Текст книги "Провинциальная история нравов, замаскированная под детектив. Или наоборот."
Автор книги: Ольга Смирнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Ольга Смирнова
Провинциальная история нравов, замаскированная под детектив. Или наоброт
Глава 1. Грибной слезам не верит
В одном уездном городишке под названием Грибной вот уже год жила-была Серафима.
Городишка был самым что ни на есть затрапезным, и, как Сима подозревала, напрочь забытым главой государства по причине ничтожной численности населения. На два с половиной квадратных километра и семьсот с лишним домов приходилось от силы полторы тысячи живых душ – чистокровных людей – и три сотни призраков. Из других рас присутствовали три вампира, от старости потерявшие не только нюх, но и почти все зубы вместе со скоростью и желанием по ночам вылезать из уютных гробов; один оборотень, не уступающий вампирам в возрасте; и один молодой, полный сил и жажды любви гном. Собственно, на этом все.
В Грибном имелись три главные улицы, на которых кипела жизнь – Торговая, Главная и имени Рудика Сидорчука. Упомянутый Рудик вот уже более тридцати лет занимал пост мэра Грибного. Руководил с умом, и многие считали, что только лишь благодаря его усилиям в городишке еще теплится жизнь.
Надо сказать, предшественник Рудика был человеком недалеким, заботящимся о своем кошельке куда больше, чем о надлежащем исполнении прямых обязанностей. Жители терпеть такой произвол долго не стали и после очередного заявления мэра о том, что денег на ремонт детского сада нет, в городишке начали происходить странные события.
Тем достопамятным вечером мэр, закончив выступление, добирался домой на новенькой машине, под капотом которой рычал мощный мотор, а отполированный кузов блестел так, что глаза резало. Ехал он, ехал, насвистывал под нос мелодию и лениво раздумывал о том, что надо бы разориться еще и на сигнализацию от столичных умельцев, чтобы местные и на метр подойти к его ласточке не смогли. А то известное дело – по дурости, по небрежности или просто от хорошего настроения поцарапают, помнут, разобьют что-нибудь. Это же трагедия вселенского масштаба! Мэр решил осуществить превентивные маневры и уже подсчитывал в уме, во сколько собственное спокойствие ему обойдется… И вдруг ощутил, как машину конвульсивно тряхнуло, ощутимо наклонило вперед и вбок. Двигатель заглох. Зашлось сердце у мэра – ведь даже страховку не успел оформить.
Он посмотрел по сторонам, но никого не увидел. Ни пешеходов, которые должны были в это самое время спешить по домам с работы, ни машин, снующих туда-сюда, никого, даже голубей. Да, народу в Грибном было мало, но не настолько же, чтобы даже помощи попросить было не у кого.
Вылез мэр из машины, обошел ее и ужаснулся – передним левым колесом его ласточка, еще не прошедшая свой первый техосмотр, провалилась в канализационный люк, на котором почему-то не оказалось крышки. Учитывая, что о безопасности подобных вещей должны были заботиться здешние маги, событие казалось более чем странным.
Расстроенный случившимся мэр, имя которого до сей поры (да и после тоже) в Грибном без ругательных слов вслух не произносили, даже не вспомнил, что еще полгода назад «сократил» отдел «магических дармоедов» втрое – а точнее, разогнал вовсе, чтобы иметь возможность приобрести небольшой вертолет для нужд администрации. Аргументировано это было тем, что магический отдел разросся до небывалых размеров, работы на всех не хватает. А вертолет штука нужная, в хозяйстве всегда пригодится. Как именно пригодится – в докладной не сообщалось, однако подчеркивалось, что без вертолета Грибной – что водитель без рук.
