Текст книги "Сапфо, или Песни Розового берега"
Автор книги: Ольга Клюкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
– Да? – лениво повернулась Вифиния – после скорых, грубых ласк Кипсела, мявшего ее своими ручищами, словно фарш, кухарку обычно сразу же тянуло в сон. – Гляди-ка, а старик тоже бы небось побежал, да он и так еле ходит, а к тому же вон и без палки сегодня. А худой чего-то сделался! Послушай, Кипсел, может, у него понос от твоей колбасы? Что-то ты в последнее время стал туда маловато класть чеснока, а один раз и вовсе с душком принес. Ты лучше честно говори: другую, что ли, нашел? Неужто получше меня?
– Не болтай, Вифа, – сыто улыбнулся и даже облизнулся Кипсел. – Мне другой, кроме тебя, не надо… Но я вот что давно спросить хочу, да как-то все забываю, а теперь на твою хозяйку глянул, и мне снова на ум заскочило: подскажи мне, Вифа, а как же это женщина с женщиной любовью может заниматься? А?
– Чего? – даже приподнялась на локте Вифиния. – Чего это ты, Кипсел, совсем, что ли, спятил? Я-то откуда могу знать? И, потом, тебе что за дело?
– Ну, я так, просто. Думаю, как же они друг друга балуют, а? Языком, что ли, друг дружку с ног до головы облизывают, как кошки, или руками тискают? Ведь у них же нету самого главного, чего у нас, мужчин, имеется?
И Кипсел с гордостью продемонстрировал Вифинии свое главное богатство, а потом в глубокой задумчивости уставился на себя сам.
Вифиния прыснула и даже зажала ладонью рот, боясь, что ее может кто-нибудь услышать из-за кустов.
– Надо тебе как-нибудь Диодору допросить, – выговорила она наконец сквозь смех. – Наша старая кочерыжка все про всех знает, но только не говорит ничего, дурочкой слабоумной очень любит прикидываться. Может быть, ты ее своим сокровищем бы тоже поманил, Кипсел, чтобы она сделалась поразговорчивее?
– Тебе бы только посмеяться, – проворчал Кипсел, закрываясь от Вифинии, которая потянулась уже было показывать, как следует подразнить старушку. – А я-то ведь серьезно…
– А коли серьезно, то ты тогда со стариком, с хилосохом нашим поговори. Диодора говорит, он про всякую любовь может с утра до вечера словами воздух вышивать, да только ничего понять не возможно. Посмотришь – а там дырка.
– Дырка? – встрепенулся Кипсел, не слишком вслушиваясь в советы женщины и продолжая размышлять о своем. – Как знать, Вифа. Я порой думаю, может, у женщин там, ну, ты понимаешь где, тоже что-нибудь имеется такое, наподобие нашего, да просто я все время тороплюсь, и мне потому разглядеть как следует некогда. А надо бы поглядеть-то…
– Вот и гляди у своей жены, – привычно огрызнулась Вифиния, которая всегда так отвечала любовнику, если тот что-нибудь говорил или делал такое, что ей было не по душе. – Не пойму, за какую пользу ты тогда ее вообще завел?
– Ну, это было так давно, Вифа, что я уже и позабыл, – также привычно ответил Кипсел кухарке, которой в своей жизни уже, наверное, раз сто, или больше, произносил эту фразу, так что даже научился во время перепалки продолжать думать о чем-то своем. – И потом, ты же знаешь, она у меня худая, как мышь, так что там ни потрогать, ни разглядеть ничего не получится. А давай лучше у тебя посмотрим, а, Вифа? Тебе-то ведь и делать ничего не надо, а я только одним глазком всего-то и взгляну, удостоверюсь, что и как, чтобы уж потом не думалось…
– Ах ты нахал! Нечего тебе, – помотала головой Вифиния, не собираясь слишком быстро сдаваться. – Ой, ой, посмотри, а теперь вон и наша госпожа тоже домой пошла. Никак первого, с козлиной бородкой, догонять. И то верно – не за мальчишками же ей сопливыми бегать? Вот видишь, Кипсел, как ни крути – а без мужчин нам все равно никуда.
– Вот и уступи мне тогда, Вифа!
– Еще чего захотел!
И в кустах снова послышалась веселая возня и охи, которые звучали здесь точно два раза в неделю ближе к вечеру, так что по ним можно было бы делать пометки в календаре.
