Текст книги "В змеином кубле (СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8

Глава восьмая.

Середина Месяца Сердца Лета.

Мидантия, Гелиополис.

1

Алан Эдингем до сих пор до конца не верил в последние перемены судьбы. Два года назад столь стремительная карьера показалась бы захолустному дворянчику сказкой. А теперь…

При Ревинтере Алан был капитаном гарнизона. Офицером для особых поручений. Другом его сына. А теперь у Эдингема в три раза выше жалованье, одежда – какая раньше и не снилась. И каждый день – пиры от пуза.

И теперь он – никто. Один из многочисленной свиты посла. Отнюдь не самый приближенный к сиятельной особе последнего. Да еще и с шепотками за спиной: «Шпион Ревинтера!»

Ну и пусть, здесь почти каждый – чей-то шпион. И отнюдь не все верны лишь одному нанимателю. Не исключено, что и сам господин посол – шпион. И не только официальный – королевско-регентский. А он, Эдингем… Ну что ж – на правду обижаются только дураки.

– … А сейчас слушайте меня внимательно, Алан: вы немедленно прекращаете заниматься этим делом!

– Но, монсеньор…

– Алан, сейчас я приказываю, а вы выполняете. Вы сдаете задание вашему преемнику, а сами приступаете к другому. Немедленно!

Приказы не обсуждаются. А значит – прощай, Эвитан. Прощай, красотка Ирэн. Здравствуй, южно-ядовитая Мидантия…

В Эвитане Алан редко общался с представителями высшего света, но поставил бы идалийскую сталь против детского игрушечного меча – в Мидантии даже воздух грязнее вдвое, если не вчетверо. Несмотря на фонтаны и сады – целое море садов. Южный Океан.

Воздух – грязнее, яды – опаснее, люди – подлее, улыбки – медоточивей и фальшивее. Интриганы – хитрее, убийцы – жесточе. Высший свет – спесивее и высокомернее. А Эдингем и в прежние времена не слишком любил тех, кого право рождения делает напыщенным ослом.

Мидантия – кривое зеркало всего самого дурного, что есть в Эвитане.

И Алану здесь не понравилось.

А сказать, что не нравится император Борис, – это не сказать ничего. Не то чтобы Эдингем что-то имеет против солдафонов – даже на троне. Но этот предварительно сместил родного племянника. И почти наверняка – еще и ускорил смерть брата.

И уж насколько Алана раздражает Борис, но куда сильнее бесит его младшенький сынок. К счастью, дядюшку Гуго Эдингем видел в уже растолстевшем и поуспокоившемся виде. И потому основных его деяний не застал. А ведь на их фоне бледнела даже женитьба на чужой жене – при живом муже.

Похоже, так судьба готовила к худшему. Мягко и ненавязчиво.

Увы, младшенький отпрыск Бориса получил все «достоинства» молодого Гуго, помноженные на садизм Карла.

И кто бы сказал, откуда у умных королей берется склонность к откровенной дурости? Покойный Иоанн вырастил сына никаким правителем. Зато вручил неограниченную власть беспринципному подлецу-братцу.

А беспринципный и подлый теперь видит в собственном старшем сыне второго Константина. На взгляд Алана, сходства там негусто. Но самодур Борис всерьез собрался завещать престол младшему. В упор не видя, что такого стащат с трона за ноги собственные подданные. Раз уж Мидантия теперь уверенно топает стопами Квирины. Это вам не консервативный Эвитан, где терпели сначала Фредерика Юбочника, а теперь еще и Карла – Злобного Идиота.

Кстати, Евгений на Константина Книжника если чем и похож, то отвращением к лишней жестокости. Но, похоже, в Мидантии это считается слабостью. Если можешь убить вместо десятка сотню – вперед, молодец.

Если, конечно, не возмутятся убиваемые. И не победят. Тогда молодцами будут уже они.

Жертвовать пушечным мясом – это ведь тоже уметь надо. Борис умеет. А вот младшенький принц Роман мозгов и талантов отца не унаследовал.

Мидантию жаль не больше Квирины. Вражеская держава. Да и вообще – раньше она как-то о себе заботилась. И даже вполне успешно.

Значит, справится и сейчас. Или пойдет на корм хищным соседям. Как Аравинт.

