Текст книги "Иллюзия любви. Сломанные крылья"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
– Нет, – замотала головой Настя.
– Будет возможность, попробуй, – посоветовала Юля. – Такая чума…
– Ну, и долго я ещё буду сидеть… некормленым? – неожиданное появление Леонида в дверном проёме заставило девчонок замолчать. – В конце концов, совесть у вас есть или нет? У нас что, общественная столовая? Два часа жду, когда вы сообразите, что вам пора домой, и когда вы вымететесь отсюда, а вам – трын-трава.
– Лёня… – покраснев до корней волос, Настя подняла на мужа умоляющий взгляд.
– А что Лёня? Что Лёня? Эти свистушки могут трепаться всю ночь, им бы только развлекаться, а мы с тобой – люди семейные, тем более что ты себя очень плохо чувствуешь. Я понимаю, тебе неудобно сказать, чтобы они вытряхивались вон, но они же сами не поймут, – с нажимом проговорил Тополь и обвёл застывшую компанию недобрым взглядом. – Ну, и долго вы тут будете сидеть?
– Мы уже собирались уходить…
Потрясённо переглянувшись с подругой, Алёна встала с табуретки. Вслед за ней поднялась и Юля.
– Девчонки, подождите, не уходите, Лёня же пошутил! – ощущая, как от стыда и унижения вспыхнуло её лицо, Настя бросила на мужа требовательный взгляд. – Ты же пошутил, правда?
– Ничего я не пошутил, – невозмутимо проговорил Тополь. – Чего ради я должен ущемлять себя второй час подряд? Если бы ещё они, – Леонид с пренебрежением кивнул на посетительниц, – сказали чего-нибудь умное, а то дурь одна: кто кому чего подарил и кто кого на сколько денег раскрутил. Я устал, я хочу есть, и мне надоели все эти бестолковые разговоры.
– Это мои подруги! – полыхнула глазами Настя.
– А я твой муж! – не остался в долгу Тополь.
– Ладно, Насть, ты извини, мы правда пойдём. Поговорим как-нибудь в другой раз.
Юркнув в прихожую, девчонки быстро оделись, и не успела Настя попрощаться с ними, как щелчок дверного замка возвестил о том, что они с Леонидом остались в доме одни.
– Зачем ты это сделал? – потрясённо проговорила она.
– Они мне надоели, – открыв крышку сковородки, Тополь подцепил вилкой холодную котлету.
– Они приехали не к тебе.
– Тем более, – Леонид открыл дверку кухонного шкафчика и достал тарелку.
– Я никогда не вела себя подобным образом с твоими друзьями, – в голосе Насти послышались слёзы.
– Ещё не хватало нас сравнивать! – он потянулся за второй котлетой. – Мои друзья не сидят на кухне и не чешут языками до потери сознания. И потом, я нахожусь в своём собственном доме, в отличие от тебя, дорогая, и могу делать здесь всё, что мне заблагорассудится.
– Ты поступил подло!
– Прости, тебя не спросил, – Тополь взял разделочную доску, достал батон и принялся нарезать хлеб. – Надо же, до чего дожили! Я обязан в своём собственном доме сидеть голодным, а какие-то девицы будут торчать на моей кухне, городить всякую дурь и жрать ложками моё варенье! Да как ты вообще могла пригласить этих уродин в наш дом? Ты хоть слышала, какую чушь они пороли?
– С этими девчонками я проучилась в школе десять лет! – Настя едва сдерживалась, чтобы не разреветься. – Прежде чем выталкивать их из дома, хоть бы обо мне подумал! Что они теперь обо мне скажут?!
– Да что бы ни сказали, какая разница? Тебя абсолютно не должно интересовать мнение этих вертихвосток, – Тополь нахмурился и стукнул по столу кулаком. – Тебе нужно думать о рождении будущего ребёнка, о нашей семье, а не о том, как бы, задрав хвост, умотать из дома на гулянку! Думаешь, я не слышал, что они говорили?!
– Да как же ты не понимаешь? После того, что произошло сегодня, они ко мне больше никогда не приедут! Никогда! – в отчаянии прокричала Настя.
– Вот и отлично, ни к чему тебе такие подружки, – спокойно ответил Леонид.
– Но я же совсем одна среди этих четырёх стен, как в тюрьме! Я же целыми днями не слышу человеческого голоса!
