Текст книги "Ферма трупов"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

За серой, с синеватым отливом, дверью оказалось помещение со специально поддерживаемой низкой температурой, где в четком порядке располагались терминалы с дисплеями. Многочисленные модемы помигивали огоньками с полок. Пучки кабелей, отходившие от всей этой аппаратуры, исчезали под фальшполом. На дисплеях, выводивших ярко-синие изображения завитков и спиралей, красовались надписи «КАИН». Свет здесь был таким же холодным и стерильным, как воздух.

– Здесь хранятся все данные по отпечаткам пальцев, – объяснила Люси.

– С электронных замков? – Я огляделась по сторонам.

– Со всех сканеров для контроля физического и информационного доступа.

– А сама система ограничения доступа тоже создана в ТИКе?

– Мы ее здесь совершенствуем и отлаживаем. Как раз сейчас я работаю над одним проектом, который имеет к ней непосредственное отношение. Вообще забот с ней еще хватает.

Она наклонилась к одному из дисплеев, регулируя яркость.

– Со временем данные начнут поступать и из полиции. При аресте у преступника будут снимать отпечатки с помощью электронного сканера, – продолжала она, – и отправлять напрямую в КАИН. Если подозреваемый уже проходил по какому-нибудь нераскрытому делу и был внесен в программу, это тут же станет известно.

– Я так понимаю, она будет соединена с автоматизированными системами идентификации отпечатков по всей стране?

– И по стране, и, надеемся, по всему миру тоже. Ведь самое главное – чтобы все данные стекались сюда.

– Кэрри тоже связана с программой?

Мой вопрос, по-видимому, привел Люси в замешательство.

– Да.

– Значит, она входит в вашу тройку.

– Входит.

Не дождавшись продолжения, я пояснила:

– Она показалась мне какой-то странной.

– Думаю, тебе здесь все могут показаться немного странными, – ответила Люси.

– Откуда она? – продолжала расспрашивать я. Не знаю почему, но эту самую Кэрри Гретхен я невзлюбила с первого взгляда.

– Штат Вашингтон.

– А как она тебе вообще? – спросила я.

– В своей области она разбирается здорово.

– Но я ведь спрашивала не об этом, – улыбнулась я.

– Я никому здесь в душу не лезу. А почему ты ею так интересуешься? – В голосе Люси проскользнула настороженность.

– Она меня заинтриговала, только и всего, – сказала я просто.

– Тетя Кей, не надо так печься обо мне, хорошо? Тебе из профессионального предубеждения в каждом видится только плохое.

– Видимо, из того же профессионального предубеждения мне в каждом должен мерещиться мертвец, – сухо заметила я.

– Это просто смешно, – ответила племянница.

– Я всего лишь хотела бы, чтобы у тебя завязались здесь с кем-нибудь отношения.

– А я была бы тебе очень благодарна, если бы ты перестала беспокоиться, есть у меня друзья или нет.

– Люси, я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Все, о чем я прошу, – чтобы ты вела себя осмотрительнее.

– Если бы. Ты вмешиваешься, и даже очень.

– Ничего подобного, – ответила я раздраженно. Люси была единственным человеком на свете, способным довести меня до белого каления.

– Еще как вмешиваешься. Например, ты не хочешь, чтобы я работала здесь.

– Разумеется, хочу. Кто, ты думаешь, выбил тебе эту чертову стажировку? – сказала я и тут же пожалела об этом.

Она уставилась на меня.

– Прости, пожалуйста. Давай не будем ссориться, – сказала я тоном ниже.

Я дотронулась до ее руки, но Люси тут же отпрянула от меня.

– Мне надо пойти кое-что проверить.

К моему изумлению, она стремительно вышла, оставив меня одну в секретном помещении, сухая и холодная атмосфера которого сильно напоминала окончание нашего разговора. На дисплеях закручивались цветные линии, огоньки индикаторов и цифры на электронных табло мерцали зеленым и красным, и в голове у меня так же монотонно и навязчиво роились непрошеные мысли. Люси была единственным ребенком моей единственной сестры Дороти, которая всегда заботилась только о себе. У меня не было детей, и все же моя любовь к племяннице объяснялась не только этим.

Втайне она стыдилась своей замкнутости и отчужденности от людей. Я хорошо понимала ее чувства, скрывая то же бремя под панцирем внешней успешности. Вникая в проблемы Люси, я, по сути, решала собственные, но не могла признаться ей в этом.

