Текст книги "Военная фортуна"

Автор книги: Патрик О'Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Майкл Хирепат ничего не знал об утреннем происшествии, если только не был двуличным монстром, но Стивен знал молодого человека достаточно долго и хорошо, чтобы быть уверенным, что никакой он не монстр, разве что, возможно, по части эрудиции. Пока они шли, Майкл с готовностью поведал об изменившемся отношении своего отца к его обучению в медицинской школе, чему, как он полагал, был обязан исключительно великодушию доктора Мэтьюрина, и о своей будущей учебе. С еще большей готовностью рассказал о книге, показал черновые образцы, восхищался печатью, любовным взглядом окидывал титульный лист и, приостановившись в толчее движения, громко декламировал некоторые отрывки.

– Вот образец, мой дорогой сэр, – сказал он, – с которым, я льщу себе, вы в целом согласитесь:

 
Что есть  цветок?
Что есть  туман?
Приходит в полночь
Уходит с рассветом.
Она там: сладость мимолетной весны
Она прошла: утренний туман следов не оставляет.
 

Стивен внимательно выслушал и зааплодировал.

– Это может быть итогом обычных отношений между мужчиной и женщиной, – сказал он. – Каждый стремится преклоняться перед тем, кого он сам создал. Женщины часто ждут, что на яблонях вырастут апельсины, а мужчины ищут постоянство в целиком выдуманном идеале: как часто женщина оказывается не более, чем утренним туманом.

Тем временем доктор потихоньку вел Хирепата дальше, иногда проходя ярдов по сто от стихотворения до стихотворения. В возникшей во время разговора паузе Стивен спросил о Кэролайн – с которой все оказалось хорошо, за исключением небольшой сыпи, – и о миссис Уоган, которая несколько была не в духе и отказывалась от еды, но вскоре будет исцелена при виде изданных стихов Майкла. Говоря как медик с медиком, Хирепат предложил физическое объяснение подобного состояния духа и тела Луизы и, продолжая эту тему, они перешли к обсуждению книг, которые Майклу следует прочитать.

– Но больше, чем любую книгу, – сказал Стивен, – я бы рекомендовал личный труп. Ваш учебный кадавр, который вы будете терзать как захотите. Все эти случайные головы и конечности, равнодушно засоленные женой швейцара, достаточно хороши для грубых исследований, но для тонкой работы дайте мне индивидуальный свежий труп, желательно нищего, чтобы избежать жира, любовно сохраненный в лучшем винном спирте двойной очистки. Вот вам красноречивые тома – листайте их днем и ночью – они стоят целой библиотеки обычных книг. Кстати, вон ваш отец на противоположной стороне дороги. Уверен, что он поможет вам с трупом, это достойный человек. Разве вы не разобрались в своем отце, мистер Хирепат?

Они уже приближались к «Асклепии», когда из неё вышел пожилой джентльмен, несущий корзину, однако Майкл Хирепат настолько пребывал в радостных грезах о своей книге, что не замечал отца до тех пор, пока тот не ответил поклоном на приветствие Стивена. Одновременно с поклоном он бросил на Стивена многозначительный взгляд, приложил палец к губам и, показалось, что торговец словно засеменил на цыпочка, хотя на самом деле это было не так – просто общее впечатление от осознания тайны.

– Он несет корзину, – заметил сын, – осмелюсь предположить, приносил тете Путнэм мягкопанцирных крабов.

– Разве вам не следует освободить его от ноши? – спросил Стивен. – Предусмотрительный эгоизм, не меньше, чем сыновняя почтительность, требует такого поведения. Хорошего дня и благодарю за компанию.

– Джек, как дела – спросил Стивен.

– Превосходно, превосходно, но что это, Стивен? Ты побывал в мясорубке?

– Понте-Кане попытался затолкать меня в карету, но из этого ничего не вышло: Каин и Авель пришли мне на помощь. Скажи, как мистер Хирепат отреагировал на мою просьбу?

– С тобой действительно всё в порядке, Стивен? Никаких повреждений?

– Вполне хорошо, спасибо. Пальто порвано, но я заколол булавкой. Что сказал друг Хирепат?