Вот с тех-то пор магов в Грибном не видели. Полноценных, живущих на постоянной основе, по крайней мере. Прибилось к ним два залетных мага-следователя, но их быстро выжили: местные жители умели найти подход к чужакам. А поскольку в Грибном магов и до той поры было мало, никто внимания на это не обратил. Жители привыкли обходиться собственными силами, к магии не имеющими никакого отношения. Жили так, будто этой самой магии нет вообще – ни в Грибном, ни в целом государстве. Машины заправляли бензином, в люстры вкручивали лампочки накаливания, ходили в магазины за продуктами и лечились обыкновенными лекарствами у обыкновенных докторов; пользовались телефонами, шариковыми ручками и писчей бумагой.
…В итоге добираться до дома мэру пришлось на такси, которое мало того, что подъехало с опозданием в сорок минут, так еще и тащилось по городу со скоростью хромой черепахи. И, словно мало было мэру несчастий, в салоне отвратительно воняло тухлыми яйцами и, простите великодушно, рвотой. А заднее сидение, когда глава города усадил на него свой необъятный зад, ощутимо хлюпнуло, и пятой точке сразу стало холодно и мокро.
Дома мэра, ошалевшего от вони и сырости, расстроенного без меры, ждала жена. В бигуди и ненакрашенная, она напоминала дохлую, уже начавшую разлагаться, макаку, и пахла примерно так же – из-за того, что пользовалась разрекламированной на весь мир маской для лица и тела «Вечная жизнь». Состав маски разработчиками принципиально держался в секрете, но, судя по запаху, ингредиенты выдерживались на жаре лет по десять, не меньше.
Жена собиралась на вечерний променад с подругами, и ей было решительно плевать на мужа и его злоключения. Три её подбородка возмущенно заколыхались, когда несчастный попытался пожаловаться на жизнь.
– Пусечка, – сказала она снисходительным тоном, – ротик закрой. И иди по своим делам, мне собираться надо. Я знать не желаю про твои проблемы, от них мне только нервы да морщины ранние. Буду поздно.
И удалилась в свою комнату.
А дальше было хуже. С утра в кабинете мэра, где только недавно был сделан дорогостоящий ремонт, оказались выбиты окна. Чуть позже, примерно около полудня того же дня, кабинет, вместе с мебелью и рабочими бумагами, затопило кипятком – какая-то кляча из бухгалтерии умудрилась сорвать вентиль с трубы. Окна, впрочем, быстро вставили, кабинет и мебель просушили. О случившемся напоминали потёки на обоях и вздувшийся в углах ламинат.
На следующий день, ближе к вечеру, поступил звонок из автосервиса, и мэру сообщили, что ремонт влетит в копеечку; сидя в чуть влажном кресле, расстроенный мэр почесал начинающую лысеть макушку, и подумал, кого бы еще сократить, чтобы ласточку на колеса поставить?
Второй звонок оповестил мэра о том, что в доме его случился пожар. Огонь удалось погасить, но значительная часть здания повреждена, рухнула крыша. Мэр положил трубку, и долгое время старательно рассматривал свое отражение в стеклянной дверце шкафа справа.
Третий звонок поступил на его сотовый. Звонила жена – сообщить, что нашла другого – не такого законченного неудачника – и подает на развод.
– Половина имущества – моя, – сказала она ласково напоследок. – Или ты возражаешь?
Мэр, естественно, возражал, однако вслух этого не произнес. Просто отключился.
Затем зашла секретарша и жизнерадостно доложила, что звонили из столицы. В скором времени ожидалась аудиторская проверка целевого расхода средств, выделенных на ремонт детского сада. По мнению самого мэра, его новая машина и дурацкий детский сад – вещи абсолютно и очевидно неравнозначные. Сразу же понятно, что важнее. Но вслух, опять же, он ничего не сказал. Женщинам мужчин не понять; эта клуша, как пить дать, начнет возмущаться и кричать, что пластами отваливающаяся с потолка штукатурка в саду – непосредственная угроза для жизни и здоровья детишек.
Детишки! Изверги малолетние, их в колонии строгого режима надо держать, а не в детских садах. А что до штукатурки, так пару раз упадет – и, глядишь, прибьет кого. Все легче дышать.
