Текст книги "Тетрада Величко (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

– Клянешься? – прижала руку с кольцом к своей груди, а он оторвать взгляд от камней не может. До последнего момента помнит, как выбирал это украшение, с какими мыслями и удовольствием. С уверенностью…

– Клянусь, мавка! – горячо, уверенно.

Ухватил этот сомкнутый кулак и поцеловал пальцы Кристины.

– Почему именно сейчас? Что изменилось? – видно было, что ей дико хочется поверить.

Но и страх не хочет уходить из души. Слишком долго маялись, слишком много мытарств выпало им на долю.

– Потому что сейчас – я тебя защитить смогу, красавица моя, – выдохнул ей в ладонь, объясняя то, чего раньше ни объяснить, ни сделать не мог.

Кристина как-то болезненно улыбнулась. Забралась ему второй рукой под свитер, накрыв теплыми пальцами шрам.

– Ты себя защитить не сумел родной, – все с той же боязнью. – Только я не отказываюсь. За себя не боюсь. Все, больше не уйду никогда, не послушаю и если гнать будешь…

– Не буду, – прервал ее Кузьма, прижав к груди так, что Кристина лицом в его свитер уткнулась. Начал покачиваться, словно ее укачивал.

– Ты нашел того, кто стрелял? – спросила о том, что ее эти недели все время волновало. Постоянно его вопросами засыпала, пока выхаживала после операции.

– Нашел, – Кузьма откинулся на спинку дивана, уперся затылком.

Найти исполнителя – не проблема вообще. Его парни выловили стрелка еще на третий день. Того Вадим тоже тогда подстрелил, а не так и просто затаиться с ранением, когда спущено с цепей очень много «собак», и все рыщут… Кузьма просто Кристине об этом не рассказывал. Не надо оно ей. Да и не хотелось, чтобы о нем узнавала то, чем Кузьма не бравировал. Чем не гордился. Только не выжить иначе в его мире. И не стать тем, кем он сумел…

Все так нелепо сложилось: когда грузчиком был, о чем Кристина только вчера вспоминала, никогда ведь не стыдился и не скрывал того, чем зарабатывает. Результатом доволен не был, это да. Но все ей рассказывал. А потом… Не совестно, нет. Только и рассказывать ей – не хотелось. Не надо оно малышке. Отгородить бы ее от всего. Отстранить. От этого – тем более. Потому и не рассказывал о других деталях, которыми все для этого стрелка обернулось. Не с его подачи. Со стороны тех, кто нанял исполнителя. А вот с ними, с теми, кто платил – дела сложнее обстояли. Их к ногтю прижать будет не так и просто. И все же – сейчас обладал силой и властью для того, чтобы оказать достойное сопротивление. За спиной Кузьмы поддержка Премьера и всех тех крупных группировок, которые и привели в Парламент и на ту позицию в их мире, на которой Кузьма находился. Хорошо умел проблемы решать, учитывал интересы многих. Это ценили.

Но и без врагов никуда, закон жизни, ех***ый бабай. Всегда будут те, чьи хвосты прищемишь, поднимаясь на свою вершину. И он не один десяток «хвостов» прищемил. Попытались свести с ним счеты. Долго разговоры вели, переманивали и уламывали, варианты предлагали. А тут уже прямолинейно решили разобраться, не сумев уговорить. Топорная робота по факту. Но и в его лагере просчет есть, если сумели аж так близко подобраться и расстрелять. У Кузьмы ни одного сомнения не было, что если бы не Кристина и Карецкий – подох бы. Никто другой его не вытащил бы. А значит, те, кто хотел убрать его – хорошо подготовились. Но и он последние дни не только после ран восстанавливался.

И та встреча, за которую впору и ему, атеисту, в церковь идти и свечку ставить – что так обернулось все с Кристиной, подтолкнув и сокрушив все доводы и оговорки ревностью и нуждой – не только о парламентских голосованиях была. Кузьма и свои вопросы решал, проверяя лояльность и выясняя нюансы. Закидывая удочки и нащупывая, на кого еще опереться может.

