Текст книги "Аватары тьмы (СИ)"
Автор книги: Ольга Моисеева
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Погоди, тут у нас печенье где-то должно быть... – он зашуршал пакетами.
– Да не хочу я печенья, спасибо!
– А чего ты хочешь? – он повернулся, явно избегая смотреть на фото, в глазах его плескалась растерянность.
– Чтобы вы объяснили мне, что это значит! – она ткнула пальцем в изображение, показывая на нож.
Дядя вздохнул и сел напротив Веры, так и оставив дверцу буфета распахнутой.
– Слушай, малыш...
– Я не малыш!
– Для нас ты всегда малыш, и в этом нет ничего обидного... – натолкнувшись на её взгляд, он на секунду умолк, потом произнёс уже совсем другим, сухим и деловым тоном: – Мы не говорили тебе, потому что не хотели травмировать.
– Не говорили что?
Щёлкнул, отключаясь, чайник.
Дядя встал, закрыл буфет, затем не спеша и с сосредоточенным лицом, словно исполнял какой-то важный ритуал, положил в чашки по пакетику и аккуратно налил кипятка. Его гостья мрачно поглядела на световую тень родственника: она слегка потемнела, по поверхности пробежала красноватая рябь.
«Если он сейчас не заговорит, я устрою плотный контакт и попробую сама всё выяснить». Уверенности, что сможет правильно удержать контроль, не было: вдруг она снова поддастся какому-нибудь дурацкому порыву или вообще считает совсем не ту инфу, что нужна, случайно залезет в глубоко сокровенное... – почти как подглядит за голым человеком, но Вера чувствовала, что не отступится. Она должна... просто должна знать, и всё!
– Ладно, – точно почувствовав её настроение, сказал дядя Миша и, поставив на стол чайник, сел напротив двоюродной племянницы. – В конце концов, ты уже взрослая, и раз тебе так приспичило... – Вера смотрела на него во все глаза. – В общем, это было самоубийство.
– Что-о-о?!
– Самоубийство, – медленно повторил он. – Твой дед сам себе вонзил в горло нож.
– Нет, – замотав головой, племянница отодвинулась от стола, словно хотела вот так дистанцироваться от произнесённых дядей слов. – Нет!
– В это трудно поверить, я понимаю, – он отхлебнул чая и взвыл: – А чёрт, горячий!.. обжёгся... в общем, Павел Иннокентьевич сам это сделал. Прямо на дороге! За секунды до того, как его сбила машина.
– Да вы что?! – взорвалась Вера. – Какие секунды? Что вы говорите? Дедушка Паша?! Что за бред?! Вы специально?.. зачем? Зачем вы мне врёте?!
– Эй-эй, прикуси-ка язычок! – нахмурился дядя Миша. – Ты с кем разговариваешь?
Щёки обдало жаром, племянница потупилась, уставившись в свою чашку.
– Вот то-то, – голос его сразу смягчился, двоюродный дядя вообще был отходчивым и добрым человеком. – А то, ишь ты, – «врёте»! Совсем уже... Зачем мне тебе врать-то, дурочка? Это ведь ты сама пришла ко мне правду узнать – ну так слушай!
– Но ведь этого просто не может быть!
– Есть свидетели, которые видели, что он был на дороге один. Да и экспертиза доказала, что он сам это сделал. Собственноручно. Я тогда общался со следователем по этому делу, Васильков Иван Игнатьевич... сейчас! – дядя Миша вдруг вскочил и, выбежав из кухни в прихожую, принялся рыться там в одном из ящиков встроенного шкафа, приговаривая: – Где-то тут должна быть... а, вот! Можешь сама у него спросить... – Он вернулся в кухню с визиткой в руках. – Угол проникновения, отпечатки, следы крови на теле... – заметив, как опустились плечи племянницы, и вся она разом поникла, он тяжело вздохнул: – Эх! Ну, вот поэтому мы тебе и не говорили!
– Я не понимаю, – сдавленно проговорила Вера, глотая слёзы. – Не понимаю...
