Текст книги "Иллюзия любви. Сломанные крылья"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– Это твоё окончательное решение?
– Да.
– Как ты будешь смотреть в глаза Господу Богу, Тополь, ведь Семён – твой сын? – с упрёком воскликнула Надежда.
– Когда придёт время, с Господом Богом я как-нибудь сумею разобраться без твоего посредничества, – оскорблённо проговорил он и повесил трубку.
* * *
– Эх, Катя-Катеринка, ягодка-малинка! – хлопнув дверью подъезда, Леонид поёжился от пронзительного ледяного ветра, швырнувшего в его лицо мелкую стружку острых, как иголочки, снежинок, и поднял каракулевый воротник зимнего пальто. – Да, не май месяц!
Достав из кармана толстые кожаные перчатки, подбитые белой овчиной, Тополь надел их и, почувствовав, как его пальцы погрузились в густой тёплый мех, ощутил непередаваемое волшебное чувство удовольствия от заботы о себе любимом. Траты как таковые Тополя раздражали безмерно.
Расставаясь с деньгами, он испытывал настолько резкое чувство дискомфорта, что болезненное ощущение от потери приводило его к недомоганию, выражавшемуся в излишней раздражительности и хандре. Но если расходы предназначались непосредственно для удовлетворения его потребностей, такие затраты не только не портили его настроения, но и, наоборот, резко его повышали.
Расставаться с деньгами Тополь не любил. Разграничивая пространство на своё и чужое, Леонид никогда не оставлял чаевых официантам и жалел о нескольких рублях, выманенных у него из зарплаты никому не нужной профсоюзной организацией завода. Сражаясь за копеечную сдачу у киоска Союзпечати или палатки с мороженым, он не ощущал себя скупердяем, потому что это его личные деньги, отдавать которые он никому не собирался.
Разумное использование средств было у него в крови, и, честно признаться, ничего плохого он в этом не видел. Прежде чем расплатиться по счёту, вложенному ушлым официантом в специально заведённую кожаную книжечку-папку, Тополь придирчиво сравнивал указанное в квиточке, с тем, что стояло перед ним на столе, и частенько эти два списка довольно-таки прилично разнились, причём всегда в сторону увеличения, а не уменьшения требуемой с клиента суммы. Поэтому Леонид с удовольствием исправлял «ошибку».
Что касается свиданий с женщинами, то тут Леонид предпочитал не тратиться совсем, мотивируя для себя подобное решение тем, что любить его должны не за истраченные суммы, а ради него самого. Хотя, если женщина проявляла инициативу подарить ему что-то на память о проведённом совместно вечере, например, дорогую булавку или стильный галстук, он ничего не имел против. Зачем портить человеку настроение, если ему доставляет удовольствие вкладывать деньги в свои приятные эмоции?
Когда же речь заходила о собственном удобстве и удовлетворении своих насущных потребностей, для Тополя не существовало такой вещи, которая была бы слишком дорога. Всё, что он считал для себя необходимым, он покупал легко, без всякого сожаления, не испытывая при этом ни колебаний, ни сомнений.
Прикидывая в уме, во что обойдутся коробочки ассорти для женщин из отдела кадров и бухгалтерии, ему не лень было обойти несколько булочных и магазинов. Сравнивая цены и выбирая конфетки подешевле, он не отказывал себе в удовольствии прихватить с собой в дом бутылку дорогого коньяка, стоившего больше, чем все сладости, вместе взятые, и цена игрушки, предназначенной для него самого, не коробила его так, как осознание ненужной траты по поводу, например, Восьмого марта, придуманного женщинами исключительно ради того, чтобы вытянуть из мужчин последние копейки.
Иногда по необходимости Тополь делал недорогие подарки, но не просто так, а если был полностью уверен, что вложенные им деньги непременно окупятся, причём с лихвой. Если же такой уверенности не наблюдалось, изводить кровно заработанные рубли попусту он не собирался. Правда, в редких случаях хорошо выверенные риски оказывались химерой, и денежки, вложенные в верное предприятие, прогорали без следа, но такие случаи он мог пересчитать по пальцам. Потерять бдительность настолько, чтобы остаться в дураках, Леонид себе не позволял, тщательно улавливая тона и полутона, помогающие выбрать правильное решение.
