Текст книги "Военная фортуна"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
Мистер Хирепат снова обрел дар речи и, стоя у подножки повозки, разразился безудержным потоком слов, адресованных наполовину самому себе, наполовину Джеку.
– Как же он долго… Я бы сделал в два раза быстрее… всегда то же самое, мешкает, мешкает… нужно было начать намного раньше, как я говорил… Тсс! Кто-то переходит улицу… Я не так молод, как раньше, капитан Обри. Эти вещи хороши для молодых… Как же он долго, проклятый дурак, мальчишка… разве не холодно? Мои ноги как глыбы льда… Вы знаете, капитан Обри, я – известный гражданин, член городского собрания, любой может узнать меня. Это был преподобный Чорли… намного умнее мне сидеть в карете, если вы сядете на козлы.
– Так и сделаю, – сказал Джек. – Но сначала я загляну за угол, посмотрю, что можно увидеть с этой позиции.
Его мысли были быстрыми и четкими: пение внутри никак не походило ни на осаду, ни на засаду, балкон же являлся даром небес, даже с его раненной рукой: та неприятно раздулась и ослабла, но, тем не менее, подняться он сможет. Его обуревало упоительное предвкушение боя: сердце бьется быстро, но все под контролем. Пока он смотрел на закрытое ставнями окно Дианы, освежающий бриз на щеке усилил это впечатление и все же он скрестил пальцы.
Сидя позади ставней, рядом с парой сгоревших почти до основания свечей, Стивен читал книгу Джонсона, и тут они услышали стук в дверь.
– О Боже, это Джонсон, – прошептала Диана.
Стук повторился, и она спросила высоким резким голосом:
– Что случилось?
– Мистер Майкл спрашивает, может ли миссис Вильерс принять его, – ответил старческий голос швейцара отеля, почти единственного, кто оставался на службе.
– Да, да. Попросите, его подняться.
Потекли неестественно длительные минуты ожидания и вот, наконец, сам Майкл.
– Извините, что задержался, – сказал он. – Ждал пока уйдет последний французский офицер. Они уже у двери, спорят и смеются: один из них пьян. Через несколько минут мы можем идти. Капитан Обри и мой отец с каретой внизу. Я спущусь, посмотрю, как французы уйдут, и сообщу вам.
– Мы будем готовы, – сказал Стивен, вскакивая. – Диана, захвати какую-нибудь одежду.
Он поспешил обратно в комнату Джонсона, сделал быструю, аккуратную выборку из бумаг. В колеблющимся свете свечи восковое лицо Дюбрея, белеющее в дверном проеме в уборную, казалось двигалось, теряло ужасную маску смерти. Потом он вернулся и сел с бумагами на колене – тяжелая кипа.
– Стивен, – прошептала Диана, – ты сказал, что мои бриллианты у Джонсона в столе. Он открыт сейчас?
– Да. Но не ходи туда, Диана: увидишь крайне неприглядное зрелище.
– Вот еще, – сказала она, – не беспокойся. Они мои, я заработала их.
Оставляя следы, она вернулась с ювелирным футляром в руках.
– Я имею в виду, – сказала она, – принимая его отвратительных гостей-политиканов и переводами…
Стивен опустил глаза. Диана, которую он знал, никогда бы не сказала первых слов, а если по какой-то невероятной случайности так случилось, никогда бы не оправдывалась. Втайне она осознавала это.
– Я и не знала, что ты имеешь какое-либо отношение к шпионажу, Мэтьюрин.
– А я и не имею, – ответил он. – Но я знаком с офицером военной разведки в Галифаксе, и эти бумаги могут ему пригодиться.
Хирепат просунул в дверь голову.
– Они выходят, – сказал он. – Во внешнем холле. Давайте спускаться.
Майкл взял маленький саквояж Дианы, и они медленно спустились по лестнице в пустой холл. Старик-швейцар удалялся от них, гася свечи в баре.
В это же самое время французы, движимые любопытством, вывалились на улицу, вопя и размахивая шляпами. Карета немедленно пришла в движение, и уже набрала скорость, проезжая мимо Джека, стоявшего на углу улицы. Французы некоторое время бежали за каретой, громко крича и улюлюкая, миновали Джека, а затем, все еще выкрикивая и смеясь, исчезли в тумане. Было слышно, как лошади с рыси перешли в галоп.