– Он говорил как друг, как хороший друг, проклинал французов и всю их деятельность, потом ушел и вернулся с вот этим в корзине. – Джек наклонился и достал футляр с пистолетами и принадлежностями. – Вот. Сделано в Лондоне, лучшее от Джо Мэнтона. Настолько превосходная пара, что лучше и не пожелаешь, я игрался с ними последние полчаса, переставив кремни вот так. Ты не подашь свое пальто? – сказал он, наклоняясь к шкатулке для шитья. – Делов-то, пришить карман.

– Восхищаюсь умением моряков шить, – сказал Стивен, наблюдая за ним.

– Мы бы выглядели сборищем пугал, если бы ждали, пока это сделают за нас женщины, – сказал Джек, делая стежок. – Мальчишкой я служил на «Голиафе», когда тот нес флаг адмирала Харви, синий на грот-мачте. От нас требовалась невероятная аккуратность: высокие сапоги, белые бриджи, шляпы с позументами, черные шейные платки. Любой, кто не проходил адмиральского осмотра, нес вахту за вахтой. Четырехчасовой сон очень тяжел, когда ты мальчишка, таким образом, мы усердно работали иглами и ваксой. Но где я действительно научился шить, так это на «Резолюшн», когда капитан Дуглас меня разжаловал. Полагаю, я рассказывал тебе.

– Я помню. Тебя разжаловали на некоторое время в матросы, чтобы излечить от распутства. Весьма странный способ, учитывая твой рассказ о женщинах на нижней палубе, но возможно это возымело результат?

– Результатом явилось то, что я смог сам себе пошить форму для жарких широт. Что уж там говорить о штопке пальто для друга, это мелочь. Нам дали много ярдов парусины, и мы шили во время свободной вахты. Это уж, конечно, были не казначейские обноски, потому что мы числились модным судном – половина команды состояла из настоящих денди – и мы, марсовые вахты правого борта, вшили голубые ленты в швы парадной формы, предназначенной для церкви и построения по подразделениям. А затем я попал в команду парусного мастера, что научило меня намного большему, включая, как ты видишь, использование левой руки. Скажи мне, Стивен, – продолжил он другим тоном, – как ты рассматриваешь сложившуюся ситуацию, как думаешь, что нам нужно делать?

– Ситуацию, сложившуюся сейчас? Ну, полагаю, что французы вычислили меня. Ты знаешь, что по своей линии я нанес им столько вреда, сколько смог, и полагаю, они убьют меня за это, если сумеют. С другой стороны, думаю, что Джонсон сможет меня защитить.

– Из-за твоей дружбы с Дианой?

– Нисколько. Я считаю, что он ничего не знает об истинной сущности наших отношений: для него это просто давнее знакомство, не более. Отношения у них не складываются. Она ненавидит его и как мужчину, и как врага – Диана очень патриотична, Джек, и горюет обо всех наших поражениях.

– Конечно, опечалена, – мрачно сказал Джек. – Любой опечалится, в ком есть хоть капля гордости.

– Она хочет бросить и его, и Америку. Я предложил ей выйти за меня замуж, восстановить гражданство и вернуться с нами во время обмена. Если бы Джонсон узнал про это, то бы вызвал меня на дуэль, потому что очень ревнив и один из тех, кто хочет сохранить свой гарем – они там большие дуэлянты в своих южных штатах, и он много раз побеждал. Или бросил бы меня французам.

Джек подумал, что лучше никак не комментировать брачное предложение Стивена, хотя его обеспокоенность была достаточно очевидной для проницательного глаза.

– Тогда он защитит тебя из симпатии, – сказал он. – И потому что это – правильный поступок?

– Не поэтому. Он важный человек в американской разведке, и его симпатия тут ни при чем: он полагает, что сможет вытащить из меня немного информации и, если я не ошибаюсь, предполагает, что в дальнейшем под нажимом сможет выдавливать из меня все больше и больше, пока, в конце концов, не вывернет наизнанку.