Жаль Евгения. С его хрупкой поэтессой женой. С сестренками – тихой Марией и дерзкой Юлианой. Жаль юную Зою – дочь покойного Иоанна.

Нормальных людей всегда жаль – когда они попадают в Бездну. И вынуждены там сосуществовать с… ее обитателями.

Алан в Мидантии временно. А вот эти бедолаги, увы, до конца их дней.

Тот же Мидантийский Скорпион заслужил прозвище более чем. Куда там Бертольду Ревинтеру! Эдингем никогда не идеализировал монсеньора, но почему-то уверен: тот – жесток и безжалостен, конечно, но лишь в пределах необходимости. Врагов нельзя оставлять в живых и нельзя давать им шанс возродиться. А их родне – шанс за них отомстить.

Таковы все политики. И Бертольд Ревинтер, и играющий в благородство Всеслав Словеонский. И Ральф Тенмар – пока был в силе. А Эдингем – не какой-нибудь там идеалист из числа рыцарей Ильдани, чтобы судить интриганов за то, что они – хорошие интриганы. Лучшие из них войдут в историю, как великие. А их слишком честные противники – как недалекие авантюристы.

Но даже циник Бертольд не стал бы отдавать приказ разбить головы о стены всем младенцам квартала или пускать по кругу всех монашек какого-нибудь монастыря. Потому что это уже – ненужная жестокость.

А вот Мидантийский Скорпион отдавал подобные приказы ради удовольствия. И лично любовался их исполнением – смакуя вино и пощипывая какую-нибудь хорошенькую служанку. Или юношу.

Только благодаря приобретенной еще у «дядюшки Гуго» выдержке Алана не передергивает всякий раз при виде милейшего Юлиана Гадзаки. Как назло – доброго знакомого посла. Развращенный старик прихлебывает белое вино, заедает виноградом, лениво рассуждает о политике и философии… А Алан вспоминает о трупах пропавших без вести девушек и юношей из бедных кварталов. И в каком виде их вылавливают!

С каким удовольствием Эдингем стал бы врагом этого мерзавца! Но Мидантийский Скорпион – союзник Эвитана. К сожалению.

Октавиан Мидантийский Барс – тоже не подарок Творца осчастливленной пастве, но чем-то напоминает Всеслава – на мидантийский манер. Клинок в шелковых ножнах. Но хоть не отравленная игла в пуховой перине!

Увы, Эвитану не нужна сильная Мидантия, а Мидантии – сильный Эвитан. И значит – как Всеславу не стать союзником Мидантии, так и Эвитану не светит дружба с Октавианом. Так что терпи, Алан, визиты господина Юлиана – пополам с ответными визитами. А также белое вино, переспелый виноград и гадкие рожи.

2

Принц Евгений даже не поморщился. В конце концов, разносы отца – привычное, обыденное дело. Как изнасилованные братом служанки и знатные дамы и девицы. Или их вызванные на дуэль мужья и отцы. Откажешься – лишат дворянства за трусость. Да еще и в суровую ссылку – всей семьей. Образцово-показательно.

А согласишься – казнят за нападение на члена императорской семьи. Тоже – как пример всем прочим.

И мордобой уже не помогает. Да и начинать надо тогда уж с отца. А его бить нельзя. Даже наследнику престола.

– Евгений! – Отцу надоело распекать Совет. – А что собираешься делать ты? Твоя жена – шлюха.

– Мой государь, обязательно обсуждать наши семейные постельные дела при посторонних? – чуть поморщился принц.

– Пусть слышат! – вдвое против прежнего загремел отец и император. А главное – оскорбленный свекор. – Ты позоришь нашу семью, ничего не предпринимая. Она уже переспала со всеми твоими друзьями или только с половиной?

Только с одним. И не с тем, на кого думает отец. И не сказать, чтобы другом.

Собственно, друзей у Евгения нет вообще.

Вокруг – рожи испуганные, рожи злорадствующие. И еще больше – всё вперемешку. Рады, что с них переключились на кого-то другого.

