Текст книги "Секреты крылатых слов и выражений [СИ]"

Автор книги: Олифант Олифант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Второй приползла Змея, с половинкой обслюнявленной крысы.

Лев опасливо принял свою долю, отошёл подальше и принялся рыть яму.

Следом за Змеёй явилась Гиена, неся в зубах зловонный кусок осклизлого мяса.

– Будьте любезны, положите в хранилище для даров, – натянуто улыбнулась ей Львица.

Термиты принесли десяток гусениц, Крокодил – протухшую рыбину, Слон – связку бананов, Обезьяна – кокос… К полудню объявился Леопард, волочивший человеческую попу в окровавленном тряпье.

– Вкусняшка, – Леопард преданно поклонился. – Рекомендую с лимонным соком.

– Меня сейчас стошнит, – Львица с омерзением заглядывала в яму, прикрывая нос лапой.

– Закопай это, – Лев глянул на дары. – И, распорядись, что б больше не носили. А я на охоту.

– Интересно, – думал он чуть позже, бредя в высокой траве, – неужели это и есть та самая «львиная доля»?..

МАЛЬБРУК В ПОХОД СОБРАЛСЯ

Песенку о Мальбруке (герцоге Мальборо) сочинили французские солдаты в 1709 году. Состоит она из бесконечного числа четверостиший, где за первой строкой следует рефрен – «Mironton, mironton, mirontaine» (что–то, типа «пам–парам»). Слова предельно незатейливы, а рифмы корявы, и это бесхитростное народное творение по сей день вызывает чувство умиления у европейцев (кроме англичан, естественно).

Marlbrough s'en va–t–en guerre,

Mironton, mironton, mirontaine,

Marlbrough s'en va–t–en guerre,

Ne sait quand reviendra,

Одно настораживает. Главный герой песни не сам полководец Мальбрук, а его жена, которой паж приносит весть о гибели мужа. Он, рыдая, сообщает герцогине, что пора облачаться во вдовий наряд и приступает к бесконечному рассказу о похоронах. Представьте себе песенку, сложенную монголами, о том, как к плачущей в Путивле Ярославне прибывает воин с вестью о гибели войска, о пленении мужа (Mironton, mironton, mirontaine)…

Странные люди эти французы.

Кстати сказать, русские солдаты, разгромив Бонапарта, тоже с удовольствием распевали «Мальбрука», правда, изменив слова.

«Мальбрук в поход собрался,

Наелся кислых щей…»

Однако, дворянский желудок не выдержал подобной пищи и полководец сделал то, что рифмуется со словом «собрался». И жена встречает оконфузившегося таким образом мужа.

– Испохабили хорошую песню, – морщатся французы…

МАМАЕВО ПОБОИЩЕ

– Не желаю больше платить дань поганой Орде, – сказал князь Дмитрий и вышиб прочь из Москвы татарское посольство.

– Берегись, княже, – взвыл по–волчьи хан Мамай и повёл многотысячное войско на Русь.

– Хватит, попили кровушки русской, – сурово сдвинули брови рязанцы, псковичи и суздальцы. Сели на коней и поскакали навстречу врагам, добывать себе славы, а отчизне свободы…

Приблизительно так оно всё и было, если не брать в расчёт, что:

– Мамай повёл войска на Русь из–за денег, которые обещали ему генуэзцы, мечтающие о концессии на добычу мехов и торговле с Севером Руси. Мамай же рассчитывал, получив финансовую поддержку, расправиться с Тохтамышем и воцариться в Орде.

– Тохтамыш, узнав о нашествии Мамая, двинул свои войска на Дон, что бы объединиться с князем Дмитрием.

– Армия Мамая состояла из генуэзцев, половцев (извечных врагов татаро–моголов), осетинов и черкесов. Основной ударной силой русских войск была конница из крещёных татар.

Как всё запутано в нашей истории!

МАННА НЕБЕСНАЯ

«…хлебу тому имя: манна; она была, как кориандровое семя, белая, вкусом же, как лепешка с МЁДОМ».

Вторая книга Моисеева. Исход. Глава 16.

Скитание по пустыне не так пугает, если ты не один. Ведь, не целыми же днями иудеи бродили по бесплодным землям. Дойдут до оазиса – привал на несколько лет. Надо поставить шатры, пересчитать детей, огонь развести, напоить верблюдов, туалет, в конце концов, выкопать. Глядишь, день и пролетел. Наутро положено родственников обойти, маму не забыть, навестить. Там свадьба, здесь, помер кто–то или родился. Жизнь кипит! Бывает, бедуины встретятся: можно новости узнать, обменять что–нибудь или просто поболтать. Одно невыносимо – манна на завтрак, обед и ужин.

