Текст книги "Капкан на прокурора (СИ)"
Автор книги: Ольга Тимофеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Глава 36. Саша
Зал суда наполняется людьми, кто-то переговаривается, шуршит, смеется. Когда тебя это не касается лично, можно позволить себе разные эмоции. Когда на скамье подсудимых отец, которого любишь больше всех на свете, хочется приказать всем заткнуться и не обсуждать это. Не сейчас. Не при нас.
Человеческая фантазия противная вещь на самом деле. Она рисует худший исход. Адские варианты того, чем все закончится. Тюрьма, срок, колония.
Я не хочу об этом думать. Отгоняю настырные мысли.
Прикрываю глаза и делаю глубокий вдох.
Ощущение, что мой путь начался тут, тут и заканчивается. Это наше с ним кольцо. Крепко связало. Юра не взял самоотвод от этого дела. Мы не разговаривали очень давно и я не знаю, что он придумал. Придумал ли? Нет никакого плана.
Все, что мне остается, доверять. Как бы не злилась на него за его поступки, но в душе понимаю, что он делает это не просто так. Он ничего не делает просто так. Верю, что все было по– настоящему у нас. И мы будем вместе, когда все это закончится.
Чем ближе к началу, тем сильнее потряхивает. Вот-вот увижу папу и Юру. Я так соскучилась по обоим. Обоих хочу обнять, собрать у себя на кухне, познакомить. Но в текущем положении дел это кажется анекдотом.
Внутренняя дверь открывается в зал вводят папу. Осунувшийся, уставший. Осматривает зал, ищет меня.
– Пап, – на меня накатывает до хрипоты. Я срываюсь с места к нему. Он тоже дергается. Его останавливает сопровождающий, меня пристав. Нам не хватает пары метров, чтобы обняться.
– Пустите к нему, – молю смахивая слезы. – Я только обниму.
– Не положено.
Заглядываю в глаза охраннику, там безразличие.
– Алексей, – слышу знакомый голос за спиной, – проверь документы у тех мужчин на последнем ряду.
– Есть, – отзывается охранник. Я оборачиваюсь, пересекаюсь взглядами с Домбровским, он взглядом показывает на папу и проходит мимо. Ловлю минуты, пока охранник отошел и бросаюсь к папе, но уже без криков.
– Папочка, я люблю тебя. – Крепко обнимаю, целую.
– Саша, не плачь. Все, что ни делается, к лучшему. Я тебя люблю.
Мне дают десять секунд, потом просят занять свое место.
Юра за столом, листает документы. Кто бы мне сказал, что творится у него внутри. О чем он думает. Почему все так сложно. Почему нельзя просто к нему подойти и сказать, что я очень скучаю. Обнять, поцеловать, поехать к нему. Лежать и просто смотреть друг на друга.
Все затихают, поднимаются, в зале появляется судья. Все, что мне остается – это доверять прокурору. Как бы странно это не звучало.
Начинается заседание. Я перекрещиваю пальцы, сжимаю их до боли и замираю. Когда слово предоставляется прокурору, кажется, и вообще дышать перестаю. Пытаюсь ловить каждое слово, но что-то пропускаю, слышу лишь какие-то обрывки слов. В голове то шумит, то в жар бросает.
Юра зачитывает ту же обвинительную речь, что читал на первом слушании. Голос уверенный, серьезный.
Я решаюсь поднять на него глаза. Он все эмоции сейчас вогнал за этот китель, вместо сердца себе железную болванку вставил? Я не понимаю. Это тактика такая, что ли? Звучит обвинение. Ни слова про оправдание.
Я успокаиваюсь. Юра обещал. Сам разложил все, понял, что папу подставили. Просто у него роль такая. Обвинение. Я не понимаю, как он все это выкрутит, чтобы папу оправдали. Это какая-то слишком сложная для меня партия.
Выступает потерпевший, повторяет заготовленную еще для первого слушания речь. Выступает свидетель, подтверждает все. Прокурор задает вопросы, уточняет.
Я ничего не понимаю. Как будто мы в игру играем, а правила знает только Юра. Как и махинации, при которых точно можно выиграть. Меня как свидетеля не вызывают.
На той части записей, что удалось восстановить, ничего не нашли.
Даже я, не разбираясь особо, понимаю, что из этого не выбраться. Это срок. Адвокат еще пытается привести какие-то доводы, но все условное. Кто будет смотреть на характеристику с места работы, выписку из полиции, когда тебя обвиняют в получении взятки?
