Текст книги "Ферма трупов"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Да, в этот раз Дениза Стайнер оказалась ни при чем, но я сразу, автоматически решила, что за инцидентом стоит она. Она уже контролировала мою жизнь. Мои близкие превратились в пешек в ее игре. Она влияла на мои решения и поступки, ее тень преследовала меня повсюду. Мне стало не по себе от такого ошеломляющего открытия. Я чувствовала, будто схожу с ума, и едва не подпрыгнула, когда моего плеча мягко коснулась чья-то рука.

– Нам очень неприятно все случившееся, – негромко сказала мне стюардесса, хорошенькая блондинка с перманентом. – Позвольте предложить вам напиток за счет авиакомпании.

– Нет, спасибо, – отказалась я.

– Может быть, закуски? Хотя, боюсь, у нас только арахис.

Я отрицательно покачала головой.

– Не переживайте. Я надеюсь, вы и впредь будете так же бдительно следить за всем, что может представлять угрозу для ваших пассажиров. – Я говорила верные слова, а сама витала где-то в облаках – и вовсе не потому, что летела в самолете.

– Рада, что вы так к этому относитесь.

В Эшвилле мы приземлились на закате. Единственный конвейер в небольшом помещении багажного отделения быстро доставил мой портфель, и я снова отправилась в женскую комнату, где переложила револьвер в сумочку. Выйдя из здания аэропорта, я поймала такси. За рулем сидел пожилой мужчина в вязаной шапке, надвинутой на самые уши, и выцветшей нейлоновой куртке, истрепанной на обшлагах. Сжимая руль здоровенными красными ручищами, он еле-еле плелся по дороге и все переспрашивал, понимаю ли я, как далеко до Блэк-Маунтин. Видимо, его беспокоило, что я так спокойно отношусь к плате в целых двадцать долларов. Я закрыла глаза, начавшие слезиться – видимо, из-за печки, всей своей мощью противостоявшей уличному холоду.

Под гул мотора древнего красно-белого «доджа», мало отличавшийся от рева самолетного двигателя, мы двигались на восток, к городу, которому был нанесен незаметный, но сокрушительный удар. Его жители и представить себе не могли, что на самом деле произошло с маленькой девочкой, возвращавшейся домой с гитарой в руках. И уж тем более они не знали, что происходит с нами – теми, кого они позвали на помощь.

Нас, одного за другим, уничтожал безжалостный враг, обладавший сверхъестественным чутьем к нашим слабостям и больным местам. Марино теперь выступал в роли заложника и оруженосца этой женщины. Моя племянница, которая была мне как дочь, не погибла только каким-то чудом и сейчас лежала с разбитой головой в наркоклинике. Бесхитростному и недалекому школьному уборщику, тянувшему самогон в горной глуши, грозила расправа за ужасное преступление, которого он не совершал. Мота ждала отставка по состоянию здоровья, а Фергюсон погиб.

Зло, пуская все новые и новые побеги, разрасталось от питавшего его источника, вставая передо мной глухой стеной, застившей свет. Я уже не понимала, где его начало и где конец, и страшилась вглядеться в него внимательнее, боясь увидеть там саму себя, запутавшуюся в переплетенных сучьях. Жутко было подумать, что мои ноги уже не стоят на твердой земле.

– Мэм, вам чем-то еще помочь? – Я едва осознала, что водитель обращается ко мне.

Я открыла глаза. Мы стояли перед «С-Путником», уж не знаю, как давно.

– Ужас как не хотелось вас будить, да только в номере вам наверняка будет куда как удобнее. Ну и дешевле, конечно.

Все тот же портье с соломенными волосами радушно меня приветствовал и зарегистрировал в списке постояльцев, спросив, какую сторону мотеля я предпочитаю. Насколько я помнила, одна из них выходила на школу, в которой училась Эмили, а с другой открывалась панорама шоссе. Для меня особой разницы не было – горы, сверкавшие на солнце днем и черными силуэтами прорезавшие звездное небо ночью, были видны отовсюду.

