Текст книги "Военная фортуна"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
Это был Понте-Кане, с теми же самыми намерениями, что и у Стивена. Француз, очевидно, был знаком с кабинетом и экипирован лучше, чем доктор. Понте-Кане выбрал одну из множества отмычек на связке, открыл сейф, вынул из него книгу и перенес на стол. Опытная рука сразу нащупала скрытую кнопку, француз откинул крышку бюро и сел, чтобы скопировать записи в книге. Подвинув алмазное ожерелье, чтобы освободить место для бумаги, которую вынул из кармана, он заметил письмо.
– О, о, la garce, [53]53
Вот потаскуха (фр.).
[Закрыть]– прошептал он, когда он прочитал. – О, la garce.
Стивен держал пистолет наготове, но хотя это была внутренняя комната, окруженная остальными, ему не хотелось поднимать шум. Понте-Кане напрягся и насторожился, вскинув голову, как будто почувствовал угрозу. Стивен шагнул вперед и, поскольку, француз повернулся, обрушил массивный обсидиан ему на голову, разбив и то и другое. Понте-Кане упал на пол, потеряв сознание, но грудь продолжала вздыматься. Стивен склонился над ним с ампутационным ножом в руке, нащупал все еще бьющуюся сонную артерию, перерезал её и отскочил от брызнувшей струи крови. Потом подтащил тело к сидячей ванне, подложил полотенца и циновки, чтобы кровь не просочилась этажом ниже, и обыскал карманы мертвеца. Ничего важного не нашлось, но он взял пистолет Понте-Кане и часы, поскольку остался без своих – его часы, превосходный Брегет, в точности как этот, были отняты несколько лет назад, когда его захватили французы недалеко от побережья Испании.
Заменив окровавленный стул на чистый, Стивен сел к открытой книге. Заметки о беседах Джонсона с Дюбреем, копии писем своему шефу, повседневная деятельность, планы на будущее, все незашифрованное и совершенно откровенно: неудивительно, что Понте-Кане пришел сюда. С этой книгой все секреты союзника открылись бы для Понте-Кане без утайки.
На самой последней странице, после жалобы о нападении французов на доктора Мэтьюрина, Джонсон написал:
«У меня будет с ним еще один разговор в понедельник, когда я предполагаю надавить сильнее. Если, тем не менее, он продолжит упрямиться, я думаю в обмен на свободу действий с Ламбертом и Брауном осторожно предоставить его Дюбрею, предпочтительно в месте, где это не будет волновать общественное мнение. Я уже репатриировал фактически всех здоровых военнопленных, чтобы предотвратить любой неприятный инцидент».
Написал ли это Джонсон прежде, чем прочитал письмо Дианы, или после того? Если прежде, то дал ли Дюбрею свободу действий или француз, боясь, что Стивен уступит уговорам в понедельник, еще раз решил поставить Джонсона перед совершившимся фактом? Это были интересные размышления, но в настоящий момент чисто умозрительные. Стивен вернулся к изучению книги. Читать стало легче – полуденное солнце частично рассеяло туман. С приходом света город проснулся – шум движения на улице достиг привычного уровня, а неподалеку кто-то запускал фейерверк. Возможно праздник? Еще одна американская победа на море? Боль в голове нарастала и, несмотря на улучшившееся освещение, глаза Стивена не могли сфокусироваться надолго.
Погрузившись в чтение, свои догадки и боль, он не заметил, как начала открываться дверь, которую Понте-Кане оставил незапертой, и спохватился, когда та уже не распахнулась наполовину.
– Tu es lа, Jean-Paul? [54]54
Жан-Поль ты здесь? (фр.).
[Закрыть]– шепотом спросил Дюбрей.
На этот раз выбора нет: уже не до тишины. С пистолетом наготове Стивен поднялся и одновременно развернулся, уткнул ствол в грудь отшатнувшегося Дюбрея и выстрелил. Тот отступил назад в проем открытой двери и, медленно оседая, упал. Выражение изумления и злости так и не сошли с его лица пока голова не стукнулась о пол, уже безжизненная и безразличная ко всему.
