Текст книги "Тетрада Величко (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

Глава 32

– И сигарету дай… – несла бред.

Ни разу в жизни же не курила. Никогда.

Но Карецкий не комментировал.

Ее колотило. Руки тряслись, ноги, каждый палец, казалось… А на самом деле Кристина стояла неподвижная. Ее разрывало изнутри от боли, от горя, от какой-то невыносимой тоски. И при этом – она была не в состоянии дать выход даже толике всего. Словно бы Кристину накрыли, плотно сжали прозрачным пластиковым куполом. И тот давил со всех сторон, не позволяя ничему выплеснуться наружу, однако при этом разрушая все ее внутренности. И она даже словами это из себя выпустить не могла. Как-то давление ослабить.

Казалось, с ума сейчас сойдет! Реально головой двинется.

– У меня коньяк есть, – и не подумал спорить Руслан, тут же двинувшись к шкафу.

Кристина заметила, как он на нее смотрит. Явно понимал Карецкий, что с ней происходит. Хорошо друг ее знал. Многое видел… А вот вопрос про сигареты проигнорировал. Слишком умный. Сам просек, что имеет смысл отсеять.

Роман же, кажется, не совсем улавливал состояние Кристины. Она видела, что бывший муж с некоторым удивлением проводил Руса взглядом. После чего с сомнением глянул уже на нее.

– Не думаю, что стоит. Может, лучше успокаивающее, Кристин? – поднялся со стула, куда успел сесть, и подошел ближе к ним.

– Сам успокаивающего выпей! – огрызнулся Рус. – Ты что, не видишь, что ли, что ее и так спрессовало?! Давай сейчас еще сверху придавим! Чтоб через день рвануло срывом, ага? – почти рявкнул. – Спасибо, Роман! Я это уже проходил. На фиг надо! – продолжая зло вычитывать, он резким движением скрутил с бутылки крышку вместе с акцизной маркой.

Поставил перед Кристиной на стол небольшой бокал и щедро плеснул на две трети.

– Давай, Кристя. Выпей, солнце, – подвинул к ней по столешнице.

Роман не был убежден, судя по виду. Но и не спорил больше.

Кристина же, не обращая внимания на бывшего мужа, на шаг приблизилась к столу. Протянула руку к бокалу. Она тоже помнила тот срыв, про который Рус упомянул. И от этих воспоминаний только паршивей стало. Еще больше давления изнутри. Как надтреснутая плотина, на которую сотни тонн воды давят, грозя разрушить все до основания.

Только и заставить себя взять, глотнуть коньяк – не могла. Что-то в голове словно не пускало, останавливало. Так и замерла, с занесенной над бокалом рукой, покачиваясь от того, что непроизвольно перекатывалась с носка на пятку. Неконтролируемые, навязчивые движения, выдающие начало потери контроля над собой.

– Давай, солнце, – Руслан сам подвинул к ней коньяк еще ближе и сомкнул пальцы Кристины на бокале. – Как лекарство. Быстро и не думая.

Он во многом был прав, наверное. Это стряхнуло бы напряжение, ослабило чертов, уже почти патологический контроль, позволив дать выход напряжению. Да хоть разреветься! Кристина понимала, что ей не помешает: от одной мысли о том, что где-то на первом этаже, в морге сейчас лежало тело ее матери – всю Кристину начинало подбрасывать.

А глаза сухие до рези. И горло жжет.

Но и алкоголь что-то не пускало пить…

Вспомнила.

Они не предохранялись все это время. Оба же детей хотели. И хоть пока не было ни одного признака или симптома, но мало ли? А вдруг беременна? Куда тут коньяк…

Кузьма! Вот кто ей был нужен! Так привыкла справляться все эти годы с болью и сложностью без него… Еще глубже в себя заталкивать нужду в самом любимом. А сейчас вдруг бахнуло по голове, что не писала больше, не звонила. А ведь может! Должна позвать его! Он ей нужен!

Пульс барабанил в висках. Дикая головная боль ниоткуда. Словно выстрел в голову. И разрывает теперь. Изнутри давит на глаза. В голос орать от этой боли хочется. Но Кристина не позволяет своим легким, горлу, выплеснуть хоть часть. Сама не знает почему. Не привыкла…

Слишком большое напряжение подавить старается.

– Не могу, Рус! – почти простонала она, высвободив трясущуюся руку из его хватки. – Не могу! Мне позвонить надо…

Карецкий понял, когда она еще не договорила.