Обернувшись, Джек увидел, как его друзья вышли из отеля и стояли, неуверенно оглядываясь. Когда в холле погас свет, Джек присоединился к ним, и, ведя их за угол, сказал:
– Лошади понесли. Там еще остались французы?
– Нет, сэр, – ответил Хирепат.
– Кузина Диана, ваш слуга. Стивен, как дела? Не ранен? Дайте мне свою связку. Хирепат, я безгранично вам обязан, ей-Богу. Можете показать нам дорогу вниз к гавани?
– Самая тихая дорога – этим переулком, – сказал Хирепат. – Она проходит мимо моего дома. Зайдете передохнуть или подкрепиться?
– Нет, благодарю вас, – сказал Джек. – Чем скорее мы окажемся на борту, тем лучше. Но спешить не следует. Мы должны идти естественно.
Звук их шагов раздавались на пустых улицах. Пока они шли, появилась луна, сначала едва заметная, а затем, когда бриз разогнал туман, довольно ясная. Она виднелась большую часть времени: серповидная, изогнутая, плывущая на северо-запад среди высоких облаков и изливающая призрачный свет. Пара кошек, спящая свинья, беспокойный крик ребенка с дальнего конца низенького и запущенного домика Хирепата.
– Это Кэролайн, – сказал он.
Майкл вошел, крик прекратился, немного погодя он вернулся с фонарем, при свете которого Стивен осмотрел раненную руку Джека, и подвесил ее на перевязь из шейного платка, молча забрав книги и бумаги.
В пять минут они оказались на пустынном, залитом лунным светом причале, проходя вдоль скрипевших и стонавших, раскачивающихся от прибывающего прилива судов. Хирепат провел их на борт «Арктура», затем вниз, в хлебную кладовую, откинул металлическую створку. Немного поколебавшись, Диана залезла внутрь, за ней Стивен: никто не произнес и пары слов с момента выхода из отеля. И действительно, с того момента напряжение только нарастало.
– Позади вас корзинка с едой, – все еще очень тихо сказал Хирепат. – Завтра принесу еще.
Диана заговорила, и заговорила любезно: она крайне признательна мистеру Хирепату за этот вечер, больше, чем можно выразить; невозможно даже сказать, как она восхищается его хладнокровием. Она просила поцеловать за нее очаровательную Кэролайн, надеялась, что сможет снова увидеть его после того, как Майкл отдохнет – никто не заслужил этого больше, чем он. И если он принесет немного молока, она будет крайне благодарна.
Джек прогулялся с ним до границы квартердека, поглядел на небо и сказал:
– Хирепат, вы поступили с нами благородно. Благородно, клянусь честью. Но мы еще не выбрались. Завтра поднимется дьявольски оглушительный шум и гам, и я беспокоюсь о вашем отце. Не подумайте, что я хоть капельку в нем сомневаюсь: после такой доброты было бы печально и недостойно говорить так. Но он – пожилой джентльмен – старше, чем я полагал. И если они начнут его допрашивать, то вкупе с шоком прошедшего вечера, понесшими лошадями, он может наговорить лишнего – понимаете меня?
– Да, сэр.
– Мы, ваш отец и я, говорили о лодке, думаю еще до вашего прихода, чтобы, когда будет подходящая погода и прилив, я мог увезти доктора и миссис Вильерс далеко отсюда. Но теперь, кажется, время пришло и прилив подходящий – в верхней точке. С другой стороны, вашего отца сейчас нет, а завтра может оказаться слишком поздно. Вы могли бы найти мне лодку?
– У борта пришвартована лодка Джо, сэр. Но это всего лишь старая шаланда с обшивкой внакрой на которой Джо рыбачит, она не переживет ни открытого моря, ни даже шквала в гавани. Уверен, вам не удастся добраться в ней до Галифакса.
– Грант доплыл до Мыса на куттере. Но, надеюсь, мне не придется плыть так далеко. Можно на неё взглянуть?
