Текст книги "Иллюзия любви. Сломанные крылья"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
* * *
– Семён, мне нужно с тобой серьёзно поговорить, – Надежда нажала на кнопку телевизионного пульта, и изображение, сплющившись в узкую горизонтальную полосу, исчезло с экрана.
– Мам… – на лице Семёна появилось недовольное выражение. – А это обязательно делать именно сейчас? В кои-то веки по ящику что-то дельное крутят. Может, отложим? Или у тебя что-то срочное?
– Да как тебе сказать… – Надежда набрала в грудь побольше воздуха. – Не знаю, насколько это срочно, но… – она на мгновение затихла, не зная, как приступить к делу.
– Да что случилось-то? На тебе лица нет. Ты что, заболела? – Семён с беспокойством посмотрел на мать.
– Нет, я вполне здорова.
– Тебя увольняют с работы? – предположил сын.
– Нет, с работой тоже всё в порядке.
– Тогда что? – не на шутку обеспокоенный странным выражением лица матери Семён замер в кресле и приготовился к плохим известиям.
– Я даже не знаю, как тебе об этом сказать… – Надежда придвинула стул к креслу, на котором восседал сын, и села напротив. – Сёмушка, я хочу спросить, как ты отнесёшься к тому, чтобы я вышла замуж?
– Чего-чего?! Я не понял, – вытянув шею, Тополь подался всем телом вперёд.
– Я собралась замуж, – негромко повторила Надежда и бросила на сына неуверенный взгляд.
– Ни фига себе… – он вытянул губы трубочкой и удивлённо присвистнул. – И за кого же?
– За Руслана.
– О как… – Семён на миг застыл, обдумывая услышанное. – А зачем, если не секрет?
– Что – зачем? – не поняла Надежда.
– Зачем тебе замуж? Тебе что, одного раза не хватило? Или жизнь тебя ничему не учит? Нам что, плохо вдвоём?
– Ну, почему же плохо? – растерянно произнесла она.
– Тогда зачем нам кто-то третий?
– Выслушай меня и, если сможешь, постарайся понять. Мне уже сорок… – негромко начала Надежда, но сын мгновенно перебил:
– Вот именно, сорок! Тебе уже сорок, а ты всё строишь из себя девочку-ромашечку! Надо же, курам на смех – замуж она собралась! Ты ещё в тюль замотайся и белый цветочек в волосы пихни!
– Что за тон? – побледнела Надежда.
– А на что ты рассчитывала?! – сверкнул Семён глазами. – Интересное дело, ты решила привести в дом какого-то чужого мужика, которого я и в лицо-то толком не знаю, а я должен этому обрадоваться, так что ли? Да на что он мне сдался, твой Руслан?
– Послушай, Сёма… – Надежда взялась за нижнюю пуговичку длинной шёлковой блузки и принялась её нервно теребить. – Мне очень нелегко об этом говорить, тем более с сыном, но ты должен понять, что я – не только твоя мать, я ещё и женщина.
– Да что ты говоришь, – с придыханием выдавил он. – А я и не догадывался. Ну, надо же!
– Семён, сорок – это не старость.
– Угу, первая молодость.
– Зачем ты так со мной?
– А ты?! – неожиданно синие глаза Тополя полыхнули огнём. – Что ты хочешь от меня услышать? Что я благословляю твой брак и желаю тебе с этим мужиком великого и безграничного счастья? – прищурившись, Тополь на миг замолчал и смерил мать уничижительным взглядом. – Да за кого ты меня принимаешь? Кто он мне есть, твой распрекрасный Руслан?
– Семён, почему бы тебе хотя бы раз в жизни не подумать о ком-нибудь ещё, кроме себя? – негромко уронила Надежда.
– Вот только не стоит давить на сознательность! – тут же взвился он. – Много ты обо мне думала, когда решила привести в наш дом неизвестно кого?! Двадцать лет мы жили с тобой душа в душу, и вдруг ты мне объявляешь, что нашёлся кто-то, кто значит для тебя больше, чем я!
– Ты не так меня понял! – Надежда подалась вперёд, но Семён предостерегающе выставил перед собой руку.
– Я всё понял как надо и хочу сказать, что такое положение дел меня не устраивает. Хочется тебе или нет, но придётся делать выбор: или он, или я.
