Текст книги "В змеином кубле (СИ)"
Автор книги: Ольга Ружникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава 5
Глава пятая.
Эвитан, Лютена.
1
К кардиналу Руноса пускают легко – уже давно. Насколько верит ему Жерар и верит ли вообще – дело десятое. Но лечить самого дорогого человека – позволяет.
А вот позволит ли оказать услугу? И окажет ли ее сам?
– Вам нужна помощь, – вновь первым поднял скользкую тему придворный целитель. – И мне. И еще одному человеку.
– Много кому нужна помощь, – бесстрастно процедил Жерар.
Покои Александра – скромны, но уютны. Как и коридоры Ордена. Не зря когда-то Руносу показалось, что навстречу вот-вот выйдут супруга и дети кардинала.
В прошлый раз отец Жерар провел Руноса и Жанну в свой кабинет. Тоже уютный и теплый. Сегодня королевского целителя пригласили в келью.
И вот в ней-то сложно предположить семейный очаг. Не показная нищета и не лицемерие леонардитов, но… сразу видно, как одинок хозяин этой комнаты.
Нет. Не хозяин. Временный постоялец.
Что именно он знает о служении Белой Матери? И… насколько грехом это считает? Михаилиты допускают многое. Но вряд ли еще и прелюбодеяние.
– Ее зовут Александра Илладэн нир Тервилль.
Сестра Элгэ. И юного Диего.
– Принц Гуго здоров. И полностью готов к браку. Регенты не станут защищать девушку.
Разве что Мальзери. Из своих интересов. И даже он для Александры – предпочтительнее Гуго. Хоть не изнасилует.
Но после более чем странной смерти Юстиниана и Элгэ и того, что случилось с Октавианом, у его отца поубавилось союзников. И влияния.
– И что предлагаете вы, Рунос? – не стал отрицать Жерар.
– Есть одно средство.
– Могила? – не дрогнули ни лицо, ни голос, ни взгляд.
– Почти. Но Его Высокопреосвященство – не мертв.
– Вы понимаете, что будет с Орденом, если нас обвинят в убийстве?
– Потому и предлагаю тот самый яд. В малой дозе. Александра – молода. Шансов выздороветь у нее даже больше, чем у Его Высокопреосвященства. Кроме того, вспомните о долгах.
– О чьих?
– Его Высокопреосвященства. Он обещал в трудной ситуации яд и Элгэ Илладэн, и ее сестре. Вы ведь слышали это, отец Жерар?
И, к счастью, слышала Элгэ.
Тихая келья, тихий разговор. Будто кардинал Александр за стеной может их услышать.
Нашел бы кардинал другой выход? Скорее всего. Он ведь по-настоящему добр. Не как Рунос.
Его Высокопреосвященство уж точно не смог бы запечатать тот змеиный туннель вместе с людьми.
Александр нашел бы спасение. Как и покойный учитель Руноса. Но, увы – здесь только он сам. К несчастью для всех.
– Его Высокопреосвященство сейчас не в том состоянии, чтобы самому сдержать слово. И я, и вы его знали: я – меньше, вы – больше. Пожелал бы он стать клятвопреступником?
И кем станет Рунос, давая девушке не смертельный, но отнюдь не безвредный яд? Таких просто не существует.
За другой стеной – михаилиты. Молятся, тренируются… ведут дела Ордена. Держатся. В отсутствие любимого главы. Ждут и надеются. И верят.
Жерар молчал целое мгновение. Прежде чем устало кивнул. Иногда «нет» – это «да». Нет, Его Высокопреосвященство не нарушил бы клятву.
– Александра Илладэн преданно ухаживала за своим спасителем. Так чего удивляться, что ее поразила та же самая хворь?
– Бедная девочка, – тяжело вздохнул правая рука кардинала.