Это обычная практика и знаю, что она часто срабатывает, – продолжил Мэтьюрин. – Но я не намерен участвовать даже в первых стадиях этого процесса. Джонсон дал мне время до понедельника, чтобы принять решение, и я хочу с пользой его потратить. Мне кажется, что наша безопасность заключается в создании шумихи. Я встречусь с нашим агентом по делам военнопленных, расскажу о происшедшем всем нашим знакомым: пленникам и не только, всем иностранным консулам в этом городе, возможно, гражданским властям и редакторам федералистских газет. Тайные операции подобного рода нужно проворачивать тихо: шум – смерть для секретной разведки, особенно в таком городе как этот – с активным, горластым общественным мнением, по большей части решительно настроенным против войны, – и я хочу поднять столько шума, сколько смогу. Например, как тогда утром, когда Понте-Кане пытался схватить меня, а я лег на улице и вопил, пока не собралась толпа. Я полагаю, что такое поведение поможет и в этом случае. Туманные обвинения против тебя рассыплются, и обмен состоится как обычно. Именно так я и потрачу завтрашний день и часть понедельника, которые есть в моем распоряжении.

– Очень надеюсь, что ты прав, – сказал Джек. – Но как тем временем быть с этими кровожадными французами?

– Джонсон дал мне гарантии, что до нашей следующей встречи они не пошевелятся: в конце концов, они не в своей собственной стране. Видишь ли, он держит их над моей головой как угрозу, чтобы заставить согласиться. Вполне разумно полагаться на его гарантии, так как Джонсон не собирается пожертвовать потенциально ценным агентом ради удовлетворения жажды мести Дюбрея. В его интересах сберечь меня до нашего заключительного интервью в понедельник, а после него мы можем сидеть здесь, не выходя из дома, защищенные тем общественным шумом, который я подниму. А если, в самом худшем случае, французы предпримут попытку покушения на меня здесь, то теперь мы можем защищаться.

Джек обрезал нить, вернул починенное пальто и выглянул в окно, где марсели «Шэннона» трепетали в вечернем свете.

– Господь Всемогущий, – сказал он. – Как бы мне хотелось очистить тебя от всей этой грязной, уродливой, закулисной кутерьмы, как же я жажду открытого моря.

С наступлением воскресного утра на улице словно ничего и не изменилось. Туман, образовавшийся ночью, стал только немного легче и прозрачнее, он распространялся неподвижными полосами вдоль причалов, иногда создавая тихие водовороты на углах улиц, где встречался с потоками воздуха. Однако незначительного рассвета было недостаточно, чтобы разбудить доктора Мэтьюрина, и двум сестрам милосердия, с которыми он договорился пойти на раннюю мессу, пришлось колотить в дверь, чтобы он проснулся.

Стивен быстро запрыгнул в одежду, но тем не менее, когда они достигли неприметной часовни в боковой аллее и прокрались в вызывающем воспоминания запахе старого ладана внутрь, священник был уже в алтаре. Затем настало время абсолютного другого бытия, со знакомыми древними словами, окружавшими его, всегда теми же самыми, в какой бы стране ни был (хотя и произнесенными теперь на распространенной манстерской латыни), когда был свободен от времени или географии и гулял мальчишкой по улицам Барселоны, ярко белым на солнце, или по улицам Дублина под моросящим дождем.

Он молился, как молился уже давно о Диане, но даже прежде, чем священник благословил их, перемены, произошедшие во внутреннем его мире, вернули Мэтьюрина обратно в действительность и в Бостон. Будь он сентиментален, то мог бы заплакать. Но и так, ожидая выхода священника из ризницы, он почувствовал сухое жжение в глазах и комок в горле. Стивен сообщил, что он военнопленный, вероятно, его обменяют в последующие несколько дней, и он хочет жениться перед отъездом. Как только сможет, он сообщит отцу Костелло день и час церемонии, которая должна быть выполнена, не привлекая внимания.

Затем Стивен вышел из утопающей в чаду свечей часовни наружу, в холодный туман, и на мгновение задумался. Было бесполезно идти к Диане в это утреннее время, поскольку та редко встает раньше полудня, но нужно сделать много других вещей. Возможно, для начала стоит посетить мистера Эндрюса, британского агента по делам военнопленных: Стивен знал, где он живет, и, ориентируясь на расплывчатую форму башни с часами, отправился в путь.