Я вышла из комнаты, удостоверилась, что дверь надежно закрылась на замок, и вернулась к Уэсли. Исчезновение моей сопровождающей, разумеется, не ускользнуло от его внимания. Люси так и не вернулась хотя бы попрощаться с нами.

– Что у вас произошло? – спросил он, когда мы возвращались в академию.

– Боюсь, мы в очередной раз поцапались, – ответила я.

Он взглянул на меня.

– Видела бы ты, как иногда мы с Мишель цапаемся.

– Вот были бы какие-нибудь курсы для матерей или тетушек, я бы, наверное, обязательно записалась. Причем уже давным-давно. Я всего лишь спросила, подружилась ли она здесь с кем-нибудь, а она вышла из себя.

– Что ты так за нее переживаешь?

– Она ни с кем не общается.

Кажется, мои слова его озадачили.

– Да, ты что-то такое уже говорила. Но у меня, признаться, совсем другое впечатление.

– Что ты имеешь в виду?

Мы остановились, пропуская машины. Низкое солнце ласково грело затылок и шею. Уэсли снял пиджак и нес его, перекинув через руку.

Он мягко тронул меня за локоть – дорога была свободна.

– Несколько дней назад я заходил вечером в паб по соседству и видел там Люси с какой-то подругой. Возможно, даже с этой ее напарницей, Кэрри Гретхен, хотя точно сказать не могу. В любом случае они весело проводили время.

Скажи Уэсли, что Люси угнала самолет, и то я не была бы так изумлена.

– И в кафетерии она, бывает, засиживается допоздна. Ты видишь только одну ее сторону, Кей. Для родителей или тех, кто их заменяет, всегда потрясение узнать, что есть и другая, неизвестная им.

– Для меня это действительно полная неожиданность, – проговорила я. Его слова нисколько не уменьшили мою озабоченность. Мысль о том, что в жизни Люси есть что-то, о чем я не имею ни малейшего понятия, приводила меня в еще большую тревогу.

Мы некоторое время продолжали идти молча. В вестибюле я негромко спросила:

– Бентон, она… пьет спиртное?

– Она ведь уже совершеннолетняя.

– Это я понимаю, – сказала я.

Встревоженная тем, что услышала, я продолжала бы расспрашивать и дальше, но меня прервал сигнал его пейджера. Уэсли отцепил пейджер от пояса и нахмурился, увидев номер на дисплее.

– Давай-ка спустимся в кабинет, – сказал он, – выясним, что там еще стряслось.

3

Бентон перезвонил лейтенанту Моту в двадцать девять минут седьмого. Судя по голосу, тот был практически не в себе.

– Где вы? – снова спросил Уэсли в трубку.

– На кухне.

– Лейтенант Мот, успокойтесь, пожалуйста. Объясните, где именно вы находитесь.

– Я в доме агента Макса Фергюсона, на кухне. Просто в голове не укладывается. Никогда не видал ничего подобного.

– Вы один?

– Да, никого больше. Только там, наверху, – я уже говорил. Я позвонил коронеру, и диспетчер тоже разыскивает, кого можно прислать в помощь.

– Спокойнее, лейтенант, спокойнее, – повторил Уэсли со своим обычным хладнокровием.

В трубке раздавалось тяжелое дыхание Мота. Я включилась в разговор:

– Лейтенант Мот? Это доктор Скарпетта. Обязательно проследите, чтобы все оставалось так, как есть.

– Господи, – выдавил он, – я уже перерезал веревку…

– Нет-нет, все в порядке…

– Я вошел и… Боже милостивый, я не мог оставить его так.

– Вы поступили правильно, – заверила я его. – Но теперь крайне важно, чтобы никто до него не дотрагивался.

– А как же коронер?

– Даже он.

Уэсли взглянул на меня:

– Мы вылетаем. Будем у вас не позднее двадцати двух ноль-ноль. До нашего приезда оставайтесь на месте и ничего не предпринимайте.

– Слушаюсь, сэр. Тут и буду сидеть, на этом самом стуле, пока грудь не отпустит.

– У вас боли в груди? Когда это началось? – спросила я.

– Как зашел в комнату и все увидел, так и прихватило.

– Раньше с вами такое было?

