Текст книги "Иллюзия любви. Сломанные крылья"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Это ещё что за новости? – ошарашенно произнёс Тополь и растерянно провёл пальцем по железному контуру нового замка. На всякий случай, чтобы убедиться, что он не ошибся квартирой, Леонид поднял глаза и сверился с номером. – Всё правильно. Сорок пятая. Что за чёрт?! – с досадой прошептал он. – Что за дикие игры?
Оторвав взгляд от замка, неизвестно каким образом оказавшегося в его двери, Тополь с раздражением фыркнул и задумался. Сам по себе замок появиться не мог. Для того чтобы он оказался в двери, требовалось не только приобрести его в магазине, но ещё и врезать. Исходя из того, что ключи имелись только у него и у Насти, никаких дополнительных расчётов не требовалось: неприятная выходка – дело её рук. Зачем ей потребовалось вставлять новый замок, если оба старых функционировали нормально, было неясно.
Допустить, что третий замок Настя поставила из-за боязни находиться в доме одной, конечно, можно, но с очень большой натяжкой. Во-первых, никогда никаких страхов относительно темноты, замкнутого пространства и тому подобных глупостей она не испытывала, а во-вторых, что два замка, что три – разницы никакой. Если бы кто-то задумал попасть к ним в дом, то понаставь запоры хоть по всему периметру двери, это бы не спасло.
Мысль о том, что Настя не желала впускать в дом не каких-то там посторонних людей, а именно его, Леонида Семёновича Тополя, промелькнула у него в голове всего на секунду и тут же исчезла. Непосредственным хозяином квартиры являлся он, а эта свистушка находилась здесь если не из милости, то уж по крайней мере на птичьих правах, а значит, подобная мысль просто не могла прийти ей в голову.
Не зная, на чём остановиться, Леонид ещё несколько минут потоптался у дверей, а потом, по-хозяйски закрыв оба старых замка, стал спускаться вниз. Ждать появления Насти можно очень долго. Если она отправилась гулять с Катериной, то сидеть на этаже можно и час, и два, и три, а если ей в голову пришла благая мысль навестить свою мамочку, то бесполезное времяпрепровождение в подъезде могло и вовсе затянуться до самого вечера.
Конечно, визит жены к Марине Дмитриевне являлся событием маловероятным, хотя бы уже по причине того, что мать и дочь относились друг к другу с большой прохладцей, но от одиночества и тоски люди способны на самые непредсказуемые вещи, так что исключать такую возможность полностью тоже нельзя. Измучившись и настрадавшись за месяц, жена волей-неволей должна была прикусить язык и стать мягче и покладистей, так что благодаря воспитательной работе, проведённой им с Настей, в отношениях женщин тоже могли произойти какие-то позитивные сдвиги.
Тополь вышел на улицу и закурил. Сидеть и ждать неизвестно чего, конечно, не имело никакого смысла, но мотаться по городу с чемоданом тоже резона не было. Заниматься самоистязанием только потому, что безалаберная девчонка понаставила в его собственной квартире кучу замков, Леонид не собирался. По большому счёту, в том, что он оказался за дверью своего жилища, на двадцатипятиградусной августовской жаре, с огромным чемоданом в руках, виновата только Настя, и больше никто. Поскольку её самой в данный момент в зоне видимости не оказалось и излить своё негодование было не на кого, Тополь принял вполне разумное и, что самое главное, справедливое решение – грехи единственной доченьки должна замаливать её мама.
Особенно тёплых отношений между тёщей и зятем никогда не наблюдалось, и рассчитывать на помпезный приём со стороны Марины Дмитриевны не приходилось, но он являлся мужем её дочери, а потому соблюсти элементарные рамки приличия она просто обязана. Конечно, красную икру на бутерброд теща для него намазывать не станет, но любое из приготовленных ею блюд всё равно в сто раз лучше, чем купленный в ближайшем магазине полуфабрикат.