Прокурор зачитывает обвинительную речь и просит четыре года лишения свободы. На меня не смотрит. Я не понимаю, как?! Адвокат в противовес зачитывает оправдательную речь.
Судья объявляет перерыв и удаляется.
Я смотрю на папу. Он улыбается. В таком напряженном моменте находит силы улыбаться. Я не могу.
Адвокат вздыхает, напряженно жует губы. О чем-то говорит по телефону.
Юра перечитывает материалы дела. А смысл, если он сказал все, что хотел. Напряжен и собран. Я ловлю каждое его движение, хочу встретить взгляд. Сейчас понимаю, что мне и слов от него надо. Я все пойму. Видела его разным и точно отличу надежду и отчаяние.
Наконец, отрывает взгляд от бумаг. Естественно скользит по участникам процесса.
Встречаемся взглядами. Врываемся в душу друг другу. Раз. Он поджимает губы и опускает глаза. Затем голову. Вздыхает.
Для меня каждое микродействие, как глава в книге. А вместе история, где он сожалеет.
Машу головой из стороны в сторону. Я не верю.
Не верю, что он ничего не смог сделать. Не верю, что позволит вот так просто посадить отца. Не верю, что это важнее меня. Не верю я! Не хочу верить.
Подойти к нему, выяснить, попросить еще отсрочку в деле? Я могу. А если наврежу? Или еще хуже сделаю? Да что происходит?! Почему так долго?
Мутить начинает от этого состояния. Я глубоко дышу, чтобы унять сердцебиение. Пытаюсь расслабиться, как сама учу пациентов, чтобы не так болело. Но тело настолько зажато, что я мечтаю, чтобы это все наконец закончилось.
Судья возвращается. Долго и муторно перечитывает все материалы дела. Я или умру тут, или воскресну.
– Суд приговорил признать Елисеева Сергея Евгеньевича виновным в совершении преступлений, предусмотренных пунктом «б», «в», части четыре статьи двести девяносто УК РФ. Я сжимаю губы, чтобы заглушить голос, хочется плакать и кричать о несправедливости. Только слезы остановить нельзя. – И назначить ему наказание в виде лишения свободы сроком на пять лет с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима. Штраф в размере один миллион пятьсот тысяч рублей с лишением права занимать должности на государственной службе, связанные с выполнением организационно-распорядительных, административно-хозяйственных функций государственных органов, органов местного самоуправления сроком на три года. Подсудимый, ясен ли вам приговор?
– Да, – обреченно кивает папа.
– Вы можете обжаловать его в течение пятнадцати дней с момента оглашения. Судебное заседание окончено.
Нет. Ну, нет. Ловлю папин взгляд. Он злится на меня, что не слушаю его, плачу. А я не могу это принять. Так надолго расстаться с ним. Никогда не соглашусь.
Я хочу туда, к нему. С ним. Если бы только можно было.
Передо мной мелькает Домбровский. Покидает зал суда. Сбегает, трус. На меня накатывает ненависть, гнев, заливает истерикой.
– Ненавижу тебя, – кричу ему в спину. Плечи вздымаются. Юра напрягается. Но продолжает идти и скрывается в двери.
Я поднимаюсь, бросаюсь к папе, чтобы обнять, но мне не позволяют. Теперь никто не заступается, никто не отвлекает, никто не разрешает нам попрощаться. Меня отпускают.
Я хватаюсь за спинку стула, но устоять не могу. Оседаю на пол.
Думала, больно, когда тебя бросают. Но сейчас в тысячу раз больнее. Самый близкий человек оказался за решеткой, а человек, которого люблю, туда его посадил. Не понимаю. Я не понимаю его. Возможно, нет улик, возможно, пока нет доказательств, но зачем это сделал он? Зачем на себя это все взял? Почему оказался на той стороне?
Меня трясет, я умереть тут хочу. Доказать так, что они были не правы. Как будто истерика и слезы могут разжалобить этих тварей и изменить решение. Как жить дальше? Как радоваться, когда самый близкий человек за решеткой? Как собрать себя и найти силы бороться дальше? Как и где?!
– Девушка? – меня кто-то приобнимает и поднимает, усаживает на стул. – Может, вам воды? – передо мной мужчина в такой же прокурорской форме. На него или на его коллегу срабатывает рефлекс. Меня мутит, тошнота к горлу подступает. Закрываю рот рукой.
