Текст книги "Аватары тьмы (СИ)"
Автор книги: Ольга Моисеева
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Прошмыгнув между «камнями», «змея» придвинулась ещё ближе, и стало понятно, что она стремится занять положение, при котором удастся рассмотреть появляющихся из-под земли «светлячков», и сразу же сконцентрировал на них внимание. Создания были неправильной формы, разноцветными и казались смутно знакомыми, Андрей следил за переливами их сиявших красок, как вдруг один из «светлячков» резко приблизился, и тогда мальчик понял, что они походят на светотени живых людей, только гораздо сложней и насыщенней. Тот «светлячок», что надвинулся на «змею», полностью перекрыв поле зрения, стал раскрываться слой за слоем, демонстрируя огромное количество информации об одном конкретном, ранее незнакомом Андрею человеке. Перед мальчиком представала бесконечная череда состояний, где отражался каждый миг прожитой этим человеком жизни, каждая его мысль, суждение, переживание, – настоящая копилка наработанного опыта, в течение всей жизни менявшего его внутренний мир. Это была целая вселенная человеческой души, которая только что покинула физическое тело и вышла в иной мир, чтобы отправиться в положенное ей странствие к Богу.
Шварк! – и сверкавшая бескрайним богатством накопленных чувств и знаний душа резко смялась, исчезнув в водовороте тьмы, откуда почти в тот же миг выскочила её располосованная, тёмная «шкурка». От неожиданности Андрей дёрнулся и другие ребята тоже, «колесо» сменило положение, и картинка вновь отдалилась. Но дети уже воспринимали её совсем по-другому, чем раньше, ведь теперь они знали: мелкие «светлячки» – это тысячи, миллионы, миллиарды душ умерших людей! И ни одна из них не избежит жуткого клюва «грифа». Стервятники мгновенно высасывали внутренность душ, и они, полностью опустошённые, уносились вверх, потеряв весь свой прекрасный, накопленный в течение всей жизни, световой багаж.
Столовая! Жральня в ином измерении, где длится, и длится, и длится бесконечный обед монстров с одним-единственным вечно поступающим блюдом – сознанием умерших людей.
«Змея» стала медленно поворачиваться, чтобы ползти назад, за «камни», и Андрей понял, что настала пора возвращаться. Пока они меняли положение, мальчик продолжал смотреть на стервятников: непрерывно менявшийся ракурс то приближал, то отдалял различные детали их жуткого пиршества, очертания стаи плыли и трансформировались. Временами она превращалась в единое существо, и тут же разделялась так, что тысячи пар крыльев пронзали друг друга, а там, где была голова, возникало огромное количество нечеловечески яростных глаз и клювов. Они по-разному сливались и разделялись, словно тьма кишела чёрными червяками.
Наконец, замкнутая с детским колесом «змеиная» голова оказалась за «камнями», и впереди замельтешили золотые искры, означавшие, что сейчас они с невероятной скоростью ринутся назад – туда, откуда пришли. Андрей «оглянулся», чтобы в последний раз увидеть жрущих «светлячков» «грифов» и вдруг заметил, как с самого кончика фиолетового «змеиного» хвоста сорвалась багровая капля и блохой прыснула за ближайший «камень».
А потом золотые искры разлетелись, Андрей вместе со всеми ухнул в серое ничто и с невероятной скоростью пронёсся сквозь узкую часть гигантской воронки, постепенно замедляясь, пока не вывалился обратно в каминный зал.
Понадобилось, наверное, минут пять, прежде чем он окончательно пришёл в себя и обнаружил, что в зале царит непонятная суета. Нет, это не касалось детей: они всё ещё сидели на стульях, причём маленький кудрявый очкарик Лёша завалился Андрею на плечо, явно потеряв сознание, а дылда Нина справа трясла головой, будто лошадь. Вика завозилась, снова пихая его локтем в спину, белокурый мальчик ладонями тёр лицо. Очкарик тихонько пискнул, приходя в себя.
– Всё? – спросил он.
– Угу, – кивнул Андрей, всматриваясь в топтавшихся на некотором отдалении взрослых.
– Кру-у-ть! – протянул Лёша.