– Включи телевизор, – Тополь отломил вилкой кусок котлеты и неторопливо отправил его в рот.
– Я скоро сойду с ума! – Настя бессильно опустилась на табуретку, и по её щекам покатились долго сдерживаемые слёзы. – И это ты называешь любовью?
– Любовь здесь ни при чём, моя дорогая. Когда ты выходила замуж, ты отдавала себе отчёт в том, что твоя жизнь должна кардинально измениться. «Сойду с ума»… Зачем такие крайности? Я понимаю, ласточка, как тебе сейчас нелегко, но нам осталось потерпеть совсем чуточку. В мае родится ребёнок, и всё станет иначе, вот увидишь! – Тополь ласково улыбнулся жене. – Как только появится малыш, тебе самой будет не до этих пустышек. Вот увидишь, всё изменится, всё обязательно изменится, и ты ещё сама скажешь мне спасибо за то, что сегодня я выгнал этих бездельниц.
– Не нужно было этого делать, – тихо всхлипнула Настя.
– Какая же ты ещё у меня маленькая! – чувствуя, что последнее слово осталось за ним, Леонид довольно растянул губы и погладил жену по руке. – Я знаю, у нас с тобой всё будет хорошо, вот увидишь, только нужно ещё совсем чуточку потерпеть. Ты мне веришь?
Секунду помедлив, Настя кивнула, и Леонид ощутил, как за его спиной снова выросли крылья.
* * *
– Мама, сегодня Ира останется у меня, – Семён прислонился к косяку кухонной двери и посмотрел матери в глаза.
– Это вопрос или сообщение? – улыбка далась Надежде с трудом.
– Ни то ни другое, – по мимике матери понять её реакцию было невозможно, и, ожидая худшего, Семён напрягся. – Мам, я уже взрослый человек, мне скоро исполнится девятнадцать, и то, что происходит сегодня…
– Сём, разве я сказала «нет»? – Надежда ласково посмотрела на сына и, подойдя, коснулась рукой его волнистых волос. – Признаться честно, я давно была готова к такому повороту событий. Мы с тобой достаточно близкие люди, чтобы заставлять друг друга лгать и изворачиваться. Пусть твоя Ира остаётся, я нисколько не буду против.
– Такой второй, как ты, нет на целом свете! – глаза Семёна засияли признательностью. Обняв мать, он нежно поцеловал её в щёку и торопливо вышел из кухни.
Продолжая улыбаться, Надежда смела с обеденного стола оставшиеся после ужина крошки, но до мусорного ведра так их и не донесла. Беззвучно всхлипнув, она тяжело опустилась на табуретку, безвольно уронила руки на колени, её плечи поникли. Сказать вслух можно всё что угодно, но обмануть себя не так-то просто. Много раз проигрывая подобную ситуацию в уме, она заранее подготовила нужные слова и даже сумела их произнести, но от того, что она смогла это сделать, сердцу было не легче.
То, что когда-нибудь наступит момент, когда ей придётся разделить своего мальчика с другой женщиной, она понимала прекрасно. Но от этого понимания легче не становилось. Захлёбываясь от ревности и боли, материнское сердце рвалось на тысячу мелких кусочков, и с этим ничего не поделаешь.
Много лет назад, когда, предав и обманув её, Леонид уходил к другой женщине, Наде казалось, что сильнее той боли, которую она испытывала тогда, просто не может быть. Но сейчас она чувствовала, что всё произошедшее шестнадцать лет назад, не идёт ни в какое сравнение с тем, что ей предстоит пережить теперь.
Если бы Надежда знала, что та, другая, оставшаяся в их квартире на ночь, не значит для её мальчика ничего, она бы перенесла её вторжение в их дом с лёгким сердцем и даже сама постелила бы ей постель. Но знать наверняка она этого не могла, и оттого её материнская душа плакала навзрыд.
– Мам, ты чего? – неожиданно плеча Надежды коснулась рука Семёна. – Тебе нехорошо?
– Да нет, сынок, всё в порядке, – заставив себя улыбнуться, Надежда встала, стряхнула с тряпки крошки в мусорное ведро и включила горячую воду.
– Как это в порядке, если я вижу, что нет? – обеспокоенно проговорил Семён и, подойдя к матери, заглянул ей в лицо. – Ты что, расстроилась из-за Ирки?