– Да я тоже! – дядя положил карточку на стол и сел на своё место. – Я тоже долго сомневался, что это правда! Воткнуть нож себе в горло прямо на дороге – зачем? бессмыслица какая-то! Если хотел убить себя, почему не сделал это в спокойном месте?.. – он покачал головой. – ...Короче, я тщательно проверял, изучал вопрос – уж поверь! Привлекал даже сторонних специалистов... и... в общем, его суицид – это факт! А с фактами не поспоришь.
– Но почему?.. что-то же должно было?.. из-за чего он это сделал?
– Я не знаю, – дядя тяжело вздохнул. – Клавдия Викторовна уверяла, что тоже не знает, но... – он умолк.
– Что? – насторожилась Вера.
– Да мне, понимаешь, всегда казалось... – он вдруг посмотрел на двоюродную племянницу совсем другим, чем обычно, взглядом: не как на ребёнка, а как на полностью самостоятельного, взрослого, равного себе человека, отчего та невольно выпрямилась, даже слёзы сразу высохли. – Да нет, не казалось, я прямо-таки видел это... в общем, Клавдия явно что-то скрывала! И вела себя странно – хотя это, конечно, могло быть признаком надвигавшейся душевной болезни... но всё равно! Она ведь его жена! Самый близкий на свете человек. Трудно поверить, что Клавдия даже предположить не пыталась, в чём причина, ведь правда?
– Хотите сказать, бабушка знала, почему деда Паша это сделал, но никому не сказала?
Дядя пожал плечами и стал задумчиво прихлёбывать остывший уже чай.
– Тут вот ещё телефон какой-то на обратной стороне записан, – Вера перевернула снимок. – Не знаете чей?
Он наклонился, изучая номер. Потом взял свой мобильник, долго листал контакты, но ничего не нашёл.
– Нет, Верочка, не знаю. – Дядя вздохнул и снова принялся за чай. – Увы.
Племянница тоже взяла чашку, но пить так и не стала, только задумчиво покрутила её на блюдце и отставила.
– Пойду я, дядь Миш, ладно? – Она встала, забрав со стола фото и визитку следователя Василькова.
– Иди, – кивнул родственник. – Если что, я на связи... Звони в любое время.
– Спасибо.
* * *
Замотанный работой Васильков Иван Игнатьевич желанием встретиться с Верой отнюдь не горел, сразу же потребовал сказать, что ей надо, и, выслушав, заявил:
– Девушка, у меня миллион дел, но Острожского вашего я помню, он действительно покончил с собой.
– Точно? – упавшим голосом спросила Вера – не то чтобы она не поверила дяде, но когда об этом вот так, сухо и прямо, объявил прямо по телефону какой-то незнакомый мужик, стало не по себе.
– Да-да, точно. Дело закрыто, чего вы ещё хотите?
Проблема была в том, что Вера и сама не знала, чего – конкретно – она хочет, просто чувствовала, что должна использовать любую, пусть даже, на первый взгляд, непонятно зачем подвернувшуюся возможность.
– Можно мне подъехать, куда скажете, и поговорить с вами, я не отниму у вас много времени!
– Но зачем? У вас что, появились новые факты, какая-то информация?
– Пожалуйста, – голос Веры дрогнул. – У меня все умерли!.. уже не спросить... а мне очень надо!.. уточнить кое-что, это недолго...
– Да вы что там, ревёте что ли? – возмущённо вскричал Васильков. – А ну, прекратите немедленно! Слышите?.. Хорошо, ладно, если уж вам так надо, подъезжайте сюда, в отделение, через час сможете?
– Да, спасибо!
Иван Игнатьевич объяснил, куда подойти и повесил трубку. А Вера, тоже нажав отбой, поставила старенький городской радиотелефон на базу. Это была одна из первых моделей с примитивным дисплеем, который к счастью, в отличие от смартфона, ксеноновой фарой не светился и, надев обычные солнцезащитные очки, можно было спокойно им пользоваться.
Сборы не заняли много времени: спустя пятнадцать минут, Вера уже выскочила из дома. В арке продолжала сиять радужными переливами дверь, и хотя сейчас изучать её снова было недосуг, вдруг возникла уверенность, что она сама откроется, когда придёт для этого время. Привычно подтянув к себе светак, Вера быстро миновала проход.
