Текст книги "Непристойное предложение"

Автор книги: Патриция Кэбот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава 22

Пэйтон прильнула ухом к переборке каюты, напрягая слух, пытаясь разобрать, что происходит наверху, на палубе. Она смогла расслышать только плеск волн – корабль бросил якорь на ночь – более отдаленный хрип гармоники и обрывки куплетов моряцких песен то тут, то там выводимые пьяными голосами. Изредка над головой раздавались шаги. По всей видимости, кое-кто из команды бодрствовал, хотя уже перевалило за полночь. Однако даже в относительной тишине Пэйтон не могла услышать то единственное, что желала сильнее всего остального – голос Дрейка.

Жив ли он еще? Она не знала. Несколько часов назад он определенно был жив, до того, как ром полился рекой. Пэйтон слышала рокочущий тембр голоса Дрейка, пока он произносил обеты. Неужели они убили его сразу же после этого? Если бы только она была там! Если бы ей удалось выйти из этой мерзкой дыры! Пэйтон бы остановила церемонию. Как – она не имела представления, но точно бы смогла. В конце концов, один раз ей уже это удалось.

Однако в тот раз ей не довелось иметь дело с сэром Маркусом. Боже, как она была потрясена, когда он вышел из темницы Дрейка и схватил ее. Как же Тайлер ее узнал? Она даже ни разу не заметила, что он смотрит в ее сторону. Как он углядел в мгновение ока, что Пэйтон не та, за кого себя выдает, когда вся пиратская команда бок о бок жила с ней целый месяц, и никто не догадался, что она девушка?

Ну, никто и не утверждал, что пираты славятся умом. Дьявольской сущностью, может быть, и точно жестокостью, но не умом.

Как краска сбежала с лица Дрейка, когда сэр Маркус предъявил ее, Пэйтон! Да не будь Дрейк закован в цепи, то свалился бы на месте замертво, решила Пэйтон. Но он удержался.

– Только троньте ее, и вы труп, – прохрипел он, стоя прямо и пронзая Тайлера ледяным взглядом.

От чего сэр Маркус лишь расхохотался. Поскольку, право слово, ну что мог Дрейк с ним сделать? В конце концов, узника всего опутывают цепи, согласитесь – весьма серьезная помеха. И все же Пэйтон похолодела, когда он так сказал. Потому что понимала, что он не шутит. Даже если ему придется встать из могилы, Дрейк собирался убить сэра Маркуса. В этом не было никакого сомнения.

Но тогда Дрейку не представился благоприятный случай. Вместо того с него сняли цепи, связали за спиной руки и вытащили наружу. Пэйтон оставили внутри, закрыв в той самой темнице, где так долго томился Дрейк. Ее было попытались заковать в цепи, но кандалы, державшие в тюрьме Дрейка, оказались для нее слишком большими и постоянно соскальзывали с запястий. Она предположила, что в ней не усмотрели угрозы, и посему просто заперли дверь и оставили присматривать за ней Тито – хотя, подумала Пэйтон, тот не выказал по этому поводу веселья. В конце концов, ему ведь нравился Хилл.

Свадьба последовала сразу же. Пэйтон услышала, как команда собралась засвидетельствовать это событие. Матросы отпустили несколько грубых замечаний во время церемонии, руководимой капитаном «Королевы Нассау». Когда все закончилось, воздух огласило громкое «ура». Однако Пэйтон не была уверена: то ли потому что они убили Дрейка, то ли открыли бочонки с ромом. Если бы Дрейк умер, она, несомненно, знала бы это: почувствовала бы, это уж точно, коль скоро ее жизнь вдруг закончилась бы. Она так долго любила его, что знала бы наверняка. Да ради бога, она знала о нем все.

Отстранившись от стены, Пэйтон устало обвела взглядом темницу, в которой ее заперли. Если Дрейк умер, то очень мало смысла и ей продолжать жить. Могла ли она, предавалась размышлениям Пэйтон, сражаться этими толстыми цепями, покоящимися сейчас на полу? Вряд ли. Здесь не было простой балки, чтобы перебросить их через нее и сделать петлю. Кроме прочего, Пэйтон не собиралась покончить с жизнью, сняв с себя ответственность за то, чтобы вытащить Дрейка отсюда вместе с собой. Она убивала людей прежде – по крайней мере, она так думала: точно прицеливалась, нажимала на курок и видела, как падала ее цель. Неправдоподобно легко забрать жизнь, если не задумываться о том, что ты творишь. Она не колеблясь забрала бы жизнь сэра Маркуса. Ради предвкушения этого события, по меньшей мере, стоило жить.

