Текст книги "Ферма трупов"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Да уж, «Качалка и плед» и «Черничный пирог» на такое не тянут.

– Что верно, то верно, но надо бы все-таки и там проверить.

– А как насчет Эшвилла? Там-то должны быть крупные отели.

– У них там теперь, как питейные заведения узаконили, чего только нет.

– Думаете, он мог притащить девочку в номер и убить ее там?

– Нет. Это, конечно, исключено.

– Невозможно держать похищенного ребенка в таком месте. Кто-нибудь – прежде всего обслуга – обязательно почувствует что-то неладное.

– Так что Голт вряд ли жил в отеле – полиция начала поиски сразу после похищения. Эмили показывали во всех новостях.

Вскрытие производил доктор Джеймс Дженретт, вызванный на место преступления патологоанатом эшвиллской клиники. По контракту с властями Северной Каролины именно он занимался в том районе посмертным исследованием криминальных трупов. Здесь, в уединенных предгорьях на западе штата, случаи, когда возникала такая необходимость, можно было перечесть по пальцам. Сделанные им выводы о том, что «некоторые из полученных данных не могут быть объяснены ранением в голову», меня не удовлетворили. Сняв очки, я помассировала переносицу.

Уэсли тем временем продолжал:

– Кемпинги, дома внаем – как с ними обстоит дело?

– Да, сэр, такого добра у нас хватает. – Мот повернулся к Фергюсону: – Макс, думаю, с этим тоже надо разобраться. Давай-ка составим список, посмотрим, что там к чему.

Видимо, уловив мою тревогу, Уэсли обратился ко мне:

– Доктор Скарпетта? Кажется, вы хотите что-то добавить?

– Меня смущает отсутствие прижизненной реакции на травмы, – ответила я. – Кроме того, состояние тела указывает на то, что смерть наступила всего за несколько дней до его обнаружения. Однако показатели электролитов говорят о другом…

– Какие-какие показатели? – Мот явно слышал о них впервые.

– Уровень натрия повышен. Поскольку в мертвом теле его содержание практически не изменяется, очевидно, оно было высоким и на момент смерти.

– И что это значит?

– Это может свидетельствовать о сильном обезвоживании, – объяснила я. – И кстати, для своего возраста Эмили мало весила. Она не страдала расстройствами пищеварения? Тошнота, рвота, диарея? Не принимала мочегонное?

Я обвела взглядом лица сидящих за столом, но никто не ответил.

– Расспрошу у матери. Мне так и так надо с ней поговорить по приезде, – сказал Фергюсон.

– Концентрация калия также слишком высока, – продолжала я, – что, в свою очередь, требует объяснения. Калий после смерти высвобождается из клеток из-за разрушения межклеточных мембран, и его содержание в стекловидном теле глаза растет с постоянной скоростью.

– В стекловидном теле? – переспросил Мот.

– Глазная жидкость – наиболее надежный материал для исследований. Она изолирована и защищена от внешнего воздействия, а потому в меньшей степени подвержена разложению, – пояснила я. – Проблема в том, что уровень калия указывает на более раннее время смерти, чем остальные признаки.

– Насколько более раннее? – спросил Уэсли.

– За шесть-семь дней до обнаружения тела.

– Могут быть какие-то другие объяснения?

– Разложение могло идти более интенсивно под воздействием высокой температуры.

– Но к нашему случаю это, видимо, не подходит.

– Либо ошибка, – добавила я.

– Можете проверить данные?

Я кивнула.

– Док Дженретт считает, что она умерла сразу, как только пуля попала ей в мозг, – сообщил Фергюсон. – Раз так, по-моему, никаких прижизненных реакций и не должно быть.

– Дело в том, – ответила я, – что такое ранение не влечет, как правило, немедленной смерти.

– И сколько она еще оставалась живой? – спросил Мот.

– Несколько часов.

– Какие еще могут быть варианты? – обратился ко мне Уэсли.

– Commotio cerebri. Это как короткое замыкание в мозгу – удар по голове, мгновенная смерть и почти, а то и вовсе никаких повреждений. – Я сделала паузу. – Либо все травмы на теле являются посмертными, включая огнестрельное ранение.