Васильков оказался пожилым, бледным и усталым. Дыр его световая тень, слава богу, не имела, но грязных цветов и затемнений было полно. Посетительницу Иван Игнатьевич встретил сухо и обсуждать ничего не собирался, но она была к этому готова и сделала то, что планировала, добиваясь этой встречи: устроила светакам – своему и следователя – плотный контакт прямо в тот момент, когда он заговорил о дедушке.
Принимая вызов, Васильков думал, что из больницы ему звонят сообщить, что Острожский скончался, ну, или, что было почти невероятно, очнулся, но чтобы – такое?! У следователя челюсть так сильно отвисла от удивления, что он, торопясь вернуть её на место, звонко, по-волчьи, клацнул зубами.
– Что? – не поняв странного звука, спросил звонивший.
– Вы же говорили, – возмутился Иван Игнатьевич, – что с такими повреждениями он вряд ли придёт в сознание и вообще дольше часа не протянет?!
– Так и есть! – подтвердил врач.
– Но тогда получается, он уже должен был умереть, а вы говорите – исчез из больницы! Что это вообще значит – исчез?! – повысил голос Васильков. – Сам он уйти не в состоянии, значит, кто-то его вывез?
– Вероятно, – вынужден был согласиться его собеседник.
– Прямо из реанимации? И никто ничего не видел? Как такое вообще возможно?!
– Я бы сказал – невозможно, но факт есть факт: Острожского в палате нет! Дежурная медсестра уверяет, что выходила только один раз в туалет, на три минуты, пациент оставался на месте, ещё живой, но без сознания... впрочем, я вам это уже говорил...
– Да-да, говорили! Из больницы украли пациента в тяжёлом состоянии, и ни вы, ни ваша дежурная медсестра не заметили!
– Только вот кричать на меня не нужно! – вскипел, потеряв терпение, врач. – Понятия не имею, что там этот ваш старик мог такого сделать, что его полумёртвого похитили, но вы-то, небось, в курсе! Вот и надо было охрану выставлять.
«Поучи жену щи варить!» – едва сдерживая гнев, подумал Васильков, параллельно вызывая оперативников, чтобы отправить в больницу – разбираться на месте.
– Знаете, я думаю, – озадаченный этой внезапно возникшей паузой, сказал врач, – куда бы Острожского ни увезли, сейчас он, в любом случае, уже труп.
Вера ошарашено дёрнулась, точка контакта светаков сместилась, выпустив ещё одно видение, но уже не про дедушку, а касавшееся личной жизни Ивана Игнатьевича.
– Что с вами? – нахмурился он.
– А?
– Я спрашиваю: вам плохо? Может, воды?
– Нет, спасибо... – качая головой, пробормотала она.
– Ну, тогда, давайте, я подпишу вам пропуск.
– Так, значит, получается, дедушка умер не сразу? – Вера подняла взгляд на следователя.
– Он умер на следующий день.
– Где?
– В смысле?
– Где он умер? В больнице ведь дедушки уже не было – он оттуда исчез!
– Что? – Васильков прищурился и спросил тоном, не предвещавшим ничего хорошего: – Это кто вам сказал?
– Никто... вы... то есть, я просто иногда кое-что вижу, ну, видения такие, понимаете?
– Пропуск давайте!
– Так вот я видела, как... – Вера подробно описала разговор следователя с врачом об исчезновении Острожского.
– Это вам в больнице рассказали?
– Да нет, говорю же, это я сама увидела, ну, просто я... вижу некоторые вещи.
– Хватит нести чепуху! – разъярился следователь.
– Нет, подождите, я могу доказать! Вчера, у вашего сына, вы нашли пакетики с...
– Замолчите! – прошипел Иван Игнатьевич, подавшись к ней через стол. – Кто вы такая? На кого работаете?!
– Да ни на кого я не работаю! – от Василькова исходила такая агрессия, что Веру накрыл страх. – Я сама по себе... честное слово! Про сына вашего я случайно увидела, потому что вы об этом сильно переживаете, но я никому не скажу, я – только чтобы доказать...
