Текст книги "Тетрада Величко (СИ)"
Автор книги: Ольга Горовая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)
Но окончательно «под свое крыло» Рус взял Кристину недели через полторы. Случайно пробегал по коридору, увидел ее в палате через открытые двери. Притормозил на мгновение, наблюдая за уже отработанными и уверенными действиями девушки. Она даже улыбалась и шутила с тем самым Пономаренко, которого завтра должны были выписывать.
Кристина его заметила. Подняла руку в приветствии. Вышли в коридор, видя, что Рус так и стоит.
– Привет, Величко, – усмехнулся Руслан. – Вижу, больше нет проблем.
– Нет, тебе спасибо, Руслан, – искренне улыбнулась Кристина.
А ему что-то дурное и лихое, горячее в голову ударило от этой ее улыбки. От звучания его имени, произнесенного ее голосом. Вот ни разу с ним такого еще не приключалось, кажется. И он сам не понял, зачем ляпнул:
– У меня будет через пятнадцать минут перевязка. Гематоцеле* после пьяной драки. Мы прооперировали. Хочешь пойти?
Конечно, выбрал вариант, что называется. Позвал ее посмотреть на перевязку мошонки у старика-алкоголика. Капец, какая романтика! Но что первое по плану было. А Руслану не хотелось отпускать Кристину. Правда, был уверен, что откажется. Сомневался, что хоть какая-то девушка, пусть и закончившая три курса медицинского, по доброй воле потащится на такую процедуру.
Но Величко и тут его удивила.
– А можно? – с искренним интересом уточнила. она. – Я еще две капельницы поставлю и сорок минут свободна, – сверив время по ручным часам, с энтузиазмом сообщила Кристина.
Причем, видно было, что ей в самом деле интересно.
И она его точно не заподозрила в «подкате», что и хорошо, наверное. Рус не трогал тех девчонок, что в отношениях. Неправильным ему такое казалось, даже если сильно по душе кто был. Свободных вокруг пруд-пруди. Так что и сейчас не хотел вроде, само по себе его что-то к Величко тянуло. Но Карецкий решил сосредоточиться на рабочем аспекте. И потом, в этом плане ему рвение Кристины тоже очень понравилось.
– Давай, заканчивай и иди к перевязочной, – кивнул Карецкий с улыбкой.
И пошел дальше, пытаясь вспомнить, куда направлялся, когда ее увидел? Кажется, на перекур собирался? Или нет? Сейчас точно закурить хотелось.
Так и стал он ее тягать с собой на перевязки и даже операции, куда его собственный куратор позволял. И Кристина ни разу не отказалась, пусть и признала в конце концов, что хирургия все-таки не ее. Хотя именно тогда и увлеклась анестезиологией. Да и ее рвение врачи отметили. Уже без Карецкого предлагали ей приходить на ночные дежурства, когда каникулы закончатся, отвечали на вопросы, учили, делились опытом. Сдружились они с Кристиной крепко тогда, не поспорить. Да и не только сдружились. Тянуло его к ней. Крепко так зацепило…
В тот же период Руслан и впервые с Кузьмой лицом к лицу столкнулся. И разговор у них состоялся. Серьезный такой. Напряженный. Они ровесники. Да и опыта по жизни, судя по всему, у обоих хватало, Рус это понял после пары минут общения. Как и то, что очень непростой парень Кристины, ее гражданский муж, с которым девушка уже пять лет к тому времени жила, если им обоим верить. А любила и того дольше. Кристина не особо болтала об отношениях, но кое-чем все же делилась. Он свои выводы сделал.
Так вот, этот Кузьма сразу просек и заметил, в отличие от той же Кристины, что интерес у Карецкого к ней не чисто дружеский и коллегиальный. И внятно предупредил, что за любое вмешательство или поползновение в сторону Кристины – Карецкому мало не покажется. Но Рус честно ответил, что и сам лезть не намерен. Его все устраивает.
Не до конца ясно было: поверил ему Кузьма или нет. Но у них установился какой-то нейтралитет. Да и Руслан от своего слова не отступал, и Кристина никогда даже повода не давала подумать, что может кого-то, кроме своего Кузьмы заметить вокруг.