Вот и сегодня во время разговора с Надеждой он, к счастью, был предельно собран и сконцентрирован, и, если бы не его безукоризненное внимание и организованность, эта история ещё вышла бы ему боком, да ещё каким! Не обрати он внимания на сорвавшееся с её языка имя какого-то Руслана, плакали бы его денежки горючими слезами.
Надо же, нашли дурачка! Тысяча долларов – деньжищи-то какие! Это ж целое состояние! Здорово придумали, голубки, нечего сказать – нажать на отцовские чувства, вытрясти его как грушу и потом над ним же и посмеяться! Да кто ему этот Семён? Чужой мальчик, не более. Больше года назад его вышвырнули за порог, и ни у одного из них – ни у сыночка, ни у мамочки – сердце не дрогнуло! А сейчас, когда им потребовались деньги, они вдруг вспомнили о его существовании: давай, мол, папочка, плати за грехи молодости!
Да если уж на то пошло, моральный ущерб вправе требовать он сам, а не наоборот. Между прочим, Надька сама подала на развод и предложила ему собрать вещи и вытряхнуться из дома, так что в том, что их семейная жизнь не сложилась, виновата она одна, и никак иначе. Надо же, взяла моду приходить к нему раз в пятнадцать лет с протянутой рукой за деньгами, как будто сама нищая! Если уж на то пошло, она не уборщица, а главный бухгалтер, так что могла бы не трясти инженера с оборонки, вымогая обманом последние гроши, а сходить к своему начальству и занять. Ничего, не переломилась бы! Хотя зачем занимать? Это же когда-нибудь придётся возвращать, а тут тряхни получше мужа-дурачка, он расслюнявится, и дело с концом – ни проблем тебе, ни забот, одна благодать!
Возмущённо засопев, Тополь поправил воротник.
Ещё надо бы разобраться, есть ли этот мифический долг вообще. Кто знает, какой стала Надька за те годы, что они живут порознь. Если судить по оказанной ему встрече год назад, обнаглела она прилично, так что с ней ушки надо держать востро, а то как бы чего не вышло. Тысяча долларов! Да за такие деньги можно стать красавцем для любой, даже для самой разборчивой. Да за тысячу зелёных каждая вторая расстелет перед ним красную ковровую дорожку, посадит под иконами и начнёт на него молиться, а эта зараза хочет получить всё даром, да ещё и не стесняется говорить в его присутствии о каком-то там Руслане!
Между прочим, Катьке он нужен будет и без этой проклятой тысячи. Конечно, на сберегательной книжке у него деньги есть, но ни Надьке, ни Катьке, ни кому бы то ни было об этом знать совсем не обязательно. Запас карман не тянет, лежат себе деньги и лежат, капают процентики и пусть капают, и никого это не касается.
– Вот ведь до чего бабы – ушлый народ! – пробурчал себе под нос Тополь. – Только потеряй бдительность – обчистят до нитки, моргнуть не успеешь! Хорош бы я сейчас был, нечего сказать! Это же надо додуматься: состричь бабки с бывшего мужа, чтобы прогулять их с будущим!
Представив ухмыляющуюся Надежду, держащую в руках его кровно выстраданные дензнаки, Тополь зло скрипнул зубами. Нет, нечего даже и сомневаться: если он хочет обрести спокойствие и хоть какую-то стабильность, нужно идти к Катерине. Конечно, она не сахар, но по большому счёту кто из нас сахар? И потом, во всю эту химеру с любовью можно верить по молодости, в старости же о любви можно или вспоминать, или надеяться её когда-нибудь повстречать. Реальна только стабильность, а с Надькой её никогда не будет.
Вот Катька – та другая. Это Надежда как пороховая бочка, а Катерина предсказуема. Можно дать голову на отсечение, что за те полтора года, что они не живут вместе, в её жизни ничего не изменилось. Тихая, мягкая, чрезвычайно удобная, Катя по-прежнему вяжет вечерами, забравшись в кресло с ногами и мечтая только о том, чтобы всё вернулось обратно. Его приход будет для неё настоящим праздником. Конечно, дело не обойдётся без объяснений и, возможно, каких-то обид, хотя… донельзя обрадованная его смелым решением, Катька должна будет оставить все претензии и упрёки при себе. Страх перед возможными осложнениями подобного выяснения отношений заставит её прикусить язычок, тем более что она уже достаточно настрадалась и вполне готова оценить удачное стечение обстоятельств, заставившее его вернуться к ней в дом.
