Текст книги "Котировка страсти или любовь в формате рыночных отношений (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

– Я не падала, – возразила Карина сквозь слезы и смех. – Я легла.

Константин, кажется, не мог разобраться. Глянул на телевизор, но там уже шел прогноз погоды.

– Что показывали, Филипп?! – Рявкнул он так, что эконом подпрыгнул на месте, но, наконец-то, застыл.

– Я не сильно понял. Какое-то убийство… – Парень передернул плечами.

Константин впился взглядом в нее.

А Карина улыбнулась. Улыбнулась так широко, что свело мокрые от слез щеки. Посмотрела ему в глаза несколько безумно долгих секунд. Подняла руки, обхватила пальцами скулы Кости, и потянула его за голову вниз, прижавшись губами к его напряженному рту. И поцеловала, медленно, глубоко, нежно, стараясь передать и выразить все-все.

Карина не была дурой. И умела делать выводы из мелочей, на которые другие, может быть, внимания не обратили бы. Но и говорить о чем-то вслух, она не собиралась, прекрасно понимая, отчего и он ничего не говорил ей.

– Я себя хорошо чувствую, Костя. Правда. Великолепно… теперь. – Прошептала она ему в губы спустя минуты две. – Все нормально. Не переживай, хорошо?

– Господи! – Он хмыкнул, сильно-сильно сжав кулаки, полные ее волос. Потерся губами о ее лоб, поцеловал веки. – Не переживай… Как можно не переживать, когда ты на полу… улеглась, а?

– Я не специально. Просто ноги не держали… – Она не могла перестать блаженно улыбаться. – Он мертв, Костя!

Она знала, что он знает, но этот факт доставлял ей столько удовольствия, может и грешного с чьей-то точки зрения, однако Карине было без разницы. Ей хотелось кричать об этом во все горло.

– Я знаю. – Усмехнулся Костя, поцеловав ее в мочку уха.

– Я знаю. – Отозвалась Карина эхом, повернула голову и коснулась губами его шеи. – Люблю тебя. Просто. Не потому.

– Знаю. – Опять повторил Костя, и вдруг расхохотался. – Чертовски содержательный разговор, а? Как думаешь?

Она все еще улыбалась.

– Очень. – Кивнула Карина, обхватив его ладонь и прижав к своей щеке.

Фил смотрел на них, как на ненормальных.

В этот момент с улицы донесся вой сирены, и уже через пару секунд кто-то настойчиво звонил в двери. Эконом помчался открывать медикам.

– Я в порядке, Костя. – Карина попыталась сесть. – Давай просто извинимся перед ними, и отправим назад.

– Нет. – Костя надавил ей на плечи, заставив остаться в лежачем положении. – Верю, что тебе хорошо, но пусть это подтвердят специалисты. Еще раз такого ужаса, как увидеть тебя на полу кухни, я могу и не выдержать. Слечу с катушек. – Он погладил ее скулу. – Так что, как бы там хорошо тебе ни было, ты уж потерпи.

Она спорить не решилась, видя по его взгляду, что Соболев не врал, пусть сейчас он и знал причину ее поведения, первый страх от картины, представшей его глазам, еще не утих. Да и сама она хотела быть уверенной, что такое потрясение, пусть и избавляющее от многолетнего страха, не навредило детям.

Карина зашла в кабинет Кости поздно ночью, кода точно знала, что почти все спят, кроме двух охранником, следящих за домом и окрестностями. Соболев в это время всегда подводил с Шлепко итоги прошлого биржевого дня и давал указания для нового, учитывая разницу часовых поясов.

Она тихо опустилась в кресло, ожидая, пока муж завершит свои дела, не вмешиваясь и не отвлекая его. Просто, с удовольствием наблюдая за этим мужчиной. Своим мужчиной. Своим мужем. Человеком, который стал для нее всем, целым миром. Подарившим ей весь мир. Смотрела, как он хмурится, чем-то недовольный в отчетах Макса, как разговаривает, как двигается, и наслаждалась.