Хирепат пересек палубу, подошел к поручням правого борта, нашел веревку и потянул: уродливое, угловатое создание явилось из мрака, проплыло вдоль борта и вошло в полосу лунного света. Обмотанный веревкой предмет лежал по всей длине, три горшка мерцали в лунном свете как глаза.
– Это должно быть мачта и парус, – сказал Хирепат, – а это горшки с приманкой. Я отсюда их чую.
Джек окинул все долгим внимательным взглядом.
– В высшей точке прилива, – сказал он, – я погружусь на нее и выскользну с отливом. Вы с нами, Хирепат? Возьму вас мичманом на любое судно, которым командую, и вы снова станете помощником хирурга. В Бостоне же для вас все может обернуться неприятно.
– О, нет, сэр, – сказал Хирепат. – Этого не случиться никогда. Хотя я очень признателен вам за заботу. У меня есть то, что меня удерживает здесь… и затем, вы же знаете, мы – враги.
– Ей-Богу, в самом деле. Я и забыл. Мне трудно воспринимать вас как врага, Хирепат.
– Нужно вам помочь с установкой мачты? С вашей рукой будет неудобно.
Когда с мачтой было покончено, молодой Хирепат ушел. Джек стоял, облокотившись на перила, глядел на лодку и на вход в залитую лунным светом гавань, смутные очертания островов и мощных батарей. Прилив нарастал, уровень воды постоянно повышался, кранцы скрипели. Палуба постепенно «Арктура» поднималась над причалом.
Капитан непрерывно наблюдал за прибывающей водой, покачиванием маленьких лодок и их буев, изменчивым небом – моряк внутри него проснулся – и все время его слух был насторожен, хотя в этот час было маловероятно, что в городе поднимется шум, а отряды побегут по побережью, обыскивая корабли. Он взвесил множество альтернативных вариантов действий: если бриз подведет, и его прогнозы потерпят неудачу. И воспарив над всем этим, мысли его уплыли далеко: в сторону Англии и, конечно, Софи, а также «Акасты», обещанном назначении, возможности столкновения, которое могло бы более-менее выровнять баланс и прогнать черную тоску, овладевшую им начиная с первого часа пребывания на «Яве». «Герьер», «Македониан» и «Ява» – это больше, чем человек способен вынести.
Не так давно Стивен назвал его очень суеверным. Возможно, так и есть – он твердо верил в удачу, как предсказанную различными предзнаменованиями (некоторые из них достаточно обыденные, такие как наличие звезды Арктур на небе), так и чувством, которое невозможно определить, (однако особенно сильная уверенность основывалась на нем). И оно говорило ему, что прилив благоприятствует. Сейчас капитан чувствовал это, и хотя из обычного благоговения не осмелился оформить это словесно даже в самом отдаленном уголке мозга, он верил, что все получится.
С другой стороны, Джек ощущал ауру неудачи вокруг Дианы. Неудачи нависшей над ней. Он не хотел находиться рядом с ней внизу. Она была невезучей и принесла несчастье. Хотя он испытывал к ней крайнюю признательность, и ему нравилось, как она держалась до сих пор – никакого жеманства, припадков, жалоб – он хотел, чтобы ее не было. Но из-за Стивена не мог ничего сказать. Он видел, как тот мучился из-за нее и ради нее эти последние годы, поэтому ничего не мог сказать. Возможно, будет правильно, если, в конце концов, она будет с ним. В мертвой тишине ночной вахты, собачьей вахты, Джеку казалось, что он слышит их голоса глубоко внизу.
Но период затишья заканчивался. Первые фургоны утра понедельника прогрохотали где-то в городе, неподалеку от гавани, вдали справа он слышал скрип телег. Прилив почти достиг максимума, скорость притока уровня воды уменьшилась за последние полчаса, и маленькие лодочки – их было великое множество: прогулочные лодки, рыболовные суда, несколько яхт – больше не натягивали буи. До захода луны оставалось не более ширины ладони.
– Джо, – послышалось из темноты под кормой «Арктура». – Джо. Ты выхоудишь?
– Я не Джо, – ответил Джек.
– Тогда ктоу ты? – спросили с лодки, теперь видимой.
– Джек.
– А где Джо?
– Уехал в Салем.
– Ты выхоудишь, Джек?
– Возможно.
– У тебя есть приманка, Джек?