Несомненно, для того чтобы его жизнь снова не превратилась в кромешный ад, он вынужден будет поставить перед ней ряд определённых условий. Но что такое несущественные уступки по сравнению со вновь склеенной жизнью?
Глядя по сторонам, Тополь бодро шагал по заснеженной улице, и в его голове мало-помалу вырисовывался список того, на чём он собирался настаивать в первую очередь.
Во-первых, и это самое важное, прямо с сегодняшнего дня все деньги, находящиеся в доме, будут под его личным контролем, и только в его власти будет определиться, сколько и на что потратить. Во-вторых, всякие глупости с уборкой дома и беготнёй за продуктами его касаться не должны. В конце концов полтора года они как-то же справлялись со всем этим без него, отчего бы эту правильную традицию не продолжить и дальше? При наличии в доме двух взрослых женщин заниматься хозяйством мужчине – нелепость. Нет, конечно, передвинуть шкаф или стол – пожалуйста, но от всего остального – увольте.
Теперь о покупках. Тратить львиную долю коллективного дохода на ребёнка глупо, это как минимум. Вырастая как на дрожжах, Оксана не успевала изнашивать того, что ей покупала наивная Катерина в несусветном количестве. То, что девочке уже пятнадцать, ничего не меняет.
Пятнадцать? Тополь замедлил шаг и задумался. Нет, почти четырнадцать ей было в тот момент, когда они разводились. Значит, после Нового года Оксашке исполнится уже шестнадцать. Хотя какая разница – пятнадцать, шестнадцать? Дело не в возрасте, а в принципе. Красиво и добротно должны одеваться все члены семьи, а не отдельно избранные её представители. Разве это дело, когда у маленькой девочки две пары зимних сапог, а у него, взрослого мужчины, всего одна? Или это правильно покупать малявке золотые серёжки, вместо того чтобы разориться на приличную булавку для галстука главе семьи? Между прочим, вторая пара обуви для ребёнка, который всё равно на следующую зиму в неё не влезет, – неоправданная роскошь, а золотая булавка – необходимый атрибут имиджа мужчины. Разница есть? То, что у самой Катерины вечно ничего не было, к делу не относится. Она взрослая женщина, и, если экономить на себе ей доставляло удовольствие, – это лично её дело.
На улице ещё было совсем светло, и огни праздничной новогодней иллюминации не горели. Шагая по заснеженной улице, Тополь смотрел на толстые, пыльные стёкла витрин, за которыми стояли сиротливые кособокие ёлочки, и думал о том, что отчего-то в этом году он совсем не чувствует приближения праздника.
Вытертые от времени серебряные дожди прикрепили к огромным квадратам стекол, но новогодней сказки всё равно не получалось. То ли обвешанные пыльной ватой ёлки слишком малы и неказисты, то ли в отсутствии хорошего настроения виноваты негоревшие лампочки иллюминаций, но праздника не чувствовалось, и сколько Тополь ни старался внушить себе, что он необыкновенно, празднично счастлив, у него ничего не выходило.
Конечно, Катька являлась неплохим вариантом, но, как говорится, запасным, и нечего это отрицать. Непредсказуемая и взрывоопасная Надежда снова и снова вставала у него перед глазами, и, представляя её рядом с каким-то другим мужчиной, Тополь чувствовал, как всё его тело немеет от обиды и боли. Да, в свои тридцать он был полным идиотом, вовремя не понявшим, в чём его счастье, и не сумевшим удержать его в руках, но неужели теперь всю жизнь он должен расплачиваться за одну-единственную ошибку?..
К чёрту! Мотнув головой, Леонид постарался отогнать прочь надоедливые мысли. Почему он должен разрываться на части, думая о женщине, которая даже на короткий миг не хочет подумать о нём? Пятнадцать лет – долгий срок, и пора бы уже отпустить Надежду насовсем, вычеркнув из жизни, забыв, словно её и не было рядом с ним никогда. Пусть она будет счастлива со своим Русланом или с кем-то там ещё. Пусть живёт так, как ей хочется, а у него своя жизнь, и вопреки всему на свете он сумеет сложить её всем на зависть.
