Текст книги "Элеонора Дузе"

Автор книги: Ольга Синьорелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

ные, чуткие руки каждый миг готовы были передать бесчислепные

оттенки настроения и чувства. А голос? Мне кажется, что более пре¬

красного я никогда не слышал. Он был звучный, мелодичный, полный

глубокого чувства. Легко и послушно передавал он ее порывы, на¬

строения, и каждая интонация была подкупаюгце естественной. Ее

итальянская речь так взволновала меня, что я тут же решил обучить¬

ся этому языку. Сцену молитвы она сыграла с обезоруживающей

простотой и силой, в голосе и в лице ее была такая горячая убежден¬

ность, такая чистота чувства, что оно захватило меня целиком. Оно

не могло остаться безответным. Ребенок и в самом деле выздоровел.

Во втором и в третьем актах Дузе нужно было играть старуху...

Да, в тот момент я уже представлял себе, что Дузе предстоит испол¬

нить характерную роль. Когда Дузе появилась на сцене во втором ак¬

те, это была уже совсем другая женщина. Казалось, что она действи¬

тельно прожила тридцать лет. И однако внешне она мало

изменилась, разве что теперь на ней было черное платье да вместо

платочка сиял ореол снежно-белых волос. Но в ней чувствовалось ка¬

кое-то внутреннее перерождение: зрелость, возраст; едва уловимая

перемена отмечала каждое ее движение и позу. По-моему, она была

даже прекраснее, чем в первом действии. Правда, прелесть юности

неотразима, но красивая старость – а она встречается гораздо реже —¦

ослепляет и возвышает вас своим спокойным величием. Именно это

в ней и было: спокойное и светлое величие. Если в первом акте вы

ощущали истинную молодость крестьянской девушки, то сейчас уга¬

дывали ее душу. Духовность Дузе поразительна. Она подчиняла сво¬

ему влиянию не только сцену, но и зал, так что каждый сидящий там

начинал мыслить возвышеннее, чувствовать тоньше. Самый воздух

театра как бы становился чище и свежее, когда она была на сцене.

Следуя за развитием драмы, мы узнали, что пьяница муж покинул

жену и что по той или иной причине сын обвинял в разрыве мать.

Кажется, кто-то оклеветал ее, сказав, что она была дурной женой.

Поверив этому поклепу, сын тоже ушел из дому. Прожив в одиночест¬

ве до самой старости, женщина решает разыскать своего сына и перед

смертью открыть ему правду. Она отправляется в путь как странница,

пешком, с котомкой за плечами. После долгих странствий она доби¬

рается до места, где живет сын, и застает его в веселой компании с

друзьями и девушками. Мать входит к сыну и объясняет ему, кто она.

Какая неизбывная любовь на ее лице, какое счастье, какое жадное

стремление уловить хотя бы малейший знак сыновней нежности в ее

глубоких, темных глазах. Но сын не хочет даже разговаривать со

своей старой матерью, он не хочет верить тому, что она собирается

ему сказать, и в конце концов, несмотря на ее страстные мольбы по¬

верить истине, он яростно обрушивается на нее и, осыпав оскорбле¬

ниями, уходит. Дузе остается на сцене одна. Что же она будет те¬

перь делать, подумал я, до каких высот трагического чувства должна

подняться, чтобы превзойти то, что мы только что видели? Я не со¬

мневался, что любая актриса разразилась бы в этой сцене безудерж¬

ными рыданиями.

Мы сидели, как зачарованные, боясь вздохнуть, и смотрели на

сцену, где стояла одинокая седая женщина. И тут новое озарение ге¬

ния потрясло театр. Дузе долго стояла неподвижно, растерянно глядя

вслед уходящему сыну, прислушиваясь, как замирает вдали смех его

друзей. Потом она медленно подняла голову, обратив лицо к небу,

воздела руки и улыбнулась! Но какой улыбкой! Есть горе, находящее

выход в слезах, более тяжкое изливается в отчаянных, душераздираю¬

щих рыданиях и, пожалуй, еще горшее превращает черты лица в

угрюмую, железную маску. Но бывает скорбь столь глубокая и необъ¬

ятная, что она оставляет за своими пределами и слезы и оцепенение и

находит свое выражение в улыбке. Такова была улыбка Дузе. Мучи¬

тельно-трагическая и мучительно-прекрасная. Мы знали, что сердце

ее умирает в этот миг в безмолвной боли.