А может, уже готовятся пропихнуть в принцессы собственных красоток-дочек. «Скромных и целомудренных», в чьих жилах при этом «течет жаркая кровь Юга». То есть тех, кто до свадьбы и впрямь сохранит что-то там. Или ухитрится умело соврать. Зато уж потом возьмет свое. И наставит рога не только с друзьями, но и с врагами мужа. Ни одного не пропустит – если он более-менее смазлив. Или хоть мускулист.

– Сегодня же разберись с этой развратницей! Не умеешь сам – поучись у брата!

Ага. Ежедневно разбирайся и с женой, и с прочими – кто под руку попадется. А то отец братца и сделает наследником. Почему бы Мидантии не переплюнуть Эвитан и Квирину? У них Аврелиан, Карл и Гуго, у нас будет Роман.

– Ты прав: поучиться у брата мне пора, – усмехнулся Евгений. И обвел взглядом Совет.

Кажется, пора кончать с тем, что его никто не боится. Пора кончать с вежливым и мягким, слишком образованным принцем. Хватит с нас такого Константина.

Пока в ссылку, в монастырь или в застенки не угодил не только Евгений с женой, но и их дочь. Их – что бы там не трепали клеветники. Прежде чем завести любовника, принцесса честно выполнила долг перед короной.

– Отец, я хочу знать имена всех, кто смеет клеветать на мою жену и принцессу. Я намерен вызвать их на дуэль.

3

Забавно, они – тезки. Только с разницей в двенадцать лет. Правда, это мало о чём говорит. Разве лишь, что Евгений-принц ничем не заслужил будущую корону. Как и его дражайший братец – любимчик отца. Тот и отцовской любви-то не заслужил. Как и ничьей другой.

А вот кардинальский чин Евгения Аравинтского к тридцати пяти годам носит далеко не каждый церковник.

И неужели и впрямь в сходстве имен есть что-то от характеров? Кардинал невезучего Аравинта тоже очистил выделенные покои от навязчиво-излишней роскоши. Уж насколько позволено. Жаль, принцу позволено еще меньше.

Вражеские «ратники» почти не движутся. Только, чтобы выпустить чужого «кардинала». Того, что из золота.

Два прозрачных бокала разбавленного вина – мидантийский хрусталь, светло-золотая сладость.

Ратная доска.

Играет кардинал неплохо. И без лишних нервов. Не боится возможной отравы, настолько хладнокровен или о таком и не думает? Так в Мидантии стоит опасаться даже отравленных дров в камине.

Никто не станет травить камин, если в комнате – принц? Еще как станет. Тут и запасные наследники имеются. А до конца не уверен Евгений даже в Марии. При всей ее доброте и кротости.

А уж как в самодуре-отце не уверен… Тот потом казнит всех причастных. Заявит, что приказа не отдавал. Даже пожалеет. Но сначала прикажет.

Чужой «кардинал» бестолково бегает по доске. Пытается пробить защиту принца. Вроде бы толково… но не получается.

С такими играть приятно. Видно, что не поддаются.

Евгений-арсениит говорит, а тезка-принц слушает. Ты совсем не умеешь вести политику, церковник. В этом ты – далеко позади принца. Потому что всю жизнь прожил не в змеюшнике. И, выходит, моложе знатного тезки на все его двадцать три года Мидантии.

– А теперь выслушайте меня.

Отец обычно начинал стучать кулаком по столу. А заодно гордиться, если оставляет вмятины. Ничего, уж казна позволит себе новую мебель. А мастера передерутся за право создать очередной шедевр.

Император изрыгал ругательства. Брат – просто бесился. А то и пытался угрожать. Пока просто пытался. Потому как отец еще жив. И даже наследником Романа еще официально не назвал.

А пара грубых драк между принцами кончилась не в пользу младшего. Потому как даже если природа щедро наградила Романа крепкими мышцами, их еще и тренировать надо. А для этого – вставать пораньше. А не только напоказ обтягиваться шелковым камзолом с иголочки.

Супруга и впрямь вежливо замолкала… но поступала всё равно по-своему. Даже когда Евгений еще об этом не знал. Он вообще знал… маловато. Даже сейчас, а уж раньше…

А вот церковник замолчал тут же. Еще бы, если наследник престола – его единственная надежда. И тоже призрачная.

Застыли «ратники». Почему тезка до сих пор не выпустил «кавалерию»? А «флот»? Им теперь из-за «ратников» не выбраться.

