Текст книги "Черные шляпы"

Автор книги: Патрик Калхэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Патрик Калхэйн
Черные шляпы

Посвящается Стиву Лэкли, сделавшему первый выстрел.

«Смешно…» – последнее, что произнес Док Холидэй.

«Всегда найдутся те, кто скажет, что все случается лишь потому, что богатым лед достается летом, а бедным – зимой…» – последние слова, написанные Бэтом Мастерсоном.

«Допустим, допустим…» – последние слова Уайатта Эрпа.

Часть первая
Играем в покер[1]1
  На жаргоне игроков – дело серьезное.


[Закрыть]

Глава 1
Апрель 1920 года

Ночью, когда эти ублюдки подстрелили Вирджила, была такая же гроза.

Темно, темнее, чем внутри сжатого кулака, струи дождя хлещут с востока, хлещут наотмашь, невидимые, пока их не осветит вспышка молнии.

Уайатт Эрп не особо замечал за собой склонность к рефлексии, но сейчас он понял, что чаще всего воспоминания пробуждаются от схожей погоды. А что тогда, в Тумстоуне? Почти сорок лет назад? Эта толпа трусов подстерегла Вирджила, работавшего инспектором и делавшего обычный полуночный обход. Они избили его и искалечили ему левую руку своей картечью. Своим предательством.

Сейчас Уайатт сам был в засаде, и его ночные прогулки едва ли были похожи на работу инспектора. Хотя у него в кармане и был жетон частного детектива, подарок от друзей из полиции Лос-Анджелеса, для которых он иногда выполнял кое-какие дела.

Не такие, как это.

Мотель Лоумэна в северной части шоссе Сан-Фернандо представлял собой дюжину глинобитных домиков, крашенных в розовый цвет. Два ряда по шесть домиков по краям засыпанного гравием внутреннего двора, крошечные прудики, временами отражавшие белые вспышки молний. Сегодня была среда, а тогда, в понедельник, покрытые зеленью предгорья Вердаго были освещены оранжевым закатным солнцем, придававшим величественный вид этой, по сути, маленькой убогой деревушке, в которую приезжали на свидания.

К ночи холмы превратились в неясные силуэты, темные плечи, поднятые, чтобы укрыться от хлещущего ливня. Уайатт и сам чувствовал себя так же.

Чертово семейное дело.

Не слишком благородное занятие для мужчины, не так ли? По крайней мере, в Городе Ангелов «медные значки» давали ему настоящие поручения – поймать типов, находящихся в розыске, если они сбежали в Мексику, не придавая это огласке, надавать пинков тем, кто незаконно захватывает участки в округе Сан-Бернардино. Черт, в конце концов, он получил лицензию частного детектива, только чтобы ублажить комиссара полиции Льюиса! Уайатт никогда не собирался заниматься частной практикой, не говоря уже о том, чтобы рыться в чужих спальнях, будь они прокляты.

Но поползли слухи, что сам Уайатт Эрп, Великий Старый (ради бога!) Лев из Тумстоуна, занялся ремеслом детектива, и любые случайные клиенты могут найти его прямо в его бунгало, которое он арендовал на Семнадцатой улице.

Но эта работа пришла не от случайного клиента. Она была, можно сказать, безвозмездной, такой, которую делают только для друга. У него за всю его жизнь было слишком мало настоящих друзей, и если один из них просил что-то сделать, то Уайатт Эрп был не из тех, кто отказывает друзьям.

Он встал за стволом пальмы. Дерево раскачивалось, но Уайатт стоял ровно. Потом он стал посередине между этим тропическим суррогатом дерева и автомобилем «Модель Т» цвета морской волны, который одолжил ему Уильям С. Уайатт научился водить машину очень давно, но никогда не имел своей. Засунув руки в карманы черного дождевика и натянув широкополый черный «стетсон» так, чтобы получше прикрыть ворот, он стоял. Худощавый, ростом метр восемьдесят пять, с выдающимися, словно у апачей, скулами, немигающим взглядом небесно-голубых глаз, белоснежными седыми волосами и аккуратно подстриженными усами, Уайатт Эрп выглядел лет на пятьдесят пять. Но ему было уже семьдесят.