– Я дам ей много меньше, чем досталось Его Высокопреосвященству. Спустя несколько недель девушка придет в себя. Этого времени вам хватит, чтобы объявить ее мертвой и спрятать пока в каком-нибудь отдаленном монастыре? До дня, когда побег будет возможен.
А куда? Даже если Витольд Тервилль чудом жив – где он? И… как узнает, что любимая жива – если ее объявят мертвой?
Элгэ и Диего, если б знали – поблагодарили бы Руноса? Или пришибли бы такого целителя лично?
Сестра Александры тоже нашла бы лучший выход. Но, увы, она еще менее в состоянии, чем Его Высокопреосвященство.
2
В прежнем борделе в комнату Эйды часто забегали другие девушки. Просто поговорить. Почему-то им нравилось изливать душу именно ей.
Странно. Прежде бывшая графиня и не подозревала в себе талантов интересного собеседника. А уж тем более – способного раздавать советы. Хоть на что-то годные.
Раньше Эйде вообще казалось, что девицы легкого поведения – намного умнее и опытнее ее во многих жизненных вопросах. А как выяснилось – только в постельных.
Может, потому, что хозяйкой своей судьбы не стала ни одна из них. И зависимость от чужих людей – ничуть не легче, чем от семьи.
И как, оказывается, много среди жриц любви наивных и чистых по своей природе девушек. У каждой – своя история. Настоящая или – как потом выяснялось из обмолвок или сплетен ее товарок (а то и из собственных оговорок) – придуманная. Полностью или наполовину.
А какая разница? В мечтах мы – те, кем хотим быть. Кто-то – домашней тихоней-скромницей, а кто-то – стервой, разбивающей в день по десятку хрупких мужских сердец. Для одной «настоящая несчастная любовь» – это роковой соблазнитель, для другой – трагически погибший верный и преданный возлюбленный.
Эйда даже не пыталась отличать правду от лжи. Сама сочинила бы другое прошлое – если б умела.
Скорее всего, счастливую, но вдруг оборвавшуюся любовь. Лучше короткое счастье в прошлом, чем никакого никогда. Но, увы – саму себя не обманешь, так какой смысл лгать другим?
В прежнем заведении Эйда редко оставалась одна. Девушки вертелись в ее комнате, делились счастьем и горечью, умилялись Мирабелле. А порой пытались «изменить» облик новой подруги – красили, иначе причесывали. Переодевали в более соблазнительные наряды.
А потом она смотрела в холодную гладь зеркала. Если особо не вглядываться – принцесса, куртизанка, бродячая банджарон, нищенка. Если молчать и не шевелиться. Потому что слова, жесты и движения в любом наряде выдадут ее саму.
А если не двигаться – выдадут глаза. Хоть что на себя напяль – глубина зеркал с беспощадной точностью отражает взгляд бывшей графини Эйды Таррент. Глупой, наивной и бестолковой.
И даже это осталось в прошлом. Зеркала и случайные подруги. Там, где Эйда сейчас, ее не наряжают, не красят и не причесывают. И уж точно не делятся несчастным настоящим или вымечтанным прошлым. Вообще не разговаривают.
Это заведение – даже богаче предыдущего. Тот же шелестящий шелк простыней и роскошный бархат гардин. Больше зеркал в золоченых рамах, откровеннее и смелее девицы, надменнее бордель-маман.
Только если прежде Эйда еще могла понять, почему девушки зовут хозяйку «мамой», то на новом месте – точно нет. Здесь всем заведует прожженная стерва. И ее ремесло и циничный нрав не скрыть самым богатым нарядам. И самому респектабельному выражению лица – даже вздумай она изобразить такое. Но обычно хозяйка замораживает одним взглядом – не хуже Полины.
Эйда от природы боялась многих – особенно тех, от кого зависела. Боялась смены их настроения, вспышек гнева, холодности или раздражения. Нынешняя бордель-маман – как раз из тех, кто страшил бывшую графиню особенно. Но меньше, чем жрецы с кривыми ножами. Или тень змеи в Зерцале Истины.