– Ваше высокопреосвященство, к сожалению, Аравинту в его нынешнем положении предложить Мидантии нечего. Мой отец вас в лучшем случае просто не примет. В худшем – вы случайно умрете. Когда он разгневается, вспомнив о помолвке принцессы Арабеллы Аравинтской с бывшим наследником престола Мидантии Константином Кантизином.

Бывшим. И до сих пор – законным. И тем опасным.

А еще хуже, если кардинал Аравинта умрет не случайно. Если отец решит, что главу отлученной церкви тоже бывшей страны можно убивать уже открыто.

Кардинал молчит. Очень красноречиво. До сих пор не понял, что жив лишь потому, что о нем забыли?

Впрочем, волнуется он не о себе. И боится – не за себя. Не мидантиец.

Да, жизнь полна подлостей. Да, Константин не заслужил такой участи. И Кармэн Ларнуа не могла знать, что его свергнут. Но готова была, спасая сына, отдать дочь за отпрыска убийцы ее родного деда.

Или не готова. Тоже ведь не мидантийка.

Бедный Константин. Его использовали все. И продолжают использовать. Тот же Эвитан активно мутит мидантийские окраины. Собирает недовольных нынешним императором. Недовольных казнят с особой жестокостью, но зато Мидантии – точно не до Аравинта. Как раз под шумок съеденного Эвитаном.

– В любом случае, – перешел все грани цинизма Евгений, который принц, – я, как вы знаете, уже женат. А мой недавно овдовевший брат – вряд ли подходящий жених для любой женщины. Если она, конечно, собирается жить. Что же касается моих сестер – ни одну не отдадут за принца, потерявшего трон. Как и сестер Константина… но уже по другим причинам. Единственный шанс для Аравинта – попросить у Мидантии покровительства. Но ваш король уже попросил покровительства Мэнда.

– А если бы выбор был в пользу Мидантии?

– Тогда Мидантия, возможно, приняла бы предложение брака моего брата Романа с Арабеллой Ларнуа. С последующим возвращением Аравинтского трона ей. И ее потомкам. И ее мужу – как их Регенту и ее наследнику.

Молчание. Не в пример красноречивее предыдущего.

Осторожно двинуть вперед золотого «кардинала». Забавно. Евгений всегда использовал самую сильную фигуру только в конце. Но выигрывал у всех. Кроме отца – иногда. Когда было необходимо проиграть.

Впрочем, истинные игроки ему не попадались ни разу. Или боялись выиграть у наследника. Ну и зря. Не Роман ведь.

Увы, зато тому блажь поиграть приходила редко, но за чужую победу мог и пришибить. А попробуй проиграй Роману… Чтобы так исхитриться, нужно в Мидантии не только вырасти, но и состариться.

Впрочем, Евгений мог себе позволить слабость не только выиграть у брата, но и посмеяться. Как и Юлиана. В детстве она убегала и пряталась – всем дворцом найти не могли. Потом – только насмешливо язвила.

Золотое вино, золотые воины. Черно-белая доска.

– От себя могу вам обещать только одно.Лично от себя. Не вмешивая в это отца. Я постараюсь – только постараюсь! – добиться возвращения Аравинта в лоно Единой Церкви. Потому что это уже ничего не изменит, кроме восстановления чести отдельных близких вам людей. И даже это я, возможно, не смогу.

– Благослови вас Творец, Ваше Высочество.

4

Император Константин был наивен и простодушен, или Алан Эдингем – глупее Леона Таррента. Потому Константин долго и не продержался. Дольше одного дня. Сразу стал мешать всем. Входил ли в их число Бертольд Ревинтер? Наверняка. Как и прочие Регенты.

Ну, кроме слишком благородного кардинала, вестимо. Монсеньор часто говорил, что каждый должен быть на своем месте. Кардинал-рыцарь так же смешон, как трусливый воин или уродливая кокетка.

Начал бы Константин Кантизин войну за Аравинт? Возможно. Там – его невеста. А принц, по слухам, был еще тем романтиком. В балладах такое простительно. В жизни – увы.

Был. Он и сейчас еще жив. Весь вопрос: в каком виде?