Только сегодня, там, на полу в кухне, она поняла, что даже рядом с Костей, не жила полностью. Даже эти, последние месяцы, она боялась, она ощущала давление пальцев Картова на своем горле так же отчетливо, как в том отеле, когда он в последний раз насиловал, и душил ее. Его угнетение, давление и власть над ней – так давно, и так прочно были частью жизни и сознания Карины, что она не отдавала себе отчет, насколько это ее отравляет. Не понимала этого. И только теперь, вдруг поняв, что он – мертв. МЕРТВ! Что его тело уже начало разрушаться и гнить так, как всегда гнила сущность этой твари, осознала, ощутила.

Как и то, что теперь он не имеет никакой силы, влияния или права на ее жизнь, ее сознание, и свободу. На возможность ее счастья.

И все же, она нуждалась еще кое в чем, чтобы полностью осмыслить этот факт своим мозгом.

Костя отключил видеосвязь на ноутбуке и глянул на нее. Приподнял бровь, интересуясь причиной, по которой Карина пришла, видимо.

– Опять проснулся интерес к бизнесу, моя хорошая? – Усмехнулся он. – Или уже по мне соскучилась?

Карина с улыбкой поднялась с кресла и подошла к нему.

– Второе. – Наклонившись, ответила она ему в губы. – И первое, немного. – Добавила Карина, оторвавшись от поцелуя.

Села на стол перед Костей.

Ему, похоже, было весело. И любопытно. Хорошо. Ей тоже.

– И что за дела вызвали у тебя интерес?

– Бумаги, Соболев. Обычные бумаги. На владение ювелирным заводом. – Она отвела в сторону полу короткого шелкового халатика, мешающую ей, и устроила одну из ступней на подлокотнике его кресла.

Усмешка Кости стала загадочной.

– Кажется, разговор шел о дне родов. – Заметил он.

– Кажется, разговор шел об одном ребенке. – С такой же усмешкой ответила она.

Оба понимали, что ей и подавно уже не нужны эти бумаги. Но Карина хотела увидеть их. Просто посмотреть.

Она не могла сейчас оказаться за тысячи километров, в том морге, где лежало тело Картова и, сорвав простыню, удостовериться в его смерти. Но ее имя на право владения его заводом, подтвердит это для нее не хуже.

Не сказав больше ни слова, Костя потянулся к одному из ящиков стола, попутно поцеловав внутреннюю сторону ее бедра, так щедро предоставленную ему на обозрение. Достал какую-то папку и протянул Карине. Она вытянула руку, и вдруг резко сжала пальцы в кулак, увидев, как сильно те дрожат. Заметил это и Соболев.

Поднявшись с кресла, он обнял ее за плечи одной рукой, бросил папку на стол, рядом с бедром Карины. И, раскрыв папку на первом листе, сам повернул голову Карины, показывая ей то, что она хотела увидеть.

«Соболева Карина»

Вот что было написано в праве владения.

Она даже не прикоснулась к документам. Обняла дрожащими руками шею мужа и, подразнивая, легко прошлась ногтями по его затылку.

– Не хочешь прогуляться по ночному пляжу? – Чуть прижав, чтобы он немного наклонился, она поцеловала уголок его усмехающегося рта. Потом другой.

– С удовольствием. – Отозвался Костя, поймав губы Карины, и легко сжал, не позволяя дальше дразнить.

Глубоко поцеловал и обнял ее, подхватив под бедра, и приподнял, прижав к себе.

Константину совершенно не хотелось спать. Карина давно задремала, а он смотрел на нее, и периодически стряхивал пальцами песчинки с плеч, шеи, и спины жены. До душа они так и не дошли после «прогулки» по пляжу. Сил не осталось.

Он был доволен тем, как все сделали.

Правда, его так тряхануло утром, когда Костя ее на полу увидел, что думал в себя уже не придет. Но ничего, отошел. Вот, знал же, что не стоит ей пока об этом знать. Но случай распорядился по-своему.

Сам Костя узнал о завершении дела от Бориса еще три дня назад. Никольский позвонил ему сразу, как Боров сообщил самому Боре, что его человек все подчистил. Не зря, кстати, судя по отчету этого человека, Вячеслав предупреждал и советовал специалиста.

Сергей накосячил.

