Текст книги "Тетрада Величко (СИ)"
Автор книги: Ольга Горовая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)
– Ну так поменяй мужа, – передернул плечами Рус, полностью поглощенный бумагами, которые умудрялся просматривать на ходу. – Не хочешь же ты поменять главврача? – мимолетно оторвал взгляд от бумаг и подмигнул.
– Договоришься, Рус, – хмыкнула она. – Никогда не слышал поговорку: «бойтесь своих желаний…»?
– Блин, Кристя, солнце, мне сейчас не до поговорок и даже не до желаний, к сожалению, – скривился Рус. – Горин рвет и мечет, хочет с меня откат за то, что они закроют глаза на источники нашего финансирования. Намеками пытается повесить на меня самоуправство и взяточничество. Обнаглел вконец. Но, сама понимаешь, у него свои связи в министерстве, и пока мы, пусть и номинально, но на госбалансе, приходится с этим слизняком считаться. – Рус ругнулся, но невнятно и сквозь зубы. Уважал ее, типа. – А я уже томограф присмотрел новый, елки-палки! Губу раскатал…
Кристина только ободряюще похлопала Руслана по плечу, не рискнув высказаться.
Сложная ситуация. Такая же непростая, как вся их жизнь. Потому что открой она сейчас рот, или заведи Руслан разговор о том, что в воздухе висит – никто не предугадает, куда вывернет. Слишком давно этот ком накапливается, слишком много оплело их всех, связало и разъединило в одно и то же время. С одной стороны, единственное слово от нее – и все их проблемы будут решены. И Горин – зарвавшийся чинуша из здравотдела, пользующийся родственными связями с одним из замминистра – даже не подумает к ним лезть.
С другой стороны, Руслан никогда об этом не попросит, беснуясь от ревности. Карецкого и так выворачивает и рвет на части от того, каким образом его в итоге назначили главврачом, несмотря на возраст и нюансы. Обойдя мнение даже здравотдела, по одному лишь пожеланию того самого «благодетеля». И все же – не отказался тогда, понимая, что есть идеи и силы, чтобы реализовать в больнице куда большее, нежели она являла собой на тот момент. Пусть и осознавал, что его еще больше берут в оборот, плотнее связывая по рукам и ногам. Отдаляя от Кристины в чем-то.
На большие жертвы Рус пока не готов, она это чувствовала.
Да и сама Кристина не уверена, что готова просить Кузьму о чем-то подобном, хоть он уже давно предлагал выкупить всю больницу и перевести ее в частное владение, все оформить так, что никто не придерется. Ее – главным акционером готов был сделать. Да и в Министерстве решил бы все.
Только ей от него это не было нужно… Не это.
Да и вообще…
– А что, Кристя, – неожиданно обхватив ее за талию, видимо воспользовавшись тем, что они на лестнице и вокруг никого, протянул Руслан.
Порою ей очень хотелось опереться на него. Взять немного этой силы. И тепла. Она помнила, каков Рус в отношениях. И иногда искушение накатывало. Хотелось поддаться его объятиям.
– У вас с Ромой все уже так запущенно и уныло, что он только «по-быстрому» и может? – словно до него только сейчас дошел смысл ее подначки, спросил Рус.
Еще и интерпретируя по-своему, вот же ж бес!
– Карецкий! – одернула Кристина его, ощутимо шлепнув по руке, которая посягнула на ее тело. – Я понимаю, что тебе не хочется думать о Горине, но на меня свои фантазии не переноси. И в нашу постель с Ромой не лезь, не люблю извращений.
– Ладно, Величко, еще позже вернемся к этому вопросу. Медленно и с удовольствием, – усмехнулся Рус, подмигнул, но все же убрал руку.
Наверное, потому, что они как раз заходили в отделение. Что бы там ни говорил, а подставлять ее Руслан никогда не собирался, она это знала.
Обход и правда – отбегали, а не прошли. Прямо-таки фитнес-занятие. И зачем недавно о пилатесе думала? Ей Карецкий, вон, бесплатно спортзал организует по усложненной программе.