Война с Аравинтом развязана давно – отступать поздно. Он уже, собственно, завоеван. И всё, что на пользу Эвитану, монсеньор сделает. Наверное, свержение Константина тоже было на пользу. Зачем Эвитану на престоле жених Арабеллы Вальданэ?

Что ждет Константина дальше? Смерть в собственной постели – во сне? Подавится костью? Упадет с лестницы и сломает шею – абсолютно случайно?

И что с ним уже успело случиться? Не дай Творец никому попасть в плен к врагам в Мидантии. Даже гуговцы – милосерднее.

В Эвитане жестокость – исключение, в Мидантии – норма. Дома такое признают, принимают как необходимое зло, но морщат нос. Здесь же просто не поймут, если ты убьешь злейшего врага быстро, а его семью не изведешь под корень.

А слабому сыну сильного отца не выжить в любой стране. И уж точно не удержать ее. Мигом вскинутся и недобитые враги, и просто жаждущие свой кусок жирного пирога.

Кстати, вообще слабый правитель Мидантии Эвитану выгоден. Если бы не Аравинт… Но кардинал болен, а Мальзери, Гуго и Эрик закусили удила.

У монсеньора Ревинтера просто не было выбора. И времени всё переиграть.

Многих мужчин губят женщины. Константина Кантизина окончательно сгубила помолвка с той, кого он даже никогда не видел.

Значит, Алан по-прежнему будет торчать в Гелиополисе. И любоваться рожами, в которые так и хочется врезать. От души. Но на это монсеньор приказа не давал. И даже дозволения.

Неужели и правда – были те выстрелы в Гуго? Бывшего начальника, нынешнюю ненавистную мразь.

Бесполезные выстрелы. Они с Риккардо рискнули жизнью, а Гуго оклемался. Опять.

У Алана не вышло ничего. Он хотел спасти Эйду. Убить Гуго. Жениться на Ирэн и вырвать из столичной Бездны хоть ее.

И что из этого ему удалось? Осталось только вспоминать серые омуты глаз. И беспокоиться не только за Эйду, но и за смазливую дурочку Ирэн. Кого к ней приставил Ревинтер теперь? Или кто другой – еще чище монсеньора. Ирэн ведь нужна не только ему.

Будет ли этому кому-то жаль ее хоть немного? И как быстро ветреная девица забудет Алана? Так же, как и предыдущих любовников? Сын и отец Тенмары, Алан Эдингем, кто следующий?

Если бы у Алана спросили совета, он предложил бы Риккардо. Этот точно задурит мозги любой красотке. Еще бы!

Алан что, ревнует? Красивую дурочку Ирэн? Значит, точно – сам дурак. Ревновать такую – убьешься. Будешь ходить рогатым – даже если женишься на ней. Девица побывала в постели собственного несостоявшегося свекра. И на верность не способна в принципе.

Написать ей, что ли, письмо? А почему бы и нет? Кому это повредит? Кто попробует шпионить за Аланом – обнаружит сей опус. И честно настрочит хозяину: «Эдингем не ест, не пьет, ночей не спит. Всё страдает по оставленной в Эвитане невесте…»

Как он был бы счастлив и действительно не спал бы ночами – носи его невеста имя Эйда!

«Милая Ирэн, я недавно прочел новый сонет Флавиана. Это очень модный виршеплет… (зачеркнуть виршеплета) поэт. Он будто написан о вас…» Кто, поэт? Ладно, Ирэн такое даже не заметит. Пропускаем. «А когда я смотрю на дивные розы в императорском саду – вспоминаю ваши прекрасные глаза…»

Стоп. У Ирэн глаза – не белые, не алые, не розовые и даже не золотые. А зеленых роз еще не научились выращивать даже в Мидантии.

Ладно, всё равно не поймет. Зато красиво получилось. Ирэн будет в восторге.

«А когда я слышу шум моря – вспоминаю твой дивный голос. И серебристый смех…»

Глава 9

Глава девятая.

Конец месяца Сердца Лета.

Эвитан, Лютена.

1

Риккардо не является второй день – что само по себе странно. И хотелось бы обрадоваться ослаблению интереса некоего министра финансов к некоей юной фрейлине – она же племянница некоего покойного герцога… Но как подумаешь, что для невнимания тоже есть причины… И серьезные.