Стивен стоял с дымящимся пистолетом в руке, прислушиваясь к оглушительному звуку выстрела, который, казалось, надолго наполнил и комнату, и его голову. Запах пороха и опаленной ткани. Медленно, медленно текли минуты. Похоже, никто не услышал выстрела. Ни топота бегущих ног, ни стука во внешнюю дверь, ничего вообще, только часы пробили четверть, и снаружи какая-то процессия прошла мимо отеля – отдаленные приветствия, взрывы смеха, раз-другой.
Напряжение снизилось до терпимого уровня. Стивен положил пистолет на пол и перетащил Дюбрея в уборную, в сидячую ванну.
– Прямо-таки кончина Тита Андроника, – сказал он с оттенком черствой жестокости, опуская тело в ванну.
Он обнаружил, что сильно потрясен, и удивился почему. Он даже не обыскал Дюбрея. Почему бы и нет? В явных и тайных битвах трупов он видел предостаточно, с сотню и всё же это убийство вызывало у него отвращение. Это было странно: он должен был или убить или быть убитым, а Дюбрей был тем, кто до смерти замучил Каррингтона и Варгаса. И все же это было, и он обнаружил, что читает чисто механически, едва осознавая что-либо важное… глупость собственного поведения и поведения врагов и все – с благими намерениями. Утро, наполненное чрезмерным насилием, физическое и, возможно, моральное истощение, были очевидными причинами такого состояния, и все же было странно, что он не мог справиться со своими мозгом и заставить его ответить на вопрос.
Что же делать дальше? Он задавал себе этот вопрос снова и снова. Единственным выходом было покинуть отель, в холле которого полно французов, что невозможно. Тем не менее, он точно должен забрать эти документы и Диану, но как только Джонсон вернется, «Асклепия» перестанет служить убежищем. Настоящий тупик.
Он слышал, как вернулась Диана. Она разговаривала с кем-то, и на мгновение он подумал, что с Джонсоном, вернувшимся раньше, чем предполагалось, возможно, будучи предупрежден предательницей Пег, но затем Стивен понял, что это голос Хирепата.
Он пошел к ней, дверь за дверью и они встретились в столовой. Ее лицо выражало обеспокоенность и удрученность.
– Мне очень, очень жаль, Стивен, любимый, но Эндрюса не было в коттедже, – сказала Диана, едва увидев его. – Он вернулся в Галифакс с картелем, которым отправили почти всех военнопленных.
– Не бери в голову, дорогая, – сказал мягко Стивен – он почувствовал безграничную жалость к ней, и не мог сказать почему. – Хирепат с тобой?
– В гостиной.
– В холле есть французы?
– Да, настоящая толпа, разговаривают и смеются, некоторые в военной форме, но ни Понте-Кане, ни Дюбрея.
Они прошли в гостиную. Хирепат поприветствовал Стивена и бросил на него обеспокоенный взгляд, но Стивен отделался неопределенным «здрасьте» и сказал, что должен написать записку.
– В моей комнате есть письменный стол, – сказала Диана, открывая дверь и показывая направление.
Какое-то время он бессмысленно пялился на бумагу, а потом написал:
«Джек, мне пришлось убить двух французов. Внизу еще французы и я не могу выбраться – они попытались убить меня сегодня утром. Я должен вытащить Диану отсюда любой ценой, а также некоторые бумаги и себя, если это вообще возможно. Уоган не подходит – только не говори этого Хирепату – не подходит и „Асклепия“. Чоут или отец Костелло, который должен поженить нас, могли бы найти Диане убежище. Я сам не свой. Джек, сделай, что сможешь. Верзила-швейцар может оказаться другом».
– Мистер Хирепат, – сказал он, возвращаясь, – могу ли я попросить Вас передать письмо капитану Обри, как только вы увидите его? Это крайне важно для меня, в ином случае я бы не осмелился побеспокоить вас.
– С радостью, – сказал Хирепат.
Они остались одни, Диана передвигалась по комнате, зажигая свечи и задергивая занавески. Время от времени она посматривала на него, а потом сказала:
– Боже мой, Стивен, я никогда не видела тебя в таком подавленном состоянии и таким бледным. Ты что-нибудь ел сегодня?
– Ни крошки, – сказал он, пытаясь улыбнуться.
– Я мигом закажу еду. А пока ее несут, ложись на мою кровать и выпей. Я думаю, уж с этим ты справишься. Налей и мне тоже.