– Не припомню. Вроде бы не бывало, чтоб так сильно.

– В каком месте болит? – с растущей тревогой продолжала расспрашивать я.

– Прямо посередке.

– В шею или руку отдает?

– Нет, мэм.

– Голова не кружится? Испарины нет?

– Ну, малость вспотел.

– Кашлять больно?

– Да я не кашлял, так что ничего сказать не могу.

– У вас были заболевания сердца или высокое артериальное давление?

– Вот чего не знаю, того не знаю.

– Вы курите?

– Я и сейчас с сигаретой.

– Лейтенант Мот, послушайте меня внимательно. Затушите сигарету и постарайтесь успокоиться. Меня очень тревожат ваши боли: вы пережили сильный шок, вы много курите, а это верный путь к инфаркту. К сожалению, вы там, а я здесь, поэтому я прошу вас немедленно вызвать «скорую».

– Вроде утихает понемногу, да и коронер вот-вот приедет. Он врач.

– Вы имеете в виду доктора Дженретта? – спросил Уэсли.

– Да, никого другого у нас нету.

– Лейтенант, с сердцем не шутят – отнеситесь к этому серьезно, – настаивала я.

– Да, мэм, я постараюсь.

Уэсли записал все необходимые адреса и телефоны. Разъединившись, он набрал другой номер.

– Пит Марино все еще на тренировке? – спросил он кого-то на другом конце провода. – Сообщите ему, что у нас чрезвычайная ситуация. Пусть как можно быстрее собирается и ждет нас на вертолетной площадке. Все объяснения при встрече.

– Думаю, стоит привлечь Каца, – предложила я Уэсли, который уже поднялся из-за стола. Речь шла о моем коллеге из Ноксвилла, исследователе в области судебной медицины. – Если дело не так просто, как кажется, может понадобиться его метод, чтобы проверить на отпечатки все, что только можно.

– Отличная мысль.

– Уже поздно – вряд ли он еще на Ферме. Наверное, лучше сразу сбросить ему на пейджер.

– Ладно, я постараюсь с ним связаться, – ответил Уэсли.

Когда через пятнадцать минут я вошла в вестибюль, Бентон с огромной сумкой через плечо уже ждал меня. Я успела только сменить лодочки на более удобную обувь и захватила кое-что из самого необходимого, в том числе свой медицинский чемоданчик.

– Доктор Кац уже выезжает из Ноксвилла, – сообщил мне Уэсли. – Он встретит нас на месте.

Снаружи, под сияющим вдалеке месяцем, расстилалась ночь. Шорох листвы походил на шум дождя. Мы прошли по подъездному пути, удаляясь от жилого корпуса, и пересекли дорогу, отделявшую комплекс зданий академии от акров тренировочных полигонов и стрельбищ. Вдруг совсем рядом, в зоне отдыха, где в тени деревьев расположились жаровни для барбекю и столики со скамейками, я заметила знакомую фигуру. Я никак не ожидала увидеть здесь Люси и решила было, что ошиблась, но тут же вспомнила, как она однажды сказала, что иногда приходит сюда после ужина посидеть в одиночестве и подумать. Я воспрянула духом, решив, что это отличный шанс помириться с ней.

– Бентон, – сказала я, – подожди секунду.

Когда я подошла к деревьям, до меня донесся негромкий, едва слышный голос, и я со страхом подумала, уж не разговаривает ли Люси сама с собой. Она сидела на столе, и я, приблизившись еще на несколько шагов, хотела уже окликнуть ее, но увидела рядом с ней, на скамейке, еще одного человека. Они были так близко друг к другу, что их силуэты сливались в один. Я замерла, укрывшись за густыми ветвями высокой сосны.

– Вот всегда ты так, – протянула Люси обиженным тоном, который был мне хорошо знаком.

– Все это тебе только кажется, – успокаивающе ответил женский голос.

– Ну, если бы у меня не было повода так думать…

– Люси, пожалуйста, может, уже хватит?

– Дай мне тоже.

– Зачем тебе начинать?

– Я и не собираюсь. Просто затянусь разок.

Чиркнула спичка. В темноте загорелся огонек и на секунду выхватил из темноты профиль Люси, наклонившейся к собеседнице, которую я так и не смогла разглядеть. Тлеющий кончик сигареты, переходившей из рук в руки, засветился красным. Тихонько повернувшись, я возвратилась к Уэсли, и мы отправились дальше.

