Текст книги "Капкан на прокурора (СИ)"

Автор книги: Ольга Тимофеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 24. Саша

Аппетит уже сутки как объявил голодовку.

Заглядываю в холодильник и вдыхаю аромат борща, блинчиков с творогом, даже драников зачем-то нажарила. Вчера, чтобы успокоиться, решила наготовить еды. Наготовила. Только так ничего и не съела.

Надо Онежу позвать в гости с Катей. Накормить их. Хотя они тоже столько не съедят. Можно еще и Егора позвать.

За Егором воспоминание вытягивает и Юру. Как за репкой выстроились ко мне в гости.

Морщусь и с силой захлопываю дверцу, отчего холодильник потряхивает.

Пусть портится лучше, но ноги прокурорской не будет в моей кухне.

От резкого движения запястье начинает ныть. Я растираю больной сустав и осматриваю чисто убранную кухню. Я и ее выдраила вчера. Думала, уберусь в квартире – уберусь в душе. Но, к сожалению, таких моющих, чтобы очистить чувства, еще не придумали.

Завтра на работу. Рука болит не критично, но под нагрузкой разболится сильнее. Это точно.

Прихрамывая, иду в спальню за телефоном и набираю врача.

– Валера, привет.

– Да, Саша, здравствуй.

– Валер, а упала позавчера, вроде не сильно, но нога ноет и рука. Я не смогу выйти на смену. Можешь мне больничный открыть?

– Могу, но тебе надо приехать. Надо осмотреть, снимок сделать. Это не шутки, Саш.

– Нет там переломов, я же знаю состояние, когда все хреново. Просто ударилась сильно.

– Переломов у нее нет. Давай, бери такси и приезжай. Открою тебе больничный, но после осмотра.

Вдыхаю и выдыхаю. Ехать я не хочу. Но и понимаю, что работать будет сложно. Мне не только уколы ставить и карточки заполнять. Иногда надо кого придержать, отвезти. Медсестре, как и врачу, нужны обе руки.

– Я не вру.

– Я знаю, что ты не врешь, Саша. Я не об этом. Ты можешь чего-то не замечать, и мы упустим время. Твоя задача не только о других заботиться, но и о себе. Вызвать тебе такси?

– Не надо, я сама.

– Давай, скоро обед, как раз никого не будет, я тебя приму.

– Хорошо, сейчас приеду.

Вызываю такси, быстро переодеваюсь и через восемь минут уже еду в клинику.

Родная моя больничка. Только, когда оказываюсь тут, как пациент, понимаю, как люблю это место. Все родное, знакомое, дружелюбное.

Валера осматривает гематому на треть бедра, запястье, лицо.

– Ты где так упала?

– Скользко сейчас, вот и упала.

– Где именно? – бросает на меня взгляд и выписывает направление на рентген, настойчиво интересуется, напоминая интонациями своего друга-прокурора. Снова о нем вспоминаю, но вовремя прикусываю язык. Не хочу, чтобы Валера думал, что я ищу повод узнать, как Юра, говорил ли обо мне, спрашивал что-то. – Саша, так, где ты упала?

– Какая разница. Я не хочу вспоминать.

– Обычно пациенты в подробностях рассказывают, что да как произошло. Или ты употребляла алкоголь перед этим?

– Нет, упала в понедельник, когда Юру без сознания привезла.

– Дальше – прищуривается и кивает.

– На меня чуть не наехала машина, когда я переходила дорогу. Но я шла по правилам, на зеленый. Честно. Он выскочил неизвестно откуда. Я дернулась убегать, поскользнулась, упала неудачно на островок безопасности. Потом ту машину раскрутило, чтобы мне помочь убраться с дороги, какой-то мужчина дернул меня за запястье. Но там было не до почестей. Лучше так, чем по кусочкам в морге.

– Ты скажешь тоже, Саш. Номер машины запомнила?

– Да, номер машины, модель, год выпуска. Нет, конечно, Доронин. У него номер снегом занесен, это мне сказал тот мужчина, что спас. – Я одеваюсь после осмотра.

– А на лице царапина?

– Это я о кромку снега царапнулась. Сознание не теряла и головой не ударялась.

Рассказываю, а у самой в груди пустота. Даже стука сердца особо не слышно. Ассоциации заполняют мысли, напоминая о том, кто падал, кто терял сознание. Все напоминает о нем. Подсознание будто ждет моменты, когда доставать и показывать прошлое.