– Не говори глупостей, – Надежда взялась за флакон с моющим средством. – Чего-то я сегодня устала, даже сама не знаю почему. Лягу-ка я пораньше спать, как ты считаешь?
– Мам, неужели ты думаешь, что я слепой? – Семён забрал из её рук мыльную губку. – Если тебе неприятно присутствие этой девчонки в нашем доме, я могу её выгнать сию же секунду, ты только скажи.
– Как это «выгнать», на дворе же почти ночь? – прошептала Надежда и тут же почувствовала, как режущая боль начала потихоньку отступать. – И потом, зачем же обижать человека: сначала ты попросил её остаться, теперь собираешься выгонять. Так не делают.
– Ну, во-первых, я её ни о чём не просил, она сама навязалась, – пожал плечами сын. – А во-вторых, твоё спокойствие для меня гораздо важнее, чем её обиды.
– Ты так говоришь, будто она для тебя ничего не значит, – Надежда выглянула в коридор, соединяющий прихожую с кухней.
– Абсолютно ничего, – спокойно подтвердил Семён.
– Тогда зачем ты её оставил у себя?
– Природа требует, – ухмыльнулся сын.
– Знаешь что, природа, иди-ка ты к своей даме, а то она бог знает что про тебя подумает, – Надежда подтолкнула Семёна к дверям. – А за меня не волнуйся. Я действительно за эту неделю очень устала, только и всего.
– Значит, ты на меня не сердишься?
– Не говори глупостей, – ещё раз повторила Надежда и забрала из рук сына мыльную губку. – Ты хоть руки помой, прежде чем к девушке идти.
– Мам, а когда мне будет пятьдесят, ты тоже будешь отправлять меня мыть руки? – синие глаза Семёна заискрились весельем.
– Да. И ещё каждый раз буду следить, чтобы ты не перебегал дорогу перед машинами.
– Да, это серьёзно.
Подойдя к раковине, Семён подставил ладони под сильную струю воды, и от его рук во все стороны полетели брызги.
– Сёмка, смотри, что ты делаешь! – невольно рассмеялась Надежда.
– Спокойной ночи, мамочка!
Подмигнув, он, как в детстве, вытер мокрые руки о край её фартука и быстро ретировался с кухни, а Надежда, прислушиваясь к затихающим шагам сына, тепло улыбалась, потому что в этот вечер она была самой счастливой и самой любимой женщиной на свете.
* * *
Пьяный май девяносто шестого заливал Москву духмяной пеной черёмухового цвета. Облетая, крохотные лепестки устилали землю тонким батистовым полотном, источавшим головокружительный аромат, заполнявший собой все уголки скверов и дворов. Стоя под открытой фрамугой, Настёна с удовольствием вдыхала чудный запах пробудившейся земли и счастливо улыбалась.
В огромное стекло больничного окна ей было хорошо видно, как, торопясь по своим делам, по узенькой, словно нарисованной на листке бумаги простым карандашом дороге, ехали смешные игрушечные машинки. Торопливо пробегая мимо, они обгоняли друг друга, суетливо подмигивали едва заметными щёлочками глаз и даже не подозревали о том, что на шестом этаже больничного корпуса, почти прижавшись носом к оконному стеклу, стоит счастливая девочка Настя и наблюдает за их бестолковой суетой.
Ночь над Москвой уже растягивала своё тёмное бархатное покрывало, продырявленное редкими точечками острых звёзд; во дворах загорались круглые бусины желтоглазых уличных фонарей, и, словно просыпаясь ото сна, в домах один за другим зажигались тёплые квадратики окон.
– Ты чего здесь стоишь? Гляди, застудишься, – громыхнув ведром, нянечка плюхнула в него тряпку и посмотрела на молоденькую девушку, закутанную в тёплый байковый халат. – Шла бы ты в палату, время одиннадцатый час, а ты всё никак не угомонишься.
– Я не хочу в палату, – Настёна засунула руки в карманы и обернулась к пожилой женщине. – Чего я там не видела?
– А чего ты тут не видела? – нянечка слегка отжала тряпку, надела её на швабру и начала вытирать пол. – Глупые вы все, молодые. Тебе жизни осталось – пять дней, а ты своего счастья не понимаешь. Шла бы полежала, книжечку какую почитала, что ли… Чего толку в окно-то глазеть?