Хозяйка может принести зло лишь самой Эйде, но ее жизнь – не так уж ценна. А вот змеепоклонники жуткого подземного культа навредят Мирабелле!
Значит – надо терпеть. Могло быть и хуже. Намного!
И всё же девушка мерзла здесь – до льда в крови. Каждый миг пребывания в этом доме. Здесь нет доверия никого и ни к кому. Зато давно и прочно поселились лицемерие, наушничество и страх.
Когда той весной Эйду везли в Лютену, на одном из привалов ревинтеровский каратель-мародер избивал сапогами пойманного в ближайшем лесу крестьянского мальчишку. Под насмешки приятелей – столь же пьяных от пойла и безнаказанности.
А потом тот же мерзавец униженно валялся в ногах у какого-то трезвого капитана. Сам принимал сначала пощечины, а потом и пинки.
Вот такого же «вояку» и его приятелей напоминают и девицы этого борделя. Да и сама бордель-маман, в общем-то.
На третий день Эйда сумела перестать бояться предательства. Почему эта насквозь подлая баба в мехах и перьях вообще согласилась принять абсолютно бесполезную девицу – неизвестно. Но можно догадаться. Скорее всего – банальный шантаж со стороны прежней хозяйки. И, судя по всему, та вместе с гостьей и угрозами передала и опасность для жизни «лишних свидетелей».
Использовать Эйду как других девиц новая бордель-маман тоже не пытается. Похоже, получила указания и на сей счет.
Собственно, здесь гостье велено соблюдать только три правила. Не выходить на улицу никуда, кроме сада. И то – желательно через черный ход. Не спускаться вниз, когда там клиенты. И вообще не выходить из комнаты каждый пятый день недели. До самого утра. А утро – это не рассвет, а когда просыпаются девочки. Работающие далеко за полночь. У которых одна радость в жизни – кое-как выспаться и тайком наесться сластей.
Эйда с детства не привыкла задавать вопросов. Не ее дело. Так же она собиралась поступить и на сей раз. Вот только не учла, что за последние месяцы проблемы окружающих перестали быть ей «чужими».
Впрочем… а были ли они таковыми хоть когда-нибудь? Полтора года от восстания до обвинения Ирии – не в счет. Эйду мертвую привезли из Лютены, мертвую конвоировали в монастырь и обратно в замок.
Но она не смогла смолчать, когда Ирию заточили в аббатство. Когда приехал Алан Эдингем. Когда рванулась за Мирабеллой в столицу – к Ревинтеру, к Змею на рога. Когда решила скрываться от церкви.
Эйда разучилась молчать – и сама не заметила, как и когда. Бояться правда не перестала… но иногда приходится действовать вопреки страху. Просто стиснуть зубы – и идти вперед. Потому что иначе – нельзя. Иначе сам не сможешь себя потом простить.
Да и просто – не выдержишь. Будто тебя несет вперед – как море штормовую волну, или туго натянутая тетива – стрелу. Ни волне, ни стреле не изменить своей судьбы – как бы им ни было страшно.
Интересно, Ирия, когда рисковала, влезая на самые высокие деревья или переплывая бурную реку, действительно чувствовала тот «пьянящий восторг», о котором говорила? Или просто каждый раз заново преодолевала страх? Что-то доказывала сама себе?
Пятый день недели совпал с шестым днем пребывания Эйды здесь. Она и прежде предпочитала есть у себя, вдвоем с дочерью. А свободное время, когда Мирабелла спит, проводить за чтением Артура Ленна. Или Эжена Лансена. В родном замке Эйду пугало пристрастие сестер к эпическим трагедиям, где положительных героев или перебили в первых главах, или можно искать днем с толпой слуг, и все с факелами. И не найти. Потому что авторы любят «жизненные» сюжеты и «неоднозначных» персонажей.