– Он едет уже, Кристя. Я написал… Давай, хоть глоток…

И, словно чувствуя, что ситуация на надломе, именно в этот момент Кузьма буквально ворвался в кабинет, толчком распахнув двери. На секунду застыл, оценивая ситуацию с порога. Напряженный, сумрачный. По глазам видела, что и ему больно до жути. А еще – явно ожидающий худшего от нее. Перепуганный настолько, насколько это понятие в принципе к данному мужчине можно было применить. Осмотрел с ног до головы. Глянул на бокал на столе. Почернел лицом еще больше. И тут же двинулся к ней.

Карецкий моментом отошел, даже не пытаясь ничего говорить. Еще и Романа в сторону оттащил, когда тот попытался что-то заметить, видимо, не разобравшись: кто это и зачем пришел.

Кристину же это не задевало. Ее уже по-настоящему затрясло. Так, что тремор стал виден. Словно мелкие судороги. Не могла вернуть себе власть над телом. Даже голова подергиваться начала. Словно его появление что-то изменило. Надломило, расширив ту трещину в плотине, которая и так вот-вот грозила рухнуть, погребая сам разум Кристины под собой.

– Кузьма…. Родной… Мама… – даже не простонала, сипло прохрипела это все, вцепившись в стол.

Ноги подвели.

Кузьма оказался рядом в считанные мгновения. Обхватил руками, словно оковами. Прижал к себе так, что Кристина уткнулась лицом в его грудь. Не отстраниться и не оторваться. С огромной силой держит. И этот его захват сокрушает. Дает понять, что ей нет необходимости быть самой сильной.

– Сколько она выпила? – не ослабляя рук, Кузьма повернулся к Карецкому.

Одна его ладонь стиснула в этот момент ее плечо. Вторая тяжело легла на затылок. Горячая и пудовая. Словно он чувствовал раскалывающую ее череп боль. И пытался унять. Как и крупную дрожь, которая не покидала тело Кристины.

– Ни капли, блин! – раздраженно отмахнулся Рус. – А стоило бы.

– Вижу, – согласился Кузьма тем же давящим, мрачным тоном. – Давай, мавка, хоть глоток. Попустит. Пореви, ех***й бабай! Можно, я разрешаю…

Взял бокал и поднес к ее губам. А Кристина отчаянно замотала головой и с ужасом посмотрела на него. Глаза в глаза.

– Не могу, родной! – простонала едва слышно. От всего напряжения, что скопилось в ее теле, уже и голос пропал. Хрипела, словно Рус таки дал сигареты. И она пачку выкурила махом. – Не могу. А если беременна? Не знаем же…

Он сжал челюсти так, что на щеках глубокие вертикальные складки появились. Хрустнул суставами пальцев у нее возле уха. Но бокал не отставил.

– Ничего, мавка. Даже если так – один раз не критично, – распорядился в итоге. – Лучше выпей пару глотков, чем потом из срыва тебя вытягивать. То страшнее будет, думаю.

Вроде и уговаривал, а по факту – даже выбора не предлагал. Так говорил и смотрел, так обнимал, что Кристина ощущала – никто ей вариантов не предоставит. Да и показалось в этот момент спасением переложить хоть часть контроля на его плечи. Сдалась, не в силах выносить разрывающую череп боль. Открыла рот и глотнула алкоголь, не обращая внимания на выступившие от его крепости слезы.

– Давай, малыш. Давай, еще немного, – чуть мягче подбодрил Кузьма, зарывшись пальцами в ее волосы.

Где-то за его спиной хлопнула дверь кабинета. Кристина не смотрела. Но краем сознания и так поняла: Рус вышел и Романа с собой вытащил. Несмотря на все, колотящее сейчас ее, испытала огромную благодарность к другу за это уважение и возможность… И в совокупности с ощущением Кузьмы, его рук, держащих Кристину; вместе с обжигающим жаром коньяка, проваливающегося в ее желудок, а оттуда бьющего прямо в голову, – Кристину прорвало. Ту ее «плотину» и патологический контроль.

– Ку-у-зьма! – простонала уже губами, которые словно обожгло коньяком. – Ку-у-у-зьма! Мама… – вцепилась в него вдруг так, что у самой пальцы от боли заломило.

А грудь сильнее, больнее на части рвало, наконец-то выдираясь всей этой безмерной мукой на свободу. Глаза так болезненно обожгло слезами, словно кровью слезы проступали.

– Мамочка моя…!