На секунду все замолчали, переваривая информацию.

Стаканчик Марино превратился в маленький холмик искусственного снега. Пепельница наполнилась скомканными обертками от жевательной резинки.

– Никаких указаний на то, что ее могли сперва задушить? – спросил он.

Я ответила, что нет.

– Тогда обсудим семью. Что известно о ее отце, кроме того что он умер? – Теперь он взялся щелкать своей шариковой ручкой.

– Он работал преподавателем в Христианской академии Брод-Ривер в Сваннаноа.

– Эмили училась там же?

– Нет. Она ходила в местную муниципальную школу. Папаша-то умер с год назад, – добавил Мот.

– Да, это было в деле, – заметила я. – Его звали Чарльз, кажется?

Мот кивнул.

– А причина смерти? – поинтересовалась я.

– Не помню точно, но ничего подозрительного.

– Кажется, что-то с сердцем, – вставил Фергюсон.

Уэсли поднялся и подошел к пластиковой доске на стене.

– Итак. – Сняв колпачок с черного маркера, он начал писать. – Еще раз пройдемся по деталям. Жертва из семьи среднего достатка, белая, одиннадцать лет. В последний раз ее видели сверстники около шести вечера первого октября, когда она уходила домой с собрания в церкви. Она возвращалась одна, короткой дорогой вдоль берега озера Томагавк, представляющего собой небольшой искусственный водоем. Посмотрим на карту. С северного края озера находятся домик гольф-клуба и общественный бассейн, действующие только в летний сезон. Вот здесь теннисные корты и площадка для пикников. Они открыты круглый год. По словам матери, Эмили вернулась домой в половине седьмого или немного позже. Она сразу ушла в свою комнату и до ужина занималась на гитаре.

– Миссис Стайнер упоминала, что Эмили ела вечером? – задала я вопрос.

– Да, макароны с сыром и салат, – ответил Фергюсон.

– Когда именно они ужинали? – Согласно отчету о вскрытии в желудке девочки содержалось только небольшое количество буроватой жидкости.

– Около половины восьмого, так миссис Стайнер мне сказала.

– К двум часам ночи, когда девочку похитили, еда уже могла перевариться?

– Да, – подтвердила я. – Пища должна была покинуть желудок гораздо раньше этого времени.

– Возможно, преступник не давал Эмили достаточно воды и пищи.

– Это объясняло бы высокий уровень натрия – обезвоживание, я имею в виду? – спросил меня Уэсли.

– Да, вполне вероятно.

Уэсли сделал еще несколько записей.

– В доме нет ни охранной сигнализации, ни собаки.

– Что-нибудь похищено?

– Возможно, кое-какая одежда.

– Чья?

– Скорее всего вещи матери. Она вроде бы слышала, как преступник открывал ящики комода, пока она была заперта в гардеробной.

– Если он и правда там рылся, то делал это чертовски аккуратно. По ее же словам, она не заметила никакой пропажи или беспорядка.

– А что преподавал отец? Есть сведения?

– Закон Божий.

– Брод-Ривер – местечко ортодоксальное. День там начинается с того, что детишки поют «Да не властны будут надо мною грехи мои».

– Кроме шуток?

– На полном серьезе.

– Господи Иисусе.

– Да, они тоже часто его поминают.

– Может, хоть в этой академии моего внука наставят на путь истинный.

– Да елки-палки, Хершел, на какой там путь, если ты избаловал его донельзя. Сколько у него уже мини-байков? Три?

– Мне хотелось бы больше узнать о семье Эмили, – снова вмешалась я. – Как я понимаю, они религиозны?

– Да, весьма.

– У нее есть братья или сестры?

Лейтенант Мот сокрушенно вздохнул:

– Вот тут-то самое печальное. Несколько лет назад был у них еще ребенок, но умер совсем крохой – внезапная остановка дыхания.

– Это тоже произошло в Блэк-Маунтин? – спросила я.

– Нет, мэм. Дело было еще до того, как Стайнеры перебрались в наши края. Они вообще из Калифорнии. К нам отовсюду едут, со всех концов.