– Но почему так? – Надежда бессильно уронила руки на колени. – Давай поговорим, сынок! Дороже тебя в моей жизни никогда никого не было. Всё, что я могла, я отдавала тебе одному, не считаясь ни со временем, ни со своими желаниями – ни с чем. Двадцать лет ты был светом в моём окошке, единственным светом, ради которого я жила. Ни нужда, ни голод, ни трудности – ничто не могло заставить меня предать тебя, потому что ты – самое дорогое, что у меня есть… – она судорожно сглотнула. – Пока ты был мал и нуждался в моей защите и помощи, я никогда не отнимала своих крыльев, расправленных над тобой, хотя иногда мне приходилось бороться в одиночку против целого мира…
– Ты собираешься выжать из меня скупую мужскую слезу? – с насмешкой перебил Семён. – Если так, то напрасно. Усидеть на двух стульях ещё не получалось ни у кого, даже у таких артистических натур, как ты, мамочка. Делить тебя с кем бы то ни было я не намерен, – он мстительно улыбнулся. – Если твой Руслан хоть раз переступит порог нашего дома, ноги моей здесь больше не будет, так и знай. Выбор за тобой.
* * *
– А чего я знаю… чего ты не знаешь… – Вадик глубоко затянулся и, медленно выпуская дым через ноздри, загадочно улыбнулся. – Вот в жизни не угадаешь.
– А что, стоит погадать? – Семён тоже набрал в рот дыма, но, не глотая, тут же выпустил его обратно.
Тополь вообще дыма не любил и, можно сказать, по-настоящему, взатяг, никогда не курил, а только так, для вида, полоскал рот, выпуская дым длинной сизой струйкой. Стоя под навесом родного института, он добровольно составлял компанию тем, кто готов был забыть дома всё, что угодно, от кошелька до собственной головы, но только не сигареты. Если бы Семёна спросили, зачем он мается подобной глупостью, пуская на ветер и деньги, и дым без особенной надобности, он, пожалуй, затруднился бы ответить однозначно. С одной стороны, оставаться к двадцати годам некурящим было как-то неловко, с другой – наверное, подобное времяпрепровождение уже вошло у него в привычку, да и потом, все важные дела и события обсуждались всегда именно под козырьком родных пенатов, а никак не на лекциях и семинарах.
– Не знаю, насколько тебя это заинтересует, но говорят, что Ирка скоро замуж выходит, – Вадик с прищуром посмотрел на Тополя и невольно улыбнулся, заметив, как дёрнулось его лицо.
– Ирка? Это ты про Хрусталёву, что ли? И кто же тебе такое сказал?
– Вчера вечером эту стра-а-ашную тайну мне поведала Маринка, – Вадик понизил голос до шёпота и, качнувшись, вплотную приблизился к Тополю. – Но это военная тайна, ты же понимаешь? Мне строго-настрого велено беречь её как зеницу ока, особенно от тебя.
– Да ну, быть того не может! – Семён небрежно махнул рукой. – Это всё девчоночьи штучки. Твоя же Маринка всю эту чушь на пару с Иркой и выдумала.
– Это ещё почему?
– Да потому что они знали, что ты на следующий же день всё расскажешь мне, для этого тебя и посвятили в «военную тайну», а ты, простота, и попался.
– Да ну! – брови Вадика недоверчиво сошлись у переносицы. – Я не знаю, как там Ирка, а Маринка такими вещами не занимается. Если она сказала, значит так и есть.
– Плохо же ты знаешь женщин! – хмыкнул Тополь и, выпустив очередную струю дыма, с удовольствием вдохнул тёплый майский воздух. – Простофиля ты доверчивая! Девчонки – такой народ, только и жди какого-нибудь подвоха, им же спокойно никак не живётся, – с видом опытного знатока женских душ пожал плечами Семён. – Взять ту же Ирку. Она меня совсем достала: с зимы на шее висит, уже не знает, что сделать и как вывернуться. Признаться честно, она мне надоела хуже горькой редьки, и было бы неплохо, если бы и вправду нашёлся какой-нибудь дурачок, согласившийся на ней жениться.
– Ну, я даже не знаю… – зажав сигарету во рту, Вадик полез во внутренний карман пиджака. – Странно как-то получается. Может, конечно, ты и прав, но тогда это что, по-твоему?
