Текст книги "Сапфо, или Песни Розового берега"
Автор книги: Ольга Клюкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
задумчиво прочитала вслух Сапфо, с нежностью глядя на свою выросшую Клеиду – цветущую, взрослую девушку, черные волосы которой сейчас были повязаны ярко-красной, искусно скрученной лентой.
Именно такую прическу всю жизнь неизменно носила и мать Сапфо, Клеида-старшая, до сих пор продолжая по-особому скрученными, красными лентами убирать свои густые, но совсем уже белые волосы.
А может быть, нужно было лучше все-таки купить тогда Клеиде необычную, броскую шапочку, а не отделываться забавными стишками?
– Нет, я не ношу никаких шапочек, мне они не идут, – с серьезным видом качнула гордой головкой Клеида, и Сапфо поняла, что дочка успела забыть давнее стихотворение.
Да, что и говорить – то время, когда они с дочкой сидели в обнимку возле очага, шепотом рассказывая друг другу сочиненные на ходу сказки, и словно составляли одно нерушимое целое, вернуть при всем желании уже невозможно.
И Сапфо вдруг на доли секунд почувствовала себя совсем старой, древней старухой, у которой все лучшее в жизни уже позади, и от этого лучшего остались теперь только одни воспоминания.
Да и весь вчерашний праздник, не говоря уже о сцене с Фаоном, показался Сапфо невыразимо далеким, забытым прошлым, хотя на самом деле с этого времени солнце еще не успело сделать на небе один полный круг.
Сапфо вздохнула и снова провела ладонью по своему лицу, удивляясь, что не чувствует под рукой сетки глубоких морщин, а лишь тепло гладкой, совсем еще молодой на ощупь щеки.
Мало того, ей даже почудилось, что после вчерашней ночи у нее никак до сих пор не сойдет с лица подозрительный румянец.
– А ты сегодня очень хорошо выглядишь, Сапфо, – сказала Клеида. – И даже чем-то напоминаешь сегодня невесту. Многие говорят, что внешне ты похожа не на мою мать, а скорее на сестру или подружку, и даже пытаются вызнать у меня секрет твоей долгой молодости. Может быть, ты делаешь протирания лица какими-нибудь специальными мазями или отварами? А еще я слышала, что одна из твоих подруг – настоящая колдунья, и это она специальными наговорами не дает тебе стареть.
– Но… кто-то просто шутит, дочка.
– Не знаю, так говорят многие люди. И все же как-то странно, – пожала плечами Клеида. – У всех моих подруг матери солидные, степенные женщины, занимаются домашним хозяйством, следят за слугами и рабами. А у тебя, мама, даже конюх еще спит после вчерашнего праздника, хотя его не должны касаться дела и развлечения знатных людей. У тебя здесь вечно какая-то путаница и беспорядок – наверное, потому что в доме нет мужчины, который все бы расставил по своим местам.
Глядя на помрачневшую мать, Клеида не стала сейчас говорить, что вообще-то ей постоянно задают множество и других вопросов относительно личной жизни и даже самых мелких привычек Сапфо, вплоть до того, какие запахи та любит, какой цвет туники считает для себя наилучшим, и сколько вина предпочитает пить за завтраком, а сколько – вечером, и в каких пропорциях его при этом разбавляет.
Мало того, как только кто-либо из новых знакомых Клеиды узнавал, что перед ними – дочь той самой, легендарной Сапфо, они тут же теряли всякий первоначальный интерес к девушке и начинали засыпать ее вопросами о матери.
Что и говорить – это с каждым годом взрослеющую Клеиду раздражало все больше и больше и порядком задевало молодое самолюбие.
И Клеида выработала для себя способ защиты, встав на позицию родителей Сапфо, – относиться к матери несколько покровительственно, как к неразумному ребенку, все время подчеркивая ее провинности.
Вообще-то Сапфо не терпелось узнать, что привело сегодня дочь в здешние края, но она боялась помешать Клеиде неосторожным вопросом.
И, самое главное, в душе у Сапфо теплилась слабая надежда: а вдруг Клеида наконец-то приехала просто так, без какого-либо дела или серьезного повода?