– Увидела кого-то знакомого? – спросил он.

– Да нет, обозналась, – ответила я, пытаясь подстроиться под его широкий шаг.

Мы молча прошли мимо пустых стрельбищ с рядами рам для мишеней и стальными фигурами, навсегда застывшими по стойке «смирно». Вдали виднелась наблюдательная вышка, поднимавшаяся над макетом здания, полностью сложенным из автопокрышек. Здесь спецназ ФБР – подразделение по освобождению заложников – проводил учения с использованием боевого оружия. На ближней, поросшей травой площадке нас уже ждал бело-голубой «белл джет-рейнджер», похожий на гигантское спящее насекомое. Рядом стояли пилот и Марино.

– Все в сборе? – спросил пилот, когда мы подошли.

– Да. Спасибо, Уит, – ответил Уэсли.

Уит, в своем черном летном комбинезоне являвший прекрасный образчик развитой мускулатуры, открыл двери вертолета и помог нам забраться внутрь. Усевшись на свои места – я и Марино сзади, Уэсли впереди, – мы пристегнули ремни и надели наушники. Лопасти начали вращаться, постепенно набирая обороты.

Несколько минут спустя темная поверхность земли уже осталась далеко внизу. Вертолет, поднявшись высоко над горизонтом, нес нас на юг, к маленькому городку в горах, где снова погиб человек. Мы летели с открытыми воздухозаборниками и выключенным освещением кабины, переговариваясь рваными обрывками фраз по внутренней связи.

– Он не мог долго пробыть дома, – сказал Марино. – Известно, когда?..

– Да, – прервал его Уэсли с места второго пилота. – Из Квонтико он уехал сразу после совещания. В час уже вылетел из «Нэшнл».

– Установлено, во сколько самолет прибыл в Эшвилл?

– Около половины пятого. Домой он добрался не раньше пяти.

– Ты имеешь в виду – в Блэк-Маунтин?

– Да.

– Мот нашел его в шесть, – добавила я.

– Бог ты мой. – Марино повернулся ко мне. – Что ж он, начал наяривать, едва переступил…

В разговор вклинился пилот:

– Могу музыку включить, если хотите.

– Да, можно.

– Какую лучше?

– Классическую.

– Бентон, какого…

– Ты в меньшинстве, Пит.

– Как бы там ни было, Фергюсон приехал домой незадолго до смерти. По крайней мере хоть это ясно, – вернулась я к нашей прерывистой беседе, шедшей теперь под аккомпанемент Берлиоза.

– Похоже на несчастный случай, связанный с самоудовлетворением. Но точно мы пока не знаем.

Марино слегка подтолкнул меня локтем.

– У тебя аспирина нет?

Я на ощупь порылась в сумочке, потом достала из медицинского чемоданчика фонарик, но так ничего и не нашла. В ответ на мой отрицательный жест Марино вполголоса выругался, и только тут я заметила, что он все еще одет в спортивный костюм с капюшоном, а на ногах у него армейские ботинки на шнурках – то, в чем он был на тренировке. Больше всего он сейчас походил на сильно пьющего тренера какой-нибудь захудалой команды, и я не смогла удержаться, чтоб не осветить фонариком предательские пятна красной краски в верхней части спины и на левом плече. Марино все-таки подстрелили.

– Ты бы на всех остальных посмотрела, – услышала я вдруг его голос. – Эй, Бентон, аспирина не найдется?

– Что, укачивает?

– Нет, я прям кайф ловлю, – ответил Марино. Он ненавидел летать.

Погода нам благоприятствовала: рассекая ясное ночное небо, мы шли на скорости порядка ста пяти миль в час. Машины скользили далеко внизу, похожие на жуков с горящими глазами, а огни городов и поселков мерцали, как светлячки в ветвях деревьев. Темнота и мерная тряска убаюкивали, но нервное возбуждение не давало мне уснуть. Лихорадочная работа мозга никак не желала утихать: в голове теснились образы, порождая вопросы без ответов.

Перед глазами возникал выхваченный из темноты профиль Люси, изящные очертания ее скул и подбородка. Я видела ее лицо, склонившееся к огоньку в ладонях подруги, слышала их взволнованные голоса и никак не могла понять, почему эта сцена так поразила меня. Что в ней было такого особенного? Может, Уэсли лучше осведомлен о жизни моей племянницы? Люси стажировалась в Квонтико с самого начата осеннего семестра, и Бентон видел ее гораздо чаще меня.