Или это от общего утомления и дурной ночи она так измоталась? Вообще-то, Кристина уже несколько месяцев себя измотанной чувствовала. И как бы ни огрызалась в ответ на замечания Ромы и Руслана, а не могла не признать – они правы, она себя до истощения доведет такими темпами. Вот сейчас кофе выпьет наконец-то, и посидит тихонько в кабинете. Хоть выдохнет…
Но сделав вдох, едва зашла в коридор своего отделения – поняла, что перерыв откладывается. Правда, кофе оставался все таким же вероятным. Но Кристина уже не могла об этом думать. Легкие и мысли заполнил запах одеколона, которые едва улавливался в воздухе. Наверное, и внимания не обратила бы, если бы точно не знала, кому он принадлежит, и что простой пациент их больницы себе такого парфюма позволить не может. Да и как не узнать, если она этот аромат и выбирала?
Не то чтобы Кристина хотела в этом участвовать. Она и мужу одеколон не выбирала, психуя, что Роман сам не может решить, что ему больше нравится. Только Кузьму ее психи никогда не волновали. Он просто прислал к ней водителя с тремя склянками и по телефону потребовал, чтобы Кристина выбрала тот парфюм, который ей больше для него нравится. И, что самое смешное, она была уверена, что вариантов там и не имелось. Он знал, какой ей понравится, а она – какой по душе ему самому. И не удивило, что выбор совпал. Так что и не соврать, не напакостить. Вот и «выбрала» тогда. А сейчас шла к своему кабинету по коридору и дышала «шлейфом» аромата. Видно, только прошел…
– Кристина Александровна, – окликнула ее пробегающая мимо медсестра. – Там к вам…
– Да, Альбина, я знаю, – махнула Кристина рукой, уже и так поняв, что к ней пришли и кто.
Завернула за угол коридора: Кузьма стоял у окна, напротив двери ее кабинета и что-то читал на экране своего смартфона. «При параде». В деловом костюме, с галстуком. Но стоило ей появиться – поднял голову, словно услышал шаги Кристины. Хоть это и было невозможно – ортопедические тапочки ступали очень тихо, и ноги не так уставали в них. И все же…
– Кристина Александровна… – медленно улыбнулся Кузьма, едва она приблизилась.
«Не смотреть. Не смотреть на него. Не сейчас, когда в коридоре у всех на виду, да еще и ревела ночью…»
Кристина сразу подошла к двери и едва сумела вставить ключ в замок, быстро провернула. Он уже подошел почти впритык. И этот парфюм окружил со всех сторон, будоража эмоции и мысли.
– Чем обязана? – голос, тем не менее, звучал уверенно и с такой же усмешкой, как у него самого, когда она распахнула дверь и прошла в кабинет.
Еще не оглядываясь на него. Подошла сразу к кофеварке, включила на две порции.
– Ты хотела видеть меня на профосмотр? – хмыкнул он.
Зашел следом, закрыл двери. Вот теперь Кристина выдохнула. Обернулась и посмотрела на него. Знала, что «жадность» этого взгляда сразу видна. И что оторваться не может, но так давно его нормально не видела! В темноте и по телевизору – это совсем не то.
Он тоже буквально «впился» в нее глазами.
– Не спала все-таки? – уже куда менее весело улыбнулся Кузьма.
– Спала, – покачала головой, – снотворное выпила.
Буквально «впитывала» в себя его вечно растрепанные волосы, куда более длинные, чем позволял строгий имидж депутата. Опять некогда заехать в салон. Или лень, других забот много. И даже не пытался им придать какой-то приличный вид. Эти вечные вихры, которые она всегда у него помнила, торчали во все стороны. И на подбородке, щеках – темнеет щетина. Видно, с утра никаких «солидных» дел не было, раз даже побриться не удосужился. Или, наоборот, столько дел, что послал все остальное далеко-далеко.
– Плакала, малыш? – на щеках Кузьмы проступили складки из-за того, что он челюсти сжал.
Этого щетина не скрыла.
Кристина отвернулась. Знала, что он заметит красноту в глазах. Взяла одну чашку с подставки.
– Тебе не дам, если на профосмотр приехал, – заметила она, игнорируя его вопрос о ночном реве. Все равно он и так знает, что прав. – Хочу нормальную кардиограмму увидеть…
И тут вспомнила про время.