А Сапфо и впрямь вскоре отделилась от компании гуляющих, сказав, что забыла передать через Алкея в город кое-какие поручения, и пошла в противоположную сторону той, куда со всех ног умчался Фаон.
По дороге к дому Сапфо не могла думать ни о чем другом, кроме как о браслете с химерой.
Какое нелепое совпадение!
Наверное, Фаон вчера при лунном свете, действительно на удивление ярком, разглядел блеснувшее на руке Сапфо украшение.
Да и как не узнать такой вещицы, которая была у Сапфо из коллекции редких диковин!
Какой-то неведомый умелец додумался вместо привычной змейки выплавить из серебра химеру – особое женское существо с головой льва, телом козы и длинным змеиным хвостом, несколько раз обвивающимся вокруг запястья.
Глядя на этот браслет, Дидамия как-то даже пошутила, что эта штучка выдает тайную суть всех женщин, которые носят на плечах головы, созданные повелевать, но при этом обречены иметь на редкость податливые, как у коз, тела, которые влекут за собой тайные, извилистые желания.
Сапфо тогда посмеялась по поводу замечания подруги, но сейчас ей было не до смеха!
Ведь наверняка и реплику Дидамии, и сам удивительный браслет, принадлежащий Сапфо, запомнили многие, а значит, совсем не сложно будет и вычислить ночную, «ритуальную» любовницу Фаона.
Навряд ли подруги будут ее осуждать – разумеется, дело не в этом.
В конце концов, речь идет о празднике, об игре, к которой не стоит относиться слишком серьезно.
Но все же – как поведет себя Фаон, если узнает, что обладал ночью вовсе не обычной «козочкой», а Сапфо?
А что скажет Клеида? Или Гермий?
Что подумает Алкей?
Нет, это невыносимо! Нужно что-то срочно делать, чтобы история со злополучным браслетом не получила широкой огласки.
Но затем, думая о браслете, Сапфо невольно стала вспоминать знаменитый миф про Химеру, которая на самом деле выглядела вовсе не такой блестящей, отточенной красавицей, как изобразил ее ювелир родом из Лидии.
Говорят, что Химера представляла собой жуткое, непонятное существо, что-то вроде ужасного дракона женского рода, который в древние времена опустошил всю Ликию и Карию.
Из пасти Химеры вылетали огонь и дым, она была крылата, как вихрь, мохната, как туча, и умела сверкать в воздухе своим переливчатым хвостом, подобно молнии.
И Сапфо вдруг догадалась: ну, конечно, Химера просто-напросто была похожа на необузданную женскую страсть, вот на самом деле что она была такое!
И такая страсть действительно способна уничтожать на своем пути все живое, если дать ей на это волю.
Не случайно Химера возомнила, что может взлететь на Олимп и сравняться с богами, объявить свою сущность божественной.
Но не тут-то было: Беллерофонт на Пегасе, то есть оседлав мужским разумом воображение, сумел все-таки победить Химеру и с удивлением увидел ее распластанной на земле – с померкшими крыльями, холодной, нелепой…
Чем не поучительная история для женщин, которые ставят любовные страсти превыше всего?
Да, но ведь у этой сказки было еще более невероятное продолжение: победив чувственную Химеру и, казалось бы, утвердившись в силе разума, Беллерофонт сам попал под ее необъяснимую власть, так как в нем вдруг тоже возникла химерическая, совершенно несбыточная мечта взлететь на Олимп, которая в конце концов его также погубила.
Тогда получается, что тот, кто хочет насильно победить женскую страсть, неизменно становится ее жертвой?
Нет, самое лучшее – все же не вступать с ней в борьбу, а ждать, когда она сама утихнет.
Или мудрый, древний миф можно растолковать как-то еще?
…Сапфо застала Алкея, когда тот уже готовился выезжать со двора на своей биге – двухколесной колеснице, которая использовалась обычно на спортивных состязаниях, но знатные люди катались на ней и просто так, подчеркивая, что вся их жизнь может расцениваться тоже как нескончаемое соревнование за славу и почести.
– Хорошо, что я тебя застала, Алкей, – проговорила, несколько запыхавшись, Сапфо. – Я думала, что не догоню.
– О, прекраснейшая из прекрасных! – тут же на полном ходу остановил бигу Алкей. – Ты давно меня уже перегнала! Но я не могу поверить своим глазам: неужели ты вернулась с прогулки только специально затем, чтобы проводить меня?
