Текст книги "Графиня из захудалого рода (СИ)"

Автор книги: Ольга Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 30

Мой супруг посмотрел на меня с тщательно скрываемым недовольством, затем хмыкнул и как-то подобравшись, ответил:

– Что именно тебя интересует? Я знаю Германа всю свою жизнь, мы практически ровесники, а потому росли и воспитывались вместе. Насколько я знаю, дядюшка Отто всегда хотел, чтобы его воспитанник сделал военную карьеру, да и мой отец был не против, поэтому мы упорно штудировали науки, повышали свои способности к верховой езде и навыки обращения с оружием. И спрашивал отец с нас одинаково строго. Правда, – тут мой муж криво усмехнулся, – Герману доставалось тумаков и розог куда меньше моего. Он был более усидчив и прилежен к наукам, чем я. Затем он поступил в военную академию и пути наши разошлись.

– Вот ещё один момент! – призадумалась я. – Академию он так и не закончил. В чём же причина?

Генрих равнодушно пожал плечами, ответив, что он вернулся в поместье и стал гувернёром его сына. Ах, ну да. Малышом заниматься было решительно некому – маменьку мальчика больше интересовали столичный блеск и суета, в то время, как внимание отца полностью было посвящено приятному обществу Её Высочества.

– Хотя, я думаю, что у нас есть источник, который может дать тебе ответы на все интересующие вопросы. Не думаю, что дядюшка Отто будет откровенен с нами, особенно после нашей с ним беседы, но отчего бы не поинтересоваться у самого Германа?

Я пожала плечами, не горя желанием рассказать о своих подозрениях всех и вся. Пожалуй, мой отец был прав, говоря о том, что нужно искать того, кому выгодно. Так вот, выходило, что выгода у всех может быть своя, кроме моего мужа, конечно.

– Вот что! – немного подумав, решила я. – Нам стоит ещё раз посетить комнаты твоего деда и отца. Вдруг мы сможем обнаружить то, что я не рассмотрела с первого раза?

Пустующее крыло встретило нас всё той же пыльной тишиной. А комнаты деда Генриха, его жены, отца и супруги господина генерала радовали глаз общим запустением.

– Скажи, Генрих, ты никогда не задумывался о том, почему портрет восточной принцессы висит в покоях твоего деда, а не в комнатах её мужа, к примеру? – решила осторожно поинтересоваться я.

– Боюсь, что нет, – равнодушно окинув взглядом обстановку, ответил супруг. – Возможно, дело в том, что дом его брата сгорел? А принцесса Нейлинара всё же родственница? Вот и повесили, где пришлось?

– Наверняка, – буркнула я, затем, вспомнив про то, что я подозревала деда в адюльтере с той самой родственницей, поинтересовалась о его супруге.

Оказалось, что бабушка у Генриха была. Только вот не имела привычки вмешиваться в ведение домашнего хозяйства, воспитание своего сына, отца Генриха, и вообще, как-то участвовать в семейных делах, большую часть своего времени проводя в собственных покоях и занимаясь рукоделием или же делая какие-то заметки в своём дневнике.

– Вот это уже интересней! С этого момента можно поподробнее, – я подняла палец вверх, словно делать заметки было страшно весёлым и увлекательным занятием. – И где он теперь, этот дневник?

– Понятия не имею, должно быть, в её комнатах, – Генрих выглядел, как максимально усталый супруг, который покорно таскается за своей женой по всем модным магазинам столицы.

Комнаты покойной графини, бабушки Генриха, находились рядом с дедушкиными и выглядели… безлико. Состояли всего из двух комнат, в одной стояла довольно узкая кровать и пара стульев с жёсткими спинками. Во второй, которая, очевидно, была чем-то средним между рабочим кабинетом и гостиной, стоял стол, кресло рядом с ним и кресло-качалка с продавленной спинкой возле камина. Ни милых сердцу безделушек, подушечек и красивых ваз, которые так близки женщинам преклонного возраста. Ничего. На мой вопрос, куда всё делось, Генрих всё также прохладно ответил, что и не думал сюда заходить, а потому вся обстановка осталась в том же виде, что и при жизни графини Хельги.