– Елки-палки, Кузьма! Уже одиннадцать! Как анализы возьмем? Лаборатория закрыта и ты же уже ел, наверняка. О чем ты думаешь? – даже немного разозлившись, снова повернулась к нему с выражением упрека на лице.
– Да мне по х**** на анализы и все остальное, – пожал он плечами, вновь расплывшись в усмешке. – Я приехал к тебе, тебя увидеть. А ты уже твори, чего сама хочешь. Хоть всю кровь сточи. И ел я в последний раз вчера ночью. У матери. То, что ты для меня приготовила, красивая моя.
Это было так нечестно! Так больно. Так гадко с его стороны! И так сладко, что Кристина зажмурилась, стараясь вернуть себе дыхание и твердость.
– Ладно. Хорошо, если так. Сейчас позвоню, скажу, что мне надо на cito*…
А он подошел еще ближе. И забрал у нее чашку из рук, аккуратно разогнув палец за пальцем.
– Обожжешься, малыш, – прошептал хрипло.
У нее и правда руки задрожали дико. Не сопротивлялась. Кузьма отставил чашку на стол.
– Что же вы мне все кофе выпить не даете? – риторически выдохнула она, ощущая безумную растерянность.
И дикую потребность в том, что все равно никогда не получит из-за его упрямства…
– Эй, – тихо возмутился Кузьма, хмыкнув. – Я подарил тебе эту кофеварку. В чем ты меня упрекаешь?
Он знал, в чем. Они оба знали.
Сил нет отойти. А он впритык. Прижался щекой к ее виску. Хорошо так! Мучительно горячо. Голова не соображает. Кожа к коже. И щетина эта чертова царапает, колет, а ей от этого – лучше, чем от ласки. Все тело в дрожь уже.
Шумный вдох Кузьмы. Уткнулся носом в ее волосы, стянув шапочку, которую Кристина надевала перед обходом. Коса упала на плечо.
– Распусти, – почти неслышно просит. Потому что у обоих горло сдавило.
– Я на работе. Мне мешают длинные волосы, – из вредности больше возражала. Сама же не могла от него отступить.
– Так подстригись! – рявкнул с приказом. – Я хочу твой запах нормально почувствовать. Твои волосы. Никогда времени толком нету…
– Подстригись? – она рассмеялась, всхлипывая. – Это ты мне говоришь? Ты-то когда стричься будешь, родной?
Он и сам улыбнулся. Скривил в гримасе рот, вроде как признавая, что похож на дикаря из леса.
– Мы сейчас про тебя говорим. – Напомнил ей Кузьма.
И Кристина почувствовала, как он начал распускать ее косу, наплевав на несогласие. Только и остановить его не может – руки заняты. Вцепилась в узел его галстука и тянет, точно как он ее пряди, ослабляет, распуская.
– Тебе на кардиограмме только мешать будет, – объясняет, словно бы он спрашивает или такому ответу поверит. Расстегнула верхнюю пуговицу на его сорочке. – Потом снова наденешь, чтобы там не забыл…
– Как скажешь, малыш, – уже ей в волосы шепчет.
Трется щекой, зарывается, цепляясь щетиной за пряди.
И она ему носом в шею уткнулась, отстраниться не может. Открытым ртом дышит, глотая его запах; всем лицом, веками даже, впитывает ощущение его кожи, удары его пульса.
А руки у обоих сжаты в кулаки и «по швам». Кристина в карманы халата сунула, для надежности. Чтобы не потянуться, не обнять. И он себя держит – кажется, вибрирует от напряжения, а не позволяет себе ничего, кроме этого прикосновения лица к волосам, кроме дыхания.
– Лучше бы кофе дала, ей-Богу, – хмыкнул хрипло, а все еще не отступает. Она сама не может оторваться. – Сейчас на мне точно твой датчик сломается от зашкала…
Кристина опять рассмеялась, задыхаясь. Зная, что его терзает, мучает этим смехом, касанием своих губ к его коже в расстегнутом вороте сорочки. На секунду уткнулась макушкой ему в ключицу. Через ткань сорочки прижалась губами к груди Кузьмы, там – где сердце бухало сейчас. Где под тканью и жесткой порослью темных волос татуировка в виде буквы «К» пряталась. Набитая так же давно, как и кулон на ее шее болтается.