Обводя взглядом то, что ее окружало, Пэйтон не могла подавить вздох. Как Дрейк выносил это в последние несколько недель? Она пробыла здесь лишь несколько часов и уже уверилась, что сходит с ума. Не духота ее беспокоила, и даже не крысы. В общем-то, крысам она была рада. Они составляли ей хорошую компанию, и им ничего от нее не было нужно, кроме тех крох еды, которыми она могла поделиться. Ее пугала темнота. В темницу просачивался лишь скудный свет сквозь щели в потолке. Как Дрейк выдержал здесь так долго без света?

Пэйтон прислонилась к стене спиной, затем сползла на пол и уселась там, обхватив колени руками. Она не могла прекратить думать, что в целом все это ее вина. Если бы она не спряталась на корабле, Дрейка никакой угрозой бы не заставили жениться на мисс Уитби. Пэйтон знала, что он скорее умер бы. Сейчас она вовлекла всю семью в ужасную ситуацию. Убив Дрейка, мисс Уитби – или леди Дрейк, так ее теперь, по всей видимости, называют – вернется в Англию и потребует долю Дрейка в «Диксон и сыновья». Компания сядет на мель – образно говоря – в ту же секунду. И это все будет ее вина, вина Пэйтон.

Если только она не сможет спастись. Она ни секунды не сомневалась, что ей это удастся. Ей просто нужен кто-то, чтобы открыть эту дверь.

Разумеется, Пэйтон знала, что собирается сделать с ней сэр Маркус. Держать ради выкупа. О, записку о выкупе с ним нельзя будет связать никак. Ее семья никогда и не догадается, что за всем стоит Тайлер. И родственники, конечно, заплатят. Но сэр Маркус никогда не позволит ей вернуться к ним. Не может себе этого позволить. Она ведь расскажет им правду о Дрейке.

Поэтому она послужит двойной цели на борту «Ребекки». Ее присутствие обеспечит, что Дрейк исполнит все, что от него потребуют, и попутно она принесет своим тюремщикам пенни или два. После чего ее убьют.

Как прекрасно, подумала с горечью Пэйтон, быть полезной во всех отношениях.

Над ней на хриплой ноте замолкла гармошка, затем со стуком ударилась о палубные доски. И воцарилась тишина. Последний весельчак свалился и заснул… или отрубился от непомерного количества потребленного рома. Она, наверно, единственное бодрствующее создание на корабле – то есть, единственное живое и бодрствующее существо. Конечно, Дрейк, если он жив, тоже не спит. Если бы ей только знать! Если бы она знала, так это или нет…

В замке повернулся ключ.

Оказывается, она не единственное существо, которому не спалось.

С трудом поднявшись на ноги, Пэйтон набралась смелости и встала подальше от двери, так, чтобы вошедший не увидел ее, пока не минует косяк .Если это кто-нибудь помимо Дрейка, решила Пэйтон, то она обеспечит ему хорошую порцию неудобства. Рейли однажды рассказал ей, что если сложить ладони пригоршней и хлопнуть ими по ушам кому-нибудь со всей силы, то порвешь ему барабанные перепонки. Кажется, сейчас пришло время проверить этот совет на деле.

Только она подняла руки, как увидела в полумраке, что посетитель почти ее роста, только явно пошире в плечах. Он пристально вглядывался вглубь камеры, неловко согнув одну руку под странным углом.

– Илл? – прошептал он.

«Боже правый, – подумала Пэйтон, опуская руки. – Это Джоунси».

– Джоунси, – позвала она из-за двери.

Он завертелся, как волчок, и в страхе уставился на нее во все глаза.

– Это ты, ‘Илл? – спросил он.

– Да, конечно, это я, жалкий ублюдок. А кого ты ждал? Что ты здесь делаешь? Ох, и достанется тебе.

