Текст книги "Тетрада Величко (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

Кузьма появился на кухне спустя минут пять, уже в сухой одежде, но все с тем же гнездом на голове.

Тетя Маша посмотрела на это, вздохнула, и начала сетовать подруге уже на прическу сына:

– Никакого сладу нет с этими волосами. Вихри, точно как у его отца. Как ни стриги – торчат во все стороны. Только если брить почти, так мне такое издевательством кажется, хоть наша классная руководитель и пишет вечно замечания. Но я не поддаюсь.

– И правильно, над ребенком издеваться нечего, – согласилась мать Кристины, раскладывая по тарелкам гречневую кашу, которую они сварили, пока распаковывали вещи.

Сам Кузьма словно и не обращал внимания, что разговор ведется о нем, спокойно уплетал такую же булку, как уже досталась Кристине ранее. И хоть тетя Маша пыталась прикрикнуть, что сладкое после обеда, в итоге махнула рукой.

– Растет пацан, все равно все в нем горит. Вечно голодный ходит, – заметила соседка.

А мама Кристины только улыбнулась и согласно кивнула на это замечание.

Кузьма же только скривил какую-то насмешливую гримасу на этот диалог. Он в принципе вел себя так необычно для Кристины – словно ему никто не указ. И мать он слушает только потому, что любит. Но и его готовность ей «потакать» имеет свои границы. Мальчишка же, а как-то давал это всем понять одним своим видом, даже маленькая Кристина заметила и ощутила.

А увидев, что она поглядывает на булку, которую он ел, Кузьма не рассердился и не отвернулся, сделав вид будто не заметил. Взял и отломил сдобу с той стороны, где не кусал, и протянул ей.

Кристина смутилась, почувствовав себя виноватой почему-то: он ведь голодный все время, вон мама его рассказывает, а она уставилась и мешает ему есть.

– Нет, – попыталась отказаться она, втянув голову в плечи, – я ела уже. Спасибо!

Но Кузьма и слушать не захотел, держал кусок булки у нее перед носом, пока Кристина не взяла, сдавшись, и не принялась жевать вместе с ним.

Вообще, Кристине было очень странно все происходящее, но и интересно, и весело. Она не привыкла к такой ситуации и к этим людям еще. Но и не чувствовала себя с ними совершенно чужой. Возможно потому, что мама и тетя Маша были знакомы и общались с легкостью, передав это и своим детям. Или еще в чем-то секрет состоял. Но ей нравилось сидеть на той кухне и следить за разговорами, действиями, изменением выражений на лицах.

Да и Кузьма оказался хорошим, хоть поначалу Кристина немного и боялась старшего парня. Мало ли, а вдруг забияка? И будет гонять ее. Но мальчишка хоть и оказался упрямым и со своей точкой зрения на все происходящее, что они все замечали каждый день, а к младшей соседке отнесся по-доброму. Нельзя сказать, что они стали друзьями сразу, все же шесть лет разницы в этом возрасте – очень много. Но под свою опеку Кузьма ее взял. И во дворе присматривал, никогда не отказывался брать Кристину, если сам на улицу выходил. И не таскал ее за собой хвостом вроде, и Кристина гуляла с детьми своего возраста, но как-то они все время рядом были. Она у него под присмотром.

Сначала его друзья поглядывали на нее с удивлением и непониманием, насмешливо дразня «невестой». Но после нескольких заработанных из-за таких дразнилок синяков, умолкли и не возражали, даже если Кузьма тягал Кристину за собой в их играх.

А вообще, Кузьму во дворе любили. Он был заводилой и капитаном всех игр и приключений, всех проказ и проделок. Но, к его чести, всегда брал на себя всю вину, если что-то шло не так, даже если его рядом не наблюдалось. Но Кузьма никогда не позволял Кристине вступаться за него и рассказывать об этом. И постепенно у них начали появляться свои секреты, тайны и истории, о которых никто не знал: ни другие друзья, ни матери.