Подойдут, бывало, страдальцы к Моисею. Стоят, переминаются с ноги на ногу.

– Ма кара (что стряслось)? – подозрительно спрашивает тот, хотя, прекрасно догадывается, откуда и зачем ходоки.

– Насчёт манны…

– Слушайте, имейте совесть, мужчины. Неужели трудно потерпеть? Всего–то лет двадцать осталось.

– Разве мы ропщем? – заискивают иудеи. – Просто, малюсенькая просьба. Нельзя ли несколько разнообразить вкусовые добавки? Пусть аромат мёда у манны останется, но будет, к примеру, по понедельникам – липовый, по вторникам – гречишный, по средам…

– Прочь отсюда! – замахнётся посохом Моисей. – Сегодня вам, кус амак, привкус поменяй, а завтра вместо воды вино потребуете? Мы тут, на минуточку, бедствуем и скитаемся, а не на пикник пришли.

– Ой, что так ругаться? Просто спросили, – испуганно попятятся соплеменники. И уйдут…

МАРТЫШКИН ТРУД

Морякам без везения никак не возможно. Потому что, флот это флот…

Всем гардемаринам первого 1720 года выпуска пришлось держать экзамен лично перед государем. Как оказалось, отроки, прошедшие обучение в военно–морских школах Франции, Испании и Венеции вполне сносно владели теорией, однако о непосредственном хождении по морю имели лишь туманное представление. Исключение составляли только гардемарины, обучавшиеся в Англии. Вынужденные полгода, из–за бюрократических проволочек, ждать своего зачисления в школу, юноши провели это время на российских кораблях, где научились ставить паруса и вязать узлы.

– А не послужить ли вам, дети дворянские, простыми матросами? – Пётр, облачённый в голландские штаны пузырями и простую рубаху, прохаживался перед строем. – Отведаете линьков, палубу подраите, глядишь, толк–то и выйдет.

Меньшиков, следующий за царём, ободряюще подмигивал растерянным молодцам, мол, где наша не пропадала.

– Лясы точить мне с вами, аники–воины, недосуг, потому экзамен будет один на всех, – Пётр усмехнулся. – Я про то действо от португальских моряков ведаю. Объясни отрокам, Данилыч.

И Меньшиков, с притворной бодростью, поведал, что экзамен – сущий пустяк. На судно, стоящее сейчас у причала, будет выпущено три обезьяны. Гардемарин, изловивший сего зверя, немедленно производится в офицеры, а его товарищи становятся мичманами Российского флота. Выпуск, оставшийся без добычи, опять отправляется на учёбу, но уже за родительский счёт. По возвращению их ждёт то же испытание.

Первым, сумевшим схватить удачу за длинный хвост, оказался гардемарин Артемий Толбугин (впоследствии дослужившийся до чина контр–адмирала). Изрядно покусанный, он сорвался в воду с мачты, намертво прижав к груди, визжащую обезьяну.

Смеющийся Пётр обнял Толбугина и, троекратно расцеловав, вручил патент лейтенанта…

После этого знаменательного экзамена, обучение в военно–морской школе и получило шутливое название «мартышкин труд».

МЕЛИ, ЕМЕЛЯ, ТВОЯ НЕДЕЛЯ

Каждый знает, чтобы поставить на реке мельницу, надо договориться с Емельяном – Что–В–Омуте – Живёт. Душу, пожалуй, он не потребует, но и, за здорово живёшь, не пустит. Хочешь не хочешь, а договора с Хвостатым не избежишь. Иначе, или жернов треснет, или берег подмоет, или, не дай Бог, хозяин утопнет. Сами замечали, наверное, как с годами мельники меняются. Поселится, бывает, на реке добрый молодец. И пригож собой, и весел, и в работе неукротим. С мужиками всегда минутку найдёт постоять, табачку покурить. С девками семечек погрызёт, посмеётся. Со стариками помолчит, а то и совета испросит. Всем рад, да приветлив. Не успеешь глазом моргнуть, а он уже первую красавицу под венец ведёт. Не нарадуется на него народ,

Так год пройдёт, другой, третий. Глядишь, а мельник уж не балагурит. При встрече буркнет что невнятное и в землю смотрит. Ранние морщины на лицо легли, волос на висках поседел. Знать, не просто Хвостатого в соседях иметь.

