросить: а куда мы, собственно, отправимся? – Я продолжала говорить, стараясь скрыть волнение под безразличным тоном. – Если ты, конечно, не планировал, что мы будем спать в вертолете.

– Я предоставил выбор гостиницы Питу.

– Да ты рисковый парень.

– Ну, иногда на меня находит. – Уэсли щелкнул кнопкой фонарика. Снова запереть дверь он не стал даже пытаться.

В иссиня-черном небе половинкой золотой монеты сияла луна, и сквозь ветви дальних деревьев светились огоньки соседних домов. Знает ли кто-то из их обитателей, что Фергюсон мертв?

Марино, устроившись с сигаретой на переднем сиденье патрульного автомобиля, расстелил на коленях карту и пристально рассматривал ее. Молоденький полицейский из местных, сидевший за рулем, был все так же напряжен, как и несколько часов назад, когда встречал нас на футбольном поле.

– Что, черт возьми, произошло? – осведомился Марино, обращаясь к Уэсли. – Пытался вышибить стекло голыми руками?

– Вроде того, – ответил тот.

Взгляд Марино переместился с обмотанной колготками руки Уэсли на мои голые ноги.

– А вот это уже интересненько, – промурлыкал он. – Жалко, на занятиях по медпомощи такого не показывали.

– Где наши сумки? – не обращая на него внимания, спросила я.

– В багажнике, мэм, – ответил полицейский.

– Сотрудник полиции Т. К. Берд был столь любезен, что согласился подкинуть нас до «С-Путника», где ваш покорный слуга забронировал места, – продолжал Марино все тем же ерническим тоном. – Три шикарных номера по тридцать девять девяносто девять – полицейским скидка.

– Я не полицейский, – заметила я, строго посмотрев на него.

Марино щелчком отправил окурок в окно.

– Не переживай, док. Может, сойдешь, если повезет.

– Если повезет, и ты сойдешь, – огрызнулась я.

– Кажется, меня хотят оскорбить?

– Это мне надо чувствовать себя оскорбленной. Тебе отлично известно, что я не в том положении, чтобы жульничать со скидками или чем-либо еще, – сказала я. Как должностное лицо я была связана четкими и недвусмысленными правилами поведения, и Марино прекрасно знал, что мои недоброжелатели не простят мне ни малейшей вольности. А недоброжелателей у меня хватало.

Уэсли открыл передо мной заднюю дверь.

– После тебя, – сказал он спокойным голосом и обратился к Берду: – О Моте есть какие-нибудь известия?

– Он в палате интенсивной терапии, сэр.

– Как его состояние?

– Пока все выглядит не очень обнадеживающе, сэр.

Уэсли вслед за мной уселся в машину, осторожно пристроив перевязанную руку на коленях.

– Пит, надо бы еще кое с кем переговорить.

– Вообще-то, пока вы двое играли в доктора в подвале, я с этим уже разобрался. – Марино выставил напоказ свой блокнот и демонстративно перелистнул несколько страниц, исчерканных неразборчивыми пометками.

– Мы можем ехать? – осведомился Берд.

– Можем, можем, – ответил Уэсли. По тону я поняла, что Марино и его удалось вывести из терпения.

Почти в два часа ночи на фоне холмистой линии горизонта возникла желтая неоновая вывеска мотеля «С-Путник». Я бы сейчас и «Хилтону» не обрадовалась больше, но вся моя радость испарилась, когда мы узнали, что ресторан уже закрыт, заказывать еду в номер тоже поздно, а бара нет в принципе. И вообще, заявил нам говоривший с северокаролинским акцентом портье, чем вспоминать пропущенный ужин, нам скорее нужно дожидаться завтрака.

– Это что – шутка? – грозно вопросил Марино, по лицу которого было видно – вот-вот разразится буря. – Если я сейчас чего-нибудь не сожру, у меня кишки наизнанку вывернутся.

– Весьма сожалею, сэр. – Портье был почти мальчик, с румянцем на щеках и волосами едва ли не такими же желтыми, как вывеска мотеля. – Но возможно, вас обрадует то обстоятельство, что на всех этажах есть торговые автоматы. И отсюда не больше мили до «Мистера-Свистера», – указав рукой, добавил он.