Она ничего не могла поделать с этим желанием защитить идиота-мальчишку. Да, она расквасила ему нос. Но с тех пор сто раз уже пожалела об этом.

– Я эта… пришел, – прошептал он.

Протянув руку, Пэйтон коснулась его.

– О, Джоунси, – произнесла она. – Это так благородно с твоей стороны. Можешь мне сказать… ты не знаешь… Дрейк еще жив?

Джоунси покосился на нее. Лунный свет сумел пробиться в щели в потолке, воистину очень слабый, но вполне достаточный, чтобы Пэйтон смогла различить черты мальчика.

– Тот малый, которого тута запирали? Ага, я думаю, он не окочурился ишшо. Его привязали к грот-мачте. Он тамочки будет торчмя торчать без еды и воды, покудова не отдаст концы.

– Боже правый.

Сердце Пэйтон охватила боль. Разумеется, она слышала об этом широко распространенном способе наказания моряков. Без пищи и воды, привязанный весь день на безжалостном палящем солнце, любой из них вскоре зарабатывал обезвоживание и начинал испытывать судороги и галлюцинации перед мучительно медленно наступавшей смертью. Она предположила, что Тайлер выбрал такой способ убийства исключительно из-за его долговременности. Просто пропустить под килем и не дать позабавиться команде было бы слишком быстро. А так они могут целыми днями с удовольствием мучить Дрейка, пока тот не умрет.

– Ладно, – решилась Пэйтон. – Думаю, если ты дашь мне свой нож – мой забрали, сам знаешь – я могла бы его отвязать. Мы возьмем баркас…

Джоунси вытаращился на нее.

– О чем ты толкуешь? – спросил он.

Она моргнула:

– Ну, а разве не за этим ты пришел? Помочь мне бежать?

Он выгнул верхнюю губу, на которой, как Пэйтон недавно заметила, пробивался коричневый пушок, и насмешливо ответил:

– Не-а. Я пришел, потому что подслушал, как они болтали, что ты девчонка. Правда что ль?

– Ну, разумеется, правда, ты, шут гороховый, – Пэйтон с досадой взглянула на мальчишку. – Чертовски долго же до тебя доходило. Отойди в сторону. Я выберусь отсюда, хоть с твоей помощью, хоть без.

Джоунси рассеянно помотал большой головой, и Пэйтон не совсем поняла, слышал ли он ее.

– Я хочу посмотреть, – заявил он.

– Ты хочешь что?

Она ушам своим не поверила.

– Посмотреть.

Голос его странно охрип. Пэйтон заметила, что пушок на верхней губе покрылся бисеринками пота. А потом он и в самом деле указал спереди на ее жилет.

– Я хочу увидеть, – сказал он охрипшим голосом, которого она прежде у него не слышала.

Пэйтон не отпрянула, потому что позади была стена. Она не могла отклониться вправо, поскольку там была дверь, а слева торчала еще одна стена. Он загнал Пэйтон в настоящую ловушку. Джоунси, которого минуту назад девушка пожалела, поймал ее и, казалось, пожирал глазами ее грудь.

– Послушай, Джоунси, – быстро заговорила она. – Я думала, мы товарищи, ты и я. Помнишь мелассу? Как мы веселились, смывая ее? Не думаю, что товарища стоит разглядывать…

Но Джоунси не слышал слов. Его взгляд не отрывался от ее груди. Пэйтон почувствовала, как его пальцы взялись за пуговицы жилета. Она закрыла глаза, вознеся краткую молитву, прося прощения за то, что собиралась сделать.

Потом подняла руки, сложила ладони пригоршней, и хлопнула со всей силы по ушам Джоунси.

Надо отдать ему должное, он не заорал. Вообще не издал ни звука. Только выглядел явно удивленным. Потом какой-то низкий резкий возглас вырвался у него изо рта. Руки оставили в покое жилет и дернулись к ушам, из которых показались струйки крови. И Джоунси упал перед Пэйтон на колени, как подкошенный…

Она не стала терять времени: стрелой пролетела мимо него и выбежала в дверь. Выглянув в отсек, наткнулась на сплошную темноту: спасительным оказался лишь скудный свет, лившийся из открытого люка над головой. На полу мешком валялся Тито, судорожно похрапывая. Одной рукой он крепко держался за край пустой кружки. В другой были зажаты ключи от тюремной каюты.