Впрочем, ничего особенного от этого труса Соболев и не ждал. Двадцать лет это ничтожество наблюдало за мучениями Карины, которую Сергей, вроде бы любил. И ни разу у него не хватило духу что-то сделать. А за несколько сот тысяч долларов – он сразу согласился рискнуть. Это оказалось для него важнее и значимей. Что ж, туда ему и дорога, следом за своим хозяином.

А Соболев был доволен тем, что его женщина теперь так счастлива.

Он наклонился и легко коснулся ее рта, целуя. Карина улыбнулась сквозь сон.

– Люблю… – Прошептала она, почти не вынырнув из дремы.

Просто и легко, ничего не боясь. И ему – больше ничего не было нужно.

Глава 37

Через восемь месяцев, Украина

Константин проснулся от плача. Трубка «радио-няни», стоящая на тумбочке с его стороны кровати надрывалась детским хныканьем. Кто именно плакал, он понять не мог. Но если проснулся один ребенок, значит, скоро к нему присоединится и второй. Их двойняшки оказались на удивление сплоченной командой и все делали вместе. Хотя, если больше не слышно никого, значит, ребенок начал плакать только-только, иначе, обязательно уже кто-то прибежал бы.

Людей, сходящих с ума по двойняшкам, в этом доме хватало. Кроме двух няней, на детях помешался Фил, которому теперь приходилось напоминать, что его основная работа, все же – обеспечение комфорта для старшего поколения Соболевых. И, особенно, их гарантированное питание. Хотя, конечно, грех жаловаться, Карину Фил кормил регулярно и сам следил за этим не хуже, чем за кормлением двойни. Косте же приходилось теперь подстраиваться под чувство голода жены, потому как, есть в одиночестве и холодное – желание не было. Он даже уже пару раз намекал парню, что может и выгнать его, или, как минимум, урезать зарплату.

Разумеется, заводил об этом речь Костя только тогда, когда Карины поблизости не было, жена мигом бы раскусила его блеф, и заступилась бы за эконома.

Хныканье перешло в настоящий плач.

Константин с трудом заставил себя сесть и только потом открыл глаза. Обернулся посмотреть, проснулась ли Карина, и с удивлением увидел, что жены рядом нет. Это заставило его быстро стряхнуть с себя остатки сна и выйти в коридор.

Бред, конечно, никто из его партнеров или знакомых не вставал по ночам к плачущим детям. И жены их не вставали. Для этого и существовали те самые няньки и экономы, в конце концов. Каждый должен был заниматься своим делом, а как тут можно решать какие-то вопросы бизнеса, если ночь не спал? Так и не заметишь, как ошибешься в контракте на пару миллионов долларов. И Константин не думал, что будет бегать по ночам в детскую, как бы сильно он не хотел детей, и как бы тем не радовался.

Это все Никольский был виноват. Из-за Бориса началась вся эта кутерьма и неразбериха. Когда Карина была еще на восьмом месяце беременности, Костя чуть не уснул за завтраком. И Борис, как начальник охраны, вместе с женой живший в соседнем коттедже, искренне посмеиваясь над боссом, поинтересовался, что ж это ему ночью то не спалось? Не задумавшись, Соболев честно признался, что полночи не спал – прислушивался к слишком активной «толкотне» в животе жены. Причем сама она – спокойно спала. А он – не мог. Боялся, что начнутся роды.

Врачи запретили Карине рожать самостоятельно, хоть она и уверяла и его, и докторов, что вполне в состоянии вытерпеть родовую боль. Дело было не в этом. При полном обследовании Карины на шестом месяце беременности, врачи выявили у нее повышенное внутричерепное давление, возникшее, как они после предположили, поговорив с Костей, из-за многократных черепно-мозговых травм. Да и от последнего сотрясения мозга, после той ночи с Шамалко, прошло меньше года. Как понял Константин, это могло привести к тяжелым осложнениям во время родов. Потому врачи решили планово готовить Карину к кесаревому сечению, которое собирались провести за две недели до предполагаемого срока естественных родов. И чем ближе была эта дата, тем больше сходил с ума Константин, до ужаса опасаясь, что у жены роды могут начаться преждевременно.

