Текст книги "Аватары тьмы (СИ)"

Автор книги: Ольга Моисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

  к оглавлению

Глава 8. Страшная тайна

  Вера сложила платье в пакет. С приколотой – всё такой же тёплой на ощупь! – брошкой, оно выглядело совершенно обычным: с застёжкой, лицевой стороной и изнанкой. Ткани из-за этого как будто стало больше, и потому скрутить платье так туго, чтобы запихнуть в коробку из-под чая, вряд ли бы получилось. Там осталась лежать только фотография с номером ателье на обороте. Подумав, Вера присовокупила к ней визитку следователя Василькова и, захлопнув жестяную «книжку», сунула, вслед за платьем, в рюкзак. В это время зазвонил городской телефон.

  – Здравствуйте, Вера! – голос не имел того напора, что слышался в нём несколькими днями раньше, но узнать его было не трудно.

  – Иван Игнатьевич! Добрый день, ну, как вы?

  – Жив... благодаря вам, Вера. Звоню сказать вам спасибо.

  – Вы в больнице? – догадалась она.

  – Да... как вы и предсказывали. – Васильков кашлянул. – Никогда не верил я во все эти... штучки, да и сейчас, честно сказать... – он умолк, понимая, что говорит не о том.

  – Вы всё-таки пошли в больницу! – весело воскликнула Вера.

  – Пошёл. Тем же вечером. Решил: сделаю ЭКГ, так, на всякий случай, что от меня – убудет? Ну и... Короче, инфаркт случился прямо во время обследования! Такой инфаркт, что... В общем, врачи сказали, я выжил только потому, что оказался в тот момент в больнице. Был бы в другом месте – каюк! Спасти не успели бы, ни «скорая» и никто – такие дела... – Васильков глубоко вздохнул.

  – Я очень рада, что всё обошлось!

  – Спасибо вам, Вера. Не знаю, как вы это сделали... но вы – моя спасительница, как хорошо, что я вас послушал.

  – Ну что вы, Иван Игнатьевич... Выздоравливайте!

  – Спасибо, Вера! И я хотел ещё сказать: если вам что-нибудь надо, вы, пожалуйста, прямо ко мне обращайтесь – окажу любую посильную помощь, я теперь ваш должник.

  Может, попросить его Антона Шигорина проверить? – мелькнула у Веры мысль, но рассказ швеи Марии Михайловны о закройщике, переданная им брошка и дедушкин кленовый носик – всё, в совокупности, рождало стойкое ощущение, что лучше пока с этим не торопиться. И тут она внезапно вспомнила электричку!

  – Ой, Иван Игнатьевич! Я вот что хотела... Я недавно ехала в электричке и видела... мужчину... он похитил девочку, маленькую! и... он убил её, понимаете?

  – Это были ваши видения? – уточнил Васильков.

  – Да, – грустно признала Вера. – Вот как про ваше сердце. Так что доказательств у меня никаких нет... Но я могла бы рассказать, как он, ну, мужчина этот, выглядит, да и девочка – её, может, до сих пор ищут?

  – Хорошо, Вера, я понял. Я попрошу ребят, чтобы они подняли дела о пропаже девочек, показали вам фото. Вы уверены, что она мертва? Девочка эта?

  – Да, – перед глазами всплыла «чёрная дыра» светака похитителя, из которой тогда, в электричке, читались не только его действия, но и ощущения той малышки, её смерть. Вдруг стало понятно: будь она жива – увидеть через другого человека, что девочка чувствует, как умирает, – было бы невозможно. Именно убийство пробило ту жуткую «дыру», навсегда записав в неё мучения жертвы, и теперь, даже если мужика не поймают люди, от высшего возмездия ему уже не уйти – это интуитивное знание, можно сказать откровение, осенило Веру мгновенно, словно молнией ударило. – Он убил её, Иван Игнатьевич. Это точно. К сожалению.

  – Что ж, если так, то особой срочности нет, ведь девочке уже не помочь... Однако если вы её по фото узнаете, то потом нужно будет составить портрет убийцы. Ну, а после – посмотрим, как всё это использовать... В общем, придёте в отделение, там ребята разберутся. Когда вам удобно?

  – Давайте завтра, – чуть подумав, решила Вера. – С утра. Можно?