Но сегодня глядя на нее, на этот ужас и страх, на шок Кристины – Руслан понял, что что-то изменилось кардинально.
Не в чувствах Кристины. А в его, Карецкого, отношении к ситуации. Видит Бог, ему по боку стало, кто этот Кузьма и чем занимается. Хотя и дураку ясно чем, пусть и без деталей. Только видеть Кристину в таком состоянии, как сегодня, понимать, какому риску ее этот гад подвергает – он не мог. И молча смотреть со стороны точно не собирался.
Руслан пока слабо представлял, чем повлиять на все может и как изменить расклад. Но по крайне мере, все открыто высказать и мозги Кузьме на место вставить точно в состоянии.
Однако для него оказалось неожиданностью, когда Кузьма опять заговорил. Карецкий уже посчитал, что тот отключился. Как ни крути, а мужику досталось, а Рус ему так и не дал пока аналгетик, все еще опасался кровотечения. А он, оказывается, все это время о чем-то думал. Вытащил новую сигарету из пачки скупыми, очень выверенными движениями, видно, чтобы лишний раз рану не тревожить. Прикурил.
– Ты себе даже представить не можешь, как я люблю Кристину, и на что готов ради ее безопасности, – выдохнув дым, тихо и хрипло заметил Кузьма. – Так что не х*р орать перед моим лицом и тыкать в нос упреками. Не тебе судить меня и то, что я делал.
Глава 24
Прошлое
Следующие три дня Кристина ощущала себя как на «пороховой бочке». Кузьма совершенно не обсуждал с ней, что произошло и как он оказался ранен. Наотрез отказался, заявив, что ее это волновать не должно. А она понять не могла, как он себе это представляет? Каким образом она может не волноваться, если подобное случается? Да кто угодно с ума сойдет, если его любимый человек окажется в опасности! А он ей предлагает сделать вид, словно ничего и не было? Как?! Просто как?
Но в ответ на каждый свой вопрос получала только:
– Не думай, малыш. Это вообще не твоя проблема.
Ей хотелось ухватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. Останавливала рана на боку, которая, правда, заживала нормально, по всем признакам оказавшись достаточно поверхностной; ну и тот факт, что Кристина по определению не сумела бы такое провернуть. Слава Богу, что он хоть не пытался никуда уходить. Кристина сразу заявила любимому, что не выпустит его из дому, пока он не поправится. А Кузьма не спорил. Только посмотрел на нее как-то непривычно. От чего у Кристины по затылку холодная дрожь прошла.
Он вообще в эти дни вел себя не так, как всегда. Она не могла это четко сформулировать, но что-то в настроении, поступках, а главное – в мыслях Кузьмы было не так, как обычно.
Глупость же – ну как можно чужие мысли ощущать, пусть и самого родного человека? А Кристина чувствовала, как ей казалось. Нет. Не знала, о чем он думает. Просто изменения улавливала. И испытывала ужас отчего-то.
Странно, ведь видела уже, что нет угрозы, и на поправку идет. И не пропал никуда – рядом с ней, дома. Пару раз с Вадимом разговаривал, спускаясь к тому на улицу в машину. Не хотел в доме. Говорил, что не надо Кристине даже краем уха вникать.
А когда она, пытаясь понять и разобраться, спрашивала: «Все очень плохо?» – улыбался.
Обнимал ее и говорил:
– Все нормально, мавка. Прекрати мозги перенапрягать. Я решу все. Это случайность.
Ну как с таким человеком разговаривать?! Разве когда все нормально, людей подрезают ножом? Может, она и младше него, но не дура же!
Но Кузьма каждый раз просто игнорировал ее расспросы. Зато обнимал постоянно, словно они вновь только после армии встретились. Нет, не то чтобы за последнее время он охладел к ней. И близко нет. Но после ранения вообще не выпускал ее из рук, кроме тех моментов, когда разговаривал с Вадимом или еще с кем-то по телефону, кого Кристина не знала. Ночью просыпалась от того, что тяжело и жарко, а он не просто впритык – на ней лежал. Со всех сторон обхватывал и руками, и ногами. Просыпался от того, что она ворочалась, извинялся. А через час-два все повторялось, стоило ему полностью отключиться. Словно Кристина куда-то уходить собиралась, а он не пускал. Но она тогда уже старалась не шевелиться. Мало ли, может, ему так легче с болью от раны справляться? И что с того, что уже с утра после ранения Рус разрешил давать анальгетик, убедившись в отсутствии кровотечения. Или – тоже ведь не дурочка, понимала, что все совсем непросто, хоть он и не говорит ей – так вот, может, Кузьма в ней силы черпает? Кристина не была против. Да и сама так за него тогда перетряслась, цеплялась с не меньшей жадностью.