А в последнее время Эйда сама пристрастилась именно к таким книгам. Только Мирабелле их не даст никогда. Девочка и так видела зла куда больше, чем следует в неполных два года.
Сегодняшний вечер планировался таким же, как пять предыдущих. Эйда, Мирабелла, скромный ужин, сказка на ночь дочери, Артур Ленн для себя. Краткие раздумья перед сном, и – здравствуй, ночной отдых.
Сказки Ирии бы сюда… но теперь их сочинять некому. Эйда помнит почти все… но ей их так не записать. Никогда не выходило. Вроде, смысл – тот же, а слова – как пустая обертка.
Конечно, без тревог о будущем лучше бы обойтись. Но жить сегодняшней минутой выходит только в течение дня. Кров и пища есть – и хорошо. А вот ночью оживают все тревоги – хоть какая скопится усталость. Даже если уже руки-ноги не шевелятся.
А сегодня еще Мирабелла капризничает – несмотря на все уговоры и сказки. Хоть Ленна ей читай.
– Здесь плохое место, – наконец изрекла она. Впервые за всё время. – Мама, нам надо уйти отсюда.
К столь связным и серьезным речам дочери Эйда уже привыкла. И даже к тому, что малышка часто права.
Но уйти? Куда – на улицу? К бродягам, убийцам и насильникам? Или в то самое заведение ' с необычными вкусами'?
– Здесь те, кто за нами охотится? – совсем тихо прошептала девушка. Стараясь подавить панику. Хотя бы в голосе.
Уходить – так уходить. Но нельзя показывать страх в присутствии маленького ребенка, который еще точно не в силах сам себя защитить. И пока еще верит, что это сумеет мама!
Значит, маме придется… И так уже спросила ребенка о том, о чём ему еще задумываться не положено.
Придется уходить. Мирабелла видит и чувствует много больше Эйды. И спрашивать, как она это делает, – бесполезно. Главное – действует.
Уже – действовало. Хотя бы в тех подземельях.
– Нет. Не за нами. Просто плохие люди. Сюда ходят очень злые люди, мама. И делают очень плохие вещи. Совсем плохие.
– Не жрецы? – Эйда перевела дух.
Уже лучше! Плохие люди ходят везде. Покажите место, где их нет.
– Мы в опасности?
– Пока нет. Но здесь плохо.
– Мирабелла! – лиаранка ласково обняла дочь. – Пойми – нам сейчас совсем некуда пойти. Поэтому, если мы в безопасности – нам нужно остаться здесь еще на какое-то время. Ненадолго. Понимаешь? Нам придется.
– Понимаю, – зеленые глазенки совсем не по-детски серьезны. – Мам, обещай: как только нам будет куда – мы уйдем отсюда. Здесь плохо!
– Обещаю.
Шаги за дверью дочь расслышала раньше матери – та прочла это в ее глазах.
Точнее – какие там шаги? Заполошный бег!
– Помогите! Помогите! Да помогите же мне!.. Спасите!..
– Жюли, немедленно вернись! – А вот этот прекрасно различимый отсюда ледяной голос точно принадлежит бордель-маман. – Жюли, я вынуждена буду принять меры.
– Сударыня, пощадите ради Творца! Я – дочь священника! Мой бедный батюшка…
– Жюли, твой дядя и опекун посчитал, что здесь тебе будет лучше! Прекрати немедленно – или отправишься к новому хозяину связанной и с кляпом во рту!
Хозяину? Она сказала – «хозяину»?
Эйда и раньше слышала о так называемых «торгах». Подруги из прежнего борделя рассказывали. И даже они – с неодобрением.
Собственно, и браки юных девушек с богатыми стариками иначе как продажей не назовешь. Но здесь всё более грубо и неприкрыто. Как тогда, в Лиаре…
– Помогите! – бешеные удары чьих-то маленьких, крепких кулачков обрушились на дверь Эйды. Чьих-то? Есть варианты? – Спасите!