  – Конечно, Вера, я позвоню – предупрежу там всех, чтобы были готовы.

  – Спасибо, Иван Игнатьевич, а то мне эта мёртвая девочка покоя не даёт, вдруг вам удастся как-нибудь прижать этого гада!

  – Будем надеяться, Вера, – голос Василькова стал совсем тихим, было слышно, что он сильно устал. – Всего доброго.

  – До свидания, Иван Игнатьевич, поправляйтесь.

  Вера нажала отбой, чувствуя, как отпускает что-то внутри, будто складки какие-то жёсткие расправляются. Следователь в порядке, слава богу! – она сумела спасти ему жизнь! – как же это было приятно! – Вера улыбалась во весь рот, надевая рюкзак и кеды.

  История с девочкой тоже, пусть и задвинутая куда-то в дальний уголок сознания, а всё равно подспудно мучила Веру, причём довольно сильно – это стало понятно только теперь, когда ей, наконец, полегчало.

  Закрыв квартиру, она сбежала вниз по лестнице, тихонько напевая себе под нос, – ощущение, что всё так удачно сложилось, здорово поднимало настроение.

  Радужная дверь в арке по-прежнему сияла, обрамлённая справа чёрной полосой, но Вера не дала светаку к ней приблизиться – потом, потом, потом!

* * *

  Получив пропуск, Вера прошла на территорию клиники: ухоженные дорожки, газоны и корпуса омывал солнечный свет – погода сегодня была преотличная, чуть жарковато, конечно, но куда ж деваться: лето ведь на дворе.

  Бабушку как раз собирались везти гулять, и Вера, забрав у медсестры коляску, покатила её по двору к большому больничному скверу – тенистому, зелёному, с лавочками и беседками. На смену сопровождающего и весёлое «Привет, баба Клава!», старушка никак не отреагировала: её остановившийся взгляд был устремлён куда-то в немыслимую даль, может, вообще, в другую галактику. Светак её тоже словно застыл, погасив все свои переливы, его статичные цвета имели минимальную яркость, едва различимые на общем сероватом фоне, и казалось, за коляской волочится не светотень, а какая-то застиранная, выцветшая и выгоревшая на солнце тряпка.

  – Ладно, бабуля, – бормотала внучка, направляясь к самому дальнему и укромному уголку сквера, где, под разросшимся до огромных размеров клёном, прямо на траве стояла, видно давно забытая, одинокая маленькая деревянная скамеечка. – Сейчас мы здесь вот остановимся и вдали от всех, в спокойной обстановке, поговорим.

  Пристроив коляску напротив скамеечки, Вера сняла рюкзак и, сев, заглянула бабушке в лицо, но тут же отвела глаза: очень уж тяжело было вынести этот стеклянный, лишённый мысли и выражения взгляд, тем более близкого, родного тебе человека. Бабушкин светак валялся за спинкой коляски, словно отброшенная на землю серовато-белёсая тень. Внучка осторожно наехала на его краешек своим светаком – ничего! Она продвинула его дальше, потом ещё, но даже когда светаки совместились полностью, видений не последовало. Нет контакта! – с ужасом поняла Вера.

  – Не знаю, слышишь ли ты меня, видишь ли что-нибудь, но... – отодвинув свой светак, она взяла бабушку за руку: несмотря на летнюю жару, её тонкие, морщинистые и сухие пальцы казались куриной лапкой из холодильника. – Но я всё равно хочу показать тебе это!

  Открыв рюкзак, она достала оттуда пакет и, вынув платье, снова почувствовала, какой тёплой, почти горячей, остаётся приколотая к нему брошка.

  – Вот, потрогай! – вскочив, внучка взяла бабушкину ладонь и положила на брошку. Рука соскользнула и упала на сиденье коляски, скрюченными пальцами вверх, замерев, словно опрокинутый на спину дохлый паук.

  Вера аккуратно положила платье бабе Клаве на колени и снова накрыла её ладонью брошку. Убедившись, что бабушкина рука не падает, Вера села на скамеечку и, достав из рюкзака жестяную «книжку», сказала:

  – Я нашла эту коробку в вашем с дедой гардеробе, на даче. В ней было платье и дедушкино фото.