Тетя Маша хваталась за голову, порой не имея ни сил, ни средств оплачивать разбитые окна первых этажей их двора и школы. Пыталась как-то «воздействовать» на сына, читая ему нотации и взывая к совести. Но особого эффекта это все не приносило. И не сказать, что Кузьма бессовестным рос. И близко нет. Но вот что больше всего сердило и учителей, и его мать. Наоборот, Кузьма прекрасно понимал, что «хорошо», а что «плохо», никогда не обижал младших, сам мог «разобраться» с хулиганами, которые издевались над девчонками или первоклассниками, забирая мелочь или пачкая портфели. Но при этом он редко оглядывался на методы. Да и к учебе, несмотря на явный ум и склонность к наукам, относился поверхностно, не считая основным в жизни. И куда больше времени уделял все тому же футболу, безмерно им любимому.

По словам тети Маши, это все началось, когда отец Кузьмы ушел из семьи. И вроде бы легче всем стало, ведь бывший муж любил выпить и был тяжел на руку, не жалея ни жену, ни маленького сына. Но когда пропал в неизвестном направлении, Кузьма изменился. Может, и всегда характер у сына непростой был, просто и без того проблем хватало, чтобы на причуды сына внимание обращать? Или это исчезновение отца так на нем сказалось, изменив мировоззрение, только управы тетя Маша на Кузьму не имела. И единственной ее надеждой постепенно стала Кристина, которой не всегда, но периодически все же удавалось достучаться до Кузьмы, чтобы в чем-то убедить друга.

А они стали настоящими друзьями спустя какое-то время. Во всяком случае, Кристина искренне считала так, пока не узнала, что Кузьма стал вызывать повышенный интерес у девушек в своем классе. И вовсе не чурается этого внимания…

Кристина училась хорошо. Всегда. С первого дня, как Кузьма отвел ее в школу за руку на первое сентября в первом классе. Он же ее и домой отвел в тот день, прогуляв из-за этого собственный урок. Их матери были на работе и не сумели отпроситься. Кузьма же честно предупредил младшую подругу, что той сказкой, о которой талдычат взрослые – в школе и не пахнет. Так что Кристя может сразу настраиваться на худшее… Оптимист по жизни.

У Кузьмы со школой были сложные отношения и он этого не скрывал. Бравировал даже. Все, что подразумевало в себе систему – претило его характеру.

Но с Кристиной дело обстояло иначе. Она очень не хотела подводить мать. Не выносила, когда та плакала, еще с похорон отца. А потому даже не представляла, что сумеет расстроить ее плохими оценками. Да и тетя Маша поддерживала всегда, ставя в пример собственного сына и свое сердце, которое точно не выдержит всех его проделок. На что сам Кузьма только улыбался всегда.

«Но ты же девочка, тебе надо учиться хорошо», – любили повторять и ее мать, и тетя Маша, поддерживая подругу.

И она училась. А еще подумала, что сумеет как-то и Кузьме помочь, ведь он ей всегда помогал. Не с математикой, конечно, с этим у Кристины никак не складывалось. Не давались ей цифры. И вот тут ей тайком от остальных помогал Кузьма, зачастую просто решая все примеры для Кристины, тогда как для себя даже не удосуживался писать домашние работы. Еще в пятом классе у Кузьмы случился конфликт с учителем. И теперь все, что он знал – было скорее вопреки, а не благодаря происходящему на уроках. Математика была его стихией. Он цифры не видел – он их понимал, «управлял» ими, как казалось маленькой Кристине. Для нее это было магией. Настоящей. Более того, Кузьма как-то умудрялся еще и ей объяснить все непонятное. И куда проще, чем это делал учитель в школе.

Но и она вскоре поняла, что может помочь другу. Так же легко, как Кузьме математика, Кристине давались языки и большая часть гуманитарных наук. Она обожала все, что могла только узнать о природе, потому, прочитав свои учебники наперед, чтобы порадовать маму, добралась и до книг друга, по большей части ему просто не нужных. Год за годом она учила и свое, и что-то его. Для него же, чтобы помочь, начала читать и историю. Нельзя сказать, что Кристина была гением и училась впереди программы. И близко нет. Она просто очень хотела помочь Кузьме, которого, наверное, в тот момент считала старшим братом, практически. У нее не было никого дороже мамы и Кузьмы. И тети Маши, конечно. И потом, даже ее, в чем-то детские, конечно, сочинения, написанные в четвертом классе, были куда лучше пустого места в тетради, которое так бы оставил Кузьма. По крайней мере, даже зная, что это не он писал, учителя ставили ему оценки. Да, это были «тройки». Но его ни разу не оставили на второй год, сколько бы ни грозились. Не хотели “зарубить” на корню все шансы не глупому же парню.