– Угу, – не блистая разнообразием, ответил Андрей, увидев, наконец, причину суеты: на полу неподвижно лежал один из мужчин.
– А чего это они все там столпились? – Лёша подался вперёд. – Вон мама! А там кто-то упал!
Они слезли со стульев и побежали к взрослым.
– Мама! – громко закричал очкарик.
Присевшая рядом с человеком на полу женщина поднялась и быстро пошла Лёше навстречу, Андрей обогнул её и столкнулся с учителем.
– С тобой всё в порядке? – спросил он, взяв мальчика за плечо.
– Да, а... – Андрей смотрел, как седовласый старик опускается на колени возле лежащего без движения мужчины – это был тот, кто стоял в «змее» последним. – Что случилось?!
– Витя! – голос учителя дрогнул. – Витя умер.
Андрей подошёл ближе: на лице покойника застыла всё та же странная улыбка.
* * *
На Старокисловской было тихо и по-утреннему прохладно. Дом 7/9 ничем не выделялся среди других, стандартная вывеска над обычной дверью с табличкой, где указаны часы работы – в общем, всё – как и должно быть, ничего подозрительного. Вера приехала на сорок минут раньше и, внимательно осмотрев вход в ателье, теперь медленно прогуливалась в скверике напротив, дожидаясь открытия. Людей вокруг было немного, и ничем особо интересным они не блистали. Тощий, но – судя по яркому, равномерно расцвеченному светаку – вполне здоровый молодой парень бежал к метро. Старушка, с поблёкшими красками светотени и тёмными пятнами на ней – скорее всего от целого букета старческих недомоганий, – не спеша следовала к магазину. А по параллельной дорожке бродил зевающий мужик с собакой, слишком хорошо воспитанной, чтобы облаять внушавшую неприязнь девицу. Да, если раньше друзья человека Веру просто обходили стороной, то теперь реагировали, как в своё время на деда, – видно, проявившиеся в полную силу способности раздражали собак куда больше, чем скрытые.
Стараясь держаться от псины подальше, Вера продолжала поглядывать вокруг, изучая прохожих, но не имея ни малейшего желания вступить в контакт с чьей-то световой тенью, пока в сквере не появилась немолодая, немного растрёпанная тётенька с сумками. Она шла через сквер, когда светак её вдруг выстрелил красно-белым протуберанцем, стелясь по дорожке, будто язык пламени, а спустя миг женщина упала. Сумки полетели в стороны, одна раскрылась, и по тротуарной плитке, подпрыгивая и скатываясь в траву, покатились огурцы.
Вера бросилась к тётеньке и, подхватив под локоть, потянула вверх. Та стала подниматься, но вдруг охнула и снова опустилась на землю.
– Нога! – сдавленно простонала она. – Больно...
Но Вере уже не нужны были пояснения: её светак сам собой наполз на принадлежащего женщине собрата, и всё сразу стало понятно. Порванная связка! Она буквально полыхала перед глазами, затмевая хроническую гипертонию и гастрит – два самых ярко выраженных недуга, наиболее сильно повредившие светак. Существовали, возможно, и ещё какие-то болезни, но не столь существенные, разбираться в них сейчас было недосуг, Вера осторожно поддерживала и вела прыгавшую на одной ноге страдалицу к ближайшей лавочке.
– Спасибо, – тётенька опустилась на деревянное сиденье, над верхней губой выступили бисеринки пота. – Сейчас я позвоню... ой, а где мой телефон?
– Здесь! – отозвалась собиравшая рассыпавшиеся огурцы помощница, хватая поблёскивавший в траве мобильник.
Он оказался повреждён – прямо посередине экрана образовался скол, от которого во все стороны разбегалась паутина трещин.
– О господи! – с досадой и жалостью проронила женщина, аккуратно смахивая с телефона травинку. – Господи...
– Простите, – тихо произнесла Вера, тоже расстроившись, хотя телефон оказался таким маленьким, старым и примитивным, что уже ничего не стоил. Его, конечно же, давным-давно следовало сменить на нормальный... но...