– А номер мужчины ты хоть взяла? – Я качаю головой из стороны в сторону. – Почему сразу не рассказала?

– Я думала за пару дней пройдет. Не прошло. – Пожимаю плечами.

– Ты Юрке говорила?

Валера будто тяжеленный якорь мне вручает и отправляет с моими мыслями на дно. – Я поднимаю на него глаза. Смотрю.

– Нет, не говорила. Я не хочу еще и тут судов каких-то. Со мной все в порядке, а этот лихач выкрутится. Бесполезно это, Валер.

– Как знаешь. Так, держи направление, сделай снимок. Тебя проводить или сама?

– Сама, Валерий Андреевич, – натягиваю улыбку, чтобы разрядить немного обстановку. Я же не на костылях, просто прихрамываю.

– Сделаешь, потом ко мне, я расскажу, как лечиться.

Я киваю и иду в рентген кабинета. Тяжесть работы – это только одна сторона, но есть и вторая. Я не хочу встречаться тут с Юрой. Знаю, что тоже должен когда-то прийти. У нас с ним что-то последнее время ритмы синхронизировались.

Хорошо все-таки работать в клинике и там же лечиться. Все тебя знают, сочувствуют, можно зайти без очереди. С каждым пациентом, по-хорошему так надо, но на всех не хватит столько милоты.

Через пятнадцать минут сжимая в руках снимки, прихрамываю назад. У Валеры еще обеденный перерыв, он знает, что я должна прийти, поэтому захожу без стука.

Перед ним сидит прокурор. Мы оба на больничном же у одного врача.

Мышцы тут же в дверях атрофируются. Сделать и шагу не могу.

– Я подожду в коридоре, – сиплю севшим от неожиданной встречи голосом.

– Не надо, заходи, Саш, садись, – командует Доронин и кивает на кушетку. – Давай-давай, а то обед заканчивается. Люди сейчас подойдут.

Синхронизировались, блин, ритмы. Навизуализировала себе будущее.

Юра осматривает мой внешний вид. Взгляд останавливается на пластыре, на лбу. Хмурится, но выдыхает и снова смотрит на врача.

Валера поднимается, закрывает дверь на ключ, забирает снимки, но пока их откладывает. Я присаживаюсь на кушетку и рассматриваю корешок “Общей хирургии” на книжной полке.

– Точно закрывать больничный, Юр? Можешь до конца недели спокойно еще отдыхать. У тебя же голова болит, хуже чтобы не стало.

– Не хочу я отдыхать, работа меня отвлекает. И так уже второй больничный за год. Меня скоро в книгу рекордов прокуратуры занесут.

Сутки как расстались, я все ждала, когда приотпустит немного, а сейчас понимаю, что соскучилась. Бороться с этим чувством сложно, даже ненависть не помогает справиться.

Не видеть и знать, что может приехать, – это томительно-сладко. Не видеть и знать, что не приедет, – горько. Понимать, что сама его выгнала – душно.

– Как хочешь. – Доронин расписывается, ставит печать, отдает больничный. – Саша, теперь ты.

Валера кивает на место, которое освободил Юра. Я поднимаюсь, выпрямляю спину, не хочу, чтобы жалел и помогал. Хочу, конечно, но это минутное, а в перспективе, лучше не надо. Так проще все закончить. Не подпитывать.

Не смотрю на Домбровского, но чувствую, как шарит взглядом по открытым участкам моей кожи. Она горит, скучает, томится. Я присаживаюсь на стул.

– Так, все нормально на снимках, Саш. – Валера рассматривает на просвет и отвлекает.

– Я же говорила. – Не сдерживаюсь.

– Надо было проверить. До понедельника пока продлю, отдыхай. Кто у нас там подменный?

– Ермакова.

– Хорошо, я сам позвоню ей. – Что-то пишет, передает мне. – Я расписал лечение, будет сильно болеть, можешь сделать укол. Отдыхай, поменьше нагрузок на руку и ногу, тяжести не поднимай. Быстро поправишься.

– Я поняла, спасибо, Валера.

– Держи. – Протягивает больничный. – И, раз уж мы тут все вместе, – Доронин разворачивается в кожаном кресле и смотрит на меня, потом переводит взгляд на Юру. – Как врач рекомендую вам обоим воздержаться от спиртного, возбудителей и секса.

Он это сказал вслух?! У меня во рту пересыхает, и язык прилипает к нёбу.