  Она открыла коробку и достала снимок, как вдруг краем глаза уловила какое-то движение. Вера подняла голову и замерла, сжимая в руке фотографию и глядя то на бабушкины колени, то на её лицо. Всё оставалось неподвижным. Показалось?!

  И тут лежавшая на платье ладонь вздрогнула. Нет! не показалось!! Вера вскочила, пустая коробка со звоном грохнулась на землю, фото полетело в сторону.

  – Бабуля! – внучка схватила её за руку: пальцы заметно потеплели. – Ты меня слышишь?

  Бабушка молча моргнула и, всё так же глядя сквозь внучку, вдруг резко вытянула руки вверх.

  – И что? Что это значит?.. Баба Клава!

  Но та не отвечала, продолжая тянуться пальцами к небу. Вера повторила её жест и замерла в ожидании, но ничего не изменилось.

  – Господи... – пробормотала она, спустя полминуты опуская руки.

  И тут лежавший за спинкой коляски безжизненной тенью светак старушки вдруг выплыл вперёд, на глазах наливаясь цветами. Вера наложила на него свой и рассмеялась:

  – Ах, вот в чём дело!

  Она взяла платье, расправила его и, разомкнув застёжку, надела на бабушку, аккуратно просунув в рукава её поднятые руки. Ткань легко скользнула вниз, облегая плечи, грудь и талию, юбка, упав на сиденье, собралась складками. Баба Клава опустила руки и, толкнувшись от подлокотников, встала. Юбка тут же, с тихим шелестом, расправилась.

  – Верочка, – прошептала Клавдия.

  – Да, это я! – внучка бросилась к старушке и обняла.

  – Здравствуй, маленькая! – бабушка поцеловала её в щёку. – Я рада, что с тобой всё в порядке.

  – Здравствуй, бабуля! – Вера осторожно усадила её обратно на сидение, а сама присела на корточки и, обняв старушку за талию, уткнулась в неё носом.

  – Ах, деточка! – сухая тёплая рука принялась нежно гладить девушку по голове. – Я тоже по тебе очень соскучилась.

  – Это всё платье! – загнав выступившие слезы обратно, Вера отстранилась и посмотрела бабушке в глаза – родные, ласковые, добрые. – Это из-за него, да?

  – У тебя проснулись способности! – вместо ответа сказала Клавдия, рассматривая внучкин светак. – Давно?

  – Не очень... Неделю назад, может, чуть больше... – ответила та, гоня подспудный страх, что сейчас всё закончится, и бабуля снова станет растением.

  – У-у-у, – Клава нахмурилась. – Не переживай так, миленькая моя, не стоит! Не знаю, о чём ты сейчас думаешь, только вижу, тут у тебя... – она легонько коснулась пальцем Вериного лба – настоящая буря!

  Та сдвинула свой светак, совмещая его с бабушкиным:

  – А теперь видишь?

  – Что?

  – Бурю!.. – и тут до Веры дошло, только сейчас, через контакт: – Господи! ты не видишь?! Инфу прямо со светака... считать – ты не можешь!

  – А ты что, можешь?

  – Конечно! Только... там ведь так много всего! Сразу всё не объять, частями, кусками... трудно порой быстро то, что хочешь, обнаружить, найти нужный слой, перелив, затемнение...

  – Так вот в чём дело! – в голосе бабушки прорезалось торжество. – Ты... о боже! – разволновавшись, она задохнулась и умолкла, качая головой. Потом, взяв себя в руки, продолжила: – Ты так поздно включилась, я уж думала, тебя это минует, но Паша! Паша твёрдо верил, что твои способности откроются, и оказался прав! Ты не просто включилась, ты ещё и гораздо ярче нас!..

  – Ты так говоришь, будто это плохо!

  – И да и нет, девочка! Большие способности облегчат тебе путь... впрочем, об этом после, сейчас важнее другая сторона медали, а она плоха тем, что быть такой яркой «лампочкой» очень опасно... Скажи, сколько дней я уже здесь?

  – Дней?! – Вера вытаращилась на бабушку. – Ты думаешь, ты здесь всего несколько дней?

  – А сколько? – нахмурилась Клава. – ...Месяц?

  – Год! Бабушка! Ты здесь почти год!