* * *
Когда Тополь открыл дверь подъезда, где жила Катерина, три тёмно-красных слабеньких гвоздички завяли окончательно и бесповоротно. Побитые морозом, тонкие, выхолощенные лепестки, похожие на застиранные обрывки тряпочек, бессильно поникли и, приклеившись к обёртке, расползлись по ней мелкими кусочками.
– Продают чёрт знает что! – взглянув на непрезентабельный букетик, с сожалением причмокнул губами Тополь.
Нет, что ни говори, а цветочки зимой – деньги на ветер. И далась же бабам эта ерунда! Что за удовольствие – поставить облезлый, завядший веник в вазу и, сдувая с него пылинки, умильно улыбаться своим фантазиям? Да лучше бы на истраченные попусту деньги купить пакет молока, батон белого хлеба и сто граммов докторской колбасы.
Встряхнув букет, будто рассчитывая, что он каким-то волшебным образом вдруг распушится и примет нужный вид, Леонид с раздражением вздохнул. С одной стороны, дарить такое безобразие было как-то неловко, но с другой – он же не виноват, что гвоздики оказались морожеными, верно? Когда он их покупал, они выглядели почти сносно. Конечно, учитывая их стоимость, явно заниженную по сравнению с обычной, он предполагал, что цветочки вскорости должны ахнуться, но на то, что это случится так скоро, он, признаться, не рассчитывал.
Ещё раз взглянув на поникший букет, Тополь пожал плечами, махнул рукой и опустил его головками вниз. А! Какая разница – завядший, незавядший, есть веник, и ладно, Катька будет рада и этому. В старые времена он не очень-то баловал её своим вниманием, так что сегодняшний букет, каким бы ощипанным он ни оказался, она в любом случае оценит по высшему разряду.
Успокоившись относительно мелкой неприятности, так некстати свалившейся на его голову, Леонид подошёл к лифту и тут же заметил объявление, крупными буквами оповещающее жильцов о том, что лифт не работает.
– Фу ты ну ты! – сморщился Тополь. – Было бы удивительно, если б ты работал! – с раздражением ударив по листочку, исписанному кривыми чёрными каракулями, он глубоко вздохнул. – И что за день сегодня такой? Цветы сдохли, лифт сломался, а с самого утра ещё Надька в душу наплевала, отрава!
Несколько раз дёрнув ручку сетчатой дверки, словно мстя лифту за нежелание исполнять свои прямые обязанности, Тополь пересёк площадку первого этажа и стал подниматься по лестнице.
История с лифтом его нисколько не удивила. Ещё в былые времена, когда он сам жил в этом доме, такое случалось три дня в неделю, если не чаще. В глупые умозаключения врачей относительно того, что ежедневные пешие прогулки на пятый этаж способствуют чему-то там полезному, Тополь не верил. Какая польза может быть от того, что, уставший и измученный человек, отработавший смену или полторы на заводе, будет тащиться по этажам, вместо того чтобы с комфортом доехать на лифте? Кроме стучащегося в ушах сердца и громкой одышки, ничего от подобного экстремального времяпрепровождения быть просто не может.
– И за что им только деньги платят? – поминая коммунальщиков недобрым словом, буркнул себе под нос Тополь. – Ладно, Катька на пятом. А кто на девятом, тому как?
– Вот так и ходим, Лёнечка!
Неожиданно из-за поворота лестничного марша, мягко ступая по кафелю войлочными подошвами тапочек, появилась бывшая соседка Тополя, Раиса Павловна Журавлёва. Низенькая, приземистая, чем-то напоминающая круглый плюшевый пуфик на маленьких колёсиках, она слыла бессменным справочным бюро дома и знала о жильцах всё и даже чуточку больше. Побаиваясь языка вездесущей всезнайки, соседи предпочитали не ссориться с Журавлёвой и оказывали ей всяческие знаки уважения, которых, по твёрдому мнению Тополя, она абсолютно не заслуживала.
