Текст книги "Иллюзия любви. Сломанные крылья"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
– Всё, моё терпение лопнуло! – лицо Светы залила краска. – Такой, как ты, махровый эгоист, мне не нужен! Запомни, с сегодняшнего дня я даже не посмотрю в твою сторону! Что бы ты ни делал и что бы ни говорил, тебя для меня больше не существует, понял?!
– Понял.
– И что, это все? – растерялась Света. – Тебе нечего больше мне сказать?
– А чего ты от меня ждёшь?
– По крайней мере, извинений, – она поджала губы.
– А я думал, предложения руки и сердца, – усмехнулся Семён. – Знаешь что, Светик, катись-ка ты к чёртовой бабушке. Ладно? – Он лучезарно улыбнулся и, дружески подмигнув онемевшей от такой неожиданности Свете, перебросил сумку на другое плечо и зашагал к своему дому.
* * *
Музыкальная трель дверного звонка раздалась над самым ухом Надежды в тот момент, когда, нагнувшись над ведром, она отжимала с тряпки грязную воду. Застыв с мокрой мешковиной в руках, Надежда удивлённо прислушалась к звукам. Кого бы это могло принести?
Для Семёна еще слишком рано: всего полчаса назад он ушёл с друзьями в какой-то клуб, прихватив с собой гитару и пакет с бутербродами, а значит, раньше вечера было ждать бесполезно. Вертихвостка Инка вчера вернулась с очередного свидания за полночь и, судя по сдержанному хихиканью в коридоре, не одна, поэтому версия о её раннем приходе отпадала сама собой. Можно, конечно, предположить, что с другой стороны двери стояла почтальон, но так как сегодня была суббота, это тоже маловероятно.
– Кто там? – Надежда вытерла грязные руки о край фартука и заглянула в глазок.
– Здравствуйте. Это Света Крюкова, одноклассница Семёна, – в увеличительной линзе дверного глазка лицо девочки походило на кабачок. – Откройте пожалуйста, Надежда Фёдоровна, у меня очень важный разговор.
– Что-то случилось? – щёлкнув замком, Надежда с беспокойством посмотрела на незваную гостью.
– Да нет, почему обязательно должно что-то случаться?
– Светочка, а Семёна нет дома, – развела руками Надежда.
– А он мне и не нужен.
Не дожидаясь особого приглашения, Крюкова толкнула дверь и, перешагнув через порог, оказалась в квартире Тополей.
– Что значит «не нужен»? – опешила Надежда. – А как же тогда разговор?
– А у вас мило… – Светочка обвела взглядом огромную прихожую и провела пальцем по выпуклому узору на светлых обоях. – Только вот цвет неподходящий, очень уж маркий.
– Цвет? Какой цвет? – растерялась Надежда. – Подожди, я что-то не соображу, ты зачем сюда пришла? К Семёну? Его нет дома. Ты, наверное, меня не поняла…
– Да всё я поняла, – перебила Крюкова. – Чего тут можно не понять? Я ещё полчаса назад видела, как вся честная компания вывалилась из подъезда с гитарами, только сразу наверх не пошла. В жизни всякое может случиться, вдруг чего позабыли. Вернутся – а я тут, объясняйся потом, правильно?
– Так ты не к Семёну, – Надежда потихоньку начала приходить в себя.
– Точно, – кивнула Крюкова. – Я по вашу душу, Надежда Фёдоровна. У меня к вам крупный разговор.
– Даже так? – при слове «крупный» Надежда едва заметно усмехнулась, и уголки её губ несколько раз дёрнулись. – И о чём же?
– Мы так и будем разговаривать в прихожей, или вы предложите мне пройти в комнату? – Светочка улыбнулась, и её личико стало походить на узкую лисью мордочку.
Медленно, словно изучая каждую мелочь, Надежда критически оглядела наглую девицу с ног до головы и пришла к выводу, что эта страшненькая особа ей не нравится. Невзрачные, серо-зелёные глазки, подведённые по контуру чёрным карандашом, были слишком малы и сидели очень близко друг к другу, отчего создавалось странное ощущение, будто девочка прилично косит. Светло-пшеничные волосы Крюковой, едва доходившие до плеч, оказались уложены каким-то непонятным средством, склеившим их неравномерными прядями, и в неосвещённом пространстве прихожей сложно было понять, является ли эта композиция намеренной небрежностью, дефектом стрижки или просто следствием грязи. Подведённые светло-розовой помадой губы казались крохотным бантиком, слишком узеньким и маленьким для такой высокой девицы. Длинная и худая, как жердь, она напоминала вешалку для одежды, плечики которой по какой-то причине были укорочены чуть ли не вдвое.