– Где у вас туалет? – закрываю рот ладошкой.
– Вам плохо? – Киваю.
Мужчина быстро ведет в уборную, показывает дверь. Я едва успеваю закрыться и собрать волосы, как меня выворачивает.
– Да, Домбровский выиграл это дело. – Слышу знакомую фамилию и замираю. Отрываю салфетки и вытираю рот. – Место прокурора района ему теперь точно обеспечено. Я так рад за него. Он этого достоин.
Слезы пересыхают. Озарение как током прошибает. Губы растягиваются в улыбке. Тело пробивает истерический смех. Место прокурора района. Вот почему так дрожал и сомневался. Телефон забирал, номер не записывал. Карьеру захотел построить и меня отыметь. все получить. А на других и плевать. Поэтому и не напрягался с защитой. Не напрягался искать настоящего виновного.
– Да, готовься, скоро погуляем на новом назначении. Счастливо. – Разговор за дверью заканчивается.
Я умываюсь. Смотрю на отражение в зеркале. Там Саша, которую лучше не обижать. Всему есть пределы и границы. Он мои сегодня перешел.
Какая дура. Я доверяла. Влюбилась. За что так со мной?
Так хотелось этого назначения. Лучше бы честно все рассказал. Я бы поняла. Может быть, поняла бы. Мы бы что-то придумали, чтоб это место получить и папу вытянуть. Но вдвоем, а не поодиночке.
Я могу испортить его карьеру по щелчку пальцев. Но не буду. Пусть радуется. Заслужил же. Пусть радуется, работает, а думает о другом.
Он убил мою душу, я хочу взамен расправиться с его. Раскромсать, поджечь, чтобы больно было так же как мне.
Я принадлежала ему. Ему нравилось это. Тянуло ко мне. Свадьба. Новый год. Виагра. Выходные. Нельзя это сыграть или сымитировать. Его тянуло физически, хоть он и сопротивлялся.
Но есть вещи, которые нельзя остановить в один миг, даже его стальное прокурорское сердце дрогнет.
– Девушка, все в порядке? – спрашивает мужчина за дверью.
– Да, – стираю остатки слез и выхожу. – Простите, я перенервничала.
– Тут такое бывает. – Улыбается. А Домбровский, когда только познакомились, вообще не проявлял эмоций. Такие разные.
– Подскажите, а где я могу найти прокурора, который только что вел дело?
– У нас много дел проходит и много прокуроров. Кто именно?
– Юрий Александрович Домбровский.
Надо посмотреть его приемные часы.
– Мне надо сейчас.
– Он может быть занят.
– Я подожду.
Во мне столько боли и ненависти, что я этой силой могу взорвать тут здание. Но сделаю лучше. Я взорву ему сердце и голову так, как он сделал это мне. Хочу, чтобы так же мучился и страдал.
Мужчина стучит в дверь и заглядывает. Я следом.
Небольшой кабинет, везде порядок. Все в папках, документах, строго, по-прокурорски.
– Юрий Александрович, – прокурор стоит лицом к окну, но на голос оборачивается и смотрит то на меня, то на того, кто меня привел. – К вам девушка. – Как будто улавливаю ухмылку, но пропускаю мимо. Не до пошлых шуточек сейчас.
Непонимание быстро сменяется подозрительностью.
– Приговор вынесен, обжалование в установленном порядке. – Юра заполняет паузу стандартной фразой.
– Иди к черту со своими порядками, – огрызаюсь в ответ и иду к нему.
– Павел Юрьевич, оставьте нас, – строго мужчине.
Я приближаюсь. Нас не должны были видеть вместе, так суд окончился. Теперь все безразлично. Дверь за спиной закрывается.
– Я забыла поздравить, – иду к нему решительно. Замахиваюсь в последний момент и внушительно припечатываю ладошкой по щеке. – За очередное удачное дело.
Юра дёргает головой в сторону, но никак не отвечает. Молчит. Как будто ждал и принимает это.
Переводит на меня взгляд. Я не хочу видеть там никакое понимание. Никакое оправдание. Только хочу больнее ему сделать.
– Я понимаю тебя, но нельзя было по-другому. Нет доказательств, чтобы снять обвинение.
– А может ты не хотел их искать?
Как будто я не знаю. Теплое, удобное местечко. Да пусть задохнется на этой работе. И помнит, каким образом она ему досталась.