Заревела вдруг в голос, путая слезы с воем. Затрясло. Причитала бессвязно, не понимая сама, что стонет и говорит. Просто из себя эту боль выпускала по родному и близкому, по дорогому человеку, которого потеряла. Они оба лишились ее…

И Кузьма не призывал успокоиться. Опору давал, обнимал, и сам тяжело дышал, позволяя и ей ощутить, что для него это все – так же мучительно и больно, что он разделяет ее скорбь…

– Это кто? Ее муж новый? Кузьменко? – немного раздраженно проворчал Роман, пока Руслан затянулся, открыв окно на лестничной площадке. – Думаешь, он ее лучше успокоит, чем мы?

Плохо, конечно, что на улицу не вышел, сам же всем разгон устраивает, и сам вечно свои же приказы нарушает. Но мало ли? А вдруг они Кристине и Кузьме еще понадобятся…

– Да, муж, – кивнул, стряхнув пепел в окно. – Новый… сомнительное утверждение.

– Да я видел, – еще более зло хмыкнул Роман. – Явно не три месяца назад познакомились и закрутили. Ты знал? Они давно любовники? Почему мне никогда не говорил? Как сам терпел?

В голосе Романа четко слышалась обида. Руслан вновь глубоко затянулся, выдохнул и посмотрел прямо на Романа.

– Ты – дебил?! – рявкнул Руслан, когда дошло, о чем Роман бесится. – Мозги вруби, Рома! Она тебе ни разу не изменяла ни с ним, ни со мной, как бы ты ей душу ни рвал, – крепко сжал сигарету зубами. Нашел время, придурок. Именно сейчас это выяснить надо? – Как ты мог столько с ней жить и ни фига о Кристи не узнать? Настолько не интересоваться мыслями и душой женщины, которую якобы любил, а, Рома? Я вот этого никак понять не могу, – Рус злобно цокнул языком, снова выдыхая дым.

Роман немного растерялся от его наезда. Стушевался. Но не отступил в претензиях, это чувствовалось. А Руса уже понесло. Тоже зацепило все случившееся крепко, а здесь выход нашел для эмоций.

– Они всю жизнь знакомы. Вместе с детства. Это мы с тобой – «любовники», как ни крути. И не от хорошей жизни или потому, что им острых ощущений захотелось. Блин! Сложно все, Роман. Ты и не представляешь! Так что выключи в себе маленького эгоистичного пацана и подумай о Кристине хоть немного. Вспомни, сколько она о тебе думала! Прекрати трепать ей нервы своим поведением и отношением.

Зло затушил окурок в пепельнице и исподлобья глянул на Романа.

Тот, казалось, задумался над его словами. Во всяком случае, больше не высказывал претензий.

Она рассматривала потолок в спальне. Лежала на кровати, откинувшись на матрас, как до этого сидела с краю. И просто смотрела на огромную белую поверхность над своей головой, украшенную какими-то сложными геометрическими узорами декора с подсветкой.

Кузьма где-то там, в просторах квартиры, разговаривал со своей матерью.

Маме Маше тоже было очень тяжело. И перенесла она все непросто. И сердце прихватывало, когда, доехав до больницы с вещами подруги, узнала – поздно. И нервы сдавали. Ей успокаивающего дали, напомнили о своих лекарствах. Мама Маша нашла в себе силы собраться, еще и Кристину поддержать. Они с Кузьмой решили какие-то моменты с организацией похорон. А потом все приехали сюда.

Сама же Кристина находилась в какой-то прострации, только уже иной. Не напряженной, как это случилось с ней сразу после смерти матери, не взрывающей сердце и разум. А опустошенной. Разбитой и мучительной. Полной каких-то вялотекущих мыслей и сомнений, которых даже обдумать толком не выходило. Те словно бы просто медленно кружились в пустой голове, «поставленные» на цикл по кругу.

Снова и снова.

Тяжелые мысли. Безнадежные какие-то. Те, которых и раньше имелось предостаточно. Да Кристина не хотела тогда такое осмысливать. Даже сосредотачиваться на чем-то подобном. Гнала их от себя год за годом. Зато сейчас, разворошенные болью и горем от смерти матери, эти думы вырвались на волю из тех закромов сознания, куда Кристя их так долго прятала. И набросились на разум, и без них ослабленный душевной мукой. А скрыться теперь не выходило. И спрятать все назад не получалось. Смерть матери почему-то очень остро заставила ощутить конечность жизни. Неумолимость времени и то, что нельзя вернуть ничего из того, что уже оставила за спиной. Ни одного дня, ни одной секунды.