В те времена, когда он ещё жил с Катей, скверная женщина всегда старалась сунуть свой нос туда, куда её не просили, и эта милая привычка лезть не в своё дело доводила Леонида до белого каления. Не считая нужным пресмыкаться перед этой подколодной змеёй, вечно вынюхивающей и высматривающей то, что её не касалось никоим образом, Тополь не жаловал пожилую женщину, из чего автоматически следует, что та отвечала ему взаимностью.
Предпочитая обойти Журавлёву стороной, Тополь механически убрал руку с букетом за спину и уже направился в обход приземистого пуфика, когда Раиса Павловна, будто чуя лёгкую добычу, широко улыбнулась и загородила своими объёмными формами проход на следующий этаж.
– А что это у тебя в руке, никак цветочки? – Она кивнула за спину Тополя.
– А, это? – он достал гвоздики из-за спины, небрежно поднёс их к носу и сделал шумный вздох. – Это так, между делом. Шёл по улице, дай, думаю, куплю, уж больно они мне приглянулись.
– Н-да? – глаза справочного бюро на добровольных началах сначала широко открылись, затем, внимательно изучив тёмно-красный веник, сузились до щёлочек. – А в подъезд ты к нам забрёл тоже по старой памяти?
– В общем-то, да, – нервно хохотнул Леонид и, желая показать, что никаких дальнейших объяснений он давать не намерен, сделал шаг вперед, но насмерть стоящая на рубежах Журавлёва так просто своего шанса упускать не собиралась.
– Так ты к Катьке, что ли? – для верности уперев руки в крутые бока, чтобы жертва уж точно не смогла просочиться мимо, она склонила голову набок и изучающее оглядела Тополя с головы до ног.
– А ваше какое дело? – Тополь бросил на тумбовидную фигуру неприязненный взгляд.
– А вот грубить, юноша, не стоит, – глазки Журавлёвой холодно сверкнули. – Я же не из пустого любопытства спрашиваю. Если к кому другому – дело одно, а если к Катерине – так поезд-то – тю-тю!
– Что значит тю-тю? – растерялся от неожиданности Тополь.
– А то и значит, что ты опоздал! – чуть ли не мурлыкая от удовольствия, протянула она. – Поезд уже ушёл и рельсы с собой забрал.
– Что за ахинею вы здесь несёте?! Какой поезд? Какие рельсы? А ну-ка, посторонитесь! – Леонид сделал резкий жест рукой, как бы предлагая Журавлёвой освободить проход, но та, буквально сияя от счастья, так нежданно-негаданно свалившегося на её голову, даже не подумала отойти.
– А я гляжу, миленький, ты ничего не знаешь? – с напускной жалостью проговорила она и, глубоко вздохнув, бросила на Леонида полный притворного сочувствия взгляд. – Уехала твоя Катька, уже полгода, как уехала.
– Как это? – от неожиданности лицо Тополя вытянулось.
– А вот так, – Раиса Павловна неспешно сложила руки на своей широкой груди. – После того как ты собрал свои вещички и сиганул из дома, она себе места не находила, всё ждала, когда ты опомнишься и вернёшься. А потом мало-помалу очухалась и взялась за ум.
– Что значит взялась за ум? – изменяя своему принципу не вступать ни в какие переговоры с Журавлёвой, удивлённо спросил Леонид.
– А то и значит, что к ней стал захаживать другой. Свято место пусто не бывает, – длинно протянула Раиса – справочное бюро.
– Другой? Какой ещё другой?! – от мысли, что ему, неотразимому, горячо любимому и единственному, могла найтись замена, да ещё так скоро, Леонид пришёл в состояние полного столбняка. – Что вы такое говорите, Раиса Павловна?
– А ты думал, ты – пупок земли! – язвительно выговорила она, и её губы презрительно скривились. – Тот, что ходил к Катьке, в отличие от тебя, не кобенился, потому что с понятием, вот что я тебе скажу. А с понятием он потому, что иностранец.
– Иностранец?! – выпучил глаза Тополь.
– Да. Хоть и немчура, а понятие имел, – царственно кивнула Журавлёва. – И поздоровается, и дверь придержит, и сумку на этаж поможет донести, да и внешностью вышел – тебе не чета, образине бородатой. Это ты под мышку Катьке дышал, гвоздь погнутый, а тот – видный мужик, красивый.