Пока мы не добрались до горных районов, в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения. Какое-то время внизу была только непроглядная тьма.

– Поднимаемся на высоту четыре с половиной тысячи футов, – прозвучал голос пилота в наушниках. – У всех все нормально?

– Курить тут, я так понимаю, нельзя, – вздохнул Марино.

Часы показывали десять минут десятого. Чернильное небо над нами испещряли звезды. Внизу безмолвным, недвижным океаном раскинулся Голубой хребет. Мы миновали темные пятна лесов и, плавно снижаясь, устремились к кирпичному зданию – по-видимому, школе. Прямо за ней было футбольное поле, освещенное полицейскими мигалками и ярко горевшими сигнальными огнями. Ко всей этой совершенно излишней иллюминации добавлялся еще и свет нашего прожектора в тридцать миллионов свечей, бивший из-под брюха. Уит аккуратно опустил вертолет на траву рядом с центральной линией.

– Стадион «Боевых коней», – прочитал Уэсли на растяжке, прикрепленной к ограде. – Надеюсь, у них дела идут лучше, чем у нас.

Лопасти замедляли вращение. Марино выглянул в окно.

– Ни одного школьного матча не видел, как сам играть перестал.

– Я и не знала, что ты был в команде, – заметила я.

– Ха! Двенадцатый номер.

– И в какой позиции играл?

– На переднем крае, блокирующим нападающим.

– Я так и подумала.

– Это, кстати, Сваннаноа, – объявил Уит. – Блэк-Маунтин немного восточнее.

Нас встречали двое полицейских из Блэк-Маунтин, оба в форме и оба на вид слишком зеленые даже для того, чтобы водить машину, не говоря уже о стрельбе. При нашем появлении они побледнели и старались только не слишком глазеть на нас. По их напряженным гримасам можно было подумать, что мы прибыли на космическом корабле, бесшумно опустившемся на поле в лучах неземного сияния. Они явно не понимали, каким ветром в их маленький городок занесло столь важных персон и как себя с ними держать, и из-за этого разговор у нас по дороге не клеился.

Вскоре мы припарковались на узкой улочке. По стенам домов в такт шуму двигателей метались огни мигалок. Я насчитала, помимо нашей, еще три патрульные машины, две пожарные, «скорую», два автомобиля без опознавательных знаков и «кадиллак».

– Отлично, – пробормотал Марино, захлопывая за собой дверь. – Мало не полгорода собралось.

Лента, огораживающая место преступления, была протянута от столбиков крыльца к кустам на участке и продолжалась по обеим сторонам бежевого двухэтажного дома, покрытого алюминиевым сайдингом. На гравийной подъездной дорожке стоял «форд-бронко», а за ним «скайларк» обычной окраски, но с полицейскими антеннами и маячком.

– Это его машины? – спросил Уэсли, пока мы поднимались по бетонным ступенькам.

– Те, что на дорожке? Да, сэр, – ответил один из наших сопровождающих. – Вон там с угла, наверху, – комната, где его нашли.

Увидев лейтенанта Мота, появившегося в дверях, я не на шутку встревожилась. Он, совершенно очевидно, не последовал моему совету.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я его.

– Ничего, держусь. – Облегчение, которое принесло ему наше появление, было таким явным, что, по-моему, еще немного, и он бросился бы к нам с объятиями. Лицо его все еще оставалось серым, а пот, пропитавший воротник джинсовой рубашки, поблескивал на лбу и шее. Табачным перегаром от него так и несло.

Мы немного замешкались, стоя в прихожей, спиной к лестнице на второй этаж.

– Что уже сделано? – спросил Уэсли.

– Док Дженретт сделал фотографии, целую кучу отснял, но ни к чему там не притрагивался, как вы и сказали. Если хотите с ним переговорить, он на улице, болтает с ребятами из отделения.

– Машин вокруг полно, – заметил Уэсли, – а где же люди?

– Парочка парней на кухне. Еще один или двое ковыряются во дворе и в лесочке позади дома.

– Наверху они не были?

Мот глубоко вздохнул.