– Помнишь, я говорила, что снималась в ролике? – Юра сжимает губы, смотрит остро в глаза. Конечно, помнит. – Знаешь, с кем я там была? – Скулы напрягает. Не знает и вряд ли хочет. – С твоим другом. Романом. Мы занимались сексом на камеру. За это я получила очень хорошие деньги. На них отца отпустили под залог. – Юра не дышит. Зрачки расширяются. – Живи теперь с этим. Представляй. Ревнуй. Бойся. А вдруг кто-то узнает, с кем проводил время прокурор, – смеюсь ему в лицо. – Считай, что ты убил не только ту девушку, но сегодня еще и меня.
Юра поднимает руку, чтобы коснуться, но я отстраняюсь. Не хочу его касаний. Не хочу воспоминаний. Хочу дыру в собственной душе, чтобы туда слить все о нем.
– Умерла для тебя.
Разворачиваюсь и ухожу. Он переваривает все. Теперь знает обо мне все. Даже стало легче.
Берусь за ручку, а дверь закрыта не плотно. Мужчина, что меня привел, тут. Сидит на краю стола, руки сложены на груди.
– Все в порядке? Нужна помощь? – отталкивается и поднимается. Все слышал, вероятно.
– Нет.
Глава 37.Юра
Мысли все еще не стыкуются с осознанием. Саша и Рома… Мне подумать надо, понять. Не хочется, но улики и доказательства выстраиваются в идеальную картину. Почему были знакомы, как она дернулась от него на свадьбе. Врала, что ничего особенного между ними нет. Ни хрена себе, не особенное. И вот сейчас я видел его у нее. Опять вместе или опять этим занимаются. Противно от обоих.
– Юрий Александрович, – вслед за Сашей заходит Антонов. – Все в порядке?
– Я занят, потом, – киваю через плечо и смотрю в окно на улицу, дом напротив. Ловлю себя на мысли, что это место стало домом для медитации. Знаю строение настолько точно, потому что смотрю туда часто, так что теперь мысли как по балкончикам перебегают и нужные этажи занимают.
– Надоедливые свидетельницы? – Антонов ухмыляется за спиной, слышу по голосу, закрывает плотно двери и идет по кабинету.
Оборачиваюсь на него. Держит в руках какие-то бумаги, скрученные в трубочку.
– Всегда есть те, кто недоволен приговором, – Антонов расслаблен, на губах полуулыбка, он мог слышать наш разговор. – Павел Юрьевич, давай потом.
– Есть к тебе предложение, Юра. – Закидывает ногу на ногу, расслабляется. – Не торопись, подумай. Мне кажется, ты устал. Ошибки допускаешь, выговоры получаешь. Тебе бы отдохнуть где-нибудь на юге. Например, в Ростове. Там тепло, спокойно, свидетельницы разные не дергают.
– Вряд ли зимой там тепло. И я сам решу, когда мне отдыхать. – Антонов усмехается и складывает пальцы в замок.
– Я говорю, не торопись, подумай. – Это спокойствие начинает напрягать.
– Я подумаю, сейчас мне работать надо, – огрызаюсь, а перед глазами картина того, что могло у нее быть с Ромой. Правда – нет? Почем с ним-то? Рассказывала мне это спокойно, а сама знала, с кем и кто мы. Может, врала, чтобы зацепить или сказала правду, чтобы дожать? Меня нахера они в эту грязь втянули?!
– Ну – ну, что же так грубо, Юр. – Еще Антонов зудит под ухом. Как достали все. – Я бы поаккуратней с начальством. – Смотрю на него. Хочу врезать, чтоб заткнулся уже. Начальством? – Уже приказ есть о моем назначении. В конце недели я стану прокурором района, твоим новым начальником. – Блефует? Нет? Да и похер. Даже эти новости сейчас не шарашат так, как Сашины. – Да. Думал, что это место твое? А у тебя лет по выслуге не хватает. Ты хоть сколько дел закрой, а не подходишь.
Я пытаюсь в уме посчитать выслугу. Там есть заморочки, но насколько он прав, я не знаю.
– Будет приказ, потом командуй. Я никуда не уеду. Мне и тут хорошо.
– Потом поздно будет, Домбровский. Сейчас надо принять решение. – Его не пронять. Улыбается, сука. Достает что-то из кармана пиджака и выкладывает передо мной фотографии. Там мы с Сашей. На камерах возле магазина. Блядь, даже на камерах при входе в ее подъезд. Откуда узнал? Я же контролировал все.