Но стало вдруг так жаль эту несчастную, измученную работой и болезнями тётеньку, столь неожиданно и нелепо лишившуюся не только телефона, но и возможности ходить, что Веру буквально захлестнуло острое желание как-то помочь, облегчить жизнь, уменьшить страдание... Она и сама даже не поняла, что сделала, просто потянулась к женщине, вновь наползая своим светаком на чужой, чтобы разгладить, выправить, заполнить свежую вмятину...
Острая боль прошила тело, растекаясь от центра груди к кончикам пальцев на руках и ногах, Вера вскрикнула и упала на колени. Сидевшая на лавочке тётенька тоже охнула: её повреждённая нога непроизвольно дёрнулась, а внутри будто огонь полыхнул, облизнув сустав и разорванную связку.
– Что это? – испуганно прошептала женщина, ощупывая ногу, – под кожей щекотало, горело, тянуло и пульсировало, словно туда пробрались горячие муравьи и теперь толпами бегали меж мышечных волокон, кусаясь и роя ходы. – Что происходит?
Она подняла взгляд на Веру – та медленно поднималась с колен, чувствуя головокружение и сильнейшую слабость. Её светак медленно и трудно сполз со светотени тётеньки, а за ним тянулась прерывистая сияющая полоса, будто кровавый след за раненым человеком. «Так и есть! – вдруг с ужасом поняла Вера. – Я повредила свой светак! Вот почему мне так плохо...» Она покачнулась и непременно рухнула бы обратно на дорожку, если б не женщина. Вскочив и подхватив падавшую девушку, она буквально затащила её на лавку:
– Что с вами? Вам плохо?
– Надеюсь, пройдёт... – прошептала Вера. Сквозь плывущие перед глазами круги и пятна проглядывала чужая светотень: вмятина от разорванной связки исчезла. «Это сделала я. Я вылечила ей ногу... за счёт себя! – Вера посмотрела на свой светак: он корчился и дрожал, пытаясь затянуть повреждение. – Вот же я дура! Господи, какое счастье, что я тогда, в отделении полиции, не попыталась так же помочь Василькову!! – ужаснулась она, вспомнив огромный протуберанец с чёрным ободком по краям. – Уже была бы мертва!..»
– У вас лицо зелёное! – обеспокоилась женщина. – Надо «скорую»...
– Нет... нет... я знаю, что со мной, врачи не нужны.
– Ты... беременная, что ли? – просветлела лицом тётенька. – Токсикоз?
– Типа того, – не имея ни сил, ни желания спорить, ответила Вера, наблюдая, как её пришибленный светак медленно выправляется, черпая силы из физического тела, которое при этом болело сразу во многих местах, словно её непрерывно закидывали камнями. – А как ваша нога?
– Да прошла вроде... – женщина сначала с опаской, а потом уже смело повертела стопой. – Вот же странно! Только что наступить на неё не могла – боль адская – а сейчас вообще ничего не чувствую... может, я просто мышцу как-то неудачно потянула?.. Горело всё огнём... а сейчас прошло... Слушайте, а может, вам водички попить? У меня тут где-то... – она полезла в сумку и достала пол-литровую бутылку воды. – О, а огурчика не хотите? Свой, с грядочки, сегодня утром собирала! Этот чистый, на самом дне был, не выпал, но я сейчас ещё и водой обдам, а то мало ли! – Облив огурец водой из бутылки, женщина протянула его «беременной».
И та, сама себе удивляясь, взяла.
– Спасибо! – она выпрямилась на лавке – боль потихоньку спадала, но слабость одолевала жуткая – и хрумкнула огурцом: пупырчатое зелёное тельце оказалось сочным, упругим и восхитительно пахло свежестью.
– Поешь, поешь, живые витамины – это в твоём положении очень полезно. Меня Мария Михайловна зовут, а тебя?
– Вера. Очень вкусно, Мария Михайловна, вы сказали, сами выращиваете?
– Да, Верочка! Люблю землю, чуть минута свободная – на дачу... Оттуда сразу на работу – она посмотрела на часы: о, ещё целых десять минут, посижу тут с тобой, пока ателье не открылось.