Представив эту красотулину рядом со своим эффектным сыном, Надежда поморщилась. Не дай бог, лет эдак через пять-шесть такая вот лохмушка уцепится за Сёмочку! Да с такой не только стыдно прийти к приличным людям в гости, с такой по улице под руку пройти – и то срам. Тощая, вся какая-то засаленная, нос, как у стервятника, крючком. Если она в семнадцать такая картинка писаная, что же с ней будет к сорока?..
– Так. Ну, если я правильно поняла, разговаривать мы всё-таки будем в коридоре, – констатировала Светочка и начала расстёгивать пальто. – По большому счёту мне всё равно, просто обсуждать такие важные вещи, как женитьба единственного сына, следовало бы как-то иначе, например, за чашкой ароматного чая, а не возле ведра с грязной водой.
– На чашку чая обычно приглашают, – нахальство этой соплюшки переходило все допустимые пределы. – Зачем ты сюда заявилась?
– Похоже, разговорчик у нас выйдет нервным, – справившись с пуговицами, Светочка освободилась от яркого синтетического платка, повязанного вокруг шеи. – Да это и понятно, я вас не виню. Женитьба единственного сына – стресс для любой матери.
– Какая ещё женитьба? – брови Надежды поползли вверх. – Что за околесицу ты несёшь?
– Почему околесицу? – в тоне Светочки послышалась обида. – Я собираюсь выйти замуж за Семёна, что здесь такого странного?
– Замуж?! За Семёна?! – чтобы не упасть, Надежда отступила на шаг и прижалась спиной к дверному косяку. – Что значит замуж? Он что, сделал тебе предложение?
– Пока нет, – Светочка перебросила светлое пальто через руку и с удивлением посмотрела в лицо странной женщине, которую интересовали подобные глупости. – Надежда Фёдоровна, разве это что-то меняет?
– То есть как это? – лицо Нади вытянулось.
– Да очень просто. Мужики – они же все тормознутые, вы же сами знаете. Если им дать волю, они до пенсии будут думать, стоит им жениться или лучше ещё чуть-чуть повременить.
– Ты хочешь сказать, что Сёма ещё не в курсе твоей замечательной идеи? – не удержавшись, Надежда сдержанно хмыкнула и вдруг ощутила, как откуда-то снизу, чуть ли не со дна желудка, разрывая грудную клетку пополам, к горлу подступил обжигающе-ледяной стержень злости.
– Главное, чтобы в курсе были мы с вами, – с мягкой настойчивостью проговорила Светочка и переложила тяжёлое пальто с одной руки на другую.
– Значит, замуж… – холодно протянула Надежда, но увлечённая своими мыслями Крюкова не уловила в голосе потенциальной свекрови даже намёка на презрение.
– А почему бы и нет? – Светочка улыбнулась, и крохотный бантик розовых губ растянулся в две узкие длинные ленточки.
– Действительно, почему бы и нет? – Надежда посмотрела на Свету недобрым взглядом. – Ну а если, к примеру, Семён не захочет на тебе жениться? – зрачки Надежды сузились, и в глазах появилась какая-то резь, от которой Светочке невольно стало не по себе.
– Вот на этот случай вы и нужны, – стараясь казаться уверенной, проговорила она. – Если он заупрямится, мы зажмём его в клещи с двух сторон, и – дело сделано. Не всегда человек в состоянии с первого взгляда понять, в чём его счастье, и долг матери – помочь своему ребёнку, – выдала она заранее заготовленную фразу.
– Значит, счастье моего сына – в тебе? – от наглого напора долговязой девицы лицо Надежды слегка побледнело.
– Можете не сомневаться, – без тени беспокойства заверила Светочка. – Ну а теперь, когда мы с вами наметили общую канву мероприятия, может, всё-таки выпьем по чашечке чая и обговорим более мелкие детали?