Медленно опустился занавес, скрыв хрупкую, бесконечно одино¬

кую фигурку с простертыми руками и этой потрясшей наши души

улыбкой. Зажглись огни. Никто не аплодировал – никто не в силах

был поднять рук. Зал плакал. И я плакал тоже, давно оставив попыт¬

ку сопротивляться душившим меня рыданиям. Слезы текли у меня

по щекам, но я не чувствовал ни стыда, ни смущения, ибо, взглянув

вокруг, увидел, что плачут все и всем не до меня. Теперь я понял, как

прав был тот, кто говорил, что трагедия возвышает и очищает душу.

Я был чист, возвышен душой и счастлив. И все лица вокруг меня све¬

тились, они стали добрее, прекраснее. Слезы, причина которых

несчастье, уродство, жестокость,– это горькие, разрушительные слезы,

но есть святые слезы, слезы благодарности за беспредельную красоту,

расточающую себя с безмерной щедростью. То целительные слезы,

они делают человека цельным, совершенным, гармоничным, в эти

вдохновенные мипуты он живет полной жизнью. Как сделала это с

нами хрупкая, маленькая женщина? Вот здесь, на этой сцене с раз¬

малеванными плоскими декорациями, безвкусной бутафорией, туск¬

лым светом закрытых кусочками пленки фонарей, которые наводят

осветители в пропотевших рубашках... И все же именно с этой сцены

снизошел на сотни зрителей катарсис чувств, и сделала это одиноко

стоящая на сцене седая актриса. О, благородное и чистое искусство

театра. Оно поднимается до божественного уровня, когда ему служит

такая поистине великая душа, как Дузе.

Никто не разговаривал во время короткого антракта. Когда серд¬

ца полны до краев, слова не нужны.

Снова постепенно гаснут огни, и занавес поднимается в последний

раз. Маленькая церковь в итальянском городке, алтарь, статуя ма¬

донны, горят свечи. Входит Дузе, закутав голову и плечи в черную

шерстяную шаль. Она подходит к алтарю и, опустившись на колени,

молится. Она молится за сына. Это молитва матери, чья любовь к

единственному своему ребенку так же беспредельна, как готовность

прощать. Лица мы не видим, только две белые руки, стиснутые в

смиренной мольбе; кажется, это руки с полотен Леонардо или Лип¬

пи, ожившие в прекрасном и возвышенном духовном порыве. Во¬

сковые свечи, маленькая черная фигурка, похожие на белые цветы

руки, сложенные в молитве, а потом негромкий, полный нежности

голос Дузе... Он постепенно начинает звучать все тише и тише, пере¬

ходит в шепот, и надо напрячь слух, чтобы различить слова. И все.

Руки дрогнули и опали, как лепестки, и маленькая черная фигурка,

казалось, растаяла и растворилась в легкой тени на полу сцены. Мед¬

ленно опустился занавес. Зажглись огни.

Я не помню в театре такой неописуемой тишины. Может быть,

вместе с несчастной матерыо умерли и все зрители? Шла минута за

минутой. Никто не двинулся с места. Все молчали. Вдруг, словно чей-

то палец нажал на сигнал, все, кто был в зале, поднялись в одном по¬

рыве, и мощный гром аплодисментов потряс стены театра. Оп звучал,

как канонада, грозно и настойчиво, возникало ощущение, что он не

смолкнет никогда. Пятнадцать раз поднимался занавес. Безыскусст¬

венная грация и смирение, с какими Дузе выходила раскланиваться,

могли растрогать до слез, но мы и без того уже плакали. Слегка при¬

сев, она опускала в глубоком поклоне седую голову – склоненная ве¬

тром лилия на черном стебельке.

Если вам знакомы обычаи наших английских театров, вы знаете,

что публика начинает расходиться уже за несколько минут до того,

как опустится занавес в последнем акте: зрители торопятся домой,

спешат на последний автобус, на подземку и т. п. На этот раз ни один

человек не тронулся с места. И лишь когда тяжелый железный зана¬

вес, этот суровый и прозаический страж подмостков, опустился, стро¬

го возвестив: «Пора, леди и джентльмены», публика начала выходить

из театра.