Так он и сделал – сейчас его голова просто раскалывалась, но сказал:
– Никакой еды.
– Тебе не нравится, что я пью, не так ли? – спросила она, наливая бурбон.
– Да, – сказал он. – Ты просто портишь цвет лица, Вильерс.
– Виски влияет плохо?
– Алкоголь огрубляет кожу, уверяю, это – факт.
– Я пью немного, только когда взволнована, как сейчас, или чтобы поднять настроение. И поскольку я тоскую с тех пор, как приехала сюда, то осмелюсь сказать, что должно быть поглотила несколько галлонов. Но с тобой, Стивен, мне не будет грустно. – После длинной паузы она заговорила снова. – Помнишь, много лет назад ты спросил меня, читала ли я Чосера, а я переспросила: «Грязного старого Чосера?». А ты укорял меня за такие слова? Но, по крайней мере, он действительно говорил:
«От пьяной женщины не жди отказу,
Распутники тем пользуются сразу».
– Диана, – резко оборвал ее Стивен, – знаешь ли ты кого-нибудь в Америке… Есть ли у тебя проверенный друг, которому ты можешь доверять, и к которому можешь бежать?
– Нет, – сказала она удивленно. – Ни души. Как я могла, в моем-то положении? Почему ты спрашиваешь?
– С твоей стороны было очень любезно написать мне вчера письмо, очень, очень приятное письмо.
– Да?
– Оно ко мне так и не попало. Я нашел его в столе у Джонсона, рядом с твоими брильянтами.
– Ох, Боже мой, – воскликнула она, смертельно побледнев.
– Очевидно, мы должны бежать прежде, чем он вернется, – сказал Стивен. – Я написал Джеку, посмотрим, что он сможет сделать. Если ничего, то что ж, есть и другие возможности.
Вероятно, они и были: но какие, кроме безоглядного бегства в темноту? Его мозг не мог, не способен был справиться с проблемой быстро и решительно: мыслить четко и здраво было не в его власти.
– Я и не беспокоюсь, – сказала Диана, беря его за руку. – И не подумаю, пока ты рядом.
Глава восьмая
– Могу я видеть капитана Обри? – спросил Майкл Хирепат.
– Как вас представить? – спросил швейцар.
– Хирепат.
– Вы не мистер Хирепат.
Глядя в эти черные холодные глаза, Хирепат ответил:
– Я – сын Джорджа Хирепата. Принес капитану записку от доктора Мэтьюрина.
– Посещение запрещено. Я отнесу ее.
Индеец вскоре вернулся вместе с сестрой милосердия и уже более дружелюбным тоном сказал:
– Поднимайтесь, мисс покажет вам дорогу.
– Мистер Хирепат! – вскричал Джек, протягивая руку. – Сердечно рад вас видеть. – Дверь захлопнулась. – Проходите, присаживайтесь рядом с кроватью. Доктор не ранен?
– Нет, не то, чтобы ранен, сэр, скорее странно заторможен: я бы сказал, ошеломлен.
– Вы заметили французов, выходя из отеля?
– Да, сэр. Это их излюбленное место встреч, в холле сидело восемь или девять, военных и гражданских.
Бывший капитан всегда казался Майклу Хирепату могучим, а сейчас, сев в постели, – и того больше: он выглядел еще массивнее, шире и сердитее, чем когда-либо на борту «Леопарда». Затем, после мрачной, задумчивой паузы Джек сильным, решительным голосом сказал:
– Вы не подадите мне рубашку и бриджи?
Хирепат беспрекословно исполнил, но когда Джек снял перевязь и затолкал раненную руку в рукав, Хирепат вскричал:
– Сэр, доктор Мэтьюрин, конечно, никогда не позволил бы…
– Мои пальто и обувь в том высоком шкафчике, – было единственным ответом, – мистер Хирепат, ваш отец дома?
– Да, сэр.
– Тогда помогите мне спуститься по лестнице и покажите дорогу к его дому. Проклятая пряжка!
Хирепат нагнулся и застегнул её, подал Джеку пистолет и помог спуститься по лестнице.
– Не то, чтобы я недостаточно ловок, – заключил Джек, – но, когда пролежишь какое-то время, иногда теряешь равновесие, когда дело доходит до лестницы. Но, Богом клянусь, я не споткнусь больше.
Но в холле их остановил швейцар.