Это для вида и прессы оппозиция воевала с провластными партиями. На самом же деле, каждый отстаивал свои интересы, и зачастую сферы этих интересов смешивались в весьма забавном и непредсказуемом для сторонних людей поле. У него имелась поддержка среди тех, кто в зале Парламента Кузьму проклинал. А вот напали как раз «партнеры» по коалиции. Слишком много у Кузьмы власти стало. Захотелось переиграть… А не вышло. И теперь он был готов дать достойный ответ. Тем более сейчас, когда вновь держал Кристину в своих руках. В этот раз имел и силу, и жажду отвоевать и утвердить свое право быть рядом с любимой. У нее за все эти годы искупление вымолить. Многое переоценил, пока лежал, едва в состоянии пошевелиться, со всеми этими трубками и иглами, которыми они его опутали, слушая ее пропитанные болью слова, полные кошмаров и муки. Ни от чего не избавил, по сути. Физически защитил, да. Морально же – Кристина с ним все эти годы жила, несмотря на то, с кем пила кофе утром.

Устал бороться со своей и ее душами. Заявил о правах, от которых сам и отрекся когда-то. Хоть и был момент, когда сомневался. Вполне допускал, что теперь она может послать его на фиг, устав терпеть его решения. А мавка навстречу бросилась… Как и всегда… И счастье дикое. И настолько же невыносимая боль за все ее муки за эти годы. Смешалось, сплелось, отравляя каждый вдох. Но он научился с этим жить. За счастье обнимать ее и не таким был готов платить.

К тому же его теперь так просто не возьмешь голыми руками. Да и «не голыми» тоже. Не гулял все эти годы, наращивал силу и мощь. Чтобы вновь не оказаться в такой ситуации, как после нападения Клоуна. Когда из-за тупой зависти и завышенных амбиций идиота – вся жизнь Кузьмы под откос полетела. И что больнее всего – своими руками это сотворил, лишь бы уберечь мавку и матерей.

Трое суток тогда после ранения искал выход, почти не спал, собирая всю доступную информацию, узнавая что только мог – и не находил вариантов. Не имел их. Знал, что нет выхода. А по-идиотски надеялся. Словно ребенок надеялся на какой-то вариант. Только в реальной жизни не бывает чудес. Или это потому, что он в Бога не верил, ему не подкинули никакой счастливой случайности? И когда Вадим вернулся, поговорив со Стариком, да и с Греком, с другими парнями, на которых они хоть как-то рассчитывать могли – не смог уже оттягивать неизбежное.

Плюс, конечно, что за Клоуном не стоял никто – по своей тупой злобе полез счеты сводить с Кузьмой, так как считал, что тот зарвался, на его место около Старика метит. Клоун действительно много лет был рядом со Стариком, пробивался с низов напором и силой. Начинал с нелегальных боев, прикрывал собой Старика. И тот ценил Клоуна.

Но все менялось: и времена, и методы решения проблем. Кузьма это улавливал и понимал, интуитивно замечал, где можно выгоду ухватить, и как уболтать заинтересованных не в конфликт вступать, а уступить их со Стариком интересам. Клоун же как привык нахрапом все брать, так и пер дальше. В последнее время доставляя больше проблем, чем решая. Не умел меняться. Не понимал слова «компромисс». И с Кузьмой по-своему, по-привычному решил все сделать, считая, что «нет человека – нет проблемы». Видел, что упускает свое место и влияние на Старика, хоть Кузьма к такому не стремился и подсидеть Клоуна не хотел.

Только вон как все сложилось. Ему просто реально повезло, что в их драке, желая все провернуть «тихо», Клоун не с пистолетом полез, а с ножом. Сам на это перо потом и напоролся, пока они с Кузьмой на земле катались. Хр*н знает, куда попало лезвие, вспоров живот. Это Кристина лучше поняла бы, наверное. Только на итог повлияло.

Старик помог все решить, от тела избавился. Кузьме претензий не выставлял, признавшись, что Клоун не раз вызывал у него сомнения своим возмущением и недовольством, да только не верил Старик, что давний помощник и товарищ против своих же пойдет.