Проголосовав, Леонид остановил первый попавшийся «жигуль» и, запихнув вещи в багажник, с удовольствием развалился на пассажирском сиденье, приоткрыв ветровик. Конечно, учитывая состояние его кошелька, брать машину – верх расточительности, но экономить на себе он не собирался. Почему из-за бестолковости Насти он должен изматывать себя долгой ездой в тряском автобусе, вместо того чтобы ехать с комфортом? В конце концов, семейный бюджет – общее дело, и, если по вине этой маленькой дурочки ему пришлось потратиться больше, чем следует, экономить нужно на ней, а не на нём.
Окна третьего этажа, где жила тёща, были приоткрыты, из чего следовало, что хозяйка квартиры дома. Похвалив себя за сообразительность, Тополь хлопнул дверцей машины, взял свои вещи и направился к подъезду. Несмотря на сильную жару, отсутствием аппетита он не страдал и поэтому с удовольствием предвкушал момент, когда перед ним на столе появится тарелка горячих наваристых щей, или украинского борща, или чего-нибудь ещё столь же вкусного и замечательного.
Подъём на третий этаж с тяжёлым чемоданом дался Леониду непросто и, в который раз мысленно обрушивая на Настину голову всевозможные упрёки и проклятия, он подумал, что свалял дурака, не оставив вещи кому-нибудь из соседей. Остановившись возле знакомой двери, Тополь немного постоял и, восстановив сбившееся дыхание, нажал кнопку дверного звонка, тут же разлившегося соловьиной трелью.
Первые полминуты было тихо. Потом за дверью раздались негромкие шаги, и Леонид с облегчением выдохнул. Приехать в пустую квартиру было бы обидно вдвойне, потому что подоконник в подъезде тёщи оказался таким же грязным, как и в его собственном, и ещё потому, что деньги, отданные таксисту, совсем не лишние.
– Кто там? – на мгновение в дверном глазке промелькнула какая-то тень.
– Марина Дмитриевна, это я, Леонид Семёнович, – Тополь едва заметно усмехнулся и подумал, что только женщине может прийти в голову спросить, кто стоит за дверью, после того как она разглядела пришедшего в глазок.
– Леонид Семёнович? Здравствуйте. Чем обязана? – приоткрыв дверь, Марина Дмитриевна равнодушно взглянула на тощую фигуру зятя.
– Вот… заехал, так сказать, в гости… – скованно проговорил Леонид, натянуто улыбаясь и судорожно пытаясь сообразить, отчего при его появлении дверь не распахнулась настежь, а открылась всего лишь на треть. – Представляете, приехал домой – Настюшки нет, а в дверях какой-то новый замок. Вот я и решил – к вам. Не выгоните?
Выдавливая из себя улыбку, Тополь старался выглядеть естественным, но странное поведение тёщи его озадачивало всё больше и больше. Сказать, чтобы Марина Дмитриевна была женщиной нетактичной, он не мог, но воспитанный человек не стал бы держать гостя столь долгое время в дверях, а как минимум предложил бы ему войти в дом.
Не удостаивая зятя ответом, Марина Дмитриевна оценивающе смотрела на худую загорелую фигуру Леонида и молчала, а тот, переминаясь с ноги на ногу, никак не мог взять в толк, что происходит.
Высокая, статная, с зеленовато-сероватыми глазами, Марина Дмитриевна Гришина была по-настоящему красивой женщиной, и в свои сорок пять выглядела почти безукоризненно. Рядом с щуплым Тополем она казалась особенно яркой и выразительной, и под её холодным, спокойным взглядом Леониду с каждой секундой становилось всё более не по себе.
– Марина Дмитриевна, что-то не так? – оглянувшись, будто ища причину неудовольствия тёщи у себя за спиной, Тополь растерянно улыбнулся. – Может, я не вовремя? Может, у вас гости? Так вы скажите… – неожиданно Леонид почувствовал, как, сворачиваясь в узел, тяжело шевельнулся его желудок и по всему телу пробежала волна дурного предчувствия. – У вас что-то случилось? Почему вы не приглашаете меня войти в дом?
– Потому что не считаю нужным.
– Как мне вас понимать? – став непослушно тяжёлым, язык Леонида буквально прилип к пересохшему нёбу.
– Понимайте как хотите, меня это нисколько не интересует, – голос Марины Дмитриевны был абсолютно спокоен, и от этого ледяного спокойствия по спине Тополя побежали маленькие торопливые мурашки.