– А чего толку бока пролёживать? Жизнь долгая, ещё належусь, – беспечно ответила Настя.
– Ну да, належишься… Как же, жди… – женщина сочувственно покачала головой. – Дурёхи вы, дурёхи! Думаете, родили, всё и закончилось? Как же, закончилось. Всё только начинается. Это ж на всю жизнь крест, да такой, что не снимешь. Закончилось…
– Почему вы так со мной разговариваете?! – неожиданно в душе Насти всколыхнулась неприязнь к этой странной женщине со шваброй в руках.
– Шла бы ты в палату, а то только под ногами крутишься, – недовольно бросила нянечка. – Я тебе говорю – ты не веришь. Дело твоё. Вот выпишут тебя домой, ты меня ещё сто раз вспомнишь. Належится она…
Задевая о банкетки шваброй и бубня что-то себе под нос, уборщица стала удаляться по коридору. Глядя ей вслед, Настя с жалостью улыбнулась. Бедная женщина! Среди тряпок и швабр она совсем разучилась радоваться жизни. Видеть мир в чёрно-белых тонах – это великое несчастье. Теперь, когда на свете есть маленькая Катюша, всё изменится к лучшему. А как же иначе? Они с Леонидом так долго ждали появления малышки, что по-другому просто и быть не может!
Взглянув на часы, висящие в рекреации, Настя нащупала в кармане жетон и пошла к телефону-автомату.
– Алло, мам, ты? – стараясь не шуметь, она забилась в угол лестничной площадки и прикрыла трубку рукой. – Мам, это я, привет!
– Привет! Как ты там? – из-за плохой связи голос матери звучал тихо-тихо, как будто она говорила из глубокого подземелья.
– Мам, говори громче, я ничего не слышу!
– Я говорю, как ты там?!
– У меня всё хорошо. Сегодня мне приносили Катеньку, только я не смогла её как следует разглядеть, она была завёрнута, как кулёк, в сто пелёнок, один нос торчал наружу.
– Какая она хоть есть-то?!
– Не знаю! – Настя тихо рассмеялась.
– Что значит не знаю?! – с волнением проговорила Марина Дмитриевна. – Какого цвета у неё глазки? Как у тебя, голубенькие?
– Какие там глазки, она спала, как сурок!
– Ну вот… – расстроилась мать. – Ничего-то ты толком не знаешь. Собственного ребёнка и то разглядеть не можешь.
– Мам, послезавтра нас выписывают, вот и увидитесь, сама всё рассмотришь. Кстати, о выписке. Ты Лёнечке дозвонилась? Врач говорит, он должен подъехать сюда к двенадцати с моими документами и всем необходимым для Катюшки.
– Насть… – в трубке что-то зашипело, и голос матери почти совсем пропал.
– Мам, я опять ничего не слышу. Сейчас, подожди! – Настёна подёргала и без того растянутый провод. – Говори!
– Я договорилась с Леонидом, что мы подъедем к тебе чуть пораньше, часам к одиннадцати-половине двенадцатого. Все нужные вещи он обещал привезти с собой.
– Вот видишь, а ты переживала! – обрадовалась Настя. – Я же тебе говорила, что Лёнечка – чудо, а ты мне почему-то не верила, обвиняла его во всех смертных грехах!
– Насть, давай не будем толочь воду в ступе, – сквозь треск слова матери были слышны плохо. – Поживём – увидим.
– Да нечего тут смотреть! – с жаром проговорила Настя. – Он у меня замечательный, только ты никак не хочешь этого понять!
– Я до твоего замечательного два дня дозванивалась, никак за хвост поймать не могла. А когда дозвонилась, он лыка не вязал, – голос Марины Дмитриевны неожиданно прозвучал чересчур громко.
– Мам, ну, это же понятно! У человека родилась дочка! Ты что думаешь, другие мужики ведут себя как-то иначе? Да все они одинаковые!
– Все, да не все! – даже сквозь шипение трубки было слышно, как женщина громко вздохнула.
– Мам, ты просто предвзято к нему относишься!
– Слушай, Насть, давай поговорим о чём-нибудь ещё, – устало произнесла мать.