В руках Вадика появилась небольшая открытка, на лицевой стороне которой красовалось изображение двух свадебных колец, а под ними каллиграфическим размашистым почерком – подпись: ПРИГЛАШЕНИЕ. Честно говоря, открыточка была не так, чтобы очень. На белоснежном тиснёном поле, чем-то похожем на ощупь на крупную наждачную бумагу, не наблюдалось никаких вензелей и цветочков, а только два золотых ободка и такая же тоненькая рамочка, перекрещивающаяся в уголках.
– Ну-ка, ну-ка, – заставив себя улыбнуться, Семён протянул руку. – Дай-ка я полюбуюсь на это произведение искусства.
– Только ты… это… – Вадик мотнул головой, видимо, призывая Тополя к здравому смыслу. – Сём, ты только ничего с ней не делай, а то Маринка меня убьёт.
– А чего я с ней должен сделать, порвать, что ли?
– Да кто тебя знает, чего на тебя может наехать!
– Да ну-у-у!.. – успокаивающе протянул Семён и взял открытку за уголок. – Нужна она мне больно! Ну-ка, и что тут пишут? «Сообщаем вам, что тридцать первого мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года, в двенадцать часов тридцать минут…» – неожиданно он замолчал. – Подожди, Вадь… так это что, не розыгрыш? – Тополь медленно перевёл взгляд с белоснежного поля приглашения на друга.
– Вроде как нет, – дёрнул плечом тот и бросил окурок в рядом стоящую урну.
– Быть такого не может! – обращаясь больше к самому себе, чем к приятелю, потрясённо проговорил Тополь. – Хрусталёва – и замуж?! Что-то тут не так.
– Почему не так-то?
– Потому что не может она выйти замуж, и всё тут, – с нажимом произнёс Семён.
– Она что, хуже остальных?
Заметив, какую реакцию произвело его сообщение, Вадик на всякий случай решил забрать приглашение обратно. Взяв за самый краешек, он потянул его на себя, собираясь убрать обратно в карман пиджака, но Семён сжал пальцы, и его лицо непривычно побледнело.
– Значит, замуж?! Да?! – тёмно-синие глаза Тополя холодно сверкнули.
– Семёныч… – опасаясь перспективы разбора полётов с Маринкой, Вадик снова подёргал приглашение за угол, но пальцы Тополя держали его крепко, и бумажка даже не шевельнулась. – Слушай, не дури! Дай сюда! – нахмурившись, Вадим потянул сильнее и вздохнул свободнее только тогда, когда злополучный прямоугольник с колечками оказался у него. – Странный ты. Всего минуту назад говорил, что было бы неплохо, если бы нашёлся какой-нибудь дурачок, который бы освободил её от тебя! А теперь что на тебя наехало?
– Ты не понимаешь, тут дело принципа… – достав из пачки новую сигарету, Тополь чиркнул спичкой и против своего обыкновения глубоко затянулся. – Надо же, как забавно получается! – скривившись, он натужно усмехнулся. – Значит, Юрик всё-таки знал…
– О чём?
– Тогда, зимой, в «Прометее». Наверняка Юрка всё знал. У Ирки не хватит мозгов, чтобы задумать и провернуть такое в одиночку. Как же я сразу не понял, что они заодно! – Тополь расстроенно хлопнул себя ладонью по лбу.
– Не выдумывай ерунды, Сём. Юрий Александрович не стал бы затевать подобные дела на своей территории. Он что, враг самому себе? Это ж наркотики, не что-нибудь… И потом, подумай сам, зачем ему такие расходы: милиции на лапу дай, в прокуратуре – дай, тебе опять же тоже пришлось отстёгивать. Он что, не в себе, подставлять собственный клуб ради какой-то Ирки? Дорогие игрушки выходят.
– Так и расплачивается она за них недёшево, – холодно бросил Тополь. – Ты же читал: тридцать первого мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года…
– Ты чего-то надумал… – погрустнел Вадим. – Зря я тебе сказал.
– Я бы все равно узнал.
– Это когда бы произошло! Говорила мне Маринка, держи язык за зубами, нет – дёрнуло меня! Надеюсь, ты никаких глупостей делать не собираешься? – он испытующе посмотрел на Семёна.
– Например?