Потому, что просто соскучилась и захотела повидать маму: разделить вместе трапезу, посидеть вдвоем в беседке, погулять по лесу…
Именно так запросто могла бы поступить любая из подруг Сапфо, кто давно привык чутко прислушиваться к себе и жить исключительно собственными чувствами, не находя в этом ничего позорного и необычного.
Сапфо надеялась, что когда-нибудь и Клеида поймет, какое это счастье – поступать по подсказке сердца, а не только следуя законам здравого смысла и житейской целесообразности.
Сапфо казалось, что любая из ее подруг, которая открывала в себе такую способность, сразу же словно делала долгожданный глубокий вздох и покидала тесную и темную комнату, наконец-то выходя на свет.
Ведь она видела, как у женщин сразу же начинали пробуждаться самые невероятные таланты, о которых они раньше вовсе не подозревали, и при этом подруги даже внешне на глазах хорошели и наполнялись цветущей радостью жизни.
Но Клеида своим упрямством и твердостью характера была слишком сильно похожа на Керикла.
Вот и теперь она моментально охладила пыл Сапфо, спокойно проговорив:
– Я приехала к тебе сегодня по важному семейному делу, мама. Дедушка сказал, что я непременно должна с тобой поговорить.
– Я слушаю, – вздохнула Сапфо.
Нет, все же не зря Надежда считается хоть и крылатой богиней, но вместе с тем совершенно слепой, и слишком часто тычется туда, куда ее никто не зовет!
– Это очень важное дело, Сапфо, и даже сразу два дела… – начала было Клеида, но тут в доме послышался страшный шум и в комнату в совершенно неприглядном виде вбежал Эпифокл, громко выкрикивая на ходу неприличные ругательства.
Туника философа была надета задом наперед и к тому же плохо завязана, так что вот-вот грозила свалиться на пол, и старик поддерживал ее по бокам двумя руками.
– Воры! В доме воры! Меня обокрали! – вопил Эпифокл дурным голосом. – Гнусные воры! Пока я спал, кто-то украл мой мешок с золотом! И я догадываюсь, кто этот негодяй!
Сапфо не успела ничего сообразить, как Эпифокл быстро пронесся мимо нее, распространяя на своем пути едкий запах чеснока, который философ обычно употреблял перед сном с целью поддержания здоровья и заботы о долголетии.
– Что такое? Кто этот безумец? – испуганно вскочила с места Клеида. – Сапфо, что здесь у тебя происходит?
– О, это великий и мудрейший человек, дочка, – только и нашлась ответить Сапфо. – Его знает весь ученый мир.
Впрочем, Сапфо тоже ничего не понимала и удивилась еще больше, когда Эпифокл неожиданно выволок из гостевой комнаты совершенно сонного и всклокоченного Фаона и принялся его дубасить кулаками.
Сапфо не знала, что после праздника и Фаона, и Алкея – обоих практически бесчувственных! – слуги перетащили с поляны под утро в общую комнату для гостей.
– Я знаю, это он! – кричал Эпифокл, вцепившись в белые кудри Фаона. – Говори, пакостник, куда ты подевал мое золото? Говори, пока я не привлек тебя за кражу к суду. Но только учти, что я заставлю тебя засудить по драконовским законам и прикажу по очереди отрубать все части твоего красивого тела, пока ты не умрешь мучительной смертью! А начну с того пальца, который растет у тебя между ног!
Что? Кто? Что? – непонимающе крутился в разные стороны Фаон, стараясь вырваться от Эпифокла, но, наконец, не выдержал и так шибанул локтем своего обидчика, что философ полетел кубарем в дальний угол, сшибая на пути скамейки и напольные вазы.
Чего тебе от меня надо, дурной старик? – вскричал Фаон с обидой, и на его глазах были уже готовы блеснуть слезы, которые он сдерживал изо всех сил.
Сапфо взглянула на ошарашенного, разгневанного юношу и, заметив в его волосах запутавшуюся с ночи травинку, снова закрыла лицо руками, правда, теперь ее жест со стороны был похож на сильный испуг.