– Чего вы хотите? – резко перебил следователь.
– Я хочу про дедушку узнать!
– Что именно?
– Как и от чего он умер! Мне говорили, причина смерти – наезд, а потом я нашла фото, где у него нож в горле... Так отчего и когда он умер? Расскажите мне всё, что вы об этом знаете!
– И тогда вы отстанете, и сына моего упоминать нигде и никогда больше не будете, – с нажимом на каждое слово, произнёс Васильков.
– Да-да, конечно! – горячо заверила его Вера. – Клянусь!
Он долго и пристально смотрел на неё так, что по позвоночнику бежали мурашки, а щёки, наоборот, горели, словно её застукали за чем-то неприличным.
– Не знаю, зачем вам сейчас понадобилось ворошить то закрытое дело... собираетесь раздуть какой-нибудь скандал или побежать жаловаться?
– Нет-нет, что вы! Никуда я не побегу. Это нужно исключительно мне. Лично.
– Ладно, – как видно, вполне удовлетворённый её видом и ответом, кивнул Иван Игнатьевич. – Я хорошо помню это дело из-за его странности. Когда выезжали на место, думали – наезд, но у Острожского в горле оказался нож. Экспертиза потом определила, что он воткнул его себе сам и, судя по всему, буквально за секунду до того, как был сбит машиной, или даже одновременно. Повреждения выглядели несовместимыми с жизнью, однако Острожский не был мёртв, что очень удивило врачей «скорой» – они погрузили его в машину, уверенные, что он скончается ещё по дороге в больницу, но этого не произошло. Деда вашего поместили в реанимацию, а мы начали следствие. И тут вдруг звонит врач и сообщает, что Острожский пропал. Поехавшие в больницу опера не сумели обнаружить никаких следов похитителей, и вообще, по всему выходило, будто дед ваш сам отсоединил себя от аппаратуры и сбежал. Где-то прятался, пока врачи на ушах стояли, и, улучив момент, ускользнул из больницы, украв одежду одного из пациентов в палате на другом этаже. Чепуха, конечно, – все медики в один голос твердили, что тяжёлое состояние Острожского исключает возможность даже просто самостоятельно оторвать голову от подушки, а уж о том, чтобы встать и бегать по больнице, смешно даже речь заводить, но вот именно так, хоть тресни, всё и выглядело! Да и камеры зафиксировали, как из больницы, как раз в подходящее время, выскочил человек, похожий на Острожского, в одежде пациента, у которого вещи пропали... Однако всё это были ещё цветочки, а самые ягодки ждали нас впереди, когда на следующий день раздался звонок гуляющего с собакой гражданина, нашедшего тело вашего дедушки в парке.
На этот раз Острожский действительно был мёртв и выглядел при этом так, словно его рвала зубами стая бешеных собак. Криминалисты сказали, повреждения нанесли, когда он был ещё жив, но в ранах не нашли ни слюны животных, ни следов металла – это если бы его палкой с гвоздями били, ни чего-то ещё, что указало бы, чем его так изуродовали – всё тело было настоящим месивом! Ни одного целого места не найти, только лицо более-менее сохранилось – я тогда ещё подумал: может, хотели, чтобы проблем с опознанием не было? – Васильков пожал плечами и, заметив, что Вера резко побледнела и дрожит, спросил: – Вам нехорошо? Может, врача?
Он взялся было за телефон.
– Не надо, – Вера схватила его за руку. – Я просто... уже всё нормально, спасибо.
– Вот, попейте, – Васильков достал откуда-то из-под стола стакан, дунул в него, потом налил туда воды из стоявшей рядом, на тумбочке, пластиковой бутылки.
– Спасибо, – Вера взяла стакан, отхлебнула – вода была солоноватой и газированной.
– Зря я так вот, без подготовки, всё это на вас вывалил... уж извините!
– Нет-нет, я... я же сама хотела подробностей, так что... – Вера сделала ещё глоток и поставила стакан на стол. – В общем, я – в порядке! Так чем же всё-таки нанесли ему эти раны?
– Как позже выяснилось из официального экспертного заключения – ничем. Оказалось, что-то разорвало его тело изнутри, а не снаружи.