Не зная, что ответить, Леонид словно прирос к полу и, глядя во все глаза на странную женщину, обращавшуюся с ним до крайности бесцеремонно, приоткрыл рот.
– По какой причине вы разговариваете со мной подобным образом? – сдавленно произнёс он. – Если бы я мог предполагать, что мне будет оказан подобный приём, моей ноги не было бы в вашем доме!
– Так в чём же дело? Теперь вы об этом знаете, – пожала она плечами. – Берите чемодан в руку и начинайте исправлять свою ошибку. Вас никто не держит. Выход там.
– Да что за чёрт, в конце-то концов! – внезапно к лицу Леонида прилила краска. – Вы можете мне объяснить, что происходит?! Что за комедию вы тут разыгрываете?! Я устал, я хочу есть…
– Простите, Леонид Семёнович, но ваши физиологические нужды нас с Анастасией больше не интересуют.
– Почему вы говорите от лица моей жены?! – возмутился Тополь. – Учтите, когда Настя вернётся домой, я вынужден буду рассказать ей обо всём произошедшем, и я уверен…
– Не стоит так нервничать, Леонид Семёнович, – красивые губы Гришиной тронула едва заметная улыбка. – Во-первых, Настя прекрасно знает о нашем сегодняшнем разговоре…
– Откуда? – сверкнул глазами Тополь и тут же краем глаза увидел, как в прихожей мелькнула чья-то тень. – Она здесь? Она у вас?
– А во-вторых, – не обращая на реплики зятя никакого внимания, продолжила Марина Дмитриевна, – моя дочь больше не вернётся в ваш дом никогда.
– Как это?
– Очень просто. Две недели назад она подала документы на развод.
– На какой ещё развод?! – побагровел Тополь. – Где моя жена?! Я хочу её видеть! Я имею на это право!
– На что вы имеете право, а на что – нет, разберётся суд, – бесстрастно ответила Гришина. – Моя дочь не желает вас больше видеть. Вы ей противны.
– Пусть она скажет мне это в лицо! – взвился Тополь.
– Я не хочу тебя больше видеть. Никогда, – бледная, с расширенными от волнения зрачками, Настя возникла из-за спины матери совершенно неожиданно. – Вот твои ключи. Верхний замок заедает, я поставила другой. Забирай их и уходи, чтобы мои глаза тебя больше не видели.
– Ты отдаёшь себе отчёт в том, что делаешь? – жёстко проговорил Тополь. – А что будет, если ты потом спохватишься, но будет поздно? Я не из тех мужчин, кого можно вернуть слезами и уговорами. Если я отрезаю, то делаю это один раз и навсегда.
– Тебя никто не собирается возвращать. У меня было достаточно времени на раздумья. Живи как знаешь, Лёня, – бесцветно проговорила Настя. – Между нами всё кончено.
– Но почему? Почему?! – возглас Тополя ударился о каменные пролёты лестницы и разлетелся по ней гулким эхом.
– Потому что я тебя больше не люблю.
– И куда же делась… твоя любовь?
– Ты умеешь любить только одного себя. Я устала отдавать, не получая ничего взамен. Уходи, – тихо уронила Настя, и дверь перед носом Тополя медленно закрылась.
Криво усмехнувшись, Леонид сжал в руке связку ключей и почувствовал, как острые зубчики врезаются ему в кожу. Сочувственно прислушиваясь к жалобным стенаниям своего голодного желудка, Тополь со злостью уставился на дверь. Эта ничтожная пустышка Настя, прячущаяся за спину своей мамочки, оказалась ничуть не лучше всех остальных. Так и не поняв и не оценив его души, она совершила великую глупость, самую большую глупость в своей жизни, о которой она ещё пожалеет, и не раз.
* * *
«Бравый лоцман» был не самым роскошным заведением в Москве, но как-то так сложилось, что ещё со времён студенчества Леонид и Александр привыкли время от времени захаживать сюда, выпивать по кружечке ароматного пива, закусывать его фирменными чесночными сухариками и делиться друг с другом наболевшим.
