Текст книги "Иллюзия любви. Сломанные крылья"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
– Что ты ему обо мне наплёл?! – скрипнув зубами, Ирина вцепилась в рукав Тополя, и её глаза дико сверкнули.
– Ты бы сбавила обороты, в твоём положении нервничать вредно, как бы чего не вышло. И давай-ка поосторожнее с вещичками, – он отцепил её пальцы от своей рубашки и демонстративно отряхнул рукав.
– Что ты ему сказал?! – от напряжения её лицо стало красным, и, глядя на неё, Семён подумал, что Ирка и так никогда не блистала особенной красотой, а сейчас стала и вовсе страшненькой.
– Ты знаешь, тебе не идёт, когда ты краснеешь. Это из-за рыжих волос. Сочетание отвратительное, – презрительно скривив губы, Семён покачал головой. – Такое ощущение, что тебя обварили кипятком.
– Ты скажешь мне или нет, дрянь ты этакая?! – не в силах сдерживаться дальше, Ира вцепилась в рубашку на груди Семёна и несколько раз с силой дёрнула за тонкую материю.
– Подумать только, сколько страсти! – ухмыльнулся он и вдруг ухватил Ирину за запястья. – Ещё раз распустишь руки, я отвечу тебе тем же, поняла? – холодный взгляд Тополя царапнул Ирину по лицу. – Если ты думаешь, что у меня не хватит духу научить тебя уму-разуму, заблуждаешься.
– Да уж, с тебя станется поднять руку на женщину…
– На женщину – нет, но к тебе это не относится.
– Если бы ты только знал, как ты мне противен! – с надрывом проговорила она, стараясь скрыть подступившие к глазам слёзы. – Сколько буду жить, никогда тебе не прощу этой подлости, Тополь!
– Ты думаешь, я от горя зачахну? – он криво ухмыльнулся. – Можешь на это не надеяться, мне твои любовь и ненависть как слону дробина.
– Неужели для тебя нет ничего святого? Ведь я же жду от него ребёнка! – Ирина подняла на Тополя полные слёз глаза.
– А ты много думала о святости, когда подводила меня под статью? – прищурился Тополь. – Где была твоя святость, когда ты собиралась упрятать меня на несколько лет за решётку?
– Но ведь это же были твои наркотики, Сёма… – едва слышно прошептала она.
– Может, ты ещё скажешь, что это я сам вытащил их из тайника и подложил в свою гитару? – брови Тополя сошлись у переносицы. – Ты что, вправду принимаешь меня за полного идиота? Между прочим, к одиннадцати за ними должны были подойти покупатели, но по какой-то странной случайности милиция подоспела на час раньше. Ты ничего не хочешь мне сказать по этому поводу? – впившись взглядом в лицо Ирины, вдруг как по волшебству сделавшегося из пунцового бледным, Тополь почти затаил дыхание.
– Я… – она судорожно вздохнула. – Мне нечего тебе сказать.
– Тогда мы квиты, – жёстко произнёс Семён, – потому что мне тоже больше нечего тебе сказать.
За стеной, в общем зале клуба, одновременно играло несколько гитар и слышались приглушённые голоса, но слов звучавшей песни разобрать было практически невозможно. Здесь, в ответвлении бокового коридора, было почти тихо, только откуда-то сверху из-под намотанной на трубы изоляции время от времени на цементный пол падали тяжёлые, увесистые каплюшки да журчала вода, бегущая вверх по трубам.
– Семён, ты должен пойти к Юрию и объясниться с ним, – стараясь говорить как можно увереннее, Ирина подняла голову и в упор посмотрела на Тополя.
– А больше я ничего не должен? – криво усмехнулся он.
– Это мой единственный шанс.
– Мне на это наплевать, – растягивая слова, как будто получая удовольствие от каждого из них, произнёс Тополь. – Мне наплевать и на твои шансы, и на твоё будущее, и на тебя саму, моя милая.
– Если так… – она облизнула вдруг ставшие сухими губы, – если так, то мне придётся рассказать всю правду о том, откуда в твоей гитаре появился пакетик с порошком.
– И куда же ты отправишься? В милицию? Ну-ну, валяй.
