Текст книги "Сапфо, или Песни Розового берега"
Автор книги: Ольга Клюкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
– Ну, зачем ты так, Алкей, – покачала головой Сапфо. – Кто знает, может быть, эта Родопида и не настолько черна, мы же сами ее никогда не видели.
– Да они все там одинаковые, я тебе точно говорю! – не унимался Алкей, который нашел способ хоть как-то выплеснуть наружу накопившееся раздражение. – Как уголь в печке. Вот посмотри, Сапфо, тебе бы понравилось, если бы у меня было такое лицо? И ты скажи, Клеида, а тебе бы – понравилось?
И Алкей неожиданно подбежал к очагу, схватил оттуда большой кусок угля, который, к счастью, успел остыть, и нарисовал себе на щеках и лбу черные круги.
Он действительно так был взбешен за сегодняшнее утро и к тому же не выспался с сильного похмелья, что буквально не ведал, что творил.
– Ничего, – сказала Сапфо тихо. – Не так уж и страшно.
Сапфо никогда не видела чистенького и сдержанного Алкея в таком виде и снова немало про себя удивилась.
Разумеется, она знала, что Алкей и Харакс дружат между собой, но Сапфо как-то не предполагала, что его так сильно волнует и задевает за живое судьба брата.
Сапфо ведь не знала, что раздражение Алкея имеет совершенно другие истоки, и потому снова посмотрела на друга с умилением, совсем новыми глазами.
История Харакса началась еще два года назад, когда брат Сапфо по торговым делам отправился в далекие края, которые кто-то называет «землями Навкратиса», а кто-то Ливией, и там, в портовом городе Киренаик, не на шутку увлекся чернокожей гетерой по имени Родопида.
Чувство Харакса оказалось настолько сильным и безоглядным, что он сразу же прервал дальнейшее путешествие и решил либо навсегда остаться с Родопидой на ее родине, либо привезти гетеру на Лесбос.
Харакс написал о своих намерениях письмо родителям, которое, как считает Сапфо, как раз и послужило началом серьезной болезни отца.
Наверное, в своем ответном послании Скамандроним не поскупился на ругательства и в самых откровенных выражениях написал сыну, что связь с «разноцветной девкой» сильно скомпрометирует его знатную семью и потому является совершенно недопустимой. Если бы Родопида была обыкновенной греческой распутницей, то на грехи Харакса можно было бы еще закрыть глаза, но с черной уродиной…
И тогда Сапфо тоже встала на сторону отца, и сама была сильно возмущена поведением младшего брата.
Ведь она была уверена, что по своему обыкновению Харакс нарочно придумывает постоянно какие-нибудь необычные поводы и делает что-либо безобразное и вызывающее, лишь бы привлечь к себе всеобщее внимание митиленцев.
В какой-то степени Сапфо чувствовала в этом часть и своей, личной вины.
Что и говорить, Хараксу до смерти хотелось, чтобы о нем по всему острову говорили ничуть не меньше, чем о прославленной сестре, и поэтому он то и дело устраивал выходки, которые приводили к тому, что он хотя бы на какое-то время становился предметом пересудов митиленских сплетниц и досужих болтунов.
Разумеется, Сапфо осуждала Харакса – ведь своими нарочитыми глупостями неуемный братец как будто специально загонял родителей поскорее в могилу, и его безжалостность по отношению к старой Клеиде и Скамандрониму временами была поистине безграничной.
Конечно, не только отец, но и все друзья Харакса тогда пришли в ужас, что свободный грек собирается открыто связать свою жизнь с «дикаркой».
Отец тут же принялся угрожать сыну лишением наследства, и Сапфо уверена, что Скамандроним пошел бы на этот шаг, если бы Харакс все же не одумался и вскоре не вернулся на Лесбос один.
Сапфо до сих пор помнила, какая ее охватила радость, когда она узнала, что Харакс держит путь назад к родным берегам и сумел все-таки подружиться со здравым смыслом и побороть свое бессмысленное, пустое бахвальство.
Она даже написала по этому поводу стихотворение, где умоляла морских богинь – нереид сделать все возможное, чтобы беспутный, блудный сын благополучно добрался до отцовского дома и помирился со Скамандронимом, восстановив в семье счастье и мир.