Вот так однажды Кристина и поняла, что Кузьма ей не просто «друг и брат». Когда взяв его тетрадь по языку, чтобы написать очередную «домашнюю работу», увидела засунутую между листов записку. В которой просто и ненавязчиво Кузьме предлагали прийти в гости к однокласснице вечером, когда у той никого дома не будет.

Кристине тогда было одиннадцать, Кузьме – шестнадцать. Она была для него малышкой, которую надо было оберегать и за которой необходимо следить, для которой он каждый день покупал ее любимые булки, экономя ради этого на сигаретах, которые тайком от матери стал курить. А Кристина готова была объедаться сдобой, лишь бы он меньше курил. Хоть и ни за что не выдала бы секрет старшего друга взрослым. Он же был для нее… Кристина не знала – кем? Всем? Нет. Еще нет. Не тогда. Но очень многим.

Она даже осознанно не понимала, что именно заставил ее испытать этот клочок бумаги в клеточку, выдранный из чьей-то тетради? И как называется та боль, которая начала разъедать в тот момент ее живот изнутри.

Но тогда что-то навсегда изменилось в ней, в ее восприятии Кузьмы.

Хотя по-настоящему все стало иным в тот день, когда он вернулся из армии…

Глава 4

– Малыш? – Кузьма прищурился, внимательно всматриваясь в ее лицо.

Она медленно и как-то сонно моргнула, словно была не здесь сейчас. Вздохнула, принявшись растирать лицо.

Кристина была на пределе. На тонкой грани перед срывом.

Он точно знал, куда смотреть и на что обращать внимание, чтобы в полной мере оценить ее состояние. И то, что Кузьма видел сейчас – реально выбешивало что-то у него внутри. И заставлял нервничать, напряженно сжиматься нечто внутри грудной клетки. То, чем всегда безраздельно владела только эта женщина.

Куда смотрит Карецкий, мать его за ногу?! Чем думает, когда позволяет Кристине дежурить через день? Он что, действительно не в силах оценить, что она работает уже на износе? Так он сместит Руслана с должности главврача, чтобы был внимательней, и дело с концом! Может, тогда глаза раскроются?

А этот придурок, про которого он и вспоминать-то не хотел – ее «муж»… Японский бог! От одной мысли хотелось спуститься вниз, достать из бардачка пистолет, ничего не объясняя своему бессменному водителю Вадиму. Да он и не спросит. И пристрелить этого дебила на месте. За то, что лох такой и все на малышку сбросил. За то, что вместо покоя и радости доставил ей только больше проблем и забот, чем они с Карецким вместе взятые.

Хотя чего уж там! Откровенным надо быть до конца. Их всех стоило бы пристрелить, по-хорошему. И он сам, и Карецкий – измотали Кристину не меньше.

Ех**** бабай! Зря приехал. Или не зря? Кто еще поймет и заметит все то, что его красавица от кого угодно спрячет? Только не от него.

Так давно решил дать ей свободу и возможность жить нормально. И не сдержал слово. Вернулся, морочит голову. И не может в покое оставить. Потому что Кристина его так крепко держит своими тонкими пальцами, что не вырваться.

Сколько раз он с сарказмом думал, что с радостью душу дьяволу бы продал, лишь бы выполнить обещание, которое сам и дал. А ни хрена не выйдет! Потому что и его душа, и его сердце – давным-давно болтаются на золотой цепочке вокруг ее шеи. И Кристина ни в какую не соглашается их возвращать. Даже в обмен на свое сердце – так же давно «наколотое», словно гвоздями прибитое к его груди, к его коже, в его кости вдавленное. Пытался когда-то «отодрать» с мясом, хотел разодрать эту их связку. Отпустить. И ни фига не справился. Оба остались с кровоточащей пустотой внутри. А все равно друг в друге.

Да и реально ли хотел сам Кузьма этого?

«Хотел бы – сделал бы», – так всегда говорит его мать.