Самая же верная примета, что договор с Емельяном – Что–В–Омуте – Живёт заключен – «Емелина неделя». Раз в год, мельник со всем семейством в село перебирается. Объясняет, мол, по людям и родне соскучился. Как же, соскучился он! Попробуй, сходи на мельницу, загляни в оконце. Жернова крутятся, как сумасшедшие, аж дом дрожит. Огонь не горит, а светло, как днём. По колёсам, да по лестницам бесы скачут. Поют, хороводы водят, копытцами стучат. А посередине, на мешках с мукой, Сам восседает. Козлиной бородой трясёт. Улыбается. Знает, целая неделя ему отдана…

Все семь дней нечисть гуляет, а на восьмой, с петухами, опять в омут. Вернётся мельник, посмотрит на разор, повздыхает и опять за работу. Жутко ему, православному, такой грех на себе нести, да куда деваться–то? Можно, конечно, батюшку упросить, что бы мельницу святой водой окропил, молитовку отчитал и в омут плюнул. Да, разве проймёшь этим Нечистого? И куда бежать Рогатому? Не бросить же ему эту реку, прохладный омут с кувшинками, дрожащих стрекоз и тёплый вечерний туман. Бог с ним. Потерпим…

МЕЛКАЯ СОШКА

Испокон веков люди подсознательно одушевляли свои орудия труда. Воин говорил со своим мечом, прося помочь в завтрашней битве. Музыкант поглаживал цитру, моля о вдохновении. Врач полировал ланцет, надеясь, что тот не подведёт. Всё это напоминает тайное идолопоклонничество, ибо, если человеку улыбалась удача, предмету приносились своего рода жертвы. Мечу покупались новые ножны, цитра украшалась цветами, ланцет покрывался гравировкой. Не обошла эта традиция стороной и крестьян. Любимая телега расписывалась цветами, в рукоятку серпа вставлялись самоцветы, тачка декорировалась медными заклёпками. Особняком стояла соха, одушевлённая настолько, что носила имя Андревна. «Полюби Андревну – будешь с хлебом». В каждой избе хранилась, так называемая, «семейная» или «фамильная» соха, передающаяся от отца к сыну. В случае пожара, её спасали в первую очередь. Наступали смутные времена – прятали в лесу. Испрашивали совета, ждали заступничества, приносили дары…

Что же касается «мелких сошек», то так, всего–навсего, называли детёнышей лосей. Сохатых.

МЕНТОРСКИЙ ТОН

Отправляясь к стенам Трои, Одиссей оставил во дворце вместо себя друга Ментора. В обязанности того входило обучение Телемаха (сына Одиссея), а также забота о чести и достоинстве Пенелопы (жены). Окинув взглядом жалкую фигуру Ментора, кривые короткие ноги, раннюю плешь и скрюченные артритом пальцы, любой бы пришёл к выводу, что, возможно, он и годится в учителя. Но, защитник и охранник царицы из него никудышний. Однако, не зря Одиссея прозвали Хитроумным. Поверьте, царь знал, что делал, покидая свой дом. Он давно уже разглядел в жалком человечке неукротимую твёрдость, жестокость и умение подчинять себе людей…

Проходят долгие десять лет, и Троя наконец–то покоряется. Корабли Одиссея отплывают на родину и… пропадают. Как только, весть об исчезновении правителя Итаки доходит до всех уголков Греции, появляется множество претендентов на освободившийся престол. Эти, так называемые, «женихи» требуют руки Пенелопы, угрожают и бесчинствуют. И вот тут–то на сцене появляется Ментор.

Сначала на невзрачного учителя никто не обращает внимания. Затем кто–то из пьяных «женихов», столкнувшись с ним в саду, собирается дать Ментору затрещину, но столбенеет от взгляда, полного ненависти и угрозы. Отныне, проходя мимо пирующих, учитель непременно отпускает парочку едких замечаний. Его начинают сторониться. Однако, встреч с ним не избежать. Дрожащим от ярости голосом, Ментор распекает то одного, то другого из «женихов». Его язвительные замечания разят наповал, скрипучий голос усмиряет самых буйных. Все попытки прогнать «докучливого негодяя» наталкиваются на стену ледяного презрения. В конце концов, претенденты на руку Пенелопы, приучаются вставать при появлении Ментора и виноватыми голосами приветствовать его. Тот же воспринимает перемены, как должное. Некоторые, что бы избежать постоянных поучений и придирок, садятся на корабли и бегут прочь с Итаки. Другие прячутся в окрестных лесах. В головах третьих зреет план избавления от Ментора. Но тот, успев завести «любимчиков» в нестройных рядах «женихов» узнаёт о коварных замыслах и жестоко расправляется с неугодными.