– Нет.
– Да пошел ты, Джек.
– Да пошел ты сам, приятель, – мягко ответил Джек.
Он наблюдал, как на лодке, тихо ругаясь, табанили весла, подняли парус, и она заскользила по стоячей воде прочь. Джек, нащупывая путь, спустился в кормовую часть, в хлебную кладовую. Он видел свет, просачивающийся через стыки в откидывающемся листе железа, постучал и услышал низкий голос Дианы:
– Кто там?
– Джек, – ответил он.
Откидная створка распахнулась, в свете затененного фонаря показалась Диана с пистолетом на коленях. Воздух был спертый, и фонарь едва светил. Она приложила палец к губам и сказала:
– Тсс. Он съел все, что было в корзине, и теперь крепко спит. Стивен ничего не ел весь день. Можешь это представить?
Некоторая часть его мозга тоже не отказалась бы от завтрака – в животе уже давно бурчало, и он почувствовал острое разочарование.
– Что ж, придется его разбудить. Мы пересаживаемся в лодку: прилив почти в высшей отметке.
Они растолкали Стивена, привели в его состояние бодрствования и вывели на палубу, захватив связку с бумагами. Для судна такого размера фальшборт «Арктура» не был высок, но даже в этом случае смутные очертания лодки виднелись далеко внизу.
– Мы должны сменить судно? – спросил Стивен.
– Полагаю, что должны, – ответил Джек.
– Не было бы лучше подождать, пока уровень прилива повысится и поднимет лодку немного повыше, немного ближе к палубе?
– Их относительное положение останется таким же, уверяю тебя. Кроме того, прилив уже в высшей точке. Давай, Стивен, ты часто прыгал в лодку и с большей высоты, чем эта.
– Я подумал о Диане.
– Хм, Диана – она легко спустится вниз – ты подашь ей руку через борт, а я приму ее в лодке. Диана, где твой саквояж? Стивен, подтяни этот трос и отпускай помалу, когда я дам знать.
Джек перешагнул через поручень, спрыгнул на грот-руслени, левой рукой схватился за юферс и спустился в лодку.
– Опускай, – скомандовал он, и небольшой чемодан спустился. – Теперь Диана. Он направил ее ноги на руслени, – Подбери свои юбки и прыгай.
– К черту юбки, – сказала Диана и прыгнула.
Он в полной мере прочувствовал удар здоровой рукой.
– Поймал. Теперь тебя никто не назовет падшей женщиной, Диана, – сказал он, опуская ее среди горшков с приманкой и мощного, всепроникающего запаха разлагающегося кальмара, и покраснев в темноте.
– Стивен, давай! – скомандовал он.
Повозки, двигающиеся вдоль причала, несколько фонарей, голоса на входе в гавань, прыгающие огни.
– Джек, у тебя есть кусок веревки в кармане? Я не могу спуститься вниз, не привязав мой сверток.
– Бедняжка, – прошептала Диана, – он все еще не проснулся.
Она перепрыгнула через борт как мальчишка, сняла свой платок, завернула в него бумаги, завязала углы вместе и бросила в лодку.
– Через какое-то время мы, наконец, отплывем, я полагаю, – сказал Джек, скорее сам себе, закрепляя румпель. И когда, наконец, все спустились, добавил. – Диана, спрячься впереди и не показывайся. Стивен, вот уключины: греби прямо вперед. Отваливаем.
Он оттолкнулся – борт «Арктура» стал удаляться, Стивен сделал несколько эффективных гребков.
– Шабаш, – сказал Джек. – Потяни за фал – нет, за фал. Смерть Господня – ходом выбирай. Навались, Стивен. Закрепи. Оберни пару раз вокруг кнехта, кнехта.
Плоскодонка сильно накренилась. Джек все бросил, прыгнул вперед, сделал два оборота вокруг кнехта и проскользнул обратно к румпелю. Парус наполнился, Джек лег в крутой бакштаг, и шаланда направилась в сторону выхода в море.
– Этой ночью ты крайне раздражителен, Джек, – сказал Стивен. – Как ты можешь ожидать, что я пойму ваш тайный язык без некоторого раздумья? Бога ради, я же не жду, что ты поймешь медицинский жаргон, не дав тебе время, чтобы обдумать этимологию.