– Нет, не в милицию, – Ирина секунду помедлила, будто размышляя, стоит ли говорить всё до конца, но потом, видимо, решилась: – Если ты не захочешь мне помочь, я буду вынуждена обратиться за помощью к другому человеку.
– Интересно знать, и к кому же? – самоуверенно усмехнулся он.
– К твоей матери, – тихо уронила она, и по испугу, тенью промелькнувшему в глазах Семёна, поняла, что один шанс из ста у неё всё же остался.
* * *
– Ну что, пап, разузнал я про твою мадам Грицацуеву, – Семён бархатно хохотнул и полез в карман вельветовой рубашки. – Долг платежом красен. Как и договаривались, – он достал сложенный белый лист и протянул его отцу. – Как говорится, чем мог.
– Вот спасибо… – Леонид лучезарно улыбнулся и потёр ладони. – Нечего сказать, выручил ты меня.
– Подожди благодарить, – Семён снял с края стакана дольку лимона, развернул её и, морщась, втянул в себя обжигающе кислый сок. – Боюсь, как бы не вышло накладки.
– В смысле? – рука Леонида застыла на полдороге к стакану с коктейлем. – В смысле накладки?
– Понимаешь, в чём дело… – Семён взял вилку с ножом и приступил к горячему. – Когда мы перетрясали базу, выяснилось, что в Москве Загорских полно, я даже не ожидал, думал, фамилия редкая. Ты себе даже не представляешь, воз и маленькая тележка твоих Загорских оказалась.
– Я же тебе сразу сказал, искать нужно Лидию Витальевну, – Тополь недовольно покосился в угол зала, откуда доносились пронзительные звуки динамиков.
– Ну да, – усмехнулся Семён. – А ещё ты сказал, что ей сорок пять и что у неё белый «жигуль» не то четвёртой, не то седьмой модели.
– И что?..
– Да то, что твоей Лидии Витальевне, если это, конечно, та самая Загорская, сорок пять было лет десять назад.
– Не может этого быть! – руки Тополя опустились, и столовые приборы звякнули о край тарелки. – Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что твоя Джульетта уже год как на заслуженной пенсии.
– О-о-о-о-о! – потрясённо выдавил Леонид и откинулся на спинку стула. – Это, что же… выходит, она меня лет на семь старше, так, что ли?
– Что ли так, – едва удерживаясь от смеха, Семён поднёс ко рту фужер с коньяком. – Между прочим, у твоей мадам действительно имеется машина, только не «четверка» и не «семерка», как тебе показалось, а шаха. И цвет у неё не белый, то есть не совсем белый.
– А какой?
– По документам проходит как «Белая ночь», – Семён вытащил из держателя салфетку и промакнул ею губы. – В общем, не знаю, отец, насколько это твоя пассия, возможно, это совсем не та Загорская. Ты же понимаешь, в базе были только те, на ком числится квартира. Если твоя Лидия не является ответственным квартиросъёмщиком, то её вообще в этой базе нет. Ты случайно не знаешь, она замужем?
– Я уже ничего не знаю, – Леонид потянулся за коктейлем и обречённо вздохнул. – Прошлым летом она была незамужней женщиной сорока пяти лет, а через год ей вдруг стукнуло пятьдесят шесть. Я уже ничего не понимаю в этой жизни. По большому счёту я даже не могу поручиться, что она действительно Загорская, а не какая-нибудь Иванова или Сидорова.
– Знаешь что, пап, нечего гадать на кофейной гуще. Давай доедай, да подъедем-ка мы с тобой по этому адресочку, – Семён отодвинул от себя пустую тарелку и взял в руки счёт.
– Что, прямо сегодня? – Леонид нервно сглотнул, и в его взгляде отразилась неуверенность. – А может, в другой раз, когда получше подготовимся? В спешке, на ночь глядя… Как-то всё с налёта-с поворота…
– Ну и сиди сиднем в своих четырёх стенах, мечтай, пока на тебя деньги с неба сыпаться начнут! – Семён скривился.
– А ты стратег, – усмехнулся Тополь. – Дайка сюда, – он взял у Семёна счёт, посмотрел на итоговую сумму, достал из кошелька несколько купюр, прижал их краем пепельницы и поднялся на ноги. – Ну что, поедем ощипывать пёрышки мадам? Мы свои долги заплатили. Теперь её очередь.
* * *
– Кто там?