Следующий звонок непосредственно в кабинет мэра поступил от его друга, занимающего высокий пост в столичной администрации и прикормленного мэром для своевременной передачи нужной информации. Этот друг в недвусмысленных выражениях дал мэру понять, что только огромное расстояние между ними удерживает его от немедленного кастрирования мэра без обезболивающего. На робкий вопрос «За что?», друг сказал, что знает все. О мэре и тайной связи с его, друга, женой. И прямо сейчас любуется на красочные фотографии, подброшенные ему под дверь рабочего кабинета.
– Что за фотографии? – спросил мэр, сжавшись от нехорошего предчувствия.
– ****….****….!!!!
По совести говоря, мэр не знал ни таких поз, ни таких выражений, ни самой жены друга. Откуда взялись фотографии, не знал тоже. Однако это ничего не меняло.
На следующий день мэр исчез в неизвестном направлении, оставив после себя гору нестиранных носков и трусов – в той части дома, что уцелела, да щербатую расческу – в рабочем кабинете на столе. Вместе с мэром исчез вертолет, пилот и тонна авиационного керосина – весь имевшийся запас.
И тогда в город Грибной прислали Рудика, пепельного блондина с небольшим животиком и обманчиво добродушной внешностью. Посмотришь на него – увалень, валенок и недалекий человечишка. Со всеми расшаркивался, здоровался, делами интересовался. Такому сторожем наниматься впору, или дворником каким, а не городом заправлять. Потому жители и приняли новоиспеченного мэра недоверчиво, с ухмылками и фразочками типа «Посмотрим, надолго ли хватит этого фигляра!»
Однако время показало, что Рудик – руководитель от бога. При всем добродушии он был способен себя поставить. Прекрасно разбирался в тонкостях административного управления; был отличным психологом. Не умел говорить так же вычурно и красиво, как предшественник, а выступления перед публикой почитал сущей каторгой, однако сказанное у него не расходилось с делом. Конечно, даже он не смог бы сделать Грибной привлекательным для туристов. Во-первых, из-за крайне невыгодного географического положения. Городишко находился на отшибе – там, куда не всякий решиться забраться.
Во-вторых, из-за негативно настроенных по отношению к чужакам аборигенов. Рудик всерьез опасался, что в утренний кофе туристам могут подмешать если не яд, то слабительное. Печальный опыт у него имелся – ведь когда-то он тоже был чужаком. Конечно, Рудик прекрасно сознавал, что изолированное от остального мира сообщество не может не быть сплоченным. С этим ничего не поделаешь. Многие городишки грешили подобным, однако, на его памяти это был первый, жители которого не любили чужаков столь… активно и эффективно. Они могли до хрипоты спорить, заседая вечерами в трактирах, о достоинствах и недостатках кормов для животных, тех или иных марок машин, строительных материалов; но смыкали ряды не хуже солдат, стоило чужакам сунуть нос в город, который они считали своим. Больше чужаков они не любили, пожалуй, только магов, из коих в городишке с некоторых пор числилась одна Серафима.
В-третьих, не было в Грибном никаких развлечений, памятников архитектуры, чудес света. В общем, всего того, на что туристы слетаются как мухи на мед.
Во всем городишке насчитывалось: три трактира, которые держали сестры; одна больница; один автосервис. Школы, детские сады, даже один институт. Производство консервов – не завод, конечно; переоборудованный местным энтузиастом коровник (тот факт, что пришлось коровник сносить и на его месте возводить здание раза в три больше, никого не смутил); одна ферма, на которой рогато-копытно-хвостатые росли. Один винный склад, для охраны которого пришлось создавать специальный отряд – всегда находились желающие забраться внутрь и устроить себе праздник на дармовщинку. Торговые лавки – считать их никто не брался. И, наконец, полицейское отделение – предмет особой гордости Рудика.
Во времена его предшественника никакого отделения не существовало – вместо него службу нес один-единственный полицейский. Он был и главой полиции, и следователем, и судмедэкспертом, и патрульным, и бухгалтером, и сторожем, и уборщиком. Сплошная экономия. Никто не жаловался – преступные умыслы, если и возникали, то намертво вязли в топкой трясине повседневной жизни Грибного.