– Изнутри?! Как это?
– А бог его знает, – развёл руками Иван Игнатьевич. – Что-то попало внутрь мышц и потом разорвало ткани, но что именно – определить, к сожалению, так и не удалось.
– Разве так бывает? – потрясённо прошептала Вера.
Ей захотелось ещё раз совместить светаки, чтобы убедиться, что следователь говорит правду, но она опасалась, что не достаточно успокоилась, чтобы удержать контроль. Да и интуиция подсказывала: трудно найти человека, ещё меньше похожего на фантазёра, чем Васильков. Да и зачем ему такое выдумывать?
– В моей практике ничего подобного ни раньше, ни за последнее время не было, – устало вздохнул Иван Игнатьевич. – Не дело, а какой-то сплошной набор несуразностей и вопросов без ответов... Тех, кто похитил из больницы вашего дедушку, найти не получилось, понять, что его так зверски изуродовало – тоже. Да и как он умудрился так долго оставаться живым после наезда, с переломанными костями, разрывами внутренних органов и проткнутым им же самим горлом, тоже осталось загадкой.
– А машина? Ну, в смысле, водитель, который его сбил?..
– Машина оказалась угнанной, водитель скрылся, задержать его по горячим следам не вышло, а потом, когда выяснилось, что это самоубийство... – следователь махнул рукой, давая понять, что с поисками не очень-то и надрывались. – В общем, угонщика не нашли.
Дверь кабинета открылась, кто-то хотел войти, но Иван Игнатьевич его отослал, сказав, чтоб зашёл попозже. Вера в это время отпила ещё минералки, собираясь с силами и мыслями. Только Васильков отошёл от двери, как у него зазвонил телефон. Пока он отвечал, из его светака вдруг полыхнуло красным, словно огромный красный протуберанец вырвался вперёд и стал чернеть на краях. Вера подвела свою светотень поближе и осторожно, с опаской наслоила на протуберанец и сразу поняла, в чём дело: сердце! Сердце следователя буквально вспыхнуло перед глазами белым огнём, словно готовясь взорваться, а чёрный, сжимавшийся ореол протуберанца... о боже!
– Иван Игнатьевич! – взвизгнула Вера, уставившись на него вытаращенными глазами, словно у него за спиной прямо из шкафа выскочил маньяк и уже замахнулся топором, готовый разрубить следователю череп.
– Перезвоню, – бросил Васильков в трубку и, нажав отбой, быстро спросил: – В чём дело?
– Вам срочно надо к врачу, у вас сердце вот-вот не выдержит! Пожалуйста, езжайте в больницу, скажите, пусть сердце проверят!
– Давайте-ка ваш пропуск, – следователь снова сел за стол.
– Но я не шучу и не выдумываю, я это видела, так же ясно, как и про вашего сы... – Вера осеклась, встретившись с Иваном Игнатьевичем взглядом. – Извините, я не буду больше упоминать, но вы должны мне поверить! Если вы не поедете в больницу, вы умрёте!
– Ну хватит! – он подписал пропуск и сунул его девушке прямо в руку. – Идите уже, гражданка Острожская, домой! всего доброго!
В отчаянии от того, что он ей не верит, Вера снова совместила светаки. Стараясь не задеть красный, с пока ещё тонким, но расширявшимся – хоть и медленно-медленно, но всё же! – чёрным ореолом, протуберанец, она стала искать что-нибудь, что могло бы убедить Василькова, и выпалила о первом, что попалось ей на глаза:
– Вчера вы повредили большой палец левой ноги возле ногтя, но всё пройдёт, это ерунда, а вот сердце!
– Вы и так отняли у меня массу времени! – разозлился следователь. – Не вынуждайте выводить вас насильно.
– Да-да, я уже ухожу, – Вера поднялась и пошла к выходу. – Спасибо за приём.
Дверь в кабинет снова открылась, и на этот раз Васильков впустил вошедшего, коротко бросив:
– Заходи.
На пороге Вера обернулась:
– Пожалуйста! Это очень серьёзно!
– Да понял я, понял! – гаркнул следователь.
Что-то в его голосе успокоило Веру.