Хорошо, что помадой никогда не пользуется.
Мазохисты оба.
Отступила. Резко отвернулась к окну, прижав глаза двумя руками, чтобы позорно не разреветься. Хватит, вчера нарыдалась. Кузьма на долю секунды дернулся за ней всем телом, словно мозг еще не успел вернуть контроль над подкоркой. Но тут же застыл. Хрустнул кулаками в тишине кабинета.
– Не делай так. Для суставов вредно, – машинально одернула Кристина.
Он сардонически рассмеялся. И сквозь зубы что-то невнятно пробормотал. Она не переспрашивала.
Глубоко вдохнула, окончательно загоняя все эмоции глубоко в себя. Выдохнула. Черт! Вся им пропахлась. Этим парфюмом. Халат, волосы… Встряхнула руки, прогоняя дрожь, и начала косу по новой заплетать.
– Где резинка? – повернулась к Кузьме с вопросом.
Он протянул ей искомое, явно неохотно, но и не споря.
– Сейчас в лабораторию позвоню, предупрежу. Туда сначала сходим, все анализы возьмем, – решила она, подвернула волосы и натянула шапочку на голову. – Заодно проветришься, сердце успокоишь, – заметила Кристина, улыбнувшись так же криво, как и он. – А потом на ЭКГ.
Кузьма только плечами передернул, показывая, что ему все равно, что она с ним делать собирается. Лишь бы рядом находиться не мешала.
__________________________
*cito (лат) – срочно
Глава 3
Она оперлась о подоконник, практически сев. И молча наблюдала за тем, как Марина Семеновна, немолодая медсестра, дежурившая сегодня в функциональном кабинете, «расставляла» датчики аппарата по грудной клетке Кузьмы.
Кристина и сама умела это все делать. И запись снимать. Не ее рабочая задача, но уметь надо. Но все же не рисковала. Слишком велико искушение.
Кровь на общие анализы у него уже взяли, и сейчас в локтевой ямке был наклеен кусочек лейкопластыря телесного цвета. Кузьма порывался отодрать, едва они из лаборатории вышли. Не любил всего такого. Она не разрешила. Сама не знала почему. Из вредности, может. Отрезала, что сорочку испачкает. Перетерпит. Будто бы она ему эти рубашки стирала, ей-Богу! Какая разница?
Теребила крестик на своей цепочке и думала. О всяком, о прошлом…
Сам крестик, строго говоря, тоже не ей принадлежал – тетя Маша в детстве окрестила сына, еще тайком, при другом государственном строе. Но Кузьма суеверием не отличался, да и религиозностью тоже. Он давно вернул тот матери, заявив, что носить не будет. Еще лет в шестнадцать, кажется. И тетя Маша пришла как-то к ней с этим крестиком. Ничего особо не объясняя, оставила в ее ладони, загнув пальцы Кристины пригоршней.
– Может, хоть ты его убережешь, если носить будешь, – только и заметила тетя Маша.
Пусть ей и было на тот момент семнадцать, Кристина догадалась, что мать Кузьмы не о сохранности ювелирного украшения беспокоится.
С тех пор она его ни разу не снимала. Что бы ни происходило в жизни и в какой бы стадии «взаимопонимания» они ни находились. Обида и боль не имела значения в этом аспекте.
Это еще Рус не знал, как-то так Кристина и не призналась ему, чей это крестик. А то бы и по этому поводу по ее мозгам «ездил», а не только о кулоне. Руслан в этом плане подкован был, суеверен до жути. Кристина когда-то ляпнула мимоходом что-то про «чужой» крестик, даже и не помнила уже – что именно. Так Карецкий ей такую лекцию на эту тему прочел про грехи и «тяготы», что Кристина сбежала в итоге. И больше не поднимала данную тему. Только поддевала Руса время от времени: как он при таком суеверии врачом стал? Да еще и таким хорошим. Руслан пропускал мимо ушей ее издевки и на провокации не велся.