– Знаешь что, как только я заговариваю о Леониде, ты либо осыпаешь его незаслуженными упрёками, либо пытаешься перевести разговор на другую тему!
– Насть, нам что, не о чем больше поговорить?
– Наверное, не о чем! – неожиданно в тоне Насти появилась злость. – Мам, хочешь ты этого или нет, тебе придётся смириться с тем, что он – отец Кати и мой муж, и я не позволю тебе отзываться о нём плохо!
– Да успокойся ты, никто не трогает твоего драгоценного Лёню!
– Вот и хорошо! – неожиданно в трубке раздался сигнал, предупреждающий, что через десять секунд связь закончится, но бросать следующий жетон у Насти не было никакого настроения. – Ладно, мам, сейчас нас разъединят. Спокойной ночи. Я тебе завтра вечером позвоню, – торопливо сказала она и, не дожидаясь, когда их действительно разъединят, положила трубку.
* * *
Настеньке нездоровилось. Весь день с самого утра её слегка познабливало. Стараясь не обращать внимания на слабость, она, как обычно, занималась своими домашними делами, но время от времени ловила себя на мысли, что ей хочется сесть в уголок дивана, закутаться в тёплый шерстяной плед и, прислонив тяжёлую голову к мягкой спинке, закрыть глаза.
Вероятнее всего, простудилась Настя вчера. Отполоскав Катюшкины пелёнки, она вышла вывешивать их на балкон и почувствовала, как под халат, на влажное от пота тело, проникает прохладный ветер. Ещё тогда она подумала, что её может продуть, но вернуться, чтобы надеть на себя что-нибудь поверх тонкого халатика, у неё просто не было сил. Перебросив бельё через верёвку, Настя наскоро закрепила его прищепками и, торопливо подхватив таз, юркнула обратно в комнату.
Особенно акцентировать внимание на том, заболеет она или нет, Насте было некогда. Время близилось к восьми, и требовательный крик Катюшки напоминал, что пора разогревать бутылочку с детской смесью. Кроме того, с работы скоро придет Леонид, рассчитывающий на горячий ужин, и поэтому Настя махнула на себя рукой, понадеявшись на то, что всё как-нибудь обойдётся само собой.
Но этого не произошло. Чувствуя, как с каждым часом голова становится всё тяжелее и тяжелее, она прикрывала глаза, и тогда под веками начинали перекатываться мелкие твёрдые крупиночки, похожие на песчинки. Хвататься за градусник было необязательно – и без того понятно, что у неё начинает подниматься температура. Но бросить всё и улечься под одеяло Настя позволить себе не могла.
Стоять у раковины и держать бутылочку со смесью под краном не осталось сил. Пододвинув ногой табуретку, Настя уселась на неё, приложила горящий лоб к холодному борту нержавейки и услышала какое-то неясное надоедливое гудение.
В первый момент она не могла понять, откуда доносится этот звук. Сначала ей показалось, что он раздаётся с улицы, потом подумала, что, сотрясаясь от мелкой вибрации, дрожит раковина, к которой она только что прислонилась. Но когда, закрутив кран, Настя смогла оторваться от мойки и распрямиться, стало абсолютно ясно, что кран здесь ни при чём. От сильного озноба мелко постукивали её собственные зубы, и этот звук, противный и надоедливый, отдавался в голове.
Судя по ощущениям, температура неуклонно приближалась к тридцати восьми, и, чтобы не расклеиться окончательно, Настена полезла в аптечку. Громко выражая своё неудовольствие задержкой долгожданного ужина, Катерина заливалась на все лады и, выводя незамысловатые рулады, требовала срочно исправить ситуацию.
– Сейчас, сейчас!
Чувствуя, как внутри невольно поднимается волна раздражения против этого орущего существа, не желающего считаться ни с чем, кроме своих желаний, Настя достала таблетку аспирина и налила в чашку кипячёной воды.
– Настёна, а вот и я! – из-за крика дочери Настя не услышала, как в квартиру вошёл Леонид. – А чего Катька так надрывается? – скинув ботинки, он заглянул на кухню – Ты её что, ещё не кормила?
– Ещё нет, – Настя запила таблетку водой и, взяв бутылочку, направилась в детскую.
– А чего ты возишься? Я думал, приду, она уже спать будет, – недовольно проговорил Тополь.