А раз не хочет – то и имеет «по делам и мыслям своим». Ее только за какие грехи за собой в ад тянет?

– Малыш, пошли в твой кабинет. УЗИ подождет. Не подохну, если до сих пор живой. А вот тебе кофе точно не помешает. Спишь на ходу, – хмыкнул и распорядился он, ничем не выдавая внутренних мыслей.

Собственно, ему это обследование – до одного места. Ее видеть хотел, использовал повод. А Кристина всегда немного перегибала палку в вопросе его здоровья. Хотя это касалось всех близких ей людей: свою мать, да и его тоже, она настолько же регулярно обследоваться заставляла. Словно этим жизнь под контроль взять пыталась.

Подхватил под руку Кристину, потянул вперед. Настойчиво и упрямо. Рядом все равно никого не было. Да и попробуй – придерись еще. Кузьма за их жизнь так шифроваться научился, что и сама Кристина не всегда понимала: где он истинный и что его действия значат. Должен был. Никак иначе нельзя.

– Да, наверное. Это снотворное дурацкое, – словно не до конца ориентируясь в ситуации, вздохнула малышка. – Голова мутная. Не стоило его пить. – Кристина прижала затылок ладонью.

Но послушно шла, куда он вел, не оглядываясь по сторонам. Ни одного вопроса.

Кузьма знал, что даже развернись он сейчас и поведи ее на улицу – пойдет следом, в машину сядет, и только когда отъедут, скажет, что телефон не взяла, и кошелек с ключами…

Он всегда доверял ей, не врал пару минут назад. Но и она верила ему безотчетно. Даже после того, что можно считать самым настоящим предательством.

– Давай ключи, красивая моя, – потребовал, когда дошли до ее кабинета.

В отделении уже за руку не вел, просто шел почти впритык, словно вынуждая, «подталкивая» Кристину двигаться. Забрал ключи, которые она достала из кармана и открыл дверь, пропустив Кристину внутрь. Захлопнул двери за ними. И уже не оглядываясь, принудительно усадил на диван. Быстро отошел, включил кофеварку, сполоснув две чашки в раковине. Вылил напиток, который они утром так и не выпили, пока агрегат тихо перемалывал зерна. До сих пор не понимал, почему она тут эту кофемашину держит? Что он, вторую ей не купил бы, что ли? Но Кристина упорно берегла ее в кабинете, хотя тут одни чашки по три сотни стоили. Каждая. Модные, стеклянные, без ручек, с двойным дном. Чтобы не только вкусно, но и эстетически приятно пить кофе было. Вытащить из кабинета такое добро – раз плюнуть. Ее замок – это для совести отговорка.

Долго думал. А потом посмотрел на ее график за два последних месяца и догадался, похоже…

Поставил чашки на подставку и вернулся к дивану. Кристина сидела там, куда он ее усадил, устало откинувшись затылком на спинку и прикрыв глаза.

– Может, бури магнитные какие-то? – с кривой улыбкой пробормотала она, будто почувствовав, что Кузьма приблизился. – Все тело разбито…

– Может, загонять себя меньше надо? – рявкнул в ответ Кузьма. – Ты пашешь так, словно кроме тебя и нет других анестезиологов в этой гребанной больнице, малыш! Сейчас кофе выпьешь и позвонишь Карецкому, скажешь, что меняешь расписание. И сегодня уходишь раньше. Я тебя отвезу домой. – Отвернулся и пошел за кофе.

– Кузьма-а-а! – застонала Кристина, заставив себя открыть глаза. Посмотрела ему в спину.

Не сказал – отрезал. И черта с два с ним поспоришь. Это не Рома, и даже не Руслан. Ее аргументы ему – до одного места. Он решил. И все. И плевать на мнение других и ее причины. А будет спорить – сгребет в охапку и сам до машины дотащит.

– На самом деле анестезиологов у нас и правда не хватает, – заметила Кристина, когда он проигнорировал ее стон. – Одного уволили за вечные опоздания и нарушения правил больницы. Вторая в декрет ушла. Нас трое осталось.

Кузьма поднял голову и посмотрел на нее так, что и слова были не нужны. Ему это все совершенно безразлично.