– До свидания! – она вышла и, закрыла за собой дверь.
– А чего серьёзно-то, Иван Игнатьевич? – спросил пришедший к следователю опер.
– Да так... не бери в голову, – проворчал тот.
Вчера он забыл взять в ванную очки и сослепу отхватил с мясом – так что кровь пошла – цеплявшийся за всё ноготь на большом пальце левой ноги: касаться им ботинка до сих пор было больно. Об этом глупом и незначительном инциденте Васильков, конечно же, не сказал никому, даже жене.
Глава 3. Плотный контакт
Около десяти лет назад (2008 – 2009 годы)
До того, как в двенадцать лет встретить учителя, Андрей кочевал по детдомам, откуда сбегал, кажется, раз двадцать, – сколько точно, он уже счёт потерял... Просто делал это при любой возможности, жил этим, ежедневно, ежечасно ловя момент для побега. Это было гораздо увлекательнее, чем сидеть в ненавистном детдоме в ожидании, что однажды вдруг заявятся мама с папой и скажут: «Здравствуй, дорогой наш любимый сынок, как долго мы тебя искали!» и заберут домой. В отличие от большинства детей, Андрей о таком никогда не мечтал. И вовсе не потому, что рос циничным испорченным хулиганом, который уже с малолетства не способен верить в хорошее и глубоко разочаровался во всех взрослых. Нет, Андрей на самом деле был тем ещё мечтателем! Только кому же интересно фантазировать о заведомо несбыточном? Ведь родители не потеряли его случайно, не забыли в супермаркете и не были алкоголиками, которые потом могли завязать с пьянством, раскаяться и отыскать своего мальчика. Нет. Родители Андрея умерли, и он знал это совершенно точно. Видел, осязал, понимал – трудно подобрать слово для описания той, будто обрезанной ножом, кровной связи, состояние которой он чувствовал так же ясно, как болячку на сбитой коленке. И не только у себя.
Про других детей Андрей тоже мог точно сказать, живы их родители или нет. У большинства, кстати, хотя бы один ближайший предок определённо был жив, однако, несмотря на это, настоящая связь с ним у потомка отсутствовала. Не была обрезана, как в случае смерти родителя, а просто засохла, сгнила или даже рассыпалась в пыль. Да, Андрей видел много уничтоженных кровных связей, но никогда не говорил об этом их обладателям, потому что знал: нельзя возродить исчезнувшее. Глупо ждать и надеяться, что твоя биологическая мать вдруг найдётся, если ты для неё давно уже ничего не значишь, и она о тебе даже не помнит. К тем, у кого связь была, пусть даже очень слабая и тонкая, родаки приходили. Пусть изредка, по выходным или вообще раз в год, но обязательно появлялись. А остальным лучше было считать, что и мать и отец умерли.
Как у Андрея. Тогда не терзаешься тупым ожиданием и можешь сам распоряжаться собственной жизнью. Вот он и распоряжался. Пытался, вернее, снова и снова. И хотя, в конечном итоге, всё равно всегда попадался, желание хотя бы ненадолго обрести полную свободу не пропадало в нём никогда. Просто он видел, что работавшим в детдомах чужим взрослым на самом деле нет до него никакого дела, и не понимал, почему должен именно их слушаться. Их контроль раздражал, да так, что терпеть невозможно...
А ещё было так приятно ощутить их панику, когда его бегство обнаруживалось! Расшевелить закостеневшие, профессионально деформированные души и смотреть, как там прорастают – пусть даже в основном неприятные, однако всегда по-настоящему живые – чувства. Воспитатели, по большей части, конечно, злились на него и боялись привлечения к ответственности, если с мальчишкой случится беда, но вместе с тем порой улавливалось и искреннее сочувствие, волнение, как он там один, в холоде и голоде... В любом случае, Андрей переставал быть для них пустым местом, и что бы воспитатели ни чувствовали, они думали о нём, как об особенном мальчике, сразу выделяя его из общей биомассы приютской детворы, и это грело его одинокую душу.