  – Так долго... – прошептала та. – Господи, как же... Нет! – вдруг решительно перебила она себя, поражая внучку способностью быстро собраться после такого шокирующего откровения. – Обо мне потом, сперва вот что скажи: тебя кто-нибудь преследует? Слежки не замечала?

  – Антон! – Вера схватила валявшийся неподалёку снимок и ткнула пальцем в цифры на обороте. – Я позвонила по этому номеру... – и она рассказала бабушке про встречу в парке.

  – Значит, он всё ещё с нами, слава богу! – воскликнула бабушка. – Ты испугалась, что у него нет светака, и это правильно, но Антон Шигорин – на нашей стороне!

  – С чего ты так уверена?!

  – Будь это не так, ты бы не выжила! – твёрдо заявила Клава, поспешив добавить: – Прости, но у меня, к сожалению, нет времени разводить антимонии, вот и леплю тебе прямым текстом. Жизнь твоя зависит от этого, берегись подобных Антону, он – единственный из всех устранителей, кто для тебя не опасен а, наоборот, обязательно поможет тебе...

  – Устранителей? – Веру пронзила ужасная догадка: – Они что, устраняют таких, как я?

  – Да! Да! «Лампочек»! Такие, как мы, называются «лампочками». Устранители нас разыскивают и убивают.

  – А дедушка? Почему он так странно умер?! – Вера потрясла фотографией перед лицом Клавдии. – Неужели это тоже подстроили устранители? Наезд? Но почему же тогда нож в горле, следователь сказал, экспертиза доказала, дед его сам воткнул, но зачем?!

  – Да, он действительно сделал это сам, пожертвовал собой, решил, что так надо...

  – Надо?! Кому? – Вера уже почти кричала. – И зачем?!

  – Тише, прошу тебя, милая, тише! – бабушка вытянула шею, испуганно оглядываясь вокруг, но, к счастью, никто их, затерянных среди зелени дальнего уголка парка, не услышал. – Я объясню тебе, обязательно, только давай не всё сразу, иначе ты ничего не поймёшь. Начинать нужно с азов!

  – Почему же вы мне раньше-то эти азы не рассказали?! – понизив голос, возмущённо прошипела внучка. – Про устранителей не предупредили? Не подготовили?

  – Нельзя рассказывать, пока способности не проявятся, особенно детям! Не только из-за того, что это – тайное знание, а мало кто из детей, тем более с ещё не проявленными способностями, в состоянии удержать язык за зубами, но и потому, что такой рассказ может спровоцировать раннее, неправильное включение. Это... ну, вот как сорвать ещё совсем зелёное яблоко – есть невозможно, только выкинуть... Нет, это даже хуже, потому что потеря недозрелого плода не вредит яблоне, а вот насильственное включение человеку вредит. Мы не знаем, что именно происходит с «лампочкой», когда она загорается, известно только, что организм, в частности мозг, должен к этому подготовиться, понимаешь? Теперь-то я понимаю, почему ты так долго не зажигалась: подготовка тебе требовалась особенная, серьёзнее, чем у обычных «лампочек». Неготовность приводит к потере контроля над собой и своими способностями. Я видела такое, и... это – ужасный опыт, поверь! В дурдом загреметь в этом случае – самое обычное дело...

  – А ты? – встрепенулась Вера. – Ты почему в дурдом загремела? Тётя рассказала мне про это платье, какое оно... ненормальное, его этот твой Антон сшил? Зачем?!

  – Для маскировки. От устранителей и их хозяев. Самая первая, сделанная Антоном, версия, скрывающая свечение «лампочки». Нормально работала, пока я платье мерила. Несколько раз надевала, снимала, мы думали, всё в порядке, но оказалось, нет. На примерке-то я недолго в нём была, а на поминках – целый день проносила, из-за этого, наверное, и возникли неожиданные последствия. Я ещё перед сном что-то не то почувствовала, но подумала, что просто расстроена и очень устала. А надо было не думать, надо было Антону сразу звонить!

  – А ведь потом, когда ты уже в клинике была, он приходил якобы бракованную молнию заменить... а молнии-то на платье вообще не было, пока он брошку не... «Господи, так он же эту брошку, наверное, сам из квартиры тогда и забрал! Пока тётя за водой для него ходила!»