– Разместите меня в зоне для некурящих, пожалуйста. Пит Марино все еще проживает у вас? – спросила я.

– Да, хотя появляется он здесь не часто. Вы хотели бы номер поближе к нему?

– Нет-нет, наоборот. Он заядлый курильщик, а я предпочитаю держаться подальше от табачного дыма. – Это, разумеется, не было настоящей причиной.

– Тогда я поселю вас в другое крыло.

– Спасибо. И как только прибудет Бентон Уэсли, передайте ему, пожалуйста, чтобы он сразу же зашел ко мне.

Еще я попросила портье позвонить в прокат автомобилей и заказать для меня на раннее утро что-нибудь с подушкой безопасности. Войдя в номер, я закрылась на замок, накинула цепочку и подперла дверь стулом, поставив его под дверную ручку. Я долго нежилась в горячей ванне с парой капель ароматизирующего средства, оставив, однако, револьвер рядом на туалетном столике. Благоуханное тепло, поднимавшееся от воды, ласкало меня, словно любящие руки, мягко обволакивая лицо и шею и нежно касаясь волос. Впервые за много дней я чувствовала себя умиротворенной. Время от времени я подбавляла горячей воды, и душистые островки эфирных масел кружили на поверхности маленькими облачками. Лежа в ароматной воде, я погрузилась в мир грез.

За прошедшие дни я оживляла в памяти нашу ночь с Бентоном несчетное число раз. Я не хотела признаваться себе, как часто эти образы возникали в моей голове, но теперь наконец не могла противиться искушению раскрыться им навстречу. В моих воспоминаниях навечно запечатлелась каждая деталь нашего первого любовного свидания, произошедшего здесь, хоть и не в этом самом номере.

По правде говоря, любовников у меня было не много, и все они были сильными мужчинами, не лишенными способности чувствовать. Каждый из них принимал во мне женщину, не бывшую женщиной во всем. При женском теле и чувствах я обладала характером и энергией мужчины, и недодать мне в чем-то значило обделить самих себя. Поэтому они старались изо всех сил, даже мой бывший муж Тони, меньше других обладавший всеми необходимыми качествами, и секс становился обоюдным соревнованием равных партнеров. Как два одинаково сильных зверя, нашедших друг друга посреди джунглей, мы вступали в любовную схватку, и каждый получал столько же, сколько давал сам.

А вот с Бентоном все оказалось настолько по-другому, что я до сих пор не могла до конца поверить в это. Никогда еще я не испытывала ничего подобного. Наши мужское и женское начала взаимно дополняли друг друга, словно он был обратной стороной меня, а возможно, и чем-то единым со мной.

Не могу сказать точно, чего я ожидала, хотя нас вместе я представляла задолго до случившегося. Мне верилось, что обычная суровая сдержанность Уэсли обернется мягкой теплотой, как у воина, который вернулся с полей сражений и теперь мирно покачивается в гамаке, растянутом меж могучих деревьев. Но когда в тот предутренний час мы начали ласкать друг друга на веранде, руки Бентона изумили меня. Пальцы, расстегивавшие мою одежду и касавшиеся кожи, двигались так, будто для него в женском теле тайн было не больше, чем для самих женщин. В его прикосновениях ощущалось нечто большее, чем страсть: он словно растворялся в чужих чувствах, желая исцелить то, что так часто видел поруганным и изувеченным. Казалось, он искупает вину всего мужского рода – всех, кто насиловал, бил и помыкал, – и тем самым приобретает право наслаждаться телом женщины так, как наслаждался моим.

Я призналась ему тогда, в постели, что ни один мужчина в моей жизни не умел в полной мере испытать это наслаждение, а я не любила, когда мной «овладевали» или стремились полностью подчинить себе, из-за чего секс и был для меня делом нечастым.

– Я понимаю тех, кто хотел бы овладеть твоим телом, – спокойно заметил он из темноты.

– То же я могу сказать о твоем, – искренно ответила я. – Но стремление подчинить себе другого человека как раз и обеспечивает нас работой.

– Значит, мы с тобой забудем эти слова. И другие подобные им тоже. Мы изобретем для себя новый язык.