В такую погоду человек, подобный Эрпу – легендарному стражу порядка, игроку, охотнику на бизонов, золотоискателю и противнику индейцев, пережившему больше кровавых разборок, чем можно было бы себе представить даже на Диком Западе, – должен был бы корчиться, лежа в кровати, от пульсирующей боли в суставах и множества старых ран.

Если бы, конечно, его хоть раз ранили.

Уайатт Берри Стэпп Эрп, много раз попадавший в перестрелки с пьяными ковбоями, знаменитыми бандитами, нос к носу столкнувшийся с Клэнтонами и Мак-Лори в перестрелке у О. К Коррал, побывавший в бесчисленных стычках с индейцами, конных погонях за угонщиками скота и грабителями дилижансов, чьи братья, Вирджил и Морган, были застрелены на улицах Тумстоуна, до сих пор, за всю свою долгую жизнь, не получил ни одного пулевого ранения.

В тот раз в стычке с Кудрявым Биллом Брошисом Уайатт переплыл через стремнину с чертовым патронташем, обмотавшимся вокруг коленей. Он был настоящей мишенью, стреляя из шестизарядника в ответ на выстрелы ружья Билла, и что? В тот раз он был близок к провалу, как никогда. Полы пальто были порваны в клочья, в лохмотья пулями, лошадь погибла. Как, впрочем, и Кудрявый Билл.

Уайатт никогда не брал с собой оружие, если, конечно, не выполнял обязанности инспектора или не транспортировал крупную сумму денег. Это однажды поставило его в неловкое положение, когда капитан полиции, отвечавший за безопасность, был вынужден разоружить бывшего инспектора с Фронтира, который должен был выйти на ринг в качестве рефери в бою между Фитцсиммонсом и Шарки в 96-м году.

Тем не менее вся эта призовая охота по поручениям лос-анджелесских легавых заставила его достать из шкафа свой длинноствольный «кольт» сорок пятого калибра. Громоздкий старый дружок был в хорошем состоянии. Когда-то, во времена Додж-сити, «кольт» подарил ему писатель, автор дешевых рассказов, чудак, черпавший из воспоминаний Уайатта сюжеты для своих произведений, а потом ни единого слова не написавший о нем самом!

В любом случае, Уайатт ценил это оружие, особенно удобство прицеливания, которое гарантировал ствол длиной двадцать пять сантиметров. Но носить его в нагрудной кобуре было чертовски неудобно. Поэтому сегодня он прицепил на левое бедро удобную кожаную кобуру, чтобы доставать «кольт» перекрестным движением, как это обычно делают пограничники. Как привык делать он сам.

Он вспомнил своего давно умершего друга-игрока, и уголки губ дрогнули, изобразив нечто, похожее на улыбку. Большинство людей ненавидели Дока Холидэя, горького пьяницу. Но черный юмор Холидэя всегда веселил Уайатта.

«Тебе было бы скверно в этой сырости, Док, – мысленно сказал Уайатт своему другу. – Ты бы кашлял, как школьница, первый раз в жизни глотнувшая виски».

«Спасибо огромное, Уайатт, но я люблю дождь, – ответил бы Холидэй, растягивая слова в своем акценте южанина. – Что ты вообще знаешь о виски и школьницах, а?»

Свет в домике номер четыре все еще не зажегся. Уайатт счел, что было бы грубо прерывать парочку во время столь интересного занятия. Он подождет, пока они закончат. Это будет по-христиански.

Чуть больше недели назад он пришел в дом Билла Харта в западном Голливуде. С точки зрения кинозвезды, дом можно было бы назвать вполне скромным – несколько лошадей в корале под навесом и конюшня размером не больше, чем бунгало Уайатта. Бывший помощник инспектора и звезда вестернов сидели в кабинете Харта, стены которого были уставлены книгами о прошлых днях и памятными вещами в стеклянных ящиках, настоящими, бережно хранимыми шестизарядниками, ружьями для охоты на бизонов и всякими безделушками, оставшимися от индейцев сиу.

Над большим каменным камином, в котором весело потрескивали дрова, висела картина Ремингтона, изображавшая военную команду «Блэкфут» верхом на лошадях. Не по сезону холодный для Калифорнии апрельский день почти оправдывал то, что был зажжен камин, и Уайатт не винил друга-актера в том, что он ублажает себя. Большие удобные кожаные кресла с массивными деревянными подлокотниками были развернуты к огню.