И Алисины курицы притихли. А с другой стороны – веселья тут никакого. Балов Ормхеймская Лилия не устраивала и раньше. А теперь – в трауре! – и подавно. Внимания петухов… то есть кавалеров не хватает – вот куры… дамы и соскучились.

Ладно, «илладиец» опять не пришел – уже неплохо. А еще лучше – что больше не появлялся Всеслав.

Плохо лишь одно – от Клода тоже нет вестей. А у Ирии больше нет Алана – прятаться, если близко пройдет некий словеонский князь. Констанса, что ли, с собой таскать – исключительно для этого? Так Соланж не поймет. Не оценит юмор.

В Лютене поэт и так общается с бедняжкой, как с малознакомой дальней родственницей. Но это отнюдь не значит, что и бедняжка столь же легко вырвет из сердца любовь и ревность. Сама Ирия сколько забыть Всеслава не могла? А ведь у нее причины – посерьезнее, чем флирт любимого с другими дамами.

Ну вот что это вообще за штука такая страшная – любовь, а? Р-раз – и ты привязан надолго, если не навек, к кому-то, кто тебя запросто на дух не переносит. И теперь тебе плевать – добр он или зол, благороден или беспринципен. Для всего или почти всего ты найдешь оправдания. Наделишь объект своей нежной и пламенной страсти всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами. И даже если вдруг поймешь, что принял ледяной блеск луны за жаркие лучи солнца, – всё равно не враз сумеешь разлюбить.

И где после этого справедливость? Впрочем, если сравнить любовь с неким обрядом венчания на некоем легендарном острове, то «прекраснейшее в подзвездном мире чувство» – еще цветочки. С лепесточками и нежным ароматом. Тут тебя принуждают хотя бы собственные чувства, а не чужая воля.

Хорошо еще, тот жуткий остров – выдумка сочинителей легенд. И будем надеяться – не такая, как оборотни, Призрак Дочери Лорда и еще один пропавший без вести… михаилит.

И хоть убей – из Лютены нужно уезжать. Драпать.

И хоть убей – как оставить здесь одинокую беременную Алису, которой в отсутствие мужа смеет угрожать каждый первый словеонский князь?

Никуда не деться. Даже если в случае чего сама Алиса действительно и пальцем не шевельнет, чтобы спасти Ирию. Или хоть облегчить ее участь.

2

Граф Мальзери не понравился Констансу еще с первого знакомства. И вовсе не по той причине, по какой поэт презирал, к примеру, принца Гуго.

Нет, Валериан Мальзери – аристократ до мозга костей. Один Творец знает, в каком поколении. Утонченнейший патрикий, истинный выходец из Мидантии. В его присутствии застывает кровь в жилах и самый бойкий язык во рту.

Но деваться некуда. Гамэль стал настоящей проблемой. И здесь отец прав: иногда проблемы нужно решать.

Только, увы, не все они поддаются решению. И не во все стоит посвящать отцов. Даже самых понимающих. Иногда стоит рискнуть самому. Чтобы и дальше спокойно писать стихи.

И, похоже, удача поэтов любит. От Гамэля – ни слуху, ни духу. Небось, локти кусает со злости.

И от отца – ни одного тревожного письма. Похоже, всё и впрямь утряслось.

Отвезти в Лютену Соланж с сестрой было несложно. Особенно – в обществе дуэньи. В отличие от большинства сверстников, Констанс с огромным уважением относился к пожилым дамам.

А иногда они и вовсе – истинное спасение для кавалеров. Ни одну девицу не объявят скомпрометированной – если в той же комнате (или карете) пристроилась такая вот милая старушка. Причем неважно, спала бабуля или бодрствовала, хорошая ли у нее память. И вообще – в своем ли она уме. Почтенная родственница присутствовала – значит, ничего предосудительного случиться не могло.

Хуже, что теперь Соланж – в одном доме с обворожительной Ирэн. Увы, Констанс так и не смог забыть свою Даму из Драконьего Замка. И вблизи она не растеряла и тени очарования – скорее, наоборот. А этот пьянящий, едва уловимый флёр тайны… Неужели Констансу впервые в жизни вдруг захотелось ее разгадать?