Опускаю глаза в пол, делаю вид, что это касается не меня.

Юра усмехается, но при мне не комментирует.

– У меня прием начинается. Вы, там, аккуратней на улице, оба.

Пока я не спеша одеваюсь, тяну время, чтобы Юра ушел и уехал. Но он, то ли специально, то ли не замечая, тормозит.

Зато, когда я быстро кидаю им “пока” и выхожу из кабинета, Домбровский выходит за мной. Ощущение, что для него разговор еще не окончен.

– Давай подвезу домой? – Слышу за спиной.

Игнорирую. Машина, запах, воспоминания – слишком много пищи для моего подсознания. Мои психологические якоря никогда не вытянуть, если общаться с ним дальше.

– Саш?

Догоняет, опережает и не дает пройти.

– У меня еще дела. – Резко выдыхаю и также резко следом приходится вдохнуть. Аромат будоражит нос. Снова эти ассоциации, как бабочки из коконов вылазят.

– Ты болеешь, какие дела?

Не хочу с ним ехать. Говорить с ним не хочу. Видеть. Нюхать. Вспоминать. Ничего не хочу.

– Такие дела. Я сама доеду. Я в порядке.

– Уже сама находилась. Лучше со мной. – Командует снова и подталкивает за талию к выходу.

Спускаюсь по заснеженным ступенькам и, помня опыт отдельных личностей, крепко держусь за перила. Юра идет за мной. В затылок только что не дышит, но если буду падать, подхватит.

Сворачиваю на пешеходный переход, оставляя парковку в стороне. Но успеваю сделать несколько шагов, как ноги отрываются от земли, а кто-то подхватывает за спину.

– Отпусти, – от возмущения глубоко вдыхаю и захватываю нотки знакомого парфюма. Он снова рядом. Но слушать меня и не думает. От возмущения сдаюсь. Обнимаю рукою за шею. Рассматриваю выразительные глаза, чувственные губы, аккуратную щетину. По спине будто этими колючками и провели.

– Ты без разрешения вторгся в мое личное пространство и устанавливаешь еще свои правила.

– Можешь подать иск. Сто тридцать седьмая статья.

– И подам.

Юра идет в четком направлении к машине, а уголок губ в усмешке поднимается вверх.

– Я помогу составить.

Оба знаем, что я не буду ничего подавать.

– Тут камеры вокруг. Тебя увидят все. Накажут потом. – Высмеиваю осторожность, с которой он обычно все контролирует.

– У меня тут знакомая медсестра работает, объяснит все.

– А свидетелей куда? Посадишь?

– Думаешь, кто-то меня запомнит?

– Конечно, вон те медсестры из лаборатории на первом этаже точно запомнят, с кем я ушла.

Домбровский прикрывает на секунду глаза и вздыхает, восстанавливая спокойствие.

Юра опускает меня возле двери автомобиля и открывает, приглашая сесть. Загораживает пути побега, смотрит в глаза. Молча приказывает. Я бы сказала, подавляет.

– Мне еще в магазин надо. – Придумываю на ходу отговорки, чтобы с ним не ехать.

– Заедем.

– И в аптеку.

– Я на больничном, никуда не спешу.

– И за прокладками, – иду ва-банк. Ну, на этом он точно должен меня послать и как джентльмен вызвать такси.

Юра приоткрывает рот, вздыхает и закатывает глаза.

– Чего ты добиваешься? – И снова находит мои. Прокурята там недовольны.

– Чтобы ты отстал от меня.

– Я не пристаю.

– Тогда пропусти, я сама доеду.

– Садись, – кивает на машину и сжимает челюсти, – поговорить надо.

Без вариантов. Взгляд этот. Даже страшновато немного. Выдыхаю и разворачиваюсь. Сажусь в машину. Тут уже тепло, сидение приятно греет попку, я как мороженое, которое внесли с улицы в тепло и оставили греться.

Юра захлопывает дверь.

Каждый раз, когда слышу это “поговорить” очередная звёздочка загорается внутри, а вдруг об отце? Может, это и держит тут. Сколько бы я ни начинала разговор, Юра никогда не поддерживал. Может, сейчас как раз тот случай, когда он увидел смысл.

Юра огибает машину, расстегивает пальто и садится рядом. Только ради этого я остаюсь тут.