Сильно загоревший Харт – а Уайатт мгновенно подмечал такие вещи как опытный игрок в карты – с его длинным узким лицом и жесткими ястребиными линиями носа и глаз вполне подходил под типаж стрелков и индейцев, которых он так часто играл в кино. Ростом на дюйм выше Уайатта, такой же мускулистый и подтянутый, Уильям С. Харт отлично смотрелся на экране, но ему было за пятьдесят, и он уже не был молодым исполнителем главных ролей.

Но Билл был по-прежнему помешан на лошадях, и лишь на так называемых «вестернах» с его участием Уайатт мог досидеть до конца картины.

Харт не был единственным другом Уайатта, актером, здесь, в Голливуде. Был еще Том Микс. Но этот дурачок Микси всю дорогу одевался в дурацкие детские костюмы с белыми шляпами, и Уайатт не желал тратить время на такую ерунду. Хотя на лошадях Том ездил даже лучше, чем Харт. Не то чтобы вся эта джигитовка имела отношение хоть к чему-либо, кроме вздора вроде «Шоу Буффало Билла на Диком Западе»… Старый Дикий Запад Билла Харта был куда ближе к истине – хорошие парни рыгали выпивкой, больше дрались на кулаках, чем стреляли, резались в карты, жевали табак (и плевались им), а в одежде актеров не было ничего вычурного, разве что у девочек в салуне.

Конечно, Уайатту всегда хотелось поучаствовать в фильме в роли платного консультанта, и он несколько раз работал в этом качестве и с Миксом, и с Хартом. Жизнь его нынче была слишком небогатой, чтобы отказываться от редких предложений, поступавших либо из Голливуда, либо из полиции Лос-Анджелеса.

На Харте была клетчатая рубашка с сочетанием оранжевого, зеленого, белого и черного цветов, джинсовые брюки, перетянутые широким кожаным ремнем, отделанным бирюзовым бисером, и коричневые кожаные сапоги с тиснением. Уайатт же был одет в простую белую рубашку без галстука, серые брюки с черными подтяжками и черные полуботинки.

Серо-голубые глаза Харта под мощными темными бровями, казалось, были обращены внутрь. Жесткие линии и углы его лица подчеркивал мигающий свет от камина – единственного источника освещения в кабинете.

Мелодрама – конек таких парней, как Харт, и Уайатт не мог заставить его играть по своим правилам.

– В том, что касается женщин, я дурак, – сказал Харт.

– Большое поле деятельности, – заметил Уайатт.

Харт посмотрел в глаза друга.

– Я не хотел сказать, что я… волочусь за кем попало.

Уайатт с трудом сдержал улыбку. Из всех артистов, каких он знал, а знал он многих, начиная с Эдди Фоя, игравшего Комми-Кью в Додже, и заканчивая Чарли Чаплином, проигравшим ему в «фараон» с месяц назад в мелкой, слегка шулерской игре, Уайатт не встречал ни одного актеришки, столь же пуритански воспитанного, как Билл. Немного выпивки и никаких безумных вечеринок, еще лишь покер – вот и все грехи, это для звезды-то.

Но оплошности его на этом не заканчивались. Харт имел дурную привычку влюбляться в своих партнерш по фильмам, а последней даже предложил жениться на ней.

– У меня появились сомнения, – признался Харт.

– Лучше сейчас, чем потом.

– Я… я ненавижу слушать сплетников. Ты же знаешь, какой злобной может быть мельница слухов в этом городе.

Уайатт кивнул.

– Так что, наверное, я должен бы проигнорировать те гадости, которые говорят о Милли, но… Уайатт, ведь некрасиво, что я сомневаюсь в ее искренности?

– Нет.

– Когда вчера вечером мы ужинали у Муссо и Фрэнка, я сказал, что, возможно, нам следовало бы проводить побольше времени вместе перед тем, как мы официально объявим о нашей помолвке… Сам понимаешь, подальше от всех этих операторов и прочих соблазнов киношной суматохи.

– Ага. Вся эта суматоха может подождать.

Глаза и ноздри Билла расширились.

– И ты знаешь, как Милли на это среагировала?

– Нет.