Смеялась и подшучивала, когда при очередном пробуждении он уже не извинялся, а начинал жадно целовать губы, сжимал ее тело алчными ладонями, вдавливал в матрас.
– Эй, осторожней! – пыталась образумить его Кристина. – Швы разойдутся.
– По х**у, – грубовато шептал он, спускаясь поцелуями на ее шею. Даже кусал, кажется. – Мне ты нужна. Швам потерпеть придется.
– Это ты такой смелый, потому что с обезболивающим, – не смогла удержаться от улыбки Кристина, хотя касания любимого уже бросили тело в жар. Сама вцепилась пальцами в его вихры, сжала кожу на плечах, царапая. – Не выпил бы таблетку на ночь – не до меня было бы…
– Мне всегда до тебя, мавка, – почти простонал почему-то он, уткнувшись лицом Кристине в живот. И тем же шепотом. Сжал ее руками так, что не вдохнуть. – Всегда…
А ей от этого страшно почему-то стало. Не могла для себя объяснить. Просто этот тон у Кузьмы, странное выражение в глазах, что появилось после ранения, и которое она никак распознать не могла… Ее саму как током пробило. Бросилась к нему, словно ненормальная. Будто кто из ее рук вырывает. Снова тем ужасом окатило, что потеряет его, и удержать надо, вцепиться руками и ногами…
Молчали оба, только резкие вздохи, хриплые, протяжные нарушали тишину спальни. А они набросились друг на друга, словно годами не касались, как оголодавшие. Кусались, сжимали, целовали до засосов и отметин.
Совсем непонятно – спасла же, зашила, следила, и рана хорошо заживала… А Кристину страх пробирал до позвонков. Волоски на затылке становились дыбом. И так – все время за эти дни из-за непонятного взгляда любимого, из-за его молчания.
Оторваться от нее не мог, а говорить не хотел. О серьезном, о том, о чем действительно думает.
А во вторник изменилось все. Кардинально. Обрушив всю вселенную Кристины до основания. Она только из больницы вернулась. У них теперь большая часть семестра в отделениях на циклах проходила. А она старалась как можно больше с анестезиологами провести. Ее и преподаватели отпускали, разрешая не сидеть в комнате, выделенной студентам. Раз уж нашла специализацию по себе, все только поддерживали, чтобы осваивала. С Русом встретилась, вчера не удалось пересечься – она отпросилась с половины занятия, чтобы домой быстрее вернуться, а он на операции был. Пошептались в закоулке, пока Карецкий курил. Кристина «доложила», что повязки меняет, обрабатывает швы. Все нормально вроде, воспаления нет, чувствует себя Кузьма нормально. А Руслан покивал головой, уточнил, чем она кожу обрабатывает? Похвалил… И после короткой паузы добавил ни с того ни с сего:
– Ты себя побереги, Кристя. Просто не лезь никуда, очень тебя прошу. Даже ради него, – хмуро глянул в ее сторону, выдохнув сигаретный дым.
Она удивилась. Никогда ничего Руслану не говорила про то, чем Кузьма занимается. Собственно, а что она могла рассказать? Не знала же ничего толком, только какие-никакие намеки да собственные догадки. Но и Рус, видимо, сообразил, что к чему, хоть и приблизительно. Но раньше никогда не позволял себе ничего о ее семье говорить.
– Рус, я ради него на все пойду, – отметя его предупреждение, покачала Кристина головой, слабо улыбнулась. – Он для меня – все. Даже медицина на втором месте.
– Я знаю. Не глупый, вижу, – отведя глаза, как-то грустно вздохнул Руслан, затушив сигарету. – И все же побереги себя, Величко. Ты не только ему нужна… Да и люди многое потеряют, если от медицины откажешься, – уже с какой-то непонятной улыбкой добавил он, все еще не глядя ей в глаза.