– Да, и за этим тоже, – ответила Сапфо. – Но я также хотела поговорить с тобой о своей подруге, о Филистине…
– О нашей невесте? – улыбнулся Алкей. – Подумать только, Сапфо: две свадьбы сразу – у Филистины и у твоей дочери. Но ведь можно было бы справить сразу три свадьбы, и тогда веселье получилось бы еще больше. Подумай об этом, Сапфо, пока еще не поздно!
– Хорошо, я подумаю, – привычно проговорила Сапфо. – Но я хотела узнать, Алкей, будет ли участвовать сегодня в вашей вечерней сходке Митридат или он сейчас находится в отъезде?
– Покровитель Филистины? – уточнил Алкей. – Да, я думаю, что увижу его сегодня в нашем кругу и буду иметь возможность поговорить со всеми из своих друзей. Леонид попросил меня узнать о хорошем доме на продажу. Ты хочешь попросить, чтобы я раньше времени не выдавал никому ваших женских тайн?
– Насколько я знаю, Митридат в свое время выставлял на продажу дом, в котором сейчас живет Филистина. Поговори с ним: может быть, он согласится продать именно этот дом, чтобы Филистина осталась в нем жить, как и прежде, но при этом могла бы чувствовать себя там хозяйкой? И вот что еще: если Митридат вдруг начнет жадничать, я сама могла бы добавить из своих средств недостающую сумму. Думаю, от больших денег Митридат не сможет отказаться.
– Но зачем? – удивился Алкей. – Ведь в Митилене много домов ничем не хуже.
– Ах, я слишком хорошо знаю нашу нежную Филистину, – пояснила Сапфо, невольно подражая интонациям подруги. – Поверь мне, Алкей, слишком большие перемены – словно тяжелый камень для ее хрупкой души. Для Филистины лучше всего было бы пока пожить в привычной обстановке, в доме, где ее будут окружать прежние вещи и слуги, а уж потом… Потом будет видно.
– Но зачем это тебе, Сапфо? – не понял Алкей.
– Что поделаешь, душевный покой любимых людей стоит недешево, – коротко пояснила Сапфо. – Но за него не жалко никаких денег.
«Проклятье! Если бы мужчины пеклись друг о друге так, как это умеют делать женщины, – с невольной завистью подумал Алкей. – У нас все не так: дружба дружбой, но каждый за себя, и денежки сроду врозь…»
Но быстрый ум Алкея тут же нашел утешительное объяснение:
«Ну и что! Выходит, так нарочно сделали боги, чтобы мужчина чувствовал свою силу и никогда не ждал ни от кого помощи…»
– И как только ты успеваешь думать обо всех своих подружках? – сказал Алкей вслух. – Хотелось бы верить, что когда-нибудь ты будешь так же переживать и о своем новом доме, а точнее, о нашем общем доме…
И Алкей снова выразительно взглянул на Сапфо, надеясь, что она что-нибудь скажет в ответ, но женщина только слегка пожала плечами, которые, надо сказать, у нее были на редкость красивыми и гладкими.
– Так и быть, Сапфо, – проговорил Алкей, тоже сделав серьезное, озабоченное лицо и снова хватаясь за вожжи. – Я поговорю сегодня с Митридатом о твоем деле и постараюсь его уладить. Я полагаю, что если бы Леонид просто захотел отнять у него гетеру, то могла бы возникнуть немалая склока, но так как он берет Филистину в законные жены, то Митридат не должен сильно обижаться. Тем более, я слышал, ему сейчас не до того – на днях он собирается в Персию с большой партией оливкового масла, и все время проводит на давильне, позабыв, что такое сон, а также про спальни с гетерами и мальчишками…
– Спасибо. Алкей, я всегда считала тебя хорошим другом.
– И все? Разве ты не поцелуешь меня на дорожку, Сапфо? – спросил Алкей, со смехом указывая пальцем на щеку. – Ха, я и забыл – для этого мне сначала следует перемазаться углем или глиной, а то будет как-то непривычно. Сдается мне, чтобы вызвать твою любовь, фиалкокудрая, нужно быть рабом на галере, чернокожим дикарем либо прокаженным.
– По меньшей мере – женщиной! – улыбнулась Сапфо.
– Но это мы еще посмотрим! Уверяю тебя, что наступит время, когда ты будешь гораздо больше всех, вместе взятых, ценить одного великого поэта, который, к тому же, сделал наш славный Лесбос самым процветающим государством! Но-о-о, вперед, четвероногие!