– И как часто он сюда ходил? – в голосе Тополя звякнули металлические нотки.
– А ты обороты-то сбавь, а не то лопнешь от натуги, – холодно посоветовала она. – Сколько он ходил, разницы нет, а вот до чего доходился, – это я тебе сообщу.
Пересиливая желание вцепиться ненавистной тётке в горло, Тополь скрипнул зубами и сжал руки с такой силой, что ломкие стебли мороженых гвоздик захрустели под прозрачным целлофаном.
– По весне вышла наша Катька за этого Ганса замуж, а в самом начале лета сдала свою квартиру знакомым и уехала за границу. Между прочим те, которые сейчас там живут, люди порядочные и уважительные, в отличие от некоторых… – Журавлёва снова смерила Леонида недобрым взглядом.
Какое-то время Тополь растерянно молчал, с трудом переваривая полученную информацию, но потом его лицо стало постепенно проясняться.
– Что вы мне лапшу на уши вешаете? Никуда Катька уехать не могла! – вдруг категорично выдал он и презрительно ухмыльнулся. – Как же она уедет, когда Оксанка ещё несовершеннолетняя? Кто же выпустит ребёнка за границу без согласия отца, то есть меня? Прежде чем сочинять байку, могли бы поинтересоваться, какие на этот счёт есть законы. Без дочери Катька из страны не уедет, а разрешения на выезд ребёнка я не подписывал, так что нечего трепать мне нервы!
– Ишь ты, распетушился-то как! – Журавлёва бросила на Тополя высокомерный взгляд. – И откуда что берётся! С виду – прыщ, а корчит из себя премьер-министра. Говорю, уехала твоя Катька, значит уехала! А Оксана осталась в Москве, у своей бабки, между прочим, твоей бывшей тёщи. Через два года она закончит школу, получит паспорт, и тогда ты ей больше не указ, – переедет к своим в Германию. А пока суд да дело, Катька с Гансом будут туды-суды мотаться, проведывать их, да бабке деньжат подбрасывать. А девочке Ганс в ихнем университете уже место забронировал, чтобы высшее образование она в Германии получала, а не в России.
– Очень содержательно! – едко выдавил из себя Тополь. – Надеюсь, это всё?
– Почти, – уголок правого века Раисы Павловны дёрнулся. – Только Катька уехала в Германию не пустая.
– Что значит не пустая? – Тополь с недоумением посмотрел на Журавлёву.
– Когда она улетала, то уже на втором месяце беременности была, так что вскорости у твоей бывшей ещё один ребёночек появится. А даст Бог, если хорошо жить будут, то и не один. Немец – он состоятельный, копеек не считает, так что чего бы такому и не родить?
– Действительно, – сквозь зубы бросил Тополь, и по его горлу прокатился тугой ком горячей обиды. – Чего ж не родить, если заплатят?
– Дурак ты, Тополь, и есть дурак, – Раиса Павловна посмотрела на бывшего жильца с нескрываемым презрением. – Давно надо было Катьке тебе под зад коленкой дать да с чемоданом с лестницы спустить, а она, глупая, ещё убивалась по такому барахлу, как ты. Да она теперь заживёт королевной, а ты сдохнешь где-нибудь у помойного ведра вместе с тараканами.
– Удавить тебя, что ли? – задумчиво проговорил Тополь.
– Руки коротки, – сладко улыбнулась она. – Ты бы шёл отсюда, родимый, пока я в милицию не позвонила да не рассказала, о чём ты тут мечтаешь. А к дочке-то не пойдёшь? – Журавлёва бросила взгляд на поникшие цветы.
– На кой чёрт она мне сдалась, если Катька с другим любовь крутит? – Леонид посмотрел на то, что осталось от гвоздик, и перевёл взгляд на Журавлёву.
– Что, зря купил? – Раиса Павловна кивнула на завядший букет.
На какой-то миг у Леонида возникло чисто интуитивное желание протянуть его старой грымзе, благо всё равно он ни на что не годился, но в последний миг опомнился:
– Почему же зря? Ничего не зря, баб на свете много, кому-нибудь да сгодится.