Так и получилось – Харакс возвратился, и родители, да и сама Сапфо ни одним вопросом не решились напоминать Хараксу о злополучной истории с Родопидой, как будто бы ничего такого и вовсе не было.
Родители решили между собой, что пылкого, неопытного юношу просто-напросто попутали нездешние, черные демоны, с которыми ему трудно было бороться на чужбине, и благодарили всех своих богов, что они и на краю земли все же помогли Хараксу выпутаться из варварских чар.
Поэтому сейчас Сапфо была до глубины души поражена известием, которое привезла ей дочь.
Получается, что Харакс снова сбежал к своей черной гетере, наплевав и на отцовское здоровье, и на наследство, и на презрительные насмешки друзей, которые нет-нет да и начинали снова выпытывать у Харакса, чем же все-таки отличаются черные гетеры от белых.
Выходит. Харакс по-настоящему полюбил свою Родопиду, раз бросил все, что было ему дорого, и снова помчался в портовый город, зная, что второй раз примирение с отцом и семьей едва ли будет возможным.
Но все равно он пошел на это!
Сапфо вспомнила бледное, решительное и какое-то заостренное, словно вынутый из ножен кинжал, лицо Харакса, каким оно всегда бывало в раннем детстве, когда брат собирался сделать что-нибудь такое, что может вызвать неодобрение родителей или старшей сестры.
Наверное, с таким же решительным, воинственным видом он садился и на корабль, зная, что теперь навсегда покидает родной остров Лесбос.
Бедный, бедный брат!
И Сапфо сейчас пожалела, что не сумела как следует поговорить с братом о Родопиде, поддавшись всеобщему осуждению и игре в молчанку, и даже не расспросила, что же на самом деле творилось в его душе!
Именно теперь, пережив запретное и неподвластное рассудку чувство к Фаону, Сапфо как никогда понимала и любила брата, и так желала бы ему хоть чем-нибудь помочь!
Сапфо растерянно глядела на кривляющегося, перепачканного в саже Алкея в полной уверенности, что друга сейчас переполняют похожие чувства, только он выражает их другим способом.
С точностью наоборот, через излишнее обвинение – как это почему-то нередко делают многие мужчины.
– Я все же лишний раз убеждаюсь, Сапфо, как ты была права, когда выразила начистоту в своем стихотворении все, что думала о непомерной хвастливой гордости Харакса. Мне даже теперь кажется, Сапфо, что это самое лучшее твое, самое обличительное стихотворение. Лучше ведь и не скажешь!
– Какое стихотворение ты имеешь в виду, Алкей? – спросила Клеида, которая плоховато знала творчество матери, хотя в какие-то моменты чувствовала, что это становится уже неприличным.
– Так послушай же, это всем будет полезно! – воскликнул Алкей и с готовностью вскочил с места, принимая свою излюбленную позу для декламации – слегка выпятив грудь и приложив к сердцу ладонь:
Я немного позабыл, как там у тебя дальше, Сапфо?
прочитала Сапфо только самое последнее четверостишие, радуясь, что когда-то у нее все же хватило ума и сестринской любви гневный, обличительный тон стиха сменить добрым советом.
А то сейчас ей и вовсе было бы стыдно за свое прежнее творение, словно оно написано суровым и даже не в меру жестоким мужчиной.
Зато Алкей, кивая в такт головой, подумал, что он бы мог с готовностью подписаться под каждым словом, которые Сапфо посвятила своему младшему братцу, кроме нескольких последних слов.
– Отлично сказано! – не удержался и громко высказался один из слуг Клеиды, который все это время стоял возле дверей. – Ни убавить ни прибавить!
Сапфо хорошо знала манеру Скамандронима давать своим слугам приказания ни на минуту не спускать с драгоценной Клейсочки глаз – и некоторые недалекие охранники воспринимали такой приказ буквально.
Поэтому Сапфо привыкла не обращать никакого внимания на слуг и рабов, которые сопровождали Клеиду в дороге, разделяя мнение отца, что излишняя осторожность все же куда полезнее для молодой девушки, чем пагубная беспечность.