Подивившись ещё немного аскетичности убранства, начали методично осматривать ящики письменного стола и прикроватные тумбочки в поисках тех самых заметок. Повезло Генриху. На его радостный вопль я выглянула из кабинета и застала его, сидящим на полу, не заботясь о чистоте собственных брюк, и счастливо потрясающим какой-то книжицей. Точнее говоря, листами, скрепленными между собой узкой атласной лентой.

– Вспомнил вдруг о том, как ты рассказывала истории про господина Шерлока Холмса, – сиял начищенной монетой Генрих, протягивая мне свёрнутые трубочкой листы. – О том, что искать нужно на самом видном месте. А что может быть виднее пола? В одном месте была небольшая ниша, я убрал пару паркетных дощечек и вот!

Да уж… от записей женщины мало что осталось. Частично они истлели от времени и чернила выцвели, кое-где были погрызены мышами или пострадали от воды. Но кое-что можно было прочесть, чем мы тут же, поднося свечи к самой бумаге, периодически ругаясь и сосредоточенно пыхтя, и занялись.

Записи на самом деле оказались чем-то вроде дневника. Во всяком случае, графиня Хельга описывала свою жизнь. Просто и без прикрас. Дело в том, что у неё не было друзей, знакомых и просто тех людей, с которыми можно было по душам поговорить. Своего мужа будущая графиня увидела в день свадьбы, и он показался ей довольно жёстким человеком. Как показала практика, первое впечатление было самое верное. Исполнив в ту же ночь супружеский долг, муж заявил ей, что будет посещать дважды в месяц для рождения ребёнка, в остальное время она может быть предоставлена сама себе и вольна заниматься у себя всем, чем только захочет.

Очень скоро выяснилось, что это самое «чем хочет» весьма ограничено представлениями самого графа о дозволенном ей. В частности, он был домоседом и домом занимался сам, гостей и шумные компании, а также поездки в столицу на дух не переносил, иногда терпя только присутствие родного младшего брата. Прислуга, видя весьма прохладное отношение супруга к своей жене, и вовсе её ни во что не ставила, не торопясь исполнять её распоряжения. Сама же молодая графиня, обладая мягким характером и некоторой робостью, со временем стала всё больше времени проводить в своих покоях, изредка спускаясь вниз, радуя своим присутствием в те моменты, когда приезжал брат мужа. Он рассказывал смешные истории из своих путешествий, часто улыбался и говорил о таких удивительных вещах, что впору диву даваться. И тогда Хельге казалось, что жизнь не так беспросветна, как она думала… она ждала возвращения своего деверя, часто вспоминала о нём, о его потрясающих историях, глазах, полных заботы и нежности… а потом Герберт женился на девушке, которую привёз из одного из своих странствий. И всё своё свободное время проводил с молодой женой в маленьком домике неподалёку от озера.

Далее повествование было обрывочным, влага оставила огромные кляксы и разводы на листах, чернила едва просматривались.

– Я бабушку плохо помню, – задумчиво, опираясь о спинку кровати, промолвил Генрих, пока я скрючивалась над старыми листами, пытаясь прочесть написанное наполовину выцветшими чернилами. – Она была довольно нелюдима, это верно. Даже после смерти мужа редко проводила с нами время, со мной или с моим отцом. Кажется, её не угнетало собственное одиночество.

Я смотрела во все глаза на моего мужа, на его пронзительно-синий взгляд, на лёгкое недовольство, мол, семья не бросала её, она сама, сама не горела желанием с ними видеться. Кажется, что Генрих не ломал передо мной комедию, он на самом деле не понимал, что было не так. Я же задумчиво перебирала частично истлевшие страницы и думала о том, каково это – регулярно улыбаться женщине, мужа которой ты искренне любишь? Смотреть на неё и понимать, что та имеет всё, о чём ты даже и мечтать-то не смеешь: любовь самого замечательного человека, его заботу и поддержку. И знание того, что он возвращается домой только для того, чтобы видеть свою возлюбленную.

– Ха, ты только посмотри на это! – вывел меня из задумчивости весёлый голос мужа. – Если я всё верно понял по этим обрывкам слов, то дед завёл себе любовницу!

Я склонилась над листами. М-да, пока мои подозрения получили подкрепления. Правда, имя прелестницы мы прочесть не смогли, но судя по несколько ироничному тону, оскорблённой в лучших чувствах графиня Хельга не была.