– Можешь даже не отпираться! – сказал Эпифокл, кряхтя и поднимаясь из угла. – И пусть боги, которые нас сейчас видят, и все люди, что находятся в этой комнате, будут моими свидетелями. Ты, Фаон, украл мое золото! Хм, хм, и теперь, мерзавец, лучше не отпирайся, а подобру-поздорову отдавай назад мой мешок, и тогда мы, может быть, сумеем полюбовно замять твой великий грех.
В комнате, куда на шум сбежались люди, в том числе свои и чужие слуги – большие охотники до скандалов и драк – раздались удивленные ахи и охи.
– О каком мешке ты толкуешь, Эпифокл? – спросил Алкей, тоже появляясь из своей комнаты и зевая спросонок. – О том самом, что ты носил вместо своего пуза? При чем тут Фаон? По-моему, сейчас твой живот с сокровищами вместо кишок у тебя на месте.
Даже после вчерашней невероятной пьянки Алкей с утра все равно выглядел достаточно бодрым и подтянутым, и лишь синяки под глазами молчаливо говорили и о некоторых излишествах, и все-таки уже не слишком юном возрасте поэта.
– Ага, как же, на месте! – вскричал Эпифокл, непристойно задирая свою тунику и показывая подсунутую под нее подушку, а вместе с тем обнажая также свои ноги и фалл, похожий на крохотную еловую шишечку.
– Ой, мама! – заморгала в испуге Клеида. – Великие боги, что делает этот человек в почтенных уже летах! И ты говоришь, что этот сумасшедший – великий муж?
– Не срамись, Эпифокл, – строго нахмурился Алкей. – Ты все же не в бане. Здесь молодые женщины.
– Ага, вспомнил! – воскликнул Эпифокл. – Я помню, хорошо помню, как вы в бане рассуждали о золоте, и Фаон пялился на меня во все глаза. А сегодня мой мешок пропал. Но, клянусь, вы мне все, все вернете мое богатство! Не думайте, что меня можно одурачить, как самого последнего раба! Нет, Алкей, ты не на того напал! Вы с Фаоном сговорились!
В комнате начали появляться и другие женщины, перепуганные душераздирающими криками, доносившимися из трапезной, – на шум прибежала Дидамия, затем показалась Глотис, из-за спины которой выглядывала дрожащая то ли от страха, то ли от холода худышка Гонгила.
Клеида смотрела на непристойную сцену с немым осуждением, неодобрительно качая головой.
– Здесь у вас еще хуже, чем в Митилене на рыночной площади в торговый день, – не удержалась она от замечания. – Неужели здесь всегда так?
– Да нет уж, лишь сегодня, да и то из-за старого пустобреха, чтоб он сквозь землю совсем провалился! – проворчала Диодора, обращаясь в пустой угол к кому-то невидимому. – Поднял зря шум во всем доме. А ведь это я взяла мешок.
– Ты? – безумным взглядом уставился на нее Эпифокл.
– А чего такого? Кто же еще?
– Но – как ты посмела, старая ведьма?
– Вон чего! Да ты же, глупый человек, сам вчера на поляне кричал, что хочешь подарить все свое богатство богине Артемиде! Разве не ты, срамник, целовал богине бронзовые коленки и называл ее любезной своему сердцу девственницей?
– Как? Я?
– Или не ты пел ей песни возле костра, если, конечно, подобные звериные вопли можно назвать пением? У меня мороз по коже пробегал, словно в ночи выла дикая гиена.
– Я? Ты что-то путаешь, неграмотная, глупая женщина, – нахмурился Эпифокл. – Нет, я не мог сказать таких слов, потому что у меня имеются насчет золота свои, совсем другие соображения.
– Да как же, путаю! – возмущенно всплеснула руками Диодора. – Не учи меня обедать! Нет, это ты, как я погляжу, совсем запутался от своей излишней учености, раз уши уже не ведают о том, что мелет твой язык! Знаем мы подобных мудролюбов, видели! На самом деле всем вам, хилосохам, только бы пьянствовать, обжираться да девок мять!
– Попридержи свой язык, служанка, – строго сказал Алкей, но Диодора вошла в такой раж, что уже никак не могла уняться.