– А чего ж не обговорить… – Надежда нагнулась и, вытащив половую тряпку из ведра, слегка отжала её. – Значит, замуж… – она расправила тряпку, секунду помедлила и вдруг, размахнувшись, с плеча огрела незадачливую «невестку». – Я тебе покажу замуж, хабалка!
Хлюпнув, тяжёлая, пропитанная грязной водой мешковина с силой ударила Свету по ноге, и в тот же миг она почувствовала, как холодная вода, пропитывая капроновые колготы, потекла в сапог.
– Чёрт! Вы что, сдурели?! – вытаращив глаза, она отскочила от Надежды как ошпаренная. – Только попробуйте ещё раз тронуть меня!
– Ах ты, нахалка! Невеста без места! Дешёвка!
Глядя в сверкающие злобой глаза Крюковой, Надежда снова опустила тряпку в ведро, но на этот раз выжимать не стала. Замахнувшись, она обрушилась на самозваную невестку сбоку и, хлеща тряпкой с обеих сторон попеременно, стала теснить её в дальний угол прихожей.
– Это тебе за Сёму! Это за меня! Это за нас обоих!
Наступая, с каждым шагом Надежда наотмашь хлестала Светочку грязной половой тряпкой и с радостью наблюдала за тем, как её светлое, почти белое драповое пальто покрывается отвратительными тёмными разводами.
– За что?! За что?! – хватая ртом воздух, Крюкова старалась защититься от мокрой мешковины рукой, но, обвиваясь вокруг узкой кисти, тяжёлая тряпка с каждым ударом хлестала её всё сильнее. – Перестаньте! Да перестаньте же! – надрывая голосовые связки, вдруг завизжала она. – Хва-ати-ит! – бросив на пол испорченное пальто, Светочка забилась в угол и, присев, закрыла голову руками.
– Ну, и как она, замужняя жизнь?! – сощурив глаза, Надежда переложила тряпку в другую руку. – Ещё посодействовать, или дальше сама?
– Ненормальная! – Света вытерла тыльной стороной ладони мокрую от слёз щёку и с ненавистью посмотрела на несостоявшуюся свекровь. – Как я теперь пойду домой?
– Как пришла, невестушка, так и уйдёшь: через дверь! – остыв, Надежда бросила тряпку обратно в ведро, и, плеснувшись через край, мутная вода вылилась на пол.
– Вы испортили мне пальто, – хрипло проговорила Крюкова.
– А ты мне – настроение, – Тополь сдвинула брови. – Хватит торчать в углу. Вставай и отправляйся отсюда, пока я тебе ещё не наподдала. И чтобы твоей ноги здесь я больше не видела, поняла? А если тебе взбредёт в голову доставать моего Семёна всякими глупостями, так и знай, будешь иметь дело со мной. Я ославлю тебя на весь район так, что не ототрёшься. Считаю до трёх. Если на счёт «три» ты всё ещё будешь здесь, пеняй на себя. Раз… Два…
«Три» Тополь произнести не успела. Поднявшись на ватных ногах, Светочка подхватила с пола когда-то белое драповое пальто и, тенью метнувшись к дверям, в две секунды окончила свою эпопею с замужеством.
* * *
– Везёт тебе, Надька! – Инуся щёлкнула зажигалкой и поднесла огонёк к тоненькой коричневой трубочке «More». – Живёшь, как у Христа за пазухой, беды не знаешь. И чего я, глупенькая, в строительный подалась? Надо было, как ты, бухгалтером. Сиди себе в офисе на мягком кресле, крапай отчётики и греби денежки лопатой. Чем не жизнь?
– Когда я шла учиться на бухгалтера, о лопате речи не шло, как, впрочем, и о мягком кресле на колёсиках, – Надежда собрала в стопку исписанные листы. – Двадцать лет назад гнуть спину над счётами и стирать засаленные нарукавники желающих было мало.
– Так кто же знал, что всё так обернётся? – Инна стряхнула пепел с дамской сигаретки.
– Когда я развелась с Лёнькой, моей зарплаты хватало только на то, чтобы не умереть с голодухи. Сёмушка, тогда совсем ещё кроха, ему о-го-го сколько всего было нужно, а платили три копейки. Тогда мне казалось, хуже, чем я, никто не живёт. Это потом бухгалтерия вошла в моду: рублики по ведомости, доллары в конвертике, а пятнадцать лет назад всё было по-другому.