Как непохоже это было на тот вечер, когда играла Сара Бернар.

Все молчали, тихо улыбаясь и все еще держа в руках носовые платки,

и медленно просачивались сквозь многочисленные выходы на ули¬

цу – так бесшумная волна впитывается в песок. Конечно, я напра¬

вился к боковому выходу. Сворачивая, чтобы выйти па узкую улочку,

я подумал, что там никого нет, ибо было очень тихо, но увидел огром¬

ную толпу, которая дожидалась Дузе. Как и в тот раз, у выхода стоял

длинный черный лимузин. Была прекрасная ночь. В небе мерцали

звезды. Все стояли тихо. Почему-то многде мужчины сняли шляпы.

Чувство благоговения объединяло всех, сердца людей были согреты

нежностью и благодарностью. Темный лондонский переулок с его го¬

лыми закопченными стенами и ржавой дверью у выхода из театра,

приковавшей к себе взгляды каждого из нас, стал торжественным,

как собор. Но вот дверь распахнулась. Показалась Дузе. Вся в чер¬

ном, с прозрачной вуалью на белых волосах. Никому не пришло в

голову зааплодировать. Никто не произнес ни слова. Толпа тихо и

почтительно расступилась, пропуская Дузе к автомобилю. Сейчас

она казалась еще меньше и тщедушней, чем на сцене, словно тепь

мелькнула мимо нас. Как умещается столь исполинский дух в этом

крохотном теле, думали мы с благоговением. Вот она в автомобиле.

Медленно, будто сознавая, какой хрупкий и ценный груз доверен ему,

лимузин тронулся с места. Люди расступались перед машиной, остав¬

ляя неширокий проход. Все стояли молча, не отрывая глаз от блед¬

ного лица, светившегося ласковой, усталой улыбкой. Машина скры¬

лась, а мы все не двигались с места, и слезы показались на наших

глазах, а сердца были полны любви и благодарности. Затем словно

глубокий вздох пронесся по толпе, и люди начали расходиться, каж¬

дый пошел своей дорогой, неслышно растворяясь в ночной тьме.

Я много дней находился под впечатлением otoro вечера. Да что я

говорю? Прошли годы с тех пор, пройдет еще много дней, но каждый

раз, когда я думаю о Дузе, я снова подпадаю под ее обаяние, столь

же властное и волнующее, как прежде.

И вспоминая Дузе и Бернар, я вынужден признать, что если, на¬

блюдая игру последней, я отдавал дань ее славному прошлому, то Ду¬

зе коснулась моего сердце огненным перстом, с неуловимой мягкостью

заставила преклонить колени в благоговейном восхищении не перед

призраком минувшей славы, не перед блистательной легендой, время

которой прошло, а перед живой, вдохновенной, неувядаемо юной ар¬

тисткой милостью божьей.

ВЕЛИКАЯ АКТРИСА ИТАЛИИ

«Совершенство искусства и жизни». Эти слова, сказанные Элеонорой Дузе

о ее великой предшественнице – Аделаиде Ристори, можно отнести и

к ней самой.

Более столетия отделяет нас от даты рождения Элеоноры Дузе,

полвека минуло со дня ее смерти, но жива память о гениальной итальянке,

в чьей судьбе так знаменательно скрестились пути искусства и жизни ее

страны, ее эпохи.

Сквозь призму времени мы вглядываемся в минувшее столетие, мысленно

совершая путешествие в прошлое.

Сама эпоха, нашедшая глубокое отражение в артистической судьбе Дузе,

словно готовила ее к возвышенно прекрасной, подлинно гражданской мис¬

сии – служению истинному искусству.

Она родилась в 1858 году, когда Италия вступила в последнее сражение

своего Рисорджименто, героического времени борьбы за свободу и воссоеди¬

нение отечества.

В 60-е годы XIX века, когда уже было провозглашено единство Италии, де¬

лает Дузе свои первые шаги на сцене.