Салон заполняет музыка, но Домбровский делает ее тише, чтобы не мешала. Значит, действительно, хочет поговорить. Резковато стартует и выезжает с парковки.

– В какой магазин едем?

– В Пятерочку возле моего дома, потом идти недалеко оттуда.

Оборачивается на меня быстро и возвращается к дороге.

– Заеду туда, где удобней. – Зачем спрашивал?! – Расскажи про аварию.

– Какую аварию? – поднимаю на него глаза, не понимаю.

– Которая чуть с тобой не случилась, на дороге, – поясняет, но от управления автомобилем не отвлекается.

– Боже, не врач, а сплетник. Он все тебе рассказывает.

– Все, что кажется, ему подозрительным. Рассказывай

– Зачем? Чтобы использовать это потом против меня в суде? – язвлю, надеялась, что это касается папы, а не меня.

– Саш, перестань, а? Я серьезно спрашиваю.

– Просто отвези меня в магазин, если уж ты настаиваешь.

– Я жду.

– Я всего лишь поскользнулась на дороге.

– Раньше видела эту машину? – Мои вялые ответы вряд ли его заинтересуют.

– Ты же не отстанешь, да?

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

Вздыхаю и расслабляюсь.

– Нет, не видела. Номер, модель я тоже не запомнила.

– Он на тебя ехал?

– Он просто ехал по дороге. Было скользко, он не затормозил.

– Ты слышала вообще звук тормозов?

Пытаюсь вспомнить, но память блокирует этот момент.

– Не знаю. Все так быстро случилось.

– Это могло быть намеренно.

– Каждый день в городе с десяток аварий, ты с каждой так разбираешься?

– Не в каждой из них ты участвуешь. – Для прокурора это почти признание в любви. – Саш, напиши заявление.

– Не буду.

– Нужны основания, чтобы проверить камеры и понять, что произошло.

– Я не буду ничего писать, потому что ничего не произошло.

– Если бы произошло, было бы уже поздно. – Всю горечь своего опыта вкладывает в слова.

– Ты, может и прав, Юр, но мне хватает в жизни одного суда. Я в отличие от тебя, не собираюсь провести в стенах арбитража всю жизнь.

Юра хмурится, что-то обдумывает.

– Подругу твою, Онежу, тоже сбила машина не просто так.

– У Онежи были враги.

– А у тебя нет?

– Нет.

– А у отца твоего?

Добрались. Я медленно к нему разворачиваюсь. Не верю, что он это спросил.

– Ты хочешь поговорить про моего папу?

– Если ты так уверена, что он не виноват, значит, есть кто-то, кто хочет, чтобы его считали виновным. А использовать для этого родственников, один из самых простых способов манипулировать.

Домбровский одной фразой переворачивает всю ситуацию. Авария, папа, подстава.

– Юр, я просто шла по пешеходному переходу. Машина ехала на скорости. Как можно рассчитать это? А если бы я не пошла?

– Онежа тоже переходила дорогу, и остановились они незапланировано.

– Ты заигрался в детектива, Домбровский.

– Ты забыла, где я работаю? А до этого несколько лет был следователем.

Лучше бы забыла и совсем не знала тебя. Опять работа. Все к ней сводится.

– Ты переживаешь за меня или хочешь еще одно дело раскрыть? – Спрашиваю открыто, но Домбровский не отвечает. Снова погружается в мысли, строя предположения и выдвигая догадки. Шерлок Холмс, блин.

Это случайность, но мне приятно, что он переживает за меня. Сухарик чуть-чуть приболел и стал мягче.

– Мы приехали.

Пока я копошусь, Юра выходит сам и открывает мне дверь, помогая выйти.

– Не боишься, что нас вместе увидят? – Киваю на супермаркет, обвешанный камерами. Да и людей тут немерено, обязательно кого-то знакомого увидишь.

– Давай я схожу, – предлагает себя.

– У меня нет списка покупок, и ты не выберешь все, что мне надо.

– Отпущу тебя одну, ты же не вернешься. – Лицо без эмоций, но в глазах и волнение, и сожаление.

Чтобы я вернулась, значит, важнее того, что его бы увидели?

– Вернусь, обещаю, – хочу в глазах вместо этих отрицательных эмоций увидеть надежду и чуть-чуть радости.

Мы всего лишь понимающе улыбаемся друг другу.

– Тележку только возьми, не носи в руках тяжести и позвони, когда будешь выходить, я встречу.

– Хорошо.