– Думаю, что ты не ошибаешься, дорогая, – с Генриха слетела вся весёлость. – Те покои, что рядом с дедовыми… я знаю, что там жила Нейлингара, когда муж был в отъезде. Думаю, что она всё же любила своего мужа, просто дед… понимаешь, он мог быть настойчив, а потом, когда любовница забеременела, и срок беременности никак не подпадал под визит мужа… ему ничего не оставалось, как заставить любовницу избавиться от ребёнка. И, если получил на то категорический отказ, просто убить её.

Я поёжилась: действительно, допустить такого скандала граф не мог. Подобный конфуз скрыть было просто невозможно. Но, решиться на подобный шаг? Мы вновь склонились над записями графини Хельги. Кажется, горе Герберта от потери своей супруги подкосило и её, поскольку мысли женщины стали совсем уж бессвязными, отрывочными. Удивилась, заметив на бумаге появление имени генерала. Вот как? Хотя, чему удивляться? Если он перебрался жить в поместье примерно в это время. Долгое время не было вообще никаких записей, даже смерть своего мужа прошла её стороной. Затем графиня что-то писала про своего сына, что тот делает успехи в карьере, что он, вне всякого сомнения, станет хорошим политиком и опорой трона. Что-то про свою невестку… далее прочесть было уже совершенно невозможно, только на последней странице мы с трудом прочитали ироничную фразу: «Кажется, мой любезный сын не только по праву рождения занимает его титул. Какая-то часть души тоже досталась ему от отца. История повторяется вновь!».

– Хм… у папаши была какая-то аманта, как у деда? Не припомню ничего подобного, – усмехнулся Генрих. – Видишь ли, Труди, он был вообще не из тех людей, которые показывают свои чувства.

– Не показывает чувств? Совсем, как Герман… – поражённо протянула я, поворачиваясь к обалдевшему супругу. – Так, может, зря подозревали твоего дедушку в его отцовстве?

Глава 31

– Всё же странные мысли приходят тебе в голову, Труди! – с натугой усмехнулся Генрих, встал и подал мне руку для того, чтобы помочь мне подняться с пола.

– И ничего они не странные! – не на шутку обиделась я. – Сам же сказал, что Герман столь же спокоен и уравновешен, как и твой отец. Да и эти записи в дневнике твоей бабки – они же прямо указывают на то, что у твоего спокойного, уравновешенного и всего из себя благородного папаши, надёжи трона и прочее, появилась любовница!

– Ну, хорошо! – нехотя сдался Генрих, поднял палец вверх и уточнил: – Примем эту версию, как одну из возможных.

Я скромной улыбкой обозначила своё ликование, но тут же немного притухла: лучше бы, конечно, расспросить кого-то более осведомлённого. Прислуга знает мало что, одни сплошные догадки, а генерал скорее проглотит свои медали, чем ответит правдиво хотя бы на один наш вопрос. Особенно, учитывая то, что теперь он находится в некоторой «блокаде» из-за собственного воровства. Я озвучила проблему супругу, тот ненадолго задумался, после чего одарил меня самодовольной улыбкой:

– Зато ничто не мешает нам навестить дом дядюшки Отто, где он проживал до того, как переехать в поместье.

Я в досаде хлопнула себя по лбу. Конечно! Я и сама могла додуматься об этом, если уж на то пошло! Впрочем, корить себя некогда. Генрих сказал, что он разузнал всё, что мог. К примеру, что дом, стоящий на окраине какой-то деревеньки, господин генерал подарил в качестве дома для сирых и убогих. Благородный поступок, ничего не скажешь, хотя генерал слабо напоминал человека, который способен подарить что-то, а потом ещё и помогать деньгами (нашими, крадеными), оплачивая счета дома для сирых и убогих.

– Я предлагаю побеседовать с жителями деревеньки. Наверняка, они что-то да знают о том, как он решился на переезд в поместье. И вообще, о прошлом господина генерала, – выдвинул предложение Генрих.

– И как ты это себе представляешь? – подняла бровь я, окидывая чрезвычайно модные, чуть пыльные брюки моего супруга и его безупречную причёску. – Жители глухой провинции, знаешь ли, могут проявить удивительную подозрительность при общении с незнакомцами, а уж тем более, благородными господами.

Мой супруг задумчиво пошевелил губами, закатил глаза и всё же был вынужден признать мою правоту. После чего проявил деловой подход к этому делу и заявил всем желающим услышать, что мы направляемся в столицу.