Алкей же, не терпевший демократических вольностей, которые нередко позволяла себе здешняя домашняя челядь, сильно нахмурился, но на этот раз все же сдержал свои чувства.
Вот если бы он был у себя дома, в Митилене, то запросто мог бы отхлопать по губам и оттаскать за язык нечестивца за то, что тот без разрешения влезает в разговоры знатных людей.
– Нет, мне совсем теперь не нравится это стихотворение, – вдруг сказала Сапфо. – Я сожгу свиток, чтобы про него все поскорее забыли.
– А я, наоборот, прикажу своим рабам переписать его сто раз и развесить на домах, чтобы каждый помнил о том, как опасно чересчур сильно заноситься над другими! – с горячностью возразил подруге Алкей.
– Только попробуй! Тогда я… я напишу новые строки, в которых прославлю моего Харакса за то, что он умеет так искренно чувствовать и быть по-настоящему правдивым в любви. Вот чему, Алкей, нам всем надо учиться!
– О чем ты говоришь, мама! – возмутилась Клеида. – Наверное, в тебя сейчас просто вселились злобные эриннии! Неужели ты совсем не осуждаешь Харакса за то, что он не послушался родителей и снова уехал к своей черной образине?
– Нет, не осуждаю, – спокойно сказала Сапфо. – Я почему-то думаю, что Харакс в глубине души надеется, что отец все же разрешит ему когда-нибудь вернуться вместе с Родопидой. А от себя я непременно напишу Хараксу, что не держу на него гнева и считаю, что настоящая любовь не может знать преград.
– Верно, – тихо поддакнул стоящий у дверей слуга.
– Значит, ты хочешь, чтобы у Харакса потом к тому же родились черные дети? – воскликнул Алкей. – Опозорив тем самым весь наш… ваш славный род? Хорошо, назови их так – если родится мальчик, то Уголек, а если девочка, то – Смолка, и пусть жена Харакса укладывает их спать возле очага!
– Прекрати кривляться, Алкей! – возмутилась Сапфо. – Я не позволяю тебе насмехаться над моим любимым братом, которому сейчас и без того трудно!
– Но… мама… Что бы сказал дедушка, если бы услышал сейчас твои слова? Или бабушка Клеида? Мне даже странно тебя слушать, возьми свои слова обратно! – испуганно проговорила дочь, глядя на Сапфо.
Ведь для Клеиды отношение к беспутному дядюшке было настолько однозначным, что ей действительно даже странно было слушать на этот счет хоть какие-то другие мнения, и особенно – от собственной матери.
Сапфо сделалось даже немного жалко растерявшуюся Клеиду, но она только молча вздохнула и сдвинула брови.
– Не слушай ее сейчас, Клеида! У твоей матери временно помутился рассудок, и она нарочно так говорит! И теперь не переменит своих слов даже просто из упрямства, – тоже заметно повысил голос Алкей. – Возможно, она просто тоже заразилась «звонкой славой» из-за того, что я сильно похвалил ее стихотворение. С поэтами такое бывает!
– Пока что я отвечаю за свои речи и поступки, – упрямо мотнула головой Сапфо. – Даже если они кому-то не нравятся.
– Глупости! Пустые бредни! – воскликнул Алкей и вдруг, схватив со стола уголь, еще сильнее раскрасил им свою щеку. – А ты представь, что я чернокожая девка! И что, скажешь, что тебе приятно было бы такую целовать или держать в объятиях, словно кусок липкой смолы?
– А почему бы и нет? – сказала Сапфо, сделала шаг к Алкею и без смущения поцеловала его в самую грязную щеку.
От неожиданности Алкей тут же забыл, что еще хотел добавить из своих обвинений, и застыл на месте.
– Ну, и что особенного? – улыбнулась Сапфо черными от сажи губами. – Признаться, Алкей, я не испытываю сейчас никаких особенных чувств, кроме приятных. Думаю, что и наш Харакс тоже не слишком мучается со своей Родопидой, так что давайте не будем его напрасно жалеть и осуждать.
– Но… мама, – выдохнула Клеида, поразившись вызывающему поведению матери. – Но как же…
– Отлично! Вот это да! – заявил снова слуга, стоящий в углу, и громко захлопал в ладоши.
Это Алкея и вовсе доконало – ему вдруг показалось, что слуга вздумал над ним посмеяться.