Перевела взгляд на кривой, уже тонкий и бледный шрам, который почти и не виден был на боку Кузьмы. Выше на два сантиметра – и печень…
Она не хирург. Сто раз ему об этом же говорила. А как Рус ее матом крыл за эти кривые швы, когда увидел! Правда за обработку – похвалил, и что справилась сама с подобным… А Кузьма тогда Руса чуть не прибил за эти маты в ее сторону, хоть и стоять нормально в тот момент не мог. Сидел и то с трудом.
А сейчас – лежит и в потолок смотрит, глаза отводит. Старается, она же знает, видит.
Господи! Что же так сложно все у них? Почему так больно?
Кристина зажмурилась, придавила глаза пальцами, делая вид, что просто не выспалась.
– Готово, Кристина Александровна, – Марина Семеновна позвала ее, заставив Кристину поднять голову.
– Да, давайте, я сама расшифрую, – поглубже вздохнула она. – Спасибо, Марина Семеновна.
Медсестра улыбнулась, отдала запись ЭКГ и села за рабочий стол, начав вносить данные в компьютер. У них с техническим обеспечением в больнице все в порядке было. Благодаря Кузьме.
Хотя не только им от этого польза, конечно. Ему тоже – одни плюсы. И деньги «из тени» выводит, и льготы в налогах на законных фирмах получает за свою «благотворительность», да еще и ей с Русом помогает. Кристина помнила еще, каково это – работать в больнице, не имеющей такого «благодетеля». И вновь оказаться в тех условиях ни она, ни Рус – не хотели, пусть Карецкий и тихо бесился из-за того, что каждый день наступает себе на горло. «Сделка с дьяволом», как он это называл, но воспринимал как «необходимую жертву».
– Заканчивайте одеваться, Николай Артемович, и вернемся в кабинет. Анализы, конечно, еще не все готовы, обсудим кардиограмму. Да и, раз уж вы не завтракали, еще и на УЗИ вас отведу, – уставилась на бумажную ленту, делая вид, что полностью поглощена записью.
– Все так страшно, Кристина Александровна? – хмыкнул Кузьма, глядя на нее исподлобья, пока застегивал запонки на манжетах.
Пристально смотрел, изучая.
Ей оставалось надеяться, что Марина Семеновна очень внимательно смотрит в монитор и не видит, что и Кристина никак не может заставить себя отвести взгляд.
– Ну что вы, Николай Артемович, – смешок вышел саркастичным. Наверное, из-за усилий, с которыми она держала улыбку на лице. – Просто раз уж вы попали ко мне в руки, не могу этим не воспользоваться по полной. Не можем же мы допустить, чтобы наш благодетель был плохо обследован.
Улыбка получалась только кривой. И потемневший взгляд Кузьмы, стоящего напротив, хоть их и разделяла кушетка, выдавал усилия, с которыми он удерживался в этом вежливо-веселом общении благодетеля и лечащего врача.
– Это вам еще повезло, что Руслана Альбертовича на месте нет, уехал в здравотдел, – хмыкнула Кристина, вновь уставившись в кардиограмму. – Он бы вас еще и на рентген затащил… Кстати, – даже прищурилась, глядя на него в упор. Словно у самой – то самое «рентгеновское» зрение. – А когда мы флюорографию делали?
Кузьма расплылся в улыбке и так заломил бровь, будто бы говорил: «что, опять меня раздеваться хочешь заставить?» Слишком хорошо она знала этого мужчину, чтобы не понять этих взглядов и намеков.
– В мае, Кристина Александровна, – с иронией, которая очень хорошо слышалась в голосе, ответил Кузьма.
Встряхнул пиджак и каким-то уверенным, четким движением надел тот. У него всегда так выходило с одеждой: словно это была часть его кожи. Что бы Кузьма ни носил – старую футболку с потертыми джинсами или такие вот костюмы, стоимостью в несколько тысяч евро.
– Хорошо, тогда рентген нам не нужен. Вернемся в кабинет, потом решим, – прикинула она, стараясь вспомнить, кто сегодня на ультразвуковой диагностике.
Развернулась и вышла в коридор, зная, что Кузьма идет следом.
– Ты с таким видом смотришь в эту бумажку, словно меня завтра хоронить можно, – хмыкнул он над ее ухом, догнав за два шага. – Что такое, малыш?