– Случайно встретились, – пожимаю плечами. – В магазине. Я ее не знаю. – Иду в обратную.
– Утешал ты ее тоже случайно. – На одной из фото приобнимаю Сашу. – Или в этом подъезде твоя бабушка живет?
– Что ты хочешь?
– Хочу, чтобы ты уехал. Из города. За связь со свидетелем, сам знаешь, что будет.
– Ты докажи эту связь.
Усмехается, достает телефон, включает запись нашего с Сашей разговора пару минут назад. О каком таком видео шла речь? По разговору понятно, что вы давно знакомы. – Кладет бумаги, которые держал в руках. Они падают на стол, как будто ждали своего часа. – Это распечатки ваших переписок и звонков. Смотри как их много. Для тех, кто не знаком, даже слишком.
Запись есть, если не сделаю по его, дальше будет рыть, до Саши доберется.
Чтобы я еще когда связался с женщиной. Нахер всю эту милоту и романтизм.
– Домбровский, – дожимает Антонов, – у тебя есть вариант уехать спокойно и оставить после себя хорошие воспоминания. Или почувствовать, какого это, когда тебе зачитывают обвинение. – Улыбается довольно.
Я не сломаюсь, сломают ее. Чуть надави, Саша про нас такого наговорит, что я точно в тюрьме окажусь. А в антураже последних событий еще и приукрасит все. Твою мать, что за херня в жизни началась.
Нам вместе теперь не быть точно. И из-за суда, и из-за ее вранья, из-за Ромы. Может, это наоборот знак, что надо поменять что-то. Перезагрузиться. Пошло оно все.
– Когда уезжать?
– Документы на тебя готовы, тебя там ждут. Нужна лишь твоя подпись на заявлении.
– Почему в Ростов?
– Я ж говорю, погреться, отдохнуть, набраться опыта.
Ставлю подписи на бумагах. Да какая в реальности разница. Ростов, Владивосток, Казань.
– Я знал, что ты не откажешься, – довольно скалится. Сжимаю кулак, чтобы не врезать. Не этично, Домбровский, вы не на спарринге.
– Иди на хер.
– Ухожу, освобождай кабинет. На сегодня ты от дел отстранен. Ведет себя так, будто уже утвержден в должности.
Не хочется, но сейчас это, правда, лучшее решение. Я тут всем поперек горла.
Саша правильно сказала, только хуже от меня. Со мной опасно всем. И я не могу ничего делать, потому что привязываюсь к людям, а потом переживаю за их безопасность. Как бы там она ни поступила у меня за спиной, но я не могу допустить, чтобы с ней что-то случилось.
Беру телефон и набираю Сергея Ивановича. Подтверждает, что такой приказ есть, что Антонов утвержден. Мне не хватило каких-то полгода выслуги, чтобы получить это место.
– Антонов меня отправляет в Ростов.
– Зачем?
– Командировка и обмен опытом. Но… чую, что я тут мешаю. Очень мешаю.
– Что будешь делать?
– Уеду. Надо, чтобы успокоилось все и придумать, как выпутаться. Он меня шантажирует.
– За шантаж, сам знаешь что.
– Да, но там за дело.
– Юра-Юра, во что ты вляпался? – Усмехаюсь.
– Шерше ля фам.
– Юра, я тут тебе ничем не помогу. Но иногда надо сделать шаг назад, чтобы потом сделать несколько шагов вперед. Я всегда на твоей стороне. Как нужна будет помощь, звони.
– Спасибо, я знаю.
Все опутано ложью, а правда такая, что не легче. Открываю дипломат, складываю вещи.
Может и справились бы сами, но последние события и все складывается один к одному. Мне лучше уехать. Побыть одному, успокоиться, чтобы не наделать необдуманных поступков. Поставить на паузу все, как есть. Остыть.
Ответов ни на один вопрос нет. Но вспоминаю разговор с Сашиным отцом и понимаю, что сейчас правильное решение принимаю. Шаг назад, три вперед. Чуйка у него есть на это.
Я смотрю на свой стол. Часы с Фемидой. Хочу их забрать, но слишком большие и тяжелые. А оставить преемнику такой себе подарок.