– Сахар? – спокойно поинтересовался он вместо ответа.

Кристина показательно закатила глаза и скривилась. Он знал, что она никогда сахар не добавляет. Они оба пили без сахара.

– Ну, мало ли, как на тебя эти «магнитные бури» влияют, – саркастично хмыкнул Кузьма на ее гримасу. Взял чашки и вернулся к дивану. Протянул одну ей. – Надеюсь, ты в декрет не собираешься? – ехидно уточнил он.

Взял стул и поставил напротив Кристины. Сел так, что колени к коленям, расстегнул пуговицу пиджака. Не отодвинуться. Да она и не хочет. Взяла свою чашку и хмыкнула на его интерес.

– Спасибо, не тянет, – с чувством настоящего блаженства сделала первый глоток, наслаждаясь даже ощущением гладкого стекла чашки в руках.

Кузьма понимающе хмыкнул, а сам пить не торопился, медленно вращал свою чашку, держа на второй ладони.

– Вызови себе на смену другого врача, – велел он.

– Не могу, он сейчас еще и в фармкомпанию устроился, для подработки. График согласовывает заранее и экстренно менять не может. Разве что совсем что-то критическое, чего сейчас нет, – она завороженно смотрела, как лопаются пузырьки в плотной кофейной пенке. – Он придет вечером на дежурство.

– Вызывай этого своего, – с пренебрежением предложил Кузьма, сделав наконец глоток. – Пусть он отработает до вечера. Тебе надо нормально отдохнуть.

– Он ночью дежурил, – отвергла его предложение Кристина, сделав еще глоток. – Ему самому надо выспаться, чтобы не напортачил.

Оба не называли имени Ромы.

– А ты – сутки перед этим отдежурила! И перед тем. И четыре дня назад! – с раздражением отрезал Кузьма. – И вот так – уже три недели подряд. На ходу отключаешься. Тебе отоспаться не надо? Или ты автомат и напортачить из-за усталости не можешь?! Не ври мне, малыш! И пургу не неси, – отмел ее аргументы жестким тоном, который не располагал к дискуссии.

И смотрел так, словно взглядом «пришпилить» пытался. Вынуждал к откровенности. Своей силой воли и напором прижимал.

Кристина молчала и пила свой кофе. Медленно, раскатывая вкус по языку. Наслаждаясь.

– Хорошо. Пусть тогда Карецкий сам справляется. Ты – едешь домой. Это – не обсуждается, – пожал плечами Кузьма, не дождавшись от нее ответа.

Кристина стиснула зубы и резко выдохнула. Допила кофе.

Ну, ведь, гад же! Прессует, прессует… Будто выдавить из нее это пытается.

– Я… не… хочу… домой, – тихо, с паузами, и все так же сквозь зубы, бросила она, не глядя на Кузьму.

Додавил-таки.

Он выдохнул. Как-то довольно даже откинулся на спинку стула, обхватив, окружив ее ноги своими бедрами.

Наклонился в бок и отставил свою чашку на пол одной рукой.

– Хорошо. Я так и подумал, когда на этот гребанный график посмотрел, малыш, – удовлетворенно резюмировал Кузьма, заставив Кристину поднять голову и посмотреть на него.

Он же тем временем запустил руку в нагрудный карман пиджака. И под ее непонимающим взглядом вытащил какой-то небольшой плотный продолговатый конверт из гофрированного картона темно-зеленого цвета. Наклонился к ней и молча, ничего не объясняя, забрал у Кристины пустую чашку из рук, заменив конвертом.

– Что это? – поинтересовалась она.

Покрутила конверт в руках, чувствуя, как в том что-то болтается. Точно не бумажное. Твердое и продолговатое. Словно металлическое…

– Ключ и документы, – Кузьма все еще сидел, вальяжно откинувшись на спинку стула. Но смотрел на нее очень внимательно. И ноги его не позволяли ей никуда отодвинуться. – Мне нужно было деньги куда-то вложить, подвернулся выгодный вариант. Дом новый, только сдали в прошлом году. Здесь, недалеко. Две остановки от больницы. Ремонт сделан, дизайнерский. Немного холодный и без индивидуальности, думаю, тебе покажется. Но внести мелочи – не сложно. Оформлено все на тебя, по дарственной от третьего лица. Этот ни на что претендовать не сможет.