– Ну ты, ублюдок! – вскричал Алкей, выходя из оцепенения. – Что ты себе позволяешь? Я живо научу тебя знать свое место!
И Алкей набросился на слугу с кулаками, немало удивившись, что тот вынул из-за пояса очень дорогой, посеребренный меч и занял оборонительную позицию.
Алкей, недолго думая, обнажил свой меч, с которым не расставался ни во время войны, ни в мирное время, и набросился с оружием на распоясавшегося нахала.
– Мама! Что они делают! – громко закричала Клеида. – Мама! Сделай что-нибудь! Это же мой Гермий! Ты же видишь – сейчас может пролиться кровь! Алкей! Гермий!
– Эй, слуги, сюда! – и сама уже не на шутку перепугалась Сапфо. – Диодора, зови скорее мужчин, нужно остановить драку.
В комнату прибежали рабы и слуги, которые принялись растаскивать Алкея и его противника в разные стороны.
Впрочем, не известно, чем бы закончилась схватка и сколько бы еще в комнате оказалось перебито «глотисов», но, к счастью, откуда-то появился Леонид, который крепко схватил Алкея за руки, так что из могучей хватки «геракла» выбраться было вовсе невозможно.
– Эй, дружок, погоди, ты мне еще нужен, – шутливо проговорил Леонид. – А как же дом? У кого потом я буду искать свои деньги? Признаться, я, Алкей, не из иберцев, чтобы потом отправляться к тебе за долгом на тот свет, лучше пока походи на этом.
– Но это же мой Гермий, Алкей! – вскричала Клеида, подбегая к слуге. – Разве ты не узнаешь сына Сераписа? Ведь он теперь мой жених!
– Гермий? Жених? – совсем уже ничего не могла понять Сапфо.
– Ну конечно, мама, мы с Гермием решили пожениться! Он из хорошей семьи, дедушка с бабушкой хорошо знают его родителей. И я приехала, чтобы ты с ним тоже познакомилась и чтобы обсудить важные дела…
– Жених? Но почему же ты мне сразу не сказала? – залилась краской стыда Сапфо, припоминая, какую картину увидел сегодня жених Клеиды – драку с Фаоном, голый зад Эпифокла, разрисованного углем Алкея, ее саму с черными губами, а под конец дело и вовсе чуть было не дошло до смертоубийства.
Настоящая вакханалия – словно вчерашний праздник никак не хотел заканчиваться!
– Но когда, мама? И потом, я хотела как положено: сначала все тебе объяснить на словах, а потом уже представить Гермия, чтобы ты не волновалась. Он все это время ждал, когда придет его черед!
Теперь Сапфо сделалось по-настоящему стыдно перед дочерью, и она боялась поднять в ее сторону глаза, и не зная, где спрятаться также от взгляда Гермия.
Хороша мамочка, ничего не скажешь!
Если сейчас Клеида развернется и больше никогда не захочет встречаться с такой матерью, это будет вовсе не удивительно.
Но это еще будет половина беды!
И Сапфо с ужасом подумала: вдруг она сегодня случайно, ненароком разломала дочери судьбу?
Вдруг оскорбленный Гермий теперь не захочет ничего общего иметь с семьей, где дядюшка невесты добровольно убегает от благополучия в страну змей, а в доме родной матери с утра происходят настоящие оргии?
Что же тогда делать?
И Сапфо теперь не знала, что говорить, и лишь стояла, понурив голову, как сильно провинившаяся девочка.
Была бы ее воля, она даже встала бы лицом в угол, чтобы не видеть вытянутого лица дочери и неодобрительного покачивания головой старой Диодоры.
– Это все он, Кайрос, – только и нашлась прошептать Сапфо. – Божество благоприятного момента. Он сегодня почему-то не прилетел к нам.
– Да он бы, мама, может быть, и прилетел, но только в твоем доме вечно такое творится, что даже боги… – начала было Клеида, но ее неожиданно перебил Гермий.
– А что тут произошло такого особенного? – сказал Гермий, спокойно убирая оружие. – Я, право, не могу понять, чем ты, Клеида, недовольна? А по-моему, все хорошо, и я с удовольствием познакомился и с твоей знаменитой матерью, и с ее супругом…
– Я не супруг… пока… – пробормотал Алкей. – Просто друг. Друг и поэт.