Даже странно – прежде он так очаровывался лишь дамами старше Ирэн лет на десять, а то и на все пятнадцать. Опытной, расцветшей красотой, таящей десятки страстей.

А тут – такая глубина в девушке столь юных лет. Впрочем, при ее-то полной приключений жизни… На любую зрелую даму хватит.

Соланж – по-прежнему прелестна… и по-прежнему – пресна и скучна, как будущая жизнь с ней. Ее сердечко до самых его глубин принадлежит Констансу, но какое же оно простое и маленькое!

А вот дразняще-ироничная баронесса… Блистательная, остроумная Ирэн! Любовница Анри Тенмара, потом – его отца. И то, и другое слегка затуманено вуалью приличий. Но ведь вуаль всегда больше подчеркивает, чем по-настоящему скрывает… Все знают, но ни у кого нет доказательств. Ни малейших.

Прекрасную Ирэн принимают и будут принимать в свете. Может, она даже сделает блестящую партию. Если найдется смельчак, готовый разделить свое имя с дамой, чья девственность существует лишь официально. Богатого наследства-то Тенмар Ирэн не оставил. У Дамы есть лишь ее приданое (ненамного богаче, чем у Соланж, но и здесь баронесса кузину обошла)… и красота. А с ней Ирэн может составить и состояние. Завести знатнейшего любовника для нее не в новинку. И при этом сохранить репутацию.

Может, пока смельчака-жениха и не найдется. И прекрасная Ирэн и впредь будет шокировать свет дерзкими нарядами и туманной репутацией. И появляться в свете без дуэньи и пожилых родственниц. Пока не выиграла состояние, Например, в карты. В свете всё облачается в драпировку приличий – если очень пожелать. Ирэн пожелает.

Констанс мечтал, жаждал рухнуть к ее ногам. Но не в присутствии же Соланж! Как чудесно проживать в одном доме с воплощенной грезой, какие сладкие мечты вот-вот станут явью! И какая пытка – если за стенкой та, с кем ты флиртовал на глазах у нынешней дамы сердца. Та, кто как назло – в тебя влюбилась.

Но ничего. Скоро всё изменится.

3

Сказано – сделано! Истинный кавалер не колеблется – когда речь идет о даме. Особенно – о столь прекрасной!

Прелестные цветы из сада – свежи, как волнующая красота Ирэн. И восхитительны, как… как та загадка, что уже сегодня Констансу суждено разгадать.

Роз и лилий поэт нарвал целую охапку – сколько получилось унести. И, перевязав всё лентой, закинул за спину. Колет (как и штаны) тут же намок от влажной росы. Ничего – любовь требует жертв. А в комнате Ирэн Констанс, возможно… не так уж долго пробудет одетым.

А теперь – вперед! Точнее, вверх. Ему и прежде доводилось карабкаться на резные балкончики.

В комнате Ирэн царит волнующая тьма. Красавица спит… самое время разбудить страстным поцелуем.

Как легко ее дыхание – ни шороха. Впрочем, разве такие, как Ирэн, могут сопеть носом… или что-нибудь еще вульгарнее?

Констанс неслышно соскользнул с прохладного подоконника. Теперь – прокрасться к кровати… Она вон там – это он помнит. Плох тот влюбленный, что не подготовился заранее. Не успел заглянуть в окно в отсутствие хозяйки комнаты. Ирэн так удачно столь поздно прибывает от кузины Алисы. Вместе с Соланж.

Вон, в лунной полутьме смутно угадывается ложе…

Жаль, из сада не узнать, громко ли здесь скрипят половицы. И почему пол в покоях любимой герцогской… племянницы не застилает пушистый ковер с Востока? Самый дорогущий?

Курок щелкнул совсем близко – чуть не над ухом. Сухо и безжалостно.

Вздрогнув, Констанс потрясенно замер. Воры? Убийцы? Здесь⁈

Люди Гамэля⁈ Окончательно спятившего? Или люди его крысовидной женушки? После смерти поганца Люсьена его родители свихнулись совсем. Не вышло интригами – не погнушаются и убийством.

А в последнее время и впрямь что-то подозрительно затихли.

– Кузен, вы сошли с ума? – в ледяном голосе Дамы из Драконьего Замка – ни намека на кокетство. – Я могла вас пристрелить.