Слова такого языка быстро пришли к нам, и вскоре мы уже свободно изъяснялись на нем.

После ванны я почувствовала себя намного лучше. Порывшись в сумке, я попыталась подобрать для разнообразия какой-то новый наряд, но безуспешно. Пришлось снова надеть изрядно надоевшие темно-синий брючный костюм и водолазку. В бутылке оставалось еще немного скотча, и я потихоньку цедила его, смотря новости. Несколько раз я собиралась позвонить в номер Марино, но, едва нажав несколько кнопок, опускала трубку. Мои мысли уносились на север, в Ньюпорт. Я хотела поговорить с Люси, но поборола свое желание. Если даже мне удастся добиться разговора с ней, пользы от него не будет. Сейчас ей надо было сосредоточиться на лечении, а не на том, что ждало ее дома. Вместо этого я решила позвонить матери.

– Дороти задержится там на ночь – она остановилась в «Марриотте», – а завтра утром вылетит обратно в Майами, – сообщила мне мама. – Где ты, Кейти? Я тебе весь день пыталась домой дозвониться.

– У меня дела в другом городе, – ответила я.

– Да уж, исчерпывающий ответ. Опять секреты. Уж, казалось бы, матери-то могла бы рассказать.

Я видела ее как наяву, как она держит трубку, затягиваясь сигаретой. Она любила носить крупные серьги и ярко краситься. В отличие от меня она не была светловолосой и совсем не походила на уроженку северной Италии.

– Мама, как там Люси? Что говорит Дороти?

– Что она говорит? Во-первых, заявила, что Люси стала лесбиянкой, и все из-за тебя. Я ей сказала, чтобы она не порола чушь. То, что у тебя сроду мужиков не было и секс тебе, видать, не нужен, еще не значит, что ты предпочитаешь баб. Взять, например, монашек. Хотя я слыхала…

– Мама, – прервала я ее разглагольствования, – с Люси все в порядке? Как они добрались до «Эджхилла»? Никаких эксцессов?

– Что? Ты что, в суде? «Эксцессов» – скажите пожалуйста! Ты с матерью разговариваешь, могла бы и попроще изъясняться. Уж и сама не замечаешь. Напилась твоя Люси по дороге, если хочешь знать.

– Да что же это такое! – воскликнула я. Злость на сестру вспыхнула во мне с новой силой. – Дороти ведь для того с ней и отправилась, чтобы ничего подобного не произошло!

– Она сказала, что детоксикацию нельзя было бы оплатить по страховке, будь Люси трезвой по приезде. Так что та весь полет глотала «отвертки», одну за одной.

– Да плевать, если страховка что-то не покрывает. Что, у Дороти, денег нет?

– Знаешь ведь, какая она бережливая.

– Я сама готова заплатить за все, что понадобится. Ты же знаешь, что для Люси мне ничего не жалко.

– А ты у нас что, Рокфеллер?

– Что еще сказала Дороти?

– В общем, все, что я знаю, так только то, что Люси, как обычно, была не в духе. Злилась на тебя, что ты не смогла выкроить немного своего драгоценного времени и не отвезла ее в «Эджхилл» сама. Тем более раз уж ты и клинику выбрала, и понимаешь в этом побольше других, ну и все такое прочее.

Я застонала про себя – спорить с ней было так же бесполезно, как со стенкой.

– Дороти сама не захотела, чтобы я поехала.

– Ну, у вас всегда так – она говорит одно, ты другое. Ты когда наконец выберешься домой на День благодарения?

Излишне говорить, что к концу разговора – то есть к тому времени, как я не выдержала и бросила трубку, – весь эффект от ароматической ванны улетучился. Я хотела было подлить себе еще скотча, но вовремя остановилась: всего алкоголя в мире мне не хватило бы, чтобы отойти от стычки с родными. Вдобавок я вспомнила Люси и твердо отставила бутылку.

Через несколько минут раздался стук в дверь.

– Это Бентон, – произнес знакомый голос.