– Закрутилась!
Настя нагнулась над детской кроваткой и почувствовала, как задрожали колени. Первым порывом было попросить мужа помочь, но, услышав шум воды в ванной, она передумала и, собравшись с силами, достала ребёнка из кроватки.
Все пятнадцать минут, что продолжалось кормление, Леонид возился в ванной, приводя себя в порядок после рабочего дня. Торопиться нет смысла. Занятая ребёнком Настя всё равно не смогла бы уделить ему должного внимания, а возиться с ужином самостоятельно Тополю не хотелось. Какой резон греметь крышками самому, если через четверть часа всё это за него проделает жена?
– Настя, ты освободилась?! – крикнул Леонид из душа, прислушался, но никакого ответа не услышал.
Странно, обычно больше десяти-пятнадцати минут кормление не продолжалось. Вытребовав свою порцию «Агуши», Катька успокаивалась и отключалась тут же, у матери на руках, иногда даже не удосуживаясь выплюнуть изо рта соску. Уложив дочь в кроватку, Настя гасила ночник и выходила из комнаты, готовая находиться полностью в его распоряжении.
Недовольно нахмурившись, Тополь пожал плечами, выключил воду и начал вытираться. Чёрт знает что такое! Время к девяти, он пришёл с работы уставший дальше некуда, а Настя тянет с ужином, будто не понимая, что муж нуждается в её заботе не меньше, чем это маленькое кричащее существо в детской кроватке.
– Настя! – повесив полотенце, Тополь надел тяжёлый махровый халат и открыл дверь ванной. – Ты что, не слышишь, я тебя зову? Где ты есть-то?
Заглянув в кухню и заметив пустые конфорки, Леонид громко выдохнул, и в его голове пронеслась нехорошая мысль, что Настя опять выходит из-под контроля. И что за морока с этой девчонкой! Чуть перегнёшь палку – тут же истерика, а ослабишь хватку – её начинает заносить так, что вставить её обратно в рамки весьма затруднительно.
– Насть, ну чего, мы так и будем в прятки играть? – случайно взглянув в детскую, Леонид заметил жену, свернувшуюся калачиком на диване. – Насть, что за шутки? Вставай, – шепнул Леонид, дёргая Настю за рукав халата, и та, очень чутко спящая после рождения дочери, тут же подняла голову. – Ну, ты даёшь, я тебя жду, жду, а ты спать улеглась! Ты чего, за день не выспалась?
С трудом спустив ноги с дивана, Настя разлепила горящие веки.
– Лёнь, можно я чуть-чуть посплю, я что-то нехорошо себя чувствую…
– А как же ужин?! – изумился Тополь, и его брови подскочили. – Знаешь что, не выдумывай!
Взяв жену за руку, он потянул её к дверям, и Настя, пытаясь на ходу попасть в тапочки, не в силах сопротивляться, молча последовала за ним.
– Ты чего это придумала спать? – усевшись в углу кухни на свою любимую табуретку, Тополь чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся сигаретой. – Время детское, ещё даже девяти нет.
– Говорю же тебе, мне нездоровится, – Настя вытащила сковородку с макаронами по-флотски из холодильника и поставила её на огонь.
– Да тебе каждый божий день нездоровится, – Тополь выпустил сигаретный дым изо рта. – То у тебя голова болит, то ты устала так, что у тебя руки-ноги не двигаются, то ещё что-нибудь придумаешь. Уже и не знаю, как мне быть. Посуди сама, ребёнок в постели, время детское, а у тебя что ни день, то новая причина, чтобы обойти меня вниманием.
– А тебе не приходит в голову, что, намотавшись за день с маленьким ребёнком, к вечеру я устаю до такой степени, что мне уже просто ничего не надо? – Настя достала тарелку и громко хлопнула дверкой хозяйственного шкафчика.
– Ты говоришь так, будто у других женщин нет маленьких детей, – ухмыльнулся Леонид. – Однако другие как-то находят время и на мужа, и на себя.
– Что ты имеешь в виду?
Настя поставила перед мужем тарелку с ужином и тяжело опустилась на табуретку. Ноги не слушались, в голове гудело, а всё тело обдирали мелкие колючие мурашки озноба.