Однако кроме Старика у Клоуна и иные долги имелись. Он на месте не сидел. И ощутив, что сдает позиции, искал варианты. У таких людей, с которыми Кузьма никогда и ничего не хотел общего иметь и на более выгодных условиях. Да теперь никто его и не спрашивал. Он Клоуна порешил, ему и отвечать, и возвращать его долги тем серьезным людям. Законы такие в том мире, в который влез. А там дело не только и не столько в деньгах было.

Спасибо, Старик не отвернулся. Поддержал и советом, и тыл прикрыл. Да и Грек от друга не отрекся. Однако все это…

Понятия не имел тогда Кузьма, куда вывернуть может. И не окажется ли он на зоне через пару месяцев. Да и то, что узнал о долгах Клоуна… Никогда не хотел и не собирался лезть в подобное. А сейчас выбора не имел. Убежать? Все бросить? Как, куда? Заново жизнь начать с Кристиной в новом месте? А где взять средства на то, чтобы следы замести и организовать такой побег? Ведь этим людям ничего не стоит проследить и найти. И прижать. Заставить сделать то, что им необходимо. И Кристину, как метод воздействия на него – ничего им не стоит использовать. Потому что у них свои понятия о морали и совести. И законы свои. Силу уважают и характер. Умение ответ держать и свою позицию отстаивать.

А вот если Кузьма убежит, нарушит эти правила – крысой будет и предателем. Никто ни с ним, ни с его близкими церемониться не станет. И каким адом тогда его долг для Кристины обернуться может, он, к сожалению, слишком хорошо уже знал, обитая в этой среде несколько лет. Знал их методы. У него кровь холодела при одной мысли, что мавка может в руках тех людей оказаться. Что с ней сделать могут оттого, что он скрыться попробует. Нет ограничений, и Бога на них нет. И не в угрозе смерти дело было. Знал Кузьма про то, как из девушек и жен тех, кого «должниками» считали, шлюх делали, чтоб телом отрабатывали долги любимых. Как по кругу пускали, зачастую заставляя мужиков смотреть на это. Забивали, калечили.

Удавиться легче.

Он на что угодно готов тогда был: сам себе горло перерезать или разодрать швы, наложенные Кристиной, и ножом доделать то, что Клоун не сумел, лишь бы мавку свою от подобного защитить. У него же нет силы и власти, чтобы уберечь ее. Хоть какие-то гарантии дать. Да, деньги заработал. Но положение и поддержку только наращивал. Не торопился, не спешил. Не допускал, что окажется в подобной ситуации, вроде бы не метя ни на чье место. Думал, если сам никого не подставлял, то и его не тронут.

А еще ведь матери имелись, которых он тоже подставлял, тем более, если слинять решит.

Да и разговор тот с Карецким добавил пищи для размышлений. Объективно, со стороны оценил, насколько рискует самым дорогим и ценным человеком в своей жизни. Тем сокровищем, которое ни за какие бабки не купит. До чего Кристину доводит, какие риски в ее жизнь вносит.

Вот как оно все обернулось по-дебильному. Вроде хотел обеспечить ее всем, чтоб ни в чем ни отказа, ни нужды не знала. Просчитал и продумал все вроде, на рожон не лез, в конфликты не ввязывался, зная, что за ним его красавица стоит. Только у судьбы свои планы оказались.

Долго тогда Кузьма думал. Напряженно и тяжело, не спал почти, лежал рядом с Кристиной, лихорадочно просчитывая варианты и не видя выхода. Понимал, что не выдюжит. Не в том сейчас положении. Лихорадочно цеплялся за нее. Оторваться не хватало сил. Потому, видимо, что это и осознавал – упускает из своих рук. Единственный вариант. Нет другого. Должен отпустить. Если хочет защитить и уберечь – исчезнуть должен. Уйти из ее жизни, чтобы никто про Кристину не узнал и не догадался никогда.