– Вам запрещено выходить, – сказал он, держа руку на засове, запирающем дверь.
Джек, насколько смог, придал лицу дружелюбное выражение и сказал:
– Я только собирался прогуляться, чтобы повидать доктора Мэтьюрина. – Его левая рука сжалась вокруг ствола пистолета, он прикинул силу удара, необходимого чтобы вырубить такого крепко сложенного человека. – У доктора неприятности, – добавил он, вспомнив записку Стивена.
Индеец открыл дверь.
– Если ему нужна моя помощь, – не меняясь в лице, сказал он, – то я к его услугам. Освобожусь через полчаса, при необходимости – быстрее.
Джек пожал ему руку, и они вышли в туман, такой же густой, как и утром.
– Представляешь, эти проклятые французские шавки набросились на Стивена этим утром. Хотели убить его, если повезет. Это как напасть на судно в нейтральном порту. Господи, покрой их язвами…
Остальная часть богохульств, которые он проревел, была неразборчива.
И все же, когда они подошли к дому, внешне Джек вполне успокоился. Он попросил Хирепата зайти первым и сообщить отцу, что Джек хочет увидеться с ним наедине, а когда его провели в кабинет, обнаружил, что этот массивный человек выглядит заинтересованным и недоумевающим, но доброжелательным.
– Рад видеть вас в своем доме, капитан Обри, – сказал он. – Прошу, садитесь, налейте стакан портвейна. Искренне надеюсь и полагаю, что это не было неблагоразумно, в таком тумане, с вашей…
– Мистер Хирепат, сэр, – сказал Джек, – я пришел в ваш дом, потому что вы – человек, которого я уважаю и которому доверяю. Я пришел просить вас об услуге. Знаю, что если вы не сможете ее оказать, если вам придется дать отказ, вы не проболтаетесь.
– Вы оказываете мне честь, сэр, – сказал Хирепат, хмуро взглянув на него, – благодарен за эту уверенность. Пожалуйста, назовите эту услугу: если вопрос в дисконтировании векселя, даже крупного векселя – не беспокойтесь.
– Вы очень добры, но все обстоит намного серьезнее, чем любой вексель, который я могу выписать.
Хирепат помрачнел. Джек на мгновение задумался и сказал:
– Мистер Хирепат, вы показывали мне два принадлежащих вам прекрасных барка, пришвартованных недалеко от «Асклепии». Когда они плавали, перед этой проклятой войной, то, осмелюсь предположить, ваши капитаны не хотели, чтобы их лучших матросов насильно завербовали. Осмелюсь даже сказать, что на кораблях есть тайники.
– Может и так, – ответил Хирепат, склонив голову набок.
– И зная вас, сэр, осмелюсь предположить, что это самые лучшие тайники, которые только возможно представить. – Хирепат улыбнулся. – Не буду ходить вокруг да около, скажу прямо: мой друг Мэтьюрин окружен шайкой французов, которые хотят его убить. Стивен затаился в отеле Франшона и не может выбраться. Я хочу вытащить его оттуда, и, с вашего позволения, спрятать на одном из барков.
Джек заметил, как на большом багровом лице Хирепата промелькнуло согласие и облегчение.
– Но и это еще не все. Буду с вами полностью откровенен – он также пристукнул пару французов по голове: уверен, никто еще не знает, но долго скрывать такое невозможно. Также Стивен хочет взять с собой английскую леди, на которой намерен жениться, миссис Вильерс, кузину моей жены.
– Доктор Мэтьюрин намерен жениться на миссис Вильерс и забрать с собой? – вскричал Хирепат, абсолютно уверенный, что, если Диана исчезнет, то Луиза Уоган займет ее место. Он также знал, что в настоящее время Луиза находится в поместье вместе с Джонсоном, и что Джонсону его Кэролайн совсем не нужна.
– Да, сэр. И что важнее, намного важнее – когда будет подходящая погода и прилив, я сам хочу сбежать и уплыть с ними на лодке, если вы можете ее одолжить. Я не давал обязательства не пытаться сбежать, и ничем не связан. Рыбачья плоскодонка подойдет. Стивен Мэтьюрин – очень ученый человек, но я не доверю ему даже пересечь на плоту лошадиную запруду, и должен плыть с ним. Итак, сэр: я изложил вам простой, исполнимый план и, клянусь честью, не думаю, что исказил что-либо или скрыл какой-то риск.