– Я не хотел тебе говорить, но уж если ты сама об этом спросила… – Тополь отломил кусочек хлеба. – После свадьбы ты очень изменилась и, увы, не в лучшую сторону. Когда мы женились, ты выглядела как картинка, а теперь… Нет, ты не думай, я всё понимаю, меньше месяца назад ты родила ребёнка, и это говорит о многом, но неужели это даёт тебе основания круглосуточно ходить в одном и том же халате, не краситься, не следить за руками… Ты уж меня прости, Настён, но сейчас ты выглядишь не на двадцать, а на все сорок.
– А тебе не приходит в голову, что на сорок я выгляжу благодаря тебе? – с трудом проговорила Настя.
– Вот это номер! – от удивления Леонид даже отложил вилку. – Признаться честно, во всей этой истории я считал себя пострадавшей стороной, а никак не виноватой. Мало того, что я женился на одной, а ровно через год получил другую, мало того, что я лишился какого бы то ни было внимания с твоей стороны, так еще выходит, что я во всём и виноват?
– Ты считаешь меня двужильной лошадью? – с трудом ворочая языком, произнесла Настя. – Ты переложил на мои плечи все домашние дела, полностью устранившись и от хозяйства, и от забот о ребёнке, и вообще от всего. И какой, по твоему мнению, я должна быть?
– Ты говоришь так, словно я не работаю! – возмутился Тополь. – Ты уж меня прости, но на твои декретные деньги содержать себя и ребёнка ты бы не смогла. Всё, что у нас есть в доме – исключительно моя заслуга. Если бы не я, ты бы сосала лапу.
– Если бы не ты, я бы училась в институте и горя не знала! – неожиданно для себя вдруг выдала Настя.
– Во-о-он как ты заговорила! – Тополь с сожалением взглянул на остывающий ужин, будто решая, что первостепеннее, горячий ужин или воспитательная беседа с женой, и, тяжело вздохнув, решил принести в жертву первое. – Когда я предложил тебе выйти за меня замуж, ты вовсе не была против такой перспективы, напротив, ухватившись за меня руками и ногами, ты всеми силами ускоряла это событие. Или я что-то путаю?
– Когда ты звал меня замуж, ты обещал, что мы будем с тобой единым целым, – устало проговорила Настя. – На деле же оказалось всё иначе. Я думала, наши отношения изменятся после рождения Кати, но стало только хуже. Если раньше ты хоть как-то считался с моими желаниями, хотя бы внешне, то теперь делаешь только то, что удобно тебе, совершенно не заботясь, каково при этом мне.
– И чем же я тебя, позволь спросить, обидел? – Тополь поджал губы.
– Речи о том, чтобы помочь мне по дому, я уже не веду, – тихо проговорила Настя и горько улыбнулась. – Я понимаю, с твоей точки зрения, ты – рабочий человек, у которого на шее сидят две иждивенки и пьют из него соки, а я – обленившаяся домохозяйка, которая от скуки уже не знает чем заняться…
– Зачем же так утрировать? Я знаю, у тебя тоже много забот.
– Но если ты это знаешь, почему никогда не поможешь мне хотя бы с дочкой? Такое ощущение, что Катенька нужна мне одной! Целыми днями я кручусь как белка в колесе, а ты не хочешь хотя бы изредка подменять меня по ночам. Неужели так сложно встать несколько раз к ребёнку за ночь?
– Если это несложно, зачем ты просишь об этом меня?
– Я не могу быть на ногах круглосуточно, пойми ты это! – с отчаянием произнесла Настя.
– А я, выходит, могу? – вытаращил глаза Леонид. – Вот это ты здорово придумала! Днём я должен вкалывать на работе, а ночью – дежурить у кровати ребёнка. Как ты себе это представляешь?
– Но я же встаю к ребёнку. И потом, я не прошу сменять меня каждую ночь, пусть это будет через день или через два, а в остальное время я как-нибудь справлюсь сама.
– Здорово ты придумала! – Леонид с восхищением посмотрел на жену. – Значит, давай я буду на ногах и днём и ночью, а ты все это время будешь спать, как сурок! Думаешь, я совсем лопух? Думаешь, не знаю, что, как только я ухожу за порог, ты ложишься обратно в постель? Или ты всерьёз считаешь, что я не догадываюсь, что ты можешь выспаться днём, разделив свой сон на несколько приёмов? Пока Катька спит, ты – свободный человек и можешь заниматься чем угодно, в отличие от меня, – многозначительно добавил он.