И Алкей лихо тронулся с места, оставляя после себя на дороге облако пыли и с улыбкой думая о своем вкладе в государственные дела, представляя эффектное сегодняшнее выступление перед друзьями с цитатами из Солона и одновременно мысленно обозревая свою пока что пустую спальную комнату, в которой непременно когда-нибудь окажется Сапфо, а также Фаон.
Сапфо – на правах законной супруги, а Фаон – как друг семьи, бедный родственник, сирота, ученик, сладкий дружок – да как угодно!
Главное, что все это случится совсем скоро и принесет с собой немало новых радостей.
А Сапфо, как только зашла в дом, вдруг услышала чье-то пение.
Незнакомый, несколько робкий, но очень красивый голос выводил длинную песню о свадьбе Андромахи и Гектора, которую Сапфо сочинила несколько лет назад в подражание Гомеру, когда в школе устраивался большой праздник, посвященный великому слепому поэту:
– Кто это? Кто это поет? – удивленно спросила Сапфо Дидамию, которая в одиночестве сидела в комнате за маленьким столиком, делая на папирусном свитке какие-то пометки.
– Т-ш-ш! Тихо, – приложила палец к губам Дидамия. – Наша Гонгила вдруг сегодня прочистила свое узкое горлышко.
– Какой, оказывается, у нее красивый голос! – удивилась Сапфо. – Странно, что она никогда раньше не пела вместе с нами.
– Ничего, бывает, что человек не умеет услышать свой истинный голос и до глубокой старости, – рассудительно ответила Дидамия. – А зато другой так накричится в детстве, что уже в юности замолкает до конца дней. У всех людей свое время, главное – не вмешиваться в волю богов…
Дидамия кивала головой в такт словам свадебной песни, а Сапфо видела, что подруге сегодня невыразимо грустно.
Нет, Дидамия явно не принадлежала к числу тех жен из песни Сапфо, которые «в радости вскричали», узнав о свадьбе Филистины и Леонида.
– Обычно свадебные гимны нашим девушкам запевала Филистина, – грустно пояснила Дидамия. – Вот, наверное, Гонгила и подумала: не может же невеста петь сама себе…
Сапфо присела рядом с Дидамией и молча обняла подругу.
Дидамия сразу же глубоко вздохнула, и голос ее дрогнул.
– Боюсь, Сапфо, как бы Леонид не увез нашу Филистину на край света, – пожаловалась она доверительно. – Помнишь, ведь наша Аттида тогда тоже сначала не хотела уезжать в Лидию, но вскоре после свадьбы переменила свое решение и, обливаясь слезами, покинула Лесбос. Напомни, Сапфо, как заканчивается та песня, где ты писала о разлуке с Аттидой?
без особого желания тихо прочитала вслух Сапфо, зная, что давнее стихотворение только еще больше прибавит Дидамии печали.
– Вот-вот, скоро ты напишешь такое же стихотворение и о Филистине, – помолчав, сказала Дидамия.
– Нет, не напишу, – нахмурилась Сапфо.
Она не стала говорить сейчас и без того бесконечно грустной Дидамии, что почему-то больше не пишет стихов.
Боги вдруг отобрали у нее этот дар!
Но зачем оповещать об этом всех раньше времени?
Сапфо подумала, что скоро про ее великое несчастье и так узнает весь свет, а в первую очередь – любимые подруги, для которых такая новость будет похуже похоронной.
– И ведь это же не проходит, Сапфо? – положила голову на плечо подруге Дидамия и заглянула в глаза. – Скажи, ты ведь до сих пор вспоминаешь свою Анакторию, о которой как-то мне рассказывала?
Дидамия – такая по-матерински большая и уютная, – привыкшая, что обычно к ней самой ласкаются девушки, редко позволяла себе подобные слабости.
И лишь Сапфо чувствовала моменты, когда сильная подруга и сама нуждалась в утешении.
Вот и теперь Сапфо с нежностью погладила Дидамию по черным, жестким волосам, тоже словно хранившим в себе какую-то неподатливую, мощную силу.
– Каждый день, Дидамия, – честно ответила на вопрос подруги Сапфо. – Каждое утро, день и вечер.