Выслушав его, Никольский отмахнулся, и заявил, что это все «цветочки». Вот с появлением детей – ночи, и правда, становятся бессонными. Но, разумеется, Соболеву «не грозит» это прочувствовать на себе. Да и не подготовлен он к такому…

Ясное дело, Костя не согласился… и, короче, они с Борисом поспорили. Карина об этом не знала, чему Соболев тихо радовался, потому что иногда сам себя считал идиотом. Надо же было додуматься отстаивать право не спать по ночам?!

Тем не мене – он не хитрил, и честно вставал, опережая нянек. И сейчас, спустя три недели после того, как у него появились дети, даже втянулся и кайфовал от этого… Ну, почти.

Собственно, еще в операционной, где Карине делали кесарево, он понял, что и сам не откажется от такой привилегии. Потому что, когда ему дали в руки его детей, когда он с настоящим страхом и трепетом прижал к себе эти маленькие, хрупкие создания, когда показал их детей Карине, которая находилась в сознании, хоть и на операционном столе – ощутил внутри нечто непередаваемое. Такое огромное и щемящее, что вполне понял, отчего Карина вдруг зарыдала. Сам он, разумеется, и не думал плакать. Просто у него началось раздражение на антисептик какой-то, вот и глаза зачесались. И он поспешил спрятать это ото всех, даже от жены, прижав детей к себе.

Соболев резко остановился на пороге детской, позабыв о воспоминаниях, вдруг поняв, что дальше и шагу не сделает.

Плакала Софья. Их дочка.

На втором УЗИ, проведенном уже в Майями, врачи обрадовали Соболевых, сообщив, что у них нечастый случай разнополой двойни. Сын и дочь.

Сказать по правде, Соболев был дико рад. Даже больше, наверное, чем когда, вообще, узнал о двойне. Он не был уверен, что найдет в себе силы уговорить жену на еще одну беременность, если у них родятся две девочки. А тут – такая удача, можно сказать.

Карина тоже обрадовалась новости. Точнее тому, что не оба ребенка – женского пола.

Даже смерть Картова не смогла до конца исцелить ее от всех страхов. И как не старался Валентин, побороть это к родам им не удалось.

Нет, Карина не отвергала дочку. Она не отрицала факта ее существования, кормила ее, лично настояв, что будет выкармливать грудью обоих детей столько, насколько хватит сил ее организма. И делала это, хоть тех, учитывая аппетиты ребятни, и приходилось докармливать смесями. Карина даже участвовала в выборе имени для дочери, и это она настояла на окончательном варианте. И все-таки, она словно отстранялась от нее.

Карина никогда самостоятельно не брала ее на руки, не спешила к ней, если дочка начинала плакать, и не стояла у кроватки, улыбаясь или корча смешные рожицы, когда думала, что ее никто не видит. Все это доставалось Артему, их старшему ребенку, сыну.

Валентин утверждал, что дело даже не в тех сволочах, которые были в ее жизни когда-то. Что с детства не имея в сознании иного женского образа, кроме своего собственного и, как бы сама не отрицала этого, стыдясь себя и своего прошлого, Карина дистанцируется от дочери. Опасается перенести на нее «свое проклятие», то, нечто неуловимое, что якобы заставляло мужчин творить подобное с ней самой.

Психолог старался изменить убежденность Карины. Костя, в свою очередь, как мог, демонстрировал жене свою поддержку и любовь. Но положительная динамика не особо прослеживалась. Впрочем, это ничуть не влияло на отношение Соболева к любимой. Кто он, чтобы упрекать ее за эти страхи? Карина, как никто, имела право на покой. Даже если она никогда не откроется до конца их дочери, он не будет судить ее, это Костя знал точно.

За его спиной раздались торопливые шаги, и Костя выставил руку, уперев кулак в косяк, чтобы Фил не мог войти в детскую.

Он так и стоял на пороге, несмотря на продолжающийся плач Софии, и знал, что сам не войдет, и никого туда не пустит. Эконом застыл в шаге от него. Парень тяжело дышал, то и дело, задерживая дыхание, чтобы успокоиться, видно несся с первого этажа на максимальной скорости.