Наверное, она все же переработала. Голова не соображает вообще. Во всяком случае, Кристина его точно не поняла. Отложила конверт на колени. Стянула шапочку с головы, плюнув на все, сама забралась пальцами в волосы, массируя кожу. Сняла и резинку, растрепывая косу. Опять откинулась на спинку дивана затылком.

Надо бы сказать сестре-хозяйке, чтоб потолок у нее в кабинете покрасили заново. Давно ремонт не делали, краска посерела уже…

– Что это, родной? – еще раз тихо переспросила Кристина.

– Квартира, малыш. Твоя. Та, куда ты можешь возвращаться, когда захочешь. Или вообще уйти туда и жить одна.

– А мама? – все еще не глядя на него, спросила Кристина.

– А тетя Тома тоже вряд ли будет против, – хмыкнул Кузьма. – Я в этом уверен.

Подался вперед, наклонился к ней. Кристина не видела, по его движениям ощущала – их ноги все еще тесно соприкасались. И тут она ощутила, как его рука обхватила ее щеку. Кузьма был очень близко. Почти навис над ней. И расстояния – практически нет.

– Ты мне от мужа предлагаешь уйти? – хрипло поинтересовалась она, закрыв глаза.

Прижалась щекой к его ладони сильнее. Ничего не сказала, когда он второй рукой ее волосы ухватил, начал на пальцы накручивать.

– Я тебе предлагаю делать то, что ты хочешь, малыш. Самой решать, – так же хрипло прошептал Кузьма.

Она ощущала эти слова на своей шее, его дыхание дразнило кожу. А Кристине пришлось сильнее зажмуриться. И на душе – и весело, и до разрыва в груди больно. Словно все нервы в узел завязал.

– То, что я хочу – не в моих силах делать. Жить так, как хочется – это невозможно для меня, разве не так? – не открывает глаз.

Даже плакать уже сил нет.

Да и так, с закрытыми глазами, можно притвориться, что не понимает – это его губы на ее щеке и скользят по коже вниз, повторяя линию подбородка, отслеживая пульс, будто он дышит ее теплом, ее запахом, как Кристина не так давно дышала.

– Красивая моя… – хрипло, надсадно.

Позволяя ей обвинять его, признавая эти обвинения.

Уперся руками в диван по обе стороны от ее головы, впился пальцами даже, дыхание тяжелое, жаркое. Нависает над ней. И расстояния нет почти. У Кристины пульс «под потолок» и не скажешь, что пять минут назад засыпала от усталости. Он поднялся, отодвинув стул ногой, она вздрогнула от резкого звука. Но Кузьма не отстранился, как на миг показалось – ближе стал. Все еще упираясь в диван руками, будто сам себе ее обнять не позволял. А губы ее кожи касаются, не отступают. Высокий он. Надежный. И сил нет – обнять его хочется.

– И что мне там делать, Кузьма? – подняла руку и обхватила его ладонь, что теперь почти касалась ее шеи. Переплела их пальцы. – В этой квартире? Одной? С ума сходить? Выть в одиночестве?

– Малыш, – выдохнул резко, с болью. Прижался своим лбом к ее лбу, губы рядом, но ни он, ни она не пытаются сблизиться больше. Не выдержат тогда. Сорвутся… – Я просто хочу, чтобы ты расслабилась, хоть немного выдохнула. И перестала себя загонять. И чтоб нервы себе меньше рвала из-за всего.

– Жизнь на повтор поставить пытаешься, да, родной? – хмыкнула. – Уже проходили это.