– Не знать различий между фалом и парусом, после стольких лет в море: это сверх человеческого понимания, – сказал Джек.
– Ты довольно любезное и обходительное создание на суше, – сказал Стивен, – но, оказавшись в море, становишься прагматичным и деспотичным, настоящим властелином – сделай это, сделай то, шрабашьте булявые друки сюда, – вообще ничего любезного. Без сомнения – это плод давней привычки командовать, но это нельзя считать дружелюбным.
Диана ничего не сказала. У нее был большой опыт, и она знала: для того, чтобы мужчины были в принципе терпимыми, их нужно сначала накормить. Она также чувствовала первые позывы морской болезни – моряк из нее был никакой – и боялась того, что должно случиться.
Скроенная внахлест плоскодонка выглядела жалким подобием лодки, но на самом деле, как только Джек привык к ней, то обнаружил, что она вполне хорошо управляется, если не считать некоторой рыскливости и почти феноменального сноса: ее днище было совершенно плоским, и от ветра она скользила боком почти также быстро и сильно, как и продвигалась вперед. Однако, с подветренной стороны имелось много места, и поскольку у Джека не было нужды опасаться мелководья в посудине, осадка которой не превышала и шести дюймов, он направил нос в сторону мыса Шерли, чтобы достичь длинного острова.
В огромной внешней гавани они не были одиноки: еще несколько рыболовецких суденышек выплывали из гавани, а по правому борту, вдали глубоководного канала, вырисовывался «Чезапик». В его кормовой каюте горели огни – Лоуренс уже встал, и, как разглядел Джек, утреннюю вахту тоже подняли. Все больше огней появлялось в каждом люке и полуоткрытых портах по всей длине главной палубы и через милю водной глади, он слышал голоса боцманских помощников – такой знакомый шум, как на всех кораблях, на которых служил.
Да, тишина ночи быстро исчезала. Над головой кричали едва различимые чайки, а когда Обри поглядел за корму, то увидел просыпающийся в основании залива Бостон, огни которого очерчивали береговую линию. Но большой нужды в них уже не было: Сатурн закатился, вслед за луной, чтобы взойти над Тартарией, и на востоке уже светлело.
Вперед и вперед, только вперед, прочь от суши. Вода проносится за бортом, парус трепещет в руке, румпель под коленом. Бриз был слабым, но при помощи мощного отлива они делали четыре или пять узлов по отношению к берегу, и теперь Джек мог почувствовать начало истинного океана, волнение открытого моря, хотя и сильно ослабленное длинным островом.
– Что не так? – внезапно спросил он.
– Диане плохо, – ответил Стивен.
– Ох-хо-хо, бедолага. Пусть перегнется с подветренной стороны.
Полоса света впереди увеличивалась, и длинный остров выглядел уже не пятном, а резко очерченной темной массой на дистанции пушечного выстрела. Диана скрючилась на дне лодки.
«Нужно пройти через худшее, чтобы стало лучше», – размышлял Джек, бесстрастно глядя на нее.
Косяк чаек пролетел над головой, издавая свой обычный грубый циничный смех. Испражнения птиц сыпались в лодку. А беглецы продолжали путь. Ветер отходил к носу – при таком сносе ему, вероятно, придется лавировать, чтобы обойти мыс. По мере продвижения вперед бриз слабел: восходящее солнце может проглотить его совсем. Главное не упустить ни дуновения бриза.
– Нельзя терять ни минуты, – сказал Джек.
А лавировка приведет к потере многих. Вглядываясь из-под паруса, он наблюдал, как приближается берег острова, теперь довольно четко видимый, с людьми, идущими по берегу, полосой пены у мыса. Все ближе и ближе: он отпустил парус и схватил весло, веря, что сильное отливное течение поможет обогнуть мыс. Несколько ударов о дно, толчок от скалы, и дело сделало. Человек с острова окликнул их. Джек помахал рукой, убрал парус, и вот они уже столкнулись с волнением, идущим с юго-востока навстречу отливу. Плоскодонка сразу начала неуклюжий танец, и звуки сухой рвоты на носу возобновились.