– Уверен, что нет, – сказал Хирепат, шагая взад-вперед, сложив руки за спиной. – Я очень уважаю доктора Мэтьюрина… Поражен тем, что вы мне рассказали…
– Вы хотите это немного обдумать?
– Нет, нет. Я не тороплюсь с ответом только потому, что не могу прийти к выводу, который них лучше: «Орион» или «Арктур» – имею в виду, в плане тайника. Леди и два джентльмена… это должен быть «Арктур» – намного больше места. На борту придурок сторож… однако, это не имеет никакого значения. Но, сэр, скажите мне, как вы предполагаете вытащить мистера Мэтьюрина?
– Прежде, чем предлагать какой-то план, я подумывал провести разведку местности: черная лестница, конюшни, комнаты слуг и прочее. Все, что я знаю – это то, что сообщил ваш сын, и что узнал из краткой записки Мэтьюрина. Знаю, что он находится в комнатах миссис Вильерс – ваш сын видел его там, но я совсем не знаком с местностью.
– Пусть зайдет мой мальчик, – сказал Хирепат. – Майкл, где у Франшона находятся комнаты миссис Вильерс?
– На первом этаже, сэр, на фасаде, и выходят на длинный балкон.
– Балкон? – переспросил Джек. Легкий крюк и веревка прекрасно подойдут. Но сначала нужно было обдумать другие вещи. – Скажите мне, французы в холле казались обеспокоенными, взволнованными, подавленными? Были ли они вооружены, общались ли с персоналом отеля или официальными лицами?
– Вовсе нет, сэр, – отвечал младший Хирепат. – Смеялись и разговаривали, как в кафе или клубе. Что же касается оружия – у офицеров были сабли, но ничего другого я не приметил.
Джек попросил Майкла нарисовать план отеля: труд долгий и малоуспешный – молодой Хирепат не был одарен ни художественными способностями, ни зрительной памятью. Время от времени его отец, который знал отель хорошо, добавлял коридор или лестничный пролет, но через какое-то время предоставил все Майклу, а сам шагал взад-вперед или смотрел на туман из окна.
– Придумал, – вскричал он, наконец, прерывая их. – Придумал. Осенило. Корзина для грязного белья и жженая пробка. Доктор Мэтьюрин весит не больше девяти стоунов. Капитан Обри, мой сторож на «Арктуре» – чернокожий: давайте вымажем жженой пробкой ваше лицо и руки, чтобы вы могли занять его место. Самого сторожа я отошлю в Салем или Марблхед, никто не заметит подмены, а если и заметит, то не задумается. Отелло! – вскричал он.
Лицо Хирепата сияло, побагровев от возбуждения и предстоящего триумфа, глаза из тускло-рачьих стали молодыми и блестящими. Возможно, даже слишком молодыми, подумали Джек с Майклом, с удивлением глядя на него: слишком молодыми и немного пьяными. Но уровень жидкости в графине не уменьшился и на стакан и, если уж не голос, то рука и поступь старика были тверды.
– Отелло! Вы уже раскусили моего Фальстафа, сэр, уверен? Ха-ха, мы перехитрим французов, прокляни Господь их мошеннические уловки. Я испытываю огромнейшее уважение к доктору Мэтьюрину.
– Я не совсем вас понял, сэр, – сказал Джек.
– Отчего же, Фальстаф и корзина для грязного белья, не припоминаете? В пьесе они унесли его в корзине для грязного белья, хотя он весил в пять раз больше доктора. У нас есть такая огромная корзина. Майкл, сбегай и спроси свою тетку, где находится огромная корзина. Господь меня любит, – сказал он, – я снова чувствую себя молодым. Мы унесем его прямо под их сифилитичными французскими носами. Из ее… ее знакомства с мистером Джонсоном, полагаю, что леди вне опасности? Извиняюсь за нескромность.
– Полагаю, она может приходить и уходить, как ей вздумается, – сказал Джек. – По крайней мере, пока не вернулся Джонсон. А он, насколько понимаю, сегодня вечером занят.
Они понимали друг друга, понимали чем именно занят Джонсон, и когда Майкл Хирепат вернулся, внешность явно выдавала их.