Ясно, что дверь открывать нельзя. В первую очередь нужно заботиться о дочери!
Но тогда кто здесь уже шепчет Мирабелле:
– Прячься под кровать!
А сама – к двери. Прихватив кинжал – подарок Люсьен. Дерзкой черноглазой почти подруги из прежнего борделя. Еще та пыталась научить Эйду им драться, но почти ничего не получилось.
Почти.
– Кто здесь? – Вопрос – глупее некуда, но без него – еще страшнее.
– Я – Жюли. Меня держат здесь пленницей! Мой отец – священник! Ради всего святого – спасите! Кто-нибудь! Сударыня…
Распахнула дверь Эйда жестом, больше подходящим Ирии. А потом решительно втащила «гостью» в комнату.
Примерно ее лет или чуть младше. Среднего роста, стройная, но формы – точно женственнее Эйдиных. Ирия бы рядом с ней вообще казалась тощей худышкой. А уж Иден…
Красотка, что тут скажешь? Даже растрепанная и плохо одетая.
Теперь – захлопнуть дверь, как было. И молиться всем, кому можно, чтобы обошлось! Потому что без Высших Сил теперь не выкрутиться точно.
Что Эйда делает? Что будет с нею самой? А с Мирабеллой⁈ С ее дочкой!
Выгонят, без сомнения. И почему это сейчас не кажется столь уж страшным?
Забыла нищих на улице?
И что дальше? Девушку в коридоре слышал весь бордель. Сейчас здесь будет лично хозяйка заведения. И если никто не заметил, в какую именно дверь влетела беглянка, – им крупно повезло. Но только в этом.
Потому что тогда попросту проверят все двери подряд. А входную наверняка уже перекрыли. Вместе с черным ходом.
– Благодарю вас! – пылко воскликнула спасенная… на время. Очень короткое.
– Тише! – шепнула Эйда, прижав палец к губам. – Лезь под кровать, живо.
Ага, заколдованное место – где никого и никогда не найдут. Мирабелла еще может в это поверить. Но беглой девице – почти как самой Эйде. Если вообще меньше.
Тем не менее, Жюли послушно юркнула в компанию к девочке. Молча. Сразу и мигом признала за Эйдой право командовать. Так вот как, оказывается, это бывает…
Только вот что теперь делать? Хоть куда крути – выхода нет.
– Эмили, открой дверь! – А вот этот властный стук Эйда и без повелительного голоса опознала бы. Как и цокот каблуков. – Эмили! Ты меня слышишь?
«Да, мама».
Чему удивляться здешним девушкам, если она сама называла так одного из самых злобных врагов в своей жизни?
– Подождите минуту! Мирабелла, вылезай, – шепнула Эйда, склоняясь над кроватью.
Но девочка только глубже забилась в угол.
– Эмили!
– Сейчас открою! – отчаявшись вытащить дочь, девушка решила положиться на Творца.
Лицо бордель-маман напоминает грозовую тучу. А сама она – беснующийся в комнатушке вихрь. И сразу стало будто втрое меньше места. Или вчетверо.
– Где девчонка⁈
– Мирабелла не выходила из комнаты, – пробормотала Эйда. – Но если она что-то натворила – я уверена, это можно исправить. Ей ведь еще и двух нет – она не понимает…
Только бы дочка не среагировала на собственное имя! И не начала оправдываться. Мирабелла – гораздо умнее Эйды в этом возрасте. И ее сестер. Но девочке и в самом деле еще нет и двух!
– Ты что, издеваешься⁈ – взревела бордель-маманша. – Не смей врать!
Так всегда говорила Карлотта. Разве что не орала. Аж вздрогнуть захотелось.
Да, Карлотта редко повышала голос. Зато часто добавляла, что раз уж Эйда не умеет врать, то нечего и пытаться. И быстро пускала в ход рукоприкладство.