– И не говори, – Инуся коротко хихикнула. – Первый раз мне показали эти самые доллары как раз пятнадцать лет назад, в восьмидесятом, тогда в Москве ещё Олимпиада шла. Помню, верчу я эту зелёненькую бумажку, рассматриваю со всех сторон: как-никак валюта! Особенно меня поразил портрет незнакомого мужика в овале. Страшный, старый, весь какой-то одутловатый, и залысины на лбу. Кто такой, думаю? – она выпустила изо рта тонкую струйку дыма.
– Между прочим, на сегодняшний день наша страна – вторая по запасу наличных долларов, после самой Америки, конечно. Представляешь, под матрасами наших соотечественников лежат аж двадцать пять миллиардов долларов, и из них восемьдесят процентов – с тем самым мужиком, о котором ты говоришь, – усмехнулась Надежда. – Представь на минуточку, что будет с хвалёной Америкой, если все наши граждане в один день захотят избавиться от его портретов?
– А что, это мысль! – одобрила идею подруги Инна.
– Мне ещё Ленька говорил, что доллары – валюта дутая. У них же толком ничего нет, так, одни бумажки, да и те наверняка сделаны из русского леса.
– Слушай, Надь, хорошо, что ты сама о Лёньке заговорила, а то у меня совсем из головы вылетело. Он же позавчера приходил, только я закрутилась и забыла тебе об этом рассказать. У нас же на работе, как всегда, аврал! Прикинь, какой-то псих заказал для своей дачки сногсшибательный проект…
– Подожди с проектом, – опасаясь, что Инусю может занести не в ту сторону, перебила Надежда. – Что значит приходил? Сюда? К тебе?
– Да нет, приходил-то он как раз к тебе, а не ко мне, чего ему ко мне ходить? – Инна затушила узенький окурочек о край пепельницы. – Только это произошло днём, поэтому вас с Сёмкой не было дома. Он звонил, звонил, никто ему не открыл, а тут я.
– Он что, по старой памяти к тебе в гости навязался? Этого только не хватало! – огорчённо выдохнула Надежда.
– Да нет, какие гости? Я в перерыве домой забежала, кое-какие бумаги прихватить, вот мы с ним у лифта и пересеклись.
– И что? – Надежда выжидающе замерла.
– Испугал он меня до полусмерти. Прикинь, выхожу из лифта, а на площадке какой-то мужик в длинном плаще стоит. Я его сразу и не узнала, всё-таки пятнадцать лет прошло, что ни говори, а срок приличный.
– Он что, настолько изменился? – неожиданно для себя Надежда почувствовала, что её сердце забилось быстрее.
– Да нет, всё такой же убогий, только седины полно, – махнула рукой Инуся. – И бороду зачем-то отрастил. Ты не представляешь: волосы белые, как мочалка, во все стороны топорщатся; борода, как у Хоттаба, чёрная; сам в каком-то немыслимом плаще до пят. Я думала, меня кондрашка хватит! – она округлила глаза и приложила руку к груди. – Только двери открылись, я выхожу из лифта, а он навстречу. Я чуть не завопила. Потом вижу – Тополь, просто он свою жидовскую морду поменял на лицо кавказской национальности. С доплатой, наверное. Вот я его и не узнала.
– Ну что ты несёшь? – поморщилась Надежда. – Морда…
– Твой Тополь никогда красотой не блистал, а с этой бородищей совсем уродом стал, вылитый моджахед пенсионного возраста. Ты его просто не видела, жуть одна! – упорствовала Инна. – Вот отсюда, – она указала на висок, – и по кругу всё равно как чёрная шерсть висит. Срамота несусветная!
– Что ты прицепилась к его бороде? – Надежда недовольно сдвинула брови. – Пусть отращивает чего хочет, это его дело. Ты мне лучше скажи, зачем он сюда приходил?
– А кто его знает, он мне не докладывал, – пожала плечами Инна.
– Вы что, даже не поговорили?
– А о чём мне с ним говорить? Поздоровались, кивнули друг другу да и разошлись.
– А ты не догадалась спросить, чего ему тут нужно?
– Я что, по-твоему, должна была вцепиться в двери лифта? – Инна помолчала, потом спросила: – Слушай, ты будешь очень против, если я подымлю ещё? – она взяла пачку с сигаретками со стола. – Они такие лёгкие, что ими не накуриваешься, одно баловство.