– Ателье? – Вера кашлянула, чуть не подавившись огурцом и стараясь скрыть своё, слишком уж, для непосвящённого человека, безмерное удивление, переспросила: – Вы работаете в ателье?
– Да, здесь вот, на Старокисловской, – кивнула тётенька. – Автобус, электричка, трудно точно подгадать, вот и приходится приезжать на полчаса раньше, а иначе уже опаздываешь...
– А вы... вы случайно клиентку вашу Клавдию Викторовну Острожскую не помните? Она – моя бабушка и год назад платье у вас заказывала...
– Ой, детка, да я же швея, я с клиентами-то не контачу, – вздохнула Мария Михайловна. – А что, с платьем чего-то не так? Перешивать надо? Хотя если год назад... – она почесала нос. – Может, новое лучше пошить?
– Да нет, перешивать не надо, оно чёрное и не мнётся совсем, а пошито... – Вера замялась. – Пошито как-то странно очень...
– Не мнётся, стало быть, синтетика. Полиэстер или полиамид... чёрное и необычного фасона?.. Нет, я что-то не припоминаю... не я, наверное, шила, закройщика можно спросить: квитанция сохранилась?
– Да, – соврала Вера. – Там телефон вашего ателье был указан, я позвонила, и мне ответил Антон Шигорин.
– Это наш главный закройщик! – кивнула швея. – Вот он точно тебе всё скажет, бумаги поднимет, там записано... о! – перебила она сама себя, тыча пальцем через улицу, а вот и он, кстати! Пойдём, почти девять уже.
Мария Михайловна встала и завозилась, застёгивая и подхватывая свои сумки, а когда глянула на новую знакомую, то обомлела:
– ...Эй, ты чего?
Ничего не отвечая, вскочившая с лавочки Вера молча пятилась через газон к кустам, не сводя с появившегося возле ателье человека широко открытых глаз.
Швея оглянулась на подходившего к ателье закройщика. Он остановился, доставая ключи, но вдруг замер и, резко вскинув голову, посмотрел в их сторону. Мария Михайловна кивнула ему и улыбнулась, поворачиваясь назад, к девушке. Но той уже не было, только колыхались чуть поодаль кусты.
– Вера! Верочка! – растеряно позвала швея и, вновь посмотрев в сторону ателье, изумлённо замерла, окончательно перестав понимать, что происходит.
Антон Шигорин несся через улицу с такой прытью, будто на последний автобус, двери которого вот-вот закроются.
– Антон? – только и успела произнести Мария Михайловна, пока главный закройщик, с ловкостью чемпиона по бегу с препятствиями перескочив ограду скверика, промчался мимо неё к тем кустам, где полминуты назад скрылась Вера.
– Стойте! Вера! – крикнул он. – Вы не... – Шигорин умолк, прорываясь сквозь ветки, а потом, уже с другой стороны кустов, раздался его удалявшийся голос: – Да подождите вы! Нам надо поговорить...
Автоматически поставив сумки на скамейку, швея в замешательстве глядела закройщику вслед.
* * *
Не облаявшая полчаса назад крайне неприятную человечицу собака всё ещё гуляла в парке. Она старалась слушаться хозяина и на многое была готова ему в угоду, но целых два необычайно противных существа – из которых один, с чуждым всему, что она знала, запахом, вообще только прикидывался человеком – это оказалось уже слишком! Тем более что бежали они прямо в её сторону, и от человечицы несло таким страхом, что ударит в любую голову, выбивая оттуда даже самое прекрасное воспитание. Яростно гавкнув, псина ринулась к Вере, но хозяин сумел её удержать. Поводок полностью раскрутился, и собака чуть не достала девушку, но та шарахнулась в сторону и сумела уйти от столкновения. А вот её преследователь избежать контакта уже не сумел.
Напрасно хозяин орал на своего питомца: тот вырвал поводок из рук и обрушился на незнакомого парня, словно тот был самым давним и злющим врагом всего собачьего рода.
– Бакс, фу! – владелец взбесившейся псины бросился на помощь. – Фу, я сказал! Чёрт, да ты что, совсем спятил?!