Мы приникли друг к другу и долго стояли, не разжимая объятий. Думаю, по тому, как крепко я прижалась к нему, Уэсли ощутил всю глубину моего отчаяния. Он подвел меня к кровати и сел рядом со мной.

– Рассказывай, с самого начала, – попросил он, не выпуская моих рук.

Закончив говорить, я взглянула на Бентона. Непроницаемое выражение на его лице, так хорошо знакомое мне по работе, лишило меня остатков душевных сил. Меньше всего мне хотелось, чтобы он так смотрел на меня здесь, в этой комнате, где кроме нас двоих никого не было.

– Кей, пожалуйста, умерь немного свой пыл. Ты представляешь, куда нас это может завести? Мы просто не имеем права сосредотачиваться только на том варианте, что убийца – Дениза Стайнер, и отвергать другие. Пока точно ничего не известно. Инцидент в самолете показывает, что ты не рассуждаешь трезво на все сто процентов, – вот что меня беспокоит больше всего. Стоило какому-то идиоту в аэропорту начать разыгрывать из себя героя, и ты тут же решила, что Дениза и здесь замешана, что она снова втягивает тебя в свои игры.

– Если бы только в игры, – ответила я, убирая свою ладонь из его. – Она пыталась убить меня.

– Это тоже пока только твои предположения.

– Которые полностью подтвердились после нескольких телефонных звонков.

– Доказательств нет, и я сомневаюсь, что нам удастся их раздобыть.

– Надо найти ее машину.

– Хочешь, поедем сейчас к ее дому?

– Да. Только мою машину еще не подогнали, – сказала я.

– У меня есть машина.

– А распечатку улучшенного изображения отметины с тела Эмили ты привез?

– Она лежит в моем портфеле. Я смотрел, но ничего так и не увидел. – Уэсли пожал плечами и поднялся. – Просто размазанная клякса. Ну добавили туда до черта оттенков серого, стала она чуть насыщенней, чуть более четкой, но все равно так кляксой и осталась.

– Бентон, нам надо что-то предпринять.

Он посмотрел на меня долгим взглядом и сжал губы – он обычно так делал, когда решался на что-то, к чему относился скептически.

– Для этого мы и здесь, Кей. Мы здесь, чтобы что-то предпринять.

В прокате он взял темно-красный «ниссан-максима». Выйдя на улицу, я сразу ощутила скорое приближение зимы, особенно здесь, в горах. Я села в машину, зябко поеживаясь, хотя отчасти винить в этом следовало не холод, а нервы.

– Кстати, как твои рука с ногой? – спросила я.

– Практически как новенькие.

– Надо же, какие чудеса – до того случая они у тебя особо новенькими не были.

Он рассмеялся от неожиданности – видимо, я не казалась сейчас склонной к юмору.

– У меня появилась еще кое-какая информация по нашей клейкой ленте, – сказал он. – Мы решили проверить, не работал ли кто-нибудь из местных на «Шаффорд Миллс» в то время, когда ее изготовили.

– Отличная мысль, – кивнула я.

– Был там такой начальник цеха – Роб Келси. Он жил тогда в Хикори, но пять лет назад вышел на пенсию и переселился в Блэк-Маунтин.

– Он все еще живет тут?

– К сожалению, он умер.

«Черт!» – подумала я.

– И что о нем известно?

– Белый, умер в возрасте шестидесяти восьми лет от инфаркта. В Блэк-Маунтин жил его сын, из-за чего он, видимо, сюда и переехал. Сын все еще здесь.

– А адрес его есть?

– Узнаем. – Он пристально посмотрел на меня.

– Как его зовут?

– Так же, как отца. Сейчас сразу за поворотом будет дом Стайнеров. Смотри, какая в озере вода черная – как смола.

– Да, правда. Эмили ни за что бы не пошла там ночью. Ты же сам это понимаешь. А рассказ Крида – только лишнее тому подтверждение.

– Я и не спорю. Я и сам бы не решился выбрать такую дорогу.

– Бентон, ее машины не видно.

– Возможно, ее нет дома.

– Смотри-ка, автомобиль Марино на месте.