Врать Эйда и не пыталась, но мать часто подозревала детей в том, чего они не делали. Леон из-за этого часто плакал, Иден молчала, а Ирия всегда серьезно отвечала, что не виновата. Верила мать или нет – неизвестно, но обвинять обычно предпочитала других детей.
Впрочем, Ири всегда дралась за себя до конца. И за тех, кто ей дорог. В отличие от трусихи Эйды, позволившей запереть собственную дочь в жутчайшей Бездне подлунного мира.
– У вас есть собственные дети? – Голос не дрожит и кажется спокойным. – Скажите, что натворила моя, и я сделаю всё, чтобы покрыть ущерб. Но я не выдам вам мою единственную дочь на расправу.
А если бы не единственную – что, тогда можно?
Для кого-то – возможно, да. И для кого-то – и единственную.
Вот это выражение лица! И челюсть медленно отвисает. А перекрашенные глаза пучатся. Эйда даже ощутила незнакомое прежде злорадство.
И именно тут под кроватью зашебуршались. Громкое и отчетливо. Ни с чем не спутаешь.
– А там еще кто⁈ – коршуном кинулась бордель-стерва.
– Моя дочь, естественно. – Если б Эйда подумала хоть миг – вряд ли сумела бы ответить немедленно. А тем более – так спокойно. – Она спряталась под кровать при звуке вашего голоса. Моя дочь вообще боится крика. Она же еще совсем маленькая. Мирабелла, вылезай. Не бойся, тетя тебя не обидит.
Девочка споро выкарабкалась из-под спущенного до пола темно-бордового покрывала. Только кисти бахромы скользнули по светлым локонам.
Поднялась на ножки и – умница! – тут же юркнула за мамину юбку. Молча. Только бы и дальше догадалась молчать! И не коситься на кровать.
Пронзительно-зеленый взгляд ощущается спиной. Даже странно, насколько дочь похожа на Ирию. Ничего от самой Эйды. И слава Творцу – ничего от Роджера Ревинтера!
– Итак, – Эйда уперла руки в боки. До чего непривычная поза, но как же придает уверенности! – В чём именно провинилась моя дочь?
Секунду бордель-маман вновь напоминала рыбу, вытащенную из воды. И разевающую ярко накрашенный кармином рот. Эйду тоже как-то под такой типаж «рисовали» девчонки из прежнего заведения. Правда тут же признали, что уж это – «совсем не ее».
А потом разъяренная тетка развернулась и опрометью ринулась за дверь. Очевидно, ловить беглянку. Которая, как только что выяснилась, укрылась в какой-то другой комнате. А за это время могла и вовсе удрать на улицу! И ищи-свищи.
Эйда вновь накинула крючок. Достаточно громко приговаривая:
– Ну вот и всё, Мирабелла, а ты боялась. Тетя ни за что на нас не сердится, – девушка подмигнула дочери. – Можешь ложиться спать.
В ответ левый зеленый глаз закрылся и открылся вновь. А личико озарилось улыбкой. Счастливой и… озорной.
Творец, сколько же лет Мирабелле? Если считать по уму, а не по прожитым годам и росту? Впрочем, последним природа тоже не обделила. Наверное, опять в тетю Ирию.
– Вылезай, – шепотом позвала Эйда беглянку.
Вот теперь начинает колотить. Холодно. И страшно. До дрожи в коленях. И стука зубов.
Ведь действительно – куда им деваться, кроме улицы и уже знакомых бродяг?
А если бы бордель-маман заглянула-таки под кровать? Что тогда ждало бы Мирабеллу?
Плохая ты мать, Эйда Таррент. Никудышнее некуда – сначала бросила дочь на произвол судьбы, а теперь еще и рискуешь ею неизвестно из-за кого. Карлотта точно скривила бы губы и обозвала дурой. Ради себя и чести семьи еще можно бросить кости, но ради чужой девицы?
– Благодарю вас, – прошептала спасенная едва слышно. Одними губами. Побелевшими в мел.