За два десятка лет своего существования «Бравый лоцман» изменился мало. Несколько раз он переименовывался, становясь то «Бочкой», то «Чёрной каракатицей», то чем-то там ещё, но, кроме новой вывески в старой уютной кафешке не изменялось почти ничего. Как и двадцать лет назад, в полутёмном зальчике с низкими сводами стояли небольшие квадратные столики с фонариками-бра, накрепко прикрученными к стенам. Сами стены были выложены грубым серым кирпичом, но не настоящим, а бутафорским. Выступая над поверхностью на несколько сантиметров, кирпичики создавали эффект незаконченной отделки помещения, резко контрастирующей с морёной под дуб мебелью.
Почему кафе носило экзотическое морское название, было неясно. Ни одна деталь интерьера не напоминала посетителям ни о море, ни о какой-либо воде вообще, разве что громоздкий аквариум у дальней стены со множеством пёстрых рыбок да коротенькие бело-голубые фартучки молоденьких девушек-официанток, обслуживающих посетителей в зале.
Народу в «Лоцмане» обычно собиралось немного – неказистая вывеска над входом не способствовала увеличению потока клиентов, – но по какой-то неизвестной причине руководство не спешило изменять имидж заведения. Радушно встречая своих завсегдатаев, кафе не предпринимало никаких, по крайней мере видимых, усилий для того, чтобы дневная выручка существенно увеличилась.
Сложно сказать, отчего это происходило, может, от нежелания вкладывать дополнительные средства в ремонт и рекламу. Поговаривали, что по ночам в «Лоцмане» собирается совершенно другой контингент и готовятся совершенно иные блюда, а доход от этих ночных гулянок перекрывает все мыслимые и немыслимые дневные убытки. Но конечно же, никто с точностью не мог сказать, так ли это на самом деле.
Откровенно говоря, Александру и Леониду не было никакого дела, что творится в «Лоцмане» по ночам и что думает об этом окрестное население. Изредка пересекаясь за столиком любимой кафешки, они получали удовольствие от общения друг с другом, от слегка разбавленного пенного пива и от той атмосферы, которая, пусть и частично, возвращала их во времена дивной студенческой бесшабашности, когда любое море казалось по колено и любая беда, разделённая надвое, становилась простой неприятностью.
Ожидая, пока пенная шапка понемногу осядет, Леонид медленно поворачивал кружку против часовой стрелки и задумчиво кусал губы. Несмотря на кажущееся внешнее безразличие и даже лёгкость, с которыми он перенёс внезапный разрыв с Настей, чувствовал он себя просто отвратительно. Ощущение того, что какая-то соплюшка посмела вытереть об него ноги, было невыносимым. Ущемлённое самолюбие, умноженное на эффект полной неожиданности, буквально придавливало его к земле и наполняло всё его существо горячей терпкой обидой.
– Значит, Настя тоже дала тебе от ворот поворот? – Александр поднёс кружку ко рту, с удовольствием сделал несколько крупных глотков и вопросительно посмотрел на друга.
– Мне-то что? – пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, картинно повёл плечами Тополь, и уголки его губ опустились. – Кому эта дурочка сделала хуже? Только себе. Повиснуть на шее у матери с грудным ребёнком на руках – та ещё перспективка.
– Значит, всё-таки довоспитывался, – не обращая внимания на внешнюю браваду Леонида, подытожил Александр.
– Ты думаешь что, я очень расстроился? – скривился Тополь. – Да нужна она мне сто лет! Она думает, у матери ей будет лучше. Как же, лучше! Ха! – язвительно хмыкнул он. – Наивная дурочка! Да я уверен, что уже через пару недель она станет проситься обратно, только вот незадача, мне-то она уже не нужна.
– А если не будет?
– Куда ей деться? – Тополь посмотрел на пенную шапку, никак не желающую оседать вниз. – Никуда она не денется, прибежит как миленькая. А если даже и не прибежит – так и чёрт с ней, мне на неё начхать.
– А на дочку? – медленно выговорил Черемисин. – На дочку тебе тоже «начхать»?
– А при чём здесь Катька? – недовольно произнёс Тополь. – То, что произошло вчера, – дело взрослых. Катька ещё клоп. Вот подрастёт, тогда я ей всё объясню.