– Накрой ее моим пальто, – сказал Джек, легко снимая его: раненная рука не была продета в рукав.
Стивен уже укрыл ее своим, но Диана все еще судорожно дрожала, стиснув зубы и сжав кулаки.
Теперь впереди были остров Лоуэлла, сборище рыболовецких суденышек, яркие лучи солнца, врезающиеся с востока в синее небо; а вот показался и сам сверкающий край солнца, на мгновение терпимый взгляду, а затем слишком яркий. Бриз стал порывистым и капризным, внезапно ударил прямо в корму и сильный порыв бросил нос плоскодонки в поднимающуюся волну. Диану промочило: она не двигалась и не стонала, затихнув на носу.
– Вычерпывай воду горшками с приманкой, – сказал Джек. – Впереди остров Лоуэлла. Полагаю, обогнем его с наветренной стороны.
– Да? Очень хорошо. В этих горшках что-то клейкое: вижу голову десятиногого рака.
– Выбрось, – сказал Джек, – и вычерпывай.
– Это, как я полагаю, рыболовные суда, которые отчалили раньше нас, – сказал Стивен, вычерпывая воду, и кивнув в сторону лодок впереди. – Но что вот это?
От южной оконечности длинного острова по яркому морю несся катер: на банках по два гребца гребли мощно и быстро прямо навстречу ветру. Курс катера пересечется с плоскодонкой очень скоро, учитывая, как налегают гребцы.
– Ты мог бы плыть немного быстрее, как думаешь? – спросил Стивен.
Джек покачал головой, шагнул вперед и медленно опустил парус. Катер мчался к ним: люди вооружены – перевязи через плечо, абордажные сабли, томагавки и пистолеты, а на кормовом люке офицер быстро нагнулся в сторону гребцов, выкрикивая:
– Навались! Навались!
Старшина катера приподнялся со своего места и проревел:
– Эй, с дороги!
Лодки бросились врассыпную, катер пронесся сквозь них, повернул налево по длинной дуге, которая прошла мимо северной оконечности большого острова, и, все еще на гоночной скорости, исчез.
– Это Лоуренс тренирует абордажную команду, – заключил Джек, когда снова поднял парус. – Он требовательный капитан, все правильно.
Джек обнаружил, что сердце бьется в два раза чаще.
– При таком темпе они вернутся на борт «Чезапика» минут через двадцать, несмотря на отлив. Как там Диана?
– Определенно в прострации, легкой прострации.
Они посмотрели на нее: зеленая, волосы прилипли к мокрому лицу, глаза закрыты, рот плотно сжат – вид как у уже умирающей, но еще упорно сопротивляющегося уходу. Стивен вытер ее щеку.
– Постараюсь уменьшить качку, – сказал Джек. – Ты бы убрал горшки с приманкой и этот старый мешок из-под ее головы – возможно, ей не нравится запах.
От острова Лоуэлла Джек направил лодку в море, на юг, чтобы ослабить качку. На юг, туда, где батарея с подветренной стороны, через канал, и там, миновав южный мыс, он увидел то, что его душа так жаждала видеть: за самым северным из островов Брюстера показались брамсели и марсели судна, входящего в залив со стороны Грейвз.
Без подзорной трубы он не мог поклясться, что это «Шэннон», и ничего не сказал, но в сердце поселилась восхитительная, умиротворенная уверенность.
– Ты кажешься довольным, брат? – сказал через некоторое время Стивен, переведя взгляд от зелено-желтого лица к красному и сияющему.
– Да, так и есть, если говорить искренне, – сказал Джек, – и ты будешь, полагаю. Видишь судно, выплывающее из-за северного острова?
– Не вижу.
– Северный остров – дальний, тот, что слева. Ей-богу, уже корпус виден.
– А-а-а, теперь вижу. И если мое мнение чего-то стоит, я бы сказал, это вполне похоже на военный корабль. Есть некая опрятность, определенная аура, которая ассоциируется с военным кораблем.
Отбросив возможность остроумно ответить, Джек громко рассмеялся и сказал:
– Это «Шэннон», входит в залив, чтобы с утра пораньше посмотреть на «Чезапик», ха– ха-ха!