70-е годы стали для молодой актрисы этапом мучительных поисков своего

пути в искусстве. Для ее родины этот период был началом тяжелого безвре¬

менья. Буржуазно-демократическая революция Рисорджименто осталась не¬

завершенной. Пламенная мечта патриотов о превращении Италии в страну

гуманистических идеалов и справедливости не осуществилась. Италия оста¬

валась государством, раздираемым социальными противоречиями, губительной

диспропорцией в развитии областей Севера и Юга, идейным брожением.

Идеалы Рисорджименто были растоптаны жестокой, бездушной буржуазной

действительностью, обманувшей надежды борцов. Острое разочарование охва¬

тило многие слои итальянского общества, породив стремление к переоценке

духовных ценностей прошлого, желание освободиться от романтической его

идеализации.

На этом фоне в искусстве Италии последних десятилетий XIX века возни¬

кают два противоположных направления – веризм и декадентство.

Веризм, утвердившийся как художественная система в 80-е годы, стал

итальянской разновидностью критического реализма. Проникнутый жизнен¬

ной правдой и подлинным демократизмом, он выражал гневный протест против

социальной несправедливости и бесчеловечности буржуазного общества. Его

глубоко гуманистическая сущность послужила связующим звеном между на¬

циональными традициями искусства Рисорджименто и последующим разви¬

тием прогрессивной итальянской культуры.

Декадентство, отразившее в негативной форме кризисные явления буржуаз¬

ной действительности, возникает в Италии в 90-е годы, вместе с зарождаю¬

щейся националистической идеологией. Итальянский декадапс отмечен

индивидуалистическими тенденциями, стилистическим эклектизмом, чертами

эстетизма, психологической изломанностью.

В 80—90-е годы Элеонора Дузе – актриса, признанная во всем мире. Ее

глубоко реалистическое искусство пронизано острым чувством современности,

гневным неприятием бесчеловечных законов капиталистического общества. Но

тягостная пора безвременья накладывает свой отпечаток и на творчество

великой актрисы, не избежавшей «болезни» своего века. В неутомимых поис¬

ках непроторенных путей в искусстве она испытывает известное влияние де¬

кадентства, которое, однако, не затрагивает глубинной почвы, реалистической

основы се творчества.

В первые десятилетия XX века Италия пришла к национальной трагедии,

приведшей впоследствии ее к «черному двадцатилетию» фашизма.

Трагически складывается в этот период и артистическая судьба Элеоноры

Дузе. В 1909 году она оставила театр и возвратилась на сцену лишь в 1921 го¬

ду. Следующий, 1922 год – год национального позора Италии, прихода к власти

фашизма.

Элеонора Дузе не принимает предложений, сделанных ей диктаторским

режимом, предпочтя им продолжение гастрольных скитаний по свету. Великая

актриса осталась верна чистоте своего призвания. До конца жизни, оборвав¬

шейся в 1924 году, служила она искусству. Она умерла вдали от родины, во

время гастролей в Америке.

Много аспектов включает в себя тема Элеонора Дузе и итальянский театр

ее времени. Театр вошел в ее жизнь с колыбели. Дочь бродячих актеров, она

родилась в Виджевано, где остановилась маленькая труппа, странствовавшая

по городам и селениям Северной Италии. Однажды, когда Элеонора была еще

ребенком, семья снова оказалась в Виджевано. Обычно актеры останавли¬

вались в грязных лачугах и затхлых гостиницах. На этот раз их приютили в

красивом, чистом доме. Перед отъездом девочка задержалась на лестнице, по¬

том с плачем возвратилась в комнаты, чтобы положить на диван свою куклу —

пусть хоть она останется в этом приветливом месте и будет счастлива!

Пройдет много лет. Однажды Элеонора скажет Ренато Симони, известному

драматургу, режиссеру, исследователю итальянского театра: «Возможно, я

ошиблась дорогой. Мне вспоминаются слова моего отца. Он говорил, что жен¬

щина должна жить в своем доме и выполнять великие обязанности доброты.

Не противлюсь ли я своей судьбе, уходя от того, что принято,– актриса,

разъезжающая по свету без отдыха и покоя? Хорошо или плохо то, что я

делаю?» И после минутной слабости прибавит: «И тем не менее я верна своей

человеческой природе, посвящаю себя этой жизни с неиссякаемым порывом и

не раскаиваюсь».