– Дыми сколько хочешь, – разрешила Надежда и, задумчиво посмотрев в окно, громко выдохнула. – Да… Жаль, что ты не смогла разузнать самого главного. Надо же, пятнадцать лет ни слуху ни духу, вдруг на тебе, объявился! Определённо Тополь что-то задумал, только вот как теперь узнать, что…
– А чего гадать, ты спроси – и всё, – просто посоветовала Инка.
– Как ты себе это представляешь? Где я его теперь возьму? Приду к нему домой и заявлю, мол, выкладывай, чего ты задумал, так, что ли? – Надежда криво усмехнулась.
– Зачем куда-то ходить? – уставилась на подругу Инна. – Ой, я же тебе не сказала самого главного! Он же просил передать, что послезавтра, – выходит, как раз сегодня, – часам к пяти – половине шестого он зайдёт снова.
– И ты молчала?! – в который раз поражаясь Инкиной безалаберности, Надежда бросила на соседку укоризненный взгляд.
– Я же тебе объясняла: у нас на работе аврал, – пошла на второй круг Инуся. – Какой-то псих заказал очень дорогостоящий проект, денег отвалил немерено, вот мы и корпели над его заданием двое суток как проклятые.
– Я тебя когда-нибудь убью, – чувствуя, что сердце выбивает частую дробь, Надежда поднялась с табуретки, и вдруг лицо её побледнело. – Во сколько он обещался прийти, в пять?
– Ну да, в пять, или что-то около этого…
– Вот это номер… – колени Надежды ослабели, и она была вынуждена опуститься на стул.
– Ты чего? – Инуся беспокойно заёрзала на табуретке.
– К пяти должен вернуться Семён, – расстроенно проговорила Надежда. – Ты представляешь, что будет? Как я это переживу?
– Хо-хо… – Инка несколько раз растерянно моргнула, но потом вдруг на её лице появилась улыбка. – Знаешь что, подружка, не грузись, переживёшь. Когда-нибудь они должны были встретиться, а один раз за пятнадцать лет – это не так уж и часто.
* * *
– Надя, здравствуй… – ощущая, как по плечам и ключицам разливается холодная волна отвратительного волнения, Леонид напряжённо улыбнулся. – Можно мне войти?
– Заходи, раз пришёл, – Надежда распахнула дверь и отошла на шаг, впуская бывшего мужа в квартиру.
Вопреки ожиданиям, глядя на бывшего милого, она не ощутила ни радости, ни обиды, ни банального беспокойства, заставившего бы её сердце биться в учащённом ритме. К человеку, стоящему на пороге её дома, она не испытывала абсолютно ничего. Заполнив до краёв, мягкая ватная пустота атрофировала все эмоции. Надежда прислушивалась к себе и ясно понимала, что мужчина, когда-то любимый и любящий, был ей до странности чужим и безразличным.
– Наденька… – нервно сглотнув, Тополь переступил порог знакомого дома, и его сердце сжалось от тоски и боли. – Наверное, мой приход для тебя – полная неожиданность, тем более спустя столько лет…
– Что есть, то есть, – Надежда сложила под грудью полные руки и прислонилась спиной к дверному косяку. – Ну, что скажешь, Лёня?
– Я не знаю, что тебе сказать… – закусив нижнюю губу, Леонид поднял на Надю пронзительно-синие глаза, и его скулы нервно дернулись.
– Зачем ты пришёл?
– Я пришёл сказать, что люблю тебя, – непослушный язык ворочался с трудом, и где-то за ушами, возле самой шеи, пронзительно пульсировали наполненные кровью вены. – Я понимаю, что это звучит глупо, но мне всё равно. Ты вправе не верить мне, ты даже можешь сейчас, немедленно, выставить меня за дверь… – Тополь тяжело вдохнул и облизал губы. – Наверное, я выгляжу смешным и глупым…
– На редкость!
Не моргая, Надежда смотрела на бывшего возлюбленного, пятнадцать лет назад перевернувшего её жизнь и просившего теперь, как милости, двух минут драгоценного внимания той, об которую без сожаления когда-то вытер ноги.