Беру в руки, рассматриваю. Они по-прежнему перекошены. У меня все пошло не так, когда их перекосило. Дорогие, зараза, красивые, но… переворачиваю и снова рассматриваю. Как будто что-то не так. Подношу к окну и замечаю небольшую, еле заметную царапину на крышке.
Беру отвертку и вскрываю.
Дурак. Какой дурак. Внутри стоит небольшой микрофон, из-за него придавлен механизм весов, потому они перекосились. Меня прослушивали. Значит, искали к чему приебаться. Саша только предлог. Все равно бы меня сняли.
Я еще так… Не подумал даже, что кто-то захочет так копать под меня, что дойдет до прослушки. Как только заметил не ладное, сразу надо бы вскрыть. Домбровский, теряешь хватку…
Это было спланировано. Давно. Четко. На меня искали компромат, собирали материал, следили и искали момент, когда я ошибусь.
Антонов красиво разрушил всю мою жизнь, лишив всего. Работы, города, даже женщины.
Вскрыть бы это все. Половину прокуратуры бы лишил погон. Но все обостряется. Особенно интуиция. Подсказывает не нагнетать сейчас. Отпустить. Враги должны думать, что победили. А мне надо остыть от этого дела, города, посмотреть трезво со стороны на все, что тут творится.
Закручиваю назад часы, оставляю все как есть и забираю их. М-м-м… Пусть будут у меня. Хотят информацию – получат. Только ту, что выдам я.
Был бы у меня жучок, я бы тоже поставил. Но у меня его нет. Ну и ладно. Справлюсь и так.
Пересматриваю фотографии. Саша такая красивая на них, естественная. Забыть будет сложно, но мне не привыкать. Забираю все с собой, складываю в дипломат, туда же пакетик с прослушкой, записную книжку, ручку, книги, переношу на флешку все документы из прошлого.
Захожу перед уходом в приемную расписаться. На окне букет цветов, за монитором кружка с кофе и несколько конфет. Лена поджимает губы, сдерживает улыбку.
Оба понимаем, что я ослабил, не дожал, теперь ее не уволят. Радуется, что я уезжаю. Кто-то подсказал, как действовать. Антонов? Да и похрен кто. Пусть друг друга покрывают.
Шаг назад, чтобы сделать три вперед.
– Счастливой дороги, Юра.
– Дура ты, оступишься, он тобой прикроется. Никто тебя жалеть не будет. Надо было увольняться. Когда обращаешься к дьяволу, потом придется расплачиваться.
Улыбка сползает с лица, напрягается. Я предупредил, дальше не мое дело.
Входящий от Ромки принимаю уже в машине. Есть к нему вопросы, но он, как почувствовав, звонит сам.
– Юран, что с Сашей? Позвонила, ревет, но я за истерикой ничего толком не понял. Я ей звоню, она в соплях, слезах, тебя проклинает. Ты посадил ее отца в тюрьму?
– Не я посадил, а суд приговорил.
– А как? Ты же говорил…
– И в судебном процессе участвуют не только гособвинитель и судья. Есть еще адвокат вообще-то. Что делал он? Ничего. Справки собирал, хотя мог и разобраться. Там не сложно было.
– Ты так говоришь, будто сам разобрался. Чего ему тогда не помог?
– Я понимаю, как вам хотелось бы, чтоб я решил все проблемы в этом мире, но я не могу, я не Бог и не судья. Моя функция в судебном процессе – обвинение. Так было и так будет.
– Мы оба знаем, что ты можешь, а что не хочешь.
Вот иногда плохо, когда друзья знают тебя слишком хорошо.
– Это правда, про видео и деньги, которые ты Саше заплатил за него? – Меняю тему разговора. Тот вопрос исчерпан.
– Мы не об этом сейчас.
– Я об этом. Если ты такой хороший, чего ей просто денег не одолжил?
– Она правильная. Сказала, что вернуть такую сумму не сможет. Я предложил заработать.
– Значит, правда. – Он молчит. – Тебе заняться больше нечем?
– Я тебе не указываю, чем заниматься. Это мое хобби.
– Что-то я не слышал о таком твоем хобби раньше.
– Мне надо с прокурором согласовывать свои хобби? – Повышает голос. – Чего ты меня отчитываешь?
Ромка огрызается. Конечно, он не должен мне ничего объяснять. Но хочется и ему тоже врезать. Лучше бы она у меня денег попросила… Если бы были знакомы.
– Все равно… надо было что-то придумывать.