– Наш транспорт уже укатил. – Марино свирепо уставился на него. – И что мне теперь – посреди ночи топать пешком в какую-то там забегаловку, да еще с таким названием?

Улыбка портье застыла у него на губах, в глазах огоньками двух крохотных свечек мелькнул испуг. Он повернулся к нам, ища поддержки, но мы были слишком измотаны. Когда Уэсли взгромоздил на стойку руку в окровавленной повязке из моих колготок, паренек и вовсе пришел в ужас.

– Сэр, вам нужен врач?! – пискнул он на октаву выше.

– Нет, только ключ от номера, – ответил Уэсли.

Портье развернулся, судорожно сдернул со смежных крючков три ключа, два уронил на ковер, нагнулся за ними, и у него упал третий. Наконец он протянул ключи нам. К каждому был прикреплен пластиковый жетон с огромными цифрами, различимыми шагов с двадцати.

– Вы в вашей шарашке вообще слыхали о мерах безопасности? – процедил Марино, глядя на парнишку так, будто ненавидел его с самого рождения. – Номер должен писаться на бумажке, которую передают постояльцу кон-фи-ден-ци-аль-но, чтоб никакой обормот не видел, в какой комнате находится его жена и его «Ролекс». Если вы не в курсе, всего пару недель назад здесь, совсем рядом, произошло убийство.

Портье, потеряв дар речи, смотрел, как Марино берет свой ключ с видом следователя, обнаружившего изобличающую улику.

– И ключа от мини-бара нет? То есть о том, чтобы выпить у себя в номере, я тоже могу забыть? – Марино еще подбавил голоса. – Ладно, проехали. Хватит с меня на сегодня разочарований.

Мы прошли по дорожке к центру небольшого здания мотеля. В окнах светились голубым экраны телевизоров, за тонкими шторами мелькали силуэты. Цвет дверей, попеременно красных и зеленых, напомнил мне о пластмассовых домах и отелях из «Монополии». Поднявшись на второй этаж, мы нашли свои комнаты. В моей было аккуратно прибрано и довольно уютно – телевизор прикреплен к стене, стаканы и ведерко со льдом обернуты целлофаном.

Марино тут же залез в свою берлогу, даже не пожелав нам спокойной ночи. Дверь захлопнулась за ним с ощутимым треском.

– Какая муха его сегодня укусила? – поинтересовался Уэсли, входя вслед за мной в мой номер.

Я не стала отвечать. Придвинув стол к кровати, я сказала:

– Прежде чем начать перевязку, раны надо обработать.

– Тогда мне понадобится обезболивающее.

Уэсли сходил за льдом, достал из сумки бутылку «Дьюаре» и наполнил стаканы виски. Я тем временем расстелила на кровати полотенце и выложила на него пинцет, упаковки бетадина, иглу и нейлоновые нити среднего диаметра для наложения швов.

– Чувствую, будет больно. – Уэсли взглянул на меня и сделал большой глоток скотча.

– Адски больно, – подтвердила я, надевая очки и направляясь в ванную. – Идем.

Следующие несколько минут мы бок о бок стояли у раковины, пока я промывала его раны теплой водой с мылом. Стараясь действовать как можно более аккуратно, я все равно чувствовала, как до дрожи напряжен каждый мускул на руке Бентона, хотя сам он стоически молчал. В зеркале отражалось его побледневшее лицо с выступившими капельками пота. На ладони зияли пять рваных ран.

– Хорошо еще лучевая артерия не задета. Ты просто счастливчик, – сказала я.

– Да уж, таким счастливым, как сейчас, я себя никогда не чувствовал.

Взглянув на его колено, я добавила:

– Садись. – Я опустила крышку унитаза.

– Брюки снимать?

– Или снимай, или придется их разрезать.

Он уселся прямо в них.

– Все равно они теперь на выброс.

Я разрезала скальпелем тонкую шерстяную материю. Уэсли сидел неподвижно, вытянув левую ногу вперед. Порез на колене оказался довольно глубоким, и мне пришлось выбрить вокруг и тщательно промыть рану. Я застелила пол полотенцами, чтобы они впитывали стекавшую воду, смешанную с кровью. Когда я отвела Бентона обратно в спальню, он дохромал до бутылки скотча и налил себе еще порцию.