Ковыляю в супермаркет. Выполняю все распоряжения прокурора. Как будто под наблюдением, и если чуть больше нагружусь, то придет и отшлепает.

Знаю, что не видит, и мне к тому же не нравится этот резковато-командный тон, но делаю так, как просил. Воспринимаю это как его персональный способ заботы.

Набираю побольше продуктов, чтобы хватило до конца недели, быстро расплачиваюсь. Толкаю тележку и сбрасываю Юре, что выхожу. Но, когда подъезжаю к дверям, замечаю его с каким-то мужчиной. Он что-то отвечает, но осматривается, чтобы не пропустить меня.

Не знаю почему, но останавливаюсь. Жду, когда он останется один.

Через минуту они прощаются. Мужчина проходит мимо меня, не обращая особого внимания, но пристально всех рассматривает.

Только когда этот мужчина уходит к кассам, я насколько могу быстро, иду к Юре.

Он молча забирает мои пакеты, не комментирует даже, что их два и оба битком набиты. Это мелочи, на которые он не обращает внимания. Есть что-то посерьезней.

– Пошли отсюда.

Он встретил того, кого не должен был. Из-за меня.

– Я вас увидела и не стала подходить, пока тот мужчина не ушел.

– Правильно, – искренне, эмоции он, конечно, умеет держать на "десяточку", но облегчение от несостоявшейся встречи не упустить. Я помню, что нас видеть не должны.

Юра включает музыку громче, не хочет ни о чем говорить, о чем-то думает, просчитывает, моделирует. Я не лезу.

Мы с ним как в игре на равновесие только в разных углах. Нельзя сдвинуться с места иначе кто-то упадет, нельзя друг к другу, все равно кто-то сорвется в пропасть. Надо найти тот баланс, при котором можно вместе, но и не на грани.

Сутки, что я страдала и скучала, не приблизили меня ни на шаг к тому, чтобы отпустить эту ситуацию. Наоборот, я вернулась на несколько дней назад. Теперь снова выкарабкиваться, бороться с воспоминаниями и ощущениями.

Как с диеты сорвалась.

Подъезжаем к моему подъезду. Домбровский помогает выйти. Достает из багажника мои пакеты. Я только сейчас понимаю, что сама не занесу. И он, конечно, поможет, но снова придется пригласить. Опять шаг назад.

Я вчера час ныла коту, рассказывая о прокуроре невесть что, а сегодня привожу его в гости. Одним словом, я тряпка и мне стыдно. Но и по-другому никак.

Юре и говорить не надо, сам идет к подъезду, я прихрамываю за ним. Открываю дверь, пропуская внутрь.

Он молчал всю дорогу от магазина, внешне спокоен, но что-то его волнует, Что-то не складывается, возможно, даже подставил себя. Кто там знает, что дальше будет. И, наполненная чувством вины, что все из-за меня, сдаюсь.

– Может, хочешь есть?

– Прошлый раз, ты сказала забыть дорогу и не приходить.

Хочется, как-то сбить его напряжение, расслабить.

– Ну, ты же уже пришел.

Невольно облизывает губы и смотрит на меня.

Как же нам найти с тобой это равновесие?

Ахилл

Запрыгиваю на кровать и, бесшумно переступая, иду к Санечке и растягиваюсь у нее на груди.

Моя хозяюшка.

Прокурор начинает мне нравиться. Вернее, побочный эффект от него. Саня становится рассеянной. Может покормить два раза, кинуть запрещенку. И от прокурора перепадает. Я ради этого могу и послушать ее стенания.

– Что ты смотришь? – Кивает и гладит по голове.

Ну, раз не хочет, чтобы смотрела, прикрываю глаза и вытягиваю голову вперед.

– Мы бы с тобой это все равно выкинули, а так накормили человека.

Не человека, а прокурора. Нет, вот драников твоих мне не жалко, но ты видела, сколько он сметаны ест? Жить с ним сплошное расточительство.

– Представляешь, мы даже не касались друг друга и не целовались. А все равно хорошо было. Так просто, по-домашнему. – Вздыхает и чешет приятно за ухом. Ловлю катарсис. – Что делать, Ахилл? Мне хорошо уже от того, что он зашел в гости и поел. А плохо от того, что с папой вопрос не решен.

Мамми, ты застряла в лабиринте чувств. Кто мне вчера час лил слезы, какой он сухарь, что ему нужно от тебя только одно, что вместо сердца у него судейский молоток.