Только как это сделать? Как своими руками себе же сердце из груди вырвать? Он же дышал и жил ради нее. С самого детства ради Кристины мог на что угодно пойти. А теперь… ЕЙ как боль подобную причинить? Ведь знал, никогда не сомневался в ее любви. Она ему и шанса бы не дала в ее чувства не поверить. Тетя Тома иногда даже чуть ревниво отмечала, что он у нее дочку забрал по всем фронтам, никого кроме Кузьмы не видит, нет для Кристины в целом мире больше никого, хоть и было видно, что по-серьезному рада за детей. А собственная мать Кузьмы лишь со смехом успокаивала подругу, что это же счастье такое – когда так нашли друг друга, да еще и с самого детства, считай. Не мытарились…

Очевидно, не бывает так. Все имеет свою цену. И за те годы, что вместе были, за всю эту беззаботность и легкость, за глубину их отношений, которую так разбазаривали, не задумываясь, тогда жизнь счета выставила. До сих пор оплачивал. И Кристина вместе с ним платила всем, что имела.

Как тогда силы воли хватило ей в глаза сказать? Как уйти смог? Отрывая с мясом с костей, отрезая ломтями свое и ее сердце. Думал, не выдержит – череп лопнет от боли и вины, от гнева на себя, и на проклятую, патовую ситуацию – когда Кристина перед ним на колени рухнула.

А у него нет выбора. Не может остаться, как бы сам ни хотел этого. До крику, до воя. До ощущения вогнанных под ногти иголок, когда ее ладони от себя отрывал. И даже не мог ей сказать этого. Не имел никакого гребан***о права объяснить, как опасно любимой оставаться рядом! Никогда на это не пошел бы, насколько паршиво самому бы ни было.

Как можно жить без своих легких? Без самой крови, которая бежит по сосудам, заставляя работать сердце, оживляя каждую клетку и жилу в его теле?

Даже сейчас, вспоминая об этом, в животе все сжималось болезненной и мучительной судорогой. А о том, что на том чертовом мосту ощущал – и думать не хотел, запрещал себе, иначе планочным становился, весь самоконтроль срывало на фиг. Потому что знал – ничем ему не искупить ее боли и муки, нет за подобное расплаты. Нет цены за такую боль самого родного и дорогого человека.

Каждый день тогда матери звонил, ничем больше не интересуясь, кроме состояния любимой. А мать злилась, ругала его так, как и в детстве не отчитывала. Только Кузьма и ей ничего не объяснял.

– Как Кристина? – перебивая любые упреки, гнул свою линию.

И мать сдавалась. Скупо, рассерженно и зло вбивала в его кровоточащее сердце и череп новые гвозди, рассказывая о состоянии мавки. А Кузьма заставлял себя слушать все. Каждое слово.

И он же сам Карецкого нашел, узнав, что Руслан приходит, пытается как-то достучаться до Кристины. И сам велел ему ни на шаг от нее не отходить.

– Любишь же ее, знаю, – выплевывал из себя. Каждое слово – как сгусток крови, от надрывов на легких. – Вижу, глаза не отводи. Я отошел от нее, чтобы защитить. НЕ хочу Кристину подставлять. А ты ее встряхнуть должен, если она тебе не побоку. Медициной этой вашей, чем угодно. Не дай ей закрыться. Вытащи, – прикурил, отвернулся от того, кому своими руками любимую отдавал, по сути.

Свою привилегию и право заботы и защиты перепоручал, хрустнул суставами. А Карецкий молчит, только неуверенно кивнув на это требование, скорее, а не просьбу. Свои сигареты достал, а зажигалку найти по карманам не мог. Кузьма ему дал.

Дебильная ситуация. Фантасмагоричная, как повесть про мавку, которую он так со школы любил. И они с Русланом с тех пор – то ли друзья, то ли соперники, то ли вообще братья по несчастью. Потому что счастливым за эти годы никто из них точно не был.

В этот момент, словно чувствуя, что его поминают «незлым тихим словом», в кабинет вошел Рус, коротко постучав. Охрана его не останавливала. Кузьма сам для него допуск и приоритет давал. Своим считался.

– Кристя, просыпайся, «скорая» к нам едет. Очередное ДТП. Устроили ночные гонки мажоры, – с раздражением и некоторой долей возмущения сообщил Руслан, коротко глянув в их сторону.