Можно ли хоть на мгновение усомниться в том, что жизнь Дузе была не¬

разрывно связана с театром? В одном из писем актрисы можно найти такие

строки: «Абсолютная необходимость все приносить в дар моему искусству либо

исчезнуть абсолютно – это самое абсолютное чувство, которое трепещет во мне

и сдерживается лишь моей волей».

Она любила искусство и терзалась им, не зпая успокоения. «Бороться и

действовать,– читаем в другом письме,– совершенствоваться и искать... ис¬

кать? Чего? Я этого не знаю, но у меня всегда была жажда, желание искать

где-то в другом месте, не здесь».

Уже будучи прославленной актрисой, поддаваясь временами унынию и пе¬

чали, она тосковала по тихой и безвестной жизни, в которой ей было отка¬

зано – на муку ей и во славу искусства. Ведь Дузе обращалась к зрителям

со сцены не по долгу актерского ремесла, а движимая настоятельной, само¬

властной необходимостью общения с людьми. Эта непреодолимая потребность

сказать нечто очень важное, волнующее именно ее, передать другим свои по¬

мыслы и чувства делала ее актрисой уникальной, единственной, неповторимой.

Она прочувствовала свое призвание, пережила свою миссию как самый жи¬

вой, яркий и глубокий момент своей человеческой природы.

Безгранично велико значение творчества Дузе для итальянской националь¬

ной актерской школы. Она раздвинула горизонты сценического искусства, со¬

единив в гениальной простоте живую правду жизни с поэтической возвы¬

шенностью, что приводило к эмоциональному воздействию неизъяснимой

силы.

Она продолжала дело своих предшественников, великих трагиков эпохи

Рисорджименто – Ристори, Росси, Сальвини,– принадлежа к той же школе пе¬

реживания. Но творчество Дузе открывает новый этап развития реалистиче¬

ского метода – искусство психологического реализма. Всепроникающая, все¬

поглощающая, беззаветная, пронзительно ранимая человечность образов, со¬

зданных актрисой, бросает вызов антигуманному, бездушному, страшному бур¬

жуазному миру, обрекающему героинь Дузе на трагическую гибель.

«Она не преступала законы драматического искусства,– пишет Элиджо

Поссенти, младший современник Дузе, критик и исследователь новейшего

итальянского театра,– она возвышалась над ними и вмещала жизнь в ясные

формы, вносила вдохновение в стиль, вселяла дух в материю. Она сливала

воедино жизнь и вдохновение, создавая правдоподобие до бесконечности поэ¬

тическое, самое прекрасное, становящееся истинной правдой. Если театр —

это условность, то Дузе была противоположностью театра, а если играть —

означает повторять хорошо написанную роль, то Дузе не была актрисой. В про¬

тивоположность театру, имитирующему жизнь, она владела магией, заставляя

раздвинуться свод, закрывающий наш горизонт, чтобы показать нам сквозь его

просветы свободную, вольную синеву неба. Она обращалась к самой сути че¬

ловека, и казалось, что лицо ее, фигура, голос, кристально прозрачный, с

переливами модуляций, как будто излучали ритм тихого пения – мелодии та¬

кой убедительной, что душа начинала петь и заканчивала пение вместе с нею».

Дузе озвучила своим искусством внутреннюю музыку театра, выявила его

поэтическую природу. Поэтический реализм ее искусства выразил духовную

суть и красоту внутреннего мира человека. Недаром она говорила: «Продолжаю

любить театр, люблю в нем превыше всего поэзию. Без поэзии театр сущест¬

вовать не может. Без нее останется лишь ремесло».

Мировая литература о Дузе очень обширна и многообразна, она включает

монографии, очерки, эссе, этюды, театральную прессу, свидетельства очевид¬

цев – журналистов, театральных критиков, писателей, деятелей сцены разных

стран, то есть всех тех, кто испытал на себе непосредственное воздействие ее

искусства и личности.