– Наверное, не надо было его приглашать?

Сань, ты или думаешь, или кормишь мужика борщом с драниками. В первом случае – результат может быть разным, во втором – он вернётся.

– Если бы мне надо было выбрать между работой или Юрой, я бы выбрала его. Да хоть уборщицей бы пошла работать. Он не пожертвует ради меня, у него амбиции. Ушел, сказал спасибо, даже не искал повод остаться.

А ты хотела, чтоб искал? Ты вчера его, между прочим, выгнала. При свидетелях. Ну, при мне.

– Все правильно, что не искал. Я бы сдалась без боя, подчинилась без приказа.

Забыть тебе надо его, Сань. Но ты же все равно не послушаешь. Ты у нас девочка, у тебя сердечко будет страдать. Вот если бы тебе кастрировать это сердечко, то таких проблем бы не было. Ели бы с тобой сметанку и не думали о разной мирской ерунде и прокурорах.

Глава 25. Юра

– Привет, сынок, – мама открывает дверь и пропускает в квартиру.

– Привет, ну как вы тут? – Разуваюсь и вешаю пальто в шкаф. Больничный дает преимущества, можно спокойно заехать к родителям в гости, никуда не спеша.

Я не живу с ними с того момента, как заработал первые деньги. Заезжаю к родителям в гости.

– Что-то у нас год начался не очень. У меня еще голова болит, отец тоже заразился от своих студентов. Ты как?

– Нормально все со мной будет, лишь бы вы себя хорошо чувствовали. Я, смотрю, дорожки уже вычищены все. Песком засыпаны, а на лестнице даже лед разбили.

– Ага, как ты упал, так сразу все сделали.

– Еще бы они не сделали, теперь они знают, кто живет в этом доме.

– Ты их наказал, Юра?

– Ну и правильно, – слышу голос отца из комнаты. – Расслабились совсем. Никто не хочет работать.

– И тебе привет, пап. – Я разворачиваюсь, чтобы зайти к папе в комнату, но мама останавливает и дает надеть маску. Экипировавшись, захожу к отцу, пожимаю руку, – как себя чувствуешь? Привет.

– Врач говорит грипп, это точно кто-то из студентов меня заразил перед сессией.

– Найду, посажу, – отшучиваюсь. Папа смеется в ответ.

– У тебя как дела? Скоро ли мой сын станет прокурором? Вот бы такой подарок на день рождения.

– А если не стану?

– Тогда я останусь без подарка, – пожимает плечами и усмехается. Сглаживает улыбкой неудобный ответ, но я знаю, что в душе он не шутит.

– Выздоравливай.

Всегда от меня ждал побед, званий, наград, наизнанку заставлял для этого выворачиваться, добиваться.

И я добивался. Мастер спорта по дзюдо, куча побед на олимпиадах, красный диплом в университете. Одна цель только осталась – высшая точка в карьере – место прокурора района. Быстрее не получается никак – каждая ступень дается за выслугу лет.

Давно не думаю о том, чтобы угодить отцу, но привычка быть лучшим осталась.

– Юра, будешь есть? – захожу к маме на кухню.

– Нет, мам, спасибо, не хочу, но кофе выпью.

– Когда ты ел последний раз-то?

– Час назад ел, мам, – сажусь за стол, вспоминаю обед у Саши.

– Где? Как его, биг-дог?

– Хот-дог, – усмехаюсь, поправляя маму. – Нет, нормальную еду ел.

– Лучше домашней еды нет, – корит мама и включает кофе-машину.

– Это была домашняя еда.

– У кого?

– Девушке одной помог, она накормила.

Помог… Эта девушка само непостоянство. То на порог не пускает, то настаивает на обеде. Не знал, чего от нее ожидать, поэтому поел и ушел. На большее после того практически “изнасилования” не решился.

– Какой девушке? – Мама хватается за слова и разворачивается ко мне.

Редко рассказываю о девушках. Не знаю даже, зачем сейчас ляпнул. С Сашей и отношений-то нет, так, мимолетные встречи набегами. Я как дальнобойщик заскакиваю к ней по пути своих дел.

– Так, знакомая, мам.

– Я уже несколько лет ничего не слышала о женщинах вокруг тебя. А тут знакомая… Кто она?

Передо мной опускается чашка кофе. Маме искренне интересуется.

– Вы встречались у Валеры в клинике. Медсестра, которая тебе помогла.