– Она прикрыла свою руку – руку, на которой было надето кольцо с бриллиантом, подаренное мной! Как будто я вознамерился сдернуть его с ее руки! Она сказала, что если я собираюсь ставить ее в неловкое положение, выставлять дурой перед всеми, еще посмотрим, что скажут об этом юристы и репортеры.

– Какая лапочка.

Харт сглотнул и тяжело вздохнул. Намного более эмоционально, чем он позволял себе на экране.

– Я заверил ее, что у меня ни в мыслях, ни в сердце не было такого, чтобы отвергнуть ее чувства.

– Это ее успокоило?

– Да. Наверное, да.

– …и во сколько тебе обошлось это кольцо?

– Три тысячи.

Харт произнес «три тысячи» с той же легкостью, что и «три бакса».

Уайатт скрипнул креслом, повернувшись в нем.

– Билл, что я могу сделать для тебя?

– Я, о… хотел бы, чтобы ты помог мне распутать этот узел каким-нибудь пристойным способом.

Уайатт кивнул.

– Ты когда-нибудь интересовался ее прошлым?

Харт покачал головой.

– Она говорила, что родом из Чикаго. Говорила, что деньги для нее – не проблема, ее отец занимается переработкой мяса.

– Неплохо, – сказал Уайатт, приподняв бровь. – Это может означать многое. У него может быть собственный скотный двор или фабрика. Или он может быть простым придурком, протирающим пол на бойне.

Харт повернулся к очагу. Пляшущие огни освещали его мрачное лицо колеблющимся светом, словно пародия на мелькание света на киноэкране.

– Я не хочу оскорбить или ранить ее.

Уайатт промолчал. Судя по всему, эта девка сама хотела совершать подобное по отношению к Харту.

С болью во взгляде Харт снова посмотрел на Уайатта.

– Постарайся сделать это… поделикатнее.

Уайатт с трудом удержался, чтобы не напомнить Харту, что когда он был слугой закона в Уичито, Додж-сити и Тумстоуне, инспектор Эрп был известен столь же безграничной деликатностью, как и преступники, размахивавшие револьверами, которых он ловил.

Вместо этого он немного наклонился вперед. Жар от огня был сильноват, но он заговорил:

– Это будет стоить пару сотен. Мне самому надо двадцать пять в день, а еще копам, которые бегают получше такой старой лошадки, как я, за информацию.

Харт отмахнулся.

– Хорошо, – сказал Уайатт, выпрямившись и сложив руки на груди. – Если вопрос не в деньгах…

– Не в деньгах.

– …то у меня есть предложение.

– Давай. Любое.

Актер дал согласие на выполнение плана, и теперь, спустя несколько дней, стоя между пальмой и «Фордом» и бесстрастно глядя сквозь жемчужины капель дождя, Уайатт готовился завершить этот план. Свет в окне домика наконец-то зажегся.

Он тихо пересек засыпанный гравием дворик, стараясь не наступать в лужи. Его черная «рыба» (так на тумстоунском жаргоне называли дождевики, бог знает, как давно) застегивалась на металлические кнопки. Он на ходу расстегнул их, и полы дождевика волочились вслед за ним, а белые вспышки молний из последних сил старались его выдать.

Он на пару секунд остановился на пороге домика под козырьком. Дождь лил косо, и козырек слабо защищал от него, но, по крайней мере, можно было повернуться к этим жидким пулям спиной так, чтобы осталось сухое пространство шириной в вытянутую руку. Уайатт достал из-за пояса большой конверт и вынул из кармана брюк ключ от двери.

Он держал конверт в левой руке, а ключ, стоивший ему (вернее, Биллу Харту) пятерки, отданной ночному дежурному мотеля, был в правой.

Открыв замок, Уайатт толкнул дверь, и в этот момент громыхнул гром. Вероятно, парочка в кровати села бы от удивления, даже если бы этого не случилось.

– Сидите, где сидите, – сказал Уайатт, захлопывая дверь, но не поворачиваясь к ним спиной. – И слушайте.

Дождь стучал по занавешенным окнам, и эхом ему отдавались капли воды, падавшие с плаща Уайатта на добротный деревянный пол.