– Вот видишь… Я вначале даже подумала, что попрошусь в дом Филистины рабыней, и тоже уеду с ней за море – буду учить ее детей нашему языку, песням. Но – нет, я уже не смогу, Сапфо, вернуться в свое прошлое. Как бы я ни любила Филистину – все равно не смогу.
– И не надо, – сказала Сапфо. – Кому-то надо уезжать, а кому-то – оставаться. И потом не стоит огорчаться раньше времени. Сначала мы проводим в Афины Фаона, потом Леонид высадит Эпифокла на береге острова Фасос и снова сюда вернется. Я слышала, он ведь собирается покупать в Митилене для себя и Филистины дом.
– Дом? – встрепенулась Дидамия. – О, Сапфо, вот поистине отличная новость! Я думаю, надо сказать об этом Филистине, а то она закрылась у себя в комнате, ходит из угла в угол. Вначале я подумала, что Филистина просто гуляет. Но она, кажется, плачет.
– Плачет?
– Да, Сапфо, ведь она поклялась перед алтарем Афродиты, что станет женой Леонида прежде, чем разузнала о его планах на будущее, и теперь страшится своей судьбы. Наверное, она уже тоже оплакивает разлуку с нами.
– Боги, ну какие же вы у меня смешные и… глупые! – грустно улыбнулась Сапфо. – Хуже малых детей, хоть и строите из себя серьезных наставниц. Пошли, Дидамия, я думаю, что Филистина откроет мне дверь… Или мы попросим Диодору. В конце концов, кто, как не она, главная распорядительница в нашем доме?
Когда же Филистина в конце концов на стук открыла дверь своей комнаты, Сапфо не узнала прекрасной, бедной подруги.
Лицо первой красавицы Лесбоса было совершенно опухшим от слез и меньше всего напоминало сейчас внешность счастливой невесты.
Сапфо вспомнила, что почти такой же, только даже еще более неузнаваемо-страшной, Филистина выглядела много лет назад, во время погребения праха маленькой Тимады.
Многие женщины, оплакивая покойника, во время погребального пения имеют обыкновение посыпать себе волосы пеплом и в кровь раздирать лицо – и Сапфо видела в этом обряде глубокий, справедливый смысл.
Немыслимо женщине сиять красотой и ловить на себе восхищенные взгляды в то время, когда ее родная душа бредет, содрогаясь, по подземному царству.
Но тогда, в скорби по маленькой Тимаде, Филистина разодрала свое нежное личико так сильно, что у нее потом еще долго на щеках виднелись глубокие, розовые шрамы.
Но какая причина у нее сейчас так сильно изводиться?
– Ах, я знаю, я все знаю, что вы обо мне думаете, – ответила на немой вопрос подруг Филистина. – Конечно, вы ничего такого сейчас не говорите и никогда не скажете вслух, но все равно, но все равно будете молча думать так обо мне…
– Что ты имеешь в виду, родная? – подсела Дидамия к подруге на небрежно прикрытую кровать, обложенную детскими игрушками. – Ты что-нибудь от нас скрываешь? Может быть, ты не любишь Леонида? Может, он взял тебя силой, или хитростью, и теперь держит в страхе? Скажи, Филистина, в чем дело? Пока мы вместе, мы сумеем тебе помочь… Так ты его не любишь?
– Ах, люблю, – вздохнула Филистина. – В том-то и дело, что я по-настоящему влюблена в Леонида и ни о каком принуждении не может быть и речи.
– Но в чем же тогда дело? – удивилась Сапфо.
– Потому что я знаю, вижу, что вы не верите мне! – воскликнула Филистина в отчаянии. – Вы думаете, что у меня так же, как с Митридатом, но теперь все, все совершенно по-другому! А я не хочу, чтобы вы думали, что я продажная женщина! Нет, не хочу!
– Что ты говоришь, Филистина? – погладила руку подруги Дидамия. – Мы вовсе так не думаем!
– Нет, не дотрагивайся до меня, – отдернула руку, вздрогнув, словно от ожога, Филистина. – Ты сильная! Я знаю, вы все сильнее, чище меня и лучше меня. Но я не виновата, что привыкла жить в роскоши, и не могу даже в мыслях представить себя бедной – да, да, это правда, и поэтому такие, как Митридат, всегда находили путь к моей спальне…
– Конечно, не виновата, – успокоила Дидамия. – Ведь ты же родилась в богатой, знатной семье, и лишь позже твой отец случайно разорился. Мне легче, Филистина. Свое детство я провела, питаясь сухими маисовыми лепешками, и поэтому каждый пирожок, испеченный нашей кухаркой Вифинией, мне кажется слаще меда. Труднее всего человеку расставаться со своими привычками – и ты ни в чем не должна себя винить.