Много лет посвятила исследованию жизни и искусства актрисы Ольга

Синьорелли. Ее монография об Элеоноре Дузе, предлагаемая ныпе в русском

переводе советскому читателю, сочетает в себе непосредственную живость с

документальной достоверностью и представляет интерес как для широкого

круга любителей сценического искусства, так и для исследователей театра.

Монография Синьорелли лишена сенсационности «мифа Дузе», которой

грешат некоторые книги о великой актрисе, изданные за рубежом. Автор стре¬

мится последовательно и с большой достоверностью воссоздать весь жизнен¬

ный и творческий путь Элеоноры Дузе, от первых шагов на сцене до восхож¬

дения к вершинам сценического искусства, осветить последний период ее

жизни с мучительными годами молчания и возвращением в театр.

Эволюция репертуара Дузе, которая дана в книге Синьорелли, позволяет

проследить путь профессионального формирования актрисы, вехи ее трудного

становления в искусстве: от итальянских романтических драм, где она играет

с двенадцатилетнего возраста роли героинь, до шекспировской Джульетты,

ставшей ее артистическим рождением, от поразивших своей неподдельной

искренностью классических образов Дездемоны, Офелии и Электры (в «Орес¬

те» Альфьери) к настоящему триумфу в ролях Терезы Ракен в пьесе Золя и

героинь Дюма-сына («Багдадская принцесса», «Жена Клода»), когда Дузе

находит свою, современную тему в театре, становясь художником, открываю¬

щим новый творческий метод психологического реализма.

Дальнейшая эволюция репертуара актрисы дает возможность автору рас¬

сказать о лучших сценических созданиях Элеоноры Дузе в 80—90-х годах.

Это Саптуцца («Сельская честь» Берга), Маргерит Готье («Дама с камелиями»

Дюма-сына), Нора («Кукольный дом» Ибсена), Клеопатра («Антоний и Клео¬

патра» Шекспира), Мирандолина («Хозяйка гостиницы» Гольдони), Магда

(«Родина» Зудермана), роли героинь современной итальянской и французской

драмы.

Особое место отведено в книге Синьорелли теме «Дузе и Россия». Русская

литература о Дузе очень обширна. Общеизвестны высказывания многих дея¬

телей русской культуры о гениальной итальянской актрисе, статьи театраль¬

ных критиков и журналистов. Гастроли в России (1891,1891/92,1896,1907/08 го¬

ды) стали для Дузе поворотной вехой ее творчества, открыли ей путь к

мировому признанию, были одним из самых глубоких проявлений русско-

итальянских культурных связей, имевших давние и славные традиции.

Подробное и достоверное освещение получают в монографии трудные твор¬

ческие искания актрисы на рубеже XIX—XX веков, приводящие ее к артисти¬

ческому союзу и сложным личным отношениям с поэтом Габриэле Д’Аннун¬

цио, главой итальянского декадентства. Ряд пьес Д’Аннунцио сохраняется в

репертуаре Дузе и после того, как пути их расходятся. Но самым близким для

актрисы художником в мировом театре того времени становится крупнейший

драматург-реалист Генрик Ибсен. Элеонора Дузе создает глубоко правдивые

образы таких ибсеновских героинь, как Ребекка («Росмерсхольм»), Гедда

(«Гедда Габлер»), Эллида («Женщина с моря»), Элла («Йун Габриэль Ворк¬

ман»), фру Альвинг («Привидения»).

Книга Синьорелли вышла в 1962 году в популярной серии «Документы те¬

атра». Это издание входит в широкую просветительскую программу прогрес¬

сивного итальянского театра. Серия «Документы театра» издается под руко¬

водством Паоло Грасси, одного из основателей миланского «Пикколо Театро»,

лучшей драматической сцены современной Италии.

Театр «Пикколо» – первый итальянский театр «стабиле», то есть постоян¬

ный театр. Вслед за открытием в 1947 году Миланского стабиле трудная и

самоотверженная борьба за создание общедоступных стационарных театров с

постоянной труппой и репертуаром развернулась в различных культурных

центрах страны. Движение театров-стабиле явилось началом разрешения

сложной для Италии проблемы общенационального театра, о котором мечтала

Элеонора Дузе.

Элеонора Дузе и театр современной Италии. Размышляя об этом, мы ду¬

маем об актрисе, творчество которой связало национальное сценическое ис¬

кусство классической эпохи с современным итальянским театром.