К моменту возвращения Одиссея Ментор так отдрессировывает несчастных претендентов, что, хлопни он в ладоши – все, как один, бросились бы со скал в море.

– Оставь их мне, – просит Ментор у вернувшегося Одиссея.

Однако, тот, движимый чувством сострадания, предпочитает просто перебить несчастных, прекратив, таким образом, их мучения.

МЁРТВАЯ ХВАТКА

Сказка.

За семью горами, за семью долами жила семья – муж, жена и сын. Всех богатств у них было: хижина, да старый колодец. Бывало, женщина вскипятит воды, бросит туда травы с корешками, тем и сыты. Бедствовали они, бедствовали и поняли, что втроём им никак не прокормиться. Испекла мать лепёшку и говорит сыну.

– Вот тебе, дружок, наше самое большое богатство. Отправляйся–ка бродить по свету, может быть и улыбнётся тебе удача. Лепёшку же, ешь сам, никому не давай.

Поклонился парень отцу с матерью и в путь отправился.

Долго ли шёл, коротко ли, а забрёл в чужие земли. Смотрит, под деревом колодец.

– Переночую–ка я здесь, – думает парень. – Лепёшку доём, воды испью.

Только он из заплечной котомки свой ужин вынул, откуда ни возьмись, выбежала Мышь!

– Семь дней, – говорит, – во рту маковой росинки не было. Угости меня, добрый человек, своей лепёшкой.

Однако, парень материнский наказ помнит, грызуна прочь гонит. Но та, зубы оскалила, и в хлеб МЁРТВОЙ ХВАТКОЙ вцепилась. Осерчал молодец, стукнул Мышь кулаком, а из той и дух вон. Расстроился он, да сделанного не воротишь. Поднял тушку за хвост, хотел выбросить, но призадумался.

– Пусть, – говорит сам себе, – невелика добыча, а, какая–никакая, да еда.

Развёл костерок из щепочек, выпотрошил зверька и вмиг изжарил.

Только собрался перекусить, откуда ни возьмись, Кот!

– Семь дней, – говорит, – во рту маковой росинки не было. Угости меня, добрый человек, своей лепёшкой с мышкой.

– Отстань, – гонит его наш парень. – Видишь, самому на один зуб.

Но, Кот оскалился и в мышь МЁТРВОЙ ХВАТКОЙ вцепился. Рассвирепел молодец, схватил Кота за горло и задушил.

– Раз уж я с голодухи на мышь прельстился, – рассуждает, – то от кота и подавно не откажусь.

Подбросил дров в костерок, освежевал добычу и быстренько приготовил.

Только собрался перекусить, откуда ни возьмись, Волк!

– Семь дней во рту маковой росинки не было, – говорит, а сам готовится МЁРТВОЙ ХВАТКОЙ в кота вцепиться.

Не стал парень ждать, а хватил, что есть сил Волка посохом по голове…

Только собрался волчатиной поужинать, глядь, откуда ни возьмись Красна Девица.

– Семь дней, – говорит, – во рту маковой росинки не было.

Растерялся молодец, выронил бутерброд из рук.

– Угощайся, – говорит, – Краса Ненаглядная.

Отужинали они, Девица и говорит, – Бери меня в жёны. Не пожалеешь

Наш парень давай отнекиваться. Мол, он и себя–то прокормить не может, и ни работы у него нет, ни ремеслу никакому не обучен. Но, Красна Девица вцепилась в него МЁРТВОЙ ХВАТКОЙ, не отпускает.

И, что Вы думаете – женился молодец. Построил хижину и стали они жить поживать. Пришло время, сын родился. Хорошо живут, да впроголодь. Бывало, мать вскипятит воды, бросит туда травы с корешками, тем и сыты. Бедствовали они, бедствовали и поняли, что втроём им никак не прокормиться. Испекла она лепёшку и говорит сыну.

– Вот тебе, дружок, наше самое большое богатство…

МЕТАТЬ ГРОМЫ И МОЛНИИ

Раньше, как бывало? Плывут варяги в греки, похваляются:

– Наш бог Перун молнии, да громы мечет. Он самый сильный, мы с ним никого не боимся.