– Ты же сам, пасть обжорная, сначала плясал под деревом, припевая, как и всегда, какую-то несусветную глупость, а потом заявил, что вроде бы хочешь стать окончательно свободным, сказал мне, чтобы я взяла мешок. Мол, пусть моя госпожа устраивает в своем доме как можно чаще праздники в честь богини Артемиды, а также в честь тебя самого, назвав их «эпифоклиями», приносит в жертву тучных тельцов, дорогие благовония и приглашает гостей, чтобы тебя все постоянно вспоминали здесь самыми добрыми словами. Тьфу, чтоб ты совсем провалился в Тартар!
– Да? – тупо переспросил Эпифокл. начиная что-то с трудом припоминать. – Конечно, может быть, я и говорил что-нибудь наподобие, но… Погоди, а что я, ты говоришь, пел?
– «А на дереве хорошем и повеситься не жаль!» – пропела Диодора на редкость противным, скрипучим голосом, передразнивая Эпифокла, и при этом сделала несколько корявых танцевальных движений, которые вызвали у окружающих невольный смех.
– Замолчи, глупая женщина! – возмутился Эпифокл. – Не раздувай мое дыхание в жаркой ярости! Говори короче: куда ты подевала мой мешок?
– Да я же просто убрала его из твоей комнаты в другую, где в углу стоит статуя Артемиды, там он теперь и лежит. И ты что же, мудродум, пойдешь теперь грабить, обирать богиню? Смотри, всемогущий Зевс тебе такого точно не простит и вступится за свою обиженную доченьку. А тем более Артемида – родная сестрица Аполлона, который, говорят, вообще не вылезает из здешних мест. Ох, смотри, хилосох, я тебя предупреждаю заранее.
– Не лезь в мою голову! – нетерпеливо прикрикнул на служанку Эпифокл. – Отдавай назад мой мешок, а дальше я со своим богатством сам как-нибудь разберусь!
– Да я же, пошли, отдам тебе твое… пузо… Грабь теперь Аполлонову близняшку, вы ведь сроду так поступаете с женщинами – будь то простые бабы или настоящие богини, – вздохнула Диодора, с неохотой вынимая из кармана связку ключей, и Эпифокл, вздыхая и понурив голову, чтобы не видеть вокруг себя смеющиеся лица, отправился вслед за служанкой.
– Ха, раненько он нас сегодня разбудил, но это даже и к лучшему, – бодро сказал Алкей, просмеявшись. – Эпифокл так завопил, словно военная труба подала сигнал к сражению. Что, Фаон, могу сказать, что ты с честью выдержал атаку! Теперь Эпифоклу придется принести тебе публичные извинения.
– Нет, не надо, ничего не надо, – проговорил Фаон, растерянно озираясь по сторонам. – Я все равно его убью.
– Не стоит даром трудиться, Фаон, он и сам скоро отдаст концы, – проговорил Алкей, незаметно подмигивая юноше. – И потом – тебе некогда будет заниматься этим неблагодарным делом. Я ведь как раз собрался тебя к вечеру проводить к гавани. Мой посыльный сообщил, что как раз сегодня на закате в Афины отправляется снаряженное судно, и владелец – кстати говоря, мой хороший знакомый – согласился взять тебя с собой.
На самом деле Алкей несколько исказил те новости, которые сообщил ему посыльный, передав при всех во дворе дома какую-то записку.
Вчера вечером из Митилены действительно прибыл гонец сообщить Алкею, что друзья ждут его нынешней ночью на некое секретное и важное совещание государственной важности.
Так как сообщение пришло от Мнесия, Алкей мог безошибочно заключить, что его старый друг снова начал готовить очередной заговор против тирана и активно собирает союзников.
Разумеется, не явиться на подобный совет без серьезной причины Алкей не мог – в политических делах поэт привык быть в числе первых! – и поэтому частное дельце с Фаоном нужно было уладить как можно скорее.
Тем более что с мальчишкой все, что следует, было уже обговорено накануне.
– Оставьте меня все! – вдруг воскликнул Фаон, яростно сжимая кулаки. – Все, совсем все! Я же вижу – вы все ненавидите меня! Вы все только смеетесь надо мной! Не нужно мне извинений, никаких ваших праздников и песен! Лучше оставьте меня в покое: ничего мне не надо. Я хочу домой!