Прошел к окну, ничего не добавляя больше. Он уже приходил в начале дежурства. Ничего не сказал по поводу присутствия тут Кузьмы. А вот понял Карецкий все, как казалось Кузьме. Они ведь, и правда, за эти годы сроднились все, мысли и недомолвки друг друга научились читать слету. И Карецкий уловил и просек. Не фонтанировал счастьем, конечно. Но и с разборками не лез. Пока просто принял то, что случилось, как показалось Кузьме. Но еще точно будет у них разговор. Он и сам в этом уверен был.

Вечером же они и закончили оформление перехода больницы в частную собственность, он вызывал своих юристов. Решили больше не затягивать. Так всем удобней. Да и готово все уже было несколько лет. За Карецким только дело стояло. А тут – согласился. Впрочем, Кузьма догадывался, что оказало решающую роль.

– Не сплю я, – Кристина села, но не высвобождалась из рук Кузьмы, а он лишь ослабил хватку, пока не отпуская совсем.

Есть же еще время, не бегут стремглав.

Мавка потянулась и растерла лицо. Повернулась к нему, улыбнувшись, на мгновение прижалась лицом к шее. Глубоко вдохнула.

– Богдан с тобой пойдет, под операционной постоит, – тихо сообщил Кузьма. – Мы с Вадимом тут останемся.

Кристина кивнула, не споря. Они уже обсуждали, что и как она будет делать в вопросах безопасности.

– Слушайте, мне лишние люди в оперблоке не нужны. Там правила, между прочим, и режим, – ворчливо возмутился Карецкий, хоть и без особого запала. – И чужих людей нет.

– Она никуда без охраны не пойдет. Хоть и в операционную. И ты сто раз в своих людях уверен. Для меня это не аргумент. Тебе не нужен анестезиолог? – прямо глянул на него Кузьма.

Голос не повышал, да и без возмущения. Просто четко очертил ситуацию.

– Как она тогда работать будет? – хмыкнул Рус. – На обход по палатам охранников тягать?

– Рус! – Кристина попыталась одернуть Карецкого.

Как ни странно, но она сама меньше всех этими мерами возмущалась. А Кузьма, пожалуй, впервые за все эти годы, действительно услышал, что ему мавка всегда говорила.

– И на обход тоже, – так же спокойно согласился Кузьма. – Или вообще работать не будет. Можем и так вопрос поставить.

Кристина ни словом не возразила, хоть и сильнее в его руку вцепилась. А вот Карецкий опешил. Глянул в сторону Кристины. Видимо, тоже прочел в ее глазах многое и выводы сделал. Больше не спорил, кивнул.

– Пошли на операцию, едут уже, – позвал он.

И Кристина поднялась, напоследок нежно прижавшись к губам Кузьмы в каком-то сладко-горьком поцелуе. Он ее затылок пятерней обхватил. Каждую секунду теперь ценили.

Все уже услышали сирену «скорой».

Глава 26

Настоящее

Карецкого он выловил уже утром. До пятиминутки час или около того оставалось. Адвокаты Кузьмы работали быстро, да и понимали, что им не за то такие суммы платят, чтобы видеть сны. Есть задание – надо работать. Кристина снова дремала в кабинете: ночь все же выдалась не особо сложная. Одна операция, да и то, как он понял, не слишком проблемная.

Так что теперь Кузьма собирался отдать Руслану документы, подтверждающие и его долю владения в акциях больницы. На себя все, так или иначе, не собирался оформлять, больше через подставные лица. Кристине много акций переписал. И Карецкому, о чем договор и подписывали вечером. Заслужил он, не поспорить. Да и Кузьма ему был жизнью обязан. И не только… Душой, если откровенно, тоже. Хоть и дорого это каждому из них стоило.

Сами документы на переход больницы в частную собственность подготовили давно. И в Министерстве все утрясли, мелочи решили, и бумаги лежали. И в здравотделе. Везде все на мази было. Только Карецкий и упирался, а Кузьме не горело. Да и Кристина особо не рвалась. Теперь же…

– Считаешь, я снова ее отдаю? Только теперь не за место, а за эти бумажки? – Рус исподлобья глянул на него. – Как тогда?

Напряженный сидел в своем кресле, в кабинете, где они сейчас и закрылись, чтобы это все обсудить. Прикурил. Пальцами поддел папку, просматривая бумаги.