Только выражение лица это у него такое… натужное что ли, вышло. Не живое вообще. Как маска.
Кристина тогда удивилась, никогда Руса таким не видела. Но уже вечером ей совсем не до того стало.
Когда она вернулась домой, Кузьма сидел на кухне и курил. Много курил. В пепельнице больше десятка окурков лежало. В воздухе – дыма больше, чем кислорода, хоть он и открыл окно. На улице уже потеплело, май на носу – не вытягивало толком.
Поднял голову и как-то тяжело, внимательно глянул на нее, не сказав ни слова. И вновь уставился в стол перед собой.
– Кузьма? Что такое? Рана болит?
– Нормально все, … мавка
Голос не родной даже. Какой-то чужой и пустой. Словно придушенный. Сильно много сигарет?
Ей почему-то тревожно стало. Нехорошо как-то. Боязно. Будто сквозняком потянуло. Кристину даже передернуло. Подошла к нему, нуждалась в контакте.
– Ты поел или только курил? – она обняла его со спины, наклонилась к щеке, прижавшись всем телом к спине Кузьмы.
Повернулась, поцеловав в щеку. А он не повернулся навстречу, как всегда это делал. Только головой покачал, наверное, в ответ на вопрос о еде. И крепко сжал ее ладони, перехватив их на весу. Словно в замок своими пальцами взял. А она его обнимает – отойти из-за этого не может.
– Кузьма, пусти, – рассмеялась Кристина, прогоняя прочь непонятное морозное ощущение, зародившееся в груди. – Я тогда сейчас быстро приготовлю что-то, поедим…
– Не надо, Кристина. Я ухожу.
– Куда? – удивилась она, опустив голову ему на плечо, попыталась заглянуть в глаза. Но Кузьма все еще не оборачивался. – Когда вернешься? Я к ужину тогда что-то вкусное сделаю…
– Я не вернусь, Кристина, – оборвал он планы, что она уже начала строить. – Вообще.
Поднял кольцо из ее рук, которое сам и удерживал, убрал со своей шеи. И поднялся, отступив от нее в сторону.
– В смысле? – она не поняла. Совсем не поняла. – Сегодня не вернешься? Мне к мамам опять ехать? – Обхватила себя руками, начав мерзнуть, несмотря на теплую погоду.
Эти слова были лишены для нее всякой логики и смысла. Не врала Карецкому – Кузьма был для нее всем. Без него она не представляла жизни.
Кузьма просто повернулся и посмотрел на нее таким взглядом, что у Кристины внутри что-то словно порвалось. Лопнуло неясно что в груди и кровоточить стало. Уже в тот момент подкоркой поняла, что – все. Весь смысл уловила. А согласиться с этим не могла. Не в состоянии была принять.
Темные у любимого глаза были. Словно чужие, незнакомые. Жесткие и холодные. Пустые. И только в самой глубине плескалось что-то, что лишь больше боли Кристине причинило. Вина. Он знал, что сейчас делал. Понимал, на что идет и какую ей боль причиняет. И все равно не сворачивал.
– Нет, Кристина. Ты можешь остаться здесь, если захочешь. Я буду платить за квартиру столько, сколько ты жить в ней захочешь. Только я не вернусь. Я ухожу от тебя.
– Как? Куда? Почему?! – ничего не поняла она.
Сорвалась в крик.
Какие-то детские испуганные слезы на глаза навернулись, туманя зрение. Стирая Кузьму, стоящего напротив. Все расплывалось.
– Кузьма! Я не понимаю?! Что не так! Почему ты уходишь? Я же люблю тебя…
– Не будет толку, маленькая, – на мгновение ей показалось, что он дрогнул, что она достучалась до него. Но уже через секунду он вновь отгородился той чужой и неприступной личиной, которой Кристина никогда не видела в любимом. – Сколько я тебя мурыжить могу? Таскать туда-сюда? Тебе нормальный мужик в доме нужен, на которого рассчитывать можно. Который решит все твои проблемы, а не добавит новых.
– Мне ты нужен! – заорала она, дико испугавшись.
Ну что же за бред он говорит?!