Фергюсон добавил:

– Приезжих у нас куча. Пенсионеры, отпускники, на религиозные собрания опять же. Да если б я с каждого забравшегося в наши горы баптиста хоть пятицентовик имел, я бы тут не сидел.

Лицо Марино налилось багровой яростью. Казалось, исходившие от него волны гнева могли обжечь на расстоянии.

– Для этой мрази местечко просто рай. Они, конечно, читали про Голта – во всяких желтушных газетенках такие вещи обожают, – но им и в голову не приходит, что такой маньяк может заявиться в их милый городок. Для них он – просто монстр из ужастика, а на самом деле его как будто и не существует.

– Ну, про него еще вроде фильм шел по телевизору, – вставил Мот.

– Когда это? – нахмурился Фергюсон.

– Прошлым летом. Мне вот капитан Марино сказал. С каким-то известным актером, он еще во всех «Термократорах» снимался. Я правильно запомнил?

Марино было глубоко наплевать. Он уже чуял запах добычи.

– Этот сукин сын еще там – вот что я скажу. – Он откинулся в кресле и швырнул в пепельницу еще одну смятую бумажку.

– Вполне возможно, – скупо обронил Уэсли.

– Ну… – Мот прочистил горло. – Как говорится, будем благодарны за любую помощь.

Уэсли взглянул на часы.

– Пит, не мог бы ты снова выключить свет? Я хотел бы вернуться к ранним делам Голта. Думаю, нашим гостям из Северной Каролины будет полезно узнать, чем он занимался в Виргинии.

Весь следующий час в темноте вспыхивали ужасные картины, будто выхваченные из моих ночных кошмаров. Фергюсон и Мот застыли, не сводя расширенных глаз с экрана. За все время они не проронили ни слова. Кажется, они даже ни разу не моргнули.

2

На травке за окнами кафетерия нежились на солнышке упитанные сурки. Я ела салат, а Марино подчищал остатки жареной курицы – сегодняшнего блюда дня.

Небо выцвело до джинсовой голубизны, листва деревьев готовилась вот-вот заполыхать в полную силу, стоит только осени окончательно вступить в свои права. Я в какой-то степени даже завидовала Марино, у которого впереди была неделя изматывающих физических нагрузок. Это казалось меньшим злом по сравнению с тем, что предстояло мне, с тем, что висело надо мной, как ненасытный стервятник, раскинувший черные крылья.

– Люси хотела бы попрактиковаться с тобой в стрельбе, пока ты здесь, – сказала я.

– Посмотрим на ее поведение, – проворчал Марино, отодвигая от себя поднос.

– Забавно, но то же самое она говорит про тебя.

Он вытряхнул сигарету из пачки:

– Ты не против?

– Все равно ведь закуришь, зачем же спрашивать?

– Не веришь ты людям, док, – проговорил он. Сигарета заходила вверх-вниз. – Я, кстати, смолю уже поменьше. – Он щелкнул зажигалкой. – Признайся честно, что сама думать не перестаешь о куреве.

– Точно. Ежеминутно воображаю, как предаюсь этой отвратительной и антиобщественной привычке.

– Чушь собачья. Тебе страсть как хочется затянуться. И сейчас ты бы не отказалась быть на моем месте. – Он выпустил дым и посмотрел в окно. – Из-за чертовых сурков вся эта шарашка когда-нибудь провалится в тартарары.

– Почему Голт отправился именно туда? – спросила я.

– А почему этот ублюдок вообще делает что-либо? – Взгляд Марино посерьезнел. – Задай какой угодно вопрос, и ответ будет одним и тем же – «ему так захотелось». Эта девчушка – только начало. Засвербит у него опять в мозгах – и еще кто-то окажется не в том месте не в то время. Ребенок, женщина, мужчина – не важно, кто под руку попадется.

– Ты правда считаешь, что он до сих пор там?

Он стряхнул пепел.

– Да, думаю, он все еще на месте.

– Почему?