И Фаон выбежал из комнаты через дверь, ведущую на задний двор, откуда быстрее всего можно было добежать к дому Алфидии.
Алкей хотел было броситься за Фаоном вслед, но решил, что это будет выглядеть слишком уж откровенно и несолидно, и лишь раздраженно махнул рукой ему вослед.
– Ну вот, обидели человека, – вздохнула Дидамия.
– И я бы тоже обиделась, если бы на меня напрасно возвели такие обвинения, – сказала Глотис. – И даже еще не так.
– И как раз накануне отъезда. И все оттого, что вы тут даете своим слугам слишком много свободы, – в сердцах проговорил Алкей, поворачиваясь к Сапфо. – Конечно, со стороны выглядит необычно, Сапфо, что ты стараешься держать слуг и даже рабов себе за равных, и даже дает лишний повод к разговорам о твоей школе, но ты сама теперь видишь, что из этого получается. И зачем только твою Диодору дернуло спрятать мешок как раз накануне отъезда? Спасибо еще, что у Эпифокла не случился из-за своего золота разрыв сердца, а то сейчас бы нам всем пришлось тужиться и сочинять погребальные песни под названием «эпифоклики»…
– Но… кто это? – спросила Клеида, кивая на дверь, через которую только что выскочил рассерженный Фаон.
– Юноша… – рассеянно ответила Сапфо.
– Но я, мама, и сама вижу, что не девочка! – усмехнулась Клеида. – Хотя молодой человек имеет чересчур гладкие щеки, длинные кудри и издалека похож на девушку. Он разве здешний? А куда он уезжает?
– Этот молодой человек по имени Фаон – сын покойной маленькой Тимады, о которой я тебе как-то рассказывала, – терпеливо пояснила Сапфо. – И теперь он должен отъехать в Афины, где живет его очень богатый дед. Алкей говорит, что надо ехать уже сегодня. Уж хотя бы распрощаться по-хорошему!
– Странно как-то, Сапфо, – задумчиво проговорила Клеида, оглядываясь по сторонам. – Раньше я чаще всего встречала у тебя только женщин, а сегодня вижу сразу столько мужчин! Почему?
– Вот и я то же самое говорила твоей матери, – сказала Глотис, покидая комнату. – Зачем нужно столько ненужного шума? Но ты же знаешь – она никого не слушает, кроме себя.
А Клеида, окруженная сплетнями о ветрености и непостоянстве Сапфо, в который раз увидела лишь хорошо знакомые женские лица.
Незнакомцами для нее были только мужчины, исключая Алкея – поэт был частым гостем и в столичном доме матери.
Но рыжий, угрюмый бородач, и безумный старик, и красивый, как Аполлон, юноша, которого сейчас при всех напрасно оклеветали, – все это были для Клеиды совершенно новые люди, вызывающие естественное любопытство семнадцатилетней девушки.
Особенно юноша, который так гордо сейчас убежал, не дожидаясь ни от кого слов сочувствия и утешения!
Такой непримиримый характер в мужчинах Клеида очень ценила, не говоря уже о приятной внешности и особенно черных глазах Фаона, сверкающих от ярости!
Впрочем, Клеида тут же подумала, что ее жених, Гермий, все равно гораздо красивее, потому что имеет более мужественную наружность, широкие плечи и приятную на ощупь, колючую щетину на лице. Слишком явно все-таки гладкие щеки и мягкие кудри рассерженного юноши напоминают женские!
– Все, отдала путаному безбожнику назад его богатство, – объявила появившаяся в комнате Диодора. – Чтоб он с ним провалился в Тартар.
– Но где же он сам? – спросила Сапфо.
– Да, разве не хочет погреметь перед нами в кишках монетами? – недовольно поинтересовался Алкей. – И заодно сказать кое-что Фаону и всем нам тоже.
– Нет, он устыдился и теперь заперся в дальней комнате, – пояснила Диодора и спросила, оборачиваясь к Леониду: – Скажи, добрый человек, надеюсь, ты сегодня отвезешь наконец-то старую колготу на свое судно? Сил моих больше никаких с ним нет!
Диодора нисколько не сомневалась, что Леонид и сам ждет не дождется, когда закончится праздник и наконец-то можно будет отправиться в путь, и потому видела в нем своего главного союзника и «доброго человека».