Кузьма промолчал. Только скривился с сарказмом. Но взгляд Карецкого выдержал прямо и твердо. Он так не считал. Не в этот раз. Но они и не бабы, чтобы друг друга утешать и убеждать, рассыпаясь в заверениях, когда и так все очевидно.

А Карецкий хмыкнул, оценив этот взгляд. Отодвинулся от стола, поднялся из кресла и отошел к окну.

– И то верно. Как можно отдать того, кто никогда твоим и не был, так ведь? – хмыкнул Рус и вытянул из пачки следующую сигарету, прикурив вторую от первой.

Кристина ему вечно бурчала, чтоб бросал, а Рус только отмахивался. Иронизировал, острил. Но с другой стороны: кому еще хоть какое-то дело до его здоровья было? Всем по барабану. Что сотрудникам, что бывшей жене, с которой как расстались, так и не виделись ни разу практически. А Кристина вечно ему мозг выедала. Все пугала бронхитом и раком. И он ценил. Хоть и продолжал.

А Кузьма вот бросил, едва Кристина действительно серьезно заявила о том, что тот должен это сделать. Железной воли мужик. Не взял ни одной сигареты с тех пор, как Кристине сказал, что завязал. Ради Кристины мог себе сам горло перегрызть, своими зубами, кажется.

Рус так не мог, даже ради нее. Ему свои потребности, как ни крути, зачастую важнее были, чем ее беспокойство…

Или просто знал, что все равно бессмысленно? Так ради чего жилы рвать? Уже имелся опыт…

Она его любила, и вопрос не стоял. Только тут и равнять нечего было.

Выдохнул дым. Уставился в окно, где уже рассвело. Вроде и ночь не тяжелая, а голова чумная. И какая-то усталость во всем теле, словно на четырех операциях без перерыва отпахал. А еще – опустошенность. Непонятно с чего.

Хотя чего уж тут непонятного?

Как увидел их вечером вчера, так и вспомнилось все то, что сто лет забыть пытался. И решили все. А оно все равно постоянно между ними вылазило.

Тогда Кузьма тоже, как с сигаретами этими, решил, что уходит. И все. Еще и ему Кристину «перепоручил». Хотя по факту, так и не смог ведь доверить. В тень уйти не сумел. Не с его, Карецкого, пути. Кристине на глаза старался не попадаться, а у Руса едва ли не каждый шаг и действие перепроверял. И нельзя сказать, что Рус не понимал его. Понимал. Потому и не говорил ничего. Положа руку на сердце, он никогда не рискнул бы ответить искренне, сумел бы в подобной ситуации поступить так, как Кузьма. Просто отойти в сторону от женщины, которую любишь больше, чем самого себя. Позволить другому крутиться с ней рядом.

Даже не стал бы отвечать на вопрос, любит ли ее так же. Потому что и сам знал ответ, и Кристина была о ситуации в курсе. Если бы сам, своими глазами не видел этих двоих – наверное, и не поверил бы в то, что так любить вообще можно. Что такое бывает в жизни.

Но это сейчас он стал таким разумным и мудрым. А тогда еще все горело внутри. И свои чувства казались не менее сильными и мощными. А может, и были такими. Только любой огонь поддерживать нужно…

И все же, он ее любил. Тут и говорить нечего. Много было у Карецкого женщин в жизни. Имел возможность эмоции и чувства сравнить.

А тогда… Кристина тогда страшно разозлилась, когда Кузьма про их «договоренность» мельком упомянул на том мосту. Специально, как Карецкий только потом осознал. Это конкретно подзадорило Кристину. Выдернуло из той апатичной депрессии, в которую Величко проваливалась несколько месяцев перед этим. А Кузьма, очевидно, достаточно хорошо знал Кристину, чтобы предполагать такой результат.

И все же, нет. Не толкнуло ее в объятия Руса. И близко нет. Да и не факт, что сам Руслан в тот момент стремился к чему-то подобному. Ему бы Кристину как-то в «сознание» привести было. Рус после той ее попытки суицида переехал к Величко. Уж точно не собирался больше рисковать и пускать ситуацию на самотек, хоть Кристина и скандалила. Да только мать ее поддержала Руслана.