– Ну, например, завалиться без приглашения на свадьбу, или что-нибудь ещё в том же духе? Я знаю, с тебя станется.
– А если знаешь, зачем сказал раньше времени? – Тополь прищурился.
– Да чёрт его знает! – в сердцах бросил Вадик. – Но ведь ты же не собираешься делать глупостей, правда? – он с надеждой посмотрел на приятеля. – Ну её, эту Ирку! Пусть делает чего хочет, а? Плюнь ты на неё и разотри! У нас с тобой скоро сессия, вот о чём думать надо, а не об этой вертихвостке. Пусть катится, куда хочет, хоть на Северный полюс, к пингвинам, хоть на Луну, нам-то какое дело, правда? – Но так как Тополь молчал, Вадим терпеливо продолжил: – Послушайся меня, Семёныч, Ирка – это прошедший день, так что нечего себя напрасно изводить, вокруг тебя и без неё – вон сколько девок крутится, одна другой краше. На что она тебе? В ней же ни кожи ни рожи: рыжая, рябая, со всех сторон плоская, как доска!
– Всё? – поинтересовался Тополь и холодно посмотрел на Вадима.
– Сём, честное слово, я не думал, что для тебя это так важно. Если бы я знал, что у тебя к Хрусталёвой остались какие-то чувства…
– Чувства? – брови Тополя резко взметнулись вверх. – Да брось ты, Вадька, чушь пороть. Никаких чувств к Хрусталёвой у меня остаться не могло в принципе, потому что их и не было никогда.
– Но как же… – растерялся Вадим.
– А вот так. Я на Ирку плевал с самого начала, но должен же кто-то… – он масляно улыбнулся. – Ну, ты понимаешь, о чём я. Ирка, Кирка – какая разница, лишь бы приятно было, верно?
– Верно, – опасаясь, как бы не испортить мирный настрой, в котором, судя по всему, находился Тополь, Вадим согласно кивнул. – А я уж было подумал…
– А ты поменьше думай, может, тогда и жизнь посимпатичнее станет.
– Вот и ладненько, – Вадик с облегчением вздохнул. – А то я уже забеспокоился, что тебя потянет на подвиги, Маринку – на скандалы, а я, как всегда, с краю окажусь.
– Не боись, с краю тебе оказаться не грозит! – Тополь подмигнул Вадиму и весело хохотнул. – С краю – это вообще плохо. Если во что и влезать, так уж в самую середину!
Хлопнув приятеля по плечу, Тополь бросил в урну бычок и, не вступая в дальнейшие объяснения, торопливо зашагал к дверям института, из которых доносилась пронзительная трель звонка, возвещавшего о конце перерыва между парами. А Вадим остался стоять, с тревогой вглядываясь в удаляющуюся фигуру Семёна, обещания которого прозвучали абсолютно неубедительно.
* * *
– Семён?.. Ты?.. – Леонид замер в дверях, от удивления позабыв обо всём на свете, даже о том, что приличия ради неплохо было бы пригласить дорогого гостя в дом. – Как ты нашёл меня? А впрочем…
Собственный голос показался Тополю незнакомым. В ушах гудело. С трудом сглотнув, он растерянно улыбнулся и постарался сосредоточиться, но его мысли, тесня одна другую и сплетаясь в один неподъёмный ком, были вязкими и безликими, не поддающимися никакому разумному упорядочению. Безумная какофония звуков, заглушавших всё, и даже собственную речь, болезненно отдавались в голове, заставляя Тополя выдавливать из себя жалкую, виноватую улыбку.
– Признаться, не ждал… – затоптавшись на месте, Леонид растянул губы светло-розовой резиночкой, и его правая скула нервно дёрнулась.
– Я войду, или мы так и будем говорить с тобой через порог? – в отличие от отца, Семён совершенно не чувствовал себя растерянным и, глядя в нервно подёргивающееся лицо родителя, не испытывал ни смущения, ни волнения. – Ну, как живёшь… папа? – сделав ударение на последнем слове, он чуть скривил губы и, не спрашивая разрешения, вошел в квартиру.
– Да как?.. – неловко выдохнув, Тополь передёрнул плечами. – Вот… живу… Ты уж извини, у меня тут немного не убрано, так сказать, по-холостяцки… – Он неопределенно махнул рукой и перевёл взгляд на Семёна, с интересом рассматривавшего более чем скромную обстановку.