Поэтому ответ рыжего бородача прозвучал неожиданно не только для служанки, но и для всех остальных тоже.
– Нет, – спокойно сказал Леонид. – У меня появились здесь неотложные дела. Теперь Эпифоклу самому придется меня подождать.
– Да гарпии всех раздери в клочья! – не выдержала Диодора. – Никак вам тут всем словно медом намазано! Да вы все…
– Алкей правильно говорит, мама, – с осуждением посмотрела на старую служанку Клеида – она хоть и любила старушку, но все же никогда не воспринимала ее всерьез. – Слишком много свободы – это тоже неправильно.
– Диодора! – строго сказала Сапфо, непривычно повышая голос. – Это мои гости, Диодора. Выйди за дверь, если будет нужно, тебя позовут.
– Дела? – переспросил Алкей, обращаясь к Леониду, которому все еще никак не мог до конца простить вчерашней охоты. – Должно быть, ты здесь истребил еще не всех кабанов и волков?
– Я хочу купить в Митилене дом, – спокойно сказал Леонид. – Мы с Филистиной решили пожениться, и нам нужен хороший дом.
«Как с Филистиной?», «Как – пожениться?», «Неужто?» – тихо прошелестело в комнате на разные голоса.
– И Филистина… согласна? – с запинкой уточнила Дидамия, для которой эта новость тоже оказалась полнейшей неожиданностью.
– Да, согласна. Между нами это дело уже решенное, – спокойно и даже несколько грозно сказал Леонид. – И никто не сможет помешать свадьбе, лучше даже не пытаться.
И проговорив это, Леонид тоже покинул трапезную, потому что боялся из суеверия слишком много говорить на такую важную для него тему и решив про себя, что сейчас ему просто нужно как можно скорее действовать, пока Филистина не передумала и не произошло еще каких-либо неожиданных событий.
Прежде всего, Леонид обдумывал, как ему следует повести себя с Митридатом – как ни крути, но этот человек, не из последних в Митилене, считал Филистину своей собственностью, любимой гетерой, и может не захотеть с ней легко расстаться.
Разумеется, самый простой и безотказный способ – заплатить Митридату откуп, и деньги на это у морехода были.
Леонид хорошо знал и слишком часто наблюдал расчетливость и жадность многих торговцев, которые порой умудрялись у варваров обменивать небольшую амфору с вином на трех взрослых рабов, да и то еще потом требовали себе какой-нибудь надбавки.
Но вдруг Митридат был исключением из общего числа?
Но, с другой стороны, Леонид также опасался, как бы не оскорбить подобной сделкой чувств слишком ранимой и чувствительной Филистины, которая может решить, что ее перепродают из рук в руки, словно последнюю рабыню.
Леонид понимал, что в таком щекотливом деле никто не сможет помочь ему лучше, чем Алкей, хотя поэт и относился к нему без особой приязни.
И все же Леонид сомневался лишь мгновение, и когда Алкей вышел из дома на поиски Фаона, Леонид тут же окликнул его за углом и завел разговор о Митридате и о покупке дома.
Как ни сдержанно относился Алкей к Леониду (нет, этот рыжий, грубоватый бородач навряд ли когда-нибудь сделается его другом и постоянным сотрапезником!), а все же мужская солидарность взяла верх над возникшей антипатией.
– Ты же знаешь, Алкей, мой дом – это моя триера, – слегка набычившись, пояснил Леонид поэту. – Но так не должно быть всегда. А ты – человек, который понимает толк в красоте, и наверняка лучше меня знаешь, какой нужен дом для женщины, чтобы она чувствовала себя в нем счастливой.
– Не сомневайся, дружище. – Покровительственно похлопал Алкей мореплавателя по плечу, показавшемуся ему каменным. – Я не позднее как сегодня вечером буду встречаться с человеком, который торгует лучшими домами в Митилене, и даже постараюсь уговорить его не заламывать слишком высокой цены для своих. А с Митридатом я тоже знаю, как найти общий язык.
Признаться, Алкей обожал, когда его о чем-нибудь просили, тем самым как бы подчеркивая его могущество, и в такие моменты поэт сразу же делался невероятно добр и любезен.