Взявшись за ручку двери, Загорская сощурилась и заглянула в пластмассовый кругляшок глазка, но тут же отшатнулась. Ругая себя за опрометчивость, она с досадой выдохнула, и её лицо приняло вид раздрипшего печёного яблока, передержанного нерадивой хозяйкой под крышкой сковороды.
– Лидия Витальевна, что же вы нам не открываете, неужели не рады? – громкий голос Тополя разлетелся по лестничной площадке гулким эхом, и, представив, как соседи, услышав шум, все как один занимают свои наблюдательные позиции у дверных глазков, Загорская недовольно поморщилась.
Как же так вышло? Безусловно, прежде чем объявлять во всеуслышание о своём присутствии в квартире, ей следовало подойти к дверям бесшумно, на цыпочках и, не зажигая света, убедиться, что поздние гости не представляют для неё никакой реальной угрозы. Тогда бы, затаившись, как мышь, она пересидела бы несколько неприятных минут в темноте и тишине, и только. А теперь…
– Лидочка, любовь моя, что же ты не торопишься открыть дверь своему единственному и ненаглядному?!
Прижав руки к груди, Тополь принял выразительную позу, и Загорская поняла, что ещё несколько секунд, и на лестнице начнётся бесплатное шоу для всех желающих развлечься на ночь глядя. В том, что у Леонида хватит нахальства именно так и поступить, сомневаться не приходилось, поэтому, чтобы избежать лишних неприятностей, Лидия предпочла щёлкнуть дверным замком.
– Какого чёрта ты строишь из себя клоуна? – отойдя на два шага, она пропустила в квартиру Леонида и подозрительно взглянула на высокого молодого человека, шагнувшего через порог вслед за Тополем. – А это ещё кто?
– А это мой старшенький. Знакомься. – Леонид торжественно указал на сына: – Семён Леонидович Тополь, прошу любить и жаловать.
– Была нужда, – Загорская отступила и сложила руки на груди. – Ты зачем явился? За деньгами? Тогда можешь отправляться обратно, откуда пришёл, от меня ты не получишь ни копейки, так и знай.
– Да что ты! – не смущаясь ответом Лидии, Леонид подошёл к тяжёлой бархатной портьере и потрогал мягкий ворс на ощупь. – А у тебя тут как в музее… – он окинул взглядом небольшую прихожую, и впрямь похожую на миниатюрный гостиный салон прошлого века.
Вообще, не только прихожая, но и всё жилище мадам Загорской было под стать своей хозяйке.
Уставленная статуэточками и увешанная картинами под старину, квартира походила на лавку антиквара, уже не знающего, куда девать свои раритеты, но не имеющего ни сил, ни желания расстаться хотя бы с одним из них.
Возможно, в своё время бархатные портьеры и выглядели богато и изысканно, но сейчас они создавали впечатление внушительных пылесборников, вобравших в себя грязь не одного десятилетия. Давно не циклёванный паркет громко скрипел о своём бедственном положении, буквально умоляя оказать ему хоть какую-то посильную материальную помощь. Изогнутые ножки невысокой кушетки, претендующей на стиль «а-ля Людовик XIII», давно растеряли свою позолоту, а подушка сиденья, когда-то упругая и жёсткая, провалилась почти до самой деревянной рамы, треснувшей вдоль и по этой причине, увы, уже не способной выполнять свою прямую функцию посадочного места.
– Интересно, с какой помойки ты сюда всё это притащила? – представив, какая поднимется пыль, если встряхнуть бархатные портьеры хотя бы тихонечко, Тополь тут же отдёрнул руку от ткани и от греха подальше отошёл от опасного для его здоровья предмета. – Такое ощущение, что раньше здесь была городская свалка или гримёрка захудалого театра. И как только ты ещё не задохнулась во всём этом хламе?
На какой-то миг Загорская настолько растерялась, что не могла вымолвить ни слова. Приоткрыв рот, она лишь ошарашенно смотрела на Тополя.
– Что-что ты сказал? – как-то по-птичьи наклонив голову и развернувшись немного боком, она вскинула вверх брови, и Тополю стала видна только одна половина её лица.
– Я сказал, что мне не нравятся твои пыльные тряпки, – с апломбом проговорил Тополь, и его красивые губы растянулись в безобразную резиночку.