Шагнула к нему, схватив Кузьму за руку. Но он отошел. Аккуратно из ее пальцев освободился.
– Нет, мавка. Тебе нормальная жизнь нужна, а не я. От меня сейчас одни проблемы будут. Не надо оно тебе. Ты можешь врачом хорошим стать. Отличным. Мечтала всегда, я же знаю. А я… Видишь, как оно все складывается… Если опять подрежут? Или еще что? На зону попаду? Как ты жить будешь? Зачем? Не заслуживаешь ты такого. Или если не вылезу в следующий раз, когда кто-то счеты сводить будет… Что тогда? Ты что, не помнишь, как наши матери всю жизнь в одиночестве промучились? Оно тебе надо, так жить? Я для тебя такой судьбы не хочу!
– Да мне все равно! Кузьма! О чем ты говоришь?! О чем?! – опять сорвалась, закричав так, что голос захрипел. Зарылась руками в волосы, сдавив виски. – Что происходит, Кузьма?! Мне же ничего не нужно, только ты…
– А если я подохну, ты как жить будешь? Со всеми моими долгами, которые не в деньгах? Которые тебе и подавно не нужны?! – рявкнул вдруг он так, как никогда с ней не говорил. Сам сорвался.
Выдохнул резко. Сжал челюсти. Руки стиснул в кулаки.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь сейчас, Кристина. А я имею полное представление. И не хочу. Не буду втягивать тебя в это. Не буду так подставлять. Я ухожу. Всегда помогу, ты во всем на меня рассчитывать можешь… Только… Живи дальше без меня, Кристина. Найди… – он замолчал, тяжело сглотнув, отвернулся, прошел по кухне туда-назад. Остановился у порога, обернулся. – Найди нормального человека, который с тобой рядом все время быть сможет, помогать будет, а не станет пропадать сутками или опасности тебя подвергать.
Она к нему бросилась, не собираясь этот бред дослушивать. Никак не могла сообразить, что же творится? Может, у него от таблеток в голове помутилось?
– Родной! Мне не нужен никто, ты же сам знаешь! Брось это все! Ну что мы с тобой – не заработаем? Ведь жили раньше, и ничего нам не надо было, кроме булки на двоих. Любимый!! – заплакала, глотая слова и буквы. – Брось, уйди оттуда. Не нужны нам такие деньги! Мне только ты нужен, понимаешь?! Я не хочу ничего больше, никого не хочу… Что же ты говоришь такое, Кузьма?!
Она никак не могла понять, что он это все серьезно говорит. Что не шутит. Пусть Кузьма никогда так глупо и не шутил… Задыхаться начала. Ей совершенно не хватало воздуха.
– Я не могу бросить, Кристина. Уже не могу, – сипло прошептал он, словно и самого Кузьму кто-то душил. На секунду обхватил ее лицо рукой, как всегда это делал. Прижался своим лицом к ее макушке, резко втянул в себя воздух, словно ею дышал. – Но тебя в это тянуть не собираюсь. Ты должна жить нормально.
Он глянул прямо на нее. Сжал челюсти так, что желваки на щеках заиграли. И резко разжал свои пальцы, будто сам себе не разрешал больше задерживаться. Отвернулся к коридору.
Кристина не могла его отпустить. Не в состоянии была. Как можно позволить уйти части себя? Как руку или ногу отбросить? Сердце и легкие вырвать из грудной клетки скопом и бросить в сторону?
– Кузьма! – она рухнула на пол, ухватив его за ноги. Сама на колени встала, запрокинув голову. – Я умоляю тебя, не уходи. Мне все равно, ты же знаешь! Я же никогда тебя этим не упрекала. Я все вытерплю с тобой, все вынесу. Мы вместе со всем справимся. Не уходи, родной… Любимый… Я без тебя не смогу. Не выдержу…
У него глаза почернели, лицо. Никогда у Кузьмы такого бешеного взгляда не видела. И такого опустошенного одновременно. Сокрушенного. Словно через кожу и мышцы кости проступили, придавая ужасный вид какой-то посмертной маски. И губы он сжал так, что их просто стало не видно.