– Потому что для него веселье только началось, – ответил Марино. – Он сидит и наблюдает за самым, мать его, шикарным шоу на свете – как местные копы тычутся то туда, то сюда и никак не сообразят, что ж им, на хрен, делать! Вот, наверное, потешается – того гляди со смеху лопнет! В Блэк-Маунтин, между прочим, в среднем одно убийство в год.

В кафетерий вошел Уэсли и направился к стойке с готовыми блюдами. Налив супу и положив на поднос несколько крекеров, он оставил деньги в бумажной тарелке на прилавке – кассир куда-то отлучился. Хотя Бентон ничем не показал, что увидел нас, я знала, что он замечает все вокруг, до мельчайших деталей, даже когда кажется полностью погруженным в свои мысли.

– Кое-какие признаки навели меня на мысль, что тело Эмили находилось в холодильной камере, – сообщила я Марино.

Уэсли и впрямь направился в нашу сторону.

– Конечно, находилось. Когда лежало в больничном морге. – Марино как-то странно посмотрел на меня.

– Кажется, я что-то пропустил? – спросил Уэсли. Он отодвинул стул и присел за наш столик.

– Я предполагаю, что до того, как труп Эмили Стайнер оставили на берегу озера, его держали в холодильной камере, – сказала я.

– Основания? – Уэсли потянулся за перцем. Из-под рукава пальто показалась золотая запонка с эмблемой министерства юстиции.

– Кожа сухая и рыхлая, – объяснила я. – Тело хорошо сохранилось, практически никаких повреждений, которые могли бы оставить насекомые или хищники.

– Тогда получается, что мотели из тех, где дерут втридорога ни за что, отпадают, – заметил Марино. – Не запихал же Голт труп в мини-бар.

Уэсли, педантичный во всем, аккуратным движением от себя зачерпнул ложку супа с моллюсками и поднес к губам, не уронив ни единой капли.

– На экспертизу что-нибудь взяли? – поинтересовалась я.

– Ожерелье и носки, – ответил Уэсли. – И клейкую ленту. К сожалению, ее сняли в морге до того, как исследовали на отпечатки пальцев. Еще и всю изрезали.

– Вот черт, – пробормотал Марино.

– Но это все же самая многообещающая улика. Я, например, не припоминаю, чтобы видел когда-нибудь клейкую ленту ярко-оранжевого цвета. – Он взглянул на меня.

– Я такую точно не видела, – сказала я. – В лаборатории что-нибудь обнаружили?

– Пока ничего, кроме жирных следов. Видимо, края рулона были испачканы каким-то маслянистым веществом, но пока это нам ничего не дает.

– А что еще отправили в лабораторию?

– Тампоны с мазками, почву из-под тела, простыню и пластиковый мешок, которые использовали для транспортировки.

Он перечислял, а меня все больше брала досада. Можно было только предполагать, что еще упущено, какие микроскопические свидетельства утеряны навсегда.

– Мне понадобятся копии всех фотографий и отчетов по делу. И результаты лабораторных исследований, как только они будут готовы, – заявила я.

– Все данные тебе предоставят, – заверил Уэсли. – Лаборатория свяжется с тобой напрямую.

– Нужно точное время смерти, – сказал Марино. – Чтоб без всяких расхождений.

– Да, выяснить его крайне важно, – согласился Уэсли. – Можешь провести какие-нибудь дополнительные тесты?

– Сделаю все, что в моих силах, – пообещала я.

– Ну, я пошел. Пора пострелять по живым мишеням. – Взглянув на часы, Марино поднялся из-за стола. – И так уже, наверное, без меня начали.

– Я бы советовал переодеться, – заметил Уэсли. – Лучше во что-нибудь поплотнее и с капюшоном.

– Ага, чтоб меня тепловой удар долбанул.

– Все лучше, чем девятимиллиметровые шарики с краской, – ответил Уэсли. – Они тоже долбанут – не обрадуешься.

– Елки-палки, сговорились вы, что ли?!

Марино удалился, на ходу застегивая на объемистом брюшке блейзер, приглаживая редкие волосы и поправляя брюки. Он всякий раз по-кошачьи застенчиво охорашивался, появляясь в комнате или покидая ее.