– А другим своим детям… – Черемисин бросил на Тополя тяжёлый взгляд. – Им ты тоже что-то будешь объяснять? Или обойдёшься без этого?
– Я не понимаю… – Леонид попытался улыбнуться, но губы дрогнули и, сложившись жалкой подковкой, обиженно опустились вниз. – Я не понимаю, что ты всем этим хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что ты уже наломал столько дров, что одной жизни на объяснения тебе может не хватить, – Черемисин взял чесночную гренку и неторопливо отправил её в рот. – Тебе скоро пятьдесят, Лёнька, а у тебя ни кола ни двора, одни руины. Ты не боишься?
– А чего я должен бояться? – искренне удивился Тополь.
– Своей совести.
– Совести?! – Леонид округлил глаза и в недоумении уставился на друга. – В каком смысле?
– Ты знаешь, Лёнь, чем старше я становлюсь, тем отчётливее понимаю, что самый страшный суд – не людской, а свой собственный. В нашем мире всё уравновешено и всего поровну, и добра и зла. И чем больше ты отдаёшь в мир того же зла, тем больнее оно потом ударит по тебе самому. Скажи, Лёнь, тебе никогда не хотелось переписать свою жизнь заново?
– Заново? Странные тебе приходят в голову мысли. Странные и ненужные. Зачем копаться в том, что всё равно переиначить не получится?
– А если бы вдруг?..
– Что ты от меня хочешь услышать? – синие глаза Тополя ярко блеснули. – Шурик, мне незачем ковыряться во всей этой ерундистике, забивая свою голову чем попало. Если ты давишь на сознательность, то напрасно. Мне не в чем раскаиваться и не в чем себя обвинять. Удивительная у тебя привычка – всё выворачивать наизнанку. Между прочим, если ты забыл, – пострадавшая сторона я! – с нажимом проговорил Тополь. – Три дня назад со мной скверно поступила женщина, к которой я питал определённые чувства. Вчера меня выставила на посмешище какая-то соплюшка, девчонка, годящаяся мне чуть ли не во внучки. У меня чёрная полоса, понимаешь ты это или нет? – Тополь развёл руками и на какой-то миг застыл в неподвижности. – Мне тошно, противно, обидно и гадко. Мне гадко настолько, что меня всего трясёт, а ты, вместо того чтобы посочувствовать, несёшь всякую ахинею! – насупившись, Тополь схватил тяжёлую литровую кружку и, часто дёргая выпирающим кадыком и громко сглатывая, осушил её до самого дна.
– Лёнь, ты на меня не обижайся, но в том, что с тобой произошло, ты виноват сам, – опуская глаза и явно чувствуя себя не в своей тарелке, тихо проговорил Черемисин.
– Чего-чего? – не поверил своим ушам Тополь.
– Ты уж меня прости. То, что я сейчас сказал, тебе наверняка не понравилось, но на то она и дружба, чтобы говорить друг другу правду, верно?
– Оп-па! – наклонив голову к плечу, Тополь ошарашенно уставился на Александра. – Что я слышу?
– Не принимай мои слова в штыки, – Черемисин коснулся его запястья, но Тополь демонстративно отдёрнул руку. – Лёнь, мы с тобой дружим уже почти тридцать лет, и я имею право на то, чтобы говорить прямо, без лишних церемоний. Твоя беда в том, что ты умеешь любить только самого себя.
– Как-как ты сказал?! – дёрнулся Тополь, до глубины души поражённый тем, что Александр произнёс те самые слова, которые вчера бросила ему в лицо Настя.
– Ты не способен отдавать, Лёня, ты способен только брать, поэтому ты никому не будешь нужен, – с напряжением произнёс Александр.
– А вот это мы ещё посмотрим! – с вызовом выдохнул Тополь. – Да, две моих карты из пяти оказались битыми, но три ещё я не разыграл, так что рано ставить на мне крест и говорить, что всё пропало. Пока человек жив, у него всегда есть хотя бы один шанс, пусть призрачный, пусть крохотный, но есть, и не в моих правилах признавать себя побеждённым, пока партия ещё не окончена.