По здравому размышлению, странно. Ведь каждый день на работе сталкивалась со смертью. Но отстранилась, наверное, отдалилась, сосредотачиваясь на том, что в принципе может сделать для своих пациентов, а не на философских аспектах, вроде бы понятных само собой… А вот когда ее кровно задело – это понимание ошарашило своей простой и безжалостной откровенностью.

– Маленькая, ты бы лучше спать ложилась, – Кузьма настороженно и грустно посмотрел на нее, едва переступил порог спальни. – Давай, я и тебе дам таблетки, что Карецкий матери выписал?

Подошел, сел около нее, сразу же зарылся пальцами в волосы, которые рассыпались вокруг ее лица.

– Не хочу. Не надо, – отказалась Кристина.

Голос был хриплым. Сорвала, выплакалась до этой сиплости. Вроде и полегче стало, когда выплеснула из себя то дикое напряжение. Но с другой стороны…

– Не надо, малыш. Не думай об этом, не зацикливайся, – очень хорошо понимая ее, Кузьма прилег рядом, опершись на локоть. Оставил в покое волосы, провел пальцами по лицу Кристины, повторяя черты. – Безумно тяжело. Но это жизнь, маленькая моя…

Она тоже повернулась на бок и посмотрела ему глаза в глаза.

– Жизнь, родной… – все те мысли, что последние часы вертелись в голове, вдруг взметнулись каким-то странным и нелепым образом, перемешались, внося сумятицу в сознание и разум.

И накрыло чем-то таким странным: полным безнадежного страха и обиды, злым отчаянием. Не от «злой» злости, а от осознания своей, да и его беспомощности в глобальных вопросах.

– Жизнь… она же не возвращается… А мы… мы столько уже упустили, Кузьма! – Кристина поднялась. Показалось, что так весомей сумеет донести до него мысли.

Взъерошила свои волосы, глядя на любимого с той же болью и отчаянием.

– В жизни нет повтора, родной, – обхватила себя руками за плечи. Поднялась, подойдя к закрытым дверям того самого «французского балкона». – Ты когда-нибудь думал, что у нас уже могли бы быть дети? Им бы по десять лет могло быть…? Думал, Кузьма? Мы могли бы быть с тобой каждый день этих лет, если бы… Ничего не вернуть…

Замершим взглядом посмотрела на ночной город, не уверенная, что в состоянии правильно передать и высказать то, что душу разрывало на части. Мысль свою до него донести. Не обиду, нет.

Потерянность. Неотвратимость.

– Оно стоило того? Вот есть это все, – рассеянным взмахом обвела рукой комнату, имея в виду всю квартиру. Достаток, да и влияние, что он получил. – Деньги, положение, к которому стремился. Министр теперь… И, может, у нас даже еще дети будут… Только… мама уже никогда их не увидит, понимаешь, родной? И они… дети, которых даже нет еще на этом свете – они уже лишены части своей семьи, которую могли бы иметь. Всех этих лет с нами…

Повернулась и посмотрела ему глаза в глаза. И только поняв, что силуэт любимого расплывается, осознала, что вновь плакать начала. Странно, пару часов назад казалось, что слез не осталось.

– Денег много, и влияния… Ты сильный… Только ведь и всем твоим влиянием – нам не изменить ничего. Ни лет этих не вернуть, ни боли, ни всех тех жутких ночей, что порознь… Ни мамы… – Уперлась затылком в стекло, глядя на нечеткий силуэт мужа.

Наверное, из-за смерти матери очень остро ощутила боль за все, до рези в груди. Тяжесть влияния каждого их выбора на судьбы. И собственные, и всех близких. Не упрекала…

Просто испытала такое странное опустошение, словно на обрыве стояла. Какая-то глобальная попытка переоценки и осмысления всей жизни, вызванная шоком и болью. Все с нового угла рассматривалось и оценивалось…

Кузьма, до этого молчавший, поднялся и приблизился впритык, так и не сказав ни слова. Наклонился, прижавшись своим лбом к ее. Глаза к глазам оказались. И он так внимательно всматривался в нее. Тоже с болью, которая отражалась во взгляде мужа.

Ее? Его? Их общая?

И не видела она в глазах Кузьмы отрицания или попытки оспорить все. Словно даже мысленно ни одного аргумента против ее слов он не пытался привести.

Так непривычно для Кузьмы! И от этого еще сильнее воспринимается острота доводов. Понимание, что не лжет, и он сам, возможно, не раз и не два размышлял об этом, даже если никогда словами и не озвучивал.