– И кстати, – сказала я ему, – хотя выпить сейчас было бы нелишне, перед операцией я этого делать все-таки не буду.

– Видимо, меня это должно порадовать, – заметил он.

– Еще как должно.

Он уселся на кровати, а я придвинула поближе стул, разорвала несколько пакетов с бетадином и начала обрабатывать раны.

– Че-ерт, – пробормотал Уэсли. – Это что – соляная кислота?

– Это местное дезинфицирующее средство на основе йода.

– И ты таскаешь его в своем медицинском чемоданчике?

– Да.

– Вот уж не думал, что многим твоим пациентам требуется первая помощь.

– К сожалению, ты прав. Но никогда не знаешь, когда что-то подобное пригодится для самой себя. – Я протянула руку за пинцетом. – Или для кого-либо еще – вот как для тебя сейчас. – Вытащив кусочек стекла, я положила его на полотенце. – Вы, возможно, будете крайне удивлены, специальный агент Уэсли, но начинала я с живых пациентов.

– И когда же они стали у тебя умирать?

– Практически сразу.

Я подцепила пинцетом совсем крохотный осколок, и Бентон напрягся.

– Не двигайся, – предупредила я.

– Так в чем дело с Марино? Он вел себя как последний придурок.

Я выложила на полотенце еще два осколка и промокнула кровь марлевым тампоном.

– Тебе лучше сделать еще глоток.

– Почему?

– Я все извлекла.

– Значит, все позади и пора отпраздновать. – Впервые за все время нашего знакомства я слышала в его голосе такое облегчение.

– Не совсем. – Я еще раз склонилась над его рукой и, удовлетворенная результатами осмотра, открыла пакет с шовным материалом.

– Без новокаина? – запротестовал он.

– При таком небольшом количестве швов дискомфорт от анестезии будет сильнее, чем болевые ощущения без нее, – спокойно объяснила я, ухватывая иглу пинцетом.

– Все-таки я предпочел бы с новокаином.

– Ну, у меня его все равно нет. Тебе, наверное, лучше не смотреть. Хочешь, включу телевизор?

Уэсли мужественно отвернулся, проговорив сквозь сжатые зубы:

– Давай просто покончим с этим.

Пока я работала, он не издал ни звука, только вздрагивал всем телом. Только когда я смазала раны неоспорином и начала перебинтовывать руку, Бентон, с шумом втянув в себя воздух, слегка расслабился.

– Ты отличный пациент, – потрепала я его по плечу, вставая.

– А вот моя жена так не считает.

Я не могла припомнить, когда последний раз он называл Конни по имени. В тех редких случаях, когда она вообще мелькала в его речи, о ней говорилось как о чем-то неизбежном и само собой разумеющемся, вроде закона земного притяжения.

– Давай посидим на балконе, допьем начатое, – предложил он.

Балкон за дверью моей комнаты был общим и шел вдоль всего второго этажа. Те немногие постояльцы, которые еще не спали в этот час, находились слишком далеко и нас не слышали. Уэсли расположил рядом два пластиковых стула и за неимением столика поставил стаканы и бутылку скотча прямо на пол.

– Положить еще льда? – спросил Бентон.

– Нет, больше не надо.

Он выключил свет в комнате. Едва различимые контуры деревьев, если долго на них смотреть, начинали двигаться в унисон друг с другом. На шоссе вдали время от времени мелькали огоньки фар.

– Как по твоим ощущениям – насколько ужасным был сегодняшний день по десятибалльной шкале? – послышался из темноты негромкий голос Уэсли.

Я немного поколебалась – за свою жизнь я пережила немало кошмарных дней.

– Думаю, я бы поставила семь.

– Имеется в виду, что наихудший день – десять баллов.

– Такого у меня еще не было.

Я почувствовала на себе его взгляд.

– А что бы это могло быть?

– Даже не могу представить, – ответила я. Я опасалась накликать беду, упомянув о ней вслух.

Бентон замолчал. Наверное, он, как и я, думал о человеке, которого я любила и который был его лучшим другом. Несколько лет назад Марк погиб в Лондоне, и мне тогда казалось, что боли сильнее быть не может. Боюсь, я ошибалась.

Уэсли нарушил молчание.

– Ты так и не ответила на мой вопрос, Кей.

– Я же сказала, что не могу представить.