– Юран, Саша не первая и не последняя. Никто еще не жаловался. С чего мне надо было что-то придумывать?
Она же… Я не понимаю. Я пытался не думать об этом, отнестись, как к шутке какой-то, это было где-то там далеко, без меня. Разово.
Но не вот так. С лучшим, блядь, другом.
– Удали это видео.
– Я не могу.
– Кто может?
– Это бизнес, Юр. Да там нет ничего такого.
– Просто удали его. – Мне должно быть уже похер, но нет. – Все, что ты мне должен, не надо ничего возвращать. Забери себе. Покрой расходы, неустойку. Но удали это долбаное видео.
– Да ты чего бесишься?
Потому что, сука, она мне нравится, и я не хочу, чтобы на нее все пялились.
– Она жалела, что сделала это.
– Я поговорю с Сашей.
– Я с тобой говорю вместо нее. Удали к чертям это видео или…
– Или что? – цепляется за слова.
– Или привлеку тебя за распространение порнографии.
– Ты не сделаешь этого, – внушает мне.
– Сомневаешься во мне? Удали, – внушаю в ответ.
– Ну, ты мудак, не ожидал от тебя.
– Иди на хуй. Ты влез в наши отношения со своей херней.
– Я не влазил в ваши отношения. Я поддержал ее, когда ты ее бросил.
– Я не просил ее утешать.
– А когда ты что просил? – Никогда. – Знал бы ты, как с тобой сложно. Понять тебя сложно, принять иногда твою позицию сложно.
– Теперь всем будет проще. Я уезжаю. Удали видео, ради старой дружбы.
– Нахер такую дружбу. Сегодня ее отца посадил, завтра меня.
– Если завтра мой примет взятку, то и его посажу.
– Да, давай, весь город пересажай.
– И… раз уж вы такие близкие друзья, – язвлю, – присмотри за ней. Не оставляй одну.
– Сам ссышь в глаза посмотреть?
Достал. Давит и льет уксус на раны.
– А ты Варе не ссышь рассказать все? Ты какую-то х**ню выбрал, а не ее. Зачем тебе тысяча баб, когда есть одна.
– Это тебя не касается.
– Если бы она мне не звонила, то, может, и не касалось бы. – Все вижу, но ничего сделать и помочь им не могу. Хотя теперь начал, кажется, понимать. – Скинешь мне ссылку на видео с Сашей, потом удалишь его, я проверю.
– Перед тобой я отчитываться не буду.
– Я не шучу. Срок там не маленький.
Отключаюсь.
Он сделает. Всегда делал. Злился, бесился, но делал, как я говорил.
Я не сделаю, но Рома пусть сомневается.
Представляю, как теперь жалеть ее будет, целовать. Она же моя была еще недавно. Я просил немного времени, чтобы разрулить все.
Домбровский, ты посадил ее отца. Даже если бы было время, она бы не вернулась после этого. Ты знаешь. Ты знал, когда принимал это решение.
Тогда знал не все.
Сейчас как обойму выпустили. Душа умирает от тоски. Хочется не видеть всего этого, не думать, сменить обстановку, местность, окружение.
Я заезжаю к Валу. Он другой. Он счастлив. Он живой. Пусть и сложно было. Прежнего откровения и доверия уже нет. Сейчас, когда лишился всего, понимаю, что отнял у них два года счастья и радости. Именно я. Никто другой. Влез в их отношения, проецируя на себя и свое прошлое. Карма накрывает как бетонной плитой. Мне бы два года с Сашей…
Но нахожу силы радоваться за Валеру и Еву. Я в ней ошибся. Неприятно признаваться самому себе, но я налажал. Допустил в работе личные эмоции. Они сыграли против меня. Вал вряд ли в ближайшее время сможет меня простить, но все, что я мог исправить, исправил.
А мне, по идее, все надо строить заново, но я уже не буду искать кого-то, с кем можно было бы гореть, подстраиваться, учиться доверять, открываться. Стрелы бахнули, но пусть пролетают мимо меня.
Заезжаю домой, собираю вещи. Не хочу больше оставаться в этом городе, чтобы не испортить еще кому-нибудь жизнь.
Заезжаю к маме, оставляю ключи от квартиры. Отца дома нет. Да и к лучшему. С ним объясняться не хочу. Сын его опять "подвел"… Маме плевать на эти должности, она переживает, что я надолго уезжаю, что не увидимся, но понимает, что такая работа.