Мэтьюрин хорошо изучил город и был уверен, что теперь должен пересечь улицу с гостиницей Франшона – дом агента стоял недалеко от нее, в паре сотен ярдов позади. Но широкая улица так и не появилась: вместо этого он оказался в гавани, и более широкое чем обычно море распростерлось у его ног, уходя далеко в серое небо. Прилив и легкая рябь. Влажные причалы были пусты, капли падали с реев и снастей пришвартованных судов, никаких звуков, только цокот копыт нескольких лошадей и отдаленный плеск весел тех немногих бостонцев, которые соблюдали день отдохновения в субботу, или не праздновали его вообще, а теперь гребли ловить рыбу. В будние дни этих маленьких суденышек было множество: «Шэннон» никогда не тревожил их – видели, что он покупает их омаров, сайду, хек и палтус в корзинах.

Наконец на берегу он нашел негра, но тот оказался приезжим, и они вместе блуждали в поисках улицы, которая сбегала вниз и выходила непосредственно на гавань. Никакой дороги: только мерзкие булыжники, лужи, темные склады и окружающий туман. В какой-то момент Стивен подумал, что они должны уже скоро выйти за город. Но через некоторое время появился свет – ряд освещенных окон.

– Давай постучим, – предложил Стивен, – и спросим путь. Мы можем быть уже за пределами города.

Но прежде, чем постучать, он обнаружил, что знает это место, хотя в тумане оно и окрестности выглядели по-другому. Это была таверна, где он встречался с мистером Хирепатом и его друзьями. Таверна была открыта и, когда Стивен толкнул дверь, прямоугольник оранжевого света осветил туман.

– Входи и выпей чашку кофе, друг, – сказал он своему компаньону.

– Но я – негр, сэр, чернокожий человек, – сказал тот.

– Это не самое страшное преступление.

– О, брат, уверен ты здесь чужак, – сказал негр, рассмеявшись и, все еще хохоча, исчез в тумане.

Когда Стивен, утирая губы, вышел, туман истончился настолько, что время от времени показывался красный шар солнца. По крайней мере, география упростилась: он быстро пошел вдоль того, что про себя прозвал Рамбла, [45]45
  Рамбла – пешеходная улица в центре Барселоны.


[Закрыть]вверх к гостинице. Внутри наблюдалось какое-то оживление, но, насколько он мог понять, окна Дианы были темны – никаких огней в глубине балкона, протянувшегося вдоль всего первого этажа. От отеля он сначала свернул в один переулок, где кричал перепутавший время петух, потом в другой, населенный призрачными свиньями, и не только ими. Он прошел мимо нескольких мужчин, бездельничающих в дверном проеме, миновал бесконечную семью, несущую молитвенники. Приблизившись к дому мистера Эндрюса, Мэтьюрин увидел темную смутную тень, которая очень скоро превратилась в карету. Четыре лошади растянулись перед ней, испуская легкий пар из-под попон. Черная карета, карета Понте-Кане. Ни в самих окнах Эндрюса, ни в окне над дверью света нет.

Он начал осторожно переходить дорогу, но голова в окне кареты крикнула:

– Вот он!

Распахнулись двери, из них стали выпрыгивать люди.

Стивен развернулся и помчался назад. Разлегшийся на пути боров едва не привел к падению, и когда Мэтьюрин восстановил равновесие, то услышал свист позади себя и увидел двух мужчин, покинувших свой дверной проем. С пистолетами наготове они бежали, намереваясь перекрыть оба переулка. Между ними и Стивеном была многочисленная семья, но достаточно ли этого для толпы, способной создать эффект столпотворения? Нет. И вот Стивен среди них. Женщина с выражением ярости на лице повернулась к нему, когда он толкнул ее старших мальчиков, но даже теперь человек слева прицелился и выстрелил, попав в ребенка позади Стивена. После краткого оцепенения глава семьи как тигр набросился на стрелявшего с палкой, и Стивен обогнул дерущихся слева.