– Корзину трогать нельзя – она в прачечной полная грязной одежды, – доложил Майкл.
– Выбрось ее оттуда и принеси корзину сюда, – приказал мистер Хирепат. – Нет. Сначала скажи Авденаго, что мне нужна карета – править буду сам, – а затем сгоняй на «Арктур» и отошли Джо в Салем: дай ему какое-нибудь срочное сообщение для Джона Куинси, которое нужно отвезти сразу. Проследи, чтобы он ушел с корабля, и забери у него связку ключей. Скажи, чтобы поднялся на борт «Спики» и оставаться там, пока я не пошлю за ним. Итак, сэр, что вы думаете о моем плане? Простой и исполнимый, а? Поскольку я сам человек простой, то и вещи люблю простые и открытые: как, полагаю, и вы сами.
– В самом деле, сэр, план очень хороший, – сказал Джек. – И у него огромные преимущества – их слишком много, чтобы пересказывать. Но дайте мне возможность скорректировать его после того как осмотримся на месте – вдруг появится нечто непредвиденное. Полагаю, что балкон может быть полезен и, возможно, неплохо взять крюк и, скажем, саженей десять крепкой веревки.
– Как пожелаете, хотя я сомневаюсь, что вы вообще увидите свой балкон – туман сгущается: отсюда теперь я едва могу различить свет у соседа, Доусона, хотя полчаса назад тот виднелся довольно четко. Единственное, что меня волнует, так это мои чернокожие, которые понесут корзину.
– Они обязательно должны быть чернокожими?
– Нет. Но это покажется более естественным и пройдет незамеченным.
– Если вы меня покрасите, как предлагали ранее, я могу стать одним из них.
– Но ваша рука, уважаемый сэр, ваша рука, и общее состояние здоровья?
– Моя левая рука еще никогда не была здоровее и, уже достаточно сильна, чтобы нести половинку Мэтьюрина. Смотрите.
Он огляделся вокруг в поисках какого-нибудь тяжелого предмета, склонился над высокой мраморной тумбой и высоко поднял ее.
– И все же, сэр, – продолжил он, – подумав, полагаю, что мы должны сначала разведать обстановку. Операция по захвату корабля, если не знаешь гавань и течения, часто заканчивается бессмысленной тратой жизней. Конечно, отошлите своего сторожа, а пока ваш сын не вернулся, мы сможем взвесить наши предложения, посоветоваться и все обдумать.
– Очень хорошо. Майкл, возьми маленькую кобылку.
Пауза оказалась краткой, и мистер Хирепат заполнил ее, нарисовав улучшенный план отеля, принеся корзину, несколько пробок, веревку и крюк, зарядив мушкетон и три кавалерийских пистолета двойным зарядом пороха и пуль. Он был возбужден как мальчишка, и было ясно, что ему хочется сделать все сразу: даже упоминание о разведке ему не нравилось – он надеялся нанести главный удар, как часто называл его, одним махом. По большей части его ум был занят поиском второго негра, и тогда-то Джек подумал об индейском привратнике. Но насколько на него можно положиться? Будут вопросы, много вопросов, когда найдут мертвых французов, и Джеку не хотелось, чтобы их всех троих обнаружили в тайнике на борту «Арктура». Не хотел он и чтобы Хирепат совал голову в петлю.
– Есть еще один небольшой момент, который нужно обдумать, – сказал Джек, – кто подержит лошадей, если только вы не останетесь на козлах?
– О, что до этого, – сказал Хирепат, – то любой уличный мальчишка подержит. Всегда найдутся уличные мальчики, шатающиеся вокруг отеля, чтобы подержать лошадей.
– Верно, – сказал Джек, – но разве ваш уличный мальчишка не узнает мистера Хирепата?
– О, – сказал мистер Хирепат. – О да, действительно: мне лучше всего оставаться на козлах, в тени.
Джек взглянул ему в глаза. «Лучше бы я не трогал этой темы», – поразмыслил он и сказал:
– Могу я попросить у вас штатское пальто, мистер Хирепат? Эполеты весьма заметны, даже туманной ночью.
Разумеется, Джек был заметной фигурой в мундире пост-капитана, за исключением сабли, которую пришлось сдать.
– Возможно, ливрея слуги или, еще лучше, сюртук и простая круглая шляпа, если есть под рукой.