– Я знаю, пятнадцать лет – это немыслимо долго, и возврата к тому, что между нами было, уже не будет никогда… – Тополь выдержал паузу, надеясь, что Надя что-то скажет, но она молчала. – Я не прошу у тебя понимания и не рассчитываю на сочувствие, потому что я их не заслужил, но… – он опустил глаза и несколько раз с силой провёл ладонью по лбу. – Надя, я… я пытался строить свою жизнь. С тех пор как мы с тобой развелись, я был дважды женат. Возможно, за эти годы от кого-то из наших общих знакомых ты слышала обо мне.
– Ты всерьёз считаешь, что меня интересовала твоя личная жизнь? – правая бровь Надежды изогнулась. – Мне было чем заняться помимо твоих амурных похождений.
– С тех пор как я ушёл из дома, – словно не слыша едких слов, продолжал он, – я был женат на двух замечательных женщинах: Лизе и… Впрочем, это действительно не имеет к тебе никакого отношения. – Будто опомнившись, что он находится в квартире, а не на улице, Тополь снял шляпу и, неловко скомкав войлочный край, крепко прижал её к груди. – Думаю, мои слова звучат полным абсурдом, но тогда, в свои тридцать, я не понимал, что творю, и отодвигал от себя счастье обеими руками. Наверное, мои слова покажутся тебе нелепостью, но оба раза я женился удачно.
– Поздравляю, – губы Надежды едва шевельнулись.
– И Лиза, и Катерина были изумительными жёнами, отличными хозяйками и просто чудесными людьми, – Тополь зажмурился и опустил голову. – Знаю, я подлец, каких мало, я испортил жизнь двум замечательным женщинам, поверившим мне и родившим мне по ребёнку…
– Ого, да ты у нас многодетный папаша! – хмыкнула Надежда и с радостью отметила, что губы Леонида мелко задрожали.
– Это какое-то наваждение, – тонкие пальцы Тополя сжались, сминая край шляпы. – Ни днём ни ночью мне не было покоя. Как дурман, как отрава, твои глаза преследовали меня повсюду, где бы я ни находился и что бы ни делал. Я старался… видит Бог, как же я старался избавиться от этого сумасшествия! Мне казалось, пройдёт время – и я смогу вычеркнуть из памяти всё, что хотел забыть…
– Зачем ты мне всё это говоришь? – от вида трясущихся рук и дрожащих губ Леонида к горлу Надежды подкатила тошнота. – Что ты от меня хочешь?
– Ничего… – он прерывисто вздохнул.
– Тогда зачем ты здесь?
– Я больше не могу… без тебя, – неожиданно по щеке Тополя скатилась слезинка и, споткнувшись о густые волосы бороды, застыла крупной прозрачной каплей.
– А ты поплачь, авось поможет! – зло бросила Надежда. – На что ты надеешься, свалившись мне на голову через пятнадцать лет после развода? Ты что думаешь, стоит рассказать душещипательную сказку про белого бычка, пустить пару слезинок, и ты сможешь выпросить немножко любви? – Надежда презрительно улыбнулась. – Тебе ста граммов хватит? Или ты рассчитываешь на полкило?
– Неужели за эти годы в твоей душе ни разу ничего не шевельнулось? – Тополь снова пронзительно посмотрел Наде в глаза.
– Прости, милый, все эти годы мне было не до шевелений! Пока ты разводил свою слюнявую философию, сидя под крылышком у очередной глубоко порядочной и рукодельной супруги, мне требовалось кормить ребёнка, алименты на которого, несмотря на свою вселенскую тоску, ты платить не спешил.
– А ты изменилась, – хрипло проговорил Тополь.
Неожиданно перед его глазами предстала худенькая хрупкая девочка с огромными серыми глазами и светлыми завитушками волос. Девочка из прошлого нисколько не походила на уверенную в себе широкоплечую женщину с холодным режущим взглядом и жёсткой ухмылкой. Вроде бы всё то же: и густо-серые, глубокие глаза, и родинка на щеке, и едва заметный шрам на подбородке – всё, кроме по-детски наивной доверчивости и доброты.
– Ты тоже, – Надежда прислушалась к звукам, доносившимся с лестничной площадки. – У тебя всё? Если да, то уходи. С минуты на минуту должен появиться Семён. И мне бы не хотелось ему объяснять, кто ты и зачем прибыл.
– Надя, послушай… – голос Леонида сорвался. – Если в тебе осталась хоть искорка человечности, ты должна меня понять…
– Я ничего тебе не должна, – обрубила она.