  – Брошка включает платье, – кивнула Клава. – Это защита, чтобы никто случайный не надел. Так что же случилось? Почему Антон платье раньше-то мне не принёс?

  – Тётя Соня сказала, что выкинула его в помойку, потому что оно не застёгивалось! – Вера рассказала про коробку и как совсем недавно обнаружила это платье.

  – Ох, Соня, Соня! Значит, она думала, что Мишка и впрямь его выкинул, иначе Антон сразу бы по её светаку увидел, что она сочиняет.

  – Но он не увидел, – кивнула Вера. – И поэтому ты здесь почти год...

  – Милая моя! – бабушка ласково взяла внучку за руку. – Прости! Прости, что так получилось... Слава богу, что Мишка фото из коробки не вытащил! Это ведь я телефон написала! – она постучала по обратной стороне лежавшего на коленях снимка. – И в коробку фото сунула. Хотела и брошку туда положить, да видно, позабыла. На столе, наверное, оставила. Соображала-то я тогда, прямо скажу, не очень... ох! – она сокрушённо покачала головой. – Год! Столько времени прошло... что происходит, какая обстановка? Что с «лампочками»? Что лысори делают?

  – Кто делает? Лысори?!

  – Лысори, да! Хозяева устранителей. От слов «лысые орлы», они их своим видом немного напоминают. Они или он, ибо не совсем ясно, одно это существо или слившаяся совокупность многих.

  – Орёл... – вдруг вспомнила Вера. – Что-то я про это у вас в библиотеке читала... чего-то там про видящих.

  – Кастанеда, – кивнула бабушка. – У индейцев были видящие, которые могли узреть это существо из другого мира и как оно пожирает сознания умерших, в этом они были правы. А вот в том, что Бога нет, и наше сознание – дар Орла – они ошибались! На самом деле... ох, деточка, милая моя, как же много мне надо тебе рассказать! Боюсь, что за один-то раз мы не успеем. Сколько сейчас времени? До конца часов посещения ты должна будешь снять с меня платье и унести.

  – А ты?!

  – А я останусь здесь до следующего твоего прихода.

  – Но зачем, бабуля? Разве нельзя просто сказать, что ты пришла в себя, и вместе уехать домой?!

  – Нет, Верочка, нельзя! Если я уже здесь так долго, то вот просто так, с бухты-барахты, за пять минут, никто меня отсюда не выпишет! Поднимется шумиха, назначат обследования, экспертизу, начнут трубить о внезапном выздоровлении, себе приписывая заслуги, – нет, не годится, мы должны соблюдать осторожность и ни в коем случае не привлекать внимания. К тому же сейчас я снова свечусь, а двух «лампочек» засечь гораздо проще, чем одну, я не хочу подвергать тебя лишней опасности... ну-ну, миленькая, маленькая моя! – улыбнулась бабушка, заметив, что у внучки глаза на мокром месте, и ласково погладила её по щеке. – Не расстраивайся ты, время пролетит быстро, я ведь буду в отключке. А потом ты придёшь с этим платьем, и я снова – огурчик! Так что обо мне не беспокойся – я-то буду тут в безопасности, а вот ты! Ты срочно беги к Антону, поняла? Он объяснит, что делать, а чтобы ты ему больше доверяла, можешь почитать его так называемые терапевтические записи, они дома, лежат на одной из полок, за книгами, – Клавдия подробно объяснила, где именно. – Надо было, конечно, их уничтожить, но я как-то закрутилась, а потом уж вообще не до того стало... – она тяжко вздохнула. – Ладно, времени у нас не много, не будем терять его зря. Мне надо успеть рассказать тебе главное, чтобы ты в наших делах ориентировалась. Кто такие «лампочки», я думаю, ты уже поняла, а что касается лысорей... Знаешь, это довольно трудно объяснить словами, поэтому раньше взрослые периодически собирались по девять человек и прямо показывали уже подготовленным к этому детям, кто это такие – лысори.

  – Если ты сосредоточишься и вспомнишь, как это проходило, я тоже смогу это увидеть – так будет быстрее и проще, – предложила Вера.