Кристина оторвалась от записи, но на него не глянула, здоровалась по дороге с сотрудниками, которых не видела, пропустив сегодня пятиминутку.
– Твое сердце здорово, оно точно не станет причиной твоих похорон в ближайшем времени, – спокойно ответила она на его подначку, сохраняя невозмутимый вид для всех окружающих. – Хорошо, что ты бросил курить.
– Я тебе всегда доверял, – Кузьма пожал плечами, пусть она и видела, как он к ней присматривается.
Доверял… А вот слышать был готов далеко не так часто, чем иногда убивал просто.
Кристина остановилась на ступеньку выше Кузьмы. Обернулась и посмотрела ему глаза в глаза. Можно было воспользоваться лифтом, но она нуждалась в движении, чтобы не сорваться рядом с ним. Он это видел и понимал. Сам находился в таком же состоянии. Это уже Кристина видела невооруженным взглядом. Впрочем, знала она и то, что для остальных это было не столь очевидно. Просто они очень хорошо умели понимать друг друга. Читали с полувзгляда, с полуслова, кончиками пальцев по коже – могли мысли и не высказанные слова другого прочесть. Потому что у них за плечами – целая жизнь вдвоем. Пусть большую часть ее они и прожили якобы порознь…
***
Когда она впервые увидела Кузьму, Кристине было почти шесть лет. Ее отец умер пять месяцев назад. И вот, наконец, комбинат, на котором работала ее мать, да и отец до своей смерти от несчастного случая, нашел возможность выделить для своей сотрудницы комнату в общежитии, учитывая стесненные обстоятельства семьи. Мама говорила, что это – хорошо. Лучшее, что случилось за эти месяцы. Потому как теперь они смогут не ютиться в небольшой комнате, которую снимали за деньги, а перебраться в такую же небольшую комнатушку, зато бесплатно, только оплачивая коммунальные счета. Кристина впервые с похорон отца увидела, как мать начала улыбаться. И сама от этого ощутила облегчение, пусть и не знала, как это описать словами. Но мир снова стал радостней и веселей. И даже то, что их новая комната в чем-то была меньше прошлой – не расстроило Кристи.
Наверное, дети в принципе не умеют долго сосредотачиваться на плохом. И получив крохотную надежду благодаря маминой улыбке, Кристина воспряла духом. До сих пор она помнила, как ее сразила кухня в той квартире…
Была зима, воскресенье, когда они перебирались. Стоял морозный день, у Кристины замерзли щеки и руки, и нос щипало от тепла нового дома. А она оторопела и не могла отвести глаз от залитого солнцем небольшого помещения. Такого же простого, как и все в этой квартире: со столом, парой стульев да нехитрыми тумбочками. С книжной полкой, прибитой на стене вместо шкафа для посуды. Там вперемешку стояли чашки и банка с вилками-ложками, лежали коробки спичек и свечи. Кроме этого на кухне имелась газовая плита и небольшой холодильник. И все это, совершенно все, было залито теплым солнечным светом, который проникал в каждый уголок через огромное окно, оклеенное бумагой в клеточку, явно нарезанной из тетрадных листов.
Кристину просто тянуло в эту кухню почему-то. Да никто и не мешал ей идти туда: мать была занята, управляя нанятыми за пару бутылок водки «помощниками», заносившими в комнату диван-малютку и кровать с панцирной сеткой. «Тетя Маша», как ей назвалась их новая соседка, очень добрая по виду и улыбке женщина такого же возраста, как и ее собственная мать, помогала что-то расставлять и отодвигать, вводя маму по ходу процесса в курс дела и знакомя с квартирой. К тому же, они по работе были уже знакомы. А Кристину даже с радостью отослали на ту самую кухню, чтобы под ногами не мешалась. И она забралась на табуретку, стоящую у самого окна, кое-как сама сняла неудобную и тяжелую коричневую шубку, в которой ощущала себя медвежонком. Сбросила ту прям на пол, прижалась к теплой батарее руками и уставилась с пятого этажа во двор. В первый раз ей было страшно: раньше они жили на первом этаже и с такой высоты Кристина еще никогда не смотрела вниз. Когда видно все-все: закоулки, и гаражи, и павильоны садика, забор которого ограничивал двор дома, и уходящую вниз широкую асфальтовую дорогу, куда-то заворачивающую мимо других, старых и таинственных двухэтажных домов, над которыми высилось это общежитие.