– Вы подумали обо всем, – сказал Хирепат и поспешно вышел. – Его энтузиазм, на мгновение затухший, вспыхнул снова, когда он предложил Джеку на выбор различные пальто и тот согласился на потертый габардин мрачного цвета. – Но мы должны убрать ваши волосы, уважаемый сэр, прежде чем превратим вас в убедительного черномазого.
Волосы Джека были длинными и желтыми, он носил их собранными вместе и перевязанными на уровне лопаток черной лентой.
– Принесу ножницы. И теперь я подумал, что сок грецкого ореха подойдет намного лучше, чем жженная пробка. Вы не будете возражать против сока грецкого ореха, капитан Обри?
– Да никогда в жизни, – сказал Джек. – Как только мы изучим окрестности и выработаем окончательный план, вы можете окрасить меня с головы до пят и, если изволите, обрезать волосы.
Они притихли, прислушиваясь к возвращению Майкла. Хирепат возился с корзиной для грязного белья, мушкетоном и веревкой, принес один потайной фонарь и два обычных, и корзинку с едой для тайника, Джек изучал план. Он не сожалел о своем шаге – единственно возможном для него, но сожалел о рвении старого Хирепата. Джек не был уверен в том, как старый джентльмен поведет себя, если их предприятие из игры превратиться во серьезное, возможно, очень кровавое дело, и очень переживал, что еще слишком рано. Для такой операции, чем позднее и безлюднее, тем лучше, и ему предстояло сдерживать Хирепата. Не видел он потребности и в неграх. Слуги из отеля будут более естественны.
– Он здесь, – сказал Хирепат и мгновение спустя вошел его сын. – Все хорошо, Майкл?
– Да, сэр. Джо на пути в Салем на телеге Гуча. Карета ждет во дворе, а Авденаго я отправил спать.
– Молодчина. Теперь давайте загрузим все вещи: они как раз войдут в корзину для грязного белья. Аккуратнее с мушкетоном. Поторапливайтесь, поторапливайтесь. Теперь, сэр, сюда, пожалуйста.
– Во-первых, – сказал уверенно Джек, – я прошу отвезти меня к барку. Это – основное правило тактики – убедиться в путях отступления.
Его тон был так убедителен, так авторитетен, что мистер Хирепат не возражал, хотя выглядел немного недовольным.
Хирепат залез на козлы, и они выкатили с конного двора. Джеку сразу стало ясно, что мистер Хирепат умелым извозчиком не является. Они со скрежетом зацепили круглый валун на углу улицы. Волнение возницы передалось лошадям и, несмотря на туман, карета скоро запрыгала и заскрежетала по мостовой в таком темпе, что пассажиры были вынуждены крепко вцепиться, в то время как мистер Хирепат настойчиво продолжал:
– Но, Роджер. Полегче, Бесс. Полегче, Роб. Эй, там!
Они почти врезались в двух пьяных солдат и оттеснили один кабриолет прямо на тротуар, но к счастью, движения на улицах было мало, и по мере приближения к гавани лошади успокоились. Хирепат заехал в свою обычную таверну – или, скорее, кони привезли его туда, – и по причалам они пошли к «Арктуру», неся фонарь и корзинку с едой.
– А теперь, сэр, – сказал мистер Хирепат, ведя их вниз, – я покажу нечто, что, как полагаю, удивит вас.
Вниз, туда, где пахло смолой, такелажем и трюмной водой, потом в корму, в хлебную кладовую. И вот они стоят внутри: пустое пространство, полностью обитое листовым железом, против крыс, и все еще пахнущее сухарями. Мистер Хирепат нажимал на деревянные планки, к которым крепились листы железа, дергал их, стучал по панелям, издававшим один и тот же полый грохот.
– Где же это? – бормотал он. – Проклятье, мои глаза, могу поклясться… видел это сотню раз.
– Полагаю, вот эта, сэр, – сказал его сын, поворачивая планку. Металлический лист откинулся вверх на петлях, открывая каморку, где могли спрятаться на время обыска корабля четыре или пять человек.
– Вот! Только посмотрите на это, – вскричал мистер Хирепат. – Говорил же, что смогу удивить вас.