– Милая девушка. – Я опускаю ее слова без ответа. – Вы встречаетесь?

– Нет, мам. – Категорично.

– Почему? Медсестра – хорошая профессия.

– Не в профессии дело. Ты же знаешь, чем может закончиться. – Смотрю ей в глаза, не хочу это озвучивать, но хочу понимать, что она знает, о чем я говорю.

– Юр, столько лет прошло. Не все девушки одинаковые. – Мама отпивает кофе и разглаживает салфетку на столе. – Я не хочу, чтобы из-за той истории ты так и остался один.

– Мам, не заводи опять. – Она не отстанет же. – Мы с Сашей связаны одним судебным делом. Только она на стороне защиты, а я на стороне обвинения.

Мама улыбается сначала, потом смеяться начинает.

– Она хочет, чтобы ты ей помог?

– Все хотят, мам.

– Поэтому прикармливает тебя обедами?

– Я ей сказал прямо, что не помогу. А она, видишь, все равно пригласила на обед, лечила меня и… у нее была возможность меня шантажировать, но она не сделала этого.

– Она или великий стратег или… – Мама недоговаривает, – или ты привык уже, что все делится на правду-ложь, белое-черное, а есть и промежуточные оттенки. Мне, когда я это поняла, легче стало. Надо только их рассмотреть или осознать. А ты прям уверен, что там вина стопроцентная?

– Все доказательства, хотя позицию защиты я не знаю.

– Юра, а на что бы ты пошел, чтобы ее спасти, если бы пришлось? Чем рискнул? Работой, собой, деньгами? И вообще спасал бы?

– Что сделал бы я, я знаю. Как поступила бы она, нет? Она может все это делать и врать, а может не врать. Как это проверить, я не знаю.

– Обычно ты хорошо считываешь людей.

– Ее не могу.

– Потому что она тебе нравится. Ты хочешь, чтобы она была другая, хочешь, чтобы была искренна с тобой. Ну не сажать же ее на детектор лжи, поговори, посмотри на ее реакцию. Поговори с ней, открыто поговори, ты знаешь, что она от тебя хочет, когда ты предложишь помощь, она не станет скрывать.

– Ладно, мам, сам разберусь.

– Юра, а что ты будешь делать на выходных?

– Надо поработать, дел много накопилось. А что?

– Да там, в поселке нашем надо появиться, электрик должен забрать счетчик на поверку. Пока папа болеет, мы не поедем туда.

– Хорошо, я съезжу, мам.

– Скину тогда тебе номер председателя. Позвони ему, когда там будешь, можешь и в субботу, и в воскресенье. Мы итак уже вышли из графика.

– Даже лучше, съезжу, побуду один, подумаю.

– Спасибо, расскажи, как ребята?

– Ну как… Егор весь растворился в семье. Валера работает еще, но открывает свою клинику, скоро будет увольняться. Ромка занимается какой-то херней, если честно, но она приносит ему дофига денег.

– Какой? Все этими игрушками торгует?

– Мам… – закатываю глаза и усмехаюсь.

– Рома дарит удовольствие всей стране, как он выражается.

– Это противозаконно?

– Нет. Но перейти грань очень легко, не хотелось бы оказаться и с ним в суде.

– Вы же друзья, до этого не дойдет.

– Я надеюсь.

Только загородный дом и я. Идеально, чтобы все обдумать.

Хочешь отвлечься, займись работой. Заключения, иски, суды, рассмотрение жалоб, формирование надзорных производств.

И, если голову отвлечь, то тело наплывами снова хотело ее почувствовать, обнять, вдохнуть аромат. Им управлять никак не получалось. Особенно отдельными органами. Это все шло откуда-то изнутри, не поддавалось здравому смыслу и логике.

А логика этим вечером направляла меня на корпоратив по поводу Дня прокуратуры. Если бы не один человек, которому обещал, что буду, то уехал бы сразу за город. Чтобы не было соблазна заехать… к коту в гости.

Дожидаюсь шести ноль-ноль и собираю документы, помимо отдыха хочу еще поработать. Дело Сашиного отца попадается на глаза. Выдохнув, беру и его. Складываю ручки и цепляюсь взглядом за часы, точнее за статуэтку на часах. Весы в руках Фемиды перекосились.

Аккуратно поправляю, но установить нужное равновесие не получается. Откладываю бумаги и ручки. Сдуваю пыль, хотя там, конечно, не такой слой, чтобы перевешивать.