«Шэннон» шел прежним курсом, борясь с течением, а плоскодонка приняла настолько круто к ветру, насколько возможно, чтобы пересечь его курс. Сначала их разделяли две мили: с их суммарной скоростью сближения это расстояние уменьшилось до полумили через десять минут, и Джек увидел, что не сможет перехватить «Шэннон» на этом галсе – дрейф лодки слишком большой, а смена галса оставит Джека за кормой фрегата.
«Неужели я озвучил свои желания слишком рано?» – подумал он и, вставая, окликнул судно так, как никогда прежде.
– Эгей, на судне. «Шэннон», эгей!
Мгновение сильнейшего волнения, и он увидел, как фрегат обстенил фор-марсель: курс изменился как раз настолько, чтобы позволить лодке пройти вдоль борта. Неуклюжая посудина резко врезалась посередине судна, и с палубы знакомый громоподобный голос крикнул:
– Аккуратнее с покраской, протри свои долбанные глаза! Аккуратнее с покраской. Отталкивайся. Я страстно желаю скинуть ядро тебе на днище. – Затем уже спокойным тоном, – Ну, Джонатан, у тебя есть омары? Пол, брось ему линь.
Теперь, с крепко сжатым в руке линем, и спокойствием, разливающемся в сердце, Джек мог себе позволить быть остроумным.
– Я должен попросить вас, сэр, попридержать язык – у нас в лодке леди. Сообщите капитану Броуку, что я хочу переговорить с ним. И выньте руки из карманов, когда говорите со мной, мистер Фолкинер.
Наверху, на широком обветренном честном лице – неприкрытый ужас и зачатки нарождающегося гнева, на всем фрегате – потрясенное молчание. Затем по лицу разлилась широкая ухмылка.
– Вот это да, это же капитан Обри! – закричал Фолкинет. – Прошу прощения, сэр. Я немедленно заскочу к нему в каюту. Подниметесь на борт, сэр?
Топот бегущих ног на палубе, приказы, подбадривающие крики, грохот ботинок морских пехотинцев, фалрепные, бегущие с тросами, обернутыми сукном, и Джек, балансируя при качке, перешагнул через разделяющее суда пространство и поднялся на борт, где его приветствовали в соответствии с рангом. Морские пехотинцы опустили ружья, Джек снял треуголку, и тут появился Броук: в руке салфетка, по подбородку стекает яйцо.
– Да это же Джек! – вскричал он. – Как я рад тебя видеть. Как ты здесь оказался? Как ты, что с рукой?
– Филип, – сказал Джек, – как поживаешь? Я приплыл на этой самой лодке, уверяю тебя. Я могу попросить о люльке? У нас на борту леди – кузина Софи, Диана Вильерс, и ей несколько нездоровится. И возможно, моего хирурга тоже потребуется поднять – доктор он потрясающий, но моряк никудышный.
Диану подняли наверх, бесчувственную, безразличную – промокшая дохлая крыса, – и отнесли в пустующую штурманскую каюту. Стивен поднялся после нее, и пока он выбирался из веревочной люльки, Джек, нагнувшись к его уху, прошептал:
– Вот теперь я могу сказать: мы спасены – наслаждайся свободой, брат.
Потом Джек его представил:
– Доктор Мэтьюрин, мой лучший друг – капитан Броук. Филип, я полагаю, ты завтракаешь, не так ли? Бедный Мэтьюрин на самом деле очень голоден, почти зачах и раздражителен от голода.
Было странно, как военно-морская рутина снова поглотила их: они не пробыли на борту и нескольких часов, как ощутили себя совсем как дома. Со всеми этими знакомыми запахами и звуками вокруг, привычной качкой, необычно сильной сегодня, они с таким же успехом могли находиться на «Шэнноне» последние несколько недель или даже месяцев. Не только обнаружилось несколько бывших соплавателей среди матросов, в кают-компании и капитанской каюте, но и почти каждая деталь четко организованной жизни «Шэннона» была такой же, как и на их прежних судах. А когда барабан выбил «Ростбиф Старой Англии», приглашая офицеров на обед, Стивен, несмотря на поздний и обильный завтрак, почувствовал слюноотделение. Бостон мог находиться и в тысяче миль отсюда, хотя он все еще виднелся в основании огромного залива. Совершив утреннюю инспекцию, фрегат снова направлялся в открытое море, чтобы возобновить долгую блокаду.