Но однажды Андрей перестарался: во время автобусной экскурсии он убежал так далеко, что вообще перестал чувствовать людей, и, что ещё хуже, забрёл слишком глубоко в лес. Сообразив, что больше не слышит шума дороги и не видит никаких просветов, мальчик остановился и, закрыв глаза, сосредоточился, пытаясь уловить хоть какие-то отблески человеческих эмоций – ничего. Пройдя метров пятьсот куда глаза глядят, он попробовал снова – и опять безрезультатно. Задрал голову, припоминая, где было солнце, когда он вбежал в лес, но тщетно, потому что просто не обратил на это внимания. Походив ещё с полчаса в разных направлениях, Андрей понял, что заблудился.
Мобильный телефон остался у взрослых – воспитатели всегда хранили оплачиваемые детдомом гаджеты у себя, чтобы дети их не разбили, не потеряли или их не украли. Телефоны выдавали по просьбе, в случае необходимости, а во время экскурсии – какая необходимость? Слушай экскурсовода, а потом, вернувшись в автобус, сможешь воспользоваться телефоном, если тебе надо, да и то – строго дозировано. Но Андрей в автобус не вернулся – он улучил момент, когда все отвлеклись, и тихонько сбежал, а потом чесанул в лес – вот и вся история, как он остался в глухой чащобе совершенно один и без связи.
В панике он завертелся на месте, всматриваясь в просветы между деревьями – вдруг там есть тропинка или мелькнёт что-то знакомое, – но лес везде выглядел абсолютно одинаково.
– Эй! Я здесь! – громко закричал он, потом приложил руки ко рту рупором и позвал что есть мочи: – Мария Андреевна! Пётр Семёнович!
Но ни сопровождавшая детей классная руководительница, ни поехавший с ними завхоз не откликнулись. Естественно – ведь Андрей их совсем не чувствовал. Тем не менее он продолжал звать их ещё и ещё, в какой-то глупой надежде на чудо, пока не охрип.
Потом долго шёл в одном, как ему казалось, направлении, пока вдруг не заметил сломанное дерево, удивительно похожее на то, что он видел, когда только обнаружил, что заблудился. Неужели он тупо сделал круг? Мальчишка стал загнанно озираться, но, кроме дерева, ничего больше не вспоминалось, да и какая теперь разница – круг или не круг?!
Скоро стемнеет, а у него с собой ни спичек, ни еды, ни воды!
Зато полно свободы. Той самой, о которой он всё время мечтал. Вот тебе! хотел – получи, Андрюша! кушай свободу, родной, полным ртом!..
Сев на землю, он обхватил ноги и, упёршись в колени лбом, горько заплакал.
Когда стало смеркаться, из глубины леса послышался громкий шорох, и мальчик, с криком «Я здесь, помогите!» рванул на звук, в надежде, что это люди. Но, пробежав бог знает сколько метров или даже километров? – похоже, от возбуждения и страха Андрей на время совсем потерял способность соображать – в итоге так никого и не нашёл: видимо, шумел зверь, который скрылся, напуганный треском кустов и воплями.
Зверь?.. – Андрей огляделся, но уже сгустились сумерки, и почти ничего не было видно. А что, если ночью ему встретится волк? а медведь?! Заметив рядом кряжистое дерево с низко начинавшимися ветвями, мальчишка резво залез на них, и кое-как устроился в развилке, прислонившись к толстому стволу спиной и стараясь не думать о том, что медведи тоже умеют лазать по деревьям. Под мокрую от пота рубашку стал забираться холод, и ещё страшно хотелось пить, но Андрей терпел, решив не слезать, пока не посветлеет. Он плотнее запахнул ветровку, обхватил себя руками и, нахохлившись, словно замёрзший воробей, посмотрел вверх: сквозь крону просвечивало тёмное небо. Андрей долго наблюдал, как ветер шевелит ветви, открывая первые звёзды и разные кусочки луны – он ждал зловещего круглого глаза, однако это оказался хоть и толстый, но уже идущий на убыль месяц, и мальчишка, наблюдая, как снова и снова дробят его свет чёрные пятна листьев, не заметил, как задремал.