– Тебе-то какое дело до моих портьер?! Я вообще не понимаю, какого чёрта ты здесь оказался?!
– Мне объяснить? – видимо, рассчитывая усесться, он взялся за изогнутую спинку кушетки, но по приглушённому кряхтению расслоившейся древесины вовремя сообразил, что делать этого не стоит и что данная вещь предназначена исключительно для внешнего антуража. – Причина моего появления у тебя, как мне кажется, понятна и ясна нам обоим и без каких-то дополнительных комментариев. Ты задолжала мне денег, причём дважды, и поскольку я не отношу себя к альтруистам, то вполне естественно, что я имею право потребовать возвращения долга.
– О чём ты говоришь?! Какие ещё деньги?! – возмутилась Лидия. – Я не понимаю.
– У мадам склероз? – заботливо поинтересовался Тополь. – Это ничего, у пенсионеров такая беда приключается сплошь и рядом, и даже у тех, кто вышел на пенсию в сорок пять.
– Чтоб ты сдох, зараза! – вскинув голову, Загорская скорбно сложила губы, и её второй подбородок, слегка подобравшись, провис плотным полукруглым руликом. – Угораздило же меня с тобой связаться! Это же надо, истратить на женщину сущие гроши и заявиться почти через год, чтобы потребовать их обратно! Видела я в своей жизни крохоборов, но таких, как ты, – ещё ни разу.
– Кажется, к мадам начинает возвращаться память, – Леонид благодушно улыбнулся и перевёл взгляд на сына. – Ну, что скажешь?
– Удивительно редкое сочетание аристократизма и базарной лексики, – вынес своё заключение Семён.
– А тебя вообще не спрашивают, сопляк! – зло крикнула Лидия. – Ну, вот что, господа хорошие, мне надоел весь этот цирк. Не знаю, откуда вы взяли мой адрес, но если сейчас же не соизволите покинуть квартиру, я обещаю вам огромные неприятности.
– Даже не рассчитывай, что мы уйдём отсюда с пустыми руками, – без намёка на волнение или неуверенность проговорил Леонид. – Ты что же думаешь, мы ехали через пол-Москвы только для того, чтобы узреть твой небесный лик?
– Меня не касается, зачем вы сюда ехали, но ещё две минуты, и вы пожалеете, что заявились сюда без приглашения! – с вызовом произнесла она и протянула руку к стоящему на тумбочке телефону, явно давая понять, что не шутит.
– На твоём месте я бы не стал этого делать, – спокойно проговорил Леонид.
– Это ещё почему? – уверенность Тополя сбила Лидию с толку, и, решив, что привести свою угрозу в действие она успеет всегда, Загорская выжидающе замерла, а её карие, с поволокой глаза превратились в две настороженные узкие щёлочки.
– Лидочка, любовь моя, – с издёвкой протянул Тополь, – ну, нельзя же быть настолько наивной! Неужели ты и вправду рассчитываешь на то, что милицию больше заинтересуют поздние законопослушные гости пенсионерки, к слову сказать, не совершившие ничего предосудительного, чем наезд на человека, совершённый чуть больше месяца назад водителем, спешно покинувшим место происшествия и не оказавшим пострадавшему даже элементарной медицинской помощи?
– Ничего не выйдет! – сквозь зубы процедила Загорская. – У тебя нет ни одного свидетеля… – неожиданно она осеклась, перевела взгляд на Семёна, и в её глазах промелькнуло беспокойство.
– Что же ты замолчала, Лидочка? – вкрадчиво произнёс Тополь, и его синие глаза мягко засияли. – Неужели тебе больше нечего сказать? Жаль.
– Тебя там не было, – она ткнула пальцем в Семёна.
– Меня – нет, – парень обаятельно улыбнулся. – А вот двое моих друзей…
– Какое счастливое совпадение! – зло бросила Лидия. – И конечно же, они не только всё видели своими глазами, но и как люди чрезвычайно наблюдательные, запомнили марку машины и её номер. Я правильно вас поняла? – она поджала губы и поочерёдно посмотрела на мужчин.
– В самую точку, – масляно улыбнулся Леонид.