Но ничего не ответил ей. Медленно наклонился. Осторожно расцепил ее руки и отступил. После чего просто отвернулся и вышел из квартиры. А Кристина так и осталась стоять на коленях на полу с непониманием глядя на ладони, которые он отцепил от себя. И пытаясь понять, что случилось? Когда и как все пошло не так? Только понимания не происходило. Потому что ее мир крошился по кусочку, и Кристина, казалось, слышала грохот этой рушащейся картины собственного мироздания.
Она просидела на том же месте несколько часов. Ноги затекли и сначала болели. Потом Кристина перестала ощущать их. Все тело, казалось, онемело. До последней клеточки. Она ничего не ощущала. Просто сидела на полу в кухне и смотрела через коридор на дверь, почему-то иррационально ожидая, что вот сейчас та откроется и Кузьма вернется. Войдет и удивленно посмотрит, поднимет Кристину, поцелует так же жадно, как всегда. И скажет, что она все неверно поняла, все неправильно из его слов себе надумала…
Только он все не возвращался.
В какой-то момент в квартире стало совсем темно. Но Кристина была не в состоянии подняться, чтобы включить свет. Она даже просто сообразить не могла – в чем дело, почему так видно плохо? Да и потом, глаза свыклись. Она могла рассмотреть дверь. И этого разуму казалось в тот момент достаточно.
Осознание накрыло ее часа в два ночи, наверное. Что-то зашумело во дворе. Машина проехала или мотоцикл, заставив Кристину вздрогнуть от резкого звука.
Почему-то именно тогда она поняла, что это действительно конец. И ничего у них больше не будет: ни свадьбы, которую планировали в будущем, ни детей, ни самого Кузьмы рядом. Больше ни одной ночи вместе, ни одного сонного утра, когда ели из одной тарелки, дремля друг у друга на плечах, ни одного долгого вечера, посвященного обсуждению ее практики, его планов на их жизнь.
И это осознание… оно ее сокрушило. Абсолютно. Словно удар такой мощи, который не оставляет после себя ничего, только пыль. Как взрыв, когда здания сносят, чтобы расчистить место под новые застройки…
Ничего… Кристину до основания разрушило.
Она даже не плакала. В пустоте нет слез или крика. Только тишина и пустота. Полный вакуум. Вот так Кристина и ощущала себя – тонкой оболочкой, полной темного ничего. Пустой до боли и разрывающейся от боли в одно и тоже время. Хотелось завыть, зарыдать в голос. Умом хотелось. Вспомнить хоть одно матерное слово, чтобы ему вслед послать, хоть как-то из себя это выплеснуть… А ничего не выходило. Она не могла. Даже говорить. Дышала урывками, какими-то приступами. Медленно опустилась на пол всем телом, все еще не в состоянии оторвать взгляд от двери, хоть уже и не верила, что Кузьма вернется.
А дальше…
Кристина никогда, на самом деле, не могла полностью вспомнить, что было дальше. Ее сознание впало в ступор, то появляясь, то вновь растворяясь в этой пустоте какими-то вспышками. Не знала – спит или бодрствует. Вспоминает или снится ей?
Опять его зашивала, только не успела – умер, а она раскачивается над ним на коленях, не в силах вынести боли от потери любимого, осознания того, что не спасла, не сумела…
Вскинулась от воя, не понимая, что за противный заунывный звук, от которого мороз по коже. Осмотрелась, не ориентируясь до конца – где она? В квартире все еще никого не было. А за окном едва-едва серело.
Что заставило ее подняться и на подгибающихся ногах обойти квартиру? Зачем по шкафам и тумбочкам принялась лазить? Ничего не нашла. Он все забрал. Значит, еще раньше подготовился, а она не заметила? Когда увез вещи? В понедельник? Вчера утром…
От этого понимания Кристина даже зашаталась. Обхватила себя двумя руками, будто удержать свое тело пыталась, не позволить себе же распасться на части. И в какой-то момент не выдержала – выбежала из квартиры, захлопнув двери. Сама точно не знала, куда ноги несут. Слишком тяжелые выдались дни, психика отказывалась работать. И усталости не замечала, бежала через город, над которым медленно поднимался рассвет. В себя пришла только под дверями квартиры мамы Маши. Того дома, который «отчим» считала. Ведь у родной матери после переезда не жила. То ли удивилась, то ли испугалась, поняв, что на звонок жмет. Утро раннее, разбудит маму Машу, растревожит…
Только та не спала, видимо. Распахнула двери, едва Кристина отпустила кнопку звонка. Сама лицом серая, волосы растрепанные, а глаза красные. Словно и она плакала. А из-за ее спины выскочила уже родная мама Кристины, обхватила ее за плечи, втащив в квартиру.