Истинная дочь искусства, Элеонора Дузе имела славную театральную ро¬

дословную – недаром се дед, Луиджи Дузе, основатель целой актерской ди¬

настии, был одним из последних представителей итальянской народной коме¬

дии масок и в то же время приверженцем реформы Гольдони, открывшей путь

актерскому реализму XIX века.

Кровные узы связывали Дузе с ее народом, делали ее искусство глубоко

национальным. Знаменательными являются строки одного из ее писем: «Я —

как публика галерки – испытываю удовольствие от любовных историй со

счастливым концом – со свадьбой, сопровождающейся благословением, слеза¬

ми и конфетами, с ребеночком, появляющимся в подходящее время. Я – ча¬

стица народа и всегда останусь ею».

Подлинно народным был у Дузе образ гольдонневской Мнраидолины, кото¬

рый опа пронесла, как драгоценный дар, почти через всю свою артистическую

жизнь. Ее Мирандолина впитала в себя национальные традиции, идущие от

народных истоков комедии дель арте, обогащенные тонкой психологической

палитрой реалистического метода. Дузе впервые раскрыла Гольдони как поэта

театра, предвосхищая современное прочтение пьес великого итальянского ко¬

медиографа.

Именно поэтический реализм, провозвестницей которого была Дузе, свой¬

ствен лучшим гольдониевским спектаклям театров-стабиле, в том числе «Хо¬

зяйке гостиницы» в Туринском стабиле с ведущей современной актрисой Ва¬

лерией Морикони в роли Мирандолины, навеянной несомненно исполнитель¬

ской традицией Дузе.

К прекрасным сценическим созданиям Дузе принадлежит и другой про¬

никновенный народный образ – Сантуцца в веристской драме Верга «Сельская

честь», впервые поставленной в 1884 году по инициативе самой актрисы. Во¬

площая этот характер, Дузе способствовала утверждению нового искусства —

веризма, продолжавшего национальную линию итальянской драматургии, что

явилось почвой для новаторских исканий театра современной Италии.

В наиболее совершенных образцах современного итальянского театрального

искусства осуществляется синтез лучших национальных традиций, развивав¬

шихся разными путями и не сливавшихся в процессе исторической эволюции:

литературной и диалектальной драматургии, вершиной которой был веризм,

высокого театра, рожденного школой великих трагиков эпохи Рисорджименто.

и народной диалектальной сцены, унаследовавшей черты комедии дель арте.

Многолетняя плодотворная деятельность прогрессивных театров-стабиле —

это история непрестанных творческих поисков, самоотверженной борьбы за

истинно национальный, демократический, современный театр, выполняющий

свое высокое гражданское назначение и просветительскую роль. Это то, к

чему всю жизнь стремилась великая актриса.

Современный реализм итальянской драматической сцены многое унасле¬

довал от искусства Элеоноры Дузе: ее актерский психологический метод, ее

режиссерские искания, ее неуклонное стремление к созданию целостного, ан¬

самблевого, синтетического спектакля, ее идею поэтического театра.

Она олицетворяла собой в итальянском театре великую правду реалистиче¬

ского искусства, искусства глубоко национального, подлинно народного. Имен¬

но это и сделало ее величайшей актрисой мира.

Итальянские роли Дузе, сопровождавшие весь ее творческий путь, приоб¬

рели особое значение в последний период ее жизни.

В 1909 году, перед тем как покинуть сцену, она в последний раз сыграла

гольдониевскую Мирандолину, оставаясь верной национальному театру.

А когда Дузе снова вернулась к искусству, она создала два сокровенных

народных образа, сыграв двух простых женщин, итальянских крестьянок,—

Розалию в фильме «Пепел» по роману веристской писательницы Грации Де-

ледда (1916) и Мать в пьесе «Да будет так» Галларати-Скотти (1922).

И самым последним спектаклем гениальной актрисы была итальянская

пьеса – «Закрытая дверь» Марко Прага. В этой случайности выразилась зако¬

номерность. Элеонора Дузе была и навсегда осталась истинной итальянкой,

актрисой на все времена и для всего мира.

С. Грищенко