  – Ой, точно! – обрадовалась бабушка. – А я-то об этом и не подумала! Ещё не привыкла, старая балда, к твоему таланту, не осознала до конца. У нас в роду таких мощных способностей ещё ни у кого не было!

  – А дедушка? – возразила Вера. – Я помню, как ты просила его посмотреть, чем я расстроена, ну это в школе было, меня тогда ещё в «Волшебницы» не приняли. Как же он смотрел, если не по светаку?

  – Ой, да он только видел свежую вмятину и мог определить, когда она появилась и где, но на этом всё! То есть он понял бы, что это случилось сегодня в школе, но увидеть, как именно это произошло – нет, он такого не умел! Мог лишь нажимать своей светотенью на твою вмятину, чтобы заставить тебя саму рассказать, что случилось. Родители твои, кстати, были против такого «развязывания языка», как говорила Света.

  – Их убили устранители? Родителей? Это ведь была не просто авария, да? – голос Веры звучал излишне резко.

  Бабушка кивнула, глаза её потемнели, морщины углубились, нос заострился, сделав похожей на злую птицу.

  – Давай сначала про лысорей! – твёрдо сказала она. – Ты готова?

  – Да, – кивнула внучка.

  – Мы называли это включением малых «лампочек».

  Терапевтические записи Антона Шигорина (2016 год)

  Запись 1

  Я вспомнил огонь, а в нём – лица: мужчину со светлыми прямыми волосами и женщину в каштановых кудряшках...

  Нет, неправильно: лица же были снаружи, а в огне находился я сам, и тело моё горело, и что-то жутко шипело, трескалось у меня внутри. А их я видел сквозь пламя. Ой, нет! Снова неправильно – почему у меня всё так путается?! – я же видел их уже потом, когда оказался на улице, возле стены дома, за деревьями. К тому времени я перестал помнить, кто я, и совсем не понимал, что надо делать. Но они! Те, чьи лица были снаружи, – они понимали... я почувствовал, как они схватили меня, а потом всё провалилось в черноту.

  «Ты чуть не сгорел на пожаре», – объяснила кудрявая шатенка, когда тьма перед моими глазами расступилась.

  «Кто я?»

  «Пока не знаю, – как-то странно ответила она, целясь в меня из ружья. – Но, возможно, ты скоро вспомнишь, кто ты, так же, как вспомнил об этой яме».

  «Яме? Какой яме? Я ничего такого не помню!»

  «Ты сообщил нам координаты этого места», – возразила шатенка.

  «А зачем тебе ружьё?» – спросил я, но ответа не услышал, поле зрения резко сузилось, превратившись в проделанный во тьме туннель, а потом стенки его стали сжиматься, пока на меня снова не навалилась чернота.

  В следующий раз я очнулся под утро – только светать начало.

  «Я – Антон!» – заявил я, однако мне никто не ответил. Я сел и увидел женщину с ружьём: она тихо посапывала метрах в десяти правее, прислонившись спиной к дереву. Вспомнилось, что эта женщина и мужчина привезли меня сюда после огня, пока я был в беспамятстве.

  На вид углубление действительно походило на вырытую в земле яму, хотя на самом деле это был восстановительный бассейн – вдруг всплыло в памяти правильное название! Вот только... – я сел, с изумлением рассматривая стенки бассейна, – он не работал! Вернее, работал, но не так, как ему положено, поскольку соединение с врачами отсутствовало, причём по их инициативе, ибо я видел значки, которые говорили: «в доступе к бассейну отказано». Это значило, что мне не предоставили никакого лечения. Однако оно всё равно происходило, ибо кто-то, вытащив ушедшие в гнёзда провода с датчиками, трубки с иглами и прочие медицинские штуки, подключил меня к бассейну вручную. Он как-то умудрился запустить восстановление в урезанном, автономном режиме, касавшемся лишь физических параметров. Диагностика же правильности реакций, проверка психологического профиля и верификация мыслительного процесса не проводились, ведь сканирование и лечение сознания могло происходить только при связи с врачами, а её не было! То есть происходило абсолютно автономное, грубое, чисто физиологическое восстановление тела, без соответствующей отладки повреждённых нейропутей...