Наконец хозяину удалось поймать собаку за ошейник и с трудом оттащить от возившегося на земле парня. Тот поднялся, брюки и рукав рубашки были разорваны, но крови вроде бы видно не было.
– Извините! – выдавил мужик, медленно пятясь прочь. – Я заплачу... за лечение...
– Не надо! – бросил пострадавший, не обращая внимания ни на лай, ни на оскаленную пасть овчарки, продолжавшей клацать зубами в паре метров от его бедра.
Посмотрев с досадой в ту сторону, где скрылась девица – её было уже не догнать, парень, не удостоив владельца пса даже взглядом, быстрым шагом двинулся в сторону выхода из парка. Как только он скрылся за деревьями, Бакс сразу затих.
– Ну? – хозяин резко дёрнул его за ошейник. – И что это было?!
Пёс повернул голову и уставился на него такими невинными глазами, словно вообще не понимал, о чём речь.
– Ладно, – озадаченно пробормотал мужик, вспомнив, что так и не увидел на жертве нападения ни укусов, ни крови. – Пошли домой.
Бакс спокойно потрусил вперёд по дорожке, раскручивая поводок, и хозяину вдруг подумалось, что в парне и в самом деле было нечто странное... И зачем он гнался за той девушкой? Был бы правоохранителем, показал бы удостоверение, а так... может, и впрямь собачьего гнева заслуживал?
Глава 5. Багровая капля
Чуть меньше десяти лет назад (2010 год)
Дождавшись, когда «змея» проникновения нырнёт в «воронку», слетевшая с кончика хвоста багровая капля выскочила из-за «камня» и полетела к стае «грифов».
– Мы ждали тебя!
Это было очень похоже на звук одного голоса, однако Виктор Индукин всё равно чувствовал его чуть ли не бесконечную многослойность, словно с ним говорило не единое существо, а исключительно слаженный хор.
– И я пришёл, – ответил Виктор. Слова вырвались сами, видно, тоже служили сцеплению, позволявшему душе из человеческого мира общаться с кем-то – или чем-то? – из мира иного.
Разумеется, он пришёл, будто у него был выбор! Ну, вернее, если смотреть формально, то был вообще-то, однако такой, что даже висельник вместо плахи не захочет. Чёрт, если бы он только знал, к чему приведёт его эта неуёмная жажда всеми способами заглушить боль!..
Дозаглушался. Теперь вот тусуйся с этими гадами, дьявол их побери... – подумал Виктор, следя, как головы «грифов» разделывают поднимавшихся снизу «светлячков». Вблизи это выглядело гораздо омерзительнее, чем из «змеи» проникновения, – могло и замутить, будь у него тело. Но тело осталось лежать на полу в каминном зале Брызгалина.
– Готов ли ты передать нам позывные маяков?
– Будто вы не можете забрать их без разрешения, – усмехнулся бывший человек. – К чему эти идиотские вопросы и церемонии?
– У тебя ещё осталась капля времени, и пока ты – существо иного мира, должен сам делать выбор – таков главный закон миропорядка, ни у кого – даже у нас! – нет власти нарушить его.
– А у Бога? – неожиданно для себя вдруг осведомился Виктор. – У Бога такая власть есть? Или он тоже не может нарушить этот главный закон миропорядка?
– Делай выбор! – вместо ответа взревел чёрный монстр. – Или мы вернём тебя в ту колею, куда ты провалился три дня назад, теперь уже без всякой обработки!
Ярость расщепила единый хор на тысячу жутких голосов, но Виктору не было страшно: самый жуткий страх он пережил ещё на Земле.
– И что? Я снова смогу жить как жил? – он знал, конечно, каким будет ответ, и всё равно спросил – так, на всякий случай, в последней безумной надежде.
– Жить?! – расхохоталась многоклювая тьма, ни на секунду при этом не прекращая своего светового пиршества. – Ты умирал – разве не помнишь? Тот выбор ты уже сделал, поэтому единственная оставшаяся у тебя точка переключения – здесь и сейчас! Мы дали её тебе, мы и никто другой. Плати, или отправишься в круг, тебе ясно?
– Ясно.