– Для своих? – хмуро переспросил Леонид, который вовсе не собирался ни с кем делить Филистину.
– Для подруги моей Сапфо, – пояснил Алкей. – Или ты считаешь, что я пока не имею права называть Сапфо своей? Уверяю тебя, это всего лишь дело времени, Леонид. И даже не исключаю, что мы справим вместе сразу две свадьбы. И тогда будет веселее, чем даже этой ночью!
И несмотря на неприятности сегодняшнего утра, Алкей вдруг рассмеялся от предчувствия, сколько приятностей ждет его вскоре впереди.
А Сапфо с дочерью наконец-то остались наедине и могли спокойно продолжить разговор.
Правда, теперь Сапфо подавленно молчала, не в силах сразу охватить столько внезапных событий – сегодняшний, скорый отъезд Фаона, свадьбу Филистины… – и при этом вид у нее был такой несчастный и встревоженный, что Клеида не выдержала и погладила мать по плечу.
– Невозможно понять, что здесь происходит, мама, – сказала она. – Одни уезжают, другие – появляются и женятся. У меня даже голова закружилась.
Сапфо только молча улыбнулась дочери, но улыбка у нее получилась какой-то жалкой, невеселой.
– Ты чем-то расстроена, Сапфо? – спросила Клеида, которой нравилось называть мать по имени, словно та действительно была ее подругой. – Тебя так расстроило сообщение о замужестве Филистины?
– Да… наверное… – неуверенно ответила дочери Сапфо.
Не могла же она сказать Клеиде, что гораздо сильнее огорчена известием, что, оказывается, Фаон должен уехать уже сегодня, а также неуместной в данном случае услужливостью и расторопностью Алкея, который сам разузнал и договорился насчет подходящего судна, направляющегося в Афины.
– Но мне это не понятно, Сапфо, – проговорила Клеида. – Я давно хочу спросить тебя, мама, ведь о твоей школе говорят столько разного и непонятного. Скажи мне сама, какая главная цель обучения девушек в твоей школе? Разве не та, чтобы как следует подготовить их к замужеству, сделать женщин настоящим украшением домашнего очага и научить хорошо воспитывать своих будущих детей?
– Да, ты говоришь правильно, Клеида, – очнулась от печальных раздумий Сапфо. – Именно это является самой главной нашей задачей. Девушки, которые собрались выйти замуж, должны понимать, что они приходят в дом мужа не как служанки и вовсе не как приложение с деньгами, вроде того мешка, что повсюду таскает с собой Эпифокл, а свободными людьми, которые к тому же знают секрет, как сделать повседневную жизнь настоящим праздником.
– Но почему же ты тогда опечалилась. Сапфо, услышав про Филистину? – продолжала допытываться Клеида. – Ведь она уже не маленькая и, как мне кажется, готова к замужеству больше, чем все твои ученицы вместе взятые. Разве не так? Или ты так боишься потерять хорошую наставницу, что не желаешь ей личного счастья?
– Ну что ты, Клеида, я буду только рада, если Филистина найдет наконец-то с Леонидом свое счастье. Просто любое неожиданное известие всегда вместе с радостью рождает внезапную тревогу, которая постепенно исчезает. Я думаю, Филистине подойдет моя шутливая песенка, которую мы все хором будем скоро распевать на ее свадьбе:
И Сапфо снова вымученно улыбнулась, желая доказать, что она больше совершенно не грустит.
– Я ведь не случайно про это сейчас спрашиваю, мама, – многозначительно сказала Клеида, но вдруг замолчала и по привычке прикусила губу – она всегда так делала, когда речь шла о каком-то важном вопросе.
– Так какое важное семейное дело ты хотела обсудить со мной, Клеида? – напомнила Сапфо. – У меня такое предчувствие, что твои новости связаны с моим беспутным братцем. Наверное, Харакс снова выкинул что-нибудь для всех неожиданное?
– И с ним тоже. Дедушка Скамандроним даже сгоряча высказал желание иначе распорядиться своим наследством, но не только… – начала было Клеида, но тут в комнату, запыхавшись, вошел Алкей и, обессиленный, плюхнулся на скамью.
– Проклятье! – сказал он, без разрешения усаживаясь рядом с женщинами за стол, словно разом забыв обо всех своих манерах. – Нет, Сапфо, это сущее проклятье! Если я сейчас не выпью вина, то боюсь лопнуть от гнева. Я не застал Фаона дома, но зато встретил в саду. Он удирал от меня, словно молодой, взбесившийся олень – видела бы ты, как он, не разбирая дороги, куда-то побежал по направлению к лесу. Нет, так дело не пойдет, мы так не договаривались! А до Эпифокла я тоже доберусь и поговорю по душам…
– Но в чем дело? – удивленно спросила Сапфо. – Признаться, я не понимаю тебя, Алкей. Зачем тебе понадобился Фаон? При чем тут Эпифокл? Если тебя так сильно волнует проблема отъезда мальчика, то уверяю тебя, мы можем сами посадить Фаона на нужный корабль или воспользоваться предложением Леонида. Леонид сказал, что если будет необходимо, то он немного изменит свой курс и сначала доставит Фаона в Афины.
– Да, он и мне сообщил сейчас об этом, – тут же нашелся и ловко приврал Алкей. – Но я… я клятвенно пообещал своим друзьям проводить нашего ученого гостя – Эпифокла до гавани, и сегодня они спросят меня об этом.
Алкей понял, что все же дал слишком большую волю чувствам, и жадно глотнул прохладного вина,
– …А теперь Мнесий зовет меня на ночное заседание, и значит, мне скоро надо отправляться назад в Митилену, не сдержав своего слова. А я так не привык!
– Не думай напрасно об этом, – сказала Сапфо, невольно умилившись обязательности Алкея и посмотрев на него с нежностью. – Теперь здесь Леонид, а без него Эпифокл все равно не сможет ни взойти на корабль, ни добраться до Фасоса. Поэтому пока Леонид будет решать здесь свои дела, все останутся на прежнем месте, и ты можешь спокойно отлучиться в город.
– Да уж, спокойно, – вздохнул Алкей, залпом опорожняя кубок вина. – Как же, поживешь тут спокойно.
Но подвижный, неутомимый ум Алкея тут же подсказал ему новый вариант.
– Вот что, Клеида, ведь ты к вечеру уже вернешься в Митилены? Ты же никогда здесь надолго не задерживаешься? – повернулся Алкей к дочери Сапфо. – И тогда я хочу попросить тебя зайти к твоему дядюшке, Хараксу, который тоже является постоянным членом круга Мнесия и наверняка вечером будет у него. Передай через Харакса, что я вынужден здесь задержаться по весьма важному делу и сам встречусь с Мнесием через несколько дней. Если не явлюсь на сходку без предупреждения, то друзья тут же могут заподозрить меня в трусости, и с головы до ног обольют грязью, и обсмеют, но так я не дам никому повода для сомнений в своей преданности общему делу.
– Мне не трудно было бы передать твою просьбу дяде, если бы он сейчас находился в Митилене. Но Харакс снова уехал в страну черных людей, в Ливию.
– Как? Туда же? Снова? – ахнула Сапфо.
– Да, мама, в тот же самый город Киренаик, но только теперь уже не по торговым делам, а просто к Родопиде.
– Как? Что я слышу? Наш Харакс снова отправился к своей черной обезьяне, и причем в тот самый момент, когда он, как никогда, нужен городу, Мнесию, всем нам? Это просто возмутительно! – воскликнул Алкей, взволнованный известием. – Как-никак, но я всегда держал Харакса за надежного друга и считал приличным человеком.
– Но что изменилось? – спокойно спросила Сапфо, быстро сумевшая справиться с волнением.
– Все! Все изменилось! Если кому-то нравится держать в объятиях макаку, то с таким человеком у меня точно не может быть ничего общего. Интересно было бы узнать, где эта хитрая тварь, которая околдовала Харакса, прячет свой безобразный хвост? Наверное, в цветастых варварских штанах? Но, может быть, она его даже и не прячет, а наоборот, гордится и выставляет всем напоказ?
![Книга Мелика [Вокальная лирика] автора Сапфо](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-melika-vokalnaya-lirika-191797.jpg)