Рудик отправил с десяток молодых людей учиться в столицу, выбил из столичной же администрации необходимое оборудование, мебель и оргтехнику; и таким образом, в городе появился свой полицейский участок. Еще три года назад он делил здание с пожарным управлением, однако последнее было упразднено за невостребованностью – Рудик посчитал, что проще и дешевле один раз вызвать столичного мага, чтобы тот наложил защитное заклинание ограниченного действия, чем держать штат пожарных и техники.
В итоге полицейский участок расползся по всему трехэтажному зданию, которое могло похвастаться довольно низкими потолками, истоптанным линолеумом, тускло освещаемыми извилистыми коридорами и потрескавшейся кое-где фасадной штукатуркой.
Имелось в Грибном также здание суда. Тюрьмой служили камеры в том же полицейском участке. Не потому, что для неё не нашлось места или желающих работать, а потому что не было надобности. Серьезных преступлений в Грибном не совершалось уже очень давно, а за мелкие правонарушения и нескольких суток в компании нудного до зубного скрежета ночного сторожа Митяя – наказание вполне справедливое. Мало кто жаждал встречаться с ним второй раз.
– Эй, Груздева! Груздева, чтоб тебя черти взяли! Я к тебе обращаюсь! Уснула, что ли?
Услышав голос начальника, Серафима так резко вскинула голову, что в глазах потемнело. Что-то слишком глубоко она задумалась.
– Да, Георгий Владиславович?
Из всех жителей городка она единственная выговаривала – четко и до конца – отчество начальника. Все остальные отделывались именем, или невнятным отчеством, или глупым сокращением в многочисленных, не стоящих упоминания, вариациях, или вовсе коверкали его немилосердно.
Г.В. крикнул:
– Тебе сегодня обход делать, не забыла?
Серафима уныло кивнула – забудешь тут. Самое нелюбимое занятие – не любимое никем из участка. Патрулирование улиц. Все ночь до рассвета. В одиночестве. Не столько страшно, сколько скучно. И абсолютно бессмысленно – вряд ли стоит еще раз повторять, почему. Однако так было заведено, и не ей, молодой практикантке из столицы, возражать против традиций. Все ходят, не только она. Обидно лишь, что с тех самых пор, как Сима появилась в участке, её коллеги – как один – либо сами начинали болеть, когда подходила их очередь дежурить; либо жен и детей их косила загадочная хворь; либо тети-дяди наезжали табором, и не было никакой возможности вырваться на обход, не обидев смертельно любимых родственников; либо еще какая беда приключалась.
Поначалу Сима никому не отказывала, безропотно соглашалась дежурить – иногда выходило по три раза в неделю. Через неполный месяц такой жизни она заподозрила – подслушав разговор коллег – что не все так чисто с болезнями и гостями, как ей по наивности казалось.
Идти жаловаться Г.В. показалось ребячеством, поэтому Сима предприняла собственные действия против пронырливых коллег. К слову сказать, их было не так уж много – пять человек, но и этого хватало.
Когда очередной сослуживец с идиотской ухмылочкой попросил подменить его на дежурстве по причине «сильных болей в области желудка», Сима решительно и залихватски выдвинула ящик стола, за которым сидела, и жестом фокусника извлекла на свет божий подозрительного вида бутылочку, грязную, в жирных пятнах. Лекарства она любила, и разбиралась в них великолепно. Кабы у сотрудника и впрямь что-то болело, могла бы дать толковый совет, но это был не тот случай.
Она уточнила елейным тоном:
– В области желудка болит, говоришь? Это может быть опасно. Язва или гастрит. Вот тут? – и больно ткнула остро отточенным карандашом коллеге в живот. – Или тут?
Он подавился, но кивнул.
– Примерно.