– Да? – лишь слегка от удивления вздернул брови Гермий. – Прошу меня извинить, но вы так по-семейному целовались… Впрочем, это не важно! Я часто слышал, что поэты и другие служители Муз – не вполне обычные люди и сильно отличаются от простых смертных не только во время праздников, но также и в обычной жизни. А теперь я увидел, что это чистая правда! Давно я не наблюдал столько интереснейшего и поучительного за один раз, как сегодня…
Но «интереснейшее» сегодняшнего утра, оказывается, еще не было исчерпано до самого конца.
По крайней мере, все были немало удивлены, когда в комнату неожиданно ввалился Эпифокл, держа в руках мешок с монетами.
Даже расстроенная Сапфо еле удержалась от улыбки, глядя на тощего старца, в которого теперь превратился некогда толстопузый Эпифокл.
Видимо, философ понял, что больше нет нужды имитировать живот даже при помощи подушки, и решил теперь не маскироваться.
– Я хочу, чтобы именно ты рассудила меня, Сапфо, – сказал Эпифокл, присаживаясь на скамейку и выкладывая мешок на всеобщее обозрение. – Как ты сейчас скажешь, так я и сделаю.
– Ах, Эпифокл, я не уверена, что сейчас в состоянии сказать хоть что-нибудь разумное. Спроси лучше совета у кого-нибудь из богов, а не у людей, – отмахнулась Сапфо.
– Хорошо, пусть тогда все, кто сидит в этой комнате, рассудят мои сомнения, – торжественно проговорил Эпифокл. – Служанка Диодора говорит, что я вчера пожертвовал все свое золото Артемиде, но я этого совсем не помню и даже думаю, что старуха просто-напросто давно выжила из ума. Но, с другой стороны, если я сам не помню подобных слов, потому что, честно говоря, выпил немного лишнего неразбавленного вина, то это вовсе не значит, что я не давал обещания богине, так? Получается, что я все же подарил свое золото. Но, опять-таки, я же этого не помню. Скажи, Сапфо, разве можно считать подарком то, что не делается от всей души?
– Но, может быть, в тот момент, Эпифокл, ты как раз сделал подарок от всей пьяной души, это теперь она у тебя от жадности закрылась на амбарный замок? – сердито спросил Алкей.
– Может быть, и да, – задумчиво проговорил Эпифокл, но, помолчав, глубокомысленно добавил: – Но может быть – и нет. Ведь я же не помню, друзья мои, даже какое чувство испытывал в тот самый момент, когда говорил о подарке. А это значит, во-первых, что я вообще ничего не испытывал. И, во-вторых – что не произносил никаких слов. Но, с другой стороны, если мои пожелания достигли ушей Диодоры… Хм, хм, все очень слитно, диалектично и чересчур запутанно. Вот если бы я точно помнил, я бы сейчас не колебался ни минуты!
– Я думаю, Эпифокл, тебе не следует ломать голову, а нужно просто оставить золото себе, – сказала Сапфо, которой уже сделалось по-настоящему жалко замороченного старика. – Ведь у тебя имелись насчет сбережений свои планы. А мы тут помолимся и Артемиде, и ее ночной сестрице Гекате и принесем им хорошие жертвы, чтобы они не держали на тебя зла…
– Хм, хм, боюсь, что это не поможет. Ведь если я и правда пообещал им свой мешок, но теперь не выполню обещания, то мне не избежать неминуемой гибели, и ничье заступничество здесь, увы, не поможет.
– А ты отдай богиням ровно половину золота, а вторую половину оставь себе! – высказал свое предложение Гермий. – Раз ты пообещал, но не помнишь своего обещания, то, значит, ты пообещал только наполовину, и такая дележка будет вполне справедливой.
– А что? Это, кажется, разумно! – почесал озадаченно бороду Эпифокл. – И меня не будет мучить совесть, как обманщика, и им вполне хватит. Но… кто этот молодой человек? Кажется, ты не был среди нас раньше?
– Это Гермий, жених моей дочери Клеиды, – пояснила Сапфо. – Правда, я сама только что об этом узнала.