До одури странная ситуация. И уж точно никакой романтики. Жил у них на кухне, считай. Все лето ее за собой силой таскал. И на все крики и возмущение железный аргумент имел:

– Не я поперся с моста прыгать!

Кристине и возразить тут было нечего. Фыркала. Но спорить прекращала.

Другие по морям на каникулах и в отпуске, а они в больницу. Он себе даже отпуск в тот год не оформлял. Да и ее из поля зрения не выпускал. А Кристина постепенно увлеклась, втянулась. То ли назло Кузьме, то ли и им обоим – Карецкий не знал точно, готов был признать, что не настолько хорошо ее понимает – с головой в медицину погрузилась. На все операции с ним шла, от анестезиологов в больнице не отходила. Сама искала дополнительные материалы и какие-то статьи. Все время что-то читала, чему-то на практике училась. Через пару месяцев даже могло со стороны показаться, что все пережила и перестрадала.

Только Карецкий хорошо видел, что стоило ей оторвать взгляд от книг или отойти от пациента, стоило на секунду ослабить контроль над собой – и в глазах Кристины такое выражение появлялось… У Руса хватало суеверий. Вышел он из такого «села», что еще поискать надо. И одна из его бабок «ведьмой» среди людей считалась. Ходили к ней, советовались. Поговаривали, что именно она «навела» на его отца ту проклятую тягу к алкоголю. Потому что не хотела никогда в своей семье видеть, а дочь против ее воли пошла… Хоть сам Карецкий вроде и не верил в такое. Ведь дочь больше всего и страдала от пьянства мужа по итогу. Возможно, его бабка просто поумнее других была и еще в юности видела предпосылки характера будущего зятя. А дочка ее слушать не захотела. Ну а людям только дай языками потрепать.

Но все эти, с детства вбитые в головы, примочки и суеверия нет-нет, а вылазили. И когда он Кристи в глаза смотрел – он там Кузьму видел. Особенно когда ночами просыпался от ее воя и шел в комнату, будил Кристину. Не переболела она ничем. Не отлюбила. Просто притворяться научилась. Засунула вглубь себя, и все.

И такое же выражение он в глазах у Кузьмы видел, когда тот находил его, чтобы отчитался, дал ответ о состоянии, настроении, делах Кристины. Глупо и нелепо. Дурь… Но Кристина словно под кожей этого мужчины находилась. Та часть ее сущности, которая так и не вернулась, как бы она вид ни делала, что все нормально. Разучилась искренне смеяться. На всех и каждого смотрела с недоверием. Будто частичку себя оставила где-то. Или Кузьма так и не смог всю ее от себя оторвать.

Дикое ощущение. До холодных мурашек по позвоночнику.

И все же Карецкий считал, что сумеет ее от этого избавить. Только бы через самый тяжелый период провести. Дать улечься всей боли. Время все пригасить в состоянии, думалось ему. Особенно если Кристина увидит, что жизнь продолжается. Нет, Карецкий не лез к ней. Они так и оставались в границах дружбы, которая сложилась между ними за последние пару лет.

И только на Новый год Карецкий рискнул поцеловать Кристину так, как давно хотелось. Не дома встречали, он ее вытащил на главную площадь: народа полно, шум, гам, веселье, которым невозможно не заразиться. Кристина не то чтобы с энтузиазмом восприняла идею туда идти, но и не очень возражала. Как казалось Карецкому, она и сама уже устала все время терпеть ту боль, которую держала внутри себя. Вот там, на этой площади, по морозу и холоду, среди сотен совершенно незнакомых людей, под фейерверками и бенгальскими огнями, выступлением каких-то артистов, он и поцеловал Кристину.

Она не отшатнулась. И не возмутилась. Правда, и заявить, словно бы со страстью принялась отвечать на его поцелуй – тоже было бы проблематично. И все же не залепила ему пощечины. И даже не возмутилась. С каким-то удивлением, наверное, посмотрела на него после всего, но и не вырывалась из рук, когда Карецкий крепко обнял. А он теперь не собирался упускать момента. И все время старался прикоснуться, обнять, да и целовал часто. И Кристина отвечать начала. Он ее будоражил, однозначно. Уж имея богатый опыт, в этом Карецкий мог поклясться. И пусть пока она больше разрешала ее любить, чем явно отвечала на чувства, Рус не сомневался – достучится, пробьется к Кристине сквозь ту стену отрешенности, которой она себя окружила. И спал он уже не на кухне, день за днем стараясь ее к себе, к своим рукам и своим поцелуям приучить.