Вряд ли так тихо – от одного страха. Скорее, поняла, что лишний шум лучше не поднимать.
И как тут не помочь – если человек аж трясется от ужаса? Если его колотит? Особенно, когда понимаешь, что ему грозит. Сама такое же прошла.
А ведь были еще и несчастные лиарские крестьянки, пойманные в ближайших деревнях. Им пришлось еще не в пример хуже.
Эйда сама как-то видела умирающую девочку чуть старше Иден. Ее было уже не спасти. Девочка умирала, Эйда бессильно рыдала над ней, а вокруг пьяно ржали и непотребно ругались солдаты, награждая тычками «последнего». А он спорил, что неправда – жертва «еще не издохла», так что последним может оказаться и кто-то другой…
Эйду уже хотели оттащить прочь, чтобы проверить теорию, но тут появился Роджер Ревинтер. Трезвый. Это был первый и последний раз, когда он принял ее сторону.
Даже до пьяных дошло, что трогать руками знатную «чужую бабу» – дело опасное. Так что мирно убрались к другим пойманным – еще живым. А Эйда по-звериному выла на потеху всем собравшимся и не могла успокоиться. И ей было уже всё равно, потому что все эти ухмыляющиеся звериные хари принадлежали миру живых, а она – уже нет.
Собственно, для них Эйда и не существовала. Нельзя использовать «по прямому назначению» – как выразился один из подвыпивших офицеров. У нее уже имелся собственный, вполне официальный насильник – лейтенант и графский сын. Это понимали даже грабившие Лиар отморозки.
Когда девочка перестала дышать, Эйда ей позавидовала. Та ведь уже отмучилась, и ее тело – тоже.
3
Вопрос: что теперь делать с Жюли? Будь та Ирией – могла бы выпрыгнуть в окно.
Да и способ спастись на воле сестренка бы нашла. А вот для таких, как Эйда и наверняка – Жюли, конечный итог побега – другой бордель, квиринские работорговцы или смерть в канаве. От рук тех самых бродяг. Да и то не сразу.
– Тебе есть, куда бежать? – шепотом уточнила лиаранка.
– Домой… – загоревшиеся было глаза погасли. Похоже, огонек в конце темного леса оказался гиблым болотным. – Туда нельзя. Там дядя найдет меня в первую очередь.
– Это дядя отправил тебя сюда? – догадалась бывшая графиня.
Аристократы, простолюдины ли – подлость всегда остается подлостью. И действуют все подонки и мерзавцы примерно одинаково.
– Дядя. Когда мой отец умер… – в бархатных карих глазах выступили слезы. – Папа, когда умирал, хотел отдать меня в монастырь. Он знал, каков дядя… А я дура была…
– Ладно, монастыри тоже разные бывают, – вздохнула Эйда. – Не знаешь, где хуже.
– Папа не отправил бы меня в плохой…
– А сейчас тебе туда нельзя?
– Я… я не знаю… Я даже не помню, в какой именно монастырь он писал… Я тогда даже слышать не хотела…
– Ладно, раз ты еще не там – садись, и давай быстро подумаем. Здесь тебе точно оставаться нельзя. Но если монастырь отпадает – куда ты собираешься бежать?
– Я… могла бы стать служанкой. Или горничной. Или воспитательницей детей…
– А ты умеешь выполнять черную работу? – тоном предыдущей бордель-маман поинтересовалась Эйда.
– У меня раньше была служанка, я наблюдала за ней…
– А что ты знаешь о воспитании?
– Ну, я умею читать и писать, и…
Всё ясно. Жюли не умеет делать ничего. Любая хозяйка вышвырнет такую служанку за ворота в первый же день. Даже если по ненаблюдательности умудрится вообще взять в дом.
В самом удачном случае за девушку вступится возжелавший новую игрушку сластолюбивый хозяин и глава семейства. Которого она, опять же, развлечет ненадолго. Все гости в доме прежней бордель-маман не уставали повторять, сколь невыносимо скучны девственницы.