Они что-то говорили, вздыхали, касаясь Кристины руками. Волосы ее приглаживали, и говорили, говорили… А она ни слова понять не могла, кроме того, что Кузьма позвонил матери…
На его имени ее чем-то таким мощным и глубоким накрыло, таким невыносимым, что Кристина взахлеб зарыдала, задыхаясь. Все тело заколотило, словно в лихорадке. И она упала бы, наверное, только матери ее подхватили, поняв, что Кристина уже не справляется с собой.
Не помнила – ни как отвели ее в комнату, где они раньше с Кузьмой жили, ни когда кое-как раздеться помогли. Проснулась через несколько часов от своего же воя. Снова стояла на коленях над телом Кузьмы.
Мать вбежала в комнату. Начала спрашивать, что-то предлагать, успокаивать… Причитала над ней, словно Кристина умирала. А Кристина все еще не понимала ее слов. Слышала, воспринимала, а мозг смысла не улавливал. Укрылась одеялом с головой. Уткнулась лицом в подушку. Настолько плакать хотелось – горло болело, грудь, глаза жгло.
А слезы больше не появлялись. И восприятие реальности то и дело исчезало.
В таком состоянии она провела несколько дней. Точное число Кристина сказать не могла, не следила за временем. И даже порыва какого-то не было к чему-то стремиться, что-то сделать. Так и лежала в этой комнате, забившись в угол дивана. Куталась в одеяло, несмотря на май на дворе. Пыталась как-то душ принять, только зачем-то в одежде под воду залезла. Да так и промаялась, не в состоянии вспомнить, что и следом за чем делать надо, с чего начинать? Стояла под горячей водой минут двадцать, наверное, пока мама Маша не заглянула, проверить, как у нее дела? Они с ее мамой по очереди с ней оставались – наверное, опасаясь оставлять Кристину одну. Хотя она и не знала, как договаривались на комбинате. Сама забыла о том, что у нее какие-то дела и обязанности есть. Запуталась – где ночь, где день? Жила урывками от кошмара до кошмара. А просыпаясь – разрывалась от боли, которую все еще не могла из себя выплакать. Только глубже будто заталкивала. Переполнялась ею.
Телефон разрядился давно. Она его не заряжала. Зачем? Кузьма все равно не позвонит… Она не имела в этом никакого сомнения. Тогда зачем ей телефон? Собственно, Кристина даже поесть забывала. И не ела бы, наверное, если бы матери не впихивали в нее хоть что-то. Правда, это удавалось им не чаще, чем раз в день-два. Аппетита не было вообще.
И неизвестно, сколько бы еще она так просидела в углу дивана, и до чего себя довела бы, если бы однажды на пороге этой комнаты не появился Руслан.
Она даже не отреагировала на его появление. Подняла глаза, и снова вперилась в колени, укрытые одеялом. А Карецкий матом выругался. Громко, грубо, резко.
– Твою ****. Величко! Ты что творишь? Ты головой думаешь?! Б****! Ты хоть понимаешь, что я тебя уже похоронил почти?! Все морги объездил, все больницы! Ты почему на звонки не отвечаешь? Пропала, квартира пустая стоит, в университете не появляешься, в больнице… Кристина! – заорал он громче, наверное, потому, что она не реагировала. – Ты на себя посмотри! Ради чего?! Ради этого идиота?! Что ты с собой творишь?!
– Уходи, Рус… – прошептала она, по-честному, так и не выйдя из своего ступора.
Но Карецкий был не тем, кто сдается от такого отпора или отсутствия интереса собеседника.