Комната не представляла из себя ничего особенного – стены покрыты серой шершавой штукатуркой, пейзажный снимок пустыни с кучей кактусов, висящий над двуспальной кроватью. Темный деревянный комод справа от Уайатта без зеркала, пара ночников-торшеров с желтыми абажурами, один включен, другой – нет. Дверь в ванную, вплотную к спальне, открыта, сквозь нее виден слив, а унитаза не видно. Одна из типичных комнат мотеля, в которой едва хватает места, чтобы обойти кровать с обеих сторон.

Милли сжалась в комок и отвернулась к стене, сидя спиной к своему агенту, Филу Гроссу, который откинулся на поднятые к изголовью подушки, куря сигару и читая «Вэрайети». Вернее, он читал и курил до этого момента. Газета упала ему на колени, слегка прикрыв его клетчатые красно-белые трусы. На нем была спортивная футболка и черные носки с подвязками. Сигара в его рту поникла, словно опавший член.

Уайатт старался, чтобы его член не выказал очевидного интереса к Милли, в конце концов, он же профессионал, хотя, если бы он сделал это, его было бы не в чем обвинить. Милли, как и Гросс, сидела поверх белья, и на ней была лишь кружевная кремовая сорочка, не слишком сильно скрывавшая ее красивую фигуру с кожей персиково-сливочного цвета, достойную киношной женщины-вамп типа Теды Бара.

Неудивительно, что Билл ее выбрал.

Гросс уступал в привлекательности своей партнерше по домику, но Уайатт подметил, что парень неплохо выглядит для агента. Невысокий, но с мускулистым торсом, мужественные черты лица, темные волосы, еще покрытые муссом после недавнего визита в парикмахерскую. Руки и ноги волосатые.

Все это Уайатт разглядел примерно за полсекунды.

– И кто же ты такой, мать твою? – изрек Гросс, оглядев Уайатта с ног и до «стетсона» на его голове. – Дикий Билл Хикок?

– Нет. Уайатт Эрп.

Продолжая сидеть в кровати, Гросс картинно поднял брови. Сигара, наконец, вывалилась у него изо рта. Он смахнул ее на пол, разбросав искры.

Милли, обычно не слишком скромная девушка, сейчас схватила Гросса за руку и украдкой поглядывала на Уайатта, словно боясь задержать на нем свой взгляд дольше секунды.

– Это тот стрелок! Тот друг Билла из Тумстоуна! – заговорила она.

Уайатт сделал шаг вперед, держа в руке конверт.

– Посмотрите на это, – сказал он, бросив конверт на кровать.

Гросс схватил конверт, вскрыл его и достал фотографии. Милли села рядом, поджав ноги. Ее хорошенькие коленки словно подмигнули Уайатту, когда она подползла поближе к своему агенту и принялась смотреть фотографии, как ребенок – цветной воскресный комикс. Ее полная грудь под сорочкой колыхалась, будто тоже желая посмотреть.

– Это… – сказал Гросс, подняв взгляд и посмотрев слегка удивленно. Он говорил с явным облегчением. – Мы просто выходим из машины. И входим в один из этих домиков.

– И выходим, – добавила Милли, сосредоточенно нахмурившись.

– Я не занимаюсь съемками в спальне, – сказал Уайатт. – Но этих снимков хватит, чтобы понять, что здесь происходит.

Он сделал еще один шаг, подойдя к краю кровати. Вода все еще капала с него.

– Эти фотографии все объясняют.

Милли схватила фотографии, села, скрестив ноги, и принялась более внимательно рассматривать их. Гросс неторопливо встал с кровати, затушив босой ногой позабытую сигару. Он был в трех шагах от Уайатта.

– И что же они объясняют, дедуля?

Гроссу тридцать, может быть, тридцать два. Рост метр семьдесят пять, может, семьдесят семь. Вполне крепкий и мускулистый парень. Возможно, играл в гандбол, или теннис, или даже немного боксировал.

– Сам знаешь, сынок. Ты обул Билла Харта, который ничего плохого не сделал этой девочке, разве что дал ей возможность сниматься в кино.

Грянул гром и задребезжали стекла.

– В суде это не пройдет, – заявил Гросс, жестом показав на фотографии, которые рассматривала Милли, будто желавшая найти в них скрытый смысл. – В конце концов, я – агент мисс Моррисон. У нас могли быть приватные деловые беседы, что вполне объясняет эти фотографии.

Уайатт удостоил его кивка головой.

– Для суда это не сойдет. Чего не скажешь о вашей жене.