Уэсли посмотрел на пепельницу с окурками, оставшуюся на месте Марино, затем перевел взгляд на меня. Потемневшие глаза, плотно сжатые губы – можно было подумать, что это лицо никогда не улыбалось.

– Кей, ты должна как-то повлиять на Пита, – сказал он.

– Если бы я могла, Бентон…

– Только ты и можешь изменить хоть что-то.

– Вот это меня и пугает.

– А меня пугает то, как он весь побагровел, пока шло совещание. Он ни черта не делает из того, что могло бы ему помочь. Вредная пища, сигареты, выпивка… – Уэсли отвел взгляд. – После развода с Дорис он совсем махнул на себя рукой.

– Ну, сейчас с ним все не так уж и плохо.

– Это ненадолго. – Бентон снова посмотрел на меня. – В общем и целом он просто загоняет себя в гроб.

В общем и целом Марино упорно трудился над тем, чтобы загнать себя в гроб, всю свою сознательную жизнь. И я не имела ни малейшего понятия, как это можно изменить.

– Когда собираешься обратно в Ричмонд? – спросил он, и я подумала о том, что скрывается за глухой стеной, которую он воздвиг вокруг себя. Я подумала о его жене.

– Не знаю пока, – ответила я. – Хотелось бы хоть немного побыть с Люси.

– Ей предлагают остаться – она тебе сказала?

Я пристально смотрела на залитую солнцем траву, на листья, которые шевелил ветер.

– Она просто в восторге, – сказала я.

– Но ты – нет.

– Нет.

– Я понимаю тебя, Кей. Ты не хочешь, чтобы твой мир стал и миром Люси тоже. – Выражение его лица едва уловимо смягчилось. – Что ж, хоть в чем-то ты не являешься образцом холодной логики и бесстрастия. Это не может не радовать.

Уэсли как никто другой знал, что я не была образцом логики и бесстрастия во многих отношениях.

– Я даже не представляю толком, чем она занимается, – пожаловалась я. – Как бы ты отнесся к такому, если бы дело касалось твоей семьи?

– Так, как отношусь на самом деле. У меня нет ни малейшего желания, чтобы мои дети служили в правоохранительных органах или в армии, чтобы они вообще брали в руки оружие. И все же я хотел бы, чтобы они занимались этим.

– Потому что хорошо знаешь изнанку жизни, – проговорила я, посмотрев ему в глаза и задержав взгляд дольше, чем следовало бы.

Он скомкал салфетку и положил на поднос.

– Люси нравится ее работа. А то, как она работает, нравится нам.

– Приятно слышать.

– Она действительно потрясающий специалист. Программное обеспечение, в разработке которого она принимает участие, совершит переворот в расследовании насильственных преступлений. Ведь сколько времени проходит, прежде чем удастся выследить такую вот гадину, которая забралась черт знает куда. Что, если бы Голт убил Эмили где-нибудь в Австралии? Думаешь, мы бы узнали об этом?

– Скорее всего нет, – ответила я. – Во всяком случае, не так скоро. Но мы не можем сказать определенно, что убийца – Голт.

– Зато совершенно определенно, что чем быстрее мы поймаем преступника, тем больше жизней сохраним.

Он протянул руку за моим подносом и поставил его поверх своего. Мы поднялись из-за стола.

– Думаю, нам стоит зайти к твоей племяннице, – предложил он.

– Не могу сказать, что ты меня вполне убедил.

– Хорошо. Тогда дай мне еще немного времени, и ручаюсь, что мы это исправим.

– Буду только рада.

– Так, сейчас час дня. Может, увидимся здесь снова в половине пятого? – спросил он уже на выходе из кафетерия. – Кстати, как Люси устроилась в Вашингтоне? – Уэсли имел в виду одно из тех малопривлекательных общежитий, где койки были узенькими, а полотенца больше походили на носовые платки. – Жаль, что не получилось предоставить ей отдельную комнату.

– Не о чем тут жалеть. Общение с соседями пойдет ей только на пользу, даже если она не особенно с ними сблизится.

– Гении часто плохо идут на контакт.