– Собственно, практически так и будет, – тихо заявил дорогой супруг, когда на следующее утро помогал мне усесться в коляску. – На поезде мы доберёмся до столицы, где будет решаться вопрос о регенте (хм, да, не совсем приятная история, но всё так: княгиня упорно показывала признаки душевного расстройства, да и Генрих не остался в стороне, рассказав про все её выходки у нас), а мы, тем временем, сможем отправиться в деревню, где находился дом генерала, и разузнать что-то о его прошлом.

– Постой, но как же быть с будущим регентом, который займёт место княгини. Разве ты не должен присутствовать при его выборе? – всполошилась я, за что получила ироничный взгляд от мужа.

– Дорогая, всё давно предопределено, так что это простая формальность. Убеждён, что княжеский совет обойдётся без моего присутствия.

Как бы то ни было, столица встретила нас мелким и нудным дождём и сильными порывами холодного ветра. Было странное ощущение, когда из тёплой осени мы оказались в промозглой предзимней слякоти. Я рассеянно думала о том, что это путешествие разительно отличается от того, первого, в день нашей свадьбы. И муж загадочно жмурился и улыбался совсем уж некстати, и хлопотал надо мной, как наседка… мне казалось, что ещё немного, и я окончательно…

– Вот, посмотри. Кажется, это то, что надо, – супруг сиял, как солнце, демонстрируя передо мной свой новый образ.

Я слегка опешила, не ожидав увидеть вместо моего мужа человека в простой рабочей куртке, свободных клетчатых брюках, заправленных в высокие поношенные сапоги, и с кепкой на голове. И только знакомый, чуть холодновато-высокомерный блеск его глаз рушил образ простого парня.

– Почти то, что нужно, – протянула я, решив вот так, сразу, не разочаровывать моего супруга. – А, теперь скажи: «Как скажете, добрый господин!».

Генрих послушно повторил, но с таким видом, что спору кричать: «Отвратительная игра!» и закидывать артиста тухлыми помидорами.

– Пожалуй, немного тренировки, и у тебя всё получится, – не стала огорчать Генриха я, сама облачаясь в милый наряд горожанки, состоящий из белого чепца, фартука, шерстяного тёмного платья и тёплой накидки.

На то, как купе поезда покинула неприметная молодая пара, никто не обратил особого внимания. Генрих легко подхватил сундучок с вещами, и мы вышли на площадь перед вокзалом.

– Не тревожься, дорогая, сейчас я поймаю извозчика, до Нойдорфа путь неблизкий, – предупредительно придержал меня за локоть супруг, заставив меня тем самым невольно закатить глаза, мол, какой извозчик?

Румяная и жизнерадостная торговка, не страдающая от накрапывающего мелкого дождика, обстоятельно рассказала мне о том, как можно пройти к стоянке дилижансов.

– Прости, я не подумал, – чуть виновато покосился на меня Генрих, слабо улыбаясь соседке, что уселась на лавку дилижанса поблизости от нас, поставив на колени объёмную корзину с сурово выглядывающим из неё гусаком.

– У сватов была, – доверчиво решила начать диалог почтенная женщина, устало вытирая вспотевший лоб. – Люди они хорошие, ничего не скажу. Только всё одно – в гостях хорошо, а дома лучше.

– Как скажете, госпожа, – не стал спорить с очевидным Генрих и перевёл тему разговора на более интересную для нас: – Что думаете, тяжко сейчас с работой простому-то люду?

– А ему всегда тяжко, – дребезжащим тенорком откликнулся благообразный дедок в самом конце дилижанса. – Как говорится, кому пряники жёсткие, а кому сухари – хлеб! (Скорее всего, аналог пословицы: «У кого суп жидкий, а кого жемчуг мелкий»).

Мой супруг как-то весь натужно покраснел, но я украдкой сжала его руку и вежливо интересовалась у попутчиков:

– Муж у меня плотник хороший, вот, родичи сказали, что у них, в Нойдорфе, всегда работа сыщется. Да и я без дела сидеть не привычная. Как считаете, есть у нас шансы на то, чтобы обустроится там? Вот, думаем, если всё будет нормально, можно и домик прикупить где-нибудь на окраине…

– А чего не сыщется-то? Рабочему человеку всегда рады, – удивилась всё та же тётка, даже гусак казался поражённым. – Тут поставить, там поправить… деревенька эта небольшая, но крепкая, опять же, на тракте стоит. Сын племянника у меня там живёт, так что информация надёжная.