– Точно язва, с прободением, – с видом авторитетного врача заявила Сима и, подражая своей бабушке, заговорила напевно: – Так и помереть недолго, касатик. Но тебе свезло, как есть свезло! Мне бабусечка надысь да давеча посылку прислала. А в ней – не поверишь! – средство от язвы. Наипервейшее. Там чего полезного только не понамешано – аж жуть! И кровь змеюки подколодной, и моча кролика, и слюна девственницы, и – самое главное – пара горстей кладбищенской землицы со дна раскопанной в полнолуние могилы. Из-под покойничка самого выуженной. Все енто чудо-юдо присыпано грязной солью, дабы духов зловредных отгонять. Ну и слабительное, куда ж без него, окаянного. Для пущего эффекту. На-на, касатик. Хоть все пей, мне не жалко. Только сейчас, при мне. В ентом деле промедление может оказаться фатальным.
Коллега спал с лица. Помялся, потоптался, и воскликнул просветленно, что боль вдруг прошла, как не было, и отбыл на дежурство. Сима убрала пузырек в ящик и принялась дописывать отчет.
С тех пор еще несколько коллег пытались повесить на нее свои дежурства, но Сима каждый раз находила предлог, чтобы увильнуть – если в качестве причины указывались неожиданные гости/потоп/пожар/локальное землетрясение, или с пугающим рвением бралась лечить недуг.
Ещё через месяц смелых не осталось – особенно после того, как один настырный умник выпил-таки предложенное снадобье. В одном Сима не обманула – слабительное в нем действительно присутствовало. В приличной дозе. В итоге весь оставшийся день участок строем ходил в туалет в соседний трактир.
Хорошо она сделала или плохо, но от Серафимы отстали. Конечно, попытки сбагрить практикантке всякие нудные обязанности, вроде написания отчетов, заполнения многочисленных бланков и тому подобной лабуды, варки кофе, не прекратились, но засыпать за столом она перестала.
Появилась в Грибном молодая магиня год назад. Не по собственному желанию, ибо даже не знала, что такой город существует, а по распределению деканата. Обычная практика – никто не желал ехать в захолустье. Выпускникам хотелось вкусить столичной жизни, не прерываясь на сессии и утомительное сидение в библиотеке. К сожалению, поступить в университет Серафима смогла лишь с условием, что после получения диплома семь лет отработает в назначенном месте. Образование получать было надо в любом случае, и Сима согласилась.
Десять лет пролетели быстро, и только получив от ректора университета диплом, Серафима в полной мере осознала, что она теперь настоящая магиня. С допуском первой степени на чудеса и заклинания. Маловато, конечно, не так престижно, как у некоторых, но надо с чего-то начинать. В профессиональных достижениях у нее значились разрешение на проведение двух видов магических экспертиз; помимо этого, она вполне могла выезжать «на землю» – хотя до сих пор чувствовала себя не слишком уверено, изучая место преступления, потому что в программе обучения было заложено лишь несколько часов практики – да и то под надзором преподавателя. Да, она могла, как некоторые, найти подработку, попроситься в отдел криминалистки при столичном участке и, таким образом, поднабраться опыта, но…
«Успеется, сейчас главное – окончить университет, – успокаивала себя Серафима. – Нечего гнаться за всем и сразу – что-нибудь обязательно упущу. Поспешность ни к чему хорошему не приводит. Образование – важно. Опыт придет позже. Успеется».
Кроме того, девушка прекрасно оценивала свои силы и понимала, что рассчитывать на третью или четвертую степень допуска в магии, как у некоторых выпускников с ее потока – глупо. Нет у нее способностей. Нет у нее сил. И взять неоткуда.
И в столице ее, средней руки магиню, никто не ждет с распростертыми объятиями. Так что некая определенность с назначением – пусть и в маленьком городке – обрадовала. И радовала до тех пор, пока Серафима не оказалась в Грибном.
Но деваться было уже некуда, поэтому молодая практикантка направила всю свою энергию на обустройство новой квартиры, выделенной администрацией, и на налаживание отношений с местными жителями.