  Едва я понял это, как меня охватил сильный страх: мозг ведь тоже затронуло огнём, а значит, порождаемое им сознание могло принять уродливую, далёкую от первозданного идеала, форму! Раз я сейчас думаю, значит, мой, залатанный грубо и чисто физически, без оглядки на тонкие нематериальные структуры, мозг самостоятельно и непонятно как наладил производство сознания – а это могло привести к сумасшествию с непредсказуемыми последствиями.

  О, нет, я вовсе не хотел стать невменяемым!

  Поэтому принялся быстро отлеплять датчики, вырывать иглы из тела и вообще отсоединять от себя всё медицинское оборудование, желая немедленно прекратить этот ужасный, неправильный в корне, можно даже сказать, преступный процесс. Охватившая меня паника заставила выбраться из бассейна и ринуться прочь, не разбирая дороги, ударяясь о стволы деревьев, падая, вскакивая и пускаясь бегом, пока не отказали ноги. Я был ещё жутко слаб, поэтому далеко не убежал – упал на землю, едва дыша, и спустя пару минут отключился.

  Сколько я так провалялся, не знаю, но пришёл в себя, лишь когда в спину мне стали тыкать чем-то твёрдым. Я повернул голову и увидел кудрявую шатенку с ружьём в руках – его ствол упирался мне под лопатку.

  «Вставай!» – велела женщина.

  Пришлось подчиниться.

  «Туда», – она махнула головой, указывая направление, и подтолкнула меня ружьём.

  «Я – Антон!» – заявил я.

  «Угу, – кивнула она. – Имя своё знаешь, уже неплохо. А теперь иди».

  Я поплёлся, куда она велела. Оказалось, мы пришли обратно к бассейну.

  Она подвела меня к самому краю: «Полезай в яму!»

  Я развернулся к ней лицом: «Нет!»

  «Полезай, Антон, не то пристрелю! Ты ведь не хочешь умирать, верно?»

  «Не хочу, – подтвердил я. – Но жить дурной, неполноценной жизнью – это ещё хуже!»

  «С чего ты взял, что тебя ждёт такая жизнь?»

  «У меня нет связи с врачами!»

  «Врачами? – она прищурилась. – А как ты узнал?»

  «Я видел, что в доступе к бассейну мне отказано».

  «А знаешь почему?»

  «Почему?»

  «Да потому что они тебя бросили! Врачи эти твои. Ты обгорел и сразу стал им не нужен! Решили, лечить слишком накладно, пусть подыхает, и выкинули тебя на помойку, как отслужившую своё старую драную тряпку».

  То, что женщина говорила, было мне неприятно, и хотя мысли всё время разбегались, я слышал в её словах определённую логику.

  «А теперь подумай, – вкрадчиво продолжила она. – Чего ты больше хочешь: быть послушным идиотом, угождая тем, кто вышвырнул тебя умирать, или залезть в бассейн и восстановиться, чтобы потом самому во всём разобраться?»

  Голова моя закружилась, и произносимые женщиной слова стали слышаться гулко, будто она говорила в ведро, в мозгу явно что-то происходило, и я никак не мог это контролировать.

  «Кто ты?»

  «Я – Клавдия, и я спасла тебя от смерти. Мы это сделали вместе с моим мужем Павлом».

  «А ружьё?.. – с трудом проговорил я. – Ты хотела меня пристрелить...»

  «Нет, Антон, всё наоборот: я хочу, чтобы ты вылечился. Иначе зачем мне заставлять тебя лезть в яму?»

  «Кто-то взломал бассейн, чтобы он восстанавливал моё тело, несмотря на отказ в доступе».

  «Это были мы».

  Она подошла ко мне, взмахнула ружьём и сильно толкнула меня прикладом. Я опрокинулся в бассейн и оказался слишком слаб, чтобы вылезти назад. В голове помутилось, и я снова отключился.

  «Вы кто?» – спросил я, когда снова очнулся. На этот раз я чувствовал себя гораздо лучше и, увидев, что все контакты и трубки убрались в землю, полез наружу.

  Они подхватили меня с двух сторон, мгновенно вытащив из ямы. Смеркалось – значит, уже наступил вечер.

  «Я – Павел».

  «А я – его жена Клавдия».

  «Нет... не то... – покачал я головой, мучительно ловя и связывая свои разбегавшиеся мысли. – Кто вы такие?»