«Шэннон» не представлял из себя ничего особенного – обычный тридцативосьмипушечный фрегат, вооруженный восемнадцатифунтовками, около тысячи тонн водоизмещением, скудно обеспеченный верфью в плане краски. Корабль болтался на североамериканской станции почти два года при любой погоде (в основном, ненастной), где лед толстым слоем нарастает на реях, снастях и палубе, отправляя к чертям собачьим все то немногое, что уцелело от орнамента и украшательств. Но это было счастливое судно: его экипаж плавал вместе с тех пор, как Броук принял командование, с немногочисленными, по меркам военного корабля, заменами. Матросы полностью притерлись друг к другу, офицерам, своей службе, и работали хорошо: послушная, эффективная команда настоящих моряков.
И все же это счастье, по крайней мере, судя по кают-компании, было омрачено тяжким грузом разгрома, чувством, что с захватом одного за другим трех фрегатов флот пал так низко, что дальше некуда. Присутствовало еще нетерпеливое, неустанное желанием отомстить за «Герьер», «Македониан» и «Яву». Стивен понял это, когда Уатт, первый лейтенант, сопроводил его в кают-компанию. Несколько офицеров уже сидели там, и Стивена приняли очень радушно. Но как только закончился ритуал знакомства и обычные любезности, он будто вновь очутился на «Яве»: атмосфера почти совпадала, офицеры даже еще сильнее беспокоились за ход войны с Америкой. Им это было еще ближе, намного ближе – они находились на острие войны с момента ее объявления.
Из сплетен по службе и материалов военного трибунала, который оправдал Чедза и всех выживших офицеров «Явы», они знали намного больше о сражении с «Конститьюшн», чем Стивен, но в их знаниях имелись пробелы, и они докучали расспросами: использовали ли американцы книппели? Какой это произвело эффект? Действительно ли на «Конститьюшн» находилось много британских дезертиров? С какого расстояния он открыл огонь? Что доктор Мэтьюрин думает о его стрельбе? Раскалывались ли ядра при попадании? Правда ли, что американцы используют листовой свинец для своих зарядов?
– Господа, – сказал Стивен, – во время сражения я находился внизу. Сожалею о своем невежестве, но…
– Но конечно, – сказал мистер Джек, хирург «Шэннона», – конечно, вы должны были услышать, когда ванты рвались на части? Конечно, раненые говорили вам о вантах?
– Капитан шлет свои приветствия доктору Мэтьюрину, – сообщил высокий помощник штурмана, поспешно входя в дверь, – и просит присоединиться к нему за обедом.
– Мистер Коснэхен, – сказал Стивен, пожимая ему руку, – рад видеть вас снова, явно здоровым и, вероятно, трезвым. Мои приветствия капитану Броуку и буду рад подождать.
Чем выше ранг, тем позже обед. Губы Коснэхена уже лоснились от пудинга, проглоченного в мичманской берлоге, кают-компания еще не приступила к своей вареной треске, а капитанский обед еще витал не более чем отдаленным, хотя и весьма приятным запахом с камбуза: Стивен напрасно глотал слюни. Он тихонько стащил из хлебницы сухарь, сунул в карман и вернулся к Диане.
Теперь, когда «Шэннон» вышел в естественную среду обитания – обычное волнение Атлантики – Диана обессилила еще больше: холодное, серое, апатичное тело, время от времени терзаемое спазмами, но в остальном молчаливое и, очевидно, бесчувственное. Он уже раздел ее и обтер губкой. Ничего больше его искусство сделать не могло, за исключением теплых одеял. Стивен немного привел ее в порядок, пристально и задумчиво некоторое время созерцал, грызя сухарь, а затем спустился в каюту, которую для него освободил старый соплаватель Фолкинер. Он проверил свои бумаги, теперь завернутые в парусину, и, помня, что ночью говорил немного резко, сделал все, чтобы выглядеть презентабельно, дабы в капитанской каюте Джек мог им гордиться. Наконец, чистый и аккуратный, с недавно приобретенными часами в руке, он сел на кровать Фолкинера, и стал размышлять о Диане.