* * *
– Сём, ты на мне женишься? – похолодев от собственной смелости, Ирина нерешительно подняла на Семёна глаза и, ожидая его ответа, затаила дыхание.
Вопрос о свадьбе давно крутился у неё на языке, но спросить у Тополя напрямую, женится он на ней или нет, Ире было как-то неловко. С детства воспитанная на том, что инициатива должна проявляться исключительно со стороны мужчины, она одновременно и ждала этих волшебных слов, и боялась, что, когда они будут произнесены, она растеряется настолько, что не сумеет справиться с волнением и сделает что-нибудь не так.
Наивно полагая, что полгода общения – достаточный срок для того, чтобы проверить свои чувства, она была практически уверена в том, что Семён приурочит долгожданное объяснение к Новому году. Бой курантов, шампанское, разноцветные дожди и запах настоящей хвои – картинка её маленького счастья казалась настолько реальной и осязаемой, что она могла бы в красках описать каждую деталь этой волшебной ночи.
Но тридцать первое декабря плавно перетекло в первое января, а потом во второе и в третье, но никаких изменений в её жизни отчего-то не наступало. Мелькая страничками календаря, время быстро отсчитывало дни, а Семён всё молчал, то ли предпочитая не ускорять событий, то ли вовсе не думая о том, что для Иры являлось важнее всего на свете. Нежно глядя ей в глаза, он говорил о своей огромной, как земной шар, и светлой, как солнце, любви, и, тая в его руках мягкой свечой, Ирина продолжала ждать и надеяться, надеяться и ждать.
Разбрызгав молодые соки, на деревьях уже давно лопнули почки, и, гоня на Москву сухие ветры, в город пришло долгожданное лето. Время бесшумно пересыпало золотой песок коротеньких дней с одной тарелочки весов на другую, с каждым новым мгновением забирая с собой крохотную частичку несбывшихся надежд и ожиданий. Боязнь навсегда потерять Семёна боролась в душе Ирины с тяжким грузом неизвестности, давящим на её плечи всё сильнее и сильнее.
Жаркое лето девяносто шестого осталось позади, и на порог, щедро разбрасывая по земле разноцветные заплаты осенних листьев, постучалась золотая осень, когда, не выдержав бесконечной пытки неизвестностью, Ирина решилась заговорить первой.
– Ты на мне женишься, Сём?
Ухнув куда-то вниз, сердце Ирины забилось часто-часто, и от осознания совершения чего-то постыдного и недозволенного по всему её телу пробежал предательский холодок липкого страха.
– Иришк, какие женилки, нам с тобой всего по девятнадцать, – Семён отстранил от себя девушку и ласково заглянул ей в глаза. – Скажи, малыш, чего это тебе вдруг пришло в голову говорить о таких глупостях?
– Разве это глупости? – внимательно следя за выражением лица Семёна, прерывающимся голосом проговорила она.
– А разве нет? – Тополь отодвинулся от Ирины и положил лёгкую подушечку-думку, лежащую в уголке дивана, к себе на колени. – Скажи, котёнок, зачем пороть горячку? Разве девятнадцать – это время ставить на себе и своём будущем крест?
– Почему же женитьба – это непременно крест? – растерянно произнесла Ира. – Если люди любят друг друга, то почему бы им не быть вместе?
– А почему бы людям не любить друг друга безо всякой свадьбы? Неужели ты думаешь, что колечко на пальчике – это гарантия любви?
– Колечко на пальчике – это семья, это дети, это всё совсем по-другому, понимаешь? – Ира проникновенно посмотрела на Тополя.
– Зачем тебе в двадцать лет дети? – глаза Семёна широко раскрылись. – Я тебя не понимаю, честное слово! Мы с тобой только начинаем жить. Впереди так много интересного, а ты стремишься нацепить себе на шею ярмо и поскорее погрязнуть в домашней рутине. Зачем торопиться копать себе могилу?
– Могилу? – неожиданно горло Иры сжалось, и во рту появился тошнотворно-кислый привкус. – Спасибо, что сказал…
– Прекрати цепляться к словам, я же образно, – дёрнул плечом Семён, и по его резкому тону Ира поняла, что он недоволен.