Строго говоря, это общежитие не было таковым изначально. Его именовали «малосемейкой» и Кристина тогда слабо понимала, что именно это значило: то ли семей там мало, то ли они маленькие, эти семьи? Но спрашивать не решалась, да и никто не торопился ей ничего объяснять. Зачем оно ребенку надо?
В этом доме имелись одно-и двухкомнатные квартиры: в первых жили «счастливчики». Это когда семье доставалась целая квартира. Маленькая, но только для них, с собственной ванной-туалетом и даже кухней. «Хоромы», как говорили остальные. Давал комбинат такие квартиры особо ценным сотрудникам, наверное. В любом случае, Кристину с мамой поселили в другой. Там, где две комнаты: одна комната чуть больше, и вторая – чуть меньшего размера. В каждой жило по семье. Совмещенные ванна и туалет, а также кухня – делились на эти семейства. Собственно, их тоже считали «счастливчиками», потому как на эту двухкомнатную квартиру их было теперь всего четверо: Кристина с мамой и тетя Маша с сыном. Кто-то, кто распределял это жилье от комбината, решил превратить данную квартиру в пристанище матерей-одиночек.
Но это все в тот момент волновало Кристину очень мало. Она оторваться не могла от двора, который был так хорошо виден через это огромное окно. И с упоением следила за тем, как в этом дворе носятся другие дети, кидая друг в друга снежки или слетая на санках с небольшой горки около одного из старых домов.
– Что, новые владения изучаешь? – с веселой улыбкой поинтересовалась тетя Маша, зайдя в тот момент на кухню, чтобы чайник поставить на плиту. – Голодная?
Кристина растерялась, не совсем зная, что от нее хотят услышать, да и не очень поняв первый вопрос. Но честно кивнула, потому что голодной была. А тетя Маша только шире улыбнулась и подошла к столу, выглянула в окно.
– О, вон мой оболтус носится, – так же весело махнула рукой куда-то в сторону детворы, бегающей друг за другом во дворе. – Опять придет мокрый и до костей замерзший. Познакомитесь.
Кристина глянула во двор, но так и не поняла, кто из мальчишек – сын соседки. А спросить постеснялась.
Тетя Маша в это время взяла из хлебницы, стоящей на подоконнике, какую-то булку, достала из холодильника масло, завернутое в бумагу. И, разрезав булку пополам, щедро не намазала даже, а настругала масло на сдобу. Соединила снова половинки.
– Держи, поешь, пока мы все расставим. Скоро чай будет, – вручив булку Кристине, тетя Маша заглянула в заварочный чайничек, стоящий на старенькой, обитой клеенкой тумбочке около раковины.
Кристина же пока с удовольствием откусила угощение, хоть булка и показалась ей громадной, еще и присыпанная чем-то сверху, какой-то сладкой желто-белой крошкой. Очень вкусной, хоть Кристина и не могла разобрать, из чего та сделана.
– Вкусно? – улыбнулась тетя Маша ее аппетиту. – Мой Кузя тоже эти булки любит. Даже больше, чем с вареньем. Ума не приложу, чем они так детей привлекают. Ладно, кушай. Позовешь, когда вода закипит, – махнув рукой на чайник, стоящий на конфорке, новая соседка снова вышла в коридор.
А Кристина с упоением поглощала угощение, ощущая себя очень счастливой, несмотря на новое место и кучу незнакомых людей вокруг. Ей было тепло и хорошо, мама рядом и даже улыбалась сегодня. Да и тетя Маша показалась ей доброй. И булка – очень вкусная. Кристина очень любила сливочное масло, иногда ей просто хотелось взять и отломить себе кусок, без всякого хлеба, но мама не разрешала. А тетя Маша так щедро ее угостила, что Кристина губами брала маслянистые пластинки и с восторгом ощущала, как те тают на ее языке, продолжая разглядывать двор.