– А у тебя здесь небогато. Что ж, за столько лет ничего не нажил? – Тополь-младший заглянул в комнату, но не ради того, чтобы ввести родителя в краску по поводу царящего там беспорядка, а ради того, чтобы убедиться в верности своего предположения. – Да… негусто, папочка, – с лёгкой усмешкой протянул он. – Чего ж ты так?
– Не хлебом единым, – чувствуя, что шум в голове начинает понемногу утихать, Тополь с облегчением вздохнул. – А ты ко мне с ревизией или как?
– Или как, – коротко бросил Семён и, развернувшись, уверенно двинулся по направлению к кухне. – Может, чайку?
– Что ж, можно и чайку, – приходя в себя окончательно, Леонид усмехнулся, подумав, что сынок явно не робкого десятка. – А что, Семён, у вас с мамой в доме закончилась заварка?
– Да не так, чтобы под ноль, просто зачем свою тратить, когда можно разжиться у отца родного! – Семён с усмешкой посмотрел на родителя и, взяв за спинку хлипкий стульчик, будто проверяя его на прочность, сел на любимое место Тополя.
– Какой ты, оказывается, хозяйственный… – Леонид открыл кран.
– Вообще-то я не любитель чая, так что можешь не суетиться, – неожиданно проговорил Семён.
– Вот как? – Леонид на мгновение замер, будто размышляя, что делать дальше, а потом решительно отставил чайник в сторону, закрыл кран и повернулся к сыну. – Значит, воду гонять не будем?
– Не-а.
– Как знаешь, – Тополь прислонился к столу, сложил руки на груди и вопросительно посмотрел на свое чадо.
– Я к тебе по делу, – заметив на столе пепельницу, Семён машинально потянулся к карману рубашки, где лежала пачка с сигаретами, но вдруг передумал. – Как ты смотришь на то, чтобы один раз в двадцать лет безвозмездно помочь родному дитятке?
– А чего не к мамочке?
– А чего вопросом на вопрос?
– Тебе палец в рот не клади, – Тополь слегка прищурился. – Ну так сколько?
– Сколько? – не понял Семён. – В каком смысле?
– Подожди… – Тополь помотал головой. – Разве ты пришёл ко мне не за деньгами?
– За деньгами? К кому, к тебе?! – Семён закинул голову назад и громко рассмеялся. – Папочка, я что, похож на идиота? Да у тебя же зимой снега не выпросишь! Если бы мне нужны были деньги, к тебе на огонёк я завернул бы в последнюю очередь.
– Зачем же так категорично? – с явным облегчением проговорил Тополь. Несмотря на то что слова сына прозвучали достаточно резко, мысль, что ему не придётся нести никаких материальных затрат, была приятной.
– Слушай, давай обойдёмся без китайских церемоний, – поморщился Семён.
– Что ж, можно и без церемоний, – Тополь взял табуретку и сел к столу. – Так чем могу помочь?
– Скажи, отец, если бы тебе пришлось совершить что-то, что шло бы вразрез с твоей совестью, ты бы смог перешагнуть через свои моральные принципы? – осторожно прозондировал почву Семён.
– Это напрямую зависело бы от того, какую цель я преследовал, насколько далеко мне пришлось бы зайти и что с этого я смог бы поиметь.
– Значит, для разумных людей нет ничего невозможного? – в синих глазах Семёна блеснула надежда.
– Я думаю, разумные люди всегда сумели бы между собой договориться, – Тополь-старший многозначительно улыбнулся и, заметив, как изменилось выражение лица Семёна, понял, что за последние пять минут он приблизился к сыну больше, чем за двадцать предыдущих лет.
* * *
– Вот так… – Леонид осторожно прокатил тёплое куриное яйцо, сваренное вкрутую, по почтовой печати на конверте, а затем с великой осторожностью перенёс его на чистый конверт и повторил свою манипуляцию. – Конечно, нельзя сказать, чтобы без сучка без задоринки, но это всё же что-то, согласись! – Он взял конверт, внимательно рассмотрел получившийся отпечаток и, удовлетворённо кивнув, подул на слегка расплывающийся штамп. – Конечно, если приглядеться повнимательнее, да ещё и с лупой…
– Какая, к чёрту, лупа, пап? – на лице Семёна появилась злая улыбка. – Ты думаешь, Юрке будет до таких мелочей? Да он как прочитает, так и выгонит эту мерзавку из своего дома взашей. Главное, чтобы письмецо вовремя пришло, а всё остальное… – он махнул рукой. – А всё остальное уже не будет иметь никакого значения. Ты мне лучше расскажи, как тебе удалось получить штамп недельной давности, да ещё и почты, которая отвечает за Иркин дом.