– И сколько вы рассчитываете с меня стрясти? – изломавшись, губы Лидии сложились в кривую, неправильную восьмёрку. – Думаю, ста баксов на двоих вам должно хватить с головой.
– Мадам, жадность – не лучшее человеческое качество, – ухмыльнулся Леонид. – Нехорошо обижать людей, совершивших ради вас такой утомительный путь, жалкой подачкой.
– Вот что я вам скажу, – Лидия с достоинством распрямила плечи. – Или берите то, что вам предлагают, и катитесь отсюда вон, или убирайтесь, но с пустыми руками. Третьего варианта не будет.
– Ошибаешься, милая! – резко произнес Тополь. – Ты забыла ещё об одном.
– Да? И каком же?
– Я остаюсь здесь.
– Здесь?! На правах кого, интересно?!
– Пока – на правах пострадавшего, желающего поправить своё пошатнувшееся драгоценное здоровье, а там будет видно.
– Ты сошёл с ума? – округлив глаза, хрипло выдавила Лидия.
– Нет, я только начал процесс вхождения в него.
– Но я не хочу тебя видеть!
– Это твои проблемы, и не стоит перекладывать их на мои плечи, – небрежно отозвался Леонид и, скинув ботинки, с удовольствием перелез в домашние тапочки.
* * *
– Здравствуйте, Надежда Фёдоровна, – Ирина несмело перешагнула порог квартиры, и её сердце забилось часто и тревожно. – Извините, что я без приглашения.
– Ты? Вот уж кого не ждала… – удивилась Надежда. – Какими судьбами? – указав на ящик под вешалкой, где хранились тапочки, она с интересом всмотрелась в узкое, худое личико девушки.
За последние несколько месяцев они виделись всего дважды, да и то совершенно случайно, в очереди продуктового магазина.
Первый раз, практически сразу после того, как у Ирины произошёл разрыв с Семёном, видимо, не зная, как себя вести и очень нервничая, девушка несла какую-то околесицу про электронную игрушку размером с ладонь со странным названием «Тамагочи». Дурацкая коробочка постоянно пищала, Ирина то и дело жала на какие-то кнопки, зачем-то рассказала о странном кладбище для таких игрушек, расположенном не то в Будапеште, не то в Бухаресте, и вообще вела себя крайне неестественно.
В чём заключалась суть игры, Надежда тогда так и не поняла, да и, признаться, не особенно старалась в это вникнуть. Пустой разговор тяготил обеих, они с нетерпением ожидали момента, когда же наконец подойдёт очередь, и вздохнули свободно только тогда, когда, получив покупку, Ирина извинилась и под предлогом нехватки времени спешно ретировалась к следующему прилавку.
Когда они пересеклись во второй раз, Ирина сделала вид, что не заметила матери Семёна. Рассеянно поглядывая по сторонам и тщательно изучая некоторые ценники, Ира совершила хитрый маневр и обошла хвост очереди таким образом, чтобы не столкнуться с Надеждой Фёдоровной. Сначала подобное поведение возмутило Надежду до глубины души, но потом она подумала, что в общем-то говорить им особенно не о чем и действительно лучше просто разминуться, «случайно» не заметив друг друга, чем стоять и вымучивать из себя какие-то ненужные слова, натянуто улыбаться и ждать с нетерпением того момента, когда можно будет уйти под каким-нибудь благовидным предлогом.
Особенной теплоты к Ирине Надежда не чувствовала никогда. Даже в тот момент, когда у Семёна был роман с этой странной рыжей девочкой, она смотрела на неё как на своего рода инородную вещь, появившуюся в их доме лишь на время. Нельзя сказать, чтобы Ира чем-то раздражала свою потенциальную свекровь, вовсе нет, просто Надежда не питала к ней никаких чувств, предпочитая сохранять нейтралитет и не обострять отношений с сыном.
В том, что эта рыжая фитюлина никогда не станет женой её мальчика, Надежда не сомневалась ни на грамм, хотя со стороны прекрасно видела, как глупая девочка, буквально выворачиваясь наизнанку, пыталась внушить Семёну, что лучшего варианта, чем она, ему не отыскать вовеки. Поэтому, когда между сыном и этой девицей произошел разрыв, она не испытала особой грусти.
Удивлённо поглядывая на девушку, свалившуюся как снег на голову, Надежда пыталась угадать, что могло привести её в их дом снова, но ничего дельного ей голову не приходило.