– Сёма, милый, не сердись, я нисколько не хотела тебя обидеть, – испуганно проговорила она и с тревогой посмотрела в нахмуренное лицо Тополя. – Ты же знаешь, как я тебя люблю и как дорожу нашими отношениями.
– Тогда в чём дело? – Семён бросил на неё холодный взгляд, и от этого чужого, колючего взгляда сердце Иры больно заныло. – Зачем тебе нужно обязательно всё испортить? Неужели ты считаешь, что, насильно связав мужчину какими-то обязательствами, ты получишь страховку на будущее?
– Но ты же сам говорил, что ты меня любишь… – сердце девушки бешено колотилось в груди.
Худенькая, с медно-рыжими волосами и ярко-зелёными глазами, Ирина была похожа на перепуганного воробья, вжавшего голову в перья и надеющегося, что страшная гроза каким-то волшебным образом пройдёт мимо него. Отчаянно краснея, она умоляюще смотрела на Семёна, и в самой глубине её глаз плескался еле сдерживаемый страх.
– Я когда-нибудь обещал на тебе жениться? – скулы Тополя нервно дёрнулись.
– Жениться – нет… – уже сожалея, что завела этот неприятный разговор, заметно сникла Ирина. – Но я думала…
– Ты думала, что я буду настолько глуп, что безропотно позволю тебе захомутать меня? – ласково подсказал Тополь.
– Семён, ты всё не так понял! – чувствуя, что трещина между ними с каждой секундой становится всё шире, с отчаянием проговорила Ирина. – Никто не собирался ограничивать твоей свободы. Я же не прошу тебя жениться на мне сейчас.
– Что-то я тебя не пойму, – Семён бросил на девушку подозрительный взгляд. – То ты заводишь разговор о свадьбе, чуть ли не в срочном порядке требуя предоставить тебе какие-то гарантии, то говоришь, что не собираешься тащить меня в загс насильно. Ты уж определись, пожалуйста, и остановись на чём-нибудь одном.
– Сёмочка, послушай… – не зная, с какой стороны лучше подступиться к сложному вопросу, Ирина на миг замялась и рассеянно провела по лбу кончиками ледяных пальцев. – Мы с тобой знакомы уже больше года, и… отношения, которые сложились между нами, позволяли мне надеяться, что когда-нибудь… в будущем… мы станем ещё ближе…
– Если отбросить лирику, то, по-твоему, мужчина должен жить по принципу: взял за руку – женись, так, что ли? – подытожил Семён. – Давай начистоту: тебя никто не заставлял, как ты говоришь, вступать со мной в определённые отношения, никто не соблазнял и не обманывал, разве не так?
– Так.
– Тогда в чём дело? – брови Семёна недовольно сошлись на переносице. – Я никогда не давал тебе никаких обещаний, и мне непонятно, на основании чего ты возомнила, будто в угоду твоим желаниям я готов поступиться своими принципами. Я не хочу жениться и ломать свою жизнь в девятнадцать лет. По большому счёту я ещё даже не начинал жить, а ты уже хочешь, чтобы я связал себя какими-то обязательствами.
– Почему ты всегда думаешь только о себе? – слова вылетели у Ирины неожиданно даже для неё самой.
– А почему я не должен о себе думать? – искренне удивился Тополь. – Каждый человек ищет, где ему лучше, это же естественно.
– Сём, я так больше не могу, – потерянно прошептала Ира, и её зелёные глаза наполнились слезами. – Иногда мне кажется, что ты меня действительно любишь, а иногда – что я для тебя значу не больше, чем эта подушка, – она кивнула на думку и с силой закусила губу. – Я устала от бесконечного ожидания, от неизвестности, от того, что ты можешь пропадать неделями, не давая о себе знать даже телефонным звонком, а потом вдруг свалиться как снег на голову и вести себя так, будто ничего не произошло.
– Ты постоянно хочешь очертить круг, за грань которого мне нельзя выходить. Но это же дикость! – возмутился Семён. – Ирочка, кто ты такая, чтобы я плясал под твою дудку и давал тебе отчёт, где и с кем я нахожусь?
– Я истратила на тебя целый год своей жизни! – с обидой бросила она.