Стоят Русичи на берегу, чешут в затылках. Их Велес за скотом приглядывает, а Мокошь бабам рожать пособляет. Обидно, уж больно простецкие боги получаются.

Может быть, поэтому первых христиан на Руси встретили не особенно любезно.

– Правда, – спрашивают у них, – вашего Иисуса римляне убили?

– Правда, – отвечают те.

– Эх, други, – качают головами Русичи. – Не надобно нам такого. У самих боги не ахти.

– Хе, – посмеиваются христиане. – Зато, его Бог – Отец, знаете, что сделал?

И начинают перечислять, загибая пальцы. А там и всемирный потоп, и казни египетские, и огненные дожди…

Плывут теперь через Русь варяги, а народ на берегу стоит, посмеивается. Рубахи расстёгнуты, на грудях кресты православные поблёскивают.

МОКРАЯ КУРИЦА

Гемералопия или «куриная слепота» – делает кур совершенно беззащитными перед ночными хищниками. Маленький, презираемый всеми хорёк, может в одночасье вырезать целый птичий двор. Случалось, что парочка лис, методично совершая набеги после захода солнца, обесптичивала целые деревни. Однако, наш народ горазд на выдумки. Крестьяне заметили, что если курицу как следует промочить, то она не сможет уснуть, и будет всю ночь мёрзнуть, охать и маяться. Это горестное бормотание несчастной, покрытой от холода «куриной кожей» могут свести с ума любого, кроме соплеменниц. Обитатели курятника, привыкшие к еженощным жалобам, засыпают, не обращая на них внимания. Хорьков же и лисиц, исступлённые стенания вгоняют в панику. Видимо, ночным разбойникам мерещатся сидящие по насестам вампиры. Слышится шелест кожистых крыльев и мучительное постанывание в предвкушении тёплой крови. Бесшумно ступая, чтобы не хрустнула под лапой ветка, пятятся хищники, трусливо повизгивая. А, выйдя из деревни, бросаются со всех ног в спасительный лес.

Вот почему хозяйка, загоняя на ночь птиц в курятник, обдаёт последнюю ледяной колодезной водой, лишая тем самым её сна.

Разгадайте теперь загадку. «На насесте Фёкла, у ней рыло мокро». Эта та самая, случайным образом выбранная МОКРАЯ КУРИЦА, спасающая ночью своих товарок.

МОРОЧИТЬ ГОЛОВУ

Давно это случилось. Служил в московской милиции отважный капитан Ястребов. Был он высоким блондином с серыми глазами, которые имели удивительное свойство становиться голубыми (при разговоре с друзьями) или приобретать стальной оттенок (когда видели человеческое зло). Капитан заочно учился в высшей партийной школе, посещал планетарий и состоял в обществе книголюбов. Атлетически сложенный, он прекрасно плавал, бегал на длинные дистанции и прыгал в высоту за спортивное общество «Динамо». В свободное же время, обучал пионеров–отличников милицейской борьбе самбо.

Рано утром, спеша на заводы и фабрики, люди широко и приветливо улыбались, встречая стройного и подтянутого капитана, шагающего на работу в МУР.

– Можно спокойно трудиться, – думали они, – когда на посту такой офицер.

А, Ястребов, придя на Петровку, приступал к нелёгким милицейским обязанностям. Изучал ориентировки, читал протоколы, беседовал со свидетелями и допрашивал задержанных жуликов. С одним сурово поговорит, с другим по–отечески, третьего на путь истинный наставит. Бывает, оступится человек, нарушит закон и попадёт в кабинет к капитану. Тот его выслушает, сладким чаем с лимоном угостит и скажет:

– За преступление, сами понимаете, придётся ответить. Докажите самоотверженным трудом, что поняли сделанные ошибки и впредь не повторите. Я верю в вас. Теперь подпишите протокол и следуйте в тюрьму.

Пожмёт руку, как товарищу и долго смотрит в след уходящему конвою.

Так день за днём и служил Ястребов. Допросы, беседы, засады, тренировки, занятия.

– Когда же ты женишься, сынок? – спрашивала его старушка–мать.

– Когда всех жуликов переловлю, – отшучивался капитан и, чеканя шаг, уходил на службу.