Купающиеся свиньи и кричащие дети задержали человека справа – из тех, что выскочили из кареты. Стивен взял хороший разбег, но у него ужасно кололо в боку. Мчась вперед, он крутил головой в поисках освещенного дома, церкви, таверны, но смотрел напрасно, поскольку это был нежилой район: запущенные склады с подъемными кранами, высовывающимися из верхних этажей, закрытые офисы и магазины, а топот бегущих ног позади становился все громче и громче. Поросший сорняками навес, внутри него импровизированный свинарник. Протиснувшись через покосившийся забор, он присел там, рядом со свиньей на последнем сроке беременности, очень робкой и со смененной перед опоросом соломой. Согнувшись вдвое, чтобы облегчить боль в боку, он огляделся вокруг в поисках жилья человека, принесшего солому – не видно ни коттеджа, ни вообще какого-либо жилища, только голые стены с трех сторон и никакого выхода. Через несколько мгновений, когда преследователи потеряют его след впереди, это убежище станет безнадежной ловушкой; к тому же туман начал рваться, поскольку легкий бриз колыхал его туда-сюда.

Боль в боку прошла. Мэтьюрин перебрался к ограде, но здесь уже было двое мужчин, бегущих назад. Он нырнул вниз, в крапиву, сжимая пистолет в руке, и скорчив зверскую рожу. Они прошли. Доктор вскочил и побежал сразу за ними, двигаясь свободно, скачками. Боль в боку прошла. Стивен перебрался к ограде, но здесь уже были двое мужчин, бегущих назад. Он нырнул вниз в крапиву, сжимая пистолет в руке, в его глазах появился опасный блеск. Мужчины прошли мимо. Он вскочил и побежал сразу за ними, двигаясь свободно, скачками. Миновал босого мальчика, внимательно на него посмотревшего. Угол улицы не мог уже быть далеко. Но тут позади послышался топот бегущих ног. Одиночка. И хотя теперь Стивен бежал на самой большой скорости, даже рискуя нагнать тех, кто впереди, шаги сзади все приближались. Все ближе и ближе, он уже мог слышать затрудненное дыхание, мог почувствовать направленный в спину пистолет. Все ближе и они поравнялись – индеец-полукровка, глядящий искоса, вопрошающее смуглое лицо, никогда не виденное им ранее. И вот уже сквозь туман показался угол улицы.

– Vite, vite [46]46
  Быстрее, быстрее (фр.).


[Закрыть]– хрипло прокаркал Стивен, – A gauche. Tu l'attraperas [47]47
  Налево. Ты хватаешь (фр.).


[Закрыть].

Человек кивнул, прибавил ходу и с невероятной скоростью свернул за угол. Туман поглотил его. Стивен оглянулся направо и налево: карета стояла все там же: света в доме Эндрюса по-прежнему нет, крики позади дома и впереди: одна группа уже сделала полный круг. Двери кареты все еще были распахнуты, внутри никого, только кучер, едва различимый на козлах.

– Allez, allez, [48]48
  Вперед, вперед (фр.).


[Закрыть]– закричал Стивен.

Подбежав к карете и захлопнув ближайшую дверь, он запрыгнул на козлы, прижал взведенный пистолет к голове кучера и сказал:

– Fouette. [49]49
  Погоняй (фр.).


[Закрыть]

Кучер изменился в лице, подобрал вожжи, крикнул: «Но!» – и щелкнул кнутом. Лошади рванулись вперед, карета покатилась вперед, все быстрее, быстрее и быстрее.

– Fouette, fouette, – твердил Стивен, и кучер заработал кнутом. Первая группа мужчин, с ними высокая фигура Понте-Кане, появилась впереди и, мгновенно поняв ситуацию, перегородила дорогу.

– Fouette toujours, [50]50
  По-прежнему гони (фр.).


[Закрыть]– сказал Стивен, вдавливая пистолет в шею кучера. Они прорвались сквозь живую стену преследователей, а вот уже и переулок, который вел к широкой главной улице. – A gauche. A gauche, je te dis. [51]51
  Налево, налево, я тебе говорю (фр.).


[Закрыть]

Кучер натянул вожжи, чтобы завернуть за угол: преследователи догоняли. Карета завернула, дико раскачиваясь на рессорах, впереди была широкая улица.

– A droite [52]52
  Направо (фр.).


[Закрыть]– скомандовал Стивен, поскольку поворот направо быстро уведет их далеко вперед: галопом по хорошей дороге вниз, к гавани. Полупривстав, кучер натянул вожжи, поворачивая лошадей. Готовясь к повороту, Стивен чуть отвел дуло пистолета и возница, мощным разворотом туловища, скинул его с козел.