– Константин Олегович, может…? – Фил зашипел ему почти на ухо, как и он сам глядя на то, что происходило в детской. – Сейчас же и Артем проснется…

Соболев молча покачал головой, не поворачиваясь к парню. Он не мог оторвать глаза от жены. На другой стороне комнаты, на пороге ванны, стояла одна из нянек, но и ей он кивком головы велел не двигаться с места.

Карина стояла у кроватки Софии и смотрела на хнычущую дочь, которая, видимо, проголодалась. Стояла так, словно и не слышала, что уже все собрались.

Казалось, его жена, вообще, не видела ничего, кроме крохотного младенца, лежащего в кроватки перед ней. Малышка кривила губки, морщила шелушащийся носик и хмурила светлые бровки. Она хаотично махала своими крохотными ручками, едва-едва не попадая маленькими сжатыми кулачками по своему же лицу. И все громче хныкала, требуя еды. Похоже, она вот-вот готова была расплакаться.

Артем пока спал, хоть, если судить по недовольно сдвинувшимся бровям мальчишки, мог скоро проснуться и присоединиться к сестре.

Карина стояла прямо над дочкой, сжав пальцы на бортике кроватки. И у Константина сердце замерло, при виде выражения лица жены, а в висках что-то громко-громко застучало.

Такой боли, такого страха и стыда в ее глазах он не видел больше года. И не хотел бы больше видеть никогда. Казалось, Карина сама себя презирает, и ничего не может с этим поделать. И ненавидит себя за что-то.

Но и сделать с собой – ничего не может. Только стоит и молча смотрит на то, как плачет ее дочь.

Костя знал, что будь это Артем – она уже схватила бы ребенка на руки и прижала бы к себе, и успокоила, и приложила бы к груди. На какой-то миг ему даже стало обидно и горько, за обеих своих девочек. И за Софию, которая, не виновная ни в чем, была лишена безоглядной материнской привязанности. И за Карину, у которой собственный страх и память о прошлом – выжигали и вытравливали сердце и душу, не позволяли приблизиться к дочери.

Он не мог терпеть то, что видел. Не было сил у него ни смотреть на боль и отчаяние на лице любимой женщины, ни слышать плач дочери. Он всего лишь возьмет Софию, и даст Карине. Она возьмет, так – возьмет, из его рук. И покормит ребенка.

Соболев уже оттолкнулся от дверного косяка и почти сделал шаг, когда Карина вдруг дернулась. Наверное, чтоб отойти. Но… С тихим надрывным стоном, она, неожиданно для него, а может и для себя, резко наклонилась и подхватила дочку на руки, вынув из кроватки.

– Тсс, тише, моя хорошая. Не плачь. Все хорошо. Хорошо. Мама рядом. – Прижав кроху к груди, зашептала Карина, ни на кого не обращая внимания.

А может, и правда, не замечая никого, настолько ее внимание поглотила София.

Константин замер, так и не зайдя в комнату.

Сколько раз он сам говорил что-то подобное жене, успокаивая? Пришлось глубоко вдохнуть, чтобы немного прийти в себя, но горло, все равно, давило от картины, которую он видел. От того, что Карина стояла, держа их дочь, и сама, наверное, не осознавала, что по ее лицу катятся слезы.

Она наклонилась к личику Софии, продолжая шептать, и беспрестанно целовала маленькие кулачки, щечки, лобик дочери. Словно пыталась разом наверстать все то, что упустила за эти три недели, прошедшие с момента родов.

Костя глянул на пораженную няньку и взглядом велел женщине уйти. Оглянулся на Фила, но парень уже и сам потихоньку отходил от двери, знаками дав понять Соболеву, что спустится, приготовит смесь для докорма.

Нет, не уволит он его, точно, слишком уж сообразительный у них эконом. Хоть об обеде теперь и приходится напоминать.

Убедившись, что кроме них в комнате никого не осталось, Костя опять глянул на жену. Карина уже устроила головку дочери на сгибе локтя и, отогнув отворот хлопкового халата, наблюдала, как София хватает грудь. Его самого каждый раз поражало, как такие маленькие дети четко знают, от чего зависит их жизнь и сытость, и, при полной беспомощности в иных делах, едва ли не ползут к материнской груди, пусть и напоминая при этом своими движениями больше извивающихся червячков-переростков, чем людей.