Однако, как оказалось, и таким бравым милиционерам, ничто человеческое не чуждо. Как–то весной беззаветный борец Ястребов встретил девушку. Звали её Клава, и работала она официанткой в столовой «Жар–птица». Зашёл туда капитан по долгу службы, а вышел другим человеком. Стал он каждый день обедать в «Жар–птице». Сядет за столик у окна, закажет биточки, и любуется Клавой, как она белой лебедью меж клиентов скользит. Много ли, мало ли времени прошло, но набрался он как–то раз смелости и пригласил девушку в кино. Затем, на праздничный вечер в клуб милиции, затем со старушкой–мамой познакомил. Стали они встречаться. Капитан тренировки начал пропускать, на службе перестал задерживаться. Казалось, совсем голову Ястребов потерял, а этого в его должности никак допускать нельзя было. Витает в облаках, обнимает возлюбленную и не обращает внимании, что та нальёт ему сладкого вина и о работе расспрашивает. Кого сейчас Ястребов выслеживает, что воры на допросах рассказывают, и не может ли любимый для неё план Петровки, 38 начертить. Так, под вино, да поцелуи, выболтал капитан все милицейские секреты. Одного лишь Клава узнать не смогла, где он пистолет прячет.

И вот, как–то вечером, приходит Ястребов в гости к любимой, открывает дверь, глядь, а та не одна. Сидит за столом, рядом с Клавой незнакомый мужчина в серой кепке. Вгляделся в его лицо капитан, вспомнил ориентировки и посуровел. Однако, виду не подал и тоже за стол присел

– Я узнал вас, беглый рецидивист Мирзоев, – говорит.

– И я о тебе наслышан, Ястребов, – глумливо усмехается бандит. – Выдал ты нашей Клавочке все служебные тайны. Будешь теперь на жуликов работать.

– Ошибаетесь, Мирзоев, – встаёт во весь рост капитан. – Плохо в советских людях разбираетесь. Давно я вас разыскивал и, наконец, нашёл. А, то, что Клавочка вовсе никакая не Клава, а воровка Светлана Паукова, это для меня не секрет. Сдавайтесь, граждане, руки вверх!

Выхватил из одного кармана наган, а из другого свисток. Вбежали в комнату его друзья–милиционеры, арестовали преступников и в тюрьму увели…

– А, что Клава к нам не заходит? – спросит иногда старушка–мать.

– Она сейчас далеко, – весело подмигнёт капитан и, чеканя шаг, уйдёт на службу.

МУКИ ТАНТАЛА

Заслужил Тантал «муки» или нет, не мне судить. Наказан же он был за то, что похитил со стола олимпийцев амброзию и угощал ею своих гостей. Ситуация, кстати, вполне житейская. Бедный родственник, приглашённый из сострадания на юбилей, потихоньку умыкает со стола баночку крабов и полбутылки виски, дабы поразить невиданным угощением соседей. Казалось бы, подумаешь, проступок! Однако, у греческих богов на это другой взгляд, и, повторюсь, не мне их судить.

Отныне и во веки веков, похититель амброзии должен сидеть по горло в воде, страдая от невыносимой жажды. Стоит ему наклонить голову, как уровень жидкости стремительно падает. То же происходит и с пищей. Над головой мученика склоняются ветви, полные плодов, но все попытки сорвать хоть один, кончаются неудачей.

Наверняка, первые месяцы Тантал испытывал судьбу. Резко бросался в воду с открытым ртом или, притворяясь спящим, медленно клонил голову вниз. Подкрадывался к ветви, делая вид, что занят своими мыслями и вдруг, внезапно выпрыгивал вверх, растопырив пальцы. Увы, всё было тщетно. И вот тут то, нормальному человеку в самый раз впасть в апатию. Задумайтесь. Вода, струящаяся под подбородком и фрукты, задевающие макушку, первоначально раздражают, но, за полгода к этому вполне можно привыкнуть. Опять же, сидит он не на сковородке, и орёл клевать печень не прилетает. Согласитесь, «муки», со временем, становятся какими–то несовершенными. Сравните хотя бы с «сизифовым трудом». У Сизифа, как ему кажется, всегда есть шанс. Не докатил камень до вершины, выбери другой путь. Быстрее толкай камень, упирайся ногой в иной выступ, здесь передохни, там напрягись. Упустил, пробуй ещё. Прекрасное, идеально сбалансированное наказание!

Мне кажется, что Танталу не хватает некого побудительного стимула. Представьте, что время от времени на сцене будет появляться некто бородатый и козлоногий.

– Тантал, дорогуша, – восклицает он, делая страдальческое лицо. – Ну, разве можно было так поступать с человеком? Из–за ерунды обрекать на подобные страдания! Ах, боги, боги. Знаешь, у меня тут в планах намечена встреча на Олимпе, если не возражаешь, похлопочу за тебя.