  «Ты же говорила ему про нас! Почему он не помнит?» – обеспокоился Павел.

  «Ну, хоть соображает, о чём именно спрашивает!» – вздохнув, возразила Клавдия.

  «Идти сам сможешь, Антон?»

  «Вы мне не ответили!» – возмутился я.

  «Мы те, кто тебя спас, когда ты выбежал из своей горящей квартиры, постарайся уже хотя бы это больше не забывать!»

  В голове у меня поплыли образы, но очень нечётко и непоследовательно, одно налезало на другое, кругом огонь, пожарные машины, бегущие люди...

  «Расскажите подробнее!» – потребовал я.

  Они переглянулись, на лицах – усталость и разочарование.

  «Успеется! – отрезала Клавдия. – Сперва доедем до дома, а потом будем разговаривать».

  «Почему?»

  «По кочану! – буркнул Павел. – Делай, что говорят, сил уже нет с тобой возиться».

  «Но я так не согласен!»

  «А нам плевать! – поддержала мужа Клавдия. – Давай, Антон, шевели плавниками! Достало уже сутками в этом чёртовом лесу торчать!»

  Стало очевидно, что они разбираются в ситуации гораздо лучше меня, поэтому пришлось подчиниться. Плавников у меня не было, лишь ноги и руки, но, к счастью, ни в какую воду мы не полезли, только долго плелись через лес, потом меня посадили в машину, и там я почти сразу уснул. Проснулся, когда мы приехали, уже в квартире – её сняли для меня Клавдия с Павлом, – и записал всё, что вспомнил после пожара, поскольку есть риск: а вдруг я это снова позабуду. Потом я подумал и решил, стану и дальше записывать, что происходит, пока в голове моей не сложится полная картина мира и моего прошлого. Назову это терапевтическими записями, ибо мне кажется, они должны помочь мне прийти в себя.

  Запись 2

  Итак, пожар случился не по моей вине: дом загорелся из-за неправильного обращения с газом соседа снизу, а сам он при пожаре погиб.

  Клавдия сказала, что сгоревшую квартиру я снимал у человека, который деньги с меня брал неофициально, нигде сдачу жилплощади не регистрировал, так что в поле зрения полиции я не попал.

  «Ты теперь – призрак», – подытожил Павел.

  «Призраки не материальны, а я имею тело», – возразил я.

  «Не надо всё понимать так буквально. Я имею в виду, что для всех – ты будто и не существуешь вовсе».

  И он был прав, хотя понял я это далеко не сразу. Сперва я с ним категорически не согласился, заявив, что пусть в квартире я официально и не был зарегистрирован, но ведь есть же ещё моя работа, и уж там-то я точно не призрак, а официальный сотрудник.

  «Это хорошо, что ты вспомнил про работу, – усмехнулся Павел, и было в этой его усмешке что-то неприятное, хотя сам он казался мне человеком славным. – Вижу, несмотря на своё безрассудное поведение, когда ты вдруг прервал лечение...»

  «Лечение было неправильным!» – горячо воскликнул я.

  «А без всякого толка носиться по лесу, словно сбежавший из силка раненый зверь, правильно?»

  «Так ведь это как раз одно из следствий!»

  «Следствий чего?» – не понял Павел.

  «Того, что физическое тело восстанавливалось без привязки к ментальному!» – выпалил я и сам удивился вдруг всплывшей в голове формулировке.

  «А по-моему, это как раз очень даже на пользу, – усмехнулся Павел. – Твой разум активнее ищет новые пути и включает логику».

  Перед глазами всплыло сообщение: «В доступе к бассейну отказано».

  «А почему не было связи с врачами? – спросил я. – Почему отказ?»

  «О! – с довольным видом кивнул Павел. – Вот как раз об этом-то я и говорю!»

  «Об отказе?»

  «О твоём разуме! что запущенный процесс восстановления продолжается, и ты задаёшься логичными вопросами».

  «И какими же будут ответы на мои логичные вопросы?»

  «Будут, – непонятно отозвался он, и внутри у меня что-то задрожало – противно так, словно разряд электрического тока через солнечное сплетение».

  «Да ты, никак, злишься?» – Павел удивлённо вскинул брови.