Пэйтон быстро вытащила ключи и перешагнула через него. Потом осторожно закрыла дверь тюрьмы и поспешно заперла внутри стонавшего Джоунси. Затем, сунув ключи в карман, потянулась к ножу, который, как ей было известно, Тито прятал в башмаке. Это был длинный страшный на вид кинжал, но он вполне подходил ее целям. Сунув кинжал за пояс, она тут же поспешила вверх по лестнице на палубу.

Боже, что за хаос! Она была рада-радешенька, что ей не придется все это убирать. Повсюду, куда не кинешь взгляд, валялись напившиеся до бесчувствия пираты. Несколько человек отрубились у бизань-мачты, кое-кто обнимал помпы или свернулся калачиком на куче канатов у брам-стеньги. Там, где не валялись храпевшие матросы, лежали опрокинутые бутылки, и растекались лужи рвоты. Эта картина напомнила ей их дом в Лондоне после попойки братьев по случаю возвращения в порт.

Мужчины, подумала она с отвращением. Мерзкие создания, будь они пираты или сыновья пэра.

Ей понадобилась всего минута, чтобы отыскать Дрейка. Как и утверждал Джоунси, того привязали к грот-мачте. Но сначала она не могла поверить, несмотря на уверения мальчишки, что Дрейк не умер. Никогда она не видела более ужасного зрелища, чем привязанный к грот-мачте «Ребекки» Дрейк, ну, возможно, за исключением его женитьбы на самой Ребекке. Обе картины почти довели Пэйтон до апоплексического удара от страха.

Его раздели до пояса и привязали спиной к толстой мачте. Дрейка удерживали прямо лишь толстые веревки, перепоясывающие его грудь с густой растительностью. Голова свешивалась с могучих плеч, натянутая кожа обгорела до красноты там, где ее весь день палило солнце. Руки его почти вывернулись из суставов, так сильно их вытянули назад вокруг мачты. Даже в свете полумесяца Пэйтон разглядела разбухшие и выступившие на бицепсах вены.

И это еще не все. Похоже, вся команда развлекалась, издеваясь над пленником. В гриве его светлых волос запутался венок из цветов – тех самых цветов, которые, как она видела ранним утром, принесли с «Королевы Нассау» в качестве подарка для этой мерзкой Бекки Уитби. А на ногах Дрейка был прицеплен кусок бумаги с грубо накарябанной надписью «Подходит какой-то лорд, опрятен, расфранчен, свеж, как жених» [48]  [48]«Король Генрих IV». Шекспир


[Закрыть]. Пэйтон предположила, что это сэр Маркус внес свою лепту, поскольку она провела добрую толику времени с командой «Ребекки» и что-то не замечала, чтобы кто-то из них цитировал Шекспира. Девушка никогда особо не любила Маркуса Тайлера, а сейчас ее неприязнь разрослась до всепоглощающей ненависти.

И это продолжалось до тех пор, пока обожженная спина, без сомнений причиняющая страдания, не пошевелилась, и Пэйтон поняла, что Дрейк все еще дышит. Она приняла его за мертвого и размышляла: спит ли сэр Маркус здесь или на «Королеве Нассау», и если так, то как бы ей проникнуть на борт и перерезать ему глотку, если доску между двумя судами убрали.

Потом Дрейк вздохнул, и все мысли об убийстве сэра Маркуса унеслись прочь. Пэйтон знала, что ей предстоит сделать. И немедленно начала действовать.

У Тито был острый нож, и содержался он в хорошем состоянии к гордости его владельца. Перерезать толстые канаты, удерживавшие Дрейка у мачты, было делом одной секунды. Ей предстояло подхватить его тело, избавив от падения, когда спадут веревки, как вдруг она поняла, что возникли затруднения: он весил, наверно, тонну: куда больше, чем Пэйтон могла поднять. С ворчанием, напрягшись, она подставила плечо ему подмышку и зашипела на ухо, чтобы он очнулся. Если она собирается вызволить их отсюда, то ей требовалась хоть маломальская помощь с его стороны.