– Да, и к тому же я не виновата, что люблю мужчин не меньше, чем женщин! – отчаянно всхлипнула Филистина. – И я ничего не могу с этим поделать. Сапфо, скажи, ну что я должна теперь делать?
– Ничего, жить, – улыбнулась Сапфо. – И постараться быть счастливой. Лишь философы наподобие Эпифокла представляют любовь в виде четких геометрических фигур и склонны отделять одно от другого. Но ведь в душе женщины невозможно провести никаких границ или четких линий. Это – как море… И, наверное, в этом наше великое счастье… и несчастье тоже.
– Но дело не только в одной любви! – воскликнула Филистина. – Нет, не только! Я мечтаю родить ребенка, Сапфо! Когда-то, раньше, я не хотела, а точнее, боялась, но теперь желаю иметь своего ребенка больше всего на свете. Как бы я ни любила своих подруг, но ни одна женщина не сможет подарить мне сына или дочь!
– Не надо так громко кричать, Филистина, – одернула пришедшую в настоящее исступление подругу Дидамия. – Ведь мы и так тебя слышим и видим, и не возражаем тебе…
– Ах, Дидамия, нет, нет! На самом деле никто не видит, как я тут забавляюсь со своими куклами, представляя, что это мои дети! – выпалила Филистина, распахивая хитон и обнажая полные, великолепные груди. – А порой я беру в руки свои груди… О! Я никому раньше не говорила! И я глажу их, лаская соски, представляя, что их жадно хватает мужской рот, а потом тычутся нежные детские губы, и издаю в одиночестве стоны бессилия… Нет, нет, я не должна вам этого говорить…
– Успокойся, не надо плакать, – проговорила растерянно Сапфо, не зная, какие ей сейчас подобрать нужные слова утешения.
Она хотела сказать, что скоро Филистина выйдет замуж, обретет счастье, детей, настоящую полноту жизни, и тогда…
Но тут Сапфо услышала, как за дверью закашлялась и зашуршала веником старая Диодора.
– Эх, гарпии всех раздери, – сказала вслух Диодора, как бы обращаясь к самой себе. – И как только наш дом еще не утонул от бабских слез? Хоть бы один мальчонка какой, что ли, у нашей Филистинушки народился, чтобы было кому пускать в этих слезах кораблики и строить насыпи, а то впору и потопнуть совсем…
Сапфо тихо засмеялась.
Правда, она снова не поняла, то ли Диодора подслушивала весь разговор, то ли просто случайно проходила мимо и бормотала о своем?
Даже Филистина не выдержала и, быстро запахнув хитон, светло, сквозь слезы улыбнулась подругам.
Сапфо вышла в коридор и подозвала старую служанку.
– Диодора, у меня есть к тебе небольшая просьба. Когда с прогулки вернется моя дочь, Клеида, попроси, чтобы она на время отдала тот браслет, который украшает ее руку, и отнеси его в комнату Сандры.
– Зачем? – удивилась Диодора.
– Сандра как раз делает священную воду – она нарочно приказала собрать воду, которую вчера использовали для тушения жертвенного огня, но туда для очищения нужно непременно положить какой-нибудь серебряный предмет.
– Мало в нашем доме, что ли, других серебряных безделушек? Нет, надо непременно раздевать мою вишенку… – начала было Диодора, обращаясь куда-то в пространство и лишь одним подслеповатым глазом косясь в сторону Сапфо.
– Сделай, как я сказала, – настояла Сапфо. – И скажи Клеиде, что я вскоре верну ей браслет, просто я забыла про просьбу Сандры о браслете. Наверное, я тоже старею, Диодора, и теряю память…
Сапфо нарочно так сказала, чтобы услышать горячие возражения старой служанки, но та только молча покачала головой и с пониманием вздохнула.
– Сегодня выдался безумный день, Диодора, – придумала Сапфо еще одно оправдание. – На редкость суматошный день, и я, наверное, впервые в жизни мечтаю, чтобы время побежало быстрее и поскорее унесло его с собой.
![Книга Мелика [Вокальная лирика] автора Сапфо](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-melika-vokalnaya-lirika-191797.jpg)