– Ирэн… – Только бы голос не дрогнул. – Позвольте мне зажечь свечу.

– Всё необходимое – прямо перед вами. Слева от изголовья.

Свеча поддалась с третьей попытки. Потому что всё это время чудилось, как дуло пистолета целит в затылок. И противный холодок между лопаток успел расползтись по всему телу. Еще раз смочить спину.

Что может быть глупее и нелепее вспотевшего как мышь кавалера? А страшнее? Мертвый кавалер!

И можно подумать – выстрел в лицо приятнее.

Мрак внезапно отступил.

Нет, красавица успела опустить оружие. Но не выпустить из тонких сильных пальцев. И держит на весу без малейшего труда – одной рукой.

– Вы и в самом деле выстрелили бы, Ирэн? – попытался выдавить улыбку Констанс. Хотя бы натянутую.

– Вы забыли, чья я племянница? – усмехнулась девушка.

Как же ей идет этот открытый алый пеньюар! И… как восхитительно она лишена стыдливости. Соланж бы уже начала прикрываться. И большинство куда менее невинных дам – тоже.

А пистолет в столь прелестных ручках только добавляет очарования! Луна, опасность, красота… полунагая! Тот, кто изобрел пеньюары, тоже понимал толк в легком флёре тайны. А уж это алое кружево…

Невинные девы носят белое или бледно-розовое. Но вот страстные любовницы Драконов…

– Но вы не ответили на вопрос: что вы позабыли в моей спальне… кузен?

Намек на легкое кокетство – едва уловим. Но как же быстро заструилась в жилах кровь! Раза в три. Или в тридцать три.

– Отвечайте. Вы спутали балконы? Спальня Соланж – через две от моей. Хотя должна вам попенять: соблазнять незамужнюю девицу – недостойно благородного кавалера. Если, конечно, вы не лезли в окно с обручальным кольцом в кармане.

Да, недостойно – если речь о глупышке Соланж. Но не о даме, уже знавшей объятия других. Может, не слишком благородных, но вполне галантных кавалеров.

– Поверьте, Ирэн, я не добивался внимания кузины Соланж.

– Неужели я вынуждена заподозрить вас в нежных чувствах к кузине Одетте? – мелодично рассмеялась Ирэн. У нее воистину жемчужный смех! – Или к Ортанс?

– Осмелюсь ли я…

– Нет, не осмелитесь! – Столь внезапная холодность обескуражит кого угодно. Так же мило уже болтали… – Я не думаю, что вы осмелитесь зимой клясться в любви Соланж, а едва на порог весна – лезть в окно к ее кузине.

Да уже лето перевалило на излете! И да – как же это символично. Соланж – ранняя весна, Ирэн – знойное лето…

– С Соланж я был всего лишь галантен, – переборол замешательство Констанс. – Как и положено доброму кузену. В то время как с вами…

– В то время как со мной – нет нужды! – оборвала на полуслове жестокая красавица. – Потому что я не собираюсь с вами кокетничать. Я люблю другого мужчину. Так что вам, Констанс, придется покинуть мою комнату – тем же путем, каким проникли.

– Но, Ирэн… Прошло уже… Ваш возлюбленный вряд ли вернется из Квирины и…

Из двух возлюбленных лучше выбрать помоложе и покрасивее. А то если заявить, что возлюбленный Ирэн скончался у себя в кабинете на семьдесят третьем году жизни… В руке прекрасной дамы – всё еще пистолет. А с полутора шагов не промажет и Соланж. А может, и тетушка Одетта.

– Неважно, в Квирине он, в Мэнде или пиратствует на Элевтерисе! – вновь перебила Ирэн. – И неважно, увижу ли я его вновь. Имейте уважение к истинной любви, Констанс, и покиньте мою спальню.

– Но моя любовь – тоже истинна! – запротестовала раненая душа поэта.

– Уговорили! – вздохнула девушка. – Сейчас я прострелю вам ногу и закричу. Раз уж всё равно мою репутацию вы намерены погубить…

– Ирэн!

– Уходите. Считаю до трех. Раз, два…

Констанс предпочел не медлить. Ночной сад вновь принял влюбленного поэта в мокрые от росы объятия.