И исчезает. Тантал принимается считать дни, его охватывает надежда. А, вдруг? Он передумывает миллион вариантов исхода своего дела, теряет сон, прислушивается к каждому шороху…

Козлоногий появляется не скоро. Корчит расстроенную рожу, винится в бессилии, но, по секрету сообщает, что назревает Троянская Война. Тогда–то олимпийцам просто будет не до Тантала, и благодетель тайно явится к мученику с кружкой воды и охапкой плодов.

И вновь длится бесконечное ожидание…

К чему я это всё? Наверное, к тому, что со школы во мне живёт «комплекс отличника». Взялся делать, сделай на «пять с плюсом».

МУТИТЬ ВОДУ

Пошел, сел у берега моря;

Там он стал веревку крутить

Да конец ее в море мочить.

«Сказка о попе и работнике его Балде». А. С. Пушкин.

Сами знаете, как оно бывает… Бежит близ деревни речушка, не мелка, не глубока. Баньки по бережку, мостки поскрипывают, плоскодонки на волнах хлюпают. Всяк воде рад и человек, и скотинка. Но, глядишь, то ребятишки убегут купаться, одного не досчитаются. То рыбак в сетях запутается, утопнет. То баба бельё полоскать пойдёт, не вернётся. Значит, пришла беда – затаился под берегом Нечистый. И тут уж каждый знает, надо в реке воду мутить, Водяного прочь гнать. Дело, честно скажем не простое – на нечистую силу руку поднять. Соберутся мужички, почешут бороды и пошлют выборного «смутьянов» кликать. Те, гонца расспросят, велика ли река, что за дно, да давно ли Водяной озорничает. Отмерят верёвок, багров, чесалок, прочего инструмента и на телегах прибудут. На бережку одежонку скинут, перекрестятся на четыре стороны, и давай воду мутить. Нечистому же, не секрет, всякая грязь, да сор, как серп острый.

Деревня вся, от мала до велика, на пригорочке соберётся. Жутко им, трепетно, но страсть, как любопытно. Глядят, как «смутьяны» верёвками по воде хлещут, да чесалками дно бороздят. Бороды мокрые, головы непокрытые, рожи злые. Вдруг, как плеснёт посреди реки, как пойдёт муть пузырями.

– Гони его, дьявола, – заорут «смутьяны». – Наддай, православные!

Выпрямятся во весь рост и пойдут на плеск с баграми наготове. Замрёт народ, даже дети плакать перестанут. Прочешут охотнички речушку раз, другой. Выберутся на берег, поклонятся поясно.

– Живите дальше, люди добрые. Живите, да Бога не гневите.

Получат расчёт, погрузятся на телеги и укатят.

Пройдёт день, другой, третий. Глядишь, баба какая, не удержалась, на мостках бельё полощет. Детишки на мелководье играют. Пастух скотину пригнал. Ушёл Нечистый…

НАЗУБОК ЗНАТЬ

Поскольку «Е» и «Ё» можно рассматривать, как один знак, то получается, что в русском алфавите 32 буквы. А сколько у человека зубов? Тоже тридцать два. Вот, раньше гимназисты и запоминали буквы, перемещая язык во рту – от зуба к зубу. Первые три коренных зуба – «А, Б, В». Два малых коренных – «Г, Д». Клык – «Е». Четыре резца – «Ж, З, И, К». И далее – клык, два малых коренных, три коренных. Верхняя челюсть заканчивается на «П». Нижняя, соответственно, от «Р» до «Я». Отсюда и появилось выражение, «НАЗУБОК ЗНАТЬ». Скажете, что до 1917 года в алфавите было 35 букв? Так и народ раньше был того… позубастее.

НА КОЗЕ НЕ ПОДЪЕДЕШЬ

Встреча, случившаяся знойным украинским летом 1886 года, обойдена биографами нашего героя, как незначительная. Никто так и не задался вопросом, зачем он уделил ей место в мемуарах. Зачастую мы, пытаясь вспомнить своё детство, вытаскиваем из закоулков памяти какие–то яркие, ничего не значащие обрывки, решили историки…

Итак, это случилось летом. Папа Давид, взял маленького Лёву, ему только исполнилось семь лет, с собой в Херсон. Пока отец улаживал дела в конторе, мальчик слонялся по двору, пытаясь хоть чем–то развлечься. Глазел на прохожих, играл сам с собой в «ножички», попробовал растормошить сомлевшую от жары собаку. Внезапно, к крыльцу подошла, невесть откуда взявшаяся, коза. На её шее болтался изжёванный обрывок верёвки. Лев потрепал козу по холке, покрепче ухватил за рог и попытался взобраться ей на спину. Однако, та, легко вывернулась и отошла на несколько шагов. Мальчик повторил попытку, но безуспешно.