– Хм, хм, а ведь, пожалуй, я так и поступлю! – улыбнулся Эпифокл. – Это будет со всех сторон разумно и позволит соблюсти необходимую меру. Половины мне, пожалуй, хватит…
И Эпифокл продекламировал с большим чувством:
– Ба, Эпифокл, да ты делаешь немалые успехи в стихосложении! – похвалил старика Алкей.
– Эти слова принадлежат не мне, а мудрому Солону из Афин, – сказал Эпифокл. – А тебе бы, Алкей, следовало интересоваться не только своими песнями, но иногда прислушиваться также к тому, что сочиняют другие.
– Да, про богатство ты поешь, конечно, хорошо, но как же твои заветные золотые сандалии? – с хитрым видом напомнил Алкей. – Чем же ты, Эпифокл, будешь громыхать по дороге, забираясь на верхушку Этны?
– Хм, хм, теперь я могу признаться, Алкей, что про золотые сандалии я вам говорил в шутку, – ответил Эпифокл, широко улыбаясь щербатым ртом. – Честно говоря, больше всего остального меня сейчас волнует проблема сохранения моего наследия – ведь другого состояния у меня нет и уже не будет. Да и законных наследников – тоже. Я и на Фасос, друзья мои, отправляюсь лишь потому, что хочу отыскать учеников Бебелиха, которые многократно переписывают чужие труды на папирусные свитки, переводят их на наречия самых разных народов и таким образом, говоря поэтическим языком, словно обувают их в золотые сандалии, отправляя гулять по всему свету. Но, я думаю, даже половины накоплений будет вполне достаточно, чтобы обуть моих ребятишек. Увы, у самого меня нет учеников – я напрасно не позаботился об этом заранее.
И Эпифокл добавил, обратившись в сторону Гермия:
– Хм, хм, а вот вы, молодой человек, вполне могли бы стать моим учеником. Здесь чутье меня никогда не подводит.
– Так в чем же дело? – обрадовался Гермий. – Признаться, я имею склонность к философии не меньшую, а то и гораздо большую, чем к торговым делам!
– Если бы боги захотели меня оставить на Лесбосе, то я взял бы тебя в ученики, – проговорил Эпифокл. – Но мой ветер, дружок, дует в сторону Фасоса, и нам не по пути. Как ты понимаешь, я не могу пообещать, что мы с тобой когда-нибудь непременно увидимся на этом свете, сейчас я стараюсь не загадывать дальше сегодняшнего дня.
– Послушай, Клеида! – обратился Гермий к невесте. – Но почему мы должны так быстро возвращаться назад в столицу? Разве мы не можем здесь побыть хотя бы до завтрашнего дня и с пользой провести время в обществе мудрых и интересных людей?
– Да… Но я не знаю… Если ты так хочешь… – пожала плечами Клеида, и Сапфо, которая последний год никакими силами не могла лишней минуты удержать строптивую дочь возле себя, вдруг с радостью увидела, что она склонна согласиться, потому что слова будущего супруга для нее уже сейчас – почти что закон.
– О, конечно! – подхватила Сапфо. – Зачем вам торопиться? Мы сейчас все вместе можем отправиться на прогулку, и я покажу вам самые красивые места, какие только можно встретить на Лесбосе. Там и поговорим разом обо всех наших делах.
– Это точно, – подтвердил Эпифокл. – Мне кажется, что когда-нибудь и философы будут нарочно собирать вокруг себя учеников, прогуливаясь под открытым небом – в лесах или в садах. Если вы не против – я пойду с вами. К тому же мне хотелось бы набрать перед дорожкой одной целебной травы, которая способствует очищению организма и растет только на здешних холмах.
– Пожалуй, я тоже составлю вам компанию. Может быть, мы где-нибудь встретим Фаона и сумеем привести мальчишку в чувство?
– Так пойдемте же! – обрадовался Гермий. – У нас еще есть в запасе целый день, а это не так уж и мало!
Эпифокл с одобрением поглядел на юношу и с непривычной для себя легкостью поднялся со скамьи.
![Книга Мелика [Вокальная лирика] автора Сапфо](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-melika-vokalnaya-lirika-191797.jpg)