С сыном тети Маши, Кузьмой, которому тогда было одиннадцать, Кристина познакомилась буквально через час. Когда мальчишка – мокрый, как и предсказывала тетя Маша, весь в снегу, казалось, насквозь забившем его штаны, рукавицы и шапку, а также ботинки и носки – ввалился в квартиру.
– Мам! Я пришел! – едва открыв двери, которые еще и не успели закрыться, крикнул он, влетая в квартиру.
«Помощники» уже ушли к тому времени, получив свои бутылки и двадцать рублей. В коридоре стояли только какие-то мелочи: упакованные стопками книги, одежда, связанная в узел в старой льняной скатерти. Через этот узел мальчишка и перецепился с порога, упав со всем своим снегом на их вещи. Вышло так весело, что Кристина, выглянувшая из-за двери их новой комнаты, искренне рассмеялась. Не радуясь его падению, просто забавно. И выскочила в коридор, с интересом набрав в руки снега, который упал с шапки мальчика и не успел еще растаять, очутившись на полу, покрытом разноцветными квадратами линолеума.
Впрочем, мальчишка на ее смех не обиделся вроде. Он тоже улыбнулся. Подскочил с вещей еще до того, как тетя Маша и ее собственная мать очутились в коридоре, стянул шапку с головы, и тряхнул, посыпая пол и Кристину новой порцией обледеневшей снежной крошки. И с интересом уставился на саму Кристю, похоже, забыв, что что-то еще собирался говорить матери.
– Нагулялся, голодный? – тут же начала выяснять тетя Маша, выбежав из своей комнаты. – Быстро снимай все мокрое с себя, Кузьма! – чуть более строго велела она, но было видно, что это несерьезно. Не сердится на сына.
– Голодный, – согласился мальчишка, не ответив на первую часть. И все еще изучал новую соседку.
А вот его мать не пропустила, что вопрос про гуляние остался открытым.
– Э, нет, парень, – с улыбкой протянула тетя Маша. – У нас уговор был: гуляешь два часа, а потом домой и уроки. Завтра в школу же, а ты и не садился еще! – помогая сыну снять мокрые вещи, напомнила соседка. – Это – тетя Тамара и Кристина, жить будут с нами, – познакомила она сына. – Не заставишь за учебу сесть, – повернувшись к ее матери, немного возмущенно и даже устало рассказывала тетя Маша. – Управы на него никакой нет, с тех пор, как отец ушел. Носился бы целыми днями по дворам, да в футбол бы гонял в спортзале – единственное, ради чего с удовольствием в школу ходит. А так, едва на тройки вытягивает. И не дурак, все учителя говорят, что мозги на месте. Но упрямый, как осел. И учиться не хочет ни в какую, – делилась соседка с матерью Кристины своими бедами.
– М-а-а-м! – возмущенным тоном, словно он тут старший, попытался одернуть Кузьма жалобы матери, но на него никто не обратил внимания.
Мама Кристины сочувствующе кивала. Кузьма, казалось, совершенно не беспокоился по поводу того, что о нем сейчас говорили, и сосредоточенно пытался расшнуровать обледеневший, забитый снегом ботинок. А сама Кристина все еще рассматривала этого мальчишку: никогда таких волосатых мальчиков не видела, в садике, куда она ходила, всех стригли коротко. И на улице тоже. А у этого Кузьмы просто вихри какие-то темные на голове торчали во все стороны. И то, что он только что снял шапку, не придавило, а лишь добавило какого-то дикого беспорядка на его голове.
Тетя Маша, продолжая говорить, попыталась этот беспорядок пригладить, но у нее ничего не получилось. Да и Кузьма, наконец-то сняв обувь и куртку, уже крутился, вырывался, явно нацелившись на ванную. На Кристину он поглядывал все еще с интересом, но без какого-то явного восторга. Наверное, будь она мальчишкой – больше бы новому соседу и вероятному другу радовался бы.
В конце концов, его отпустили приводить себя в порядок. Тетя Маша и ее мать потянулись на кухню, накрывать на стол, и Кристина увязалась следом. В школу ей предстояло идти только в следующем году, и потому она слабо разбиралась в том, что взрослые говорили об уроках и успеваемости Кузьмы. Но ей очень хотелось разобраться. Да и интересно было ощущать себя частью таких «взрослых» разговоров.