– Это единственный недостаток, который был в ее школьном табеле, – согласилась я.

Следующие не сколько часов я провела, пытаясь дозвониться до доктора Дженретта. Мои попытки не увенчались успехом – он, видимо, взял отгул и отправился играть в гольф.

В моем ричмондском офисе, к счастью, все было в полном порядке. Все поступления на данный момент требовали простого осмотра, то есть исследования внешнего вида тел и забора проб жидкостей. Убийств со вчерашнего вечера, к счастью, не произошло, а материалы для двух судебных слушаний, запланированных на эту неделю, были уже подготовлены.

В назначенное время Уэсли встретил меня в кафетерии.

– Надень вот это. – Он протянул мне бейджик для посетителей, который я прикрепила к нагрудному карману жакета рядом с наименованием своего подразделения.

– Сложно было получить? – спросила я.

– В общем, непросто, но мне удалось.

– Какое облегчение сознавать, что я выдержала проверку, – заметила я с иронией.

– Выдержала, но едва-едва..

– Ну спасибо.

Он немного помолчал, потом, пропустив меня вперед в дверях, легонько коснулся моей спины.

– Кей, я полагаю, излишне предупреждать тебя – все, что ты увидишь или услышишь в ТИКе, не должно покинуть его стен.

– Ты прав, Бентон, это совершенно лишнее.

Выйдя из кафетерия, мы оказались в помещениях магазина академии. Вокруг было полно слушателей из числа офицеров полиции, все в красных рубашках, с надписями «ФБР» на всех мыслимых и немыслимых местах. На лестнице подтянутые мужчины и женщины вежливо уступали нам дорогу. Среди разнообразных цветов одежды, много означавших для посвященного, не было только синего – новых агентов не готовили уже больше года.

По длинному коридору мы добрались до вестибюля. На электронном табло высвечивалась надпись, напоминавшая посетителям о том, что бейджики необходимо держать на виду. Мы вышли из здания. День был просто чудесным. Идиллию нарушал лишь постоянный треск выстрелов, доносившийся откуда-то издалека.

Технико-исследовательский комплекс представлял собой три бежевых здания – сплошь стекло и бетон – с массивными двустворчатыми дверями. От остальной территории академии его отделяло высокое проволочное ограждение. Ряды припаркованных машин свидетельствовали о немалом количестве персонала, хотя никого из них я никогда не видела. Можно было подумать, что в то время, когда комплекс поглощает своих сотрудников или исторгает их из своих недр, все остальные спят или находятся в отключке.

На входе Уэсли остановился перед сенсорным модулем и цифровой клавиатурой на стене. Он приложил большой палец правой руки к сканирующему элементу и, следуя инструкции на дисплее, ввел пин-код. Электронный замок с легким щелчком открылся. Он придержал дверь, пропуская меня вперед.

– А ты, по-видимому, уже здесь был, – отметила я.

– И не раз, – подтвердил он.

Мне оставалось только гадать, что прежде приводило его сюда, пока мы шагали по безмолвному, залитому мягким светом коридору дли ной в два футбольных поля. Под ногами стелилось ковровое покрытие все того же бежевого цвета. В лабораториях, мимо которых мы проходили, кипела какая-то неведомая мне – во всяком случае, на первый взгляд – работа. Мужчины и женщины в темных костюмах и белых халатах трудились в маленьких отсеках и за стойками. Все было уставлено неизвестного предназначения приспособлениями и аппаратами, компьютерными дисплеями и системными блоками. Из-за глухих двойных дверей слышалось завывание циркулярной пилы.

Отпечаток пальца Уэсли потребовался еще раз – у лифта, доставившего нас в разреженную тишину второго этажа, где Люси проводила большую часть дня. Здесь находился искусственный мозг ФБР, а все вокруг представляло собой, по сути, гигантскую черепную коробку с кондиционированным воздухом. Стены и пол были тут приглушенного серого оттенка, а все пространство четко разделялось на идеально равные отсеки – как кубики льда в морозильнике. В каждом отсеке стояли два стола модульной конструкции с ультрасовременными компьютерами, лазерными принтерами и кипами бумаг. Люси заметить было несложно – она единственная из всех сотрудников носила спецформу Бюро.