Выведывать о Семёне у неё, его матери, просто нелепо, потому что она не скажет ничего, что могло бы хоть как-то навредить её сыночку. Жаловаться на жизнь несостоявшейся свекрови тоже глупо, потому что симпатии матери при любом раскладе, естественно, будут на стороне сына, а значит, эта причина тоже отпадает. На простой светский визит появление этой рыжей тоже не тянет, особенно после того, как она мышью прошмыгнула мимо Надежды в продуктовом. Но что ж тогда привело Ирину в их дом?
Надежда решила не забивать себе голову всякими глупостями. Если эта рыжая нахалка набралась смелости и заявилась без приглашения, пусть она и объясняется.
– Надежда Фёдоровна, мне очень нужно с вами поговорить.
От Надежды не ускользнуло, что, произнося эти слова, Ира напряглась, будто прислушиваясь, нет ли в доме кого-нибудь ещё. Возможно, она приписывала этой пигалице сообразительность, которой вовсе не было, но, проследив за её взглядом, Надежда поразилась, насколько быстро та оценила ситуацию. Тапочки Семёна, стоявшие в прихожей, ясно говорили о том, что их хозяин отсутствует, и по едва заметной улыбке, скользнувшей по губам Иры, Надежда поняла, что это обстоятельство отнюдь не огорчило нежданную гостью.
– Наверное, вы удивлены моим появлением, но не стоит беспокоиться, я вас надолго не задержу, – Ирина сделала паузу, будто рассчитывая на то, что Надежда начнёт уверять, насколько она рада её видеть, но та молчала. – Возможно, мои слова покажутся вам полной дикостью и бредом, даже не возможно, а скорее всего так и будет, но играть в молчанку я больше не намерена. – Пытаясь собраться с мыслями, Ирина глубоко вздохнула и, опустившись на табуретку, взглянула женщине в глаза.
– Я что-то никак не пойму, чего ты хочешь, – недовольно нахмурилась Надежда.
– Если бы наши отношения с Семёном сложились как-то по-другому, возможно, вы никогда бы так и не узнали всей правды, но… Я знаю, то, что я сейчас вам расскажу, будет для вас шоком, но в конце концов в том, что происходит, он виноват сам.
– Что ты ходишь вокруг да около? – не выдержала Надежда. – Если тебе есть что сказать, говори, не тяни, а если нет – нечего тут из себя корчить умирающего лебедя!
– Хорошо, я могу и короче, – сдвинув брови, Ирина решительно выдохнула. – Перед самым Новым годом Семён оказался замешанным в неприятную историю с наркотиками, помните?
– И что? – лицо Надежды моментально превратилось в непроницаемую маску.
– Тогда милиция в подвале появилась не случайно…
– Значит, это всё-таки твоих рук дело? – в голосе Надежды послышалась угроза, и она зло взглянула на посетительницу. – Я так и знала, что без тебя тут не обошлось. И после этого у тебя хватает наглости переступать порог нашего дома?! А ну, пошла вон отсюда!
– Никуда я не пойду! – полыхнула глазами Ирина. – Придётся вам выслушать всё до конца!
– Я не желаю больше слышать ни единого слова!
– И всё же придётся! – Ирина воинственно вздёрнула подбородок.
– Да как ты могла опуститься до такой грязи?!
– А мне и опускаться не пришлось! Вы думаете, ваш Семён – белый и пушистый, да?! Ну, так знайте, что он уже два года приторговывает наркотиками, и та дурь, которую нашли в его гитаре, – доза, за которой в тот вечер к нему должны были прийти покупатели! – Ирина мстительно улыбнулась. – Да! Я об этом знала! И не стоит на меня так смотреть, не ровен час, дырку просверлите!
– И как у тебя только язык поворачивается такое говорить?! – с негодованием воскликнула Надежда. – Да таких, как мой Семён, больше и на свете нет!
– Ещё скажите, что ваш Сёма – ангел! – едко усмехнулась Ира.
– И скажу! – убеждённо ответила Надежда. – Таких, как Сёмушка, ещё поискать надо, он не чета тебе, нахалке и лгунье! Да как ты смеешь наговаривать на моего мальчика?! Я не верю ни единому твоему слову, слышишь?! – громко выкрикнула она и сделала шаг вперед, давая понять, что визит Ирины окончен.