– Надя, мне никто не нужен, кроме тебя, можешь ты это понять или нет?! Я ломал себя и завязывал в узел долгих пятнадцать лет…
– Прекрасное занятие, следующие пятнадцать можешь заняться тем же.
– Роднее тебя у меня никого нет!
– Тополь, очнись и прекрати нести бред! Мы с тобой абсолютно чужие люди, и нас ничего не объединяет, кроме ребёнка, которого ты не знаешь даже в лицо.
– Но он есть, – цепляясь за соломинку, жалко улыбнулся Леонид.
– Кроме него, у тебя есть ещё двое, – Надежда с беспокойством скользнула взглядом по наручным часам. – Если тебе необходимо на кого-то изливать свою отцовскую заботу, ступай к ним, а нас с Семёном оставь в покое. Моему сыну уже семнадцать, и он не нуждается в опеке.
– Нашему сыну, Надя.
– Ты потерял на него всякие права в тот момент, когда бросил мне под ноги копеечную милостыню.
– Если бы ты знала, как я сожалею о своём поступке! Сколько раз я вспоминал этот день, и каждый раз моя душа обливалась кровью…
– Меня нисколько не интересуют метания твоей бессмертной души, – холодно сказала Надежда. – Уходи, Тополь.
– Мне бы хотелось увидеться со своим сыном.
– А его ты спросил? Он тебя захочет видеть?
– Он уже взрослый, он должен понять, что жизнь…
– Да никто тебе в этом доме ничего не должен! – повысила голос Надежда и тут же замерла, потому что в двери, за спиной Леонида, раздался звук поворачиваемого в замке ключа.
– Что за шум, а драки нету? – улыбаясь, Семён шагнул в прихожую и увидел, что посреди неё стоит какой-то незнакомый мужчина в плаще. – Ой, извините, я вас не видел. Здравствуйте. Мамуль, я задержался, у нас были дополнительные по физике, ничего?
– Так ты и есть Семён? – мужчина в плаще с восхищением посмотрел на высокого красивого мальчика с синими, как весеннее небо, глазами.
– Тополь Семён Леонидович, приятно познакомиться, – приветливо улыбнувшись, он протянул незнакомцу руку.
– Взаимно, – ладонь мужчины в плаще коснулась руки парня, и неожиданно Семён почувствовал, как она дрогнула. – Тополь. Тополь Леонид Семёнович.
– Так мы родственники? – заметив краем глаза, как побледнело лицо матери, Семён отступил на шаг и ощупал взглядом невзрачную фигуру в плаще.
– Сёма… – руки Надежды задрожали, и она была вынуждена прижать их к себе. Собираясь с духом, она набрала побольше воздуха в грудь и вскинула на сына испуганные глаза: – Семён, ты должен знать, этот мужчина – не просто твой родственник, он… твой отец, – голос не слушался, и последнее слово Надежда произнесла с надрывом.
– Папа? Вот так сюрприз! – словно собираясь заключить вновь обретённого родителя в объятия, Семён широко раскинул руки в стороны. – Сколько лет, сколько зим! Мама, а что ж ты держишь такого дорогого гостя в коридоре?
– Ты предлагаешь посадить его в красный угол, под иконы? – не зная, как расценивать слова сына, Надежда невольно напряглась.
– Ну насчёт красного угла, это ты погорячилась, а за стол пригласить бы не мешало, – Семён снова улыбнулся и заглянул на кухню. – О, да нам особенно и стол собирать не придётся. У нас тётя Инна была, да? Мамуль, может, ты достанешь из шкафчика чистые фужеры, всё-таки как-никак у нас в доме гость, а мы с папой пока посидим, поговорим. За пятнадцать-то лет нам есть о чём поговорить, правда, папа?
– Да я… – Тополь нерешительно затоптался на месте. – Может, в следующий раз?
– Если принять в расчёт регулярность, с которой ты посещаешь наш дом, то в следующий раз мне будет уже тридцать два, – хохотнул Семён. – Да ты не стой, раздевайся, когда ещё посидим за одним столом.