Генрих вежливо поблагодарил женщину с такой большой семьёй и продолжил расспросы. Оказывается, что Нойдорф – отнюдь не маленькое поселение и домов там предостаточно. Про дом генерала вспомнили не сразу и слегка удивились. Мол, стоит дом богатея одного, только там не живёт никто. Так, набегами приезжает господин врач, и всё.

– Какой ещё врач? – сквозь зубы уточнил Генрих, у которого от обилия информации пошла кругом голова.

– Так, хозяин того самого большого дома, мы ж о чём толкуем? – удивилась знающая женщина. – Он же врач военный, в походах участвовал, поди, и награды имеет.

Мы переглянулись с Генрихом, и я пожала плечами. Ну, допустим, новые вводные ничего не меняют в положении вещей. Почему бы дядюшке Отто и не быть военным врачом? Правда, я не слишком разбиралась и не могла понять, бывают врачи генералами или нет. А по насупленному лицу моего супруга было сложно что-то прочесть. Да, и ещё момент: как бы мы не намекали, ничего про дом для сирых и убогих местный люд не знал. То есть, скорее всего, дом стоит пустым и обществу по защите ветеранов, хоть он и подарен последнему, ничего о том не известно.

Впрочем, нам ничто не мешает убедиться в этом лично и уже через пару часов дилижанс завернул в Нойдорф и мы, разминая затёкшие от усталости и тесноты ноги, вывалились на улицу. Особенно непросто пришлось Генриху, с его-то ростом, но он молча морщился, осматривая небольшой торговый пятачок, одновременно служивший и остановкой для дилижансов.

– Милая деревушка, – пробормотала я, осматривая кругом.

Насколько я уже успела узнать, неподалёку было имение владелицы этих земель, весьма деятельной дамы. Она не так давно приобрела землю после смерти старого бездетного барона и весьма удачно воспользовалась тем, что Нойдорф находится на перекрёстке дорог, так что теперь тут находился чисто выметенный базар, пара прилично выглядевших постоялых дворов и даже нотариальная контора. Генрих хохотнул, что злые языки болтали всякое о милой даме, только вот все сплетни разбивались об упрямые факты – раньше никому не приходило в голову, что эта деревня может чего-то да стоить. А вот она смогла! Так что и говорить тут нечего.

Согласившись со здравомыслием супруга, мы отправились на постоялый двор. Где, как не там, можно узнать все последние новости? Хозяин постоялого двора – упитанный лысеющий мужчина, сообщил нам, что комнатка для нас у него найдётся, конечно. Только на первом этаже и ближе к лестнице. Тогда я, чтобы Генрих не устроил скандал, торопливо согласилась, осчастливив хозяина парой монет.

М-да… оказалось, что тот постеснялся сказать, что комнатка скорее была под лестницей, чем около. Крошечное помещение рядом с шумным общим залом, да над головой шумно топали постояльцы, которым посчастливилось поселиться на втором этаже. Обед, состоящий из тушёного мяса и овощей, принесли довольно быстро и сгрузили на одну из двух табуретов.

– Возможно, нам стоило попытать счастья в другом месте, попроситься на постой кому-нибудь в дом? Понимаю, что такие условия непривычны для тебя, – немного смущённо спросила я, присаживаясь на краешек кровати, занимающей большую часть помещения.

– Не стоит, – усмехнулся Генрих и попросил полить из кувшинчика, пока он моет руки. – Бывали времена, когда отец наказывал меня и лишал еды на день или на два. Иногда нас с Германом тихонько подкармливала жена нашего лесника, поэтому простому рагу с мясом меня точно не удивить…

Я изрядно смутилась, украдкой покосилась на мужа, но промолчала. Кажется, что всё было просто и понятно в моём супруге: блестящий придворный, благородный аристократ, с лёгким презрением относящийся ко всем окружающим… а потом он задорно улыбается, уплетая крестьянскую пищу, сидя на кровати.

– Предлагаю посетить дом господина полкового врача, – выдвинул предложение Генрих, когда первый голод был утолён. – Сколько ещё нового нам придётся узнать о дядюшке Отто?

Я молча кивнула, ощущая определённую неловкость от нахождения его так близко, даже и не предполагая, насколько Генрих окажется прав в своих сомнениях.