– Ну, врать не буду – поднимались они туда глянуть. Но ничего там не потревожили, уж это будьте спокойны. Близко только док подходил. – Лейтенант направился вверх по лестнице. – Макс… он… Ах ты, черт! – Остановившись, он оглянулся на нас. На глазах у него блестели слезы.

– Я пока толком таки не понял, как вы его нашли, – сказал Марино.

Пока Мот собирался с духом, мы добрались до второго этажа. Пол здесь устилал тот же темно-красный ковролин, что и внизу, стены были обшиты медового цвета сосновыми панелями, покрытыми густым слоем лака.

Мот прочистил горло.

– Вечером, часов около шести, я заглянул к нему узнать, как насчет того, чтобы составить мне компанию за ужином. Он не открыл, ну, я решил, что он в душе или вроде того, и вошел внутрь.

– Вы не замечали ничего, что могло бы свидетельствовать о его увлечении чем-то подобным? – как можно более тактично спросил Уэсли.

– Нет, сэр, – с чувством ответил Мот. – Даже и представить не мог. Прямо в голове не укладывается… Ну, я слыхал, что некоторые занимаются всякими такими штуками, но вот зачем – ума не приложу.

– Удавку во время мастурбации используют, чтобы сдавить сонную артерию, – объяснила я. – Это ограничивает приток крови и кислорода к мозгу, что якобы способствует усилению и продлению оргазма.

– Еще такую штуку называют «бесконечное кончанье», – с обычной своей деликатностью бросил Марино.

Дальше Мот с нами не пошел, и к освещенной комнате в конце коридора мы направились без него.

Спальня агента бюро расследований штата Макса Фергюсона была обставлена в сдержанном, совершенно мужском стиле: пара приземистых сосновых комодов и стойка с ружьями и дробовиками над письменным столом-бюро. Его пистолет, бумажник, удостоверение личности и упаковка презервативов лежали на тумбочке, рядом с кроватью, застеленной лоскутным одеялом. Костюм, в котором я видела Фергюсона в Квонтико, он аккуратно повесил на стул, носки и ботинки оставил рядом.

Между дверями в туалет и гардеробную, в нескольких дюймах от тела Фергюсона, накрытого цветастым вязаным покрывалом, стоял деревянный барный стул без спинки. Сверху свисал перерезанный нейлоновый шнур, прикрепленный к крюку в потолке. Я достала из медицинского чемоданчика перчатки и термометр. Когда я убрала покрывало, Марино тихонько выругался. Открывшаяся картина, похоже, была самым страшным кошмаром Фергюсона. Сомневаюсь, что смерть от пули страшила его хотя бы вполовину так же сильно.

Фергюсон лежал на спине, в черном лифчике четвертого размера, набитом носками, от которых слабо тянуло мускусом. Черные обтягивающие трусики из нейлона, которые он тоже нацепил перед смертью, были спущены к волосатым коленкам, а на обмякшем члене все еще болтался презерватив. Лежавшие рядом журналы выдавали его пристрастие к женщинам в садомазо-костюмах, с силиконовыми грудями и сосками величиной с блюдце.

Я осмотрела удавку, врезавшуюся в подложенное под нее полотенце, обмотанное вокруг шеи. Шнур, потертый и слегка распушившийся, разрезали непосредственно над восьмым витком умело завязанной висельной петли. Белки глаз Фергюсона были почти полностью прикрыты веками, язык вывалился наружу.

– Я правильно понимаю, что он занимался этим, сидя на стуле? – спросил Марино, смотря на кусок шнура под потолком.

– Да, – ответила я.

– То есть он онанировал и свалился с него?

– Возможно также, что он потерял сознание и соскользнул со стула, – предположила я.

Марино подошел к окну и наклонился над стоявшим на подоконнике бокалом с янтарной жидкостью.

– Бурбон, – сообщил он. – Чистый или почти чистый.

Ректальная температура составляла 32,8 градуса, что вполне отвечало предположительному времени наступления смерти – около пяти часов назад – и условиям, в которых находилось тело. В мелких мускулах началось трупное окоченение. Резервуар на конце презерватива с пупырышками был пустым. Я проверила упаковку на тумбочке – не хватало только одного. Фиолетовая обертка из фольги нашлась в плетеной корзине для мусора, стоявшей в туалете.

– Интересно, – сказала я.

– Что именно? – отозвался Марино, просматривавший содержимое комодов.