Куда уж яснее... Тьму не обманешь – зачем спрашивал? Время тянул, дурак. Последнее мгновение выбора.
– Я готов, – сказал Виктор. – Забирайте.
Багровая капля стала вытягиваться, постепенно меняя форму, пока не превратилась в нечто, напоминавшее птичье перо с багровым стержнем. Опахало «пера», чёрное, как самая глубокая беззвёздная и безлунная ночь, колыхалось, направляя движение, пока стержень не завис прямо над стаей «грифов».
От «птиц» взметнулся протуберанец тьмы и слился с опахалом пера, притягивая его к огромному, слившемуся воедино телу. Стержень вошёл между чёрных «щетинок», врос в «кожу» монстра, и «перо» бешено забилось, отдавая багровый сок.
«Я ведь был „лампочкой“... – независимо ни от чего текли неторопливые мысли. – „Лампочкой“! Я многим жертвовал, чтобы сделаться ею. Всегда хотел только лучшего – для себя, для сына!.. для всех людей!.. Я столько работал над этим, годы, десятилетия потратил, целую жизнь посвятил... А в итоге – всего лишь за несколько жалких дней! – стал предателем человечества...»
Это всё чёртовы таблетки!.. – Виктор Индукин был тогда настолько пьян, что даже не мог вспомнить, сколько штук и когда он принял. И, главное, зачем? Хотел заснуть навеки или только спать без сновидений? Кошмары каждую ночь, а может день – с тех пор, как жена ушла, он редко следил за временем, – становились уже просто невыносимыми. Конечно, он хотел от них избавиться, что и говорить... но и желание прекратить вообще сразу всё и навсегда, подспудно тоже присутствовало...
Многие «лампочки», разумеется, задумывались, куда после смерти попадают самоубийцы – ведь это порой так соблазнительно: не ждать, когда придёт твой срок, а подготовившись к сохранению сознания, самому выбрать момент ухода. Да, церковь считает самоубийство тягчайшим грехом, в котором уже невозможно раскаяться, а значит, и быть прощённым, стало быть, душа такого человека отправляется прямиком в ад. Однако «лампочки», хоть и верили в Бога, считали, что церкви известно не всё. Никто не сомневался, что когда-то души умерших людей отправлялись прямиком к Богу, но с какого-то момента – никто не знает с какого – этот изначально задуманный порядок был грубо нарушен наглой стаей иномирных дармоедов, которых, из-за некоторого сходства с лысыми орлами, «лампочки» назвали лысорями. Как этим тварям удалось вклиниться в процесс – вопрос отдельный, и на сей счёт имелись самые разные версии, но факт оставался фактом: лысори перехватывали души умерших и безжалостно потрошили их, высасывая всё наработанное людьми богатство внутреннего мира. Благодаря своим особым способностям «лампочки» видели это и учились тому, чтобы проскочить мимо лысорей, сохранив сознание. Что произойдёт потом, «лампочки» не знали, но верили, что сумеют разобраться на месте. Самое главное – они пройдут путь к Богу не «пустыми шкурками», а полностью сохранив свой световой багаж, что само по себе уже великая ценность, а дальше – смотря по ситуации.
Возможно, совершив суицид, тоже можно проскочить мимо лысорей, не отдав им сознание, но вот попадёшь ли ты к Богу – большой вопрос. Сколько «лампочки» над ним не медитировали, ответа, что происходит с самоубийцами после смерти, не увидели, а рисковать никто не хотел. Виктор тоже специально об этом не думал и такого решения не принимал. Однако таблетки проглотил.
И пусть даже он сделал это в алкогольном помрачении, какая-то двойственность, безусловно, присутствовала: вроде как случайный передоз, а в то же время... – чёрт! на хрена теперь анализировать? Всё равно, как пытаться понять, отчего у тебя рост маленький, а у соседа – метр девяносто: даже если узнаешь причины, высоким от этого не станешь...
Так и здесь, думал Виктор Индукин, «пером» сотрясаясь в «объятьях» лысорей, обратно ничего уже не вернёшь. Да он и не смог бы! Зная, какова участь самоубийцы, принять её – выше его сил, да и вообще сил человеческих. А Виктор знал.