А он вдруг отстранился, лишив ее своего тепла, оттолкнулся от дивана. Отошел на шаг. Что-то пробормотал сквозь зубы, но совсем тихо, она не поняла. Кристина с места не сдвинулась, хоть все тело заломило в ломке, только чуть приоткрыла веки, тайком глядя на его напряженную спину, твердые, скованные волей плечи… Господи! Она же столько лет даже не обнимала его толком, а больно так, словно он только вчера все за них двоих решил. Как так может быть, что тело от него так и не отвыкло? Только его родным и «своим» воспринимает без оглядки? Это же физиология, рефлексы. Ко всему приучить можно… А оно, тело ее, как и душа – такое упрямое, не поддающееся дрессировке…

– Малышка моя…

Кузьма вдруг стремительно повернулся и, неожиданно для нее, опустился перед диваном на колени, прямо на пол, наплевав на стул. Обхватил ее за пояс руками. По-настоящему. Крепко и впритык. Сжал со всей своей силой, так, как они запрещали себе все эти годы друг друга касаться. Лег ей на колени телом почти, уткнувшись головой в живот. Его пальцы впились в ее бедра через ткань халата и костюма. Жадно, словно скряга в свое сокровище вцепился.

Не вырваться, не сдвинуться.

И она не выдержала. Сама не поняла – когда и как успела? И секунды же не прошло. Обхватила его голову руками, зарылась своими пальцами в эти вечные вихры, сама согнулась пополам, прижавшись лицом к его затылку. И так глубоко вдохнула, что голова закружилась от его запаха. Горло сдавило. Не могла ничего говорить. Затрясло всю.

И он это ощущал. Не разжимая рук, поднял голову, заглянув в ее лицо снизу вверх. И столько всего во взгляде Кузьмы было, что Кристина сжала, сцепила зубы, чтобы не застонать от внутренней боли, пытающейся наружу вырваться. А она все равно каким-то диким, приглушенным воем прорывалась. Крупной дрожью каждую мышцу забило от того, что Кристина в его глазах увидела. От того, что он произнести собирался…

– Нет, родной, не надо, – захрипела она, зная, что тогда не выдержит. Сжала руки сильнее, чтоб полные пригоршни его волос ощутить.

Они оба не справятся, сорвутся. А чем им это поможет? Ничего же не поменялось, судя по его словам. А иначе бы он ей не пустую квартиру предлагал, а в свою утащил бы, не спрашивая. Что она, плохо Кузьму знала, что ли? И никто бы его не остановил: ни муж, ни Карецкий, ни ее смена.

И то, что с его губ вот-вот сорваться прозвище готово, которое он ей дал давным-давно – кожей чувствовала. Никто ее так, кроме него, не называл никогда. И не стоит сейчас это воскрешать, обоим только хуже будет. Она и так через ночь просыпается от снов, в которых он ее зовет, а Кристина рядом с другим мужчиной лежит в кровати.

Кузьма потемнел лицом. Она знала, чего ему стоит сдерживаться. И все же он услышал и принял ее просьбу. Еще сильнее стиснул бедра Кристины. Но не до боли. Никогда бы ей физической боли не причинил, она это точно знала. И на долгое мгновение обнял, прижал ее всю к себе.

А потом резко поднялся, разрывая их контакт. Заставив Кристину ощутить щемящую, гложущую пустоту. Иногда ей казалось, что лучше бы Кузьма мог ее ударить. Может, тогда она бы избавилась от этой потребности в нем? Сумела бы как-то дальше жить без него?

Руки сжимали пустоту. Сиротой себя ощутила. Вновь. Обхватила саму себя за пояс руками и согнулась пополам. Волосы рассыпались, отрезая ее от внешнего мира. Точно длинные, неудобно с ними, ни формы, ни вида, с косой этой вечно ходит. Надо действительно подстричь…

О чем угодно думать, лишь бы овладеть этой болью, снова затолкать вглубь себя. Молча, ничего не говоря.

И Кузьма молчал, отошел к самому окну, чтоб от нее подальше, наверное.

– Сделай еще кофе, – попросила Кристина, прочистив горло.

Все еще хрипло вышло, но уже лучше.

– Я не шутил насчет отдыха, малыш. Тебе надо поехать и отоспаться. Расслабиться. Отпуск взять, в конце концов, – таким же напряженным голосом просипел Кузьма.

Но просьбу ее услышал, вернулся за чашками. Аккуратно забрал, чтобы ее лишний раз не коснуться. Сам и сполоснул…

Ей было просто плохо. Хотелось свернуться в клубочек. И Кристина поддалась этой потребности, сбросила тапки, подтянула ноги под себя, все еще держа руки так, словно ей дико холодно. Повернулась боком, уткнулась носом в диван. Ответить ей сейчас было нечего, все свои аргументы она Кузьме уже высказала. И в кабинете только работающая кофемашина нарушала тишину.