– Всё предельно просто. В доме, где раньше жила твоя пассия, обитает мой друг, Сашка Черемисин. Ты как адресочек-то назвал, я даже удивился: надо же, Москва – такой большой город, а все дорожки пересекаются, как в какой-то глухой деревне. Сашка с Ниной меня давно к себе зазывали, ещё с Нового года, а тут такой случай. Я взял с собой пинцетик, приглядел почтовый ящичек, в котором лежало письмо, чик-трак – и оно у меня в руках.
– Представляешь, если бы тебя, почтенного дядечку с седыми волосами, кто-нибудь застукал в тот момент, когда ты это письмо из ящика воровал! – представив себе отца, сосредоточенно выуживающего из чужого почтового ящика конверт, Семён рассмеялся. – Наверное, картина маслом была! И как это ты решился?
– Да чего тут такого, дел-то на десять секунд! – небрежно отмахнулся Леонид. – А со вторым штампом и вовсе легко вышло. Чтобы твой Юрка не усомнился в подлинности письмеца, хотя бы один из штампов должен быть настоящим, и желательно тот, что на лицевой стороне. С этим и вовсе проблем не было. Пришёл я на почту, прикинулся завзятым филателистом и попросил загасить марки, как полагается.
– А зачем их гасят?
– Если бы я ещё знал, зачем! – ухмыльнулся Тополь. – На кой ляд это филателистам, я тебе сказать не могу, может, они дороже становятся? Но в окошечке тётка чуть не обалдела, когда я купил у неё цельный блок, раздербанил его на восемь кусочков и каждую марку наклеил на отдельный конверт. Она даже ахнула. Пришлось соврать, что я собираю не просто марки, а марки, наклеенные на конверты.
– Она, наверное, решила, что у тебя не все дома.
– Да пускай решает, что хочет, главное – загасила, и ладно, – усмехнулся Тополь. – Так, с конвертом мы разобрались. Нужно его пару дней в сумке потаскать, чтобы стало ясно, что он не новый, и только потом подбрасывать.
– Кстати, ты уже придумал, как это поестественнее сделать? – Семён вопросительно посмотрел на отца.
– А чего тут думать-то? Давай выберем момент, когда твоя Ирка выйдет из клуба, бросим конверт на пол, Кто-нибудь да подберёт. Фамилию Иркину все знают, поэтому читать не станут, а сразу передадут Юре в собственные руки. Кому же охота ввязываться в дела будущей жены хозяина клуба, сам посуди? Получится хорошо, живенько, словно она выронила его случайно. Меня в клубе никто не знает, да и особенно маячить я там не собираюсь. Загляну – и сразу домой. А тебя и вовсе должны видеть в этот вечер в другом месте, чтобы ты был ни при чём.
– А если кто-нибудь всё же прочитает? – обдумывая предложенный отцом план, задумчиво произнёс Семён. – Хотя… Если прочитают, ещё лучше будет, разговоров больше, тогда уж она точно в жизни не ототрётся.
– Тогда не станем тянуть резину? – Тополь-старший взял лист бумаги и ручку и приготовился писать. – Ну, так что: здравствуй, дорогая Ира? – вишнёвая полоска губ вытянулась в длинную сечёную светло-розовую резиночку.
– Нет, так не пойдёт, – отрицательно качнул головой Семён. – А где же эмоции, слёзы, пафос? Давай так: милая, хорошая моя Ирочка…
* * *
– Милая, хорошая моя Ирочка…
Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, Юрий облизнул пересохшие губы и, неслышно подойдя к двери своего кабинета, дважды повернул замок. Прислонившись спиной к мягкой обивке, он прижал листок к груди и несколько раз коснулся горящего лица ладонью. Читать чужие письма не только нехорошо или непорядочно, а просто отвратительно. Скорее всего, если бы «утерянное» Ириной письмо передали ему в запечатанном виде, он бы не стал его вскрывать, хоть озолоти. Но конверт оказался открыт, и соблазн был настолько велик, что у него не хватило сил удержаться.