– Я как-то считала, что презерватив он бы стал надевать в последнюю очередь, уже подготовив все остальное.

– Ну, в общем-то вполне логично.

– Тогда обертка должна была бы валяться рядом с телом, разве нет? – Я как можно осторожнее вытащила ее из мусора и положила в пластиковый пакет.

Марино ничего не ответил, и я добавила:

– Думаю, все зависит от того, что он сделал сперва – надел удавку или спустил трусы.

Я вернулась в спальню. Марино продолжал рыться в ящиках, то и дело оглядываясь на тело со смешанным выражением недоверия и отвращения на лице.

– А я-то думал, что хуже нет, как дать дуба, сидя на толчке, – выдал он.

Я бросила взгляд на торчащий из потолка крюк. Определить, как давно его туда ввернули, не представлялось возможным. Я хотела спросить Марино – не обнаружил ли он других порнографических материалов, как вдруг из коридора послышался глухой удар.

– Какого черта?.. – вскинулся Марино и рванул к двери. Я бросилась следом.

Мот неподвижно лежал ничком на ковре у лестницы. Я опустилась на колени, перевернула тело и взглянула на посиневшее лицо.

– Остановка сердца! Беги за подмогой!

Марино загрохотал вниз по лестнице.

Я выдвинула нижнюю челюсть Мота, чтобы дыхательные пути оставались свободными. Пульс на шее не прощупывался. Прекардиальный удар не помог. Я начала непрямой массаж сердца – надавила на грудь один, два, три, четыре раза, потом запрокинула ему голову и выдула воздух в рот. Грудь поднялась. Еще раз-два-три-четыре-выдох.

Я поддерживала ритм в шестьдесят нажатий в минуту. У меня самой сердце билось как сумасшедшее, пот катился по вискам, а руки были будто налиты свинцом. На третьей минуте я наконец услышала взбегавших наверх парамедиков и полицейских. Меня подхватили под локоть и оттеснили в сторону. Теперь уже другие руки, обтянутые медицинскими перчатками, ловко подсоединяли трубки и подвешивали капельницу для внутривенного вливания. То и дело слышались громкие, отрывистые распоряжения и сообщения о состоянии пациента, делавшиеся с обычным бесстрастием реанимационных бригад.

Стоя у стены и пытаясь отдышаться, я заметила невысокого блондина в костюме для гольфа, смотревшемся здесь довольно-таки нелепо. Мужчина наблюдал за происходившим наверху с лестничной площадки и, несколько раз взглянув в мою сторону, наконец решился обратиться ко мне.

– Доктор Скарпетта?

На серьезном, дочерна загорелом лице белым оставался только лоб, который, по-видимому, прикрывал козырек бейсболки. Я подумала, что «кадиллак» перед домом скорее всего принадлежал именно ему.

– Да?

– Джеймс Дженретт, – представился он, подтверждая мою догадку. – Как вы? – Он вытащил из кармана аккуратно сложенный платок и подал его мне.

– Все в порядке. Очень рада, что вы здесь, – ответила я совершенно искренне. Мой последний пациент явно нуждался в квалифицированном специалисте с докторской степенью. – Думаю, я могу доверить лейтенанта Мота вашим заботам. – Трясущимися руками я отерла лицо и шею.

– Разумеется. Я поеду в клинику вместе с ним. – Дженретт протянул мне свою карточку. – Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, свяжитесь со мной по пейджеру.

– Вскрытие Фергюсона будет проводиться завтра? – спросила я.

– Да. Если захотите ассистировать, буду только рад. Тогда все и обсудим. – Он взглянул вниз.

– Обязательно приду. Спасибо. – Я с трудом выдавила улыбку.

Дженретт вслед за носилками спустился по лестнице и вышел из дома, а я вернулась в спальню. Из окна я увидела, как в пульсирующем кроваво-красном свете маячка Мота грузят в «скорую». Неизвестно еще, выживет ли. Я остро ощущала присутствие тела Фергюсона в жестком бюстгальтере и обмякшем презервативе, и в то же время все происходящее казалось каким-то нереальным.

Хлопнули задние дверцы «скорой». Сирена коротко, как бы протестующе, взвыла и загудела. Я не знала, что Марино тоже уже в комнате, пока он не тронул меня за руку.

– Кац подъехал, – сообщил он.

Я медленно повернулась.

– Понадобятся еще люди, – сказала я.