Если с первым проблем не возникло – деваться было некуда, пришлось любить то, что досталось и радоваться, что не засунули в землянку в чаще леса – то со вторым дело обстояло куда хуже. Местные жители не то, чтобы шарахались от нее, но… не доверяли. Смотрели с подозрением, словно ждали, что она сейчас начнет швыряться смертельными заклинаниями или вынет пистолет и с одной обоймы всех перестреляет, как в дешевом боевике. Разговоры поддерживать отказывались, всячески подчеркивали, что она здесь – чужая. В торговых лавках, куда она ходила за продуктами, частенько перед ее приходом разбирали весь товар, а ей если что и доставалось, то подгнившее и подпорченное, да и то приходилось добывать с боем.
Колбаса – даже с жиром, который Сима раньше не признавала – сыр, конфеты всякие, крупа, хлеб и овощи из разряда ежедневной еды незаметно перешли в разряд объектов вожделения и несбыточных мечтаний. Иногда магине снилось, что она сидит за столом и ест – пирожные с масляным кремом, бутерброды с толстенными шматами колбасы, устрицы под соусом с мудреным названием, и запивает это великолепие коллекционным вином. От вынужденной диеты вышел единственный прок – Сима похудела. Но, как оказалось, этого соображения было недостаточно, чтобы перестать ненавидеть пустую кашу и капустные листья. Одежда нужных размеров испарялась с прилавков еще до того, как Серафима переступала порог магазина. Про бытовые мелочи она уже и не заикалась. Парикмахеры стригли криво. Неуклюжие девчонки-официантки в трактире обливали пивом. Даже местные собаки рычали, когда она проходила мимо.
Сима это пережила – она вообще отличалась редким жизнелюбием, оптимизмом, доходящим до идиотизма, и раздражающей живучестью.
Жизнь у нее была не тяжелая, но и блага с неба не спешили сыпаться. Порой приходилось пробиваться, отстаивать свое право на независимость, быть жесткой. И Сима безропотно принимала правила игры. Она умела не только защищаться, но и нападать, если требовалось. Однако, при всем при этом, не теряла веру в лучшее.
– Груздева! Груздева! Да что ты будешь делать! Где витаешь?
Голос Г.В. пробился сквозь пелену мыслей девушки. Сима встряхнулась. Погода, что ли, влияет? Не настроение, а сплошная задумчивость и меланхолия. И обход на сладкое. Но ничего, бывало и хуже.
Г.В., высокий грузный мужчина за сорок, соизволил выйти из кабинета, остановился около стола Симы и произнес со значением:
– Через неделю к нам из столицы какой-то прыщ должен пожаловать. С проверкой очередной. У тебя с документами как?
Сима отрапортовала:
– Все в порядке. Пишу последний отчет о взломе продуктового магазина. Было украдено четыре банки кукурузы. Виновный уже в камере.
Г.В. посмотрел строго:
– Смотри у меня, если подведешь.
На взгляд Серафимы, с подобным речами надо бы не к ней обращаться, а к тому же Егору Тройкину. Первый парень на деревне, в которой всего один дом – это про него. Высокий, представительный блондин с ярко-голубыми глазами и шальной улыбкой, полный самомнения, безосновательного и неомрачённого здравой критикой, он мнил себя заядлым сердцеедом и раз в неделю менял дам сердца. При этом искреннего пыла и заразительной энергии в нем тоже было предостаточно. Когда Егор шутил – плоско, не смешно – все, и даже Серафима, почему-то смеялись. Ещё Егор мыслил нестандартно, с воображением; периодически это мешало, но чаще помогало. Частенько именно с его подачи забуксовавшее дело обретало второе дыхание – хотя справедливости ради надо заметить, что запутанных дел в Грибном было ничтожно мало. Спокойное, унылое болото, а не город.
И Егор не дружил с бумагами. Совершенно. На столе у него царил вечный бардак, активно им поддерживаемый. Он постоянно терял ручки, карандаши, линейки, стерки и ходил по участку, побирался. Уже написанные с горем пополам отчеты – пропадали в последний момент. Протоколы допросов – исчезали бесследно. Заметки и блокноты – просто растворялись в воздухе, как не было.