В этот момент Карина подняла голову и увидела его. Ее лицо, по которому продолжали катиться слезы, казалось белым и безумно напряженным.

– Я ужасная мать, да? – Хрипло прошептала Карина, тихо укачивая причмокивающую у ее груди дочку.

Константин прочистил севшее горло. Покачал головой.

– Ты для них – самая лучшая. Безусловно. И без всяких оговорок. – Тихо, но со всей убежденностью, на какую только был способен, заявил он, обняв жену за плечи. – Как и для меня. – Легко подтолкнув, он заставил Карину сесть в кресло, стоящее между детских кроваток.

– Я так долго боялась подойти к ней. – Карина провела пальцем по щечке дочери. – Так долго не брала на руки. А она так плакала… Костя! – У нее сорвался голос. – Я ненавидела себя за то, что не могу взять ее на руки. За то, что трушу. И так боялась, что сделаю что-то не так. Что сделаю ее такой, как я… Валентин говорил, но я… Это так трудно. Артем, он же мальчик. А она…

– Тихо. – Совсем, как она сама пара минут назад, прошептал Костя, гладя затылок и плечи жены, пока она продолжала кормить. – Ты безумно смелая, ты же смогла. Несмотря ни на что, ты смогла это преодолеть. – Он ладонью вытер слезы, которые капали с ее щек на носик Софии, заставляя малышку недовольно фыркать. – И если она будет хоть немного похожей на тебя, это будет прекрасно. Потому что я не знаю более умной, красивой и смелой женщины. – Усмехнувшись жене, Костя наклонился и поцеловал ее в губы, ощущая привкус слез Карины.

Видит Бог, он был готов построить Валентину еще хоть три клиники, за то, что психологу все же удалось что-то изменить в ее психике. За то, что она все-таки сумела перешагнуть свои страхи и опасения.

– Чувствую, мне таки придется раскошелиться на еще один завод, – решил он рассмешить и отвлечь ее. – Или, чего уже там размениваться? Не хочешь монополизировать всю ювелирную отрасль нашей страны, а, моя хорошая? – Подмигнул он Карине.

Она и правда улыбнулась, даже хмыкнула.

Костя сдержал слово, и вручил жене документы на право владения бывшим заводом Картова, едва ее перевели из операционной в палату. Хотя оба знали, что они лежали у Соболева все эти месяцы. Он получил их от Дмитрия еще до отъезда из Киева. Те должны были служить гарантией поддержки кандидата Константином и извинением Картова за непризнанное им покушение на Карину. Впрочем, принимая эти документы, Костя не уточнял, что не собирается соблюдать этот договор, о чем, насколько ему было известно, Картову все же сообщили перед смертью.

– Я подумаю. – Карина продолжала смотреть на личико дочери. – Посоветуюсь с поверенным. – Она усмехнулась. Выражение ее собственного лица казалось уже менее напряженным. Слава Богу, его жена успокаивалась. – Не много ли будет мороки с антимонопольным комитетом?

– Я как-нибудь это улажу.

В этот момент, оправдывая прогнозы и предчувствия Кости, заворочался и захныкал Артем.

Предупреждая плач, готовый вот-вот сорваться с губ сына, Константин взял ребенка на руки, укачивая.

– Вот! – Тут в детскую влетел Фил с двумя бутылочками питания.

– Тихо!

Они шикнули на эконома синхронно. Переглянулись – и рассмеялись. Костя взял у Карины Софию, тут же ловко вставил соску от бутылочки в скривившийся ротик. А Артема передал жене, чтобы тот получил свою порцию молока.

И все проделал отлажено, четко. Прямо, как работа его корпорации.

«Нет, все-таки, он выиграл спор у Никольского. Завтра же предъявит ему счет. А в свидетели, вот, Фила возьмет. В качестве демонстрации одобрения парню», довольный собой, решил Соболев, наблюдая, как эконом пасмурно нарезает круги по детской, расстроенный тем, что всех детей «заняли».