Он еще раз выругался. После чего схватил ее за руку, не церемонясь и не миндальничая, как матери, которые боялись и лишний раз ее тронуть или в комнату заглянуть. Рус же просто сгреб в охапку и потащил ее в ванную. Точно как она сама недавно. Засунул ее, растерявшуюся и дезориентированную под душ. Только на полную включил ледяную воду. Так, что Кристина мигом промокла и завизжала от холода. Принялась вырываться, брыкаться, стараться освободиться от его хватки. Матери прибежали на крик, но стояли поодаль, поняв, что боли ей никто не причиняет. Наверное, сами уже отчаялись, не в состоянии придумать, что делать.
– Величко, в себя прийди! Ты три операции пропустила! Из-за кого? Из-за мужика? Это твое оправдание перед людьми, которые умереть могут, так? Тогда нех*р тебе в медицине делать! Ничего ты не стоишь как врач! И я зря на тебя столько времени потратил, надо было кого-то другого учить, а не слабачку, которая не может отодвинуть личное и выйти на работу, как все мы делаем… – Он ее еще и встряхивал на каждое свое слово и упрек.
Это позже Кристина поняла, что Карецкий сам в отчаянии был, увидев ее в таком состоянии. Не знал, что делать. Пургу нес, провоцируя ее хоть на что-то: на обиду, гнев, злость… Только бы из апатии выдернуть.
Но тогда она этого не знала. И ее зацепило. Где-то в глубине, под пластом рухнувшей реальности, Кристину задело. Она всегда очень хотела быть врачом, выкладывалась по полной, прилагала все усилия. И то, что Рус говорил… может и не так, как в другой день проняло бы, и все же…
– Отцепись от меня! Отстань! – закричала Кристина, стараясь выбраться из-под ледяного душа. – У меня пневмония будет, идиот!
Она вдруг ощутила такой приступ агрессии, такую злобу, что принялась отбиваться. По-серьезному стала Руслана бить, со всей своей силы, пусть и не много той сейчас у Кристины было.
– Я не слабачка! Не смей такого говорить. Ты ничего не понимаешь! – орала она, хаотично молотя его руками.
Понимала и сама, что Рус ни за что страдает. На себя всю ту злость принимает, что ей Кузьма в душе зародил. Всю ту боль… И терпит. Не отбивается.
Впервые что-то в голове прояснилось, хоть и не до конца. Стыдно стало. Замерла, уставившись на Руслана. Губы кусает. На матерей даже глаза не может поднять, сил нет. Ее всю колотит. То ли от холода уже, то ли от всех этих эмоций.
– Прости, – прошептала.
А сама губы кусает. Не может перестать. Они будто бы сами собой под зубы лезут, хотя Кристина уже соленый привкус крови на языке чувствует.
– Ничего, Кристя, ничего, – Рус резко выключил душ, потянув ее из ванны.
Кругом вода, все мокрое: коврик, стиральная машинка, зеркало все в брызгах.
– Ори и бейся, сколько душе угодно. Плачь. Только выпусти это из себя, встряхнись… – укутывая ее в полотенце, которая мама Кристины уже приготовила, приговаривал Руслан.
– Я не могу! – вдруг заорала Кристина так, что и она, и они все вздрогнули. – Не могу плакать, – простонала она, понимая, что силы кончились. – Оно меня изнутри разрывает просто, Рус. Невыносимо, глаза жжет. А плакать не могу. Нет слез…
Кристина сползла, повисла на руках Руса. А он подхватил. Сжал крепко: и руки, и зубы свои.
– Ничего, Величко. Ничего, – тихо, но уверенно прошептал Рус. Будто точно знал, что и как сейчас делать. – Тогда ори и бейся. А оно потом само как-то… Будет все, Кристя. Наладится, – начал ей волосы промакивать, вытирать полотенцем, успокаивая.
Она не спорила. Позволяла ему воду с нее вытирать. А сама точно знала, что неправ Карецкий. Для нее все кончено. Все, о чем Кристина мечтала и чем жила всю жизнь до того вечера, когда Кузьма ушел. И ничего у нее уже не будет.
Мать слезы тайком смахивала, Кристина видела. А мама Маша просто в другой угол коридора отошла, обхватив себя руками так же, как сама Кристина недавно. И посмотрела на нее с такой болью, с таким стыдом, словно бы сама в боли и муке Кристины повинна была, а не ее сын. Извинялась несколько раз за эти дни, просила у нее прощения.