– Помочь?

Рядом стоял юноша в гимназической форме и лукаво улыбался. Лёва уставился на незнакомца. Что–то в нём немедленно располагало к себе. Высокий лоб, добрый прищур глаз, открытое лицо.

– Сделайте одолжение, – Лев благодарно поклонился.

Гимназист ловко подхватил мальчика сзади и посадил на спину козе. Та чуть присела, но стояла спокойно.

– Куда поскачете, дгужок? – спросил юноша, немного картавя.

– В Америку, сражаться за свободу индейцев, – немедленно ответил Лев.

– Смело, – гимназист заразительно рассмеялся, но немедленно посерьёзнел. – Помогать угнетённым, святое дело. Могу дать Вам совет. Пегвым делом всегда надо захватывать телефон, телегаф, вокзалы, банки и мосты.

– Для чего? – зачарованно глядя на него, спросил мальчик.

– Как–нибудь, объясню, – гимназист подмигнул. – Как Вас зовут?

– Лев Давидович, – чинно представился тот.

– Владимир, – как равному пожал ему руку юноша. – А тепегь, извольте слезть с козы. Кажется Ваш папенька идёт.

К ним, действительно, поспешал папа Давид, раздражённо обмахиваясь шляпой.

– О нашем знакомстве, ни слова, – успел шепнуть Владимир.

И зашагал прочь, не оглядываясь.

Такой вот обрывок детских воспоминаний из мемуаров «железного наркома»

НА КРАЮ ЗЕМЛИ

Есть какой–то облом в том, что Земля круглая. Нельзя свесить с Края верёвку и посмотреть, что там внизу. А как могло бы быть здорово!

Альпинисты снаряжали бы экспедиции без всякого риска для жизни. Сорвался – повис на страховочном тросе. Соревнуйся в своё удовольствие, кто покорит наибольшую глубину. И, наверняка, находились бы горячие головы, спускающиеся без страховки, с одной лишь баночкой талька.

Раздолье для любителей «непознанного». Вместо мутных фотографий НЛО можно было бы смущать обывателей такими же нечёткими снимками «Слонов, На Которых Покоится Земная Твердь».

Счастье для самоубийц. Одно дело прыгнуть с крыши дома, и валяться на асфальте в мухах и окурках. Совсем же по–другому выглядит изящный шаг в вечность. Думаю, что у них были бы свои излюбленные места, где местные власти растягивали бы сетки–ловилки.

Террористы мирового масштаба угрожали бы бомбой, подвешенной, под Землёй. Взрыв и вся вода мирового океана сливается в небытие (на головы растерянных слонов).

А сколько романтиков слонялось бы по Краю Земли, в поисках своих возлюбленных. Или верных подруг, следующих за предметом обожания. Или мстителей, выслеживающих обидчиков.

Удивительное было бы место этот Край. Альпинисты, безумные учёные, самоубийцы, влюблённые, сектанты, романтики, преступники. А там, где подобный народец, всегда горячительные напитки, наркотики и свобода нравов. Своя мода, музыка, слэнг, татуировки. Край анархии и коммунизма. Красота!

НА ЛБУ НАПИСАНО

Традиция выжигать калёным железом на лбу слово «РАБ» или «ВОР» существовала на Руси с незапамятных времён. Сначала это было безобразное клеймо, ставящееся исключительно с целью пожизненно классифицировать носителя. Однако, со временем, перед обществом встала проблема именно не уничтожаемости этой метки. К примеру, некий посадский, что называется, оступился и присвоил себе чужое добро. Был прилюдно порот, клеймён и отправлен на принудительные работы. Там, примерным трудом искупив преступление, получил прощение и вернулся к честной жизни. А как быть с безобразным шрамом «ВОР», украшающим лоб? Или как дальше жить крепостному с огромной печатью «РАБ» на лбу, если помещик дел ему «вольную»? Выход оказался прост. Размер клейма уменьшили, как раз для того, что бы клиента можно было «доклеймить». Проще говоря, выжечь на лбу частицу «НЕ». «НЕ РАБ» или «НЕ ВОР».