– Какой же я растрепа… – вздыхал Егор, когда в очередной раз выяснялось, что записи по делу испарились и придется не только допрашивать свидетелей по второму разу, но и протоколы заново составлять, и отчеты переписывать, и запросы по столичным инстанциям повторно отправлять. – Не следите вы за мной. Ладно. В следующий раз буду внимательнее…
Конечно, в следующий раз все повторялось с раздражающей точностью.
Сима покачала головой. Г.В. она понимала – кому высказывать претензии, как не практикантке, свалившейся на участок, как снег на голову? В том, что здесь ее никто не ждал, она убедилась через две минуты после появления в кабинете шефа. Круглые глаза Г.В. и его неповторимое:
– Чего ты пришла делать? – поставили жирный крест на смутных надеждах на теплый прием.
– Они там, в столице, совсем из ума выжили? Никто нам не нужен! Мы своими силами обходимся прекрасно. Шла бы ты, деточка, обратно. В столицу, в университет, в деканат, или куда еще… здесь ты нам без надобности.
– Но у меня распределение. Вот документы. Вот приказ министерства деканату. Вот приказ деканата.
Серафима пошуршала бумагами и выложила перед Г.В. упомянутые документы. К ним были подколоты копия запроса, согласно которому Сима получила должность эксперта; рукописное заявление Симы о принятии на работу; копия диплома; копия магического удостоверения с указанием степени допуска к чудесам; направление от деканата и договор об обязательной отработке. Г.В. сосредоточенно углубился в их изучение. Читая, он что-то беспрерывно бормотал себе под нос. Закончив же, подскочил, схватил телефонную трубку, долбанул толстым пальцем кнопку и, дождавшись ответа, заорал благим матом:
– Ирину ко мне! Немедленно! Сидеть. – Это он обратился к Серафиме. Она не стала обижаться на приказной тон. Пугаться или отказываться тоже было глупо, поэтому она поступила так, как было велено.
Г.В. шваркнул трубкой о телефонный аппарат, вытер пот со лба и вновь зарылся в представленные Симой бумаги. Спустя минуту в дверь робко постучали.
– Да! – гаркнул Г.В.
– Можно? – раздался несмелый, дрожащий голосок. Сима извернулась и увидела, как в дверь просунулась кудрявая рыжая голова, повертелась вправо-влево, затем дверь открылась шире, и вслед за головой показалось остальное.
В кабинет вошла худенькая женщина лет тридцати, одетая в строгую юбку, белую блузку, туфли на толстом низком каблуке и очки. Если бы не буйные кудри и наглые зеленые глаза, Сима сказала бы, что перед ней – типичный синий чулок. Кроме того, магиню смутило и явное несоответствие испуганного голоска и уверенных движений.
– Слушаю вас, мой господин и повелитель, – пропищала женщина. – Что приключилось?
И исхитрилась отвесить практически земной поклон. Как она это проделала, будучи затянутой в узкую офисную униформу, для Симы осталось загадкой. Г.В. побагровел и закричал, невежливо тыча пальцем в притихшую Серафиму:
– Будь добра, объясни, что это такое!
Женщина в свою очередь перевела взгляд на Симу – словно насквозь рентгеном просветила. Магиня поежилась. Женщина ответила – нормальным голосом:
– Девушка. Двадцать семь лет. Столица. Номер диплома назвать затрудняюсь. Магия присутствует, правда, в небольшом количестве. Не девственница, если тебя это интересует.
Сима хотела было возмутиться, потом передумала. В конце концов, ей не замуж за начальника участка выходить, а её личная жизнь – её личное дело. Немного неприятно, конечно, когда вот так нагло предаётся огласке то, что никого, кроме неё, не касается, но она это переживёт.
Еще она подумала, что делать, если в участке откажутся принимать ее на работу. Хотя в деканате уверяли, что такого быть просто не может, потому как распределяются выпускники строго согласно присланным из городов запросам и никак иначе. Видимо, в ее случае что-то пошло не так.