Казалось, Дрейк расслышал Пэйтон. Во всяком случае, глаза его приоткрылись – не больше, чем узкие щелочки, но веки разлепились, и она решила, что Дрейк ее узнал. Или, возможно, его ноги выпрямились сами собой. Как бы то ни было, он стоял – по крайней мере, отчасти. Это чуточку помогло. Медленно они направились к единственному баркасу, в котором не спали, судорожно всхрапывая, пьяные матросы.

Баркасы висели по правому и левому борту «Ребекки». Они хранились на случай, если капитан решит высадиться на берег. Их держали подвешенными на веревках и спускали на воду с помощью блочных механизмов. Пэйтон действовала уверенно, поскольку в ее длинный перечень обязанностей на борту этого корабля, включая смоление, входило и постоянное обращение с блоками, поэтому, приступая к спуску лодки, она решила, что знает, как сделать так, чтобы ни малейший скрип не выдал ее.

Она ошибалась. Все же самой спустить тяжелый баркас оказалось нелегко. И к тому же, в нем находился пассажир, лишенный сознания Дрейк: вес его распределялся неравномерно, отчего дело обстояло еще хуже. Но, наконец, Пэйтон услышала всплеск. Перевесившись через борт, она увидела, что лодка свободно болтается на волнах рядом с корпусом «Ребекки», а Дрейк уютно устроился на дне, словно дитя в колыбели. Ну, не то что бы дитя, подумала Пэйтон, поскольку ни одно дитя не весит столько и не обросло в такой степени рыжевато-коричневыми густыми волосами.

Но времени на размышление у нее не осталось. В мгновение ока она перерезала веревку, удерживавшую суденышко. Затем зажала нож Тито в зубах, скинула башмаки и, стараясь отогнать мысли об акулах и жгучих медузах, перекинула ноги через борт «Ребекки» и нырнула в море. Темная вода была теплой. И гостеприимно приняла ее, как в материнские объятия. К тому времени, когда Пэйтон вынырнула на поверхность, ее сердце, казалось, сейчас взорвется, но не от недостатка воздуха, а от радости. Столько времени прошло, когда она последний раз принимала ванну, а еще дольше с тех пор, как ей довелось плавать. Она себя чувствовала в воде как рыба, поскольку выучилась плавать раньше, чем начала ходить.

Волнения на море не было – с облегчением увидела Пэйтон, покачиваясь на волнах. Море было ласковым и спокойным. Земля, в виде одного из многочисленных островов, нанесенных на карту Дрейком, недалеко. Только сегодня утром Пэйтон видела в отдалении на горизонте какие-то вершины.

Они дома. Ну, почти.

Подплыв к борту баркаса, Пэйтон подтянулась и перелезла через него, мокрая, как русалка. Дрейк, лишь на короткое время пришедший в сознание, хладным трупом лежал на дне лодки. Вот же он удивится, думала с удовольствием Пэйтон, когда очнется и обнаружит себя далеко, далеко от сэра Маркуса, от Француза и этой гнусной мисс Уитби.

Но напоминать себе, что эта гнусная мисс Уитби сейчас его жена, Пэйтон не стала. Она надежно запрятала эту мысль в том же самом месте, где держала страхи, что ночной дозорный мог заметить их бегство. Не было никакого смысла тревожиться об этом. В любом из этих безрадостных случаев Пэйтон ничего не могла поделать.

Кроме, разве что, молиться.

К чему она, после того, как положила нож и взялась за весло, и приступила со всем пылом.

Глава 23

Рот и глотка Дрейка пересохли. Он не мог вспомнить, когда его еще так мучила жажда.