И тут в дверь коротко, отрывисто постучали, и буквально сразу, до того, как она успела бы разрешить или не разрешить входить, в кабинет ввалился Карецкий. Ну, конечно же! Кто еще!

– Кристя, слушай! Насчет Ромки и алкоголя, – начал Руслан так, словно они и не прекращали разговора.

Видно, удачно сходил в здравотдел. Сразу в глаза бросалось, что доволен. Излучал кипучую деятельность и энтузиазм. Руслан… Вечно с кучей идей и по сотрудникам, и по самой больнице. Небось, только вернулся, переоделся – и к ней, обсуждать это все.

Но в следующий момент Карецкий охватил взглядом всю обстановку в кабинете целиком. Замер, словно на стену наткнулся. А может, так и было – Кузьма повернулся от окна и посмотрел на Руса таким взглядом, что и заледенеть недолго.

– Ага… – не особо понятно заметил Рус и плотно закрыл дверь позади себя.

Кивнул в сторону Кузьмы. Тот ответил ему таким же кивком.

Поздоровались вроде.

Кристина только хмыкнула и опять уткнулась в спинку дивана.

– Меня кофе угостите? – поинтересовался Руслан нейтрально. – Николай Артемович, что привело вас к нам сегодня? Не захворали ли?

Он знал его настоящее имя. Но не рисковал. Они все не рисковали. Только ей да их матерям можно было обращаться к нему «Кузьма», но и они при посторонних себе этого не позволяли. Не должно было существовать никакой очевидной связи между уважаемым депутатом от крупной партии и тем человеком, которым в прошлом являлся Кузьма. Да и сейчас тоже.

– Там, в тумбочке, есть еще одна чашка, – заметила Кристина, ответив на первый вопрос Руса.

– Это недоразумение еще и с алкоголем проблемы имеет? – игнорируя сарказм, внимательно глянул на нее Кузьма, не оглашая пока причин своего приезда Карецкому.

Уставился прямо-таки, но чашку дополнительную достал и, сняв первые две, включил кофемашину на следующий цикл. Словно он тут хозяин.

Хотя – так и было, по сути. Взял одну из полных уже чашек и принес ей. И все еще пристально вглядывается, ожидая ответа. Кристина выразительно глянула через плечо на Руслана, чтоб он понял, как она «благодарна», и забрала кофе. Карецкий только скривился, признав оплошность.

– Закрыли тему, – отрезала она, не собираясь это сейчас обсуждать.

– Я все равно узнаю, – пожал плечами Кузьма, отпив из своей чашки.

Сел вновь на свой стул, который теперь оказался посреди кабинета, хоть и все еще напротив нее.

Карецкий в это время пошел за своей порцией напитка, видимо, решив держаться от Кристины подальше. На всякий случай.

– Решили свои проблемы в здравотделе, Руслан Альбертович? – поинтересовался Кузьма, очевидно, поняв, что Кристина и правда не собирается обсуждать тягу мужа к алкоголю.

А заодно и продемонстрировал всю степень осведомленности в их проблемах.

– Решили, – не особо приветливо, но ровно откликнулся Руслан.

По-хозяйски, не спрашивая, залез в ее тумбочку за сахаром и щедро сыпанул себе две ложки. Кристина криво улыбнулась на эти их попытки «пометить» территорию.

– Надо было мне позвонить, уладили бы все на уровне повыше, чтоб больше вас не дергали. Да и подумали бы вы, все-таки, насчет моего предложения, – уже к ним обоим обратился Кузьма. – Зачем вам этот постоянный гемор? Оформим все на частную клинику и все…

– Там гемора будет не меньше, вашим языком говоря, Николай Артемович, – с сарказмом ответил Руслан, и с явным удовольствием отпил из своей чашки. – А проверок и придирок еще больше.

Не упустил случая намекнуть на все тайное.

– Это мне будет не так и сложно решить, – отмахнулся Кузьма.

Ага, только Рус полностью утратит даже мнимый контроль над ситуацией, и вряд ли сейчас готов согласиться на подобное.