Моя племянница сидела спиной, разговаривая по телефону через закрепленную на голове гарнитуру. В одной руке она держала стилус и делала какие-то пометки в электронной записной книжке, а другая порхала по клавишам компьютера. Со стороны ее можно было принять за композитора, подбирающего мелодию.

– Нет, нет, – проговорила она. – Один длинный звуковой сигнал и два коротких – значит, что-то не так с монитором, например, не в порядке видеокарта.

Заметив нас боковым зрением, Люси повернулась на стуле.

– Да, если только один короткий – это совсем другое, – объясняла она кому-то на том конце провода. – Тогда дело в системной плате. Слушай, Дейв, давай попозже созвонимся, а?

На ее столе я заметила еще один дактилоскопический сканер, наполовину похороненный под грудой бумаг. На полке над столом и на полу громоздились огромные тома руководств по программированию, коробки с дискетами и магнитными лентами, стопки компьютерных журналов и переплетенных распечаток на бледно-голубой бумаге с ведомственным штампом.

– Хотел показать твоей тете, чем ты здесь занимаешься, – сказал Уэсли.

Люси стащила гарнитуру с головы. Непонятно было, рада она нашему появлению здесь или нет.

– У меня сейчас дел по горло. Пара четыреста восемьдесят шестых все время выдает ошибки, – пожаловалась она, добавив для меня: – Мы разрабатываем программу «Комплексный анализ инцидентов насильственного характера» – сокращенно КАИН.

– КАИН? – удивилась я. – Оригинальное название для программы, которая поможет выслеживать убийц.

– Считай это жестом запоздалого раскаяния со стороны первого из них, – пояснил Уэсли. – Если проще – его преступление может пролить свет на все подобные.

– Наша основная цель, – продолжала Люси, – создать автоматизированную систему, которая будет как можно более полно воспроизводить происходящее в реальном мире.

– Другими словами, – уточнила я, – она должна думать и действовать как обычные люди?

– Именно. – Люси снова принялась печатать. – Смотри: вот отчет с места преступления, с какими ты обычно работаешь.

На экране появились знакомые пункты пятнадцатистраничной формы. Такие отчеты я составляла из года в год, всякий раз, когда имела дело с неопознанными телами или жертвами преступника, который, вероятно, уже убивал прежде и будет убивать вновь.

– Я его слегка подсократила. – Она пролистнула еще несколько страниц.

– Но форма вроде бы всех устраивает, – заметила я. – Тому, кто ведет расследование, нужно только заполнить всю эту макулатуру и переслать отчет.

– А теперь у него будет выбор, – объяснил Уэсли. – В полицейском участке установят простейший терминал, и можно будет сидеть и вводить данные через сеть. Ну, для тех, кому компьютер – темный лес, сохраним бумажную форму в анкетном виде или стандартную. Ее можно будет отправить по факсу либо обычным путем.

– Мы работаем и над технологией распознавания рукописного текста, – подхватила Люси. – Детективы, где бы они ни находились – в машине, в помещении участка или в суде, – смогут использовать электронные записные книжки. А все бумажные носители – рукописные или печатные – можно сканировать и заносить в систему. Еще КАИН будет поддерживать интерактивный диалог с пользователем: если поиск по базе даст результат или потребуется дополнительная информация, он самостоятельно свяжется напрямую с детективом по модему либо перешлет ему голосовое сообщение или электронное письмо.

– Потенциал у системы просто громадный, – добавил Уэсли.

Я поняла, для чего он привел меня сюда на самом деле. Рабочее место Люси казалось таким далеким от патрулирования улиц в городских трущобах, ограблений банков и облав на наркодилеров. Уэсли хотел убедить меня в том, что, работая на Бюро, моя племянница будет в безопасности. Но я знала, что это не так, и его уловки не могли меня обмануть.

Скоро на пустых страницах формы и в девственно-чистом компьютере Люси появятся имена и описания. Насилие и жестокость обретут плоть и кровь. База, созданная моей племянницей, наполнится изувеченными телами, орудиями убийства, пытками и истязаниями, и когда-нибудь Люси начнет слышать немые крики жертв. Идя по улице, она будет видеть в людском потоке их лица.