Глаза Гросса сузились, и он сделал шаг вперед.

Уайатт поднял руку.

– Стой на месте. Дело вот в чем. Ты решил облапошить Билла Харта. Эта девочка вышла бы за него замуж, потом развелась, и ему бы пришлось платить за все это. Не говоря уже о том, какая ей была бы выгода от упоминаний в прессе.

– От развода не бывает выгоды…

Уайатт снова поднял руку.

– Уверен, она уже придумала историю, которую можно будет рассказать на бракоразводном процессе и от которой волосы встанут дыбом. О том, как Билл избивал ее или принуждал к извращениям. Она хорошая актриса, и ей бы поверили.

Милли посмотрела на Уайатта, будто собираясь сказать «спасибо» за похвалу, но опомнилась и нахмурилась.

– Итак, о чем мы договоримся, – продолжил Уайатт. Его речь была вежливой и неторопливой. – Вы получаете негативы этих фотографий, а мы обещаем не предавать дело огласке.

– Обещаете? – презрительно переспросил Гросс.

Уайатту было плевать на тон, которым говорил с ним этот мужчина.

– Если мисс Моррисон не станет настаивать на том, чтобы мистер Харт исполнил свое обещание жениться на ней, у нас нет причин, чтобы ставить в неловкое положение ее или вас, мистер Гросс.

Агент задумался.

– А еще мистер Харт просил передать, что вы можете оставить себе бриллиант на память, – сказал Уайатт актрисе.

Ее глаза блеснули.

– Правда? Я… должна оставить его себе?

– Делайте, что пожелаете. На ваше усмотрение.

Агент сделал два шага вперед. Теперь он был от Уайатта ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. От него пахло бриолином.

– Послушайте, мистер Эрп, – сказал он, улыбаясь. Так могла бы улыбаться змея. – И вы, и я знаем, что Уильям С. Харт стоит много больше, чем просто бриллиант.

– Конечно. Но вы и мисс Моррисон стоите значительно меньше.

Глаза агента расширились, и он оскалил зубы. Схватив Уайатта за воротник дождевика, он толкнул его, стукнув о дверь.

– Послушай, старик, – начал Гросс. Запах «Сенсена» из его рта перекрыл запах бриолина. – Ты не можешь угрожать мне. Это шантаж, и скажи этому старому хрычу Харту, что если он настолько…

То, что произошло в следующий момент, произошло слишком быстро, чтобы агент это увидел. Но он это почувствовал. Без сомнения.

Уайатт молниеносно выхватил правой рукой из висевшей на левом боку кобуры длинноствольный «кольт» сорок пятого калибра. Вылетев из-под дождевика, револьвер боком ударил по скуле агента, столкнувшись с нею с болезненным глухим стуком.

Уайатт увидел, что у мужчины закатились глаза, прямо, как подковы в игровом автомате. Правую сторону его лица залила кровь, и он упал у края кровати беспорядочной грудой плоти и нижнего белья.

Глаза Милли раскрылись едва ли не шире ее рта. Актриса продолжала сидеть, скрестив ноги, с коленями, выглядевшими мягче плюшевого медведя. Фотографии все еще были у нее в руках и на коленях.

– Ты сможешь его уговорить? – спросил ее Уайатт.

Она кивнула.

– Я… я… я…

– Ты, малышка?

– Я никогда еще не видела такого большого.

Она имела в виду револьвер.

Уайатт убрал оружие.

– Можешь оставить это себе, – сказал он, имея в виду фотографии.

Лежащий на полу Гросс начал подыматься.

Уайатт присел. Мужчина был вполне в сознании, чтобы понять, что ему говорят.

– Ты знаешь, как можно уладить дело с мистером Хартом. Это первое. А вот второе. Если ты еще хоть раз до меня дотронешься, мистер Гросс, тебе придется улаживать дела со мной.

Агент сглотнул комок, потом еще раз сглотнул.

– У вас не будет проблем со мной, мистер Эрп. Скажите Харту… скажите Харту, что его условия просто отличные.

– Рад был иметь дело с вами, – проронил Уайатт, поднимаясь. Не сдержавшись, он коснулся кончиками пальцев края «стетсона», прощаясь с девушкой в сорочке, сидевшей на постели. – Мадам.

И вышел наружу, где продолжала бушевать гроза.