– Ирина! Ты о чем говоришь! Какое мне дело, дев… дев… или… короче, что она здесь делает? На-ка, почитай.
Женщина возвела глаза к потолку и вновь принялась пищать:
– О чем толкует мой повелитель? Что его вечная раба должна прочитать?
– Поговори мне еще!
– Как я могу, о повелитель! Не вели казнить, вели слово молвить, свет очей моих! Дозволено ли мне будет…
– Ирина! Не позорь меня!
– Значит, тебе меня позорить перед соседями можно? – женщина вдруг сменила умоляющий тон на угрожающий. Рыжие кудряшки встали дыбом, а глаза вспыхнули бешенством. – Тебе с друзьями надираться у Маньки можно? И в одних подштанниках на газоне валяться тоже?
Грозный начальник участка мгновенно сдулся.
– Я случайно… я… и не у Маньки, у Катерины…ты же знаешь, там все прилично! Ириночка… ну прости… у Рудика день рождения был…
– Дома поговорим, – отрезала Ириночка. – Давай сюда свои писульки. – И схватила протянутые бумаги.
Спустя пару минут она скомандовала – непонятно только, кому:
– Лизу ко мне. – Потом подняла глаза, огляделась, озадаченно моргнула и поправилась: – То есть к тебе. Немедленно.
Г.В. послушно набрал номер и сказал:
– Лизу Петровну ко мне. Немедленно.
Лиза Петровна оказалась пышной женщиной неопределенного возраста и семейного положения. В том плане, что след от кольца на безымянном пальце Сима приметила, а вот самого кольца не было. Либо разведена, либо вдова. А может, просто кольцо жать стало и его сняли. Не сказать, чтобы магиня интересовалась семейным положением каждого встречного-поперечного, но на сосискообразных пальцах Лизы Петровны след этот прямо-таки бросался в глаза. Особенно когда она приглаживала правой рукой вставшую дыбом челку.
– Вызывали?
Ирина сунула ей бумаги и любезно попросила:
– Можешь это объяснить?
Лиза Петровна опасливо покосилась на бумаги, спрятала руки за спину:
– А что там?
– Гражданочка приехала на должность эксперта. Вот копия запроса.
– Э-эксперта? Какого эксперта? – вытаращила глаза женщина.
– Читай, – приказала Ирина. – Твоя подпись на документе стоит.
Лиза Петровна послушно взяла листок и стала читать. Раза три перечитала, словно не могла постичь написанное. При этом она попеременно то краснела, то бледнела. Затем хлопнула себя по лбу.
– Точно! Я вспомнила. Да в тот день у меня были… – Тут энтузиазм Лизы Петровны испарился – моментально и безвозвратно. Она замялась, покраснела как помидор, задышала часто и бурно. – Мм… ммм…были… мигрень! Как сейчас помню! Мигрень была жуткая. Тогда еще ни у кого таблеток не оказалось, а мои, как назло, закончились. Я преотвратно себя чувствовала. Настоящее помутнение! Мне Аллочка со второго этажа еще посоветовала настой душицы пить или отвар медвежьих ушек, чтобы… чтобы… то есть…
– Ближе к делу, любезная, – кисло попросил Г.В.
Лиза Петровна метнула на начальника испуганный взгляд и продолжила:
– Нам сторож нужен был. Перепутала я, видимо.
– Перепутала сторожа и эксперта? У тебя в голове вообще мозгов нет? – взвился Г.В. – Ты чего на работу ходишь – юбку старушечью протирать? И почему я должен разгребать твои косяки? Мне оно надо? Нет, каждый раз одно и то же. Чего ни коснись, куда не влезь – сплошные недоделки, неточности. Даже отчет элементарный сдать, и то никто в участке не может! Надоело ваше постоянное разгильдяйство! Второгодники! Неучи! Идиоты! – Г.В. было что сказать нерадивым сотрудникам участка, это Серафима поняла уже после первого предложения. Шеф сделал паузу, набрал в легкие воздуха побольше и… под леденящим взглядом Ирины съёжился, стушевался и замолчал.