Его уже прежде привязывали к мачте. Было это в далекой юности, когда он отправился в плаванье с молодым капитаном, которого только что нанял сэр Генри. Тот человек не годился для командования, но сэр Генри, к своей чести, не мог знать об этом. Немного способов судить о том, как джентльмен, которого доселе встречал лишь в уютной гостиной, будет вести себя в открытом море. Этот же совершенно точно обезумел, наказывая своих людей за малейшую провинность. Дрейка наказали за то, что он пролил воду для бритья, предназначенную капитану. За это парнишку привязали к грот-мачте на день и большую часть вечера, до тех пор, пока капитан не отправился спать, а первый помощник не освободил Дрейка, который заработал солнечный удар такой силы, что целый день потом не мог встать. По всему телу вскочили волдыри, за исключением тех мест, где кожу прикрывали веревки. Обветренные и обожженные губы вздулись, став вдвое больше и причиняя мучительные страдания, когда, в конце концов, ему предложили воду, и он попытался напиться.

Все же Дрейк не помнил, чтобы тогда, много лет назад, его мучила такая жажда. Разумеется, он был тогда моложе и легче переносил трудности, а сейчас уже на такое не способен.

На сей раз не имелось сочувствующего товарища, чтобы разрезать веревки. Дрейку предстояло умереть у этой мачты.

И все бы ничего – он ведь не боялся смерти. Все бы ничего, не будь с ним Пэйтон. Он не мог умереть и оставить ее одну. Кто-то должен присматривать за ней. Он не знал, что собирался сделать с ней Тайлер. В общем-то, Дрейк подозревал, что тот задумал убить ее. Тайлер не мог в конечном итоге оставить ее в живых. Стоит Пэйтон вернуться в Англию, и она расскажет всем, что Коннора Дрейка заставили силой жениться на Бекки Уитби, а потом тесть убил его. Нет, Тайлер не мог позволить случиться такому.

Впрочем, сэру Маркусу не было необходимости убивать Пэйтон, чтобы заставить ее замолчать. Есть куда худшие способы заткнуть рот, чем убийство. Особенно женщине, белой женщине подобной Пэйтон, которая принесет большую прибыль такому торгашу, как Тайлер, торгашу, поднаторевшему в делах с продажей человеческой плоти. Какое-то время назад Англия приняла законы против рабства, но не все страны следовали таковым, даже не всякая судоходная компания, как это сделали «Диксон и сыновья», давала зарок не возить рабов.

Дрейк не мог позволить случиться подобному. Только не с Пэйтон.

Но что он мог предпринять? Он здесь привязан, слабый, как котенок, от палящего солнца. Что там творится внизу? Что они делают с Пэйтон? Он убьет их, прикончит всех до единого, если хоть один волос упадет с ее головы. Он это и подразумевал, обещая Маркусу, хотя тот и разразился хохотом. Негодяй много нынче смеялся, когда Дрейка и его дочь провозгласили мужем и женой. Фарс, а не свадьба, но что Дрейк мог поделать? Он знал, что у Тайлера нет чести. Знал, что тот убьет Пэйтон или еще что похуже, независимо от того, согласится ли Дрейк жениться на Бекки или нет. Но Дрейк, по меньшей мере, надеялся, что если он даст палачам то, что они жаждут, те помягче обойдутся с девушкой. Вот и все, что он мог сделать.

А сейчас он умирал. Он понимал, что смерть не за горами, потому что у него начались галлюцинации. Так случается с теми, кого привязывают к мачте. Сперва возникают видения, потом приходит очередь конвульсий, и, наконец, наступает смерть. Его галлюцинации, по крайней мере, не обернулись кошмарами. Ему привиделось, что он лежит на прохладном мягком песке в приятной восхитительной тени. Дрейка посетили воистину яркие сильные видения. Хотелось бы, чтобы они наступили пораньше. Он слышал пение птиц над головой, аромат цветущих лимонных деревьев. Лимоны! Они в изобилии росли на Багамах. Когда он привозил груз с лимонами на Британские острова, Дрейку обеспечивался радушный прием почти у каждой хозяйки в Лондоне. Этот деликатес повсеместно пользовался спросом. Лимон считался драгоценным подарком. Апельсины, преподносимые детям на Рождество, были угощением более дорогим, чем шоколад. Как же здорово было бы полностью погрузиться в эти галлюцинации, прежде чем наступят судороги. Если бы только он наяву лежал в тенечке на Багамах, вдыхая сладостный аромат фруктовых деревьев, слушая крики длиннохвостых попугаев…

Галлюцинации были столь отчетливы, что он мог сжать пальцы и почувствовать, как они зарываются в прохладный песок. Что ж, не самый худший способ умереть, решил Дрейк. Его губы, когда он, наконец, собравшись с духом, облизал их, были влажными, словно по ним недавно струилась вода. Свежая вода. Вода из ручья, а не из затхлой бочки.