Стивен вскочил как кошка прежде, чем кучер смог остановить карету, а Понте-Кане и его люди были еще не более, чем неопределенной темной массой, приближающейся к нему. Он побежал вверх по улице, прочь от кареты: но бежать очень быстро не мог – ударился головой о бордюр и его ноги заплетались. Кто-то кричал в тумане впереди.

Вот и отель «Франшон». И что лучше всякой парадной двери, если приходится иметь дело с жаждущими крови французами, с балкона свисала веревка, оставленная рабочими. Рывок за рывком он поднялся по ней, конечно, не как марсовый, взбегающий наверх, но как гибкое, опасное, дикое животное, использующее последнюю уловку перед тем, как повернуться лицом к таким же опасным, но более многочисленным врагам. Вот перила балкона и он уже согнулся там, задыхаясь. Сердце колотилось так, будто занимало все место в груди, перед глазами плыло.

«Он, возможно, пошел сюда», – слышал Стивен доносящиеся снизу голоса французов, спорящих как его схватить.

Очень скоро они заметят веревку. Дыхание выровнялось, и он мог видеть отчетливо. Согнувшись, Стивен быстро прокрался вдоль балкона, высчитывая окна комнаты Дианы. Они были закрыты, ставни опущены. Постучал – никакого ответа. Достав ампутационный нож, он вставил лезвие в щель и поднял задвижку, открыл ставни и постучал по стеклу.

Голос снизу: «Я влезу по ней».

– Диана, – позвал он и увидел как она села в постели. – Быстрее, ради Бога.

Веревка позади уже поскрипывала.

– Кто это?

– Не будь дурой, женщина, – сказал он, негромким, но резким голосом через маленькую щель, которую сделал в окне – разбитое стекло будет настоящем несчастием.

– Открывай быстрее, Бога ради.

Она вскочила, открыла длинное окно, он беззвучно опустил ставень, закрыл окно за собой, задернул занавеску и запрыгнул на край её огромной кровати.

– Взбирайся повыше, ко мне, – прошептала она сквозь покрывало. – Скомкай одежду в ногах.

Она сидела выпрямившись, теплые пальцы ее ног у него на шее. Тихие шаги на балконе. – Нет, это – комната женщины Джонсона. – Послышался голос снаружи. – Попробуй следующие две.

Продолжительное затишье и, наконец, стук в дверь. Голос мадам Франшон. Она очень извиняется, что побеспокоила миссис Вильерс, но предполагается, что вор нашел в отеле прибежище. Может быть г-жа Вильерс что-нибудь слышала или видела? Нет, сообщила в ответ Диана, вообще ничего. Могла бы мадам Франшон осмотреть внутренние комнаты? Ключи у г-жи Вильерс.

– Конечно, – сказала Диана. – Подождите минутку, – Она выскользнула из кровати, набросила на постель несколько полупрозрачных вещичек, открыла дверь и вернулась к разворошенному гнезду из ватного одеяла и бесчисленных подушек. – Ключи там, на столе.

Мадам Франшон потребовались всего несколько минут, чтобы определить, что во внутренних комнатах с закрытыми, неразбитыми окнами и невскрытыми дверями сбежавшего вора не было, но за это время Стивен подумал, что умрет от судорог и удушья. Хуже всего был последовавший поток извинений, и он почувствовал бесконечное облегчение, когда Диана резко оборвала их, закрыла двери за мадам Франшон и задвинула засов.

Стивен вынырнул на поверхность и постепенно стук в ушах прекратился.

– Ты должен выпить, Мэтьюрин, – прошептала она, взяв небольшой графин около кровати. – Ничего, что из моего стакана?

Она налила немного, и Стивен механически выпил до дна: огонь потек по жилам. Он узнал запах, тот же запах, что смешался с обычным запахом Дианы там, в постели.

– Это своего рода виски? – спросил он.

– Американцы называют его бурбон, – сказала она. – Еще капельку?

Стивен покачал головой.

– Твоя горничная здесь? Та, высокая, Пег? Отошли ее до завтра, прямо сейчас.

Диана вышла в другую комнату. Он услышал отдаленный звон колокольчика, а затем голос Дианы, который приказывал Пег взять с собой Абиджу и Сэма, на догкарте поехать в дом к мистеру Адамсу и передать ему эту записку. Надо полагать, прозвучали некие робкие возражения, поскольку голос Дианы повысился до резкого, властного тона и дверь захлопнулась с решительным щелчком.