– Я тебя об этом не просил, так что теперь нечего искать крайнего, – спокойно парировал Семён.
– Ты бесчувственный эгоист, Тополь! – Ирина тряхнула своими короткими медно-рыжими кудряшками. – Тебе всё равно, что происходит с другими людьми, ты думаешь только о себе и чувствуешь только свою боль, чужая боль тебя не интересует, потому что ты толстокожий! – крикнула она.
– Если тебе нужно, чтобы кто-то облегчал твои страдания, ищи себе медбрата, а не юриста, – не остался в долгу Семён. – Я к тебе в няньки не нанимался. Ты ещё не жена, а уже устраиваешь мне такие сцены, будто у нас за плечами двадцать лет семейной жизни! Какого чёрта ты ошивалась около меня целый год, если я настолько плох, как ты говоришь?! – Тополь зло полыхнул глазами. – Сначала ты сама навязываешься на мою шею, а теперь пытаешься доказать, что я твой должник. Я тебе ничего не должен и ничем не обязан. Не нравится – вперёд, скатертью дорога! – неожиданно он вскочил на ноги, схватил Ирину за запястье и, рывком стащив её с дивана, подтолкнул по направлению к дверям. – Катись. Мне твои истерики здесь ни к чему!
– Ты меня… прогоняешь? – с ужасом прошептала Ирина.
– Нет. Даю время подумать, – сухо отозвался Семён. – Если ты укротишь свои аппетиты и перестанешь ограничивать мою свободу, я буду рад встречаться с тобой и дальше. Если же нет – пеняй на себя и считай, что мы незнакомы.
– Ты хорошо подумал? – неожиданно огромные зелёные глаза Ирины превратились в две узкие щели.
– Это угроза? – Семён с презрением скривил губы. – Ах, как я испугался! Кто бы мог подумать, что у тебя есть когти! Смотри, не обломай!
– Какая же ты дрянь, – негромко произнесла она. – Мне жаль, что я потратила на тебя столько времени и сил, потому что ты не стоишь даже того, чтобы в твою сторону кто-то плюнул.
– Какая высокая патетика! – иронично дёрнул бровями Семён. – А как же быть с твоим замужеством?
– Иди к чёрту! – Ирина пулей выскочила из комнаты в прихожую, и через несколько секунд за ней захлопнулась дверь.
– С глаз долой – из сердца вон! – пожал плечами Тополь и, улыбаясь собственным мыслям, потянулся за записной книжкой, чтобы подыскать добрую женскую душу, способную утешить его после перенесённого стресса.
* * *
– Прости меня ради бога, но я… не могу принять твой подарок, – Надежда медленно сняла с правой руки красивое обручальное кольцо, полюбовалась на него несколько мгновений и, вложив его в ладонь Руслана, заставила того сжать пальцы в кулак.
– Но почему нет?
Сердце Руслана мучительно сжалось. Ощущая, как от затылка к плечам побежала волна холодной слабости, он изо всех сил сжал золотой ободок.
В парке уже собирали осеннюю листву, и воздух был пропитан запахом горьковатой прели. Влажные, потемневшие от первых ночных заморозков листья клёнов и ясеней лежали на газонах волглой ветошью. Кутаясь в едва заметную туманную дымку, голые липы тянули к небу свои угловатые, словно изломанные временем руки, а низкое, отяжелевшее небо, провиснув, почти касалось земли.
– Я тебя чем-то не устраиваю? – стараясь скрыть боль за иронией, улыбнулся Руслан. – В чём дело, Надюш? Я для тебя недостаточно состоятелен? Или недостаточно молод? Или у тебя есть кто-то другой, в более полной мере удовлетворяющий твоим запросам? Тогда так прямо и скажи. Ничего, я как-нибудь переживу.
– Не стоит делать больно и мне, и себе и произносить слова, о которых потом будешь жалеть, – негромко произнесла Надежда и, подстраиваясь под шаг Руслана, взяла его под руку.
– Тогда почему нет? – повторил он свой вопрос. – Мы знакомы с тобой уже больше десяти лет. Мне кажется, у тебя было достаточно времени, чтобы узнать меня как человека и понять, что мои чувства искренни.