Но девушка, не обращая внимания на её гнев и красноречивые взгляды, даже и не думала подниматься.
– Верить или не верить – дело ваше, – она демонстративно передёрнула плечами. – Собственно, я не очень-то и рассчитывала, что вы проникнитесь доверием к моим словам. Вы же всю жизнь тряслись над своим сыночком, как над хрустальной вазой, а он гадил вам на голову! Да вы же слепая! Слепая, как последняя кротиха, только та ничего не видит, потому что не может, а вы – потому что не хотите!
– Прекрати поливать моего сына грязью! – не сдержавшись, Надежда с силой ударила ладонью по столу. – Убирайся отсюда сейчас же и не попадайся мне больше на глаза, дрянь паршивая!
– Может, я и дрянь, но не большая, чем ваш Семён! – Ирина встала. – А хотите, я прямо сейчас ткну вас носом в его тайник с наркотиками?!
– Что-о-о?! – лицо Надежды побагровело, а веко правого глаза нервно задёргалось. – Что ты сказала?!
– Что слышали! – Ирина сжала кулачки. – У вас все в дерьме, один Семён в белом фраке! А вы хоть раз удосужились открыть его пианино?!
Не дожидаясь, пока Надежда сообразит, в чём дело, и боясь, что её голословные утверждения не произведут должного впечатления, Ирина метнулась в комнату Семёна и в одно мгновение оказалась около инструмента. Опустившись на колени, она приподняла тяжёлую перегородку, расположенную над педалями, полированная чёрная крышка приоткрылась, и перед глазами изумлённой донельзя Надежды появилось внутреннее отделение, заполненное многолетним слоем пыли, уже давно превратившейся в тугую, застарелую бахрому.
– Господи, какая грязь! – оторопела Надежда. – Мне и в голову не могло прийти, что эта штуковина каким-то образом открывается! Подожди-ка, а это что такое? – подойдя к тайнику вплотную, она наклонилась и дотронулась рукой до одного из крохотных пакетиков, крест накрест прикреплённых к деревянной панели скотчем.
– Догадаетесь сами, или подсказать?! – Ирина поднялась с пола и бросила на женщину неприязненный взгляд.
– Но это ведь не… – губы Надежды задрожали. – Нет, такого просто не может быть…
– Конечно, это я их сюда наклеила. Только что. Вы разве не заметили? – съязвила Ира. – Собственно, мне наплевать, выльете ли вы на голову вашему сынулечке ведро помоев или сделаете вид, что ничего не произошло, это ваша жизнь. Но я довольна, что смогла расквитаться с вами обоими. С сегодняшнего дня, как бы вы ни старались, Семён перестанет быть для вас безгрешной иконой, а значит, вся ваша жизнь, хотите вы этого или нет, пойдёт коту под хвост. А теперь будьте счастливы… если, конечно, сможете, – с нажимом бросила она и, не прощаясь, торопливо выскользнула из ненавистной квартиры.
* * *
– Боже мой… уму непостижимо… – услышав, как в прихожей хлопнула дверь, Надежда почувствовала, что ноги, став сразу ватными, перестают её держать, и, чтобы не упасть, ухватилась рукой за полированную крышку пианино.
В огромной квартире было абсолютно тихо, только на кухне тикали настенные часы, висящие над обеденным столом, да в ванной ронял тяжёлые капли плохо закрытый кран. Бессмысленно глядя перед собой, Надежда прислушивалась к этим едва уловимым звукам, будто опасаясь, что ещё секунда-другая, и мир покатится в бездонную немую пустоту, лишённую запаха, цвета и даже времени, испокон веков шелестевшего своими крохотными песчинками растерянных людьми дней.