Вильерс вернулась и села на кровать.

– Сделано, – сказала она, – Я отослал их всех прочь до утра понедельника, – она посмотрела на него нежно. Поколебавшись, налила себе в стакан с палец бурбона и спросила. – В чем ты замешан, Мэтьюрин? Спасаешься от разгневанного мужа? Это не похоже на тебя – прыгать из одной кровати в другую. В конце концов, ты – мужчина. Ты говорил со мной с той стороны окна как мужчина – как если бы мы были уже женаты. Ты назвал меня дурой. Возможно, я дура и есть. Я была в отчаянии, слыша вчера твой с Джонсоном разговор, но не встретившись с тобой после. Боже мой, Стивен, я была так рада услышать твой голос сейчас. Я уж думала, ты избегаешь меня.

Он повернулся к ней, и улыбка ее померкла. Стивен сказал:

– Я спасался от Понте-Кане и его банды. Они убьют меня, если смогут. Французы подстерегли меня на улице вчера – вот о чем я говорил с Джонсоном. А сейчас предприняли гораздо более решительную попытку. Послушай, дорогая, ты не могла бы сейчас одеться и пойти к британскому агенту по делам военнопленных? Скажи ему, что меня окружили, и я не могу выйти отсюда. Понте-Кане и Дюбрей живут в этом отеле, не так ли?

– Да.

– А остальные?

– Нет. Но все французы, военные и гражданские встречаются здесь. Здесь их всегда с полдюжины в холле.

– Верно, я сам их видел. Сейчас в воскресенье, Эндрюса может и не быть в Бостоне, в его доме этим утром не было света. Но у него есть еще коттедж у моря, где-то на этой стороне Салема. Хирепат знает, он там был. Ты могла бы увидеться с Хирепатом без Уоган?

– Запросто. Луиза за городом вместе с Джонсоном.

– Ага. Тогда, если Эндрюса нет дома, возьми Хирепата с собой на море. Скажи Эндрюсу, что если он сможет собрать группу наших офицеров, чтобы прикрыть нас, то все будет хорошо. Дюбрей никогда не рискнет вызвать общественный скандал, напав на «Асклепию», а к завтрашнему дню я подниму такой шум, что тайное убийство станет невозможным. Вызови карету и надень вуаль: никакой опасности нет, но будет лучше, если ты останешься незаметной. Есть ли какая-то вероятность, что гостиничная прислуга придет убирать комнату?

– Нет. Джонсон всегда настаивает, чтобы все делали наши собственные слуги-рабы, но если хочешь, можешь пройти в его комнаты. Они не выходят в коридор и у нас единственные ключи. Там, на столе.

Диана наклонилась, поцеловала его, и вышла из комнаты. Он слышал, как она попросила экипаж – было ли до Салема больше двух станций? Диана вернулась, одетая в дорожный костюм, в широкополой шляпе с вуалью – он и не думал, что женщины могут так быстро одеваться. Они обнялись и Стивен сказал:

– Я никогда не сомневался в твоей храбрости, моя дорогая. Прикажи кучеру ехать помедленнее в этом опасном тумане. Храни тебя Бог.

– Я запру тебя, – сказала Диана и ушла.

Стивен прошел в следующую комнату – большую гостиную, не закрытую ставнями, и по контрасту показавшуюся удивительно светлой. Туман поредел еще немного и, взобравшись на стул, он смог разглядеть тусклый силуэт ее фаэтона, выезжающего на дорогу. Затем экипаж повернул направо и еще раз направо, вниз в переулок, который Стивен недавно пересек, к дому мистера Эндрюса. Если агент окажется на месте, Диана вернется через двадцать минут, в противном случае, возможно, часа через два или три. Ей была присуща сила духа и способность поступать решительно в подобного рода непредвиденных ситуациях, закалка, как говорят моряки, и было невозможно не восхищаться ею, невозможно не любить ее.