– Полагаю, то, что касается полиции, затронет и нас? – спросила я Уэсли.

– Да, безусловно, учреждения судмедэкспертизы тоже включат в сеть.

Люси вывела на монитор еще несколько экранов программы, сопровождая демонстрацию чудес компьютерной техники потоком терминов, сложных даже для меня. Про себя я давно считала компьютеры современной Вавилонской башней: чем больше развиваются технологии, тем сильнее смешение языков.

– В этом вся прелесть SQL, – объясняла она. – Это не процедурный, а декларативный язык, то есть пользователь указывает, чтоон хочет найти в базе, а не какосуществлять поиск.

Я заметила какую-то женщину, направлявшуюся в нашу сторону. Высокою роста, она шагала грациозно и вместе с тем решительно, так что длинный халат развевался вокруг колен. На ходу она неторопливо помешивала что-то кисточкой в алюминиевой банке.

– Так на чем все-таки это будет реализовано? – Уэсли продолжал беседовать с Люси уже без моего участия. – Мейнфрейм?

– Вообще-то сейчас основной тренд – распределенные серверные решения с доступом клиентов к централизованной базе данных. Ну, вы понимаете, мини-компьютеры, локальные сети… Все уменьшается в размерах.

Высокая женщина вошла в отсек. Ее взгляд обежал все вокруг, задержавшись на мне, и какое-то мгновение – весьма неприятное – мы смотрели друг другу в глаза.

– Не припомню, чтобы на сегодня было назначено какое-то совещание, – проговорила она с холодной улыбкой, поставив баночку на соседний стол. Наше присутствие ей определенно не понравилось.

– Кэрри, извини, придется на время отложить то, над чем мы работали, – сказала Люси, добавив: – Кажется, ты знакома с Бентоном Уэсли. А это доктор Кей Скарпетта, моя тетя. Тетя, это Кэрри Гретхен.

– Очень приятно, – сказала мне Кэрри Гретхен. Ее взгляд вызывал у меня неприязнь.

Она опустилась на свой стул и рассеянным движением пригладила темно-каштановые волосы, уложенные в старомодную «ракушку». Ей было, по-видимому, около тридцати пяти. Гладкая кожа, темные глаза и скульптурная правильность профиля придавали ее лицу редкую, какую-то аристократическую красоту, поражавшую с первого взгляда.

Она заглянула в картотечный ящик, и я заметила, какой порядок царил на ее столе в отличие от рабочего места моей племянницы. Люси была слишком погружена в свой мир, доступный только посвященным, и не особенно задумывалась над тем, куда кладет книгу или лист бумаги. Несмотря на развитый не по годам интеллект, она все еще оставалась, по сути, обычной девчонкой из колледжа, со жвачкой во рту и вечным беспорядком в комнате.

– Люси, почему бы тебе не показать своей тете, что тут к чему? – предложил Уэсли.

– Да, конечно. – Она с некоторой неохотой вышла из программы и встала со стула.

– Кэрри, расскажите, пожалуйста, над чем конкретно вы работаете, – попросил Уэсли.

Люси, уже в дверях, оглянулась на говоривших, и меня поразило выражение, мелькнувшее на миг в ее глазах.

– Ну, в этой секции все и так понятно, – проговорила она. Ее мысли явно занимало что-то другое, и вся она была как-то напряжена. – Народ, компьютеры, все такое.

– Они все работают по насильственным преступлениям?

– Нет, в создании КАИН участвуют всего три человека. Здесь в основном занимаются специальными разработками. – Она снова оглянулась. – В смысле всякими компьютерными приспособлениями для спецопераций. Вроде роботов для обезвреживания взрывчатки и тех, которые используют подразделения по освобождению заложников.

Все с тем же отсутствующим видом она провела меня по всему этажу. В дальнем его конце опять была дверь с электронным замком.

– Сюда имеют доступ всего несколько человек, – сказала она, прикладывая палец к сканеру и вводя пин-код.