Неожиданно он понял, что это отнюдь не галлюцинация. Все происходит наяву.

С огромным трудом – поступок, потребовавший от него неимоверных усилий, – но Дрейк умудрился разлепить веки. Какое-то мгновение он растерянно моргал. И не понимал, на что смотрит. По всем статьям это должна была быть палуба «Ребекки» или, в случае, если его голова запрокинулась, как мерещилось, грот [49]  [49]Грот – парус


[Закрыть]. Но ничего похожего Дрейк не лицезрел. Над ним сплелись ветви дерева. Покрытые листвой ветви. А выше над ними зияло лазурное безоблачное небо. Ветки гнулись под тяжестью плодов. Продолговатых желтых фруктов. Лимонов.

Дрейк лежал под лимонным деревом. Кажется, был разгар дня. И Дрейк совсем не страдал галлюцинациями. И вовсе не умирал. Боже милостивый! Он был жив.

Он был жив и больше не пребывал на борту «Ребекки». Приподнявшись на локтях – он лежал растянувшись на спине в тени – Дрейк огляделся вокруг. Кажется, слева от него были джунгли. Он увидел сплетенные лианы и плодоносящие деревья: банановые, манговые, лаймовые. Справа, по большей части, то же самое. Неподалеку баркас, явно вытащенный из воды, правда, лишь настолько, чтобы его не утащило обратно высоким приливом. Впереди, стоило Дрейку еще чуть приподнять голову, ему было видно море: зеленовато-голубой прибой с белой морской пеной накатывал на пляж кремового цвета со стоявшими кое-где пальмами.

А приподняв голову чуть выше, Дрейк увидел, что совершенно обнажен.

Верно. Обнажен. На нем не было ни нитки.

От этой мысли он резко сел. Его одежда исчезла. Его рубашка, насколько он помнил, расползлась еще на «Ребекке». Но штаны-то у него были целыми, не говоря уже о том, что у него имелось нижнее белье, насколько он проверял последний раз.

И то и другое пропало.

Дрейк больше не прислушивался к шуму прибоя и чириканью пташек над головой. Но ему показалось, будто откуда-то сзади доносится слабый, но отчетливый звук водопада. Это, по крайней мере, объяснило бы присутствие в футе или двух от Дрейка сосуда из выдолбленной тыквы, наполненного до краев тем, что на вид казалось свежей водой. Был ли это дар богов или подношение, оставленное какой-нибудь туземкой, Дрейк не дал себе ни секунды задуматься. Вместо того он потянулся к тыкве, поднял к губам и осушил до дна.

Это была самая вкусная вода, какую ему довелось пробовать. Прохладная и сладкая, она незамедлительно смочила его пересохшее больное горло и утолила сильную жажду. Отняв сосуд ото рта и опустив на землю, он почувствовал себя совсем другим человеком.

До такой степени другим, что изумился, так где же он, черт возьми, находится и как сюда попал.

Он тут не один. Это точно. Кроме тыквы он заметил остатки костра в нескольких футах от себя. Небольшой костерок, но, без сомнения, именно костер. И не он его разводил. Рядом с обугленной ямкой валялся кинжал с ручкой из слоновой кости. Кинжал его доконал. Дрейк не знал никого, кто владел таким смертельным на вид оружием.

Но костер… Костер был похож немного на те, что сооружала Пэйтон, на тот, каким, по ее мнению, должен быть костер. Как-то он слышал, как она спорила со своими братьями в пользу башенки из щепок против растопки вместе с дровами. Пэйтон настаивала, что костры разжигать лучше, если в растопку не совать сразу же вниз кучу поленьев, а ее братья клялись, что правильно обратное. У костра перед Дрейком был странный вид: будто кто-то соорудил его, провел несколько часов, пытаясь разжечь, затем, устав до изнеможения, уснул прямо над ним, забыв положить дров.