Еще одно дело осталось. Покупаю две розы и по дороге заезжаю на кладбище. Не был тут ни разу с ее похорон. Расчищаю надпись на могиле от снега. К ней никто не приходит, все заброшено.
– Ты пожелала когда-то всего худшего, Юля. Оно наступило. – Усмехаюсь. – Но я понял многое и тебя тоже. Не приходил, потому что чувствовал вину, а сегодня отпустило. Все стало понятно. Тогда это был твой выбор, не мой. Свой я сделал сегодня. И не жалею о нем, как и ты тогда. Все понять тебя не мог, а теперь, представляешь, понял. У нас есть общее. Ради тех, кто дорог, творим то, что другим не понять. – Кладу перед ней на снег розы. – Я прощаю тебя. И за то, что ты сделала, за то, что боролась за свою любовь, как смогла. Кто знает, как бы все у нас сложилось, если бы ты была жива, а тот ребенок все-таки родился.
О том, что она беременна, я узнал уже после вскрытия. Не удержался, сделал тест. Он был мой. И это была девочка.
Поэтому сейчас и не хочу детей. Я слишком много женщин в жизни обидел, чтобы кто-то дарил мне дочку, а кто-то потом ее забирал.
Наша связь с Юлей окончательно разорвана. Ее место теперь заняла другая.
– Егор, – ему не позвонить и не попрощаться не могу. Пожалуй, из всех только ему помог, не подвел. – Я уезжаю в командировку, надолго.
– Привет, Юр. Хорошо, я на связи, – улыбается. Представляю, как дома сейчас находится с семьей. Не понимает масштабов.
– Возможно, на месяц или дольше, пока не знаю.
Знаю, конечно, но расспросов уже не хочу.
– Могу тебя попросить, вернее, вас с Онежей?
– Конечно, о чем?
– Присмотрите за Сашей. Не оставляйте одну.
– А что случилось? – Голос напрягается.
– Суд сегодня был. Ее отца посадили.
– Посадили?
– Я посадил. – Чего уж тут.
– Юра…
– Не надо, Егор. Итак хреново, но другого варианта не было. Закон есть закон. А я не судья.
– Я понял тебя. Хорошо, мы присмотрим. Ты из-за нее уезжаешь?
– Нет, по работе. Совпало просто.
Да уж совпало. Но Егор мои проблемы не решит, поэтому пусть спит крепче.
– Я из чата нашего выйду пока, чтобы не нагнетать. Понимаю, что вы думаете обо мне, но…
– Ничего мы не думаем, Юр, – перебивает меня. – Ты делал все по совести, в тебе я уверен. Как получилось, так получилось. Сашу не бросим. Жаль… что у вас так получилось.
– Не надо, Егор, жалеть меня не стоит.
– Я понял.
– Куда хоть уезжаешь?
– Ростов-на-Дону.
– Фиу, – присвистывает. – Далековато.
– Всем надо остыть, привыкнуть. По старому уже не будет.
– Если что, звони, я всегда помогу.
В горле горчит, я прощаюсь. Глаза режет, я тру переносицу. Жалко терять нашу дружбу, но вдвоем мы уже не та команда, что друг за друга всегда и во всем.
Специально или нет, но проезжаю по Сашиному району. Чего-то жду. Не могу просто так уехать.
Набираю Сашин номер. Давай, ответь. Дай хоть извинится. Хоть слово сказать. Второго шанса не будет. Я не перезвоню.
Гудки идут… идут… потом меня сбрасывает.
Заехать к ней… Раз сбрасывает, значит, не одна, не может говорить. Я не хочу быть лишним.
Еду в сторону кольцевой. Листаю телефонную книжку.
– Да, Юрий.
– Александр, добрый вечер, извините за поздний звонок, могу обратиться к вам?
– Конечно.
– Есть одна девушка, Я скину ее данные, фотографию и адрес. Вы можете присмотреть за ней?
– Без проблем.
– Это не все. Присмотрите за ней, и за тем, кто будет следить за ней.
Замолкает на пару секунд.
– Двойная слежка?
– Да, я заплачу тоже вдвойне.
– Для вас бесплатно, Юрий. Спасибо, что помогли тогда с Евой.
– Как скажете.
Вот теперь все. Съезжаю с кольцевой на трассу М-4. До пункта назначения больше тысячи километров впереди. Я разрезаю лобовым стеклом ночную пургу, включаю негромко музыку.