Вожусь с ней минут пятнадцать, но так ни к чему и не прихожу. Скрепками уравновесил, но наличие на весах посторонних предметов раздражает.

Подумаю об этом в понедельник. Может, к этому времени они сами восстановятся.

Спустя полтора часа паркуюсь возле ресторана.

– Сергей Иванович, – жму руку старому наставнику и подсаживаюсь к нему.

– Юра-Юра, не меняешься.

– Это хорошо или плохо? –

– Лучше так, чем в худшую сторону.

– У меня есть худшая сторона. Последнее время, хочется всех подозревать в заговоре. И не против меня, а друг против друга, все против всех.

– Подозрительность в мелочах – это как раз хорошее качество для прокурора.

– А если оно перетекает в жизнь?

– В личную?

– Да, как ваша жена выдерживает ритм, работу и эти заморочки?

– Да как выдерживает… Нашла себе занятие по душе, когда меня нет – им и занимается. У нас отношения такие, она мне доверяет все, рассказывает. Вплоть до покупки белья, извини за интимные подробности. Но взамен я не критикую и не комментирую ее расходы. Я просто знаю о ней все и мне не в чем ее подозревать. Хотя по началу, как ты говоришь, я цеплялся к мелочам. Искал подвох, обман, сговор. – В каждом его слове узнаю себя. – Юра, я тебя понимаю. Мы на этой работе такого насмотрелись, что, как говорят, дуем на воду. Ты женится, что ли, надумал? Про жену вопросы задаешь. – Он прищуривается, я улыбаюсь в ответ.

– Нет.

– Ей не нравится, что ты пропадаешь на работе? – Все видит, как менталист. Пожалуй, он единственный, с кем я могу поговорить откровенно со всех ракурсов.

– Нет, – качаю головой, – ей не нравится, что я выношу обвинительный приговор ее отцу.

– Охуеть, прости, Юра. – Выдыхаю, понимаю.

– Мы познакомились раньше, а потом встретились в суде…

– Юр, карьеру себе испортишь.

– Знаю.

– Раз ты со мной об этом заговорил, значит, все плохо?

– С вами только и могу. Что делать, не знаю.

– Дождись окончания суда. Раньше даже не думай к ней приближаться. У тебя карьера и место прокурора района в проекте.

– Как не думать, если оно само думается?

– Какая статья?

– Взятка и купюры меченые. Не отвертеться там в общем, никак.

– Везет тебе.

– Не то слово. А вот если бы ваша жена оказалась в такой ситуации, вы бы что делали? Отказались от нее? – Он усмехается, берет паузу, отрезает кусок отбивной и кладет в рот. У меня и аппетита нет, хотя с обеда кроме кофе ничего в желудке не появлялось.

– Я бы Юра разбирался. Изучил дело, объективно оценил доказательства. Если не виновен, то доказал бы, если наоборот, то наверное, убедил бы ее, что она не права. Если он это сделал намеренно, то он виноват и должен быть наказан. Папа это, дядя или посторонний человек. С другой стороны, это навсегда будет между вами. Женщина может сказать, что понимает и согласиться, а сама готовить месть или припоминать тебе это всю жизнь.

Еще лучше.

За меня этот вопрос может решить только судья. И, если ничего не поменяется, то семь лет с конфискацией.

Не все темы для разговора тут можно обсуждать, поэтому переходим с Сергеем Ивановичем на нейтральные. О новом предложении чипировать отдыхающих за границей чиновников, проект о публикации деклараций депутатов без личных данных, несколько раскрытых дел о взятках.

Но мысль разобраться укореняется во мне. Времени остается не так и много, каждый день – это минус в остатке до заседания. У меня есть записи с камер, которые еще не восстановили, но нашли способ.

Сергей Иванович отвлекается на пенсионера, с которым когда-то еще начинал работать, я забираю телефон и выхожу в холл.

Открываю мессенджер, чтобы проверить кто мне писал. Но никого нет на вершине списка. Не знаю зачем, все равно листаю вниз. Ищу Сашину аватарку. Проверяю, когда была в сети.

Узнать и разобраться во всем.

Картинка вдруг переворачивается. Эмоции разные заполняют сознание. От дикого страха, до бешеного желания авантюры. Пульс подскакивает, когда доза адреналина оказывается в крови, а я нажимаю на нужный номер и вызываю.