– Это еще не значит, что они дома.

– Но и не исключает обратного.

Уэсли промолчал.

Я чувствовала, что Дениза там, внутри, за освещенными окнами. Не знаю почему, не знаю как, но я ощущала ее присутствие, и она тоже наверняка ощущала мое, хотя, возможно, и не осознавала этого.

– Как ты думаешь, что там происходит? – спросила я.

– Ну а сама-то ты как считаешь? – ответил он тоном, не оставлявшим сомнений в том, что он имел в виду.

– Ну, знаешь! Легче легкого сразу решить про двух людей, что они занимаются сексом.

– Легко решить, потому что легко сделать.

Его слова задели меня: мне бы хотелось от него более глубокого взгляда на вещи.

– От тебя я такого не ожидала.

– Зато ожидать такого от них вполне закономерно. Вот что я имел в виду.

Слова Уэсли меня не убедили.

– Кей, мы ведь не о наших отношениях сейчас говорим, – добавил он.

– У меня и в мыслях не было сравнивать.

Однако он знал, что я говорю неправду. Теперь я понимала ясно как никогда, почему заводить служебные романы неразумно.

– Надо возвращаться. Пока мы больше ничего не можем сделать, – сказал он.

– Но как же мы выясним насчет ее машины?

– Займемся этим утром. Кое-что мы уже узнали – сейчас никакой машины со следами аварии у дома нет.

На следующий день, в воскресенье, меня разбудил колокольный звон, и я пыталась понять, доносится ли он из маленькой церквушки, на кладбище которой лежала Эмили. Бросив взгляд на свои наручные часы, я решила, что вряд ли – они показывали начало десятого, а служба начиналась только в одиннадцать. Хотя вообще-то я не очень разбиралась в особенностях пресвитерианского богослужения.

Уэсли спал на той стороне кровати, которую я обычно занимала сама. Пожалуй, это было единственным, что мешало нам в постели. Мы оба привыкли выбирать половину, удаленную от двери или окна, через которые кто-нибудь мог проникнуть внутрь. Можно подумать, несколько футов матраса оказались бы решающим преимуществом и позволили бы вовремя дотянуться до оружия. Пистолет Бентона и мой револьвер лежали на наших прикроватных столиках, и скорее всего, заберись сейчас кто-нибудь в номер, мы с Уэсли попросту перестреляли бы друг друга.

Шторы горели, словно абажур на яркой лампе, – на улице сияло солнце. Я заказала в номер кофе и спросила портье о своей машине. Тот заверил меня, что она уже в пути. Чтобы не отвлекаться на обнаженные плечи и руки Уэсли, покоившиеся поверх скомканного покрывала, я села за стол спиной к кровати, достала привезенную им распечатку, несколько монет и лупу и приступила к работе. На первый взгляд казалось, что Уэсли прав и в лаборатории на этом размытом пятне всего лишь увеличили число оттенков серого. И все же чем больше я вглядывалась в эту отметину, оставленную каким-то окислившимся предметом на ягодице девочки, тем яснее на пятне проступали какие-то контуры.

Наиболее темная область изображения, имевшего форму неправильного круга, была смешена от центра в сторону. Сказать, в какую именно, я не могла – непонятно, где здесь верх, а где низ. Контур области напоминал силуэт утки или какой-то другой птицы – полукружие головы и выступ, похожий на большой клюв. Но это не мог быть орел с реверса двадцатипятицентовой монеты – рисунок заполнял добрую четверть всего изображения. Сзади в шее «птицы» имелась небольшая выемка.

Взяв со стола четвертак, который я использовала для сравнения, я задумчиво покрутила его в пальцах. Я смотрела, как он поворачивается то одной стороной, то другой, и вдруг поняла. Решение оказалось таким простым и очевидным, что у меня дух перехватило. Предмет, начавший окисляться под мертвым телом девочки, действительно был монетой в двадцать пять центов, но лежавшей лицевой стороной вверх. Изображение на отметине оказалось не уткой, а отчеканенным профилем Джорджа Вашингтона. За птичью голову и клюв я приняла гордое чело и темя первого президента и завиток его напудренного парика. Монету при этом следовало расположить так, чтобы Вашингтон смотрел влево, а его аристократический нос указывал вниз, на мои колени.