Наверное, порядочность требовала, прочитав первую строчку, немедленно сложить лист и убрать его обратно в конверт, но вот беда – любопытство ведь намного сильнее этой самой порядочности, и, заглушая слабенький протестующий голосок совести, убедительнейшим образом настаивало на своём.
Не зная, как лучше поступить, Юрий прижался затылком к двери, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Слегка помятый листок буквально жёг ему руки и заставлял сердце колотиться чаще обычного.
– Милая, хорошая моя Ирочка… – снова повторил Юрий, и его собственный голос прозвучал в ушах незнакомым срывающимся фальцетом.
Стараясь отогнать от себя последние сомнения, он провёл пальцами по лбу и с силой закусил губу. Естественно, будь Ирина ему чужой, ему бы даже в голову не пришло притронуться к этому злосчастному письму. Но через две недели эта девушка станет его женой, а это меняет многое. Вероятно, он поступает подло, и его поступок не имеет оправдания, но это только в том случае, если перед кем-то оправдываться. А если нет?..
Понемногу успокаиваясь, Юрий подошёл к столу и, усевшись в удобное кресло, разложил листок перед собой. Прежде чем читать, он пододвинул к себе пепельницу и достал из кармана открытую пачку «Честера». В конце концов, дурно он поступает или нет, покажет время. Хотя… отчего же дурно? Пока что он не совершил ничего предосудительного. Пока… Усмехнувшись своим мыслям, Юрий поправил на переносице элегантную металлическую оправу, щёлкнул дорогой зажигалкой и принялся за чтение:
Милая, хорошая моя Ирочка!
С самого начала мы оба знали, что настанет день, когда нам придётся расстаться, но я никогда не думал, что это будет так больно. Не знаю, правильно ли ты поступила, приняв решение сохранить нашего ребёнка, ведь я не свободен, и никогда этого от тебя не скрывал. Ты – самая большая боль и самое большое счастье, которое мне довелось испытать когда-либо, но я всегда был честен с тобой, поэтому ты должна знать: никогда и ни при каких условиях я не уйду из своей семьи. Надеюсь, ты сделала правильный выбор, и мужчина, чью фамилию ты скоро будешь носить, будет по-настоящему любить и тебя, и нашего малыша. Возможно, ты совершаешь самую огромную ошибку в своей жизни, но я бесконечно горд и благодарен тебе за то, что рядом с тобой всегда будет часть меня самого. Я люблю тебя, малыш, и желаю, чтобы ты была очень счастлива. Благодарю тебя за всё. Прощай.
Подписи на письме не было.
Обалдело глядя на потёртый на сгибах лист, Юрий не шевелился, а в голове его, вибрируя тоненькой комариной трелью, дрожала натянутая до отказа струна, вот-вот готовая лопнуть и разорвать тугую ватную тишину на тысячи звенящих осколочков. Вгрызаясь в сердце, мелкие убористые буковки идеально ровного почерка причиняли страшную боль. Расплываясь, синие закорючины букв сплетались между собой, корча немыслимые рожи и глупо хохоча, и этот чудовищный смех, разливаясь горькой отравой, резонировал в мозгу Юрия. Безжизненно глядя перед собой, он сидел, не в силах пошевельнуться, а в голове, крутясь старой заезженной пластинкой, повторялась одна и та же фраза, смысла которой он даже не мог понять.
Словно во сне, почти не соображая, что делает, Юрий снял телефонную трубку. Прислонив её к уху, он вслушивался в протяжное длинное гудение до тех пор, пока оно не стало коротким и отрывистым. Тогда, нажав на рычаг, он принялся медленно набирать знакомый до боли номер. Раздваиваясь, сознание Юрия выписывало странные вензеля, и, сидя за своим рабочим столом, он необычайно отчётливо, до малейших деталей, видел себя со стороны.