– На другой вопрос. Я спрашивал тебя про Марино. Что с ним происходит?

– Думаю, ему сейчас слишком многое действует на нервы.

– Ему всегда что-нибудь действует на нервы.

– Я поэтому и говорю: сейчас – слишком многое.

Уэсли промолчал.

– Марино не любит перемен, – добавила я.

– Ты о его повышении?

– И повышение, и то, что происходит у меня.

– Что ты имеешь в виду? – Уэсли плеснул еще скотча в стаканы. Его рука слегка коснулась моей.

– То, что я теперь работаю в твоей команде, – серьезное изменение.

Ни словом не выразив согласия или несогласия со сказанным, он ждал, что я скажу дальше.

– Мне кажется, он воспринимает все так, будто я перешла в другой лагерь. – У меня никак не получалось правильно сформулировать свои мысли. – И это очень неприятно. В смысле неприятно для Марино.

Уэсли продолжал молчать, потягивая выпивку. Кубики льда легонько постукивали о стенки стакана. Мы оба отлично знали, с чем связано поведение Марино: дело было не в нашем с Уэсли поведении, а в том, как Марино его воспринимал.

– По-моему, он очень переживает из-за своей личной жизни, – сказал наконец Бентон. – У него ведь никого нет.

– Думаю, и это тоже, – ответила я.

– Они прожили с Дорис тридцать с лишним лет, и вдруг он остался один как перст. Он просто не знает, что ему теперь делать, как жить дальше.

– Да, он так и не смог принять ее уход. Все это копится в нем и когда-нибудь может внезапно вспыхнуть от малейшей искры.

– Вот меня и беспокоит, что именно станет такой искоркой.

– Он скучает по ней. Думаю, он все еще любит ее, – сказала я. Поздний час и алкоголь делали свое дело, и сейчас мне было жаль Марино. У меня редко получалось сердиться на него долго.

Уэсли поудобнее устроился на стуле.

– Думаю, это потянуло бы на десять баллов. Для меня по крайней мере.

Я бросила на него испытующий взгляд.

– Если бы от тебя ушла Конни?

– Если бы я остался без любимого человека. Без детей, хоть с ними всегда сложно. И без надежды, что боль когда-нибудь пройдет. – Он смотрел прямо перед собой, луна мягко освещала его точеный профиль. – Может быть, я сам себя обманываю, но, мне кажется, я почти все мог бы вынести, если знать, что этому настанет конец, что со временем прошлое отпустит меня.

– Прошлое никогда не отпускает.

– Согласен, до конца никогда. – Все так же продолжая смотреть вперед, он добавил: – Марино испытывает к тебе чувства, с которыми не может справиться, Кей. Думаю, так было с самого начала.

– Наверное, лучше ему оставить их при себе.

– Звучит как-то жестоко.

– Дело не в жестокости, – ответила я. – Не хочу, чтобы Пит чувствовал себя отвергнутым.

– А ты считаешь – он не чувствует себя отвергнутым уже сейчас?

– Не считаю, – вздохнула я. – Я как раз думаю, что в последнее время он здорово расстроен.

– Наверное, правильнее сказать «ревнует».

– К тебе.

– Он хоть раз приглашал тебя на свидание? – Уэсли как будто не слышал моих последних слов.

– Я ходила с ним на бал полицейских.

– Да, шаг довольно-таки серьезный.

– Бентон, это не тема для шуток.

– Я не шучу, – мягко сказал он. – Его чувства много значат для меня, да и для тебя тоже. – Он сделал небольшую паузу. – На самом деле я хорошо понимаю, что он чувствует.

– Я тоже.

Уэсли поставил стакан на пол.

– Надо бы пойти поспать хоть пару часов, – произнесла я, не двигаясь с места.

Его пальцы, прохладные от ледяного стакана, коснулись моего запястья.

– Я улетаю на рассвете с Уитом.

Мне хотелось взять его за руку. Прикоснуться к лицу.

– Извини, что приходится оставлять тебя вот так.

– Мне нужно только раздобыть машину, – сказала я, чувствуя биение сердца.

– Надо подумать, где бы здесь найти прокатную контору. В аэропорту, может быть?

– Теперь понятно, почему тебя держат в ФБР. Кто бы еще с ходу решил такую сложную задачу?