– Ты уверен, что поступаешь правильно? – в лице Надежды не осталось ни кровинки. – Сынок, это застолье никому не нужно. Пусть он идёт, откуда пришёл. У него своя жизнь, у нас с тобой – своя, и ни к чему все эти посиделки. – Сердце Надежды колотилось так, что за его стуком она почти не слышала собственного голоса. – Пятнадцать лет он как-то обходился без нас, пусть обходится и дальше. У него есть другие дети, вот пускай их и воспитывает как хочет, а мы с тобой в его заботе не нуждаемся.
– Что ты такое говоришь, мама? Разве Леонид Семёнович нам чужой? – синие глаза Семёна удивлённо распахнулись. – Сегодня такой праздник, в кои-то веки вся семья собралась вместе, а тебе жаль бутылки шампанского.
– Ничего мне не жаль, делай как знаешь.
Решив не продолжать дебаты, Надежда развернулась и пошла на кухню, оставив мужчин одних. К затее сына её душа не лежала, но оспаривать решение Семёна она не стала по нескольким причинам. Во-первых, пререкаться с сыном в присутствии постороннего, и ведь не просто постороннего, а ненавистного Лёньки, ей не хотелось абсолютно. Во-вторых, несмотря на свои семнадцать, Семён никогда не поступал опрометчиво, и, если на чём-то настаивал, значит, у него имелись на то веские основания. Что он задумал, пока неясно, но в том, что у сына была какая-то причина оказаться за одним столом с папочкой, Надежда поняла и без каких-либо дополнительных объяснений с его стороны.
На столе действительно стояло недопитое шампанское, оставшееся после прихода Инки. Второпях Надежда не успела убраться до возвращения Семёна. Бутылка была початая, ставить её на стол перед чужим человеком казалось неудобным, и, поплотнее прикрыв пробкой горлышко, она решила достать из холодильника другую. Под Восьмое марта Надежде подарили их никак не меньше дюжины, видимо, полагая, что подобный знак внимания главному бухгалтеру фирмы когда-нибудь зачтётся в актив. Кроме Международного женского дня и Инкиного дня рождения, за последний месяц никаких праздников не было, так что половине бутылок из подаренной дюжины удалось выжить.
Ставя на стол шампанское и коробку с шоколадными конфетами, Надежда нахмурилась и почувствовала, как у неё под ложечкой томительно засосало. Сидеть за одним столом с Тополем после всего того, что между ними произошло, было не только противно, но и оскорбительно. Да, пускай уже прошло целых пятнадцать лет, но нанесённая ей обида оказалась настолько жгучей и страшной, что не забылась до сих пор.
Наверное, носить в себе столько лет режущую боль неправильно, но каждый раз, вспоминая о том дне, когда Тополь швырнул ей под ноги пригоршню мелочи, Надежда холодела, и внутри неё всё кричало от унижения и стыда. Закрывая глаза, она видела на подтаявшем снегу круглые жёлтые монеты, и к её горлу поднималась мерзкая тошнота. Зарождаясь где-то в затылке, тяжёлая пульсирующая волна боли, словно окатывая её сверху, стекала к занемевшим плечам и, разливаясь по всему телу, заставляла дрожать каждую клеточку…
– Вот так мы и живём, папа, – словно заправский гид Семён вытянул руку и обвёл кухонные владения. – Садись, не смущайся. Мам, ты с нами?
– Увольте меня, – Надежда остановила на Леониде тяжёлый взгляд.
– А может, всё-таки с нами? – на лице Тополя-старшего появилось виноватое выражение.
– Мне с тобой неприятно даже находиться рядом, не то что сидеть за одним столом, – губы Надежды презрительно изогнулись. – Если бы не Сёмка, я бы тебя, мразь, выбросила из дома полчаса назад.
– Не нужно так…
– А как нужно? – в её серых глазах полыхнуло пламя.
– Мамочка, мне хотелось бы, чтобы ты осталась, – Семён трогательно улыбнулся. – Всё-таки такой случай, мы собрались все вместе…
– Для тебя моё присутствие так важно?
– Да.
– Хорошо.
Пересиливая себя, Надежда села на табуретку и придвинула к себе пустой фужер.
– Пап, расскажи мне, как ты жил все эти годы? – попросил Семён и, взяв бутылку, стал снимать с неё алюминиевую фольгу.
– Я? – Тополь прикрыл глаза и, собираясь с духом, с напряжением сглотнул. – После развода с твоей мамой… я был женат ещё дважды, в каждом браке у меня по ребёнку… по девочке, – добавил Леонид и скованно улыбнулся.