Спустя несколько часов он проснулся, словно от толчка, да так резко, что чуть не свалился с дерева. Вцепившись в ветку, мальчишка замер, таращась во мглу: в неверном свете месяца глаза с трудом различали тёмные массы деревьев вокруг: ни движения, ни шороха... Может снова зверь? Затаился в засаде?!
И тут Андрей понял, что его разбудило: сигнал пришёл не снаружи, а изнутри, и это походило на ощущение близости друга или хорошего знакомого. Но только походило, потому что в действительности мальчик этого человека не знал. Это было так странно, ведь он никогда раньше не чувствовал незнакомцев! Однако, прислушиваясь к себе, Андрей обнаружил, что это не просто ощущение, а... настоящая связь! Новая связь с неизвестным человеком, как же такое возможно?! – мысль мелькнула в голове и исчезла, вытесненная гораздо более насущным стремлением: срочно бежать к источнику связи, пока ощущение не пропало. Шанс спастись! – нельзя его упустить!
Обдирая руки о ветки и ствол, Андрей как можно скорей спустился с дерева и вдруг почувствовал, что незнакомец стал отдаляться, и чем дальше, тем быстрее! Нет!!
Мальчишка стремглав ринулся туда, откуда шёл слабеющий с каждой минутой сигнал. Он почти ничего не видел в темноте, но это и не было ему нужно: связь тянулась, словно путеводная нить, и всё, что требовалось, – следовать за ней, не позволяя истончаться, не давая раствориться во мраке. Стой, стой!! Пожалуйста, остановись! – всем существом взмолился Андрей и – о чудо! – отдаление стало замедляться.
И тогда мальчишка побежал – с треском прорываясь сквозь кусты, огибая деревья и с шумом откидывая ветки, не думая больше о волках, медведях, ямах и буреломе, где можно запросто переломать ноги. Он вообще ни о чём не думал, мыслительный процесс полностью прекратился, единственным ориентиром и мотивом к действию осталась связь. В какой-то момент этой гонки Андрей ощутил, что незнакомец остановился, а спустя пару минут и вовсе стал приближаться!
Это добавило сил, и мальчик, сам не заметив как, вдруг миновал последний ряд деревьев и выскочил на обочину шоссе, где стоял, ярко светя фарами, автомобиль. А рядом, повернувшись в сторону леса, смотрел прямо на Андрея мужчина.
Так он впервые увидел учителя – у него были светло-серые глаза, светлые волосы и пушистые усы золотистого цвета.
Звали усатого Индукин Василий Семёнович, и первое, что он сделал, когда встретил Андрея, это дал ему воды и связался с поисковой группой – сообщить о местонахождении беглеца. Оказалось, Василий Семёнович поздно вечером узнал, что пропал мальчик, и сразу же поехал, чтобы добровольцем присоединиться к поискам.
– А почему вы на шоссе остановились? – осушив бутылку минералки, спросил Андрей.
– Ты знаешь, почему, – прищурился Василий Семёнович. – Садись в машину, трясёшься весь уже от холода!
– Мне не холодно! – возразил Андрей. – И я не хочу обратно в детдом!
– А есть ты хочешь?
– Да!
– Тогда садимся в машину, у меня там есть шоколадный батончик. Не сюда! – одёрнул Индукин мальчишку, взявшегося было за ручку передней дверцы.
Андрей нехотя забрался в детское кресло на заднее сиденье, но пристёгиваться не стал. Василий Семёнович сел на водительское место, достал из кармана батончик.
– Спасибо! – выхватив шоколадку, мальчишка хотел выскочить из машины, но дверца не открылась.
– Блокировка, – пояснил Индукин, трогаясь с места. – Снаружи только откроется. Предусмотрительный я, правда? – Он улыбнулся Андрею в зеркало заднего вида.
Тот обиженно засопел, разворачивая батончик.
– Ешь-ешь, подкрепляйся! Сейчас с группой встретимся, там тебе чаю горячего дадут. Все очень за тебя волновались, особенно Мария Андреевна.
Андрей мрачно грыз шоколадку.
– Её, между прочим, теперь пропесочат и оштрафуют. Может, даже уволят, неужели тебе её совсем не жалко?
Жалко? Марандру?! – Мальчишка презрительно фыркнул.