Добротный дорогой костюм, золотая булавка, тонкая, элегантная оправа очков, остроносые кожаные ботинки, – каждую деталь, каждую незначительную мелочь Юрий теперь видел настолько подробно и чётко, будто, обострившись, зрение выхватывало каждый элемент отдельно, раскладывая его на крошечные составляющие. Потрескивая, диск телефона раз за разом возвращался в прежнее положение, а в глазах у Юрия отчего-то стояла тоненькая голубая полоска, идущая по краю носового платка, едва видневшегося из его нагрудного кармана.
Наконец диск в последний раз описал неполный полукруг и, ударившись об ограничитель, замер. В трубке на какой-то миг наступила томительная тишина, а потом раздался громкий неприятный гудок. Гудки следовали один за другим, но на том конце провода трубку не брали, и, вслушиваясь в тоскливые однотонные звуки, Юрий не мог понять, рад он этому или нет.
Неожиданно гудок прервался на середине, и сердце Юрия, ухнув куда-то вниз, застыло в томительной тревоге.
– Алло? – знакомый голос Ирины заставил его вздрогнуть.
– Ира, здравствуй, это я, – с трудом шевельнул он губами. – Мне нужно сказать тебе что-то важное.
– Это касается нашей свадьбы? – кокетливо промурлыкала она.
– Ира… Никакой свадьбы у нас с тобой не будет.
– А что будет? – воспринимая слова Юрия как шутку, Ирина улыбнулась и плотнее прижала трубку к уху, ожидая услышать что-нибудь необыкновенное.
– Ничего не будет, – глухо уронил он, и в ту же секунду сердце Иры пропустило удар.
– То есть… как это ничего? – не веря своим ушам, Ирина болезненно напряглась.
– А вот так, – Юрий с силой прижал злополучное письмо к крышке стола.
– Объясни, что всё это значит… – растерялась Ирина. – Уж не хочешь ли ты сказать…
– Я ничего не хочу тебе сказать, кроме того, что уже сказал. Живи, как знаешь, а обо мне забудь. Нет меня – и всё тут. Поняла?
– Подожди! – вцепившись в трубку, Ира широко раскрыла глаза, и по её лицу растеклась бледность. – Ты хорошо подумал, прежде чем сказать такое? А как же… а как же ре-ребёнок? – от волнения Ирина начала слегка заикаться.
– Это твоя забота, моя милая, не моя, – намеренно небрежно бросил Юрий. – Нужно было думать, что ты делаешь, чтобы потом не кусать локти.
– Да как ты можешь?!
– Очень просто. Ты уже не маленькая девочка и должна понимать, что за всё в жизни приходится платить, тем более за удовольствия, – покровительственно проговорил он.
– Юра… – потрясённо прошептала Ирина. – Вот не знала, что ты такой…
– Что ж, теперь будешь знать, – холодно отчеканил он. – Не всем же оказываться дураками, кто-то же должен быть умным.
– О чём ты говоришь? – по её щекам потекли слезы.
– О том, что каждый должен платить только по своим счетам, – зло припечатал он. – Пусть впредь тебе это будет наукой!
– Какие счета? Какая наука?! – буквально захлебнувшись отчаянием, с надрывом воскликнула Ира. – Что происходит, ты мне можешь объяснить или нет?!
– Нет, – коротко проговорил он и медленно положил трубку на рычаг.
Чувствуя, что его силы на исходе, Юрий взял в руки злополучное письмо, поднял его над столом и, будто отделяя жизнь Ирины от своей собственной, разорвал лист на две части.
* * *
– Ну и мерзавец же ты! – размахнувшись, Ирина отвесила Семёну звонкую пощёчину и тут же, не долго думая, со всего размаху ударила по второй щеке. – Будь моя воля, я бы таких, как ты, давила ещё в колыбели! Какое же ты ничтожество, Тополь! Мало тебе было вытрясти из меня деньги, так ты ещё и жизнь мне сломал! И как таких земля носит! – она полоснула Семёна ненавидящим взглядом, и в этом взгляде было столько боли и отчаяния, что, наверное, на любого другого он произвел бы неизгладимое впечатление, но только не на Тополя.
– Что случилось, девочка? Тебе дали под зад коленкой? Ай-ай-ай, какая досада! – не скрывая своей радости, Тополь растянул губы в довольной улыбке. – Ну, что ж ты так, не удержала на крючочке? Сорвался твой Юрик? Соболезную. Это большая потеря: такой респектабельный, состоятельный, и вдруг мимо. Подумать только, как ты оплошала!