Где же лежало тело Эмили? Четвертак в общем-то мог случайно оказаться на полу практически любого помещения. Однако на теле обнаружили также частицы краски и «флоридской пробки». Где можно найти и то и другое? В подвале, разумеется, – в подвале, который ранее использовали для чего-то, подразумевавшего применение этих материалов, а также других видов древесины вроде ореха и красного дерева.

Скорее всего какое-нибудь хобби, но какое? Чистка и полировка драгоценных камней? Нет, вряд ли. Починка наручных часов? Тоже непохоже. Вдруг я вспомнила наполнявшее дом Стайнеров тиканье множества часов, и мое сердце забилось быстрее. Покойный муж Денизы мог в свободное время ремонтировать старые ходики и прочий антиквариат. Подвал вполне подошел бы в качестве мастерской, а «флоридская пробка» понадобилась бы как держатель для мелких деталей.

Спавший Уэсли глубоко и размеренно дышал. Вот он почесал щеку, как будто сгоняя невидимое насекомое, и натянул простыню на голову. Я достала телефонную книгу и поискала того человека, отец которого работал на «Шаффорд Миллс». В книге оказалось два человека с такой фамилией – Роберт Келси-младший и Роберт Келси-третий, сын предыдущего. Я набрала номер.

– Алло! – ответил женский голос.

– Это миссис Келси? – спросила я.

– Смотря какая миссис Келси вам нужна – Миртл или я.

– Я хотела бы поговорить с Робом Келси-младшим.

– А! – Моя собеседница рассмеялась. По голосу было слышно, какая она славная и дружелюбная. – Значит, вы все-таки не моего мужа ищете. Роба сейчас нет, он ушел в церковь. Понимаете, в дни причастия он помогает подготавливать все необходимое для церемонии, так что ему пришлось пойти сегодня пораньше.

Я поразилась, как она вот так выкладывает все абсолютно незнакомому человеку. В который раз меня тронуло то, что существуют еще места, где люди доверяют друг другу.

– А вы не подскажете, в какой именно церкви его можно найти? – спросила я.

– В Третьей Пресвитерианской.

– Служба там начинается в одиннадцать?

– Да, как обычно. Кстати, преподобный Карр замечательно говорит проповеди. Вы много потеряли, если никогда его не слышали. Может быть, что-нибудь передать Робу?

– Я сама перезвоню попозже.

Поблагодарив ее, я повесила трубку. Уэсли уже сидел на кровати, сонно глядя на меня. Обведя глазами комнату, он заметил стул, придвинутый к столу с распечаткой изображения, монетами и лупой. Бентон потянулся и весело рассмеялся.

– Что? – с негодованием спросила я.

Он помотал головой, не переставая смеяться.

– Уже четверть одиннадцатого, – сообщила ему я. – Если собираешься со мной в церковь, лучше поторопись.

– В церковь? – нахмурился он.

– Да. Место, где люди молятся Богу.

– А здесь что, и католическая есть?

– Понятия не имею.

Он уставился на меня непонимающим взглядом.

– Мне надо успеть на пресвитерианскую службу, – объяснила я. – Даже если у тебя другие планы, тебе все равно придется меня подвезти. Мою машину все еще не доставили, хотя прошел уже целый час.

– Подбросить я тебя, конечно, подброшу, но на чем ты собираешься возвращаться?

– Было бы о чем беспокоиться. – Здесь, в этом городе, где каждый охотно помогал позвонившему незнакомцу, я вдруг почувствовала, что не хочу планировать наперед каждый свой шаг. Я решила просто плыть по течению и посмотреть, куда оно меня занесет.

– Что ж, если что, пейджер у меня с собой, – напомнил мне Уэсли, спуская ноги с кровати.

– Отлично. – Я вытащила запасной аккумулятор из зарядника, воткнутого в розетку рядом с телевизором, и положила вместе с телефоном в сумочку.