Даже Кузьма перестал появляться. То ли сам понял, то ли матери сдали.

Только постепенно запал Руса начал… Нет, не угасать. Скорее, трансформироваться. Говорят, кто сильно горит, тот всегда выгорает. Кристина с Кузьмой данное правило опровергали. А вот с ним, наверное, именно так вышло. Или, может, он ее все же недостаточно любил. Только с каждым днем Карецкого все больше заедала какая-то обида. Очень сложно бороться одному за двоих. Тем более когда знаешь, как она умеет любить.

И не сказать, что Кристина была к нему равнодушной. Нет. Пожалуй, так, как относилась к нему Кристина, еще ни одна девушка Карецкого не любила. Кристина знала, что такое забота о близком человеке и внимание. Не только в сексе и совсем не в нем. Она умела поддержать после тяжелого дежурства и просто помолчать. И все же, хоть это никогда не звучало вслух, Руслан словно бы постоянно слышал имя Кузьмы в ее голове. Она ни разу его не произнесла: ни во сне, хоть Рус и подозревал, что именно ей снилось, когда он ее от кошмара будил; ни во время их занятий любовью – Кристина никогда не ошибалась. И Руслан старался ей всегда удовольствие доставить, по этой части он был профи. Да только… Только, как бы он ни лез из шкуры, призрак того, кто сам ушел из ее жизни, все равно ощущался. И Карецкий знал, что не выдумывает и не накручивает сам себя. Месяц сменял месяц, он продолжал стараться. Однако… Постепенно он просто устал быть тем, кто любит сильнее. И в ответ на свое:

– Люблю тебя!

Получать:

– Я тоже тебя люблю, Рус, – только Кристина всегда глаза отводила, когда это говорила.

И они оба знали почему. Дело было не в том, что она врала. Нет, он ощущал ее любовь. Просто иным было это чувство. «Люблю… Но не так, как его». И все.

И этот взгляд, вперенный в пол, стал вызывать тихое, глухое раздражение. А даже претензий предъявить некому, кроме самого себя. Она ведь ничего ему и не обещала. Сам полез, и не факт, что туда, куда звали или просили. И все же обида – тяжелое чувство, даже если понимаешь ее неразумность. И зачастую справиться с ним доводы разума не помогают. Особенно если подключается ущемленное самолюбие.

В какой-то момент эти эмоции перевесили в Карецком, о чем сейчас он искренне жалел. Да только поздно махать кулаками после драки. А тогда он психанул.

– Почему ты не можешь просто забыть о нем?! – раздраженно и зло предъявлял Рус претензии Кристине. – Он же сам тебя бросил?!

А она просто молча отводила глаза. И от этого он злился еще больше. И на нее, и на себя самого, что особенно противно.

С Альбиной он познакомился случайно – ходил в здравотдел забирать свое назначение в больницу, хирургом. Понятия не имел, кто она, а ее родители – тем более. И в таком раздрае был – накануне с Кристиной поругался. Правда, поругался – это не про них. Он психовал и бесился. А она только слушала его, не возражая, и с какой-то затаенной виной принимая упреки и просьбы Руса. А от ее виноватого «люблю» – то ли в его сторону, то ли в сторону того, о ком они старались не вспоминать, а в результате никак не могли перестать говорить – вообще живот в узел сворачивало.

И что самое отвратное – никакой перспективы. Он просто не видел вариантов. Все усилия, которые Рус прилагал, что казались ему наиболее правильными – не приносили результата. Она была с ним. Да. Он обнимал ее. Он целовал Кристину. Он даже мог заставить ее стонать от страсти. Но никогда… Никогда она не смотрела на него таким взглядом, который он так часто раньше видел у Кристи, если разговор заходил о Кузьме. И такого чувства в голосе…