Возможно, он был такой единственный – наглотавшаяся таблеток, в стельку пьяная полумёртвая «лампочка», сумевшая вступить в контакт с лысорями и выторговать себе облегчение.
Оказаться между тем и этим светом – то ещё удовольствие! Особенно в такой спорной ситуации: когда вроде как сам отравился, но в то же время сделал это не нарочно и почти в бессознательном состоянии. Но способности «лампочки», как выяснилось, не пропьёшь: если они у тебя активированы, то, как начинаешь умирать, включаются автоматом.
Виктор увидел своего сына. Через стеклянную стену закрытого бокса. Тот лежал на больничной койке – маленький, исхудавший так, что, казалось, кости вот-вот проткнут тонкую, бело-зелёную кожу. Череп его тоже как будто заострился, глаза были закрыты, вокруг залегли тёмные круги, в носу – прозрачная трубка.
– Ну, вы что, до сих пор не готовы?! – раздался сзади чей-то голос.
Виктор с удивлением обернулся и увидел врача.
– Готов? К чему?
– Пересадка костного мозга, вы что, забыли?! – возмутился врач. – Вы должны уже лежать в боксе, подготовленным к операции, а вы всё тут ходите, с ума, что ли, сошли? Быстро, быстро! – Он схватил нерадивого родителя под локоть. – Время не ждёт!
И тут произошло нечто странное: Виктор остался стоять, наблюдая, как его ведут по коридору к соседнему боксу. При этом он вдруг ярко почувствовал озарявшую сердце надежду, что после операции его сын выздоровеет – так думал тот, второй Виктор Индукин, вместе с врачом заходящий в бокс. Он словно раздвоился, осознавая сразу две свои ипостаси: стоявшего в коридоре наблюдателя и того, кто торопился на операцию.
– Так, давайте раздевайтесь, сейчас я... – врач вдруг умолк, с ужасом глядя на Виктора в боксе – начав снимать одежду, тот вдруг покачнулся и схватился за плечо доктора.
– Вы что, напились?! – обретя дар речи, заорал врач.
И тут Виктор-наблюдатель почувствовал, что тот, который в боксе, и в самом деле смертельно пьян!
– Да я... – промямлил он, вдруг понимая, что натворил. Как же так получилось?! Он посмотрел через прозрачную стену бокса в коридор: там никого не было. Наблюдатель оказался его пьяными глюками и теперь исчез. – Я...
– Доктор! – в бокс ворвалась его жена, потрясая пустыми блистерами из-под таблеток. – Смотрите, он ещё и вот это принял! Сумасшедший идиот!
Бросив блистеры, она, заливаясь слезами, подбежала к Виктору и стала бить его по щекам, сначала ладонью, потом кулаками:
– Как же ты мог? Сволочь проклятая!! Как мог?!
– Кажется, у меня была температура, – едва ворочая языком, заявил Виктор, сгорая со стыда и ужаса, что так подвёл своего единственного, смертельно больного сына. – Я выпил жаропонижающие. «Господи, что за безумная, адская чушь?!» – поразился он собственному необъяснимому кретинизму, прежде чем упал на кровать, потому что ноги его уже совсем не держали.
– Что? – оттолкнув взбесившуюся женщину, врач дотронулся до лба Виктора, потом сунул ему подмышку градусник.
Жена, будто сдувшийся шарик, опустилась на стоявший в углу стул и скукожилась, закрыв руками лицо.
– Лихорадка! – констатировал доктор, глядя на градусник. – Операцию теперь придётся отложить на неопределённый срок.
– Вы же говорили, что тут каждый час на счету! – отняв от лица руки, сказала жена – в глазах её плескался страх, но это было ничто по сравнению с охватившим Виктора адским, всепоглощающим ужасом от осознания, что же он натворил...
– Лихорадка означает инфекцию! А у вашего сына сейчас нет иммунитета, вы это понимаете? Нельзя делать операцию, пока донор полностью не выздоровеет, иначе мы убьём мальчика. – Врач говорил, и каждое слово острым гвоздём пронзало Индукина, заставляя испытывать такой жгучий стыд и душевную боль, что лучше бы с него кожу живьём сдирали...
– Надо найти другого донора! – закричала жена.
– Это займёт ещё больше времени, – ответил доктор.
И тут больного вырвало прямо ему на халат.
Следующие несколько дней прошли в тёмном тягучем кошмаре болезни. Виктора пытались быстро вылечить, но никак не могли распознать инфекцию, назначаемые препараты не действовали, и в итоге его сын умер, так и не дождавшись операции.
Когда ему сообщили об этом, муки достигли такой запредельной мощи, что Индукин потерял сознание, а когда очнулся, то опять увидел сына. Тот лежал в стерильном застеклённом боксе, ожидая операции.
И история повторилась сначала, но Виктор не помнил, что это уже было, и потому прочувствовал всё с той же силой, что и в первый раз.
А потом опять.
И снова.
И ещё.
Адский кошмар продолжался и продолжался, сколько раз неизвестно, пока однажды, перед тем, как, после сообщения о смерти сына, потерять сознание, Виктор вдруг случайно поднял взгляд и заметил наверху кусок неба. На первом этаже трёхэтажной больницы! Поражённый столь невероятным видом, страдалец отвлёкся от горя и замер с открытым ртом, пытаясь понять, что это такое. Уж, конечно, не сквозная дыра через три этажа! – потолка там не существовало в принципе, небо вклинилось в больницу из другого места, будто кто-то совместил два разных пространства. Как только Индукин об этом подумал, небо стало темнеть, а больница, наоборот, высветляться, и вскоре вверху проступила тонкая, полупрозрачная, не то серая, не то серебристая труба. В её сторону подул слабый ветерок, а пол под ногами задрожал. Тогда Виктор толкнулся и, вытянув руки вверх, прыгнул к трубе. Ветерок мгновенно превратился в мощный поток, и застрявшего в жутком больничном круге мученика, словно гигантским пылесосом, утянуло в трубу.
Мелькнули серые стенки, и тут же труба неожиданно резко расширилась, выплюнув Виктора прямо к пирующим лысорям, но совсем не туда, где появлялась созданная «лампочками» «змея» проникновения. Да, это, без сомнения, было то же самое закрученное пространство, только видимое не из-за «камней», а сверху. Трепетали, пронзая друг друга чистой тьмой, чёрные крылья, а многоклювая голова разворачивалась сразу во все стороны веерами из многих морд. Монстр жрал плывущих внизу «светлячков», и пока он не видел висевшего прямо над ним Виктора, тому надо было срочно переместиться куда-нибудь подальше, может, за «камни», так удачно скрывавшие «лампочек», когда они проникали сюда ещё при жизни... Жизни?! Виктор вдруг осознал, что его сын только что умер, а сам он... Сам он – тоже скончался?!
Он ринулся вниз, чтобы посмотреть ближе на «светлячков», ведь если они с сыном почти одновременно умерли, значит, мальчик сейчас должен быть где-то здесь! Однако стоило только дёрнуться, как снова подул ветер, увлекая Виктора наверх – туда, откуда его только что выплюнуло.
– Нет!! – заорал он и рванулся что есть мочи к «камням», чтобы зацепиться и найти сына.
Но это было всё равно, что пытаться плыть вверх по водопаду: Индукина поволокло в «трубу» с такой силой, словно он был шариком йо-йо, и кто-то неизмеримо огромный сначала вбросил его сюда, а теперь потянул за верёвочку, желая заполучить игрушку назад.
И тут вдруг одна из морд лысорей развернулась вверх и, щёлкнув огромным клювом, ухватила Виктора поперёк туловища. Полёт в трубу прекратился, голова монстра замерла, борясь со свистевшим ветром, а потом медленно потащила добычу вниз.
Внутренности сдавило, будто в тисках, поток несущегося навстречу воздуха бил в лицо, мешая смотреть, но Индукина волновало только одно. «Митя!» – отец вытянул шею, стремясь разглядеть среди роившихся внизу «светлячков» знакомые проблески светотени сына, такой, какой она была ещё до этой страшной болезни, разрывавшей цвета глубокой тёмной вмятиной.