Этот кто-то, подумал Дрейк вдруг с учащенно забившимся сердцем, мог быть только достопочтенной мисс Пэйтон Диксон.

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы немедленно, пошатываясь, встать на ноги. Забыв о наготе, он повернулся вокруг своей оси, начиная узнавать землю, простиравшуюся перед ним. Ну, разумеется. Они находились на острове Сан-Рафаэль. Однажды он сам показывал его Пэйтон на карте. Один из маленьких островков Багамского архипелага, тот был не только самым уединенным, но одним из немногих, который мог похвастаться собственным источником пресной воды, в отличие от других, зависевших от штормов, время от времени обрушивавшихся на тропики и пополнявших озера островков. Поскольку Сан-Рафаэль был со всех сторон окружен коралловыми рифами, то доступен был только баркасу. Более крупное судно мгновенно бы напоролось корпусом на мель. Действительно, можно было разглядеть торчавшие из воды мачты кораблей, чьим капитанам в недобрый час пришла мысль добраться до острова: торчавшие обломки служили прибежищем чаек и бакланов, тогда как остальная часть судов засела в рифах на сажень в воде.

У Пэйтон получилось. Дрейк не имел представления – как. Но она совершила в точности то, что, по ее словам, собиралась сделать.

И тогда ноги понесли его сами собой. Он нырял, чтобы уклониться от низко нависших веток и лиан, и шел вглубь острова, откуда слышался звук водопада. Дрейк был бос, но не замечал острых камней и узловатых корней, мешавших ему идти быстрее. Все его мысли сосредоточились на том, что ждало его впереди.

А потом он прорвался через последнюю преграду из листьев пальм, ветвей лимонных деревьев и сплетения лиан.

Туземные обитатели Багамских островов – те, которых еще не обратили в христианство, – считали Сан-Рафаэль священным местом. Название его невозможно было выговорить, но в переводе оно значило Остров Богов. По этой причине и, разумеется, из-за окружавших его опасных рифов остров был необитаем. Раз в году туземцы собирались сюда, чтобы оставить жертвоприношения – по большей части фрукты, овощи и изредка козленка, но остальное время года Сан-Рафаэль пустовал.

Какая досада. Потому что перед теми, кто преодолевал рифы и густые джунгли, в изобилии покрывавшие остров, представало самое прекрасное место, которое только можно было вообразить. В середине острова журчал ручей, свежая вода била прямо из-под земли. Ручей сбегал с вершины того, что раньше могло быть вулканом, а сейчас невысокой, покрытой цветами горой, возвышавшейся на двадцать футов над уровнем моря. Эта гора была самой высокой точкой острова. Вода сбегала по гребню вершины, потом стекала по склону и переходила в глубокий ручей. По берегам ручья громоздились скалы, и отсутствовала тень для защиты от палящего зноя, но вода была прохладной и чистой, так к чему печалиться о тени? Можно было встать под обрывом и позволить водопаду со всей силы обрушиваться на тебя: испытанные при сем ощущения, как привелось узнать Дрейку, были самым сильным наслаждением на земле – каковое и явилось причиной, почему туземные боги запретили его испытать своим идолопоклонникам. Путешествуя по всему свету, Дрейк замечал, что боги частенько налагают запрет на самые большие удовольствия.

Впрочем, достопочтенная мисс Пэйтон Диксон со всей очевидностью пренебрегала религиозными запретами, царившими на Багамах. Или целеустремленно и вопиюще бросала им вызов. Лишь стоило Дрейку расчистить густые заросли, преграждающие ему путь, как взгляд его сразу же устремился к водопаду.

Течение воды не было сильным, скорее, она лилась струями, а не сплошной стеной. Под водопадом, как он мог совершенно ясно разглядеть, стояла полностью обнаженная молодая женщина, очевидно, ни капельки не стесняясь своей наготы.

Ну, Дрейк полагал, что если бы и он не подозревал, что за ним наблюдают, то тоже бы не стеснялся. Впрочем, он в свое время сталкивался с неимоверным количеством обнаженных женщин, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь был настолько… ну, что ли счастлив от своей наготы, по-иному он и определить это не мог. Пэйтон Диксон совершенно явно в высшей степени наслаждалась, скинув одежду.