И отец, и сын были жутко довольны, и у Джека не хватило духа сказать, что он видел подобное с полдюжины раз, по крайней мере, когда еще мичманом или лейтенантом его посылали на торговые корабли для принудительной вербовки всех, кого сможет найти. Но упавшее настроение немного приподнялось, когда он подумал, что это собьет с толку сухопутных крыс, и что хотя офицеры Королевского флота могли бы обнаружить это с легкостью, то у офицеров американского флота нет практики подобного рода, так как они никогда не занимались принудительной вербовкой: их команды составлены из отборных добровольцев. Все же, с другой стороны, множество американских моряков скрывалось от мобилизации в бочках, в кладовой или подобных местах, и многие из американских офицеров ранее командовали торговыми судами.
Мистер Хирепат показал защелку изнутри, которая откидывала створку, убрал внутрь корзинку и дал запасной набор ключей.
– Теперь, сэр, – сказал он, глядя в свете фонаря на часы, – теперь на нашу разведку. Становится поздно.
Когда они подъехали к отелю, до наступления темноты оставалось еще слишком долго. Столкновение в начале поездки повредило внутренний постромок, который разорвался совсем, когда мистер Хирепат врезался в стоявшую ручную тележку по пути из гавани.
Имевшаяся у них веревка сгодилась для починки, но это был долгий и кропотливый труд: фонари к тому времени прогорели, и их следовало вновь зажечь внутри кареты, потайной же фонарь давал слабый свет. Своенравные лошади все время беспокоились. Инцидент произошел на углу Вашингтон-стрит, и хотя большая часть Бостона уже спала, собралась небольшая толпа, подавая советы, а двое из них даже обратились к мистеру Хирепату по имени.
В начальной стадии починки Хирепат был болтлив, полон предложений, стремился что-то сделать, но к моменту, когда Джек скрепил и починил постромок при помощи крепкого троса и задней половины бича, Хирепат успокоился, хотя и был склонен искать виновных и обижаться. Когда, наконец, они подъехали к отелю, он почти замолк.
Джеку эти симптомы были хорошо знакомы: довольно часто видел их во время длинного броска на шлюпках к враждебному берегу, перед тем, как батареи откроют огонь. Молодой Хирепат, напротив, был спокоен, уверен, не дергался, сносил упреки отца с исключительным терпением.
Было уже поздно, слишком поздно для уличных мальчишек, которые могли бы подержать лошадей. Настолько поздно, что в отеле не подавал никаких признаков жизни, кроме пения в баре: «Marlbrouk s'en va-t-en guerre, mironton mironton mirontaine» [55]55
Мальбрук в поход собирался, миронтон, миронтон, миронтен (фр.).
[Закрыть] и огней в холле.
Джек нацелил подзорную трубу на фасад и стал внимательно разглядывать его. Пока чинили постромок, с норд-веста подул бриз, и хотя туман все еще был довольно плотным, между дрейфующими полосами он различил очертания балкона. Карета остановилась, но не прямо напротив входа, а немного вниз по улице. Джек вышел и сказал Майклу Хирепату:
– Загляните в отель. Осмотритесь, что к чему, скажете, что мы здесь и возвращайтесь. Вы в порядке, Хирепат, или нет?
– Да, сэр, – ответил молодой Хирепат.
Майкл прошел по тротуару в отель, свет из открывшейся двери упал на тонкий туман, а пение стало громче: «Marlbrouk ne revient plus». [56]56
Мальбрук больше не вернется (фр.).
[Закрыть]
Джек прошелся вокруг лошадей – правая передняя была особенно беспокойной и доставляла неприятности, вся упряжка вообще казалась тревожной и возбужденной, и кошка, пересекавшая улицу с котенком во рту, заставила лошадей подпрыгнуть. Со своей позиции Джек изучал отель. Глаз сразу зацепился за шкив, оставленный рабочими и свисающую веревку – это сулило большие возможности. Двое мужчин прошли мимо, когда они посмотрели на карету, Джек сделал вид, что занят с гужем, а мистер Хирепат поднял воротник пальто, спрятав в него лицо, и натянул шляпу еще глубже. Еще один быстро прошел, что-то бормоча под нос. Их миновали глубоко погруженные в беседу мистер Эванс с «Конститьюшн» вместе с коллегой. Потом темнокожая женщина с большой плоской закрытой корзиной на голове.