Можно подумать, их кому-то навязывают!
– Тебя не возьмут в служанки – едва взглянут на твои руки, – порадовала Жюли бывшая графиня Таррент. – А для домашней воспитательницы нужны рекомендации. Кстати, для служанки почти везде – тоже, – окончательно добила она беглянку. – Не говоря уже о горничных.
– Но… но что же мне тогда делать?.. Ладно, не пропаду как-нибудь! Справлюсь.
Вот именно, что пропадешь. И не справишься.
– Есть же в подзвездном мире добрые люди…
Чужие? Нет. Особенно те, о ком пишет Ленн.
И даже родные – не всегда. И лучше не узнавать такое на собственном опыте.
Хотя нет – исключения бывают. Тот странный незнакомец с посохом, что пришел спасать совершенно посторонних. И Анри Тенмар.
Но храброго подполковника именно потому больше нет в живых. Как и Ирии.
А Эйда всё живет, живет. Коптит небо. И не смеет умереть. Особенно теперь – когда нашлась Мирабелла.
А вот у Жюли – два пути. Либо монастырь, либо другой публичный дом – поприличнее. У примеру, заведение предыдущей бордель-маман.
Набросать, что ли, записку? Несколько листов бумаги есть, чернила и перо – тоже… А волшебные истории Ирии всё равно записать не получается. Как ажурный замок из песка – пытаешься его восстановить, а он лишь сыплется сквозь пальцы. Миг – и нет ничего, кроме памяти о недавнем нечаянном чуде. И тоски.
– Если не надумаешь все-таки постучать в ворота монастыря – любого, я отправлю тебя к одному человеку. Это хозяйка другого борделя…
И поспешно – предупреждая ужас в карих глазах:
– Не бойся. Она не станет тебя принуждать. Меня – не стала. Может, и в самом деле возьмет в прислуги. В крайнем случае – не возьмет, и пойдешь искать другое место. Но ты ведь ничего не теряешь, верно?
– Верно, – девушка уже без тревоги наблюдает за Эйдой. Как та достает перо, открывает чернильницу.
Теперь еще задача – вывести Жюли из комнаты. Это решит проблему хоть частично.
И… как? Дочь священника в по-мальчишески ловкую Ирию не превратишь. Эйда уже оценила хрупкое сложение, мышцы не лучше ее собственных…
– Тебе придется спрыгнуть вниз. Повиснуть на руках и спрыгнуть. Справишься?
Если нет – конец им всем троим. Ей самой, Жюли и Мирабелле.
– Я… попробую… – девушка робко оценила высоту.
Ладно хоть под окнами никого нет. Может, и в воротах? Или Жюли придется еще и лезть через забор! А он – в ее рост.
Может, там где-нибудь доска прилегает неплотно? Ирия бы нашла.
Громкий, требовательный стук застал Эйду на посыпании письма песком. Примерно на середине.
– Лезь под кровать, – обреченно вздохнула она.
Темный с ней, с бордель-маман! Всё равно долго здесь было не продержаться. Эйда сама доставит Жюли на место. И пойдет проситься в какой-нибудь монастырь. Возможно, им окажется тот самый – рекомендованный добрым папой. Авось и примут – вдову под чужим именем.
Лучше бы к арсениитам. Они – тихие книжники. И самые образованные из церковников.
Задернуть полог за Жюли, усадить дочь за стол, сунуть письмо в ящик. Подойти к дверям. Спокойно.
Жаль, нет под рукой пистолета. Из Эйды – стрелок еще хуже, чем фехтовальщик. А фехтовальщик – хуже, чем из Иден.
Но для уверенности в себе… К тому же, с одного шага попадет и слепая курица. Ирия всегда это говорила… Поражая абсолютно все мишени. И вовсе не с одного шага.
– Кто здесь? Я собираюсь ложиться спать.