Французские часы на каминной полке дважды пробили одиннадцать. Стивен сел, и, в то время как, глубоко погруженный в себя, он продолжал размышлять о Диане, его руки врача ощупывали болевшие ребра и куда сильнее пострадавшую голову. Он чувствовал себя странно опустошенным и не мог собраться с мыслями, которые неопределенно блуждали вокруг главного. Как доктор он пребывал в прекрасной форме, отметив, что восьмое и девятое ребра вероятно сломаны, но и только, еще слышалось что-то очень похожее на хруст при надавливании вдоль венечного шва на черепе, немного выше височного гребня, в то время как основная боль была с другой стороны – в чистом виде эффект повреждения в точке, противоположной месту удара. «Удивлюсь, если не будет сотрясения, – заключил он. – Но тошноты, разумеется, не обойдется». Это все, что мог сказать врач, и так как не было никакого лекарства, кроме отдыха, то мысли Стивена полностью вернулись к Диане. Взгляд на часы сообщил, что она, должно быть, отправилась в коттедж Эндрюса, и он представил ее уговаривающей этого нервного, взволнованного маленького человечка.

Потребовалось полчаса, чтобы пробудить в нем чувство долга. Он вернулся в спальню, взял ключи и прошел через длинную анфиладу комнат к личным покоям Джонсона, отпирая и закрывая за собой двери. Последняя комната явно была кабинетом: с большим шведским бюро, сейфом и значительным количеством папок и бумаг. Дверь в дальнем углу вела в уборную, в которой имелась также сидячая ванна. Это было очень кстати, потому что в этот момент появилась дурнота, как он и предполагал. Стивен встал на колени, его стошнило.

Отдышавшись и умывшись, он вернулся к исследованию комнаты, и оказался в затруднении: с чего начать? Руководствуясь научным подходом – управься сначала с самым легким, Стивен пролистал открытые папки и бумаги. По большей части это были личные записи и отчеты очень богатого человека, но нашлись также и некоторые интересные французские документы с переводами, выполненными стремительным почерком Дианы. Документы были датированы предвоенным временем: более свежие оказались выполнены почерками, которые он не мог распознать, за исключением почерка Луизы Уоган.

Но даже в этом случае Диана обладала полезными знаниями о закулисном фоне французских взаимоотношений. Заметки о военной ситуации на Великих озерах и канадской сухопутной границе, закодированный список, скорее всего, агентов на той территории. Заметка о Стивене: «Понте-Кане подтверждает, что у Мэтьюрина есть намерение остаться в Штатах: вознаграждение в виде куска земли в районе, крайне интересном для натуралиста, могло бы перевесить чашу весов». Еще счета и официальная корреспонденция, списки военнопленных с пометками и допросами. Ничего особо важного, но среди ненужного встречались и полезные сведения.

Он перенес внимание на стол. Ни один из ключей не подошел, что было весьма примечательно. Но шведские бюро в целом не представляли большой трудности для того, кто к ним привык, и как только Стивен нашел, какая из декоративных кнопок управляет задней защелкой, одно твердое нажатие ампутационного ножа освободило механизм, и верхняя крышка откинулась.

Первое, что бросилось в глаз – это блеск ожерелья Дианы в открытом футляре. Оно переливалось даже в этом бледном призрачном свете, а около него, под тяжелым пресс-папье в виде обсидианового фаллоса, оказалось письмо, адресованное Стивену. Печать была сломана, – он был не первым, кто прочел его:

«Дорогой Стивен, я слышала ваш разговор и ожидала тебя, но увидела, что ты ушел, так и не зайдя ко мне. Что же это может значить? Я раздражаю тебя? Я не дала тебе ясного ответа – нас прервали – и, возможно, ты подумал, что я отклонила твое предложение. Но это не так, Стивен. Я с радостью выйду за тебя замуж, когда пожелаешь. Стивен, дорогой, ты оказываешь мне даже слишком большую честь. Мне не следовало отказывать тебе в Индии – это было против голоса сердца – но теперь я полностью твоя, такая как есть.

Диана»

P.S. Он берет свою шлюху в поместье: навести меня – мы проведем вместе все воскресенье. Передавай привет кузену Джеку.

Не успел Стивен толком осознать смысл прочитанного, как услышал около двери какой-то звук, негромкое металлическое позвякивание в замке. Конечно, это не Диана. Он схватил пресс-папье, тихо закрыл бюро и встал позади открывающейся двери.