Отступив на шаг, он с удивлением подумал о своём внезапном порыве, взявшемся неизвестно откуда, и решил, что лучше уж он выбросит этот веник в мусорное ведро, чем отдаст этой мымре, тем более что за цветы уплачены хоть и малые, но всё-таки деньги, тратить которые на эту гадюку он вовсе не собирался.
– А ты бы бороду-то побрил, – глядя в бледное, растерянное лицо Тополя, ухмыльнулась Журавлёва. – А то от тебя скоро на улице начнут шарахаться, пугало ты огородное!
– Да провались ты пропадом! – сверкнув глазами, Тополь бросил измученные цветы на пол и несколько раз с силой ударил по ним каблуком зимнего ботинка. – Провалитесь вы все! – сорвался он на крик, и, резко развернувшись, громко затопал по ступеням вниз.
* * *
– Ну что, поговорим? – выйдя из темноты, Семён преградил дорогу вмиг изменившейся в лице Ирине.
– Ой, как ты меня напугал, Сёмка! – она шумно выдохнула и, приложив руку к груди, с облегчением посмотрела на Тополя. – Я уже подумала, что кто-то поджидает меня у подъезда с дурными намерениями. Ты в следующий раз хоть предупреждай, а то так можно до смерти перепугаться, темно же!
– А кто тебе сказал, что у меня хорошие намерения? – с угрозой процедил сквозь зубы парень.
– Семён, зачем так шутить? – Ирина натянуто улыбнулась. – Мне не нравится, когда ты говоришь со мной таким тоном.
– А ты другого не заслуживаешь, дрянь! – он сделал шаг вперёд, и, подойдя к девушке совсем близко, с ненавистью посмотрел ей в лицо. – Ты думаешь, что умнее всех?
– Ты о чём? – Ира наивно хлопнула накрашенными ресницами.
– Значит, не понимаешь?
– Не понимаю…
– Сейчас поймёшь, – Семён резко выбросил руку вперёд и, ухватив длинный вязаный шарф девушки за узел, с силой притянул Ирину к себе.
– Что ты делаешь? – испуганно пробормотала она и, пытаясь освободиться, вцепилась в руку Семёна, но варежка тут же соскользнула с кожаной перчатки Тополя.
– Что, запрыгала душонка? – не скрывая своей радости, зло сверкнул он глазами. – Рыльце-то в пушку?
– Ты сошёл с ума, отпусти меня сейчас же, а то я закричу на весь двор! – дрожа от страха, пригрозила она и с надеждой оглянулась по сторонам, но вокруг было абсолютно пусто.
– Только попробуй, придушу! – прохрипел Семён и, презрительно скривившись, начал поворачивать узел шарфа по часовой стрелке.
– Мне больно!
Испугавшись зверского выражения лица Семёна, Ирина попыталась оторвать его пальцы от вязаной полоски на шее, но он, наслаждаясь её страхом, только сильнее затягивал узел.
– Убери свои ручонки, дурочка, а то и впрямь удавлю, – почти не разжимая губ, прошептал он, и Ирине ничего не оставалось, как подчиниться его желанию. – Больно ей! Подумаешь, больно! Ничего, потерпишь, мне не то пришлось из-за тебя вытерпеть! Значит, решила меня проучить, да? Так кто тебя научил подкинуть мне наркоту, Юрка?
– Он здесь ни при чём!
– А кто при чём? Лучше скажи по-хорошему, а не то я из тебя все мозги вытрясу!
– Сёмка! Прекрати! – от страха глаза Ирины наполнились слезами.
– Я тебя спрашиваю, кто всё это придумал? – не обращая на умоляющий тон девушки никакого внимания, безжалостно продолжал затягивать узел Тополь.
– Сёмочка, пожалуйста, миленький, ну, не надо, я прошу тебя! Я тебя очень прошу! – жалобно зачастила Ирина и молитвенно сложила перед собой руки.
Глядя на её трясущиеся губы, Семён испытал чувство отвращения. Скривившись, он с презрением смотрел на блеющую, словно овца, Ирку, и ощущал, как к самому горлу поднимается кислый спазм тошноты. Когда она подводила его под статью, её смазливая мордочка просто светилась от счастья, а в её трусливой душонке даже не шевельнулось мысли, что она совершает подлость. Наоборот, уверенная в своей безнаказанности, она радовалась, глядя на то, какой оборот принимает задуманная ею пакость, и, если бы не мать, были бы у него сейчас небо в клеточку и друзья в полосочку.
– Сёма, проси меня о чём хочешь, только ничего не спрашивай. Если они узнают, что я их выдала, они меня убью-ют! – протянула последнее слово Ирина и, шмыгнув носом, громко всхлипнула.
– Говоришь, о чём хочешь? – глаза Тополя нехорошо сверкнули.
– Правда-правда, – сквозь слёзы улыбнулась она. – Ты только скажи, а я всё сделаю.
– Да что ты… – приподняв бровь, криво усмехнулся он. – А если я велю тебе выброситься из окна, тоже сделаешь?
– Не надо, Семён… – по щеке Ирины покатилась крупная слезинка, и она торопливо смахнула её шерстяной варежкой. – Хочешь, я останусь у тебя сегодня на всю ночь? Хочешь? – она просительно заглянула ему в глаза.
– Ты меня не интересуешь, – жёстко обрубил он.
– А что тебя интересует? – стараясь справиться со страхом, но всё ещё дрожа всем телом, прерывисто проговорила она.
– Деньги.
– Деньги?.. Сколько?
– Две тысячи, которые пришлось выложить матери, плюс тысячу за моральный ущерб мне лично, – членораздельно проговорил он. – Конечно, в зелёных, ты же понимаешь?
– Три штуки баксов? Где я их возьму? – плечи Ирины опустились.
– А вот это – не моё дело. Займи, укради – мне всё равно, – хмыкнул Семён. – За развлечения нужно платить, моя милая, и чем интереснее развлекуха, тем больше цена.
– Когда? – упавшим голосом спросила она.
– Завтра. Здесь и в это же время.
– Ты что, обалдел? Я же не наберу за сутки такую уйму деньжищ! – ахнула Ира.
– Если не захочешь остаться без башки, наберёшь. Только не вздумай организовать мне ещё какую-нибудь подлянку, а не то я тебя из-под земли достану. Всё поняла? До завтра, любовь моя!
Семён резко оттолкнул от себя заплаканную девушку и, круто повернувшись, быстро растворился в темноте.
* * *
– Ты как, живой? – перешагнув через порог квартиры, Черемисин ослепительно улыбнулся и протянул приятелю бутылку полусухого шампанского. – Нина с ребятами поехала к тёще: ну, там, подарки, туда-сюда, сам же понимаешь, Новый год! А я увильнул.
– И как это тебя Нина отпустила? – искренне радуясь приходу друга, Тополь закрыл за ним дверь и кивнул на тумбочку под вешалкой. – Тапки там, доставай! Вот не ждал не гадал, что ты сегодня объявишься.
– Я что, нарушил какие-то планы? А где твоя борода? – Черемисин нерешительно взглянул на Леонида, выглядевшего без густой чёрной бороды несколько непривычно. – Если так, ты только скажи, и я…
– Да какие там планы! – Словно боясь, что Александр может передумать и исчезнуть из его квартиры так же быстро и неожиданно, как появился, Леонид ухватил Александра за рукав свитера и, смеясь, провёл рукой по своему бритому подбородку.
– Нет, если к тебе должен кто-то прийти… – снова начал Черемисин.
– Сашок, заканчивай валять дурака и проходи на кухню! – перебил Леонид. – Какие гости могут быть первого января?
– Те же, которые и тридцать первого, – логично предположил Александр. – Вы же не могли изничтожить всё под ноль? Что-то же должно было остаться? Кстати, как ты Новый год-то встретил, весело?
– Веселее не бывает, – с раздражением бросил Тополь.
– А что так пессимистично? – Черемисин зашёл в ванную и начал мыть руки.
– Такого Нового года у меня ещё не было никогда! – застыв в обнимку с бутылкой шампанского в дверях ванной, Тополь шумно вздохнул. – Санька, ты не поверишь! Впервые чуть ли не за пятьдесят лет я встречал Новый год в полном одиночестве.