– Если я буду спать с Катенькой, кто будет за меня стирать пелёнки, готовить еду, ходить по магазинам и убирать в доме? Когда я должна успевать всё это делать, по-твоему?
– Почему бы тебе не обратиться за помощью к своей матери? – назидательно проговорил Тополь. – По крайней мере, почти во всех семьях с внуками возятся бабушки.
– Ты же прекрасно знаешь, что мама работает!
– Вот видишь, она работает, она занимается делом, а я – валяю дурака! – зло произнёс Леонид и почувствовал, что есть ему уже расхотелось.
И оттого, что из-за глупых претензий жены его ужин в который раз испорчен, Леониду вдруг сделалось очень жаль самого себя.
– Вот что я тебе скажу, Настя… – Тополь глубоко вздохнул. – Такое отношение ко мне, как сейчас, меня совершенно не устраивает. Мне очень неприятно, что приходится тебе это говорить, но терпеть над собой издевательства подобного рода я не намерен. Или ты пересмотришь свою точку зрения и прекратишь тянуть из меня жилы, или… – Не зная, какую кару лучше обрушить на голову строптивой жены, Леонид на мгновение задумался, потом нахмурился и вдруг неожиданно произнёс: – Нам нужно какое-то время пожить врозь и хорошенечко обдумать, как нам быть дальше. Я устал, я измучился, я дошёл до крайней черты, но ты упорно не хочешь этого понимать. Поэтому я… уезжаю.
– Уезжаешь? – глаза Насти округлились. – Куда?
– В отпуск, к морю. Так будет лучше для нас обоих. Я смогу успокоиться, отдохнуть и поправить своё здоровье, а ты – попробовать пожить без меня, – уголок его рта иронично дёрнулся. – Через месяц мы поговорим с тобой снова, и мне почему-то кажется, мы сможем найти общий язык.
– Но ты не можешь уехать теперь, когда я в тебе так нуждаюсь! – судорожно воскликнула Настя, и в её серо-голубых глазах плеснулась боль.
– Это вопрос решённый, – удовлетворённо произнёс Тополь. – Как я сказал, так тому и быть, и обсуждать здесь больше нечего.
* * *
– Леонид, вы ни в чём не виноваты, просто девочка ещё слишком молода и не может по-настоящему оценить своего счастья, – понимающе улыбнулась дама в шляпе с огромными полями и подняла на Тополя тёмно-карие, с мягкой поволокой глаза.
Сердце Леонида приятно ёкнуло. Со слов Лидии Витальевны Загорской, не так давно ей исполнилось сорок пять. О том, сколько лет назад произошло это торжественное событие, она предпочитала не распространяться, и даже не потому, что стеснялась своих лет, а скорее потому, что не желала расстраивать себя думами о шестом десятке, увы, маячившим уже где-то неподалёку.
Для своих почти пятидесяти Лидия Витальевна выглядела хорошо, и даже очень. Одетая слегка вызывающе, она отнюдь не казалась ни смешной, ни жалкой. Экстравагантные шляпы и брюки, так дико смотревшиеся на её ровесницах, шли Загорской как нельзя лучше, добавляя её образу женственности и делая непохожей на всех остальных. Мягкий взгляд тёмно-карих глаз, умело подчёркнутых дорогой косметикой, был тёплым и ласковым и создавал вокруг женщины некую ауру, не заметить которую было просто невозможно.
– Не стоит себя казнить, Леонид, молодо – зелено. Возможно, через какое-то время ваша Настя поймёт, что неправа. Не оценить такого мужчину, как вы, настоящая женщина просто не может. Дайте ей время подрасти, – полные губы Загорской изогнулись, и взгляд тёмно-карих понимающих глаз проник в самое сердце Тополя живительным бальзамом.
Тёплая южная ночь окутывала сидящих на веранде летнего кафе мягким бархатным покрывалом романтического ореола. Отбрасывая на воду искрящуюся рябую дорожку, в густой тягучей темноте бездонного звёздного неба висела круглая оранжевая луна, похожая на спелый марокканский апельсин. В воздухе пахло акациями и чуть перепревшими водорослями, выброшенными морским прибоем на берег.