В её голове, беспорядочно роясь и цепляясь одна за другую, проносились обрывки разрозненных мыслей. Неотрывно глядя на откинутую панель инструмента, Надежда с удивлением и каким-то внутренним страхом смотрела на мелкий светлый порошок, расфасованный по крохотным пакетикам, а перед её глазами отчётливо и фотографически ясно появилась страничка из ежедневника с кулинарными рецептами. На разлинованном листочке с красивыми синими вензелями в уголках был записан рецепт обыкновенной манной каши, в которую на триста граммов молока полагалось всыпать две столовых ложки крупы, но непременно «без горки». Будто перемазавшись в липкой манке, чернильные буквы расплывались по листу жирными кляксами, а маленький, пухлый мальчик Сёмочка, глядя на мать чистым, как у ангелочка, взглядом, с удовольствием наворачивал сладкую кашу столовой ложкой, доставшейся ему на память ещё от покойного деда. На ручке ложки тоже были какие-то вензеля, только Надежда никак не могла разобрать, какие именно…
Вода в ванной текла беспрерывной тоненькой струйкой, распадавшейся на отдельные каплюшки, и подобно им сознание Надежды тоже разбивалось на отдельные кусочки, не желавшие складываться в общую картинку и существующие как бы сами по себе…
– Мама? Что ты здесь…
Голос Семёна разрезал звенящую тишину настолько неожиданно, что Надежда невольно вздрогнула и обернулась. Увидев открытую панель пианино, Семён осёкся. Побледнев, он перевёл взгляд на мать, как бы оценивая, есть ли у него хотя бы один шанс спасти положение, каждый мускул его смуглого лица напрягся, и Надежда, словно отвечая на его мысли, едва заметно повела головой:
– Не стоит.
– Ты всё не так поняла… – лучезарно посмотрев на мать, Семён обезоруживающе улыбнулся, рассчитывая на безотказность старого трюка, использовавшегося им уже бессчетное множество раз. – Давай я всё тебе объясню. Это совсем не то, что ты думаешь.
– Откуда тебе знать, о чём я думаю? – тёмно-серые глаза Надежды холодно блеснули, и от этого неприязненного и непривычно чужого блеска по спине Семёна побежали мурашки.
– Мама, почему ты не хочешь меня выслушать, я же никогда тебе не лгал, – от испуга на смуглых щеках Семёна выступил горячий румянец, и они стали ещё темнее обыкновенного. – Послушай… – вкрадчиво начал он, но Надежда не захотела принимать участие в этом дешёвом фарсе.
– Не будем тратить время на пустые разговоры, – властно произнесла она, и Семён увидел, как уголки её рта, болезненно дёрнувшись, медленно поползли вниз. – Мы оба знаем правду, так что не стоит громоздить одну ложь на другую.
– Но мама, как же так… – синие глаза Семёна наполнились болью. – Неужели ты даже не позволишь мне сказать хотя бы слово в своё оправдание?! – приготовившись бороться до последнего, он воинственно вскинул подбородок, и всё его тело напружинилось.
– Говори, – неожиданно уступила Надежда, и оттого, что это произошло внезапно, без всякого сопротивления, Семён растерялся.
– Понимаешь, как всё вышло… – неуверенно промямлил он и затих, искренне сожалея о том, что не подготовился к подобному повороту событий заранее.
Несомненно, к угрозе Хрусталёвой следовало бы отнестись с большим вниманием, но, честно сказать, он считал, что её слова – пустое сотрясание воздуха, и только. Кто же мог предположить, что эта недоделанная рыжая пискля решится на подобную подлость?
Тогда, в декабре, у Ирки имелся отличный шанс затянуть на его шее верёвочку потуже, ведь она прекрасно знала о наличии тайника с «дурью» в его комнате, но почему-то не воспользовалась удобным случаем. Наверняка всё ещё тешила себя несбыточной надеждой вернуть Семёна обратно, поэтому и не стала топить его окончательно. Хотя… что значат для правоохранительных органов желания какой-то там Хрусталёвой? Если бы они сочли нужным, то перерыли бы его барахлишко и в две секунды нашли всё, что надо. Подумаешь, хитрость – пианино… Окончательно растерявшись, Семён понуро опустил плечи. Неужели всё дело в ухажёре матери, этом Руслане? Кто уж он там есть – неизвестно, но, вероятно, приличная шишка, если отмазал его по всем статьям всего за несколько дней. Но вот в чём вопрос: почему он не допустил обыска в их квартире? Если не хотел, чтобы мотали нервы матери, это одно. А если нет? Если дело не в благородстве? Тогда, выходит, он знал или, по крайней мере, догадывался, что в гитару наркотики попали не сами по себе и что Семён ко всему этому причастен…