И тут он сделал то, чего Кристина не ожидала. Она и сама, по большому счету, не особо понимала, зачем говорить обо всем стала. Какую реакцию хотела получить? Но точно не то, что Кузьма крепко сожмет ее своими руками, а потом резко опустится на колени.

Все еще молча.

Прижмется головой к ее животу на мгновение. И запрокинет лицо, посмотрев таким взглядом, что у Кристины сердце в груди сожмется, замерев на мгновение.

– Мне не искупить и не выкупить этого у судьбы, мавка. Я знаю, – тоном, от которого у нее мороз по спине пошел, сипло прошептал Кузьма. – Ничего не вернуть. Только чем-то новым заполнить пустоту попытаться, в которой сам и виноват…

Каялся перед ней.

Она это поняла кристально ясно.

И данное понимание оказалось последней каплей за сегодняшний день. Окончательно сломило Кристину. Ноги подломились, несмотря на то, что объятия Кузьмы держали крепко. Сползла по нему на пол. Скукожилась клубочком, в свою очередь уткнувшись Кузьме лицом в колени, захлебываясь новой волной слез и безнадежного горя. А он сгреб ее в охапку, подтянув выше, и начал тихо укачивать, прижавшись лицом к макушке Кристины.

Оба горевали обо всем, что безвозвратно ушло и что возвратить было не в их силах.

Все ее слова справедливы.

Кузьма знал и понимал это не хуже Кристины. Бессчетное количество раз обдумывал, когда ночи без нее становились невыносимо одинокими, прогоняя сон и отрешенность. Убивая рациональные доводы. Вся ситуация, в которой они жили, являлась результатом их собственных решений и выбора на каких-то вехах жизни.

И результат, что получили – оставлял неоднозначность внутри. Боль и тоску. Понимание, насколько сильно, на самом деле, и малейший твой поступок может повлиять в будущем на твою, да и не только, жизнь.

Он это понимал и не видел смысла спорить. О чем?

Сожаления не исправят ничего и не уменьшат боли. Здесь поступки нужны. Действия. То, что заполнит пустоту, которая продолжала терзать обоих, до сих пор «отгрызая» куски от душ, даже при том счастье, что испытывали в последние недели.

Глупым казалось и оправдываться, утверждая, что не имел иного выхода. Выбор есть всегда. Пусть и паршивый. Да, ты никогда не знаешь, какой вариант окажется по итогу верным. Но выбор есть. Он когда-то сделал свой, опираясь лишь на личное понимание и устремления, увидев возможности заполучить многое и реализоваться так, как вряд ли сумел бы тогда где-то в другой жизненной отрасли. Не услышал и не учел мнение женщины, которую до безумия любил. Посчитал, что и для нее лучше сделает, просто не видит Кристина всех плюсов…

Оба проиграли тогда по факту, расплатившись непомерно дорогой ценой.

А теперь… Теперь он понимал многое лучше. И заучил урок, что иногда стоит прислушиваться к словам тех, кто для тебя бесценен…

Смерть же мамы Томы словно внесла последний весомый довод в копилку того, о чем в последнее время задумывался не раз…

Похороны организовали на следующий день. И людей пришло много, хоть Кристина поначалу и не была уверена, что вынесет столпотворение. Мама Маша обзвонила всех знакомых и друзей, которых у мамы имелось немало. Да и соседи…

В их старом доме и провели прощание. Карецкий пришел без вариантов, Кристина и не ожидала иного от друга. Даже Рома присутствовал. Со своими родителями. Это был первый раз когда Кристина видела бывших родственников после развода. Но дела ей сейчас до них не имелось.

Очень тяжело. Вроде и успокаивающего выпила. И передумала за ночь чересчур много, так и не сумев толком заснуть. Да только на кладбище вновь разрыдалась, уткнувшись в плечо любимого, буквально повиснув в кольце его рук. А Кузьма поддерживал. Ему тоже было непросто, она видела и ощущала напряжение, боль родного и любимого человека. Как и скорбь мамы Маши. И вновь появилось очень тонкое, пока едва осязаемое чувство их крепкой связи. Как когда-то давно…

Одна семья: она, Кузьма, мама Маша и мама. Как множество лет ранее. Только один из их семьи от них сейчас навсегда уходил. Уже проходили такое, когда Гришу хоронили, чье изображение сейчас «смотрело» на них с мраморного памятника.

Рядом с ним